Протоиерей Константин Кобелев: об особенностях тюремного служения. Предшественники по служению

Священник Константин Кобелев уже более 12-ти лет несёт послушание по духовному окормлению осуждённых Бутырского СИЗО.

В беседе с журналистом «Ленты.ру» Сергеем Лютых он рассказал много интересного о жизни людей в заключении, месте Бога в этой жизни, книгах, которые они читают и помощи Церкви в изменении их душ и образа жизни.

Представляем вашему вниманию его интервью:

«»Лента.ру»: Так ли нужны священники в тюрьме?

Отец Константин Кобелев : Когда начал служить в тюрьме, казалось, что заключенным неважно, куда ходить, лишь бы выйти из камеры. Сидят в четырех стенах месяцами, а тут, пожалуйста, православный храм, служба, проповедь. Но однажды во время обхода я увидел, как арестантов выводили на прогулку. И вот из большой камеры на 20 человек на свежий воздух выходят единицы. А в храм, охотно идут все, ждут, когда придет очередь. Значит, все-таки дело не только в том, чтобы куда-то выйти.

Как относятся заключенные к людям в рясе? Доверяют?

В 2003-м мы только начинали регулярные богослужения в 3-м СИЗО. Люди относились к нам настороженно. «Что это у вас такое? Какая-то акция? Потом вас опять не будет?», - читалось в глазах заключенных. Но со временем это ушло.

В Бутырке, что хорошо, есть звонница. Перед каждой службой - колокольный звон, который слышно почти во всех камерах. И это важно. Это воодушевляет людей. Заставляет подумать о Боге, что в тюрьме особенно важно. Мы стараемся помогать заключенным не только духовно, но и как-то еще. Кому-то нужны очки, другому - теплые вещи для этапирования зимой в колонию.

Где в тюрьме находится церковь?

В корпусе тюремной больницы, со всех сторон окружен больничными камерами. Это хорошо. Чтобы попасть в другие корпуса нам нужно специально договариваться, а здесь мы можем бывать хоть каждый день. Порой человек ломается, просто не выдерживает тюремного содержания, и организм дает сбои. Такому особенно важна духовная поддержка. Его чаще следует исповедовать и причащать.

Много ли заключенных посещают храм? Не все же православные.

За год церковную службу посещают порядка полутора тысяч заключенных. Пишут заявление, и их приводят. В порядке очереди. Многим приходится очень долго ждать. Иногда до полугода. Из тех, кто приходит в храм, три четверти причащаются, что значительно больше, чем в обычном приходском храме.

Как к вам относятся мусульмане? У них есть возможность общаться со своим духовенством?

Раньше в тюрьме не было мечети и синагоги. В нашу церковь приходили все, вне зависимости от вероисповедания. Не было другого места, где помолиться. Интересно, что даже мусульмане ощущали здесь некое присутствие Бога.

Вообще, у меня на глазах происходило развитие религиозного сознания последователей пророка Мухаммеда. Со временем они начали как-то противопоставлять себя христианам. Препятствовать обрядам. К примеру, во время нашего обхода камер на праздники, когда мы спрашивали о нуждах заключенных, мусульмане демонстративно проводили намаз.

Демонстративно?

Дело в том, что этот мусульманский ритуал проводится в определенное время. А если мы в течение двух часов ходим по камерам и везде намаз, то получается, что это уже демонстративные действия. А еще, когда мы проводили крестный ход, кричали «Аллах акбар!».

В отсутствие мусульманских священников заключенные объединялись вокруг авторитетных сокамерников, которые, не имея глубоких знаний, принимались что-то там религиозное, по-своему, закручивать. Но с появлением мечетей и имамов эти выскочки утратили свой авторитет. Произошел переход на новый этап, и протесты утихли.

Фото: Игорь Руссак / РИА Новости

Каково отношение к религиозной жизни у верующих заключенных?

Встречаются две позиции. Первая такая: «Я ходил в храм регулярно. Потом жизнь закрутила, перестал. Забыл о Боге и его заповедях. В результате попал сюда».

Вторая: «На свободе заходил порой в церковь, чтобы свечку поставить. Не больше. А оказавшись здесь, почувствовал необходимость приобщиться».

Исповедуются, каются?

Да. Причем на исповеди в тюрьме люди чаще осознают себя грешными, чем на свободе. На воле, бывает, слышишь, что «жена заставила сходить». Спрашиваешь о том, в чем желает покаяться, а в ответ: «Мне, в общем-то, не в чем». В СИЗО такие слова редко услышишь.

Случается, что человек на исповеди рассказывает больше, чем на допросе?

Прежде такое было редко, а теперь случается. И довольно часто. Вплоть до того, что человеку вменяют незначительное преступление, к которому он даже и не причастен, но на нем есть убийство, совершенное еще давно, в юности. Он об этом рассказывает, кается. Чтобы донести на этого человека и речи не может быть, но что ответить грешнику? Тогда уже советуешь не отпираться и принять то наказание, что грозит сейчас.

Религиозная жизнь предполагает множество обрядов. Ваши прихожане попадают в храм раз в полгода. Разве этого достаточно для полноценного воцерковления?

Арест, тюрьма - крутая перемена в жизни человека. Колоссальный удар. Это заставляет многих пересмотреть свое мировоззрение. И здесь большое значение имеет наличие православной общины в камере.

Помню, когда служил в Краснопресненской тюрьме (раньше она была пересыльной, а потом приобрела статус обычного СИЗО), мне пожаловались, что заключенным запрещают хранить религиозную литературу. А, согласно распорядку, каждому из них разрешено иметь по десять книг. Оказалось, что в камере на двадцать человек было уже больше 200 разных изданий. И они хотели еще. Такая у людей была тягой к духовному просвещению.

Но может ли книга заменить священника?

Однажды в эту самую камеру подсадили мусульманина. Его звали Илиас. Через некоторое время я его крестил как Илью. Я его долго расспрашивал. Нужно ли тебе это? Как к твоему решению отнесутся родственники? Но он был уверен и действовал осознано.

Прозелитизм прямо какой-то…

Причина, как мне кажется, была в том, что он попал не в «хату» (камера на воровском жаргоне), а в общину людей, старающихся перестроить свои сломанные жизни по евангельским принципам. В меру сил, конечно.

А христиане в ислам переходят?

Бывает, что православный попадает в камеру к мусульманам. Ему там сложно. Однако случаев перехода в ислам на моем веку еще не было.

Что читают православные в тюрьме?

Люди тут, конечно, разного интеллектуального уровня, но порой они читают такие серьезные духовные книги, до которых даже у нас, священников, руки не доходят. Читаем в основном современных авторов, чтобы подготовится к проповеди и так далее. А в тюрьме в ходу аскетические труды древних отцов Церкви, пустынников. Книги берут при посещении храма. Там стоит книжный шкаф, который мы постоянно пополняем.

Фото: Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме

Отправляясь в колонии, они забирают литературу с собой?

Да. Получается, что Москва снабжает духовной литературой весь наш российский, так сказать, «архипелаг Гулаг». В своих проповедях к заключенным я частенько говорю, что мы вас посылаем, как апостолов. Если в той колонии, куда вас отправят, нет храма - стройте его. Есть переоборудованная камера - добивайтесь строительства отдельного здания. Создавайте полноценные общины.

Поддерживаете ли вы связь с теми, кто ушел по этапу?

Сложилась хорошая традиция переписки между прихожанами столичных храмов и заключенными в колониях. Этим занимаются многие. Есть и специальные центры переписки.

Вначале просто отвечают на какие-то вопросы осужденных, а потом уже предлагают дистанционное обучение: присылают задания и так далее… Из некоторых заключенных в будущем выходят насельники монастырей.

С осужденными пожизненно переписываетесь?

В храме святителя Николая в Бирюлеве служит диакон Кирилл Марковский. Он переписывается с пожизненно осужденными, выезжает к ним в особые колонии, где те содержатся.

Многие из отбывающих пожизненный срок обретают смысл жизни в вере. И эта вера приносит плоды - когда в своих письмах заключенные заговаривают о нуждах других людей, даже находящихся на свободе.

Из регионов часто приходят сообщения о побоях и жестоком обращении с заключенными в колониях. А как обстоят дела в московских СИЗО?

Еще десять лет назад приходилось слышать от сотрудников ФСИН: «О ком вы просите, батюшка, кому вы помогаете?» Царило мнение, что если человек сидит, даже под следствием, то он виноват. Сейчас ситуация изменилась. Уже лет пять назад сами надзиратели стали мне рассказывать о случаях, когда невиновные люди попадали за решетку.

Видите в этом заслугу церкви?

Думаю, что позитивные изменения происходят в том числе и под влиянием богослужений. Ведь сотрудники присутствуют на каждой литургии и волей-неволей приобщаются к этому соборному делу. Хотя, конечно, стену между надзирателем и заключенным, выстроенную под влиянием старых воровских законов, разрушить не просто.

Фото: Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме

Молятся ли ваши прихожане за своих жертв?

Мы проводили экспериментальные недели молитв и молились о жертвах преступлений. Это очень важно. Есть преступник, и есть потерпевший. Первый в тюрьме попал в храм, покаялся, и у него в душе воцарился мир. А его жертва в плену собственных переживаний, одержима жаждой мести, сжигающей изнутри. Человек находится в настоящем аду. Еще неизвестно, кто из них в тюрьме, а кто на свободе.

Стремятся ли преступники к примирению с потерпевшими?

На Западе практикуют такие вещи, когда преступник и его жертва связываются друг с другом, примиряются. У нас это пока практически невозможно. Мы пытались провести аккуратно такие эксперименты. Не получалось. Уровень взаимной ненависти слишком высок.

Надо возлюбить врагов, конечно, но к этому следует идти поэтапно. Нельзя от ненависти сразу перейти к любви. Первым делом человек должен ощутить безразличие. Миновать эту нулевую точку.

Жертве тяжело примириться из-за пережитых страданий. А что мешает преступникам?

Многие заключенные осознают свою виновность в содеянном, но ненавидят тех, кто их отправил за решетку. Человек чувствуют себя оскорбленным, мучается. Приходит в храм, хочет причаститься, но видно, что объят злобой. Что здесь можно сказать? «Отдай своих обидчиков в руки Божьи, пускай Он их накажет».

Требовать любви мы не можем, но отречься от обидчика и самой обиды - вполне. С такой установкой люди меняются, чувствуют облегчение, освобождение. Если у человека рана, она должна зажить, а ковыряясь в больном месте, можно до гангрены дело довести. Забыть надо с двух сторон: и потерпевшему, и осужденному.

Каково отношение к преступникам у тех прихожан, которые собирают для них деньги, пишут им?

Обывательская ненависть к преступникам зачастую связана со страхом стать одним из них. Христианское же отношение к криминалу давно известно. Мы должны ненавидеть грех, не оправдывать его, бороться, но бессмысленно обращать весь свой гнев на самого человека. Нужно помнить, что все мы грешные. При этом, конечно, есть отъявленные злодеи, для которых тюрьма - дом родной.

Фото: Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме

С такими тоже общаетесь?

Совсем опасных преступников в храм не выводят. Но мы все равно идем к ним во время обходов. Среди них есть те, кто принципиально не принимает помощи от прихожан: «Это что старушки ваши? Я их ненавижу!» Недавно встретился такой, но это какой-то серийный маньяк.

Может, и не ходить к таким? Больше времени уделять тем, кто не безнадежен.

Существует порочный круг «око за око». Злоба одного рождает злобу другого. Изменить это можно только любовью. Если взять общество в целом, то отъявленных бандитов в нем не так много. И тюрьма - это место их средоточия, некая обитель зла. Я убежден, что именно в местах лишения свободы требуется проводить мощную миссионерскую деятельность. Здесь происходит наиболее эффективное, целевое приложение добра.

Как относятся к священникам хранители блатных традиций?

Воровские законы во многом сформировались во времена массовых репрессий 30-х. Тогда среди заключенных было много священников и верующих. Так называемые «понятия» впитали в себя некоторые евангельские принципы, правда, в причудливой форме. Существует конкретный запрет на матерную ругань, а человека, нецензурно поминающего чью-то маму, могут даже зарезать после нескольких предупреждений.

Но в общении со священниками представители этой субкультуры не используют блатного жаргона. Разговаривают скромно, не демонстрируя своего авторитета, пренебрежения к закону: «Да, вот я, батюшка уже третий раз согрешил…»

Где три, там и четыре. Может, ваша работа - попытка вычерпать море ложкой?

Реабилитация осужденных - большая проблема. От качества этой работы зависит и количество рецидивов. До сих пор многие люди, после больших тюремных сроков, буквально стремятся обратно за решетку.

Почему?

Человек привыкает к жизни в отряде, в общине. А на воле он остается один. Поэтому следует развивать появившиеся сейчас небольшие реабилитационные центры, в которых освободившиеся заключенные могут жить и трудится вместе. Легче исправляется человек, у которого есть семья. Труднее тому, кто на свободе находится среди «дружков» - тех, кому преступная жизнь все еще по душе.

Кто решил устроить столь необычный праздник?

Еще год назад эта идея возникла у епископа Иринарха, возглавляющего нашу тюремную миссию. Мы заручились поддержкой патриарха Кирилла, а средства, миллион рублей, собрали прихожане московских храмов в день милосердия к заключенным. Еще благотворители некоторые подключились.

Какова была атмосфера? Не возникало какой-то неловкости или напряжения?

Ребят, конечно, старались как-то занять, чтобы они преодолели стеснение. Но так ведь происходит на любых торжествах, где собираются незнакомые люди. Никаких барьеров между детьми на празднике не ощущалось. Одни со смехом гонялись друг за дружкой возле большой елки, где для них устроили разные конкурсы. Другие занимались на мастер-классах по рукоделию.

Никто не акцентировал внимание детей заключенных на том, что в зале сидят и те, кто сторожит их родителей. Хотя те, кто постарше, прекрасно это понимали, как и то, что не тюремщики виновны в их бедах».

Статья и сопроводительные фотографии взяты с сайта «Лента.ру» .

Вконтакте

В эти новогодние праздники в Зале церковных соборов Храма Христа Спасителя прошла необычная рождественская елка. Вместе с детьми заключенных из следственных изоляторов Москвы туда пригласили детей сотрудников столичного управления ФСИН. Оплатили мероприятие прихожане московских храмов. Один из организаторов мероприятия, старший священник Бутырского СИЗО протоиерей Константин Кобелев рассказал «Ленте.ру» об особенностях тюремного церковного служения и о том, как сделать из «хаты» общину, а из арестанта - апостола.

― Так ли нужны священники в тюрьме?

― Когда начал служить в тюрьме, казалось, что заключенным неважно, куда ходить, лишь бы выйти из камеры. Сидят в четырех стенах месяцами, а тут, пожалуйста, православный храм, служба, проповедь. Но однажды во время обхода я увидел, как арестантов выводили на прогулку. И вот из большой камеры на 20 человек на свежий воздух выходят единицы. А в храм, охотно идут все, ждут, когда придет очередь. Значит, все-таки дело не только в том, чтобы куда-то выйти.

― Как относятся заключенные к людям в рясе? Доверяют?

― В 2003-м мы только начинали регулярные богослужения в 3-м СИЗО. Люди относились к нам настороженно. «Что это у вас такое? Какая-то акция? Потом вас опять не будет?», - читалось в глазах заключенных. Но со временем это ушло.

― Где в тюрьме находится церковь?

― В корпусе тюремной больницы, со всех сторон окружен больничными камерами. Это хорошо. Чтобы попасть в другие корпуса нам нужно специально договариваться, а здесь мы можем бывать хоть каждый день. Порой человек ломается, просто не выдерживает тюремного содержания, и организм дает сбои. Такому особенно важна духовная поддержка. Его чаще следует исповедовать и причащать.

― Много ли заключенных посещают храм? Не все же православные.

― За год церковную службу посещают порядка полутора тысяч заключенных. Пишут заявление, и их приводят. В порядке очереди. Многим приходится очень долго ждать. Иногда до полугода. Из тех, кто приходит в храм, три четверти причащаются, что значительно больше, чем в обычном приходском храме.

― Как к вам относятся мусульмане? У них есть возможность общаться со своим духовенством?

― Раньше в тюрьме не было мечети и синагоги. В нашу церковь приходили все, вне зависимости от вероисповедания. Не было другого места, где помолиться. Интересно, что даже мусульмане ощущали здесь некое присутствие Бога.

― Демонстративно?

― Дело в том, что этот мусульманский ритуал проводится в определенное время. А если мы в течение двух часов ходим по камерам и везде намаз, то получается, что это уже демонстративные действия. А еще, когда мы проводили крестный ход, кричали «Аллах акбар!».

― Каково отношение к религиозной жизни у верующих заключенных?

― Встречаются две позиции. Первая такая: «Я ходил в храм регулярно. Потом жизнь закрутила, перестал. Забыл о Боге и его заповедях. В результате попал сюда».

― Исповедуются, каются?

― Да. Причем на исповеди в тюрьме люди чаще осознают себя грешными, чем на свободе. На воле, бывает, слышишь, что «жена заставила сходить». Спрашиваешь о том, в чем желает покаяться, а в ответ: «Мне, в общем-то, не в чем». В СИЗО такие слова редко услышишь.

― Случается, что человек на исповеди рассказывает больше, чем на допросе?

― Прежде такое было редко, а теперь случается. И довольно часто. Вплоть до того, что человеку вменяют незначительное преступление, к которому он даже и не причастен, но на нем есть убийство, совершенное еще давно, в юности. Он об этом рассказывает, кается. Чтобы донести на этого человека и речи не может быть, но что ответить грешнику? Тогда уже советуешь не отпираться и принять то наказание, что грозит сейчас.

― Религиозная жизнь предполагает множество обрядов. Ваши прихожане попадают в храм раз в полгода. Разве этого достаточно для полноценного воцерковления?

― Арест, тюрьма - крутая перемена в жизни человека. Колоссальный удар. Это заставляет многих пересмотреть свое мировоззрение. И здесь большое значение имеет наличие православной общины в камере.

― Но может ли книга заменить священника?

― Однажды в эту самую камеру подсадили мусульманина. Его звали Илиас. Через некоторое время я его крестил как Илью. Я его долго расспрашивал. Нужно ли тебе это? Как к твоему решению отнесутся родственники? Но он был уверен и действовал осознано.

― Прозелитизм прямо какой-то...

― Причина, как мне кажется, была в том, что он попал не в «хату» (камера на воровском жаргоне), а в общину людей, старающихся перестроить свои сломанные жизни по евангельским принципам. В меру сил, конечно.

― А христиане в ислам переходят?

― Бывает, что православный попадает в камеру к мусульманам. Ему там сложно. Однако случаев перехода в ислам на моем веку еще не было.

― Что читают православные в тюрьме?

― Люди тут, конечно, разного интеллектуального уровня, но порой они читают такие серьезные духовные книги, до которых даже у нас, священников, руки не доходят. Читаем в основном современных авторов, чтобы подготовится к проповеди и так далее. А в тюрьме в ходу аскетические труды древних отцов Церкви, пустынников. Книги берут при посещении храма. Там стоит книжный шкаф, который мы постоянно пополняем.

― Отправляясь в колонии, они забирают литературу с собой?

― Да. Получается, что Москва снабжает духовной литературой весь наш российский, так сказать, «архипелаг Гулаг». В своих проповедях к заключенным я частенько говорю, что мы вас посылаем, как апостолов. Если в той колонии, куда вас отправят, нет храма - стройте его. Есть переоборудованная камера - добивайтесь строительства отдельного здания. Создавайте полноценные общины.

― Поддерживаете ли вы связь с теми, кто ушел по этапу?

― Сложилась хорошая традиция переписки между прихожанами столичных храмов и заключенными в колониях. Этим занимаются многие. Есть и специальные центры переписки.

― С осужденными пожизненно переписываетесь?

― В храме святителя Николая в Бирюлеве служит диакон Кирилл Марковский. Он переписывается с пожизненно осужденными, выезжает к ним в особые колонии, где те содержатся.

― Из регионов часто приходят сообщения о побоях и жестоком обращении с заключенными в колониях. А как обстоят дела в московских СИЗО?

― Еще десять лет назад приходилось слышать от сотрудников ФСИН: «О ком вы просите, батюшка, кому вы помогаете?» Царило мнение, что если человек сидит, даже под следствием, то он виноват. Сейчас ситуация изменилась. Уже лет пять назад сами надзиратели стали мне рассказывать о случаях, когда невиновные люди попадали за решетку.

― Видите в этом заслугу Церкви?

― Думаю, что позитивные изменения происходят в том числе и под влиянием богослужений. Ведь сотрудники присутствуют на каждой Литургии и волей-неволей приобщаются к этому соборному делу. Хотя, конечно, стену между надзирателем и заключенным, выстроенную под влиянием старых воровских законов, разрушить не просто.

― Молятся ли ваши прихожане за своих жертв?

― Мы проводили экспериментальные недели молитв и молились о жертвах преступлений. Это очень важно. Есть преступник, и есть потерпевший. Первый в тюрьме попал в храм, покаялся, и у него в душе воцарился мир. А его жертва в плену собственных переживаний, одержима жаждой мести, сжигающей изнутри. Человек находится в настоящем аду. Еще неизвестно, кто из них в тюрьме, а кто на свободе.

― Стремятся ли преступники к примирению с потерпевшими?

― На Западе практикуют такие вещи, когда преступник и его жертва связываются друг с другом, примиряются. У нас это пока практически невозможно. Мы пытались провести аккуратно такие эксперименты. Не получалось. Уровень взаимной ненависти слишком высок.

― Жертве тяжело примириться из-за пережитых страданий. А что мешает преступникам?

― Многие заключенные осознают свою виновность в содеянном, но ненавидят тех, кто их отправил за решетку. Человек чувствуют себя оскорбленным, мучается. Приходит в храм, хочет причаститься, но видно, что объят злобой. Что здесь можно сказать? «Отдай своих обидчиков в руки Божьи, пускай Он их накажет».

― Каково отношение к преступникам у тех прихожан, которые собирают для них деньги, пишут им?

― Обывательская ненависть к преступникам зачастую связана со страхом стать одним из них. Христианское же отношение к криминалу давно известно. Мы должны ненавидеть грех, не оправдывать его, бороться, но бессмысленно обращать весь свой гнев на самого человека. Нужно помнить, что все мы грешные. При этом, конечно, есть отъявленные злодеи, для которых тюрьма - дом родной.

― С такими тоже общаетесь?

― Совсем опасных преступников в храм не выводят. Но мы все равно идем к ним во время обходов. Среди них есть те, кто принципиально не принимает помощи от прихожан: «Это что старушки ваши? Я их ненавижу!» Недавно встретился такой, но это какой-то серийный маньяк.

― Может, и не ходить к таким? Больше времени уделять тем, кто не безнадежен.

― Существует порочный круг «око за око». Злоба одного рождает злобу другого. Изменить это можно только любовью. Если взять общество в целом, то отъявленных бандитов в нем не так много. И тюрьма - это место их средоточия, некая обитель зла. Я убежден, что именно в местах лишения свободы требуется проводить мощную миссионерскую деятельность. Здесь происходит наиболее эффективное, целевое приложение добра.

― Как относятся к священникам хранители блатных традиций?

― Воровские законы во многом сформировались во времена массовых репрессий 30-х. Тогда среди заключенных было много священников и верующих. Так называемые «понятия» впитали в себя некоторые евангельские принципы, правда, в причудливой форме. Существует конкретный запрет на матерную ругань, а человека, нецензурно поминающего чью-то маму, могут даже зарезать после нескольких предупреждений.

― Где три, там и четыре. Может, ваша работа - попытка вычерпать море ложкой?

― Реабилитация осужденных - большая проблема. От качества этой работы зависит и количество рецидивов. До сих пор многие люди, после больших тюремных сроков, буквально стремятся обратно за решетку.

― Почему?

― Человек привыкает к жизни в отряде, в общине. А на воле он остается один. Поэтому следует развивать появившиеся сейчас небольшие реабилитационные центры, в которых освободившиеся заключенные могут жить и трудится вместе. Легче исправляется человек, у которого есть семья. Труднее тому, кто на свободе находится среди «дружков» - тех, кому преступная жизнь все еще по душе.

― Родственники заключенных к вам приходят?

― Да, и мы прилагаем максимум усилий, чтобы поддержать их. Вот и на праздничном концерте в Храме Христа Спасителя были семьи людей, отбывающих наказание в изоляторах. Я видел, как заботилась о детях осужденных ветеран городского управления ФСИН. Это очень интересное и важное начинание, которое нужно поддержать.

― Кто решил устроить столь необычный праздник?

― Еще год назад эта идея возникла у епископа Иринарха, возглавляющего нашу тюремную миссию. Мы заручились поддержкой Патриарха Кирилла, а средства, миллион рублей, собрали прихожане московских храмов в день милосердия к заключенным. Еще благотворители некоторые подключились.

― Какова была атмосфера? Не возникало какой-то неловкости или напряжения?

― Ребят, конечно, старались как-то занять, чтобы они преодолели стеснение. Но так ведь происходит на любых торжествах, где собираются незнакомые люди. Никаких барьеров между детьми на празднике не ощущалось. Одни со смехом гонялись друг за дружкой возле большой елки, где для них устроили разные конкурсы. Другие занимались на мастер-классах по рукоделию.

Беседовал Сергей Лютых

Летом 2010 года на 89-м году жизни отошла ко Господу насельница Зачатьевского ставропигиального женского монастыря монахиня Георгия, в мiру Лидия Владимировна Каледа

Была она дочерью священномученика протоиерея Владимира Амбарцумова, женой известного московского протоиерея Глеба Каледы, духовного писателя, доктора геолого-минералогических наук и тюремного священника. Матушка была наделена литературным даром и оставила нам безценные воспоминания о сложнейшем периоде в жизни Русской Православной Церкви, о гонениях на православное священство и вере во Христа, которая побеждает всё.

У матушки Лидии было 6 детей, 17 внуков, 21 правнук. Среди её детей игумения монастыря, двое настоятелей московских храмов, матушка (супруга священника), геолог, врач. Глубоко символично то, что один из её сыновей, отец Кирилл Каледа является сейчас настоятелем храма священномученников и исповедников Российских в Бутове, где в ноябре 1937 года был расстрелян его дед.

Долгие годы был знаком с матушкой Лидией иерей Константин Кобелев, клирик храма Святителя Николая в Бирюлёве, старший священник храма Покрова Пресвятой Богородицы при Бутырской тюрьме. Своими воспоминаниями он делится с читателями «Русского Дома»

Мы познакомились почти 27 лет назад благодаря нашему общему духовному отцу - протоиерею Александру Егорову, который служил в храме пророка Божия Илии, что в Обыденском переулке. Я был у него алтарником. Туда ходил Глеб Александрович Каледа. Он был духовным чадом священномученника, протоиерея Владимира Амбарцумова. С его дочерью Лидией они были знакомы с юности и очень дружили. Но о браке поначалу не думали. Об этом матушка прекрасно рассказала в своих воспоминаниях. Глеб Александрович, геолог по образованию, в 1972 году был тайно рукоположен во пресвитера митрополитом Иоанном (Вендландом), тоже известным учёным-геологом. С тех пор по воскресным дням отец Глеб совершал Евхаристию в своей домовой церкви в честь Всех русских святых. Матушка сама сшила ему облачения. Поначалу о священстве отца они сказали только старшим детям.

Уже несколько лет Глеб Александрович был священником, но скромно стоял в храме в обычной одежде и отличался от нас, алтарников, тем, что открывал завесу у Царских врат перед пением «Верую» (нам этого делать не позволялось). Отец Александр причащал его из лжицы как мiрянина, но в алтаре.

Тайну своего священства в те смутные годы отец Александр хранил очень бережно. И я, хотя и был его ближайшим помощником, ничего не знал до 1990 года, когда отец Глеб вышел на открытое служение Церкви. Современным молодым людям это трудно понять, ведь, казалось, что явного гонения на церковь уже не было. Но это только казалось. Мы боялись обнаружить свою веру, соблюдали конспирацию. После богослужения уходили из храма по одному. Предосторожности сделались ещё строже, когда к старосте храма пришли люди в штатском и стали интересоваться: почему к вам ходит столько молодёжи? В Ильинский храм отец Глеб приходил на раннюю Литургию в праздники, выпадающие на рабочие дни. Ходила к нам и его семья. Познакомился я с матушкой Лидией, её сыновьями и дочерью Марией, ставшей у нас помощницей старосты и затем старшей сестрой в сестричестве по возрождению Зачатьевского монастыря. Прошли годы, и сейчас она игумения этого монастыря и носит имя Иулиания, так же, как и первоначальница обители - сестра святителя Московского Алексия.

Нередко бывал я в их гостеприимном доме. Матушка умела создать атмосферу любви, доброжелательности и при этом научить почитанию родителей, особенно отца.

Вскоре отец Глеб принял нелёгкое решение служить в Бутырской тюрьме, посвятить свою жизнь окормлению осуждённых. В то время росло число приходящих в церковь людей. Не хватало новых храмов и пастырей. Нагрузка на столичных священников, и без того немалая, ещё более возросла. Трудно было понять, как в этих условиях можно добровольно возложить на себя столь непосильное бремя, как тюремное служение. Этого не могли вместить даже некоторые священники.

Но всегда понимала отца Глеба его супруга, помощница, единомышленница и сомолитвенница - матушка Лидия. Но даже матушка не бывала в те годы в Бутырке и не знала, как тяжело там служить.

Мы с вниманием слушали сдержанные рассказы отца Глеба. И у меня возникло тайное желание побывать в Бутырской тюрьме. Но как его осуществить? Отец Глеб сам находил себе помощников, а я ему тогда о своём стремлении не говорил. Забегая вперёд, скажу, что привлечение меня в число тюремного духовенства я рассматриваю как чудо. Как величие Божиего смотрения, ведающего тайные движения нашего сердца.

Но вот отец Глеб тяжело заболел. Перед последней операцией мы с отцом Александром Егоровым посетили его в больнице, и память об этой встрече долгие годы согревает моё сердце. Глубокий след в моей душе оставило отпевание его в Высокопетровском монастыре, оно было первым священническим отпеванием, в котором мне довелось участвовать.

После кончины старшего друга моё сердце обратилось к его вдове. Господь приоткрыл мне величие этой, полностью преданной Богу и своему супругу, души. Общаться с матушкой Лидией было всегда интересно. Она с любовью и радостью меня принимала, слушала рассказы о моих родственниках, никогда меня не осуждала, даже когда я был далёким от веры неофитом.

В то время мы росли, почти ничего не зная о Боге. Даже моя мать не была крещена. А ведь её родной дядя, Феодосий Богач, был ректором Измаильской семинарии. После Брестского мира он остался со своим приходом за границей и до конца своих дней был священником в русском православном храме в Бухаресте. Время его священнического служения составило 74 года, 11 месяцев и 21 день, он упокоился в 1986 году. Но я, к сожалению, так и не и не повидал его. Вероятно, благодаря молитвам этого родственника мы с мамой и стали верующими. И ещё благодаря молитвам матушек. Моя крестная мать, Елена Владимировна Апушкина, была духовной дочерью отца Алексия Мечева, а затем его сына, сщмч. протоиерея Сергия Мечева, хранительницей рукописных и устных воспоминаний о них, неутомимой свидетельницей их веры и любви к Богу. Точно такой же дух был и у матушки Лидии, впоследствии монахини Георгии.

Мне довелось встретить этих двух выдающихся женщин, всю жизнь проживших с Богом, безропотно перенёсших множество страданий, когда я ещё только начинал ходить в храм. Со своим огромным духовным опытом и образованностью они могли бы относиться к нам, неофитам, снисходительно и безразлично. Но матушка Лидия и матушка Елена принимали нас с добротой и любовью, совершенно естественно, без всякого высокомерия, гордости, без какой-либо дистанции. Как это важно для новоначальных!

Я не чувствовал своей ущербности, неопытности, знал, что в случае необходимости они могут многое подсказать, деликатно сделать замечание.

Сейчас много говорят о значении миссионерства, так вот матушка Лидия и матушка Елена были самыми успешными православными миссионерами. В чём заключалась причина их успеха? В умении любить, принимать человека полностью, искренне, всей душой.

У матушки Лидии была полная естественность в общении с людьми, и эта естественность особенно подкупала. Находиться рядом с ней было очень радостно. Поэтому около неё всегда было много молодёжи. Темы наших бесед были разнообразны. Она всегда искренне делилась проблемами своей большой семьи. Каждая мать радуется успехам своих детей, но в её радости напрочь отсутствовали гордость и хвастовство. Слушая матушку, я начинал радоваться за нашу Церковь, за то, что Господь дал возможность так успешно послужить Православию и матушкиным детям, и моим друзьям. Не было в душе никакой зависти, только благодарение Богу!

Особыми темами наших бесед были строительство храмов на Бутовском полигоне, написание икон упокоившемуся там сонму наших новых святых, в числе которых был и её отец - священномученик, протоиерей Владимир Амбарцумов.

После моего призвания к служению узникам, совершившегося, по моему крепкому убеждению, молитвами отца Глеба, наше общение перешло на совершенно новый уровень. Матушка Лидия рассказывала о переписке с крестниками отца Глеба в Бутырской тюрьме, связь с которыми сохраняла до самой своей кончины.

Она писала им письма, помнила дни рождения и поздравляла всех. Посылала в узилище посылки, порой приобретала и крупные вещи, необходимые для налаживания быта в камере. Нужно сказать, что покровительствовала матушка и бывшим смертникам. Отец Глеб в своё время ходатайствовал о сохранении им жизни, и теперь они отбывают пожизненное заключение. Отец Глеб был горячим противником смертной казни, говорил, что по приговору расстреливали не тех людей, которые до этого совершали тяжкие преступления, и даже не тех, которые пытались защищаться на суде… Речь шла не о судебной ошибке. Расстреливали преступника с той же фамилией, той же статьёй, но духовно совершенно перерождённого, раскаявшегося, пришедшего к Богу, познавшего тяжесть содеянного им греха!

После смерти мужа матушка Лидия, не задумываясь, пошла к оступившимся и страждущим, стала для них второй матерью. И это ещё более сблизило нас.

В 2006 году мне удалось включить её в список лиц, приглашённых на престольный праздник в храм Покрова Пресвятой Богородицы, который открывал в Бутырской тюрьме её муж, священник Глеб Каледа. Во время богослужения матушка Лидия находилась как раз у той ниши, где размещены иконы наших новомучеников, среди которых был и лик её отца. С тех пор она всегда незримо присутствовала на наших службах.

В последние годы жизни матушка приняла постриг с именем Георгия и жила в Зачатьевском монастыре со своей дочерью, игуменией Иулианией. Её окружала глубокая и искренняя любовь всех: монахинь и мiрян. После кончины матушки я по-прежнему поддерживаю близкие отношения с её детьми. Но заменить её не может никто.

Когда матушка преставилась ко Господу, я подумал: «А ведь её там давно уже ждали отец, брат, муж, сын. И приняли с великой радостью». Нам, конечно, её не хватает, но мысль эта утешает и уменьшает горечь разлуки. Верую я и в то, что в Царстве Небесном матушка Лидия молитвенно нас не оставит.

Иерей Константин КОБЕЛЕВ

Апр 09

Как преодолеть недоверие к тюремному священнику? В чем особенность служения в московском следственном изоляторе, где нет и не может быть постоянной паствы? В чем специфика отношения священника к осужденному? А главное, зачем все это нужно конкретному человеку в конкретной жизненной ситуации? По словам сотрудников тюрем и самих осужденных, эти вопросы стоят достаточно остро. Искать ответы корреспондент «Фомы» отправился в следственный изолятор №2 - Бутырскую тюрьму.

Писатель Сергей Довлатов три года служил во внутренних войсках -был охранником в исправительной колонии в Республике Коми. «Став надзирателем, - писал он позже в повести «Зона», - я был готов увидеть в заключенном - жертву. А в себе - карателя и душегуба… Через неделю с этими фантазиями было покончено… Я обнаружил поразительное сходство… между заключенными и надзирателями». Мне кажется, что нечто похожее можно увидеть в отношениях тюремного священника и осужденного. Если приглядеться…

Иерей Константин Кобелев, старший священник храма Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме, исповедовал находящегося в камере осужденного, сам при этом оставался в коридоре: разговоре шел через маленькое окошко в железной двери. Это неудобно, но делать нечего. Бодрому, и все же уже немолодому батюшке приходилось минут десять стоять перед окошком нагнувшись. Во время разрешительной молитвы, которой завершается исповедь, священник должен был покрыть голову кающегося епитрахилью. Епитрахиль тоже приходилось просовывать через окошко - и это опять было неудобно. Так же, не разгибаясь, отец Константин полушептал в окошко слова молитвы перед Причастием: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты Еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешные спасти, от них же первый есмь аз…» Потом через окошко причащал. Все это повторялось у каждой следующей камеры - и было так непохоже на обычную исповедь и на привычное Причастие: в ухоженном храме, со звонким хором, с теплом свечей, где батюшка с диаконом с Чашей в руках громко возвещает с амвона слова молитвы. Мне подумалось, что в этом смысле и тюремный священник, и осужденный вынуждены находиться в одних и тех же жизненных условиях: одинаково некомфортных, не самым гармоничных, ненормальных - то есть не соответствующих норме. Если быт нарушителя закона в принципе может иметь отношение к норме…

Только вот отец Константин, кажется, так не считает. Для него такое служение - не подвиг и не что-то особенное, достойное отдельного уважения. Нет. Он, кажется, вообще не пытается дать тюремному служению характеристику. Просто делает свое дело. Наверное, это и есть смирение.

«Просто делать свое дело» - выражение затасканное. В большинстве контекстов от него даже веет равнодушием. Только в случае отца Константина это не так. Потому что для него делать свое дело -это (простите за пафос, но иначе не скажешь) - любить людей. Всех, которых он встречает. Я увидел это своими глазами.

По коридору, мимо отца Константина, идут по своим делам две сотрудница охраны. Одна из них горько усмехается другой:

В тюрьме все права - у заключенных. У сотрудников - все больше обязанности…

Услышав это, отец Константин, кажется, забывает, куда направляется сам, разворачивается, догоняет женщин и учтиво обращается:

Простите, я услышал, что Вас в работе что-то тяготит. Так Вы приходите к нам в храм - просто поговорить. Может быть, что-то расскажете. Мне это, знаете, как важно…

А Вы все-таки, если будет желание, приходите.

Сотрудницы удалились, а я спросил батюшку:

- Как Вы думаете, они придут?

Не знаю. Очень хотелось бы, чтобы пришли. Им тут не менее тяжело, чем осужденным. Работа непростая, а особенно для женщин.

В одном интервью епископ Красногорский Иринарх, председатель Синодального отдела по тюремному служению, говорил: «Духовная помощь сотрудникам социальных учреждений и, в первую очередь, колоний - это одна из больших проблем. Всем понятно, что в тюрьмах сидят не ангелы. И та система зла, которая складывается вокруг грешного, озлобленного человека, влияет не только на заключенных, но и на сотрудников. Все происходит по известному сценарию: уставший работник тюрьмы после долгого рабочего дня возвращается домой и выплескивает весь негатив, полученный за день, на своих домашних. А зачастую в дело вмешивается еще и алкоголь. И вот тогда встает проблема выбора - куда деваться: принять «злополучные сто грамм», чтобы успокоиться, или все же заглянуть в храм и побеседовать с батюшкой».

Не знаю, читал ли отец Константин это интервью. Да и неважно. Но действует он совершенно в этом духе. Только не потому, что такова директива церковного начальства, а просто ради людей…

Тюремный двор подметал одинокий осужденный - молодой человек в черной арестантской форме, с бейджиком, на котором указано имя и номер отряда. Проходя по двору отец Константин подошел поздоровался, благословил и поцеловал его. При том, что осужденный сам подходить под благословение, казалось, не собирался, да и в принципе не намерен был общаться с батюшкой. Поэтому выглядело все это странно: вообразите, стоишь подметаешь двор, вдруг подходит священник, что-то говорит, целует в щеку… Я бы лично как минимум сконфузился. Но молодой человек, как ни странно, не отшатнулся и не удивился. Внимательно послушал отца Константина. Даже поблагодарил.

Среди заключенных есть как те, кто изначально относятся к священнику с опаской, так и те, кто сразу проникаются к нему доверием, - рассказал старший лейтенант, воспитатель одного из отрядов.

Настороженное отношение, особенно если человек неверующий или нецерковный, это понятно. Но вот откуда берется такое интуитивное доверие? - спросил я.

Думаю, они подспудно понимают, что у священника, который служит на зоне, отношение к осужденному - особое, - ответил офицер. - У него нет иного основания для доброго отношения к заключенному, кроме доброго отношения к человеку как таковому. В каком-то смысле для священника зек - менее виновный, чем для всех остальных в тюрьме. Я не о том, что батюшка не знает или не признает вины. Просто он всегда призывает каяться, он знает, что покаяние меняет человека. А значит, батюшка всегда готов человека оправдать…

Однажды офицер, который прикреплен к отряду пожизненно заключенных, предложил привести к ним священника. Согласился один осужденный. Но когда батюшка пришел и познакомился с ними лично, просить об исповеди или просто беседе стали почти все.

Может быть, это стадное чувство, типа «поговорю-ка со священником и я за компанию»? - спросил я старшего лейтенанта.

Для заключенного пожизненно понятие «за компанию» вряд ли существует… - заметил офицер, несколько удивившись глупому вопросу. - Просто личное знакомство с батюшкой во многом позволяет осужденному что-то в себе преодолеть. Меня всегда удивляет, что зеки, которые в камерах разговаривают на мате, попадая в храм, начинают вести себя по-другому…

- Как?

Просто нормально, по-человечески…

«Нормально, по-человечески». Эти слова молодого офицера меня зацепили - простотой и точностью. Ведь действительно: человеку свойственно вести себе нормально - то есть опять-таки в соответствии с нормой. И, кроме храма, эту норму заключенному обрести иногда просто негде…

А еще «нормально, по-человечески» - это то, как и сам священник относится к заключенным. Они для него в первую очередь просто люди, а не осужденные за то-то и то-то.

Никогда на исповеди я не спрашиваю, за что человека посадили, по какой статье, на сколько и т. д. - рассказал отец Константин Кобелев. - Они, как и любой прихожанин на воле, говорят на исповеди то, что сами чувствуют.

Мне тут же вспомнился афоризм Сергея Довлатова: «Кающийся грешник хотя бы на словах разделяет добро и зло».

Перед исповедью отец Константин проводил беседу. Проповедью это назвать было трудно: было мало богословия и высоких материй, но много простых и понятных человеческих тем.

Если мы попадаем в трудную жизненную ситуацию, - говорил священник, - значит, у Бога уже есть для нас путь выхода из нее. Иначе бы Он этой ситуации не попустил.

Одни осужденные слушали с подозрением. Другие - одобрительно кивали. А батюшка продолжал:

Главное не то, что с вами произошло, а то, что будет с вами в будущем. Вас же всех ждет новая жизнь. И начать ее можно уже здесь и сейчас - в тюрьме.

Бутырская тюрьма - это следственный изолятор №2. Осужденные здесь находятся временно - пока идет следствие по их делу. Потом их отправляют в колонии по всей России. Поэтому постоянных прихожан в местном храме нет.

Отец Константин продолжал беседу:

Для православного человека дело всегда найдется. Вы приедете в свои колонии - и увидите. Если там вообще нет церковной жизни, надо оборудовать молитвенную комнату. Если она есть, надо делать больше - строить домовую церковь. Если есть и она, нужно собирать силы и возводить полноценный отдельный храм. И так далее. С чего начать? Узнать адрес местного архиерея и написать ему официальное письмо, в котором заявить о своем намерении трудиться в этом направлении. Также отправить письмо в московскую резиденцию Святейшего Патриарха, по адресу Чистый переулок, 5.

Позже я спросил отца Константина:

Каково Вам, как священнику, служить в храме и понимать, что большинство ваших прихожан Вы увидите от силы два-три раза?

Иногда даже на вторую встречу расчитывать не приходится. Поэтому я и стараюсь «затачивать» их на будущее. Мне важно, с каким сердцем они выйдут отсюда, отправятся в свои колонии, как будут вести себя с теми людьми, которых там встретят. В этом смысле они наши апостолы - они понесут дальше то, что мы сможем дать им тут.

«Апостолы…» Я тут же начал смотреть на осужденных другими глазами. И почему-то вспомнилось снова из «Зоны» Довлатова: «Человек способен на всё - дурное и хорошее. Мне грустно, что это так. Поэтому дай нам Бог стойкости и мужества. А еще лучше - обстоятельств времени и места, располагающих к добру…»

Парадоксальная мысль пришла мне в голову: если рядом есть хороший священник, то такими «временем и местом, располагающими к добру», может стать даже тюрьма…

One Response to “Рассказ о «службе» старшего священника храма Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме иерея Константина Кобелева”

Коваленко Лев Николаевич написал(а):

Но есть и такие «пособия», следовать которым категорически не следует, сразу отпугнут расположенных поговорить с батюшкой:
НАСТАВЛЕНИЕ ИЛИ ОБРАЗЕЦ, КАК УВЕЩЕВАТЬ И ПРЕКЛОНЯТЬ ПОДСУДИМЫХ К РАСКАЯНИЮ И ПРИЗНАНИЮ
________________________________________
Приказано мне, недостойному, пастырем моим увещевать вас в том, чтобы вы пришли в чувство, и покаялись, и сказали бы пред судом всю истину. Послушайте же меня, и, что буду говорить вам, тому внимайте, и напишите в сердцах ваших, и покайтесь.
Все мы, христиане, ожидаем второго Христова пришествия. Было первое, как Евангелие и вера наша учит нас. Будет и второе пришествие Христово, как объявляет нам Божие слово. В первом пришествии пришел Христос спасти нас; и спасаются верующие в Него и кающиеся о грехах своих и творящие добрые дела и Ему угождающие. Во втором (пришествии) придет судить за грехи тех, которые не покаялись здесь. Уповаю, что вы знаете, кто есть Христос. Я только напомню вам: Христос - истинный Бог наш, как всегда в Церкви слышим, и как вера наша учит нас. Он, как Бог, знает совершенно, кто что ныне делает, говорит, мыслит, и в книге Своего суда записывает. Он же будет и судить всех, и на суд Его все соберемся, праведные и грешные. С праведными явятся добрые дела; с грешными явятся злые дела, которые они явно и тайно делали. Тогда всякий грешник увидит пред собой по¬ложенным все то, что он ныне худое делал, мыслил и говорил и тем закон Божий разорял. Тогда он со стыдом услышит перед всем миром: «Вот человек, и дела его!»
Бог, по Своему человеколюбию и милосердию, велит ныне всем грешникам каяться, чтобы они злые свои дела загладили покаянием и так бы не явились эти злые дела на суде Христовом, и соделавшие их не были бы за них осуждены, как преступники закона Божия и Божии уничижители. Грешники, которые, Божие сие человеколюбие благодарно приняв, в чувство приходят и каются, и грешить престают, и стараются Богу угодить добрыми делами, - от Бога милость получают и прощение всех своих злых дел принимают. Поэтому и злые их дела не явятся уже на суде Христовом, как покаянием заглаженные; и они приняты будут с праведными в вечную жизнь, где будет непрестанная радость и веселье. А те грешники, которые сие Божие человеколюбие презирают и не каются, и не престают грешить и делать злые дела, и их стараются скрыть и утаить, с теми непременно на Страшном Суде явятся и злые их дела, и в них перед всем миром они обличены будут Судией праведным Христом, и от Него выговор таковой услышат: «Вот вы что, в мире живя, делали! Я пришел - чтобы вас спасти, и за вас пострадал и умер; но вы не хотели той милости Моей во спасение себе употребить, и в след за Мною идти, и со Мною быть в царствии Моем, но в след сатаны ходили, и волю его исполняли, и злые его дела творили, и так Моими противниками были. Идите от Меня прочь в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его. Хотел я вас спасти, но вы сами избрали погибель, а не спасение Мое. Вкушайте же горесть вечной погибели, которую вы себе избрали».
Подумайте же и вы об этом, и покайтесь, и всю истину скажите, чтобы и вам вечной муки избежать и получить жизнь вечную. Вопрошают и судят вас люди, но от Бога посланные. Признайте же истину и не лгите пред этими посланниками Божиими, ибо это явно потом будет пред всем светом на суде Христовом. А что ныне объявите со всякой истиной, и в том покаетесь, то уже заглажено будет милосерди¬ем Божиим и не явится на Страшном Суде.
Лучше здесь пред немногими стыд претерпеть, чем там пред всем миром.
Лучше здесь, временно, наказанным быть и за то Бога благодарить, чем там вечно терпеть наказание.
Лучше здесь, временно, в ссылке быть, чем там вечно в аду сидеть.
Лучше здесь, временно, узы претерпевать, чем там вечно.
Лучше здесь, временно, всякое терпеть страдание, чем там вечно. Ибо временное все пройдет, но вечное никогда не пройдет. Потерпите же временное, чтобы вечного наказания избежать. Люди вас в эту темницу посадили и содержат, но это Промыслом Божиим делается. Бог хочет спасти вас и чрез это страдание ваше как бы понуждает вас к покаянию. Повинитесь же Божьему Промыслу и спасительной Его воле и покайтесь, чтобы спастись. Не говорите вы того пред судом, чего не было; говорите то, что было, то есть истину, а не ложь объявляйте. Вот и Ее Императорское Величество милосердствует о вас и о вас сожалеет: она не велит вас пытками и ранами истязать и тем истины от вас искать, как бывало прежде с подобными вам, но хочет, по своему человеколюбию, чтобы вы добровольно признались в том, в чем согрешили пред Богом, пред Монархиней и пред отечеством. Исполните же милосердное желание нашей Монархини и добровольно признайтесь, в чем вы виноваты. Если же этого не сделаете, то и судьи тогда будут убеждены уже ранами вас истязать и таким образом доискиваться до истины. Пощадите же себя и душу свою и признайтесь, в чем вы согрешили. Советую и я вам это. Примите мой совет, как полезный, чтобы и здесь, и в будущем веке ран и наказания избегнуть, и будете благополучны. Аминь.

Главная > Дети

Протоиерей Константин Кобелев: об особенностях тюремного служения. Предшественники по служению

One Response to “Рассказ о «службе» старшего священника храма Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме иерея Константина Кобелева”

Рекомендуем также