Что такое заговор в фольклоре. Гадания и заговоры

Другим разделом русского фольклора, уходящим своими корнями в далекую первобытность каменного века, являются многочисленные и многообразные заговоры.

Доземледельческий охотничий анимизм, вера в упырей и берегинь и умилостивление их «требами» в какой-то мере могут быть представлены по позднейшим фольклорным материалам. Самым близким к этой теме материалом являются заговоры – языческие заклинания почти на все случаи жизни: на удачную охоту, на охрану скота от лесных зверей, оберег от болезней, порчи и всякого зла, заклинания удачи, приворот девушек или парней и злонамеренное накликание беды на своих врагов.

Очень важно отметить, что среди заговоров как таковых совершенно нет заклинаний, связанных с земледелием. Аграрная магия широко проявлялась в новогоднем и весенне-летнем циклах обрядовых песен и обычно носила коллективный характер, тогда как заговоры, как правило, индивидуальны. Жанр заговоров создавался, судя но всему, до утверждения господства земледелия.

Восточнославянским заговорам посвящена значительная литература .

Собранный исследователями материал состоит из двух групп: в одну входят записи самих этнографов, а во вторую – старинные рукописные сборники заговоров, составленные колдунами и знахарями в XVI – XVIII вв. или представляющие собой судебные записи по колдовским делам. Записи этнографов, как кажется мне по собственному небольшому опыту, не отражают всей полноты реально существовавших заклинаний. Это в особенности относится к вредоносной магии, так как деревенские колдуны, славившиеся умением насылать порчу, крайне неохотно делились тайнами этого мрачного и наказуемого ремесла.

Особенностью старых рукописных сборников является, во-первых, преобладание оберегающих формул над вредоносными, а во-вторых, христианизированная форма многих заговоров, когда носителями зла показаны не упыри-вампиры, а бесы и черти, избавителями же от зла – не древние берегини, а христианские святые и ангелы. Нас это не должно смущать, так как христианский дуализм не был изобретением теологов, а отражал весьма глубинные первобытные представления, существовавшие издревле у всех тех народов, среди которых распространилось христианство.

Глубокий архаизм заговоров сквозит даже в их языке. Словарь заговоров полон старинных, давно забытых речений: «храмина» вместо избы, «убрус» вместо полотенца; «гобино» (урожай, зерно), «тиун» (княжеский управитель), «гость» (купец), «кудесник» (колдун), «харатья» (пергамен), «зед» (глиняный фундамент); «волхвование», «капище идольское», «упыри» и т. п. Создается впечатление, что первичные записи заговоров были сделаны какими-то грамотными и книжными волхвами ещё в средневековье. Иногда архаичные признаки ведут ещё глубже: так, охотничья добыча – это зверь, убитый копьем; копье может быть метательным («борзометкое копье»); стадо скотины называют «власьевым (велесовым) родом» .

В ряде случаев в заговорах встречаются архаичные слова, непонятные даже самим знахарям. Так, в одном заговоре от волков, записанном мною в с. Вщиже (Брянская обл.), упоминался «хорт с хортенятами»; рассказчица-знахарка не знала значения этих слов, совершенно не употреблявшихся местными жителями. «Хорт» – волк, как явствует из некоторых русских и болгарских говоров, но в приведенном примере это давно забытое слово входило в заклинательную формулу наряду с упоминанием волка и волчат . Вторым примером забвения первоначального смысла может служить слово «сливень», переводимое некоторыми информаторами как «слепень», «овод» , но истинный смысл которого должен быть ближе к понятию дракона или ящера: святой Юрий побивал копьем «гадов и гадынь и сливнев». В другом заговоре сливень упоминается лежащим на океане под ясенем, рядом с ящером . Едва ли святой Георгий гонялся с копьем за оводом и едва ли о слепне можно говорить, что он лежал близ ящера. Слово уцелело, но смысл темен.

Заговор в древности был словесным сопровождением языческого заклинательного обряда. На долю исследователей XIX – XX вв. достались лишь незначительные фрагменты обрядовой стороны и реквизита; слова давно уже оторвались от действий и стали почти полной заменой их.

Часть обрядности иногда включается в текст заговора; это – время и место произнесения заклинаний и необычный путь самого заклинателя. Время обозначается очень различно: «на закате», «как люди уснут», «утром», «на ветхий месяц»; иногда ограничение строже: «в ивановску пятницу», «в великий четверг», т. е. только один раз в году. Местом произнесения заклинания обычно бывает «темный лес», «черный лес», «зеленая дубрава» или где-то «у воды», «у могилы» или даже у муравейника. Иногда следует идти «в чисто поле». Действия человека, идущего произносить заговорзаклинание или, точнее, наговор, своеобразны и иной раз совершенно противоположны обычным, обыденным:

Стану, не благословясь.

Пойду, не перекрестясь,

Не воротами – собачьими дырами, тараканьими тропами.

Не в чисто поле, а в темный лес…

Пойду… не благословясь…

Не в ворота – сквозь дыру огородную.

Выйду не в подвосточную сторону,

Посмотрю в подзакатную сторону…

Отправлюсь в злую сторону, на запад, к отцу Сатане…

Умыюсь не водою, не росою,

Утрусь не тканым, не пряденым – утрусь

Встану, не благословясь…

Пойду я нижним ходом, подвальным бревном,

Мышиной норой, собачьей трубой, подворотной дырой.

Встану на восток хребтом, на запад лицом.

Раздайся, ад! Расступися, Мать-сыра-земля!

Из этой земли выходите сто семьдесят дьяволов… .

Следует сказать, что подобные заговоры с обратными, иррациональными действиями заклинателя и с обращением к злым силам произносились не для ограждения себя от возможной напасти, а, наоборот, тогда, когда заклинающий сам стремился нанести кому-либо вред. В остальных же случаях заговоры часто подчинялись христианским нормам, и порядок произнесения был обычным .

Действие заговоров

Действенная сторона обрядов, при которых заговоры были лишь словесным дополнением, почти позабыта или плохо зафиксирована фольклористами, информаторы которых весьма неохотно раскрывали заклинательный обряд в его целостном виде. Иногда нам становятся известными лишь фрагменты обрядовых действий. Так, например, для того чтобы разлучить двух влюбленных, нужно срезать ветку-рогатку и с соответствующим заговором разломить сучок на две «часточки», одну из них сжечь, а другую закопать в землю. Заговор пояснял, что как навсегда разделились две «часточки», так и парень с девушкой разъединились навеки. Для того чтобы победить врага, следует, например, выходя из избы, пнуть ногой высокую ступу и повалить её на пол: так должен быть повержен и недруг. Действие сопровождалось словами. При произнесении одного охотничьего заговора нужны были: осиновая кора, паутина, росный ладан и богородичная трава; какие действия производились с этими снадобьями – неизвестно .

Нередко заговор следовало наговорить на хлеб, на даримый невесте пряник, на соль, на воду или вино, на иглу, на след того человека, к которому обращен заговор, на чертополох, на шерсть, состриженную со скотины, и т. п. Всё это требовало специального реквизита и слияния слов с действиями, производимыми определенным образом в строго определенное время.

Исключительный интерес представляют рукописные книги с заговорами на многие случаи жизни. Здесь, в этих старинных руководствах по черной магии, читатель XVI – XVIII вв. находил не только точные тексты заговоров, но и подробное описание всех необходимых действий и потребного при их исполнении реквизита или снадобий.

Вот, например, описание действий заклинателя, чрезвычайно важное для археологов, находящих в слоях разных эпох множество человеческих фигурок из глины и далеко не всегда могущих осмыслить их назначение. Книга предусматривает желание наслать лихо на своего врага; для этого необходимо:

«Зделать у воды человека в его [врага ] имя из глины, нести в сокровенно место се и поставити стоя, да стреляти 27-ью стрелы в брюхо» .

В процессе стрельбы «тридевятые» стрелами и произносится заговор со всеми лихими пожеланиями; магические формулы заклинания подкреплены магическими действиями обряда. В некоторых случаях мы видим в этих колдовских книгах советы прямого обращения к неизвестным (чужим) мертвецам, т. е. к упырям-вампирам:

«Следует до прочтения заговора „могилу выкопать, где незнаемой мертвец, а не выняти мертвого вон. Да верхняя доска сняти и саван оправить и пронять сквозь саван трижды игла…“ Таким способом подготовленная игла употребляется в момент произнесения заговора .

Сведения об обрядах, донесенные подлинными материалами XVII в., драгоценны для нас, так как из самих текстов заговоров никак не явствуют те разнообразные ритуальные действия, которые должны были производиться колдуном или обывателем, прибегающим к заклинанию, для того чтобы заклинание имело силу.

Иногда описание действий настолько подробно и так детально регламентирует все поступки заклинателя, что его можно назвать сценарием обряда, своеобразным языческим служебником. Вот один из вариантов обряда оберега скота при первом весеннем выгоне в поле:

«Первое: встать по утру до зари, взять рогатину, которая в звере бывала, да которой скот на лето пущать. Кругом трижды очерти, а сам на вонную сторону двора ходи, а говори: „Пусть тын железной круг моего скота колко в отпуске!“.

Да рогатину положь во вонную сторону ворот, а ходячи говори:

«Покажися мой скот всякому зверю черному, и серому, и рыскуну пнем да колодою, да камнем от сего дни и во все лето до белого снегу».

Да сам поставь свещу святому Георгию. Да помолись о сбережении живота…

Да сам поставь угарчик одной свечи, да обед смысли, а на тот день припаси: свежую щуку, а костей того дни не мечи.

Да как отобедаешь, стол отодвинь, да не трони на столе ничего, да угарчик свечной затопи… да выди на двор со всею семьею, да скот весь, благословясь, выпусти вон з двора, а сам стань против рогатины.

Да возми рогатину, да положи в таково место во укромное, чтоб никто не тронул, покамест живот (скотина) на лесу ходит до белого снегу.

Да, пришед в избу, по подобию спрячь (приведи в порядок) стол.

А костей собаке того дня не давай и никому ничего не давай» .

В этой же рукописи есть другой вариант подобного обряда:

«Канун Егорева дни в ночь скотине во хлеве не клади ничего. Добуди косача (тетерева), да с косачом куриче яйцо; да свечю без огня с вечера положи пред Егоря. Как люди уснут – один или два человека вас (как ко Егорю приде) – трижды поклон.

Да возьми топор да косача и яйцо и свечю возьми и зажги, то же в руки подними и неси на посолонь, а топор в правой руки по земли тяни, а в другой руке свечю отнести и косача за горло и яйцо да поди трижды и говори: «Пусть около моего скоту железной тын стал от земли до небеси от зверя и от волку и от всякого зверя, по земле ходящего, и от леса». И обойди трижды и говори трижды. Пришед к Егорю, свеча с огнем поставить и яйцо по сторому (?), а косача убить ножыком тылем и говорить: «Тебе, святый Егорей, черной баран от меня и от моего скота и ты, святый Егорей, стереги и береги мой скот…» .

Заговоры на оружие

В других оберегах даются иные рецепты магических действий, но словесная часть остается более или менее устойчивой. Среди реквизита упоминаются: шерсть со скотины (с каждой головы), замок и ключ, щука и почти обязательно что-либо из крестьянского оружия – топор или охотничье копье. Копью, древнейшему оружию человека, в заговорах придается особое значение. Так, былинный Добрыня Никитич, победив Змея, «наговаривает» свое копье, которое должно уничтожить зловредную змеиную кровь:

Бьет копьем о сыру-землю,

Сам к копью приговаривает:

Расступись-ко, матушка, сыра-земля…

Глубокой архаикой веет от рекомендаций первого, приведенного выше, обряда: в каждой избе в укромном, тайном месте должна храниться рогатина, уже обагренная кровью медведя; она служит священным предметом при заклинании целости скота, выгоняемого в лес.

Обряды и заговоры, как их составная часть, дошли до XVII – XX вв. в сильно обновленном виде; они обросли христианской символикой и терминологией, в них упоминается много сравнительно поздних реалий, вроде замка и ключа, но их дух и все рекомендуемые ими магические манипуляции уводят нас в глубокую и отдаленную первобытность.

Первобытное мироощущение особенно явно проступает в подробнейших многословных перечнях тех сил, которые могут помочь или повредить человеку. Вот несколько характерных по своей всеохватности перечней:

«… Заклинаю и проклинаю вся духи лукавые и от злых человек и от дому его … [Молитвами ангелов, а их тьмы тем ] прогоняем и отдаляем

всякую злобу,

и лукавство,

и зависть,

и ревность,

связание,

удержание

злостреление,

лукаво око,

злоглаголание,

язычное уядение,

примолвы,

и все, что вредное, и советование злых человек,

лихой взгляд,

и иных уроки злые пакостные,

и злые примолвы бесовские,

и клятвы,

и заклинания душепагубные и

теловредные, и недугования,

и к смертоносным язвам,

и всяких шкод жития сего

суетного ко убожию и умалению

живота и имени… всяким

волхвованием волхвующих.

Что зло – да отдалится

Перечислив все возможные виды несчастий, которые могут принести человеку враждебные ему люди, волхвующие всяким волхнованием, составитель заклинания стремится далее предусмотреть также и все многообразные обстоятельства причинения зла:

«И что лукаво бысть в дому том, в нем прочтется сия молитва, яко да разрешится, аще будет на небеси связано или на земли или в море, да разрешето будет!

Яже на земли сей:

или на пути,

или на поле,

или в горах,

или в пещерах,

или пропастех земных,

или в бани,

или в пещи,

или в капищи идольском,

или в кладези,

или в кровле,

или в дверях,

или во оконце,

или в верхнем пороге,

или в нижнем пороге,

или в тине,

или в основе,

или в стене –

да разрешится!

Или во дворе,

или во входе,

или в дверце,

или в брусе,

или во рве,

или в древе,

или в листе и корени, и в ветвии

– да разрешится!

Или на поли,

или в нивах и в виноградех,

или во рвех,

или в траве,

или в древе,

или в реце,

или во истоцех,

или во власех брадных,

или в коже плотской,

или в главном убрусе,

или в ножном обувении,

или в злате,

или в серебре,

или на зде (глиняный цоколь),

или в меди,

или в свинце,

или в олове,

или в железе,

или в морских рыбах,

или в животных четвероногих земных,

или во птицах,

летающих по воздуху.

Движимых и недвижимых,

в харатьи или в бумаге,

или в черниле,

или в некоторой вещи –

Составитель этой молитвы-заговора, заботясь о предотвращении зла, разлитого повсеместно в природе и во всем окружении человека, перечисляет и всю фауну, и все элементы ландшафта (реки, леса, горы, травы), двор и дом человека, его одежду и обувь, все материалы, из которых делаются предметы (дерево, медь, золото, железо), и даже пергамен и чернила, с помощью которых могут быть написаны вредоносные формулы. Невзирая на христианскую фразеологию, на поздние аксессуары (вроде бумаги), мы ощущаем здесь чрезвычайно раннее анимистическое миропонимание.

Нигде, кроме заговоров, первобытный анимизм не выступает так полно и рельефно. Грамотный «волхв» сохранил точнейшим образом характерную особенность анимизма: повсеместность духов и их предельную конкретность. Недостаточно упомянуть усадьбу оберегаемого заговором человека как всем известный комплекс, ему нужно было перечислить 17 отдельных элементов – от порога до кровли, от печи до оконца. Безусловно, прав был ученик Потебни А. Ветухов, первым связавший происхождение заговоров с анимизмом .

Заговоры-молитвы

Рассмотрим ещё несколько примеров, важных для понимания анимизма. Заговор-молитва от «ускопу» – от порчи:

«Да не прикоснутся или преисподние или воздушные силы ко мне, рабу божию, имярек, или дому моему, или роду, или подроду моея исчадия

ни во дни,

ни в нощи,

ни на пути,

ни при реках и берегах,

морях и реках, и езерах,

и источниках водных

при горах, и холмах,

и песках,

и на распутиях и водах,

и при косогорах,

и дебрях, и лесах,

и во болотах,

и при полях,

и огородах,

и разных садах,

и усадах,

истоках, и кладезях,

и во всяком построении:

и недворном,

полевом и степном,

ни же в храмех божиих

и молитвенных домах,

ни при роспутии часовенок,

которые при накрытии лесном…» .

Заговор от порчи стремится предусмотреть все варианты лихих людей, могущих наслать болезнь:

«… пойду в чистое поле… облаком оболокусь, утренней зарей подпояшуся, младым месяцем сотънуся, частыми звездами затычуся

от призоров,

от притчи,

от прикосов, от белого,

от урочливого человека,

от прикосливого человека,

от черного,

от чермного [рыжего ],

от русого,

от черноглаза,

Интересен охотничий заговор «промышлять зверя или птицы».

Начало его подобно предыдущему заговору – от порчи со стороны разнообразных лихих людей. Главное содержание заговора – в предотвращении вредоносной способности «товарищевой мысли» и «завидливого глаза». Богородица должна, по просьбе охотника, послать на помощь ему святого духа, который и оградил бы его от кудесника и кудесницы и всяких соглядатаев:

И втай смотрящих,

и въявь смотрящих,

и с хвоста смотрящих,

из избы смотрящих,

из окна смотрящих,

и сквозь оконницу смотрящих,

из сеней смотрящих,

из ворот, из-под ворот смотреть,

из тыну смотреть,

и встречу идучи смотрящих,

и з зади идучи смотрящих…

И чтоб меня, раба божия,

не мог ни поткнуть,

не испортить,

ни думаю подумать,

ни мыслию помыслить…

И хто не может в леси лесу изчитати,

и тот не мог бы меня, раба

божия, испортить…

не в нове месяце,

не в ущербе месяце,

не в межных днях,

не на утрянной зори,

не на вечерней зори,

не на всходе солнышном,

не по закату солнца,

никто ни в день при солнци,

ни в нощи при месяце,

ни в утрях рано,

ни в вечерях поздно,

«Поставь, госпоже, мать, пресвятая богородица… кругом меня тын железной от уроков и призоров… от земли и до небес со все четыре стороны» .

Бесчисленному сонму повсеместных злыдней-упырей (или управляющих их злой силой людей) в заговорах противопоставлен тоже необозримый сонм добрых сил, берегинь, роль которых к XVII в. уже перешла к христианским святым (их в заговорах-молитвах поименно перечисляется свыше сотни) и тысячам тысяч ангелов.

Вредоносные заговоры

В некоторых заговорах предусматривается желание человека стать лихим, наслать на кого-то зло, используя мрачное могущество упырей. Именно эти вредоносные заговоры лишены христианского элемента и начинаются с отрицания: «Пойду, не благословясь».

Перемещение злых чар в нужном направлении осуществляется при помощи ветров:

… Ветры буйные,

храбрые ветры,

полуденные,

ночные и полуночные,

денные и полуденные,

дуйте и подувайте,

Дмитрию Александру присушите и приворотите!..

Идолы, дьяволы, покрывайте эти слова .

К архаичному, охотничьему пласту в заговорах относятся заклинания удачной охоты на волков, лисиц, рысей, «бусых росомах», зайцев. К святым обращаются с просьбой:

Мчите и гоните со всех 4-х сторон

по моей лыжнице, по моему следу…

серых рыскучих волков,

бурнатых и бурых лисиц,

серых рысей,

бусых росомах,

белых зайцев…

Бежали бы (звери) со всех сторон:

от востока и от запада, от юга и севера.

В день по солнцу,

а в ночь – по месяцу,

по мелким частым звездам,

не держали бы (зверей) ни мхи, ни болота, ни реки, ни озера.

Бежали бы из-за тридесят земель,

из-за тридесят морей,

из-за тридесят рек,

Есть особые заговоры, обращенные к медведю и к рыси, заговоры от волков, тоже восходящие, очевидно, к далекой охотничьей поре .

Выше я в ряде случаев свободно пользовался русской средневековой терминологией, соотнося заговоры с понятием «упыри».

Думаю, что мы имеем на это право. В некоторых заговорах идет речь о языческих могилах («гробах идольских»), а иногда прямо названы упыри («… упирем и мудре-цем…») . В ряде случаев упыри не названы этим именем, но явно подразумеваются: колдун, насылая порчу на человека, просит в своем заговоре помочь ему «умерших, убитых, с дерева падших, заблудящих, некрещенных, безыменных…» .

В некоторых заговорах перечни умерших не своей смертью, чужеродных мертвецов, самоубийц становятся такими же подробными и всеобъемлющими, как приведенные выше списки «с хвоста смотрящих» и «через оконницу смотрящих». Все эти мертвецы – упыри, злыдни – субъекты зла. Они в основном распадаются на две категории: это люди, умершие до срока в результате несчастий (т. е. побежденные злыми силами), и чужаки, умершие не в своем роду-племени, или же люди, лишенные традиционной погребальной обрядности.

Д. К. Зеленин очень четко разделил старинные русские представления о мертвых на два полярных, противостоящих друг другу разряда: с одной стороны, умершие поколения родных предков (деды, дзяды) – покровители и защитники живущих, а с другой – «мертвяки», «заложные покойники», упыри, наносящие вред живым людям .

Все заговоры-наговоры, насылающие порчу, смерть, разлуку, остуду, падеж скота, засуху, пожар, предусматривают осуществление зловредного замысла при посредстве этих «мертвяков» и упырей, души которых находятся или близ места нечаянной смерти, или в топких болотах и трясинах, но могут и перемещаться (преимущественно по ветру). Поэтому в таких наговорах часто упоминаются или употребляются в качестве принадлежности обряда земля с могилы, саван из могилы «незнаемого мертвеца», мертвая рука, гвозди из гроба и т.п. А заговоры-обереги как негативное отражение вредоносных наговоров предусматривают защиту от упырей, отогнание их силой слова и магического обряда. Понятие «вредоносные мертвяки», вероятно, очень близко к древнерусскому «навьи», злобствующим мертвецам, летающим в ночных ветрах и убивающим людей; навий старались умилостивить, топя им в великий четверг баню.

«Заложных покойников» не хоронили по обычному обряду, и в этом не следует винить церковь, так как по христианским воззрениям «без церковного пенья, без ладана» хоронили только самоубийц, а в «заложные» попадали вообще все неестественно умершие («убитые, заблудившиеся, с дерева падшие»). Если же такой «мертвяк» оказывался похороненным на общем кладбище, то он мог, по народным представлениям, стать причиной больших общих несчастий, и если несчастье происходило, то надлежало выкопать упыря из могилы, пронзить его осиновым колом или облить водой (в случае засухи) и выбросить труп вон из кладбища.

Владимирский епископ Серапион в 1273 г. во время великой «скудости» осуждал подобные действия: «О, безумье злое, о, маловерье!.. Сим ли бога умолите, что утопла или удавленника выгрести? Сим ли божию казнь хощете утишити?» . О подобных обычаях писал в XVI в. Максим Грек: «Телеса утопленных или убиенных и поверженных не сподобляюще я погребанию, но на поле извлекше их, отыняем колием». Если же весною дули «студеные ветры», могущие поморозить всходы, то «аще увемы некоего утопленного или убитого неиздавна погребена… раскопаем окаянного и извержем его негде дале» .

Наряду с такими решительными действиями, ставившими целью обезвреживание «злодеятельного мертвяка», широко практиковалось задабривание опасных покойников. Раз в году, на семик, их поминали и отпевали. Зеленин приводит интересный пример поминок по врагам. В Обонежье сохранились могилы «лисовчиков» – поляков, грабивших здешние села в Смутное время. «Панов» поминали в семик (седьмой четверг по пасхе); «в честь их варят кисель, который и едят у часовни в роще. Один год пропустили это празднество, и случился неурожай овса, что приписано было мщению „панов“; с тех пор празднуют аккуратно каждый год» . Перед нами здесь самое настоящее жертвоприношение вредоносным мертвецам, о котором автор «Слова об идолах» XII в. сказал, что в древности славяне «требы клали упырям…».

Представления об особой таинственной, но отчасти управляемой силе мертвяков-упырей должны были возникнуть очень рано, ещё в недрах охотничьего общества. Та повсеместность духов зла, которая отмечена русскими заговорами XVII – XIX вв., их связь с темным лесом, трясучими болотами багнами, оврагами, реками и озерами позволяют предполагать, что мезолитический неведомый лес, покрывавший тогда пол-Европы, наложил свой отпечаток на первоначальные представления о подстерегающих человека в этих местах силах зла. В этом лесу легко было заблудиться, упасть с дерева, высматривая дым своего стойбища, утонуть в трясине, погибнуть в схватке с волчьей стаей. Погибшие неведомо где, побежденные вредоносными силами, очевидно, сами становились в глазах сородичей опасными представителями стана невидимых, предполагаемых прагов. В состав упырей попадали, по всей вероятности, и убитые реальные враги, чужеплеменники, и «изверги рода человеческого» – преступники, изгнанные из племени и умершие вне племенной территории.

Собранные подьячими XVII в. и этнографами XIX – XX вв. языческие заклинания и наговоры прошли очень долгий исторический путь. Живучесть этого жанра, его практическое применение вплоть до сравнительно недавнего времени обусловили пополнение его многими поздними элементами. Из двух половин первобытного дуалистического мировоззрения – духов добра и духов зла – уцелела в своем виде лишь вторая, тогда как первая (духи добра) почти целиком христианизировалась. Языческое заклинание, сопровождавшее языческие действия, превращалось в христианскую молитву, где отголоском первобытности была лишь обязательная множественность защитников человека: десятки и сотни святых и «тьмы тем» безымянных ангелов.

Древние берегини оказались полностью замененными христианскими персонажами.

Дуализм остался в резкой контрастности формул обращения, в деталях обрядности. Когда речь шла о помощи людям, об ограждении от злыдней, то человек вел себя как обычно: умывался, крестился, шел дверьми и воротами в чистое поле, лицо свое обращал к восходящему солнцу. Если же сам человек задумывал черное, злое дело, то и шел он, «не благословись», «собачьей дырой» на закате или в полночь и не в чистое поле, а в темный лес, поближе к обиталищам упырей.

Злые силы обрисованы в заговорах необычайно архаично, и это помогает нам в какой-то мере представить себе главную сущность первобытного охотничьего анимизма.

Во-первых, злые силы заговоров связаны в значительной мере с различными мертвецами, чужими, неведомыми и поэтому враждебными, или же своими соплеменниками, погибшими неестественной смертью, т. е., по представлениям первобытного охотника, побежденными, плененными злыми силами леса, болотной трясины, речного омута или враждебными хортами, рысями и росомахами. Таковы вероятные основы веры в упырей.

Во-вторых, заговоры настойчиво и педантично, во всю волю фантазии своих сочинителей утверждают повсеместность злых сил. Зло подстерегает человека везде; им пронизана вся природа. Аккумулятором зла и причинителем зла может быть не только лес вообще, но и определенное дерево, и не только дерево в целом, но и какая-то его часть. Поэтому заговор предусматривает нейтрализацию злого начала «в дереве, и в листе, и корени, и в ветвии». Зло может грозить отовсюду, источником зловредности может быть любой предмет, любой человек, любой «лихой взгляд» из окна, из-за тына, из-под ворот или сквозь щель в избе. Переносчиками зла являются ветры всех направлений, все «семьдесят семь ветров», полуденных и полуночных.

Сила упырей лишена антропоморфности. Эманация зла исходит от упырей, но сама зловредная сила, носимая ветрами, бесформенна, бестелесна и невидима.

Следы первобытности в славянском фольклоре и культуре

Охотничья первобытность, многотысячелетняя пора формирования человечества, человеческого общества, его отношения к природе и начальная пора выработки мировоззрения оставила неизгладимый след в религиозных представлениях всех последующих времен.

Тотемические представления, анимизм, магия всех видов, культ животных и культ предков – всё это коренится в разных хронологических пластах каменного века, в психологии первобытного человека эпохи присваивающего хозяйства. Однако пережитки этих отдаленных воззрений хорошо прослеживаются у всех цивилизованных народов (в том числе и у славян) вплоть до XX в., переплетаясь с мощным потоком иных представлений, порожденных земледельческой эпохой.

В этой главе мы рассмотрели лишь отчасти следы охотничьей первобытности в позднейшем восточнославянском фольклоре, бегло коснувшись некоторых обрядов и частично цикла волшебных сказок. Их, этих следов, очень много в обрядах (комоедицы, турицы и др.), в народном костюме (головные уборы: рога, сорока, кичка, кокошник), в хороводных игрищах и танцах (бычок, гусачок), в детских народных играх, которые нередко оказываются последней стадией вырождения древних языческих обрядов (например, упомянутый уже «Ящер»).

Заговоры-заклинания отразили архаичные анимистические представления о берегинях и упырях, о повсеместности, полной растворенности в природе вредоносных, враждебных сил.

Всё это представляет для нас очень большой интерес и должно быть рассмотрено подробно, но это целесообразно сделать лишь после того, как мы ознакомимся со второй великой эпохой в жизни человечества – с эпохой земледельческого хозяйства, породившей множество новых представлений.

Охотники каменного века рассматривались здесь, естественно, вне связи с какими бы то ни было этническими группами (улавливались лишь пережитки, прослеживаемые у славян); в последующей же, земледельческой, эпохе уже обозначатся контуры праславянского массива, и рассмотрение языческих представлений постепенно приобретет, так сказать, славянскую конкретность.

Приметы, гадания, колдовство, заговоры известны у всех народов. В их основе лежит мифическое восприятие мира, придававшее окружающему особый, сокровенный смысл. В древности они были основаны на образном, метафорическом мышлении, уподоблении по аналогиям. Поразительна живучесть этих явлений: суеверия и колдовство, особенно в модернизированном обличье, существуют и в наши дни.

Гадание — средство распознания будущего. Гадающий не пытается влиять на естественный ход событий, а лишь стремится проникнуть в скрытые тайны. Чтобы распознать будущее, следовало обратиться к нечистой силе, поэтому гадание осознавалось как грешное и опасное занятие (к примеру, гадающие снимали с себя кресты). Для гаданий избирались места, где, по представлению народа, можно было вступить в контакт с обитателями "иного мира" (перекресток, баня, кладбище и проч.), а также такое время суток, в которое этот контакт был наиболее вероятен (вечер, полночь, до первых петухов). Тем не менее в гадания проникли и христианские образы.

Пресвятая Богородица,

Приведи в тот храм,

Где венчаться нам!

Гадая, люди стремились получить ответ на тот или иной важный для них вопрос: о здоровье, об урожае и приплоде скота, о судьбе ушедшего на войну... Наиболее многочисленны были гадания девушек о предстоящем замужестве.

В основе гаданий лежал прием истолкования "знаков": звуков; случайно услышанных слов; отражений в воде; очертаний вылитого в воду растопленного воска, олова или же яичного белка; поведения животных; брошенных предметов (венка, валенка) — и проч. Для получения этих "знаков" предпринимались действия, в которых использовались предметы, животные, растения. Иногда действия сопровождались словесными формулами:

Полю, полю снежок, там мой женишок.

Где собачка взлает, там он пребывает.

Существовал обычай прикреплять гадания к календарным дням: Масленице, Юрьеву дню, Пасхе, Троице, на Ивана Купалу и особенно — к зимним святкам.

Наиболее развитыми в художественном отношении были святочные подблюдные гадания — коллективные гадания о будущем. В них первостепенную роль играла символика специальных подблюдных песен.

Название "подблюдные" произошло от типа гаданий. Собравшись в какой-либо избе, участники (чаще всего девушки) брали блюдо (чашу), клали в него, снимая с себя, кольца или другие мелкие предметы, наливали в блюдо воду и покрывали платком. (Известна также разновидность этого обряда без воды.) Хором исполнялись песни — поэтические предсказания, а кто-либо, не глядя, вынимал из блюда положенные туда предметы. Сначала воздавали честь хлебу и лишь затем пели другие песни. Они могли предвещать богатство, свадьбу, продолжение девичества, несчастье, смерть. Чью вещь вынимали, к тому и относилось предсказание. Число песен зависело от числа гадающих.

Основными поэтическими символами были универсальные образы хлеба, золота, дома, дороги, дерева. В песнях, предрекающих урожай и богатство, наиболее характерным был образ хлеба и связанных с ним зерна, снопов, квашни, дежи. Богатство символизировали также образы щуки, медведя, мыши. Несчастье или смерть предрекали карканье вороны, поминальный блин, белое полотно, гроб. Замужество — кот с кошуркой, а также символы свадебных песен и обрядов, часто парные: соболь с куницей, береза с дубом, два голубочка; венчальное кольцо.

Песенные предсказания имели постоянный, традиционный смысл, но в отдельных случаях в их истолковании допускалось варьирование.

Для композиции подблюдных песен характерны заключительные формулы закрепки, исполнявшиеся после каждой песни:

Кому вынется, тому сбудется,

Тому сбудется, не минуется;

Кому спели,

Тому добро!

А кому-то эта песня достанется,

Тому сбудется-вспамятуется.

Нередко после каждого двустишия повторялся рефрен: "Слава!", "Слава, ладо мое!", "Ладо ладу ", "Диво ули ляду!" и др. Рефрены (содержащие обращение к славянскому богу любви Ладу), а также напевы подблюдных песен обнаруживают их связь с песнями весенне-летнего календаря.

Разновидностью подблюдных песен были, по народной терминологии, йлии: каждая песня начиналась со специального запева, обращенного к Илье-пророку, которого народ соединил с древним небесным божеством — громовником (возможно, Перуном):

Как сегодня у нас страшные вечера, Илия!

Страшные вечера да васильевские, Илия!

Поют песни первоначальные, Илия!

Призыв этого божества мог выражаться только в рефрене:

"Шею, идею!"

Святочные гадания описаны в русской литературе ("Светлана" В. А. Жуковского,"Евгений Онегин" А. С. Пушкина, "Война и мир" Л. Н. Толстого).

Заговор (или заклинание) — произведение магического характера, произносимое с целью воздействия на окружающий мир, его явления и объекты, чтобы получить желаемый результат. Заговоры — составная часть колдовства. Произнесение заговора часто сопровождалось действиями с водой, огнем, различными предметами и проч., а также крестным знамением. Произнося лечебные заговоры (например, в бане), больному давали настои целебных трав, сплевывали, применяли массаж, элементы гипноза.

Самые древние заговоры были короткими, поясняющими магические действия. Колдовство и вообще могло не сопровождаться словом, а состоять только из одних действий (см. Хрестоматию). Ритуальность исполнения заговоров требовала определенного времени и места (на утренней или вечерней заре, в полночь, в Великий Четверг; у реки, у куриного насеста, в печи и проч.).

Мифологи видели в заговорах древние мифы-молитвы, обращенные к языческим божествам. И в наше время заговоры рассматривают как источник реконструкции мифопоэтического мира. С мифами их сближает отождествление природного и человеческого, обращение к мифологическим персонажам (природным стихиям, космическим объектам, мифическим существам). Заговоры испытали значительное влияние христианства: как обряда (крестное знамение, молитва), так и книжности (например, часто упоминаются христианские святые).

Важный признак заговора — вера в магическую силу слова. Это отразили его народные названия: заговор, наговор, шепта-ние, слово, молитва. Нехитрыми заговорами от ушиба, пореза, чирья и т. п. владел каждый человек. Однако еще А. Н. Афанасьев подчеркивал, что заговоры — это "предмет тайного ведения знахарей, колдунов, лекарек и ворожеек. <...> Они непригодны для забавы и, как памятники вещего, чародейного слова, вмещают в себе страшную силу, которую не следует пытать без крайней нужды; иначе наживешь беду".

Заговоры передавались от старшего к младшему, чаще по родственникам. Существовало убеждение в том, что колдуны должны перед смертью обязательно избавиться от своих знаний и что они могли это сделать обманом (для этого им достаточно было притронуться к другому человеку).

Верили также, что текст заговора изменять нельзя, иначе ослабнет его сила. Поэтому, не надеясь на память, заговоры заносили в тетрадки. Сложилась даже письменная форма их бытования. Однако, несмотря на это, заговоры, как всякое фольклорное явление, были подвержены вариативности. В конце заговора исполнитель мог произнести слова, "нейтрализующие" возможные ошибки:

Будьте мои слова и наговоры.

Некоторые недоговоры,

Исполнъш-полна крепки-лепки... И т. д.

Разрушить или ослабить силу заговора мог только другой заговор. В поздней традиции заговор не всегда требовалось произносить: достаточно было записать его на бумагу и носить в ладанке на груди (например, "Сон Свет-Богородицы" — дорожный оберег путников, путешественников).

Заговоры были универсальны в бытовом применении: хозяйственные (земледельцев, пастухов, охотников, на удачную торговлю...); лечебные; любовные (их называли присушки или от-сушки); социально-бытовые (на царские очи, как отпереться от пытки, на суд идучи, от пули на войне...). Наиболее многочисленны лечебные заговоры. Направленность заговоров, как и всякого колдовства, могла быть не только доброй, но и злой, что выражалось в стремлении нанести кому-то урон, наслать порчу. Поэтому различали "белые" и "черные" заговоры.

Персонажи заговоров очень многообразны. Это олицетворенные носители зла: двенадцать сестер — двенадцать дочерей Иродовых, тоска, сухота, бес Салчак, худое, Грыз Грызец, звих, гром гремучий... С другой стороны, многочисленные помощники, которые осуществляют просьбы или приказания: Божья Матерь (Мати Пресвятая Богородица), Святой Спаситель (Иисус Христос, Господь), Егорий Храбрый, батюшка святой отче Симон, красно солнышко, светлый месяц, звезды частые, утренняя зорюшка, ветры буйные, вихорь, огонь, огненный змей, батюшка черный дым, водичка-матушка, матушка змея-шкуропея...

В художественной системе заговоров необходимо отметить богатство эпитетов.

Большую роль в них играет прием сравнения. Например:

Как ты, во дичка-матушка.

Убегаешь, не жалеешь

Ни бережков, ни камешков,

Так и мне не жалеть.

В то же время существуют заговоры и без этого приема, что говорит о многообразии их форм. Г. А. Барташевич называет заговоры-обращения, заговоры-просьбы, заговоры-формулы пожелания, заговоры-молитвы, эпические заговоры с развитым центральным образом, заговоры типа абракадабр, заговоры-диалоги, заговоры-лечебные советы, — и это еще не все типы.

В эпических заговорах с развитым центральным образом были постоянные элементы композиции: зачин (молитвенное вступление), эпическая часть (описание обрядовых действий, действительных или символических), выражение пожелания, закрепка-концовка. Обычно действие происходит на море-Окияне, на острове Буяне, посреди которого стоит медный столб от земли до неба, или лежит бел Алатырь камень. Действие также может разворачиваться в горах, в чистом поле.

Построение заговора представляет собой последовательное сочетание формул. Фольклорная формула — устойчивая словесная конструкция, как правило, ритмически упорядоченная и имеющая характер законченного суждения. Формула повторяется в разных произведениях жанра (многие жанры фольклора выработали свои формулы).

В заговорах наиболее употребительны были начальные формулы (молитвенные вступления) и заключительные (закрепки), которые могли завершаться "зааминиванием". Например:

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь.

Господи благослови, Христос!...

(Начальная формула)

Будьте мои слова крепки и прочны.

Ключ — замок.

Аминь, аминь, аминь!

(Заключительная формула).

Разнообразные формулы использовались внутри текста: чудесного одевания, устрашения, отсылки в "иной мир", врачебного совета, угрозы, проклятия, пожелания... Особенно важна формула ссылания зла (в "белых") и нанесения зла (в "черных" заговорах), в которой обычно представлены перечисления:

И нанеси на его тоску тоскущую.

Сухоту сухотушую,

Плачь неумолимую —

В ясны очи.

Черны брови,

Легкие, печени и сердце,

Кровь его горячую,

Чтобы кипела его кровь горячая

Обо мне рабе Божьей Акулине,

И казалась бы я ему

Милее отца и матери

И всех друзей и товарищей...

Стилистика "белых" и "черных" заговоров могла повторяться по принципу зеркального отражения: Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, выйду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротми... ("белый" заговор); Стану я, раб Божий (имя рек), не благословясъ, и пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из ворот не в ворота; выйду подпольным бревном и дымным окном... ("черный" заговор).

Важные элементы заговорных формул — эпитеты, сравнения, символы. Предполагается, что формульная природа заговоров восходит к песенному магическому синкретизму, поэтому в них развита ритмика, а иногда возникали рифмы:

Иди, худое,

За лихие болота,

За гнилую колоду,

Где быки не ревут,

Петухи не поют.

Там ваше гулянье,

Там ваше красованье,

Там вечная жизнь.

Несмотря на утилитарную направленность, многие заговоры являли образцы высокого поэтического искусства. Любовные заговоры А. А. Блок назвал "поэмой тоски и страсти".

Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Русский фольклор - М., 2002 г.

(по работам Н.И. Кравцова)

По работе В.Я. Проппа . Прежде всего, надо обратить внимание на то, что понятия «род» и «вид» относятся к области классификации. Точное определение того, что понимается под жанром, невозможно вне рамок классификации жанров; жанры должны быть определены каждый как сам по себе, так и в их отношении к другим жанрам, от которых их нужно отличать. Оба эти вопроса - вопрос об определении жанров и о их классификации, по существу составляют две стороны одного большого вопроса.

В широком смысле этого слова жанр может быть определен как ряд или совокупность памятников, объединенных общностью своей поэтической системы. Так как фольклор состоит из произведений словесного искусства, прежде всего, необходимо изучить особенности и закономерности этого вида творчества, его поэтику

Специфика жанра состоит в том, какая действительность в нем отражена, какими средствами эта действительность изображена, какова оценка ее, каково отношение к ней и как это отношение выражено. Единство формы предопределяет единство содержания, если понимать под «содержанием» не только фабулу, но мыслительный и эмоциональный мир, выраженный в произведении. Из этого вытекает, что единство «формы» определяется единством всего того, что принято называть «содержанием», и что их нельзя разрывать.

По работе В.П. Аникина. Деление детского фольклора на игровой и неигровой не приближает нас к пониманию сложной системы жанров. Система, которой наиболее последовательно придерживается В.П. Аникин, точно отражает многосоставность и генезис детского фольклора. Не вызывает сомнений правомерность выделения в детском фольклоре поэзии пестования (колыбельные песни, пестушки, потешки, прибаутки), докучных сказок, создателями и носителями которых в первую очередь являются взрослые. Очевидно и наличие в детском устно-поэтическом репертуаре произведений, выпавших из репертуара взрослых, - собственно детского творчества. Но она не может быть основой рабочей классификации, так как многие жанры детского фольклора, отнесенные им к третьей группе - собственному творчеству детей (считалки, жеребьевые приговоры, дразнилки, поддевки, скороговорки), строятся, как показывает анализ, на основе прямых или опосредованных заимствований из фольклора взрослых или литературы. По генетическому принципу строит свою систему В.П. Аникин. Он выделяет три группы произведений: поэзию взрослых для детей, произведения, выпавшие из фольклора взрослых и усвоенные детьми, собственное творчество детей. Внутри них исследователь рассматривает отдельные жанры и их разновидности.

Н. И. Кравцов также отмечал, что для систематизации фольклорных произведений следует избрать классификацию литературоведческую, т. е. деление на роды, виды и жанры. Под родом следует подразумевать способ изображения действительности (эпический, лирический, драматический), под видом – тип художественной формы, а под жанром – тематическую группу произведений. При классификации учитывается, что в фольклоре употребляются две формы речи – стихотворная и прозаическая. Кроме того, все произведения с определенной долей условности могут быть поделены на обрядовые или необрядовые в связи с их закрепленностью или незакрепленностью за тем или иным народным обрядом, причем «область обрядовой поэзии не подчинена указанным родам, так как она определена не по признаку поэтического оформления, а по признаку бытования».

3. Мифологическое сознание. Славянская мифология.

Мифологическое сознание это мышление наглядными образами, «телесными» и
пластичными по характеру, включенными в жизнь, но напрямую с ней не связанными. В
мифологическом сознании нет отвлеченных абстрактных понятий, нет обобщений, в нем не все
осознается и осмысливается. Мифологическое сознание создает образы фантазии и пытается ими
жить, из них исходить. В этом сознании много мистики, нет четких границ между природой,
животным и человеком – все воспринимается как один мир. Элементы мифологического сознания
есть у детей дошкольного возраста – они разговаривают с игрушками, сами уподобляются им,
оживляют природу, нередко фантазируют по поводу своего прошлого до появления на свет. В
таком сознании деформируется информация; ибо оно существует на основе слабой
осведомленности, проявляется стихийно, в нем неясны нравственные понятия и идеалы. С
возрастом оно преодолевается рациональным типом мышления.

Древнеславянская мифология сложна по своей структуре и богата по содержанию. К сожалению, до наших дней дошло очень мало источников, описывающих верования древних славян, и существ, соседствующих с ними в те времена. Во-первых, славянская мифология настолько древняя что, большинство историй существовало лишь в устной форме. Во вторых, история славянского народа была такова, что верования людей несколько раз менялись
насильственным образом, при этом уничтожались практически все упоминания о прежних
мировоззрениях. Древнеславянская мифология затрагивает огромный промежуток времени и содержит информацию от сотворения мира до бытовых сцен славянского народа. При этом ее можно разделить на два крупных этапа: древний, первозданный этап, и новый, современный для
древних славян. К сожалению, не осталось источников, описывающих события, приведшие к
такому переходу, известно лишь, что в мире произошло какое-то событие, которое все
изменило. По верованиям древних славян Мир был разделен на три части: верхний мир, расположенный над небесами, мир богов и божественных существ – Правь; средний мир, мир в котором живут люди, звери, растения – Явь; и нижний мир, мир мертвых – Навь. Но эти миры хоть и отделены друг от друга, не являются отдельно существующими, они взаимосвязаны и взаимопроникаемы, однако обычному смертному пересечь границу миров не дано. В каждом из миров действуют свои законы и правила, за каждым из миров присматривают свои боги.
Вообще пантеон древнеславянских богов весьма многочисленен. Большинство божеств
отождествлялось с различными силами природы, хотя были и исключения, самым ярким
примером которых является Род – бог-творец. Весь пантеон можно разделить на два больших
круга: старшие боги, которые правили всеми тремя мирами в первозданном этапе, и второй круг – молодые боги, которые взяли бразды правления в новом этапе. Славяне верили, что все миры объединяет единое море хаоса, и все миры расположены в этом море. Изначально мир был создан Родом и двумя его сыновьями Белбогом и Чернобогом. В дальнейшем же, другие потомки Рода видоизменяли и развивали мир. Древние славяне верили, что до них, наиболее развитыми существами в этом мире были Волоты, а славяне являются прямыми потомками этих великанов. Но люди не единственные разумные существа в Яви. По соседству с ними живет огромное число существ, одни из них помогают славянскому народу, другие ненавидят людей и причиняют им вред.

4. Заговоры как жанр обрядового фольклора. Работа А.А. Блока «Поэзия заговоров и заклинаний».

Своеобразным видом обрядового фольклора являются заговоры. Заговоры - это короткие прозаические устно-поэтические произведения, обладающие, по мнению их исполнителей, силой магического воздействия. Как известно, искусство на самых ранних ступенях своего развития. Имело не столько эстетическое, сколько утилитарно-практическое значение. К такому типу искусства относятся и заговоры. Хотя заговоры и являются произведениями искусства, но их исполнителями не преследовались никакие эстетические цели. Их функции были чисто практическими: магической силой слова вызвать желаемое (хороший урожай, выздоровление, любовь и т. д.) А.А. Блок посвятил заговорам специальную статью, в которой Глубоко раскрыл их большую и неповторимую поэтичность.

5. Проблема изучения и классификации календарно-обрядовой поэзии. Основные издания.

Календарно-обрядовая поэзия - вид фольклора, сопровождавший аграрные праздники и труд земледельца в течение хозяйственного года.

Истоки календарно-обрядовой поэзии - в родовом обществе. В самом древнем слое календарных обрядов, поверий, песен уже отразился культ Солнца. Не случайно и самые большие земледельческие празднования, в первую очередь Рождество, Купалле, приходились на зимнее и летнее солнцестояние. С развитием общества календарно-обрядовая поэзия широко отражала в себе трудовую деятельность земледельца, морально-этические представления народа, поэтический взгляд на мир, природу, человека.

Поэзия белорусского земледельческого календаря включает свыше 20-ти жанровых и групповых песенных разновидностей. Циклизация календарно-обрядовой поэзии обусловлена круговоротом в природе, чередованием времен года. В поэзии белорусского земледельческого календаря выделяются четыре больших цикла: весенний, летний, осенний, зимний. Каждое время года, каждый сезонно-производственный период имели соответствующие обычаи, поверья, песенное сопровождение. Общей у них была обширная аграрная основа, целевая установка, отдельные мотивы, вызванными ею.

Весенние обряды и песни должны были освящать собой особо ответственный период в жизни древнего земледельца - начало полевых работ, время весенних всходов, выгона скота на пастбище.

Летние обряды и песни предназначались для того, чтобы уберечь хлеба в пору дозревания, поспособствовать успешному сбору урожая.

Осенний период земледельческого календаря был беден на обряды. Связанный с уборкой яровых, выборкой, обработкой льна, засеванием озимых - окончанием полевых работ, он характеризовался доминированием в песнях предпраздничных мотивов, развитием у них сильного лирического начала.

Проблемы изучения календарно-обрядовой деятельности народов Сибири были связаны, прежде всего, с точностью и достоверностью размещения обрядового фольклора. Трудности эти были связаны с невозможностью применить данный принцип, так как календарные песни переселенцев во многих циклах обрядов не были древнейшими.

Вторая проблема заключалась в отборе материала: при соблюдении функционального принципа, количество обрядовых песен будет ограничено, так как большинство из них с обрядами не связаны. Поэтому в большинстве сборников в каждом разделе дан обрядовый и необрядовый фольклорный материал, при этом необрядовые произведения (песни, колядки) связаны с определенным праздником или обычаем.

Третья трудность исследователей связана с народами, проживающими в Сибири. Календарная поэзия русского этноса претерпел изменения и обогатился за счет белорусского и украинского фольклора, за счет особенностей их культуры и традиций. Фольклор сибиряков - это творчество восточнославянской общности, поэтому попытки выделить только русский фольклор разрушит единство культуры и сотрет черты сибирской обрядовой общности. Сибирский край из века в век пополнялся разными народами, разными русскими говорами, поэтому песни и колядки не обладают доминирующими диалектными чертами. Кроме этого важно отметить, что для Сибири характерна еще одна особенность: это природно-климатические условия сибирских регионов. Климат оказал влияние на заселение русских из Зауралья. Межэтнические связи русских с аборигенным населением, большое количество старообрядцев в Сибири накладывало специфический отпечаток в народных календарях каждой отдельной области.

6. Жанровый состав календарно-обрядовой поэзии зимнего периода

(по работам В.И. Чичерова и Н.П. Колпаковой).

Зимний период в крестьянском календаре имел подготовительный характер. Обряды и песни зимнего цикла были направлены на то, чтобы заранее, наперед повлиять на будущий урожай, сохранить озимые посевы, озимые на полях.

Календарные обряды и их поэзия делятся на четыре цикла соответственно четырём временам года: зимний, весенний, летний, осенний. Сущность обрядов и песен зимнего цикла состоит в том, чтобы обеспечить будущий хороший урожай и приплод скота. Первая его часть относится ко времени от рождества Христова до так называемого крещения, вторая- от крещения до масленицы и характеризуется подготовкой к весенним земледельческим работам.

Наиболее важным моментом обряда и поэзии зимнего цикла было калядование. В древности оно было связано с культом рождающегося солнца, а поэтому с зимним солнцестоянием и поворотом от зимы к теплу. После принятия христианства праздник Коляды совпал с празднованием рождества Христова.

Каляда (с лат.) - первый день месяца. Главной частью калядования было хождение молодёжи со звездой по домам и прославление божества (в древности Каляды, а затем Христа). Калядование начиналось перед рождеством и заканчивалось под новый год. Оно включало в себя пение песен (калядок), основной темой которых была тема поисков Каляды и обращение к ней, величание членов семьи, дома, причём хозяина прославляли за домовитость, сына за храбрость и ловкость, дочь - за красоту, жену хозяина за умение вести дом. Калядки завершались просьбой к хозяевам дома наградить калядовщиков за их труд и песни. Таковой наградой было угощение. У всех славян колядки включают в себя, прежде всего пожелание достатка и счастья. Золотой цикл обрядов заканчивается Масленицей. Праздновали её в конце февраля или в начале марта. У русских этот праздник состоит из 3-х частей: встреча (понедельник), разгул или перелом в так называемый "чистый" четверг и прощание.

В.И. Чичеровым было предложено разделение обрядов на два разновеликих цикла:

1) обряды, связанные с подготовкой урожая,

2) обряды, сопровождающие получение.

Первый цикл включал два периода: зимний и весенне-летний; второму циклу соответствовал осенний период земледельческого календаря. Такое абсолютное внимание аграрной функции не совсем оправдано, так как помимо земледельческой, любой обряд имел в большей или меньшей степени выраженную семейную или брачную направленность. Данная классификация не совсем удобна, так как она позволяет сгруппировать все фольклорные произведения, учитывая лишь календарное время их исполнения. В.И. Чичеров так же делит обряды на активные, призванные воздействовать на природу, и пассивные, цель которых - узнать, что судьба приготовила для человека. К первой группе обрядов относятся заклинания, величания; вторая представлена всевозможными гаданиям.

Н.П.Колпакова , придерживаясь традиционного тематического деления поэзии по ходу свадебного обряда, в книге "Лирика русской свадьбы" утверждает, что "песенный репертуар не был так закреплен за отдельными обрядовыми моментами, как большинство причитаний" "Песни во многих случаях являлись как бы укращающими вставными эпизодами". Эти положения совершенно верны только для севернорусской свадьбы, но не приемлемы: для среднерусской, где свадебные песни так многочисленны, интенсивны, так плотно "нанизаны" на свадебный обряд, что их никак нельзя считать "укращающими" вставками". Они - основной, ведущий, главный жанр. Кроме того, не совсем можно согласиться с тематическими циклами, предложенными Н.П. Колпаковой в разделе свадебной лирики. Лирическая песня в свадьбе изображает не вообще переживания невесты, но дифференцирует их, останавливаясь на одной из сторон, зафиксированной в обряде. Например, предложенная тема "Молодец перед просватаньем", "девица перед просватаньем" можно обозначить как "выбор невесты"-это точнее указывает на смысл таких песен, и, главное, в данном случае ясна связь с обрядом сватовства. Вот почему в предложенной Н.П. Колпаковой жанровой классификации русской народной бытовой песни вообще отсутствует группа свадебных коротких песен, органически слитых с обрядовыми актами.

Первый весенний праздник – встреча весны – приходится на март. В эти дни в деревнях пекли из теста фигурки птиц (жаворонков или куликов) и раздавали их девушкам или детям. Веснянки – обрядовые лирические песни заклинательного жанра. Обряд «заклинания» весны был проникнут стремлением воздействовать на природу с целью получения хорошего урожая. Имитация полёта птиц (подкидывание жаворонков из теста) должна была вызвать прилёт настоящих птиц, дружное наступление весны. Образы весны и птиц господствуют в веснянках. Веснянкам свойственна форма диалога или обращения в повелительном наклонении. В отличие от заговора, веснянки, как и колядки, исполняются коллективно, что выражается в обращениях от имени группы людей. Весенние гуляния и игры молодёжи продолжались, начиная с красной горки, в течение апреля, мая и июня, несмотря на тяжёлые полевые и огородные работы. На этих гуляниях исполнялись протяжный игровые и хороводные песни, не имеющие обрядового значения. Их темы – семейные, любовные – раскрываются в бытовом плане.

Троицко-семитская неделя: семик – седьмой четверг после пасхи, троица – седьмое воскресенье, носящая ещё название «русальной» недели или «зелёных святок». Это девичий праздник, протекающий в окружении цветущей природы – в поле за околицей, в роще. Характер этого праздника определяется его основным образом – берёзки. Девушки, нарядно одевшись и захватив с собой угощения, шли «завивать» берёзки. Девичий праздник сопровождался ещё и гаданием. Девушки, плели венки и бросали их в реку. По далеко уплывшему, прибившемуся к берегу, остановившемуся или потонувшему венку судили об ожидавшей их участи. Гадание по венкам широко отразилось в песнях, исполнявшихся как во время гадания, так и безотносительно к нему.

Праздник Ивана Купалы. Праздник летнего солнцеворота отмечался в ночь на Ивана Купалы (с 23 на 24 июня). Это праздник «полного расцвета растительности». В купальские праздники земле не помогают, а, наоборот, стараются взять от неё всё. В эту ночь собирают целебные травы. Кто найдёт папоротник, тому, как считалось, удастся найти клад.

Похороны Костромы. В эти же сроки (перед Петровым днём, 28 июня) отмечался и праздник Ярилы или Костромы, который означал прощанье с летом до нового возрождения сил земли. Центральный эпизод обряда – похороны Ярилы, Купалы или Костромы. Образ Костромы сходен с образом Масленицы. Весёлые похороны Костромы сходны с такими же похоронами Масленицы.

Миниатюра из алхимического трактата «Aurora consurgens» («Восходящая заря»). Швейцарский список, XV век

Русские заговоры XVII и XVIII веков

В России в XVII-XVIII веках существовала традиция записывать магические тексты — так называемые заговоры. От этого времени сохранились десятки рукописей и сотни текстов. Среди них часто встречаются любовные заговоры и заговоры на власть — на командиров и начальников; есть заговоры промысловые, которыми пользовались охотники, рыболовы, пастухи. Большое количество текстов — заговоры против вражеского оружия. Обычно в них упоминалось, что если человек грамоту знает, он может прочитать такой текст перед боем, неграмотному же будет достаточно произнести короткую заученную молитвенную форму. Кроме того, считалось, что даже если у человека просто есть с собой записанный на бумаге воинский заговор, пуля его минует, поэтому их обычно переписывали в крохотные тетради и вшивали в одежду, в какое-нибудь чистое место.

Два наиболее ранних известных нам рукописных сборника называют Олонецким и Устюжским. Это примерно 1630-40-е годы, то есть время после Смуты, но я думаю, что такие рукописи существовали, по крайней мере, с начала XVII века. Дело в том, что в Смутное время фактически отсутствовала какая бы то ни было цензура, а при Алексее Михайловиче, где-то с 1645 года, началась массированная атака на народную культуру. Появились указы против народных суеверий и праздников, которые прямо требовали, чтобы люди, у которых есть такие богомерзкие книжки, их сдавали. Если человек этого не делал и у него такую книжку обнаруживали, то, вообще говоря, полагалось ее сжигать у владельца на голове. Постепенно эти законы эволюционировали, и со временем книжки требовали уже сжигать вместе с их владельцами. В такой ситуации, если вам от бабушки достался сборничек заговоров, вполне вероятно, что вы его либо сдадите, либо сами уничтожите — поэтому очевидно, что таких сборников было гораздо больше, чем сохранилось до наших дней, а сохранилось их немало.

Удивительно, насколько при этом просто и дешево было достать такую книгу: в XVIII веке магическую рукопись можно было купить прямо на Красной площади, и очень недорого. Существовали целые мастерские, школы чернокнижников, учащиеся которых массово переписывали эти тексты и затем продавали. Часто переписыванием таких рукописных сборничков подрабатывали священники, дьячки — обычно в сельских церквях, но не только.

Попавшие в эти сборники магические тексты зачастую представляют собой довольно странную смесь христианства и народной традиции. Если мы знаем, чем заговор отличается от молитвы, то сельскому жителю XVII века это далеко не всегда было очевидно. Часто тексты, которые мы бы назвали заговорами, в рукописях называются молитвами; рядом с ними могут оказаться и настоящие, хоть и искаженные, молитвы, например какой-нибудь псалом, иногда так переделанный, что не сразу поймешь, что это такое.

Мужская и женская любовная магия

Среди этих старинных магических текстов большое место занимают любовные заговоры. Как ни странно, в основном ими пользовались мужчины, поскольку грамотность была их прерогативой: рукописная магия — в значительной степени мужская, и любовная тут не исключение.

Вообще, видимо, между мужской и женской любовной магией существовало довольно четкое разграничение. Женщины чаще всего старались воздействовать на своих мужей, чтобы те по-доброму к ним относились, не били — часто встречается формула «чтобы добр был». В основном они пользовались для этого несложными и доступными им средствами, например подмешивали что-нибудь в еду. В деревнях была распространена молодежная любовная магия: есть этнографические исследования из Вологодской губернии, описывающие, как, скажем, во время свадебного обряда невеста с подружкой идут в баню, собирают пот и потом этот пот подмешивают к какой-нибудь еде. Конечно, известно очень много девичьих гаданий.

Мужчины же часто пользовались именно заговорами. И эти любовные заговоры производят на современного человека довольно странное впечатление.

Zürich, Zentralbibliothek, Ms. Rh. 172 / e-codices — Virtual Manuscript Library of Switzerland

Любовь с точки зрения заговора

В основе всех этих текстов лежит представление о любовном чувстве как о смертельной болезни; переживания, которые сопровождают это чувство, представляют собой как бы ее симптомы. Часто любовь отождествляется с тоской, и в любовных заговорах есть персонифицированный образ Тоски — иногда это слово даже используется во множественном числе. Тоска часто описывается как существо без рук, без ног, без головы, которое бьется, находится в состоянии истерики. Часто Тоска связана с доской, которая ее придавливает, и вообще образ тоски часто связан с буквальной придавленностью, когда что-то сжимает тело. Также Тоска бывает замкнута во что-нибудь: заперта в гробу или в доме без окон, без дверей. В текстах любовных заговоров эта Тоска должна пойти к женщине, вселиться в нее, чтобы женщина так же начала биться в истерике, сама стала персонифицированной Тоской.

Какие еще симптомы есть у этой любовной болезни, помимо истерики и придавленности? Во-первых, бессонница. Во-вторых, такое состояние, когда ты не можешь ни наесться, ни напиться: «Пусть она ест, но не наестся, пусть она пьет, но не напьется…» В-третьих, полная некоммуникабельность: женщина не может и не хочет общаться со своими близкими — сестрами, братьями, родителями. «Если у нее был друг, пусть она забудет своего друга».

Это состояние похоже на лихорадку: женщина охвачена жаром, она вся горит. Для образности любовной магии очень характерна тема огня: женщина должна, например, гореть так же, как горит трава в печи. Можно предположить, что этот огонь, который на нее насылается, имеет параллели с адским огнем: она должна мучиться в огне, как грешник в аду. Еще один образ — плавящийся воск: «Как плавится воск, так чтобы плавилось сердце рабы Божией».

Наконец, довольно часто женщина в этом состоянии уподобляется какому-нибудь животному, например обезумевшей корове, которая носится в поисках быка.

В совокупности это дает образ подавленной воли, полного подчинения: женщина должна лишиться разума, утратить возможность управлять собой, полностью подчиниться воле мужчины, у нее должно остаться только одно желание — найти его, прибежать к нему и отдаться.

Важно понимать, что заговоры — это специфическая, очень узкая область жизни: они применяются в ситуациях, которые выпадают из нормы. Тот, кто хочет жениться, идет к свахе. К заговорам же человек обращается в чрезвычайных ситуациях, когда он не может реализовать свои желания с помощью каких-то рациональных способов — и, чувствуя свою ущербность, прибегает к недозволенным методам.

Связь заговора с ритуалом

Заговоры интересны еще и тем, что сохраняют следы ритуала. Например, те из них, которые строятся как описание путешествия. Человек описывает, как он идет к синему морю и там встречает каких-то мифологических персонажей, например «семь ветров, вихрей». Он их просит, чтобы они пошли к рабе Божией такой-то и определенным образом на нее подействовали. В принципе, можно предположить, что это сокращенная запись ритуала: когда-то в древности человек действительно выходил в поле, обращался к ветру, к солнцу или к каким-то еще природным силам. Потом это вошло в словесную ткань ритуала, и уже не надо было никуда идти, достаточно было описать, как ты идешь в некоем символическом пространстве.

Еще один пример — текст былины про Добрыню и Маринку, в который вставлен любовный заговор. Там Маринка решает приворожить Добрыню. Для этого она находит его след (отпечаток ноги на земле), кладет его в печь, и он горит вместе с дровами, а она при этом произносит такую формулу: «Как горят эти дрова со следом, так чтобы горел по мне раб Божий Добрыня, чтобы так горело его тело».

Больше всего любовные заговоры напоминают наведение порчи — и, видимо, по происхождению связаны именно с этими ритуалами. Например, есть такие ритуалы наведения порчи на вора: надо найти что-то оставшееся от вора или от того, что он украл, скажем, волосок от украденной шубы, и вмазать в печь. Когда печь будет гореть, волосок скукожится — и как он скукожится, так и вор будет скукоживаться. Воры настолько боялись этих ритуалов, что, когда им угрожали вмазать их в печь, в некоторых случаях просто возвращали украденное. Вообще, любовная тема часто пересекается с темой воровства — и измена жене, кстати, тоже называлась воровством. А образ плавящегося воска отсылает к ритуалу принесения клятвы. Человек плавил воск и говорил: «Если я изменю клятве, то пусть со мной произойдет то же, что с этим воском».

Миниатюра из трактата «Aurora consurgens». Швейцарский список, XV век Zürich, Zentralbibliothek, Ms. Rh. 172 / e-codices — Virtual Manuscript Library of Switzerland

Как носители традиции описывают воздействие любовных заговоров

Существует довольно много описаний того, как человеком овладевает неподконтрольное чувство — и он объясняет это магическим воздействием. Например, солдат проходил по деревне, попросил у девушки воды напиться, потом ушел, а девушка сходит по нему с ума, думать ни о чем не может… Ей говорят: «Ну, порчу на тебя навел». Тогда она идет к знающему человеку, знахарю, и тот помогает ей снять порчу.

Сам я узнал обо всем об этом совершенно случайно, в экспедиции в 1979 году. В студенческие годы и позже я принимал участие в знаменитой Полесской экспедиции Академии наук Полесские экспедиции — диалектико-этнографические экспедиции Института славяноведения РАН, организованные в 1962 году по инициативе Никиты Толстого. Члены экспедиций ездили в южные области Белоруссии, северные области Украины и в Брянскую область — изначально чтобы собирать лексику для полесского диалектного словаря. Со временем круг интересовавших их материалов значительно расширился и включил разнообразные элементы архаической славянской культуры (обряды, фольклор, верования, обычаи и т. д.). Экспедиции продолжались до 1986 года. , которой руководил Никита Ильич Толстой Никита Толстой (1923-1996) — филолог-славист, фольклорист, академик РАН. Правнук Льва Толстого. . У нас была одна информантка, полуслепая и очень старая. Однажды ей привезли дрова и вывалили их во дворе; она попросила меня помочь ей сложить эти дрова в поленницу. После она пригласила меня попить чаю, у нас завязался откровенный разговор, и она мне рассказала историю своей жизни.

Драма жизненная у нее была такая. Когда ей было лет 17, ее приворожил сосед. Соседу этому было лет 40-45. Его дочка вышла замуж за молодого человека, который гулял на стороне, и сосед хотел приворожить этого молодого человека к дочери, но сначала решил «потренироваться» на соседке. И приворожил к себе рассказчицу. Она описывала эту историю с таким деталями, что было очевидно, что она ничего не выдумала. По ее словам, она знала всю их семейную историю и понимала, что ее приворожили, но все равно не могла без него жить. Она описывала сцены совершенно в духе декаданса начала XX века: вот она косит на поляне, а на соседней поляне косит этот мужик. И она бросает свою косу, зовет его, начинает бить и кричит: «Зачем ты сделал так, что я тебя люблю?!» Она говорит: «Я бы убила его!» Но он хватает ее за руки, хохочет ей в лицо, и она говорит: «Но я ведь жить-то без него не могу…» Ну и потом они целуются и занимаются на этом поле любовью.

Потом она нашла знающего человека, который стал ее чем-то поить — и таким образом отворожил. Но длилось это все довольно долго. И в конце своего повествования она сказала: «И вот так всегда — и ты плюешь на него, и он для тебя одно солнце в мире».

Тогда у меня с собой не было диктофона, и я побежал в школу, где мы жили, схватил диктофон, вернулся и говорю: «Ну, рассказывайте, рассказывайте!» А она говорит: «А что рассказывать-то? Рассказывать-то нечего…» Не захотела под диктофон все это повторить.

Меня тогда потрясла полная раздвоенность ее сознания и то, что она так четко все это описывает. Представляете состояние человека, который знает, что над ним так зло подшутили, и в то же время полностью этому чувству подчиняется и ничего поделать с собой не может?

Исследования любовных заговоров

С появления фольклористики и до революции 1917 года тексты заговоров собирали и даже печатали, но эти разыскания не очень приветствовались, потому что церковь, конечно, относилась к такого рода творчеству очень негативно. Особенное возмущение вызывало то, что в этих заговорах часто действуют Христос и Богородица — а это человеком христианской культуры воспринимается резко негативно.

При советской власти целые сферы народной культуры оказались под запретом, по крайней мере негласным. В первую очередь это касалось как раз фольклорной магии и фольклорной эротики: с XVIII века возникает огромный корпус текстов обсценных частушек, всяких крайне игривых песенок, эротичных загадок, пословиц, заветных сказок… В результате лет шестьдесят все это не публиковалось, не изучалось и не исследовалось, хотя археографические экспедиции то и дело находили новые рукописи, которые просто убирали в архивы. В результате с 1991 года, когда цензуру отменили, из архивов было извлечено и опубликовано огромное количество текстов, в первую очередь магических и эротических, которые совершенно меняют восприятие русского фольклора — в последние 25 лет в этих сферах произошел настоящий взрыв.

Миниатюра из трактата «Aurora consurgens». Швейцарский список, XV век Zürich, Zentralbibliothek, Ms. Rh. 172 / e-codices — Virtual Manuscript Library of Switzerland

Любовные заговоры в других традициях

Несмотря на то что в разных культурах есть свои магические традиции, любовные заговоры встречаются далеко не у каждого народа. Практически нет английских, немецких, скандинавских любовных заговоров. Они есть в Южной Европе — в Италии, Испании, на Балканском полуострове. Но в большинстве традиций, в отличие от русской, эти заговоры очень простые и короткие. На Украине, например, существовали формы вроде «Как горит огонь в печи, так пусть горит раба имярек». Универсальный характер для всех заговоров имеет образ огня — и это укоренено в самых разных языках, где встречаются выражения вроде «мои чувства разгорелись», «я весь пылаю».

Такие большие, разработанные тексты, как в России, мне известны еще только в двух традициях. Существуют десятки, если не сотни очень похожих текстов греческих заговоров, записанных в египетских папирусах примерно во II-IV веках нашей эры, и есть коллекции румынских любовных заговоров. Им свойственен практически весь тот же набор характеристик, что и русским: это тоже мужские заговоры, в них любовь предстает как болезнь, вызывающая тоску, бессонницу, некоммуникабельность, описывается в терминах, связанных с огнем, и так далее. Понять, почему так много параллелей между русскими, греческими и румынскими любовными заговорами, очень сложно.

Любовная магия в постфольклоре

В XVII и XVIII веках традиция заговоров была характерна и для города, и для деревни. В XIX веке она постепенно вытесняется из города и остается исключительно в деревнях и в маленьких поселениях. А в наше время происходит своего рода возврат к архаической традиции: интернет набит бесконечными текстами колдунов, обещающих кого-то приворожить или вернуть мужа в семью, то есть традиция опять возвращается в города и парадоксальным образом оттуда снова идет в деревню, поскольку интернет постепенно проникает и туда. Кроме того, существует много бумажных популярных изданий, которые привозят из городов или выписывают по почте.

С точки зрения полевой фольклористики это, конечно, трагично, потому что местные традиции засоряются — мы уже не можем отличить, что возникло в данной деревне, а что несколько лет назад попало сюда с какой-нибудь популярной книжкой или периодическим изданием. Это смешение самых разных традиционных текстов и текстов, привнесенных современной массовой культурой, называется «постфольклор». В принципе культура постфольклора в значительной степени интернациональна.

Сегодня в магии на порчу и в любовной магии активно используются фотографии. Например, парень ушел от девушки, и она рвет его фотографию и сжигает. Это новая реалия, но сам по себе способ привораживания вполне традиционный. Можно, как и прежде, накормить молодого человека особым пряником или взять какую-нибудь нитку из его одежды и прикрепить ее, например, к батарее, чтобы он так же горел и скукожился, как эта нитка.

В то же время многие традиционные практики в современном городском социуме трансформируются, в частности переходят к младшей возрастной группе: то, что в деревне делали девушки на выданье, сегодня в городе делают скорее девочки 9-12 лет. Например, девичьи гадания о женихе перешли в такую форму детской игры, когда девочки (да и мальчики) смотрят в зеркало и вызывают гномика или Пиковую даму.

Миниатюра из трактата «Aurora consurgens». Швейцарский список, XV век Zürich, Zentralbibliothek, Ms. Rh. 172 / e-codices — Virtual Manuscript Library of Switzerland

Примеры любовных заговоров

Заговор на присуху женщины

«Стану благословясь, пойду благословясь, пойду в чистое поле под солнечную страну. Там стоит сыр дуб крякновист Крякновистый — в диалектах „кряжистый“, „крепкий“. . Стану аз, раб Божий имярек, поклонятись и покорятись четырем ветром и четырем вехорям: Станьте вы, четыре ветра и четыре вехоря, понесите вы тоску и кручину и печаль необычную со всех четырех сторон, от востока до запада, от юга и до севера, со всякого человека, с царя и царицы, с черньца и черницы, з белца и белицы, стара и млада ко мне, к рабу Божию имярек, во едино место. Стану яз, раб Божий имярек, поклонятись и покарятись четырем ветром и четырем вехорям: Станьте вы, четыре ветра и четыре вехоря, понесите вы меня, раба Божия имярек, понесите по солнцу и по месяцу, по звездам и по лунам, и по всем сторонам; где еи ни увидите, туто вложите в неи тоску и кручину и печаль необычную, тужила б та раба Божия имярек по мне, по рабе Божии имярек, в день при солнце, в ночь при месяцы, по всякой день, по всякой час, по всякое время, месяца ветха и полна и перекроя Перекрой — древнерусское слово, обозначающее начало ущерба луны в первые дни после полнолуния. ; то бы тоски и великие печали сахарем не заесть и питьем не запить, ни со отцем, ни с матерью не отседитце, ни з братьямы, ни с сестрамы, ни с суседамы не отседетце, ни на ветре не проходитце, ни делом не отделатце. Во век веком. Аминь».

Олонецкий сборник, вторая четверть XVII века

Заговор на присуху

«Слова т хептар Т хептар — „к женкам“ (тайнопись). .
На зоре на утренней пойду яз под тихой облак, под красную зорю, под частые звезды и увижу яз царя Хахцу Хахца — „Жажда“ (тайнопись). . Царь Хахца, объяви мне огненную реку. И не пади ты, огненная река, ни в реки, ни в озера, ни в ключи морскии, пади ты, огненная река, имярек шо улка Шо улка — „во уста“ (тайнопись). . И как та огненная река горит, так бы горело лемцде у кой-маще Лемцде у кой-маще — „сердце у той рабе“ (тайнопись). имярек на всяк день и на всяк час, месяца молода и ветха.
Говори на вино, и на перец, и на чеснок, на что хошь».

Олонецкий сборник, вторая четверть XVII века

Заговор на любовь девицы

«Встану раненько, взойду на высок шолом Шолом — холм, пригорок. , ускричу, взвоплю своим громким голосом: Ой вы, Сотона со дьяволи со малы, со великими, вылести с окияне-моря, возмити огненую тоску мою, пойдити по белу свету, не зожигайти вы не пенья, не колодья, ни сырые деревья, ни земни тровы, зажгити у рабы по мне рабу душу. На море акияне, на острове на Буяне стоит тут мыльня, в той мыльне лежит доска, на той доске лежит тоска. Пришол я, раб имярек: Что ты, таска, тоскуешь и гарюешь? Не таскуй, таска, не гарюй, таска, поди, таска, уступи, таска, рабу имерек, чтобы она тоскавала и горевала по мне, по робу имерек; как тот огонь горит, в году и в полугоду, днем и полудни, и часу и в получасу, так бы та раба по мне, по робу, горела с белое тело, ретивае серцо, черноя печень, буйная голова з мозгом, ясными очами, черными бровями, сахарными устами. Сколь тошно, сколь горько рыбе без воды, и так бы рабу имерек тошно, горько по мне по робу и дня и полудня, и часа и получаса, в году и полугоду, и неделе и полнеделю, и об ветху мне и об молоду, и о перекрое… На што загодал, на то и стань».

Заговоры из следственного дела против ротмистра Семена Васильевича Айгустова, 1688-1689 годы

Приворотный заговор

«На море-океане, на острове Буяне лежит камень, на нем заяц; три змеи-скоропии щиплют его за сердце. Как зайцу тошно, так было бы тошно рабе».

Из тетради с заговорами, хранившейся у дьякона Ивана Кузьмина, 1728 год

Любовный заговор

«Еще я стану, раб Божий имярек, благословесь и пойду перекрестясь из ызбы дверми, из двора воротами в чистое поле на восточную сторону. Под восточной стороной есть синее море-окиян, на том море-окияне есть остров, на том острову живет огненной царь. Я, раб Божий имярек, покорюсь и помолюсь огненному царю: Ой еси ты, огненной царь, бери ты в руки огниво и кремень, и выруби огня палящаго, и палящий зажги семьдесят городов и семьдесят королев. Еще я помолюсь и покорюсь: Не зажигай ты семьдесят городов и семьдесят королев, а зажги ты оу рабицы Божии имярек душу и тело, ретивое сердце, и черную печень, и горячую кровь, семьдесят три жилы и семьдесят три состава, чтобы она, рабица Божия имярек, без меня, раба Божия имярек, не могла не жить, не быть, ночи начевать и часу часовать, не в день житья, ни в ночь спанья, хлеба поесть, питья испить, все бы меня, раба Божия имярек, на оуме держала век мой и повеку. Еще выйду в чистое поле под восточную сторону. Под восточной стороной есть славное море-окиян, на окияне-море есть остров, на том острову есть 12 братов, 12 кузнецов. Ой еси вы, 12 братов, 12 кузнецов, не сушите сена зеленаго и травы кошеные, а сушите оу рабы Божией имярека душу и тело, ретивое сердце по всякой день и по всякой час. И будьте, мои слова, крепки и лепки, крепче сераго камня и лепучие белаго яраго воску. Тех бы моих слов дуть не отдуть, дуть и плевать бы некому, не хлебом не заесть и питьем не запить, а тем моим словам ключь в небе, замок в роте. И во веки веков.
Аминь, аминь, аминь».

Сборник заговоров, первая половина XIX века

Греческий заговор

«Любовный приворот, для которого используется смирна, воскури-ваемая на алтаре. В то время как воскуриваешь на углях, произнеси следующие слова. Вот они: „Ты Мирра, ты горька, ты тяжка, ты при-миряешь враждующих, ты возникаешь и принуждаешь к любви отвергающих Эроса. О, Мирра, все призывают тебя, и я призываю тебя же, пожирающая плоть и воспламеняющая сердце. Я не посылаю тебя в дальнюю Аравию, я не посылаю тебя в Вавилон, но посылаю тебя к такой-то, чьей матерью была такая-то, чтобы ты помогла мне с ней, чтобы приворожила ее ко мне. Если сидит она, пусть не сидит, если болтает с кем-то, пусть не болтает, если смотрит на кого-то, пусть не смотрит, если приходит к кому-то, пусть не приходит, если прогули-вается, пусть не прогуливается, если пьет, пусть не пьет, если ест, пусть не ест, если ласкает кого-то, пусть не ласкает, если услаждает себя каким-нибудь удовольствием, пусть не услаждает себя, если спит, пусть не спит, но пусть только обо мне думает, пусть только меня страстно желает, пусть только меня любит, пусть исполнит все мои желания. И проникай в нее не через глаза, не через ребро, не через ногти, не через пупок, не через члены, но через душу Греческое слово ψυχή, которое тут переводится как «душа», может также означать женские половые органы. Сложно сказать, какое из значений подразумевается в этом случае — возможно, оба. , и оставайся в сердце ее, и снедай лихорадкой чрево ее, и грудь, и печень, и дух, и кости, и разум, пока не придет ко мне такая-то, любящая меня, пока не будет испол-нять все желания мои, поскольку я связываю клятвой тебя, Мирра, тремя именами: Анохо В греческих заговорах упоминаются имена и эпитеты египетских и греческих богов и демонов, а также библейских персонажей; иногда они искажены. Кроме того, встречают-ся слова и целые фразы, смысл которых утрачен, а также звукоподра-жатель-ные имена, ритмические вариации и палиндромы. , Абрасакс Абрасакс — имя космологического существа в представлениях гностиков. На геммах-амулетах Абрасакс изображался как существо с головой петуха, телом человека и змеями вместо ног. , Тро и именами, которым все подчиняются, и могущественнейшими Кормейот, Иао Иао — магический эпитет, произошедший от непроизносимого в еврейской традиции имени Бога Яхве. , Сабаот Сабаот — одно из имен Бога в иудейской и христианской традициях. , Адонай Адонай — одно из обозначений Бога в иудаизме; с эпохи эллинизма при чтении вслух использовалось в качестве замены непроизносимого имени Яхве. , чтобы исполнила мои приказания, Мирра. Вот я сжигаю тебя, и ты наполняешься силой, чтобы вскружила голову той, которую я люблю, такой-то, сжигай и выворачивай утробу ее, высасывай кровь ее, пока не придет ко мне такая-то, чьей матерью была такая-то. <…> Я призываю тебя, владычица огня Фтан Аной, повинуйся мне, Божественная Единица, единородная манебиа баибаир хюриороу тадейн, Адонай Еру нуни миоонх хутиай Мармараюот, приворожи ко мне такую-то, чьей матерью была такая-то, такого-то, чьей матерью была такая-то, ныне, ныне, сейчас, сейчас, быстро, быстро“. И говори также этот приворот для всех случаев».

Греческий текст из египетского папируса, IV век н. э. 

(ТРУДОВЫЕ ПЕСНИ, ГАДАНИЯ, ЗАГОВОРЫ)

Реконструкция системы раннетрадиционного фольклора во­сточных славян, даже в самом общем виде, - дело будущего. В настоящее время наука располагает скудными фактами.

Развитие фольклора происходило как наслоение новой худо­жественной традиции на старую систему. Отголоски древнего фольклора, более или менее выраженные, сохранились в по­здние времена, дошли до наших дней. Они проявляются во мно­гих жанрах классического фольклора: сказках, былинах, балла­дах, обрядовой поэзии, пословицах, загадках и проч.

В этой главе мы рассмотрим трудовые песни, гадания и заго­воры - в том виде, какими они были уже в позднее время.

Трудовые песни

В происхождении и развитии фольклора огромную роль иг­рала трудовая деятельность.

Во время трудовых процессов, требовавших постоянных рит­мических усилий, уже в глубокой древности зародились трудо­вые песни. Они известны у всех народов и исполнялись при подымании тяжестей, забивании свай, вспахивании поля, водо-черпании, ручном помоле зерна, выделке льна, во время гребли и проч. Такие песни могли исполняться при одиночной работе, но они особенно были важны при работе совместной. Песни содержали команды к одновременному действию. Их основным элементом был ритм, организовывавший процесс труда. Немец­кий исследователь К.Бюхер писал: "...Мы приходим к выводу, что на низших ступенях своего развития работа, музыка и по­эзия представляли собой нечто единое, но что основным эле­ментом этого триединства была работа, между тем как осталь­ные составные части имели только второстепенное значение. То, что их соединяло, был общий присущий им всем ритм, ко­торый являлся сущностью как древней музыки, так и древней поэзии..."

В русском фольклоре сохранились и дошли до нашего време­ни отголоски древних трудовых песен, не утратившие своих про­изводственных функций. Это так называемые "дубинушки" - припевы в бурлацких песнях, исполнявшихся на Каме, Дону и в особенности на Волге. Их пели бурлаки, носильщики, лодочни­ки, грузчики. В зависимости от вида труда, его ритма, создавал­ся ритмический рисунок припева (образцы текстов приведены в Хрестоматии).

Бюхер отмечал: "Большинство песен этой группы носят следы чрез­вычайно древнего происхождения; наиболее древние из них приводят нас даже к тем простейшим звукам природы, из которых, по всеми принятой гипотезе, произошла человеческая речь". В числе таких "простейших зву­ков" он назвал айда, да! волжских бурлаков. И далее: "Все это воскли­цания, всегда и повсеместно вырывающиеся из сдавленной груди во вре­мя быстрой тяжелой и напряженной работы, они вырываются бессмыс­ленно, непроизвольно, и все же приносят облегчение. Вместе с тем они являются знаком для соединения многих отдельных слабых сил в единую гигантскую мощь, поэтому они повторяются, хотя и в самых разнообраз­ных вариациях, в виде припева в большинстве песен этой группы: в виде djahoe яванцев, mahaha hoho, mahaha ngo! индусских и oi gawa! японских носильщиков паланкинов, в веселом hi ho pp! работников, вколачивающих сваи, в huro joley гельголандцев, в pisombo! далматов, в быстром gichong, gichong японских гребцов и в тяжелом стоне эй, ухнем, вырывающемся из глубины души русских бурлаков. Многие из этих восклицаний переда­вались веками от поколения к поколению..."1.

Припев, собственно и являющийся древнерусской трудовой песней, возник при коллективных работах по валке деревьев, когда расчищались участки от леса для земледелия. "Дубинуш­ка " - дерево, дуб2; "идет-идет " - падает, валится. На постоян­ную значимость этой работы указывает древнерусское название января: сеченъ (одно из толкований: "время вырубки леса").

Подбирая артель бурлаков, хозяин особое значение придавал запевале, который исполнял, а точнее - импровизировал куп­леты бурлацкой песни; ее припев подхватывал хор. Припев был сигналом к одновременному напряжению всех сил. Слова куп­лета должны были подстрекнуть товарищей к работе (насмеш­кой, бранью или ссылкой на мнение зрителей); они содержали

размышления о самой работе, об орудиях труда, передавали ра­дость или недовольство, могли содержать жалобы на тягость работы и на малое вознаграждение.

В середине XIX в. труд бурлаков ушел в прошлое. "Дубинуш­ки" были использованы в профессиональном искусстве (лите­ратуре, музыке, живописи). Они воспринимались как символ тяжелого труда угнетенного народа.

Гадания. Заговоры

Приметы, гадания, колдовство, заговоры известны у всех на­родов. В их основе лежит мифическое восприятие мира, прида­вавшее окружающему особый, сокровенный смысл. В древнос­ти они были основаны на образном, метафорическом мышле­нии, уподоблении по аналогиям. Поразительна живучесть этих явлений: суеверия и колдовство, особенно в модернизирован­ном обличье, существуют и в наши дни.

Гадание - средство распознания будущего. Гадающий не пытается влиять на естественный ход событий, а лишь стремит­ся проникнуть в скрытые тайны. Чтобы распознать будущее, следовало обратиться к нечистой силе, поэтому гадание осозна­валось как грешное и опасное занятие (к примеру, гадающие снимали с себя кресты). Для гаданий избирались места, где, по представлению народа, можно было вступить в контакт с обита­телями "иного мира" (перекресток, баня, кладбище и проч.), а также такое время суток, в которое этот контакт был наиболее вероятен (вечер, полночь, до первых петухов). Тем не менее в гадания проникли и христианские образы.

Пресвятая Богородица,

Приведи в тот храм,

Где венчаться нам!1

Гадая, люди стремились получить ответ на тот или иной важ­ный для них вопрос: о здоровье, об урожае и приплоде скота, о судьбе ушедшего на войну... Наиболее многочисленны были га­дания девушек о предстоящем замужестве.

В основе гаданий лежал прием истолкования "знаков": зву­ков; случайно услышанных слов; отражений в воде; очертаний

вылитого в воду растопленного воска, олова или же яичного белка; поведения животных; брошенных предметов (венка, ва­ленка) - и проч. Для получения этих "знаков" предпринима­лись действия, в которых использовались предметы, животные, растения. Иногда действия сопровождались словесными фор­мулами:

Полю, полю снежок1, там мой женишок.

Где собачка взлает, там он пребывает.

Существовал обычай прикреплять гадания к календарным дням: Масленице, Юрьеву дню, Пасхе, Троице, на Ивана Купа-лу и особенно - к зимним святкам.

Наиболее развитыми в художественном отношении были свя­точные подблюдные гадания - коллективные гадания о буду­щем. В них первостепенную роль играла символика специаль­ных подблюдных песен.

Название "подблюдные" произошло от типа гаданий. Собрав­шись в какой-либо избе, участники (чаще всего девушки) брали блюдо (чашу), клали в него, снимая с себя, кольца или другие мелкие предметы, наливали в блюдо воду и покрывали платком. (Известна также разновидность этого обряда без воды.) Хором исполнялись песни - поэтические предсказания, а кто-либо, не глядя, вынимал из блюда положенные туда предметы. Снача­ла воздавали честь хлебу и лишь затем пели другие песни. Они могли предвещать богатство, свадьбу, продолжение девичества, несчастье, смерть. Чью вещь вынимали, к тому и относилось предсказание. Число песен зависело от числа гадающих.

Основными поэтическими символами были универсальные образы хлеба, золота, дома, дороги, дерева. В песнях, предрекаю­щих урожай и богатство, наиболее характерным был образ хлеба и связанных с ним зерна, снопов, квашни, дежи. Богатство сим­волизировали также образы щуки, медведя, мыши. Несчастье или смерть предрекали карканье вороны, поминальный блин, белое по­лотно, гроб. Замужество - кот с кошуркой, а также символы свадебных песен и обрядов, часто парные: соболь с куницей, бере­за с дубом, два голубочка; венчальное кольцо. Песенные предска­зания имели постоянный, традиционный смысл, но в отдель­ных случаях в их истолковании допускалось варьирование.

Для композиции подблюдных песен характерны заключитель­ные формулы закрепки, исполнявшиеся после каждой песни:

Кому вынется, тому сбудется,

Тому сбудется, не минуется;

Кому спели,

Тому добро!

А кому-то эта песня достанется,

Тому сбудется-вспамятуется.

Нередко после каждого двустишия повторялся рефрен: "Сла­ва!", "Слава, ладо мое!", "Ладо ладу ", "Диво ули ляду!" и др. Реф­рены (содержащие обращение к славянскому богу любви Ладу), а также напевы подблюдных песен обнаруживают их связь с пес­нями весенне-летнего календаря.

Разновидностью подблюдных песен были, по народной тер­минологии, йлии: каждая песня начиналась со специального за­пева, обращенного к Илье-пророку, которого народ соединил с древним небесным божеством - громовником (возможно, Перуном):

Как сегодня у нас страшные вечера, Илия!

Страшные вечера да васильевские, Илия!

Поют песни первоначальные, Илия!

Призыв этого божества мог выражаться только в рефрене:

"Шею, идею!"

Святочные гадания описаны в русской литературе ("Светла­на" В. А. Жуковского,"Евгений Онегин" А. С. Пушкина, "Вой­на и мир" Л. Н. Толстого).

Заговор (или заклинание) - произведение магического харак­тера, произносимое с целью воздействия на окружающий мир, его явления и объекты, чтобы получить желаемый результат. За­говоры - составная часть колдовства. Произнесение заговора часто сопровождалось действиями с водой, огнем, различными пред­метами и проч., а также крестным знамением. Произнося лечебные заговоры (например, в бане), больному давали настои целебных трав, сплевывали, применяли массаж, элементы гипноза.

Самые древние заговоры были короткими, поясняющими магические действия. Колдовство и вообще могло не сопровож­даться словом, а состоять только из одних действий (см. Хрес­томатию). Ритуальность исполнения заговоров требовала опре­деленного времени и места (на утренней или вечерней заре, в полночь, в Великий Четверг; у реки, у куриного насеста, в печи и проч.).

Мифологи видели в заговорах древние мифы-молитвы, обра­щенные к языческим божествам. И в наше время заговоры рас­сматривают как источник реконструкции мифопоэтического мира. С мифами их сближает отождествление природного и че­ловеческого, обращение к мифологическим персонажам (при- родным стихиям, космическим объектам, мифическим суще­ствам). Заговоры испытали значительное влияние христианства: как обряда (крестное знамение, молитва), так и книжности (на­пример, часто упоминаются христианские святые).

Важный признак заговора - вера в магическую силу слова. Это отразили его народные названия: заговор, наговор, шепта-ние, слово, молитва. Нехитрыми заговорами от ушиба, пореза, чирья и т. п. владел каждый человек. Однако еще А. Н. Афана­сьев подчеркивал, что заговоры - это "предмет тайного веде­ния знахарей, колдунов, лекарек и ворожеек. <...> Они непри­годны для забавы и, как памятники вещего, чародейного слова, вмещают в себе страшную силу, которую не следует пытать без крайней нужды; иначе наживешь беду"1.

Заговоры передавались от старшего к младшему, чаще по род­ственникам. Существовало убеждение в том, что колдуны долж­ны перед смертью обязательно избавиться от своих знаний и что они могли это сделать обманом (для этого им достаточно было притронуться к другому человеку).

Верили также, что текст заговора изменять нельзя, иначе ос­лабнет его сила. Поэтому, не надеясь на память, заговоры зано­сили в тетрадки. Сложилась даже письменная форма их бытова­ния. Однако, несмотря на это, заговоры, как всякое фольклор­ное явление, были подвержены вариативности. В конце загово­ра исполнитель мог произнести слова, "нейтрализующие" воз­можные ошибки:

Будьте мои слова и наговоры.

Некоторые недоговоры,

Исполнъш-полна крепки-лепки... И т. д.

Разрушить или ослабить силу заговора мог только другой за­говор. В поздней традиции заговор не всегда требовалось произ­носить: достаточно было записать его на бумагу и носить в ла­данке на груди (например, "Сон Свет-Богородицы" - дорож­ный оберег путников, путешественников).

Заговоры были универсальны в бытовом применении: хозяй­ственные (земледельцев, пастухов, охотников, на удачную тор­говлю...); лечебные; любовные (их называли присушки или от-сушки); социально-бытовые (на царские очи, как отпереться от пытки, на суд идучи, от пули на войне...). Наиболее многочислен­ны лечебные заговоры. Направленность заговоров, как и всяко­го колдовства, могла быть не только доброй, но и злой, что вы­ражалось в стремлении нанести кому-то урон, наслать порчу. Поэтому различали "белые" и "черные" заговоры.

Персонажи заговоров очень многообразны. Это олицетворен­ные носители зла: двенадцать сестер - двенадцать дочерей Иро­довых, тоска, сухота, бес Салчак, худое, Грыз Грызец, звих, гром гремучий... С другой стороны, многочисленные помощники, ко­торые осуществляют просьбы или приказания: Божья Матерь (Мати Пресвятая Богородица), Святой Спаситель (Иисус Хрис­тос, Господь), Егорий Храбрый, батюшка святой отче Симон, красно солнышко, светлый месяц, звезды частые, утренняя зорюшка, вет­ры буйные, вихорь, огонь, огненный змей, батюшка черный дым, водичка-матушка, матушка змея-шкуропея...

В художественной системе заговоров необходимо отметить богатство эпитетов. Большую роль в них играет прием сравне­ния. Например:

Как ты, во дичка-матушка.

Убегаешь, не жалеешь

Ни бережков, ни камешков,

Так и мне не жалеть.

В то же время существуют заговоры и без этого приема, что говорит о многообразии их форм. Г. А. Барташевич называет заговоры-обращения, заговоры-просьбы, заговоры-формулы по­желания, заговоры-молитвы, эпические заговоры с развитым центральным образом, заговоры типа абракадабр, заговоры-ди­алоги, заговоры-лечебные советы, - и это еще не все типы1.

В эпических заговорах с развитым центральным образом были постоянные элементы композиции: зачин (молитвенное вступ­ление), эпическая часть (описание обрядовых действий, действи­тельных или символических), выражение пожелания, закрепка-концовка. Обычно действие происходит на море-Окияне, на ост­рове Буяне, посреди которого стоит медный столб от земли до

неба, или лежит бел Алатырь камень. Действие также может раз­ворачиваться в горах, в чистом поле.

Построение заговора представляет собой последовательное сочетание формул. Фольклорная формула - устойчивая словес­ная конструкция, как правило, ритмически упорядоченная и имеющая характер законченного суждения. Формула повторя­ется в разных произведениях жанра (многие жанры фольклора выработали свои формулы).

В заговорах наиболее употребительны были начальные фор­мулы (молитвенные вступления) и заключительные (закрепки), которые могли завершаться "зааминиванием".-. Например:

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь.

Господи благослови, Христос!...

(Начальная формула)

...Будьте мои слова крепки и прочны.

Ключ - замок.

Аминь, аминь, аминь!

(Заключительная формула).

Разнообразные формулы использовались внутри текста: чу­десного одевания, устрашения, отсылки в "иной мир", врачеб­ного совета, угрозы, проклятия, пожелания... Особенно важна формула ссылания зла (в "белых") и нанесения зла (в "черных" заговорах), в которой обычно представлены перечисления:

...И нанеси на его тоску тоскущую.

Сухоту сухотушую,

Плачь неумолимую -

В ясны очи.

Черны брови,

Легкие, печени и сердце,

Кровь его горячую,

Чтобы кипела его кровь горячая

Обо мне рабе Божьей Акулине,

И казалась бы я ему

Милее отца и матери

И всех друзей и товарищей...

Стилистика "белых" и "черных" заговоров могла повторять­ся по принципу зеркального отражения: Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, выйду перекрестясь, из избы дверьми, из

двора воротми... ("белый" заговор); Стану я, раб Божий (имя рек), не благословясъ, и пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из ворот не в ворота; выйду подпольным бревном и дымным окном... ("черный" заговор)1.

Важные элементы заговорных формул - эпитеты, сравне­ния, символы. Предполагается, что формульная природа заго­воров восходит к песенному магическому синкретизму, поэтому в них развита ритмика, а иногда возникали рифмы:

Иди, худое,

За лихие болота,

За гнилую колоду,

Где быки не ревут,

Петухи не поют.

Там ваше гулянье,

Там ваше красованье,

Там вечная жизнь.

Несмотря на утилитарную направленность, многие заговоры являли образцы высокого поэтического искусства. Любовные заговоры А. А. Блок назвал "поэмой тоски и страсти"2.

ЛИТЕРАТУРА К ТЕМЕ

Тексты.

Майков Л. Н. Великорусские заклинания - СПб., 1869. [Зап. РГО по отделению этнографии. - Т. II]. (2-е изд., испр. и доп.: СПб., 1994).

Банин А. А. Трудовые артельные песни и припевки. - М., 1971.

Русские заговоры / Сост., предисл. и примеч. Н. И. Савушкиной.- М., 1993.

Исследования.

Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов: В 3-х т. - М., 1865-1869. (Репринт. переизд.: М., 1994).

Забылин М. Русский народ: Его обычаи, обряды, предания, суеве­рия и поэзия. - М., 1880. (Репринт. переизд.: М., 1989).

Фаминцын А. С. Божества древних славян. - СПб., 1884. (2-е изд.: СПб., 1995).

Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901 - 1913 / Вступ. ст. Н.И.Толстого; Сост. А. Л. Топоркова. - М., 1994.

Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. - СПб., 1914. Зеленин Д. К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умер­шие неестественною смертью и русалки / Вступ. ст. Н. И. Толстого; Подгот. текста, коммент., указат. Е. Е. Левкиевской. - М., 1995. (Первое изд.: Пг., 1916).

Познанский Н. Ф. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. - Пг., 1917.

Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древ­ностей: Лексические и фразеологические вопросы реконструкции тек­стов. - М., 1974.

Фольклор и этнография: Связи фольклора с древними представле­ниями и обрядами / Отв.ред. Б. Н. Путилов. - Л., 1977.

Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. - М., 1980 (т. 1); 1982 (т. 2). (2-е изд.: М., 1987, 1988).

Мачинский Д. А. "Дунай" русского фольклора на фоне восточносла­вянской истории и мифологии // Русский Север: Проблемы этногра­фии и фольклора. - Л., 1981. - С. 110-171.

Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. - М., 1981.

Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. - Л., 1986.

Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. - М., 1987.

Славянский и балканский фольклор. Реконструкция древней сла­вянской духовной культуры: источники и методы / Отв. ред. Н. И. Толстой. - М., 1989.

Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян: Лингвис-тич. исследования. - М., 1991.

Кирдан Б. П. Из истории календарей // Сказка и несказочная проза: Межвуз. сб. науч. трудов. - М., 1992. - С. 151-160.

Харитонова В. И. Заговорно-заклинательная поэзия восточных сла­вян: Конспекты лекций. - Львов, 1992.

Елеонская Е. Н. Сказка, заговор и колдовство в России: Сб.трудов / Сост. и вступ. ст. Л. Н. Виноградовой. - М., 1994.

Славянская мифология: Энциклопедический словарь. - М., 1995.

Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5-ти т. - Т. I: А-Г / Под ред. Н. И. Толстого. - М., 1995.

Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. - Изд. 2-е, испр. - М., 1995.

Русские / Отв. ред. В. А. Александров и др. - М., 1997.

Кляус В. Л. Указатель сюжетов и сюжетных ситуаций заговорных текстов восточных и южных славян / Отв. ред. В. М. Гацак. - М., 1997.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Расскажите о производственных функциях трудовых песен.

2. В чем сходство и в чем отличие гаданий и заговоров?

3. Дайте определение фольклорной формулы. Приведите приме­ры заговорных формул.

ЗАДАНИЕ

С помощью дополнительной литературы подготовьте устное со­общение на одну из тем: "Этногенез и культура древнейших славян", "Язычество древних славян", "Божества древних славян", "Язычество Древней Руси", "Мир человека в слове Древней Руси", "Языческий пантеон князя Владимира", "Хранители мифологии" - или на какую-либо другую.

КЛАССИЧЕСКИЙ ФОЛЬКЛОР

Классический фольклор - богатая система развитых, художе­ственно полноценных жанров. Она продуктивно функционировала в течение веков, была тесно связана с феодальным бытом и патри­архальным сознанием народа.

Произведения классического фольклора принято делить на об­рядовые и внеобрядовые.

ОБРЯДЫ И ОБРЯДОВЫЙ ФОЛЬКЛОР

Обрядовый фольклор составляли словесно-музыкальные, дра­матические, игровые, хореографические жанры, которые входили в состав традиционных народных обрядов.

В жизни народа обряды занимали важное место. Они скла­дывались из века в век, постепенно накапливая разнообразный опыт многих поколений. Обряды имели ритуально-магическое значение, содержали правила поведения человека в быту и тру­де. Их принято делить на трудовые (земледельческие) и семей­ные. Русские обряды генетически связаны с обрядами других славянских народов и имеют типологическое сходство с обряда­ми многих народов мира.

Обрядовая поэзия взаимодействовала с народными обрядами, содержала элементы драматической игры. Она имела ритуально-магическое значение, а также выполняла психологические и по­этические функции.

Обрядовый фольклор синкретичен по своей сути, поэтому его целесообразно рассматривать в составе соответствующих обрядов. Вместе с тем отметим возможность иного, строго филологического подхода. Ю. Г. Круглов выделяет в обрядовой поэзии три вида произведений: приговоры, песни и причитания. Каждый вид со­ставляет группа жанров1.

Особенно важны песни - древнейший пласт музыкально-поэтического фольклора. Во многих обрядах они занимали ве-

дущее место, сочетая магическую, утилитарно-практическую и художественную функции. Песни исполнялись хором. Ритуаль­ные песни отражали сам обряд, способствовали его формирова­нию и реализации. Заклинательные песни были магическим об­ращением к силам природы с целью получить благополучие в хозяйстве и семье. В песнях величальных поэтически идеализи­ровались, прославлялись участники ритуала: реальные люди или мифологические образы (Коляда, Масленица и др.). Противо­положны величальным были корильные песни, которые высме­ивали участников ритуала, нередко в гротескной форме; их со­держание было юмористическим или сатирическим. Игровые пес­ни исполнялись во время различных молодежных игр; в них описывались и сопровождались имитацией полевые работы, ра­зыгрывались семейные сцены (например, сватовство). Песни лирические - наиболее позднее явление в обряде. Их главное назначение - выражать мысли, чувства и настроения. Благода­ря лирическим песням создавался определенный эмоциональ­ный колорит, утверждалась традиционная этика.