Известные еврейские писатели. «Еврейские писатели появляются там, где еврейство не является выбором

Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в.

Лев Бердников Биографии и Мемуары Отсутствует

В книгу включена серия избранных художественно-биографических очерков о писателях, внёсших ощутимый вклад в русско-еврейскую литературу XIX – начала XX вв. Особое внимание уделено авторам, стоявшим у истоков этой литературы, и переводчикам, открывшим российскому читателю практически незнакомый многогранный еврейский мир.

Они и не догадываются, что один из них приемыш, – более того, не еврей. Их отец играет по джазовым клубам, мать лечит больных, жизнь в Германии, еле приходящей в себя после Великой войны, потихоньку налаживается. Братья вместе растут, вместе дружат с одной девочкой, вместе влюбляются в другую.

Но когда к власти приходят нацисты, жизнь меняется необратимо и страшно: в кошмарной стране внезапно важнее всего оказываются кровь и происхождение. Бен Элтон – британский писатель, режиссер, сценарист ситкома «Черная Гадюка» и создатель мюзикла «We Will Rock You» – написал пронзительный и честный роман по мотивам истории своей семьи.

Как и в жизни, здесь есть смех и слезы, нежность и злость, верность и предательства. Это история о том, чем готовы пожертвовать люди ради выживания – своего и тех, кого они любят. Что им делать с каждодневной ненавистью, с неотступной памятью, с неутихающей болью – и как из этого всего порой прорастают одиночество, страх и жестокость, а порой – доброта, мудрость и счастье.

Странная смесь любви к Христу и отторжения от него, которого он называет лишь "еврейским раввином" или "Распятым". И, именно, отсюда проистекают его сложные взаимоотношения с женщинами, которым посвящена значительная часть романа, но, главным образом, единственной любви Ницше к дочери русского генерала Густава фон Саломе, которую он пронес через всю жизнь, до последнего своего дня… Роман выходит в год 130-летия со дня смерти философа.

Ирод Великий

Юлия Андреева Историческая литература Отсутствует

Новый роман известной писательницы Юлии Андреевой повествует об одном из самых загадочных и одиозных правителей античности – Ироде I, сыне римского прокуратора Иудеи Антипатра. Льстивые греческие писатели наградили его титулом «Великий». Идуменянин по рождению, Ирод поднимался на вершину власти, используя все доступные средства, не брезгуя подкупом и интригами.

В результате римский сенат утвердил Ирода новым царем Иудеи. Но дело осложнилось нашествием парфян, которые взяли Иерусалим и посадили своего царя , Антигона. Ирода это не остановило. Он собрал войско из наемников и еврейских беженцев и при поддержке римских легионов вернул себе власть над Иудеей.

Однако судьба преподнесла Ироду новые серьезные испытания…

Дора Брюдер

Патрик Модиано Историческая литература Отсутствует

Патрик Модиано – французский писатель, удостоенный Нобелевской премии по литературе 2014 года. В книге «Дора Брюдер» автор, пытаясь выяснить судьбу еврейской девушки, пропавшей зимой 1941 года, раскрывает одну из самых тягостных страниц в истории Парижа.

Он рассказывает о депортации евреев, которая проходила при участии французских властей времен фашистской оккупации.

И была любовь в гетто

Марек Эдельман Биографии и Мемуары Прошлый век

Марек Эдельман (ум. 2009) – руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году – выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что – как он сам говорит – «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты».

Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло – это зло, ненависть – зло, а любовь – обязанность». И его книга – такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.

В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память – еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я – уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит.

Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Книга Бытия. Ветхий Завет

Отсутствует Религиозные тексты Отсутствует

Книга Бытия. Ветхий Завет: Русский синодальный перевод Библия – книга, с которой должен быть знаком любой культурный человек. Нет на свете другого произведения, которое оказало бы столь большое влияние на мировую цивилизацию. Вот уже две тысячи лет библейские сюжеты вдохновляет художников, музыкантов, поэтов и писателей на создание великих произведений искусства.

«Книга книг» прочно вошла в творческое наследие человечества, в мышление, язык, традиции, обряды, представления о мире. Без неё не только в литературе и искусстве, но и в философии и истории многое останется непонятным. «Бытие» – одна из 38 канонических книг Ветхого Завета, первая книга Пятикнижия Моисеева и всей Библии.

Это универсальное введение во всемирную историю, повествующее о начале мира и человечества. Книга бытия разделена на две неравные части. Первые 11 глав содержат рассказ о сотворении мира и человека, а остальные 39 глав представляют собой историю еврейского народа в лице его родоначальников – патриархов Авраама, Исаака, Иакова и Иосифа.

«…Важность книги Бытия понятна сама собою: являясь древнейшей летописью Мира и человечества и давая наиболее авторитетное разрешение мировых вопросов о происхождении всего существующего, книга Бытия полна глубочайшего интереса и имеет величайшее значение в вопросах религии, морали, культа, истории и вообще в интересах истинно человечной жизни…».

Прах мужа

Е. Н. Чириков Рассказы Отсутствует Нет данных

«Прах мужа» – произведение русского писателя, драматурга и публициста Е. Н. Чирикова (1864 – 1932). *** Рассказ был впервые опубликован в 1924 году в еженедельник «Эхо», который выходил в Берлине. Имя автора, не принявшего Октябрь 1917 года и вынужденного эмигрировать, в советское время замалчивалось, его книги не издавались.

Между тем это своеобразный писатель, отмеченный творческой индивидуальностью. В конце XIX – начале XX столетия он был хорошо известен читателям России и стран Европы. В его наследии много того, что интересно и нашему современнику. Чирикову как писателю было чем гордиться.

Его произведения были переведены на французский, норвежский, немецкий, шведский, английский, датский, испанский, итальянский, еврейский, болгарский, сербский, хорватский, латышский, польский, малорусский языки. На чешском были изданы все его художественные произведения.

До революции в России вышло собрание сочинений в 17 томах. Пьесы с успехом шли на сценах ведущих театров Москвы и Петербурга, в Нижнем Новгороде и других городов России, а также за границей (Германия, Австро-Венгрия, Швейцария и США). В советское время в России книги автора не печатали.

В 80-е годы ХХ века имя писателя вернулось на родину. Перу Чирикова принадлежат и такие произведения: «Зверь из бездны», «Юность», «Инвалиды», «Бродячий мальчик», «В царстве сказок», «Блудный сын».

Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Ципора Кохави-Рейни Биографии и Мемуары Отсутствует

Продолжение биографического романа Ципоры Кохави-Рейни о жизни великой израильской писательницы Наоми Френкель. Второй том трилогии рассказывает историю любви Наоми и Израиля Розенцвайга. Любовь, благодаря которой Наоми обрела свое призвание, стала писательницей.

Роман развивается на фоне исторических событий 40-х – 60-х годов. Персонажи романа – выдающиеся государственные деятели, писатели, президенты и премьер министры, Агнон, Бен-Гурион, Леви Эшколь… Сложнейшие перипетии политической жизни молодого еврейского государства, непримиримая партийная борьба ломает судьбы героев… Впервые столь откровенно рассказывается о жизни Израиля.

Книга – в полной степени станет энциклопедией израильской жизни тех лет.

Образ поэта в русской лирике XIX-XX вв.

Коллективные сборники Учебная литература Готовимся к сочинению

Поэту всегда приписывалась особая роль: он «любимец богов», пророк, провозглашающий высшую правду и не склоняющийся перед власть предержащими. Времена меняются, а поэт всегда возвышается над толпой. Предлагаемые стихи позволяют проследить, как менялось представление об образе поэта на протяжении XIX-ХХ вв.

В. А. Жуковский Сельское кладбище Моя богиня Певец К А. Н. Арбениной К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину Явление поэзии в виде Лала Рук «Я музу юную, бывало…» К Гете Homer К Ив. Ив. Дмитриеву А. С. Пушкин («Он лежал без движенья…») К. Н. Батюшков Мечта Послание к стихам моим Послание к Н.

И. Гнедичу На смерть И. П. Пнина Послание И. М. Муравьеву-Апостолу К друзьям Беседка муз Е. А. Баратынский Лиде Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры К*** («Не бойся едких осуждений…») «Мой дар убог и голос мой не громок…» «Не подражай: своеобразен гений…» «Чудный град порой сольется…» Муза («Не ослеплен я Музою моею…») Подражателям «В дни безграничных увлечений…» «Болящий дух врачует песнопенье…» «Вот верный список впечатлений…» Последний поэт Рифма На смерть Гете Осень Бокал «На что вы дни…» «Толпе тревожный день приветен, но страшна…» «Здравствуй отрок сладкогласной…» «Что за звуки? Мимоходом…» «Все мысль да мысль! Художник бедный слова!» «Благословен святое возвестивший…» «Когда твой голос, о Поэт…» А.

С. Пушкин Муза К Языкову Разговор книгопродавца с поэтом Козлову Пророк Арион Поэт Поэт и толпа Поэту Герой Гнедичу Из Пиндемонти «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» М. Ю. Лермонтов Еврейская мелодия Смерть поэта «Не смейся над моей пророческой тоской…» Поэт Журналист, читатель и писатель Пророк Н.

А. Некрасов «Праздник жизни – молодости годы…» «Зачем меня на части рвете…» «Скоро стану добычею тленья…» Муза «Замолкни, Муза мести и печали…» Поэт и гражданин Элегия (А. Н. Ермакову) Поэту (Памяти Шиллера) « О Муза, я у двери гроба…» «Вчерашний день, часу в шестом…» Ф.

И. Тютчев «Неверные преодолев пучины…» «На камень жизни роковой…» Друзьям «Ты зрел его в кругу большого света…» 29-ое января 1837 «Не верь, не верь поэту, дева…» «Живым сочувствием привета…» Поэзия А. А. Фет Поэтам А. А. Блок «Когда я стал дряхлеть и стынуть…» Друзьям Поэты «Под шум и звон однообразный…» «Искусство – ноша на плечах…» «И вновь прорывы юных лет…» К музе «О, как смеялись вы над нами…» «Так.

Буря этих лет прошла!» «Да. Так диктует вдохновенье…» «Земное сердце стынет вновь…» «Хоть все по-прежнему певец…» «К ногам презренного кумира…» О. Э. Мандельштам «Нет, не луна, а светлый циферблат…» «Отравлен хлеб и воздух выпит…» Автопортрет «Я по лесенке приставной…» Батюшков Ариост М.

И. Цветаева «Моим стихам, написанным так рано…» «Какой-нибудь предок мой был – скрипач…» «Руки, которые не нужны милому…» «Доблесть и девственность…» «Стихи растут, как звезды и как розы…» Муза Поэт Стихи к Пушкину «Есть счастливцы и счастливицы…» «В синее небо ширя глаза…» В.

В. Маяковский А вы могли бы? Нате! Дешевая распродажа Себе любимому посвящает эти строки автор Война и мир – Пролог Приказ по армии искусства Поэт рабочий Необычное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче Приказ N 2 по армии искусства Юбилейное Разговор с фининспектором о поэзии Лучший стих С.

А. Есенин «Проплясал, проплакал дождь весенний…» «О Муза, друг мой гибкий…» «Я последний поэт деревни…» Хулиган Исповедь хулигана «Всё живое особой метой» Пушкину «Быть поэтом – это значит тоже…» И. А. Бродский Новая жизнь «Я памятник воздвиг себе иной…» «Затем, чтоб пустым разговорцем…» Стихи на смерть Т.

С. Элиота Одной поэтессе В озерном краю «Я родился и вырос в Балтийских болотах, подле…» На столетие А. Ахматовой «Я входил вместо дикого зверя в клетку…».

Альберт Эйнштейн. Теория всего

Максим Гуреев Биографии и Мемуары Классики науки (АСТ)

Альберт Эйнштейн – лауреат Нобелевской премии по физике, автор самого известного физического уравнения, борец за мир и права еврейской нации, философ, скрипач-любитель, поклонник парусного спорта… Его личность, его гений сложно описать с помощью лексических формул – в той же степени, что и создать математический портрет «теории всего», так и не поддавшийся пока ни одному ученому.

Максим Гуреев, автор этой биографии Эйнштейна, окончил филологический факультет МГУ и Литературный институт (семинар прозы А. Г. Битова). Писатель, член русского ПЕН-центра, печатается в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Знамя» и «Дружба народов», в 2014 году вошел в шорт-лист литературной премии «НОС».

Режиссер документального кино, создавший более 60-ти картин.

Демоны Хазарии и девушка Деби

Меир Узиэль Зарубежное фэнтези Отсутствует Нет данных

Особое место в творчестве известного израильского писателя Меира Узиэля занимает роман, написанный в жанре исторической фэнтези, - «Демоны Хазарии и девушка Деби» («Маком катан им Деби»). Действие романа происходит в таинственной Хазарии, огромной еврейской империи, существовавшей сотни лет в восточной Европе.

Писатель воссоздает мифологию, географию, историю, быт мифической Империи иудеев. При этом населяет страницы романа живыми, узнаваемыми героями, насыщает повествование их страстями, любовью и ненавистью, пороками и благородными побуждениями. Роман держит в напряжении и не оставляет равнодушными сотни тысяч читателей, ознакомившихся с ним на иврите.

Теперь одна из любимейших книг израильтян приходит к русскоязычным читателям.

Иск Истории

Эфраим Баух Историческая литература Отсутствует Нет данных

Многие эссе и очерки, составившие книгу, публиковались в периодической печати, вызывая колоссальный читательский интерес. Переработанные и дополненные, они составили своеобразный «интеллектуальный роман». В отличие от многих, поднимающих «еврейскую» тему и зачастую откровенно спекулирующих на ней, писатель-мыслитель не сводит счеты ни с народами, ни со странами, ни с людьми.

Но, ничего не прощая и не забывая, он предъявляет самый строгий иск – Иск Истории.

Мендель Маранц. Глава 1-я. Восстание Зельды

Давид Фридман Драматургия Мендель Маранц

Умер внезапно, от инфаркта, в 1936 году. При подготовке релиза использованы материалы сайта www. lechaim. ru перевод: П. Охрименко ©&℗ ИП Воробьев В. А. ©&℗ ИД СОЮЗ.

Евреи государства Российского. XV – начало XX вв.

Лев Бердников Биографии и Мемуары Отсутствует

Книга писателя Льва Бердникова – документально-художественное повествование о евреях, внесших ощутимый вклад в российскую государственную жизнь, науку и культуру. Представлена целая галерея портретов выдающихся деятелей XV – начала XX вв. Оригинальное осмысление широкого исторического материала позволяет автору по-новому взглянуть на русско-еврейские и иудео-христианские отношения, подвести читателя к пониманию феномена россиянина еврейской идентичности.

Неоконченная повесть

Цви Прейгерзон Историческая литература Отсутствует

Цви Прейгерзон (1900—1969) – ведущий ивритский писатель СССР. По профессии горный инженер, известный специалист и преподаватель, он с юности изучал иврит. За что и «отсидел» с 1949 по 1956 годы… Первая книга вышла уже в Израиле, в 1965 году. О его популярности в Израиле говорит уже тот факт, что в 2008 году его именем названа улица в Тель-Авиве, а книги постоянно переиздаются.

«Неоконченная повесть» – последняя книга писателя, – во многом автобиографична, рассказывает о жизни еврейской семьи на Украине в годы потрясений начала ХХ века. Перевод с иврита сына писателя, Веньямина Прейгерзона.

Мендель Маранц (спектакль)

Давид Фридман Драматургия Мендель Маранц

В 1926 году в Москве, в библиотечке «Огонька», вышли в свет четыре тоненькие книжки некоего Давида Фридмана: «Мендель Маранц», «Надельсон и Шнапс», «Мендель Маранц меняет квартиру» «Возвращение Менделя Маранца». По рассказам современников, уже через несколько дней после этого «вся Москва» сыпала цитатами из этих книг: «Что такое брак? Университет.

Что такое дети? Ученые степени»; «Что такое жена? Рентгеновские лучи. Она видит тебя насквозь»; «Что такое идея? Кукушка. Она появляется в свой час»… «Что такое влюбленность? Мыльный пузырь. На него приятно смотреть, но он быстро лопается»… И так далее.

Дотошный в изображении реалий времени Анатолий Рыбаков на страницах «Детей Арбата» рисует следующую сценку: « У нас в институте, – сказал Юра, – один парень подал на собрании реплику: „Что такое женщина? Гвоздь в стуле…“” Вычитал у Менделя Маранца”, – заметил Вадим Марасевич.

…А собрание было по поводу Восьмого марта. Его исключили из института, из комсомола, из профсоюза…” Реплика была не к месту”» Разговор происходит в конце 1933 года. И так, кем же был, этот так быстро полюбившийся публике Мендель Маранц? «По профессии – механик, по своим склонностям – изобретатель, по природе – мыслитель».

Ну а по привычкам – деятельный лентяй. За какую работу бы он ни брался, он тотчас же начинал придумывать машину, которая выполняла бы ее за него. И то, что было смутным и бесформенным у других, у него становилось чем-то определенным, конкретным, простым».

Припертый обстоятельствами к стенке, наш герой становится миллионером, изобретя то, что мы сегодня назвали бы кухонным комбайном. Комбайн ему нужен, дабы избавиться от домашней работы, когда жена, потеряв всякие надежды на заработок мужа, поступает на фабрику, оставив его «на хозяйстве».

Правда, через некоторое время Мендель Маранц опять разоряется, вложив все деньги в утопические планы Мильтона, своего зятя. «Что такое опыт? Хрен. Когда он слишком крепок, он вызывает слезы на глазах. Мильтон узнал всю его крепость». Но Мендель не унывает: «Чем я пожертвовал? Только деньгами.

А что я спас? Семейное счастье Сарры». Не менее колоритны и другие персонажи рассказов. Чего стоит Бернард Шнапс с его постоянной присказкой: «Я такой человек… Я не люблю, когда меня хвалят. Я могу сам себя похвалить»! Или Зельда, жена Менделя, вечная еврейская жена… Цитировать можно без конца – надо слушать.

Давид Фридман родился в 1898 году в семье политэмигрантов из Румынии. С детства Давид, или Дуцу, как его звали дома, отличался разносторонними способностями. Среди его друзей-сверстников были Джордж Гершвин, Макс Розен, будущий известный скрипач, и Ирвинг Сэзер, в будущем преуспевающий драматург.

Его отец какое-то время был театральным критиком в еврейской прессе. Именно он в 1922 году принес в редакцию журнала первые рассказы сына. Их успех отвлек Давида от занятий музыкой, математикой, шахматами, сделав профессиональным писателем. Рассказы о Менделе Маранце были изданы отдельной книгой, переизданы, переведены на другие языки, инсценированы.

Через какое-то время Фридман стал известен как ведущий радиопрограмм, лучший поставщик острот для обозрений и шоу, автор нескольких пьес и мюзиклов, пользовавшихся успехом на Бродвее… Судя по электронному межбиблиотечному каталогу, он (в соавторстве) писал также киносценарии и книги по истории кино.

На гребне той борьбы были наши замечательные писатели, художники, ученые, артисты. Многих из них уже нет, но и сейчас в строю Михаил Лобанов, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Василий Белов, Валентин Распутин, Сергей Семанов… В этом ряду поэт и публицист Станислав Куняев.

Его книга – о непрекращающейся войне и на новом витке истории. Книга известного русского поэта, публициста и общественного деятеля Станислава Куняева посвящена как и почти все его произведения теме Родины, тому как относятся к России, к русской культуре различные представители творческой интеллигенции Автор убедительно доказывает, что для многих из них, особенно из числа еврейской интеллигенции, Россия и русский народ являются в лучшем случае отвлеченными понятиями а в худшем – вызывают неприятие доходящее до ненависти к нашей Родине.

В сущности, эти творческие деятели всегда имели двойное гражданство и как только представилась возможность немедленно покинули нашу страну, забыв о своих былых верноподданнических уверениях.

В ожидании Америки

Максим Шраер Зарубежная публицистика Отсутствует

Документальный роман русско-американского писателя Максима Д. Шраера был написан на английском и вышел в США в 2007 году. Летом 1987-го двадцатилетний молодой человек, главный герой этой книги, покидает Москву и эмигрирует на Запад. Еврейские беженцы празднуют свое освобождение в имперской Вене и проводят два месяца в Италии – в ожидании американской визы.

C беспощадной точностью Шраер рассматривает агонический процесс перемены страны, языка и культуры. Судьба сводит героя книги с красочными персонажами. Он совершает незабываемые поездки по Европе и оказывается вовлеченным в трагикомические приключения.

Это не только исповедальное повествование об эмиграции, но и захватывающая романтическая история, в которой герой разрывается между привычной ему любовью соотечественниц и незнакомыми чарами итальянок. «В ожидании Америки» – манифест поколения людей, уехавших из Советского Союза в 1970-е и 1980-е и попавших на Запад.

2-е издание.

Царь Соломон

Петр Люкимсон Биографии и Мемуары Отсутствует

Мудрый царь и волшебник Соломон, понимавший язык зверей и птиц, знаком всем как сказочный джин из кувшина, за его несметными сокровищами охотились герои приключенческих романов. Библейский рассказ о царе Соломоне, а также связанные с ним легенды талантливо пересказаны в повести А.

И. Куприна «Суламифь». Но оценить масштабность фигуры, глубину мыслей и силу поэтического дара этого незаурядного человека, жившего три тысячи лет назад, нельзя без глубокого изучения библейского текст – «Песни песней», «Екклесиаста» и «Притчей» – написанных Соломоном или приписываемых ему книг Ветхого Завета.

Автор, известный израильский писатель и публицист Петр Люкимсон, анализируя исторические труды, исследования Библии, Корана и малоизвестные еврейские источники, воссоздает исторически достоверную картину эпохи Соломона и необычайно противоречивую и сложную личность царя, о котором не перестают спорить и историки, и богословы.

Жизнеописание царя Соломона, увлекательно изложенное автором, несомненно, вызовет у читателя глубокий интерес.

«Черта оседлости» и русская революция

Владимир Бояринцев Публицистика Уроки истории

Владимир Иванович Бояринцев – ученый, писатель и публицист, автор более двухсот книг, посвященных прошлому и настоящему России. Новая книга ученого посвящена выявлению корней еврейского радикализма, сыгравшего немаловажную роль в революционном движении начала ХХ века в России.

Гнезда терроризма, утверждает автор, формировались в «черте оседлости». Бунд – Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России – поощрял политические убийства. Партийные лидеры создали культ динамита и револьвера, окружили террориста героическим ореолом, и, как следствие, насилие приобрело притягательную силу для еврейской молодежи, составлявшей большую часть анархических организаций.

Книга создана сильным авторским коллективом, в который вошли известные историки, культурологи, коллекционеры, писатели, создатели музейных экспозиций, публицисты. Разница в их подходах и оценках обогатит представления читателей, стремящихся понять, что же представлял собой мир российского еврейства в XVIII–XX веках.

Книга построена как полноценная энциклопедия и состоит из 26 статей, рассказывающих о повседневной и религиозной жизни в черте оседлости, законодательстве, службе в армии, наветах и погромах, участии в революционном движении, а также описывающих еврейскую жизнь в Литве, Белоруссии, Украине, Бессарабии (Молдавии), Петербурге и Москве.

Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля

Рафаэль Гругман Биографии и Мемуары Отсутствует

«Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля» – историческое исследование и остросюжетное повествование: политическая биография двух уроженцев Российской империи, повлиявших на становление современного Израиля, лидера правого лагеря – выдающегося общественного деятеля, писателя, поэта и переводчика Владимира Жаботинского и левого – первого премьер-министра и министра обороны, Бен-Гуриона.

В книге рассказывается об их политическом противостоянии, а так же об интересах царской, а затем и Советской России в Палестине, о причинах, побудивших Сталина поддержать сионистов, – читателя ждет множество сенсаций, ранее не публиковавшихся. Причастна ли советская разведка к убийству в Иерусалиме графа Бернадота, члена королевского дома Швеции и спецпосланника ООН на Ближнем Востоке? Планировал ли Сталин после войны переселить в еврейское государство 2,5 миллиона советских евреев? Могло ли еврейское государство быть создано в Европе на землях Восточной Пруссии и должен ли Сталин благодарить Бен-Гуриона за отказ от Кенигсберга? Ответы на эти вопросы прозвучат в книге «Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля».

Ему же принадлежит первый перевод на русский язык «Иудейских древностей» Иосифа Флавия (1899), переводы многих других сочинений, например «Введение в общее языкознание» Потта, «История Ассирии и Вавилонии» Бецольда, «История Древнего Востока» Гоммеля и др.

Публикуемая в данном томе историческая повесть «Под небом Эллады», действие которой разворачивается в VI веке до Рождества Христова, охватывает время в истории Древней Греции, характеризуемое борьбой народа за право и демократию с первыми афинскими тиранами.

Мужчины не боятся темноты

Виго Сан Юмористическая фантастика Биографии и Мемуары Отсутствует

Книга посвящена раскрытию затененных страниц жизни Максима Горького, связанных с его деятельностью как декларативного русского филосемита: борьба с антисемитизмом, популяризация еврейского культурного наследия, другие аспекты проеврейской активности писателя, по сей день остающиеся terra incognita научного горьковедения.

Приводятся редкие документальные материалы, иллюстрирующие дружеские отношения Горького с Шолом-Алейхемом, Х. Н. Бяликом, Шолом Ашем, В. Жаботинским, П. Рутенбергом и др. , – интересные не только для создания полноценной политической биографии великого писателя, но и в широком контексте истории русско-еврейских отношений в ХХ в.

Бунин и евреи

Марк Уральский Биографии и Мемуары Отсутствует

Книга посвящена истории взаимоотношений Ивана Бунина с русско-еврейскими интеллектуалами. Эта тема до настоящего времени оставалась вне поле зрения буниноведов. Между тем круг общения Бунина, как ни у кого другого из русских писателей-эмигрантов, был насыщен евреями – друзьями, близкими знакомыми, помощниками и покровителями.

Во время войны Бунин укрывал в своем доме спасавшихся от нацистского террора евреев. Все эти обстоятельства представляются интересными не только сами по себе – как все необычное, выходящее из ряда вон в биографиях выдающихся личностей, но и в широком культурно-историческом контексте русско-еврейских отношений.

Документальным подтверждением этой точки зрения и является представляемая вниманию читателя книга, в которой помимо материалов, касающихся непосредственно заявляемой темы, приводятся систематизированные сведения о рецепции образа писателя его современниками.

Жизнь евреев в России

Юлий Гессен Культурология Отсутствует

Юлий Исидорович Гессен (1871–1939) – писатель, историк, автор многочисленных работ о жизни евреев в России. Родился в Одессе в семье купца второй гильдии, окончил коммерческое училище, но торговой карьеры не избрал, предпочтя литературное поприще. Свои первые рассказы и фельетоны публиковал в «Одесских новостях» и «Восходе», впоследствии, переехав в Петербург, сотрудничал с «Русской мыслью», «Вестником Европы» и другими крупными изданиями.

В 1896 году Гессен занялся изучением архивных материалов по истории евреев в России. Результатом этих изысканий стали многочисленные публикации, среди которых – книги «О жизни евреев в России. Записка в Государственную думу» (1906) и «Закон и жизнь» (1911), вошедшие в настоящее издание.

В них автор представляет широкий исторический обзор положения евреев с конца XVIII века – времени их вступления в русское подданство – и до начала XX, когда в Государственной думе впервые обсуждался вопрос об отмене черты оседлости. Гессен стал автором около двадцати статей для 16-томной Еврейской энциклопедии, выпущенной издательством Брокгауза и Ефрона в 1908–1913 годах.

В 1919–1923 гг. читал лекции в Петроградском институте высших еврейских знаний, созданном при его участии. В Советской России, с усилением государственной политики антисемитизма, Гессен был лишен возможности разрабатывать еврейскую тему и публиковать свои исследования.

В 2006 году «Благоволительницы» получили Гонкуровскую премию и Гран-при Французской академии, книга стала европейским бестселлером, переведенным на сегодняшний момент на 20 языков. Критики отмечали «абсолютную историческую точность» романа, назвав его «выдающимся литературным и историческим явлением» (Пьер Нора).

Английская The Times написала о «Благоволительницах» как о «великом литературном событии, обращаться к которому читатели и исследователи будут в течение многих десятилетий», и поместила роман в число пяти самых значимых художественных произведений о Второй мировой войне.

Книга выходит в новой редакции перевода.

Существуют ли гениальные поэты среди евреев? Ни одного. Среди евреев в поэтах числятся всего четыре личности: Пастернак, Гейне, Мандельштам и Бродский. Поэтов такого уровня в каждом захудалом русском городишке по десятку. Называть этих заурядных поэтов великими могут только евреи и их холуи, стремящиеся, за неимением лучшего, восхвалять любую еврейскую посредственность. Самым интересным был Пастернак. Но опять-таки, чем интересен? Своими поэтическими переводами. Переводы неплохие. Пастернак переводил с английского, немецкого и французского языков лучших западноевропейских поэтов и пытался заимствовать у них поэтические образы и выдавать их за свои. Аналогичными переводами и заимствованиями занимался и Бродский. Украсть чужое и выдать за своё - типичный метод еврейской гениальности. Но, несмотря на все заимствования, и поэзия Пастернака, и поэзия Бродского оставляют жалкое впечатление. Нет у евреев искры Божьей. Неудивительно, что еврейский комитет по Нобелевским премиям присвоил «Шнобелевские» премии и Пастернаку и Бродскому.

Конечно, ничего подобного таким русским гениям, как А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, С. А. Есенин, А. А. Фет, Ф. И. Тютчев, у евреев не было, нет и никогда не будет.

В своё время на известного советского поэта С. Я. Маршака, который почти один к одному копировал стиль английского поэта Роберта Бернса, придумали такую эпиграмму:

При всём притом, при всём притом,
При всём притом, при этом.
Маршак остался Маршаком,
А Роберт Бернс поэтом.

Эта эпиграмма очень характерна для всего еврейского искусства.

В своё время советское и мировое еврейство раскручивало такого советского артиста, как Смоктуновский. Его преподносили как самого великого советского артиста, артиста международного уровня. Любому любителю искусства ясно, что Смоктуновский посредственный артист, к тому же психически не совсем здоровый. У людей высокого вкуса его творчество ничего, кроме отвращения, вызывать не могло.

Посмотрите на русских выдающихся актёров этого времени: Жаров, Крючков, Пуговкин, Андреев, Тихонов, Рыбников, Белов, Баталов, Папанов, Ульянов, Самойлов, Матвеев, Леонид Быков, Евстигнеев, Грибов, Леонов, Соломины, Табаков, Лановой, Никулин, Шукшин, Филиппов, Жженов, Невинный, Пороховщиков, Филатов и множество других. Огромная армия удивительно талантливых и самобытных русских самородков. Но те, у кого есть деньги и средства массовой информации, навязывают обществу свои критерии и свои оценки: оказывается, самым гениальным актёром является Смоктуновский.

Сохранено

Существуют ли гениальные поэты среди евреев? Ни одного. Среди евреев в поэтах числятся всего четыре личности: Пастернак, Гейне, Мандельштам и Бродский. Поэтов такого уровня в каждом захудалом русском городишке по десятку. Называть этих...

"/>

Михаил Моисеевич Ботвинник - шестой в истории шахмат чемпион мира и первый советский чемпион мира (1948–1957, 1958–1960, 1961–1963 гг.) Также Ботвинник семикратный чемпион СССР в 1931–1952 гг.

Родился Михаил Ботвинник 4(17) августа 1911 г. в Куоккала, ныне Репино Ленинградской области. О своей родословной М.М. Ботвинник вспоминает: «Мой отец - выходец из Белоруссии - из деревни Кудрищино, в 25 километрах от Минска - недалеко от Острошицкого Городка. Его отец, мой дед, был фермером-арендатором; вообще это редко встречалось среди евреев - работать в сельском хозяйстве но так было… Мой отец родился в 1878 году. Он говорил по-русски без какого либо акцента и писал очень хорошо… Конечно, он также говорил на идише; я не знаю, ходил ли он в еврейскую школу, но дома нам было запрещено говорить на идише, только на русском. Кстати, когда родители хотели что-то скрыть от детей, они говорили на идише…»

Можно смело утверждать, что вся советская эстрада разговорного жанра вышла из него - Аркадия Райкина. Это справедливо по отношению к тем, кто работает сегодня, и тем, кто будет работать завтра. Райкин - это почти полувековая история сатирического и юмористического разговорного жанра на советской эстраде.

По мнению Геннадия Хазанова, Аркадий Райкин - «это не просто конкретный человек, это понятие, символ, это, если хотите, явление… Мне довелось видеть не так уж много артистов этого же жанра, что и Райкин. Таких артистов вообще очень мало в мире. Но, кроме того, я честно скажу, что не видел и не знаю ни одного артиста, который по мощи, по силе дарования и обаяния, по совершенно магнетическому воздействию на зал мог бы приблизиться к Райкину хоть на какое-нибудь расстояние. Пускай это не покажется громко сказано, честно говоря, нам всем так же далеко до него, как до ближайшей планеты Солнечной системы».

Аркадий Исаакович Райкин родился 24 октября 1911 г. в Риге. Отец - Исаак Давидович - работал в Рижском порту, мать - Елизавета Борисовна - сидела дома с детьми.

Лазарю Вайсбейну, которого всякий россиянин знает как Леонида Утёсова, посчастливилось стать более чем эстрадным певцом - он стал частью жизни целых четырех поколений, а его творческая жизнь продолжалась без малого семьдесят лет. Пение Утёсова хотели слышать все, от мала до велика, включая первых лиц государства, а спетые им песни люди помнят не по именам их авторов, а как «песни Утёсова». «Песня старого извозчика» в годы Великой Отечественной войны служила радиомаяком для одного из авиационных полков. Юрий Гагарин ждал своего взлета под пение Утёсова…

Настоящее его имя Лазарь Иосифович Вайсбейн, родился в Одессе 9(21) марта 1895 г. Отец Утёсова происходил из богатой еврейской семьи, но женился вопреки воли родителей и был лишен наследства. Чтобы содержать семью, Иосиф Вайсбейн занялся коммерцией и постепенно преуспел, но особого достатка в семье никогда не было.

В детстве Лазарь, или Лёдя, как его все называли, был «сорванцом и буйной головой». Родители мечтали о хорошем образовании для сына, а Лёдя мечтал о другом - стать дирижером симфонического оркестра или по меньшей мере просто артистом. Уже к 15 годам Лёдя превосходно владел многими музыкальными инструментами, часто играл на еврейских свадьбах, пел в синагоге.

Иосиф Александрович Бродский - один из крупнейших поэтов второй половины XX века, лауреат Нобелевской премии по литературе (1978), переводчик, драматург.

Первая половина жизни Бродского прошла в Ленинграде. Родился Иосиф за год до начала войны, 24 мая 1940 г., и был единственным ребенком в семье. Отец будущего поэта работал фотокорреспондентом, в свое время окончил университет, служил на флоте. Мать работала кассиром и бухгалтером. В послевоенные годы семья жила очень бедно, как и большинство ленинградцев, в коммуналке, в квартире, которая до революции принадлежала Д. Мережковскому. Позже Бродский вспоминал: «Финансовое положение моей семьи было мрачным: существовали мы преимущественно на жалованье матери, потому что отец, демобилизованный с флота в соответствии с неким потусторонним указом, что евреи не должны иметь высоких воинских званий, никак не мог найти работу».

Пытаясь помочь родителям, Иосиф ушел из 8-го класса школы, чтобы работать на заводе. Учился в школе рабочей молодежи, однако аттестата об окончании школы не получил. Через год Бродский уволился с завода, где работал фрезеровщиком. Он решил стать врачом и пошел работать санитаром в морг, чтобы набраться околомедицинского опыта. Далее он часто менял работу: был внештатным корреспондентом газеты, техником-геодезистом, работал фотолаборантом, кочегаром в городской бане, грузчиком; побывал в геологических экспедициях в Якутии, на Беломорском побережье, на Тянь-Шане и в Казахстане.

Осип Эмильевич Мандельштам - один из самых крупных поэтов России XX века - родился 3(15) января 1891 г. в Варшаве, в еврейской семье коммерсанта, впоследствии купца первой гильдии, промышлявшего обработкой кожи, Эмилия Вениаминовича Мандельштама. Отец, в свое время учившийся в Высшей талмудической школе в Берлине, хорошо знал и чтил еврейские традиции. Мать - Флора Осиповна - была музыкантшей, родственницей известного историка русской литературы С.А. Венгерова.

Детство и юность Осипа прошли в Петербурге, куда семья переехала в 1897 г. Поэт Георгий Иванов пишет о среде, формировавшей будущего поэта: «Отец - не в духе. Он всегда не в духе, отец Мандельштама. Он - неудачник-коммерсант, чахоточный, затравленный, вечно фантазирующий… Мрачная петербургская квартира зимой, унылая дача летом… Тяжелая тишина… Из соседней комнаты хриплый шепоток бабушки, сгорбленной над Библией: страшные, непонятные, древнееврейские слова…»

Мандельштам был европейским, германоориентированным евреем первой трети XX в. со всеми сложностями и изгибами духовной, религиозной, культурной жизни этого важнейшего отрезка европейской культуры. В «Краткой еврейской энциклопедии» мы читаем о поэте: «Хотя Мандельштам в отличие от ряда русских писателей-евреев не пытался скрывать свою принадлежность к еврейскому народу, его отношение к еврейству было сложным и противоречивым. С болезненной откровенностью в автобиографическом "Шуме времени" Мандельштам вспоминает о постоянном стыде ребенка из ассимилированной еврейской семьи за свое еврейство, за назойливое лицемерие в выполнении еврейского ритуала, за гипертрофию национальной памяти, за "хаос иудейский" ("…не родина, не дом, не очаг, а именно хаос"), от которого он всегда бежал».

Об Исааке Левитане российский писатель Григорий Горин как-то заметил: «Исаак Левитан был великим русским художником. И сам о себе так и говорил… Когда ему говорили: но ты же еврей! Он говорил: да, я еврей. И что? И ничего. Умные люди соглашались, что он - великий русский художник и еврей!»

Исаак Ильич Левитан - один из крупнейших художников России конца XIX века, непревзойденный мастер русского «пейзажа настроения», родился 18(30) августа 1860 г., в небольшом литовском местечке Кибарты Ковенской губернии, ныне Кибартай (Литва), в бедной еврейской семье железнодорожного служащего. Несмотря на бедность, дед Левитана был уважаемым раввином селения Кибарты.

В начале 1870-х гг. Исаак вместе семьей переехал в Москву. В выборе жизненного пути Исаака решающую роль сыграл его старший брат - художник. Он часто брал мальчика с собой на этюды, на художественные выставки. Когда Исааку исполнилось 13 лет, он был принят в число учеников Училища живописи, ваяния и зодчества, где учился у В.Д. Поленова и А.К. Саврасова.

Илья Ильич Мечников - эмбриолог, бактериолог, патолог, иммунолог, зоолог и антрополог, один из основоположников сравнительной патологии, эволюционной эмбриологии, иммунологии и микробиологии; создатель научной школы; член-корреспондент (1883) и почетный член (1902) Петербургской АН, лауреат Нобелевской премии (1908) - родился 3(15) мая 1845 г. в имении Панасовка, в деревне Ивановка, что на Украине, неподалеку от Харькова.

Илья был четвертым по счету сыном и последним из пятерых детей у своей матери, в девичестве Эмилии Львовны Невахович. Эмилия Львовна происходила из купеческого сословия. Ее отец - богатый еврей, принявший в последние годы жизни лютеранство, - переехал в Петербург, отошел от дел и занялся философией и литературой. Он был вхож в литературные круги столицы, знаком с Пушкиным и Крыловым.

Отец будущего ученого - Илья Иванович Мечников - служил офицером войск царской охраны в Санкт-Петербурге, был человеком образованным, но увлекающимся. До переезда в украинское поместье большую часть приданого жены и имущества семьи он проиграл в карты.

Будучи, возможно, величайшим искусствоведом в истории, во всяком случае, самым крупным в деле пробуждения общественного понимания итальянского Ренессанса, Бернард Беренсон начинал бедным мальчиком в Восточной Европе и завершил свой долгий жизненный путь во дворце под Флоренцией самым признанным знатоком в мире. Его произведения «Венецианские художники Ренессанса», «Эстетика и история», «Рисунки флорентийских художников» и крупный литературный труд «Итальянские художники Ренессанса» дали характеристику не только величайших шедевров величайших мастеров, но их стилей, композиции исторического контекста, в котором они творили. Получая от американских и английских коллекционеров щедрые вознаграждения за поиск и установление подлинности крупных произведений искусства, Беренсон был своим собственным величайшим творением, абсолютно цивилизованным человеком. Вместе со своим партнером по бизнесу, британским торговцем предметами искусства Джозефом Дювином Беренсон получал огромные гонорары за удостоверение ценности произведений искусства для заинтересованных, но необученных покупателей.

Сага Беренсона начиналась в небольшом городке близ Вильнюса в Литве. Бутримонис был типичным восточноевропейским местечком, подобным бесчисленным деревням в черте оседлости. Мальчики изучали иудаизм, наслаждаясь запутанностью и сложностью Талмуда и не обращая особого внимания на окружающий их мир. В 1875 г. семья Беренсонов эмигрировала в Бостон. Имея скромную начальную подготовку, он за несколько лет в основном самостоятельных многочасовых занятий в публичной библиотеке вырос до студента латинского факультета Бостонского университета, а затем и преподавателя Гарварда.

Сын Битти и Эйба Циммерманов Роберт Аллен родился в городе Дулуте, в штате Миннесота, перед самым вступлением Америки во Вторую мировую войну. Бобби рос в соседнем Хиббинге - заселенном в основном христианами маленьком городке Среднего Запада. Как и в большей части Америки, люди имели доступ к культуре через радио, нарождавшееся телевидение и кино. Фильмы «Бунтарь без идеала» Джеймса Дина и «Дикарь» Марлона Брандо побудили впечатлительного юного Циммермана изменить свою одежду и свое отношение к обществу. Будучи личностью весьма творческой, писавшей поэмы и учившейся играть на фортепиано, гитаре и гармонике, Бобби увлекся рок-н-роллом 1950-х гг., наслаждался ночными передачами Джони Кэша, Джерри Ли Льюиса и Маленького Ричарда и подражал им.

Тот первоначальный рок переменил всю его жизнь - он хотел стать только звездой рок-н-ролла. В средней школе и во время недолгой учебы в университете Миннесоты Боб опробовал свой номер в маленьких клубах и кофейнях. Его музыка была примитивной - не задабривающей легкой диетой Тэба Хантера и Фабиана, а стихийной и пронизывающей, расплывчатой, но резкой. Он сменил свою фамилию на «Дилан» в честь великого и мятежного уэльского поэта Дилана Томаса. Еврей от рождения, Циммерман стал кельтом Диланом. Вскоре Боб также признает, что только в фольклорной музыке, а не в рок-н-ролле смог он найти свое истинное музыкальное и артистическое призвание и завершить свою столь желанную личную метаморфозу.

И изрек Бог все слова сии, говоря:

Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства;

Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли…

Исход 20, 1–4.

До Камиля Писсарро, Хаима Сутина, Жака Лифшица, Амедео Модильяни и Марка Шагала не было великих художников-евреев. Библейский запрет изобразительного искусства подавлял какие бы то ни было творческие порывы изобразить образы живыми красками. Евреи мастеровые могли вырезать львов из дерева для украшения священных ковчегов или делать витражное стекло мрачных цветов, но не позволялись ни портреты аристократов, ни пасторальные сцены, и вообразить нельзя было классических обнаженных, раскинувшихся в траве.

Его фильмы видели больше людей, чем фильмы любого другого режиссера. Ни один другой режиссер не снял столько развлекательных и насыщенных действием фильмов. Возможно, только Уолт Дисней проявил больший талант, чем Стивен Спилберг, обращаясь к самой широкой аудитории. Предлагаемые Спилбергом зрелища обращены ко всему миру. Его фильмы были дублированы более чем на дюжину языков и представляют большей части света все лучшее из американского кино.

Спилберг является представителем необычайного поколения режиссеров. Вместе с Мартином Скорсезе, Фрэнсисом Фордом Копполой, Оливером Стоуном и Джорджем Лукасом Спилберг (единственный еврей в этой первой группе) господствовал в коммерческом кино США со времени ошеломляющего успеха в 1975 г. его кишащих акулами «Челюстей».

Еще подростком Спилберг учился у Алфреда Хичкока. Подобно английскому мастеру Спилберг обладает сверхъестественной способностью вовлечь свою аудиторию непосредственно в действие, происходящее на экране. Многие сравнивали ощущения от просмотра его фильмов с теми, которые они испытывали на «русских горках». В самом деле, среди самых популярных аттракционов в двух парках развлечений «Мир Диснея» и «Юниверсал Студиоз» называют «Трюк Индианы Джонса», «Челюсти» и «ИТ-инопланетянин».

РУ́ССКО-ЕВРЕ́ЙСКАЯ ЛИТЕРАТУ́РА, художественное и публицистическое творчество на русском языке писателей-евреев, отражавших еврейскую жизнь с позиции самоидентификации со своим народом. Русско-еврейская литература - одна из составных частей еврейской словесности нового времени (начиная с эпохи Х аскалы) как на собственно еврейских языках и диалектах , так и на языках окружающего большинства.

Принадлежность литератора к русско-еврейской литературе (как и к другим подобным литературам - немецко-еврейской, американо-еврейской и т. д.) определяется следующими признаками:

1. Свободный выбор своей национально-культурной принадлежности, ведущий к национальному самосознанию.
2. Укорененность в еврейской цивилизации, органическая связь с ней и как следствие - естественное обращение к еврейской тематике. При этом, каким бы ни было отношение писателя к материалу, его взгляд - это всегда взгляд изнутри, что и составляет основное отличие еврейского писателя от нееврейского (вне зависимости от его этнического происхождения), обращающегося к еврейскому сюжету.
3. Социальная репрезентативность, то есть способность писателя быть голосом общины в целом или существенной ее части. Писатели и публицисты, порвавшие с национальной общностью (будь то в религиозно-обрядном или национально-культурном отношении; см. Отступничество) и не выражавшие солидарности с нею, не принадлежат к русско-еврейской литературе, даже если их творчество было посвящено еврейской тематике (например, публицистика Я. Брафмана , драматургия и проза С. Литвина-Эфрона /1849–1925/ и т. п., бывшие по сути откровенным доносительством /см. Доносчики / на еврейство).
4. Двойная принадлежность к русской и еврейской цивилизациям (этот признак характерен для 20 в.), означающая, среди прочего, что творчество писателя в равной степени принадлежит двум народам.

В силу особенностей развития Х аскалы в России «эмбриональный» период русско-еврейской литературы растянулся более чем на полстолетия. Первая печатная книга, которую можно отнести к русско-еврейской литературе, - «Вопль дщери Иудейской» (СПб., 1803) И. Л. Неваховича - включала три риторических произведения, часть из которых была написана на русском языке, другая была авторским переводом с иврита, как и его неопубликованная ода на восшествие на престол императора Александра I (март 1801 г.). Невахович впервые на русском языке изложил набор типичных для маскилим стереотипов, но ему недоставало как дарования, так и знания русского языка, а главное, у него не было и не могло быть еврейского читателя. Не был литературно одарен и второй по времени русско-еврейский литератор Леон Мандельштам , чей ученический сборник «Стихотворения» (М., 1840) также в основном был первоначально написан на иврите, а затем переведен автором на русский язык. Мандельштам сыграл значительную роль в истории просветительства российского еврейства, ему принадлежит не только первый из выполненных евреями переводов Пятикнижия на русский язык («Тора, то есть Закон, или Пятикнижие Моисеево», Берлин, 1862), но и первый перевод А. Пушкина на иврит (1847). Историко-культурный, а не собственно литературный интерес представляют «Мысли Израильтянина. В 2 частях. Сочинение Еврея Абрама Соломонова» (Вильно, 1846). А. Соломонов (1778, Минск, - ?) был убежденный маскил и занимался переводами с иврита на русский и польский. В духе Х аскалы составлено и его сочинение, обращенное к евреям (в отличие от «Вопля дщери Иудейской», обращенного к русскому просвещенному читателю) и убеждающее их, что ни Талмуд , ни раввинистическая литература не запрещают знакомства с языком окружающего большинства и последними достижениями цивилизации.

Эта зарождавшаяся литература (как частично и последующее творчество русско-еврейских писателей) не была свободна от апологетичности и самоцензуры. Ш. Черниховский писал в статье «Русско-еврейская художественная литература»: «Посвящая свои произведения своему народу, еврей-писатель не забывал, что его читатель находится не только в этой среде, но также и в окружающем обществе, и поэтому он взвешивал каждое свое слово из боязни, чтобы его не поняли превратно, нередко он увлекался апологетическим пылом...» («Еврейская энциклопедия», в 16-ти томах, СПб., т. 13, кол. 641).

Подлинным основоположником русско-еврейской литературы стал О. Рабинович , первые публикации которого на русском языке (переводы, публицистика, проза) относятся к концу 1840-х гг. Рабинович принадлежал ко второму поколению российских маскилим , ориентировавшемуся не на родину Х аскалы - Германию, а на Россию; главным языком культуры для этого поколения был уже не немецкий, а русский. Созданное в 1860 г. Рабиновичем совместно с литератором и общественным деятелем И. Тарнополем (1810–1900) первое еврейское периодическое издание на русском языке, еженедельник «Рассвет» , могло опереться на свою читающую публику - пока еще малочисленную русско-еврейскую интеллигенцию. Творчество Рабиновича не только отражало его собственное развитие, но и предвосхищало тот путь, который предстояло пройти литературе российского еврейства (не только на русском языке, но и на идиш и иврите): от убежденного ассимиляторства и русификаторства к сомнениям в разумности и плодотворности безоговорочного российского патриотизма и безответной страсти к сближению с «коренным населением»; от непримиримо враждебного отношения к «жаргону» (язык идиш) к опытам литературной фиксации фольклорного материала (песен, поговорок), попыткам передачи интонации, синтаксиса и идиоматики идиш средствами иного языка (тут Рабинович оказался предшественником не только австро-еврейского писателя К. Э. Францоза , которого много переводили и усердно читали российские евреи, но и всей плеяды американо-еврейских писателей 20 в.). Рабинович применил главный содержательный принцип русско-еврейской литературы и публицистики, который сохранял свое значение более двух десятилетий: бороться на два фронта - обороняться от нападок врагов и критиковать собственные пороки. Рабинович открыл приемы, образы, тональность, отношение автора к предмету, которые позже сделались приметами еврейского литературного творчества в целом. В повести «Штрафной» («Русский вестник», 1859, №1), пользовавшейся необыкновенным успехом в еврейских читающих кругах и привлекшей некоторое внимание русской публики, писатель впервые попытался показать еврейский характер в специфически еврейской ситуации периода гонений Николая I. Открытие еврейских характеров продолжается и в следующей повести «Наследственный подсвечник», входящей, как и предыдущая, в цикл «Картины прошлого» («Рассвет», 1860, №1–8); хотя материал ее тот же (евреи на царской службе, в николаевской армии), диапазон характеров намного расширен и, главное, меняется рассказчик - патетика сменяется иронией (а ирония - сильнейшая сторона таланта Рабиновича). В отличие от этих двух повестей, показывающих еврея в соприкосновении с окружающим большинством, последнее художественное произведение Рабиновича - «История о том, как реб Хаим-Шулим Фейгис путешествовал из Кишинева в Одессу и что с ним случилось» (Одесса, 1865) - была своего рода возвращением в гетто: еврейская жизнь рассматривалась сама по себе, взором хотя и критическим, ироническим, но полным сочувствия. Это резко отличает Рабиновича от последовательных и непреклонных маскилим типа И. Б. Левинзона и их преемников, беспощадно обличавших местечко , и делает его прямым предшественником Шалом Алейхема . «Хаим-Шулим...» как художественное произведение близко по мысли и чувству «Автоэмансипации» Л. Пинскера , написанной гораздо позже; это возвращение к себе, в собственный дом, как бы ни был он непригляден для просвещенного взора, - другого нет и быть не может, и еврейский писатель открывает источник вдохновения в еврейской «массе» со всеми ее предрассудками, темнотой и непричастностью к русской и европейской культуре. Невыносимая убогость ее существования преображается силой беззаботного смеха «человека воздуха» (предвосхищавшего героя Шалом Алейхема) в карнавальное шутовство, но через поверхностный юмор ситуаций пробивается уже юмор характеров, свойственный всем новым еврейским литературам.

Многие сотрудники Рабиновича по «Рассвету» заняли видное место в истории русско-еврейской литературы. Л. Леванда четверть века был ведущим и самым известным русско-еврейским публицистом; он сумел после погромов 1881–82 гг. отречься от ассимиляторских иллюзий и присоединиться к палестинофильству (см. Ховевей Цион), выдвинул новые лозунги: «самосохранение» и «самопомощь». В творчестве Леванды публицист решительно подавлял художника. Уже А. Волынский , первый в русско-еврейской литературе значительный литературный критик, заметил художественные недостатки произведений Леванды, а бесспорную популярность его у русско-еврейского читателя объяснял особой чуткостью писателя к злобе дня, а также сложностями и противоречиями начальной эпохи выхода из гетто, когда зарождавшаяся русско-еврейская интеллигенция теряла ориентиры и перспективу и, по российскому обыкновению, обращалась к писателю как к учителю жизни, и писатель Леванда смело давал советы, чаще всего недальновидные, но всегда искренние и бескорыстные, всегда отвечавшие чаяниям общества. Так, самое знаменитое произведение Леванды, роман «Горячее время» (1871–73), изображает польское восстание 1863–64 гг.; по замыслу и манере письма это роман сугубо реалистический, если не прямо бытописательский, как большинство рассказов, повестей и очерков Леванды, хотя в нем нет ни живых образов, ни правдоподобных ситуаций, ни органически развертывающейся фабулы, зато есть решительный ответ на вопрос, сохранявший свою остроту в 1860–1870-е гг.: что делать еврею, вставшему на путь просвещения и осознавшему свое оскорбительное неравноправие? Автор призывает ассимилироваться, вкладывая этот призыв в уста главного героя, который сознательно и до конца предпочел Россию, новую родину, Польше, стараясь и надеясь превратиться в полноценного русского гражданина. Чем свободнее бытописательские зарисовки Леванды от тенденциозности, тем они лучше литературно, например, «Четыре гувернера с сосенки и с бора» (из серии «Очерки прошлого», «Русский еврей», 1879, №2–7) или «Яшка и Йошка» («Восход» , 1881, №9–11). Особняком стоит группа сатирических произведений, создававшихся под очевидным воздействием М. Салтыкова-Щедрина; наиболее удавшиеся среди них - отрывок из романа «Поход в Колхиду» («Еврейская библиотека», 1879, т. 7; полностью роман никогда не был напечатан) и роман «Исповедь дельца» (1880), оба о беспорядочном и беспардонном грюндерстве. Лучшие публицистические циклы, которые обнаруживают самые сильные стороны таланта Леванды, - «Летучие заметки недоумевающего» («Рассвет», 1882) и примыкающие к ним «Летучие мысли недоумевающего» («Недельная хроника «Восхода», 1882), «Скромные беседы о прошлогоднем снеге» («Недельная хроника «Восхода», 1885, №13–21), их продолжение - три передовые статьи в том же еженедельнике (№29–31) и, наконец, статья «Об ассимиляции» (там же, №37–38) - своего рода общественное и политическое завещание писателя. Леванда, наряду с Рабиновичем, с полным правом считался зачинателем русско-еврейской литературы. Почти через 30 лет после его смерти в одном из русско-еврейских журналов можно было прочесть: «Среди еврейских литераторов эпохи «гасколы», писавших на русском языке, самое видное место занимает Лев Осипович Леванда» («Колосья», 1915, №7). Еще при жизни Леванды возникла мысль издать полное собрание его сочинений («Недельная хроника «Восхода», 1886, №41; письмо к редактору А. Волынского и С. Фруга), впоследствии она возникала в связи с различными памятными датами, однако до сих пор наследие Леванды остается несобранным и неизученным.

Среди других известных сотрудников «Рассвета», внесших значительный вклад в русско-еврейскую публицистику, были издатели-редакторы пришедшего ему на смену еженедельника «Сион» (1861–62): Л. Пинскер, врач и общественный деятель Э. Соловейчик (умер в 1875 г.) и физиолог Н. Бернштейн (1836–91), а также М. Моргулис , А. Гаркави , А. Ландау . Сравнительно мало известны другие деятели русско-еврейской литературы, в той или иной степени связанные с «Рассветом»: юрист И. Гальберштадт (1842–92), многолетний заведующий «еврейским столом» Одесской городской думы Б. Бертензон (1815–71), юрист и профессиональный журналист П. Лякуб (умер в 1891 г.), преподаватель русского языка в Одесском еврейском училище И. Френкель, чьи переложения талмудических легенд напечатал посмертно его сын, утверждавший в предисловии к публикации, что автор был «первый еврей, печатно заговоривший по-русски» («Рассвет», 1861, №33). О единстве многоязычной еврейской культуры России говорит тот факт, что в первое русско-еврейское периодическое издание посылали свои написанные по-русски корреспонденции известные писатели и публицисты, писавшие на иврите (см. Иврит новая литература) Х. З. Слонимский и И. Л. Гордон .

Третий одесский еженедельник «День» (1869–71), который считал себя прямым продолжением «Рассвета» и «Сиона», ввел в русско-еврейскую литературу ряд новых имен: И. Оршанский , М. Кулишер (см. Кулишер, семья), А. У. Ковнер , историк российского еврейства и литературный критик С. Станиславский (1848–?), педагог и литератор И. Варшавский (1832–1903). В редактировании журнала участвовал П. Левенсон (1837–94), юрист и первоклассный очеркист, талант которого развернулся в полную силу в 1880-е гг., главным образом в петербургском «Восходе». По сравнению с периодом начала 1860-х гг. заметно возросло мастерство в сфере саркастической полемики (например, цикл фельетонных хроник М. Кулишера «Недельные очерки», 1870–71; подписаны инициалами М. К.).

В стороне от одесского центра русско-еврейской литературы развивалось творчество Г. Богрова , принадлежавшего к тому же литературному поколению, что Рабинович и Леванда. Его первое, самое известное произведение, автобиографический роман «Записки еврея» (написан в 1860-е гг.), увидел свет в 1871–73 гг. в русском столичном журнале «Отечественные записки». Русская публика и русская критика отнеслись к роману с интересом: впервые русскому читателю была представлена широкая и детальная (около тысячи печатных страниц) панорама еврейской жизни с почти этнографическими разъяснениями в основном тексте и в многочисленных авторских примечаниях. Записки пропитаны характерной для маскилим крайних взглядов ненавистью к традиционному еврейскому быту, нравам, складу мышления. Фанатический накал ненависти так велик, что антисемиты в те времена и позже ссылались с сочувствием на Богрова, а евреи упрекали его в клевете. Упреки несправедливые: тенденция у Богрова совершенно та же, что у Леванды, однако сверхдоктринерская узость взора часто доводит автора до слепоты, часто, но не всегда: герой-рассказчик спрашивает себя: «Кто виноват в моих бедствиях?» - «...Прежде всего, я сам виноват: я - еврей! Быть евреем - самое тяжкое преступление; это вина, ничем не искупимая; это пятно, ничем не смываемое;... это каинский знак на челе неповинного, но осужденного заранее человека. Стон еврея ни в ком не пробуждает сострадания. Поделом тебе: не будь евреем. Нет, и этого еще мало! Не родись евреем!» Но тогда все усилия маскилим -ассимиляторов безнадежны. Художественное дарование Богрова, достаточно скромное само по себе, было раздавлено грубой тенденциозностью. Однако творчество Богрова, бытописателя и документалиста, сейчас, когда изображенный им мир безвозвратно исчез, намного более ценно, чем 100 лет назад. Богров как автор и редактор значительно способствовал оживлению русско-еврейской периодики в конце 1870-х - первой половине 1880-х гг. Несмотря на его крайне критическое отношение к традиционному иудаизму и сочувствие радикальным реформаторским идеям и деятельности Я. Гордина , принятие им православия в конце жизни было вызвано не идейными, а чисто личными соображениями - желанием узаконить фактический брак. Взгляд Богрова на уход от еврейства, сформулированный в письме к Леванде (1878), предвосхищает позицию многих русских интеллигентов еврейского происхождения в более позднюю эпоху: «Если бы евреи в России не подвергались таким гонениям и систематическому преследованию, я бы, быть может, переправился на другой берег, где мне улыбаются другие симпатии, другие идеалы. Но мои братья по нации, вообще четыре миллиона людей, страдают безвинно, ужели порядочный человек может махнуть рукой на такую неправду?» («Еврейская библиотека», 1903, т. 10).

В 1870-х гг. центр русско-еврейской литературы переместился из Одессы в Петербург. В 1871–73 гг. выходил (нерегулярно) еженедельник «Вестник русских евреев», однако вклад его как в публицистику, так и в художественное творчество невелик. Напротив, издание «Еврейской библиотеки» (издатель-редактор А. Ландау) стало важным этапом в развитии русско-еврейской литературы, хотя с 1871 г. по 1880 г. вышло всего восемь томов «историко-литературных сборников», как значится на титульном листе (тт. 9–10 вышли в 1901–1903 гг.). Направление сборников - то же, что и в трех одесских периодических изданиях: просвещение, ассимиляция, русификация; основной состав авторов - Леванда, Богров, Кулишер, Ландау, Моргулис, Оршанский, то есть «шестидесятники». К ним принадлежал и В. Никитин ; несмотря на то, что художественные достоинства его произведений скромны, для русско-еврейской литературы его сочинения весьма знаменательны. Хотя он был крещен в детстве, и разрыв с еврейством был полным (настолько, что его подлинные имя и фамилия неизвестны), в 1871 г. в «Отечественных записках» (в том же году в журнале появились и первые главы «Записок еврея» Богрова) он неожиданно опубликовал очерк о кантонистах под названием «Многострадальные» (до этого он печатал только работы по юридическим вопросам). Это - первое произведение русско-еврейской литературы, целиком посвященное институту кантонистов, еврейское не только по материалу, но и по взгляду на материал. В «Еврейской библиотеке» Никитин напечатал два больших рассказа (т. 4, 1873; т. 5, 1875), сотрудничал и в журнале «Восход». Его сочинения на еврейскую тему выходили отдельными изданиями. Никитину принадлежат также капитальные труды по истории еврейских земледельческих колоний в России, над которыми он работал, имея по служебному положению доступ к архивам министерства земледелия. Судьба Никитина - один из первых примеров того, как писатель отдаляется от еврейства и приближается к нему, как в творчестве одного человека сочетаются начала еврейские и никакого отношения к еврейству не имеющие. В «Еврейской библиотеке», а затем и в «Восходе» активно сотрудничал и П. Вейнберг (также принял христианство в юности), публикуя на их страницах как оригинальные произведения, так и переводы.

Конец 1870-х гг. ознаменовался резким подъемом активности еврейской прессы: в 1879 г. в Петербурге открылись два еженедельника - «Рассвет» (1879–83) и «Русский еврей» (1879–84). Одной из внешних причин этого подъема был рост общественного антисемитизма в Центральной Европе и в самой России (отчасти в связи с русско-турецкой войной 1877–78 гг.), свою роль сыграло увеличение числа читателей, то есть евреев, освоивших русский язык, как в черте оседлости, так и за ее пределами. Неслучайно оба эти еженедельника продержались намного дольше, чем их одесские предшественники, а «Восход», появившийся в 1881 г., просуществовал четверть века и был самым долголетним изданием в русско-еврейской периодической печати.

Рубеж между первым, просветительско-ассимиляторским, и вторым, национально ориентированным, периодом русско-еврейской литературы проложили погромы 1881–82 гг. Основные мотивы нового периода, охватывающего 1880-е гг. и большую часть 1890-х гг., - горечь утраченных иллюзий и возврат к ценностям патриархальной жизни в гетто (возвращение на «еврейскую улицу»). Переход к новому периоду начался еще в рамках первого литературного поколения (последняя повесть Рабиновича, поздняя публицистика Леванды). Несмотря на изменение направления (так, «Рассвет» из проповедника обрусения превратился в орган палестинофильства), в русско-еврейской литературе не было конфликта «отцов и детей», как не было и полного отказа от просветительских идей ассимиляторства - в понятии «русский еврей» первая половина оставалась не менее важной, чем вторая. Первое литературное поколение выступало с новыми публикациями. Вскоре приобрели широкую известность и литераторы следующего поколения: М. Бен-‘Амми , С. Дубнов , А. Волынский, С. Фруг, Н. Минский , И. Л. Б. Каценельсон (под псевдонимом Буки бен-Иогли), И. Л. Кантор (под псевдонимами Бен-Баг-Баг, Лев Иври), А. Я. Паперна (его первые публикации на иврите относятся к началу 1860-х гг.) и многие другие. Литературные судьбы их в дальнейшем сложились по-разному: в то время как одни остались в русско-еврейской литературе, другие ушли в словесность собственно русскую, в литературу на идиш и на иврите.

В первой половине 1880-х гг. окончательно сложились жанровые, стилистические, содержательные характеристики русско-еврейской литературы: преобладание публицистического (дидактического, апологетического) элемента во всех жанрах (особенно в литературной критике), развитое сатирическое направление. Поэзия оставалась слабой и за первые 20 лет своего существования не дала ни одного заслуживающего упоминания имени. В 1880 г. в «Еврейской библиотеке» (т. 8) было опубликовано стихотворение, свидетельствовавшее о таланте автора, - «Ошейник» М. Абрамовича (1859–1940; см. Менделе Мохер Сфарим). Талант этот, однако, не развился, а скорее деградировал в многочисленных композициях на библейские сюжеты; в конце 1880-х гг. Абрамович окончательно оставил и поэзию, и еврейство. Возможно, именно из-за бедности русско-еврейской поэзии важным событием стали публикации С. Фруга, выступившего в 1879 г. в «Рассвете». Фруг очень быстро завоевал широкое признание, сделался еврейским национальным поэтом не только для переходившей на русский язык ассимилированной интеллигенции, но и для «массы», не имевшей кроме идиш иного средства общения и культурного самовыражения, а также для будущих классиков новой поэзии на иврите Х. Н. Бялика и Ш. Черниховского. Мучительные, острейшие реалии Фруг облекал в обветшавшие романтические слова и образы (впрочем, как и большинство других поэтов так называемой эпохи безвременья), однако современники этого не замечали - их подкупала злободневность и небывалая до того в еврейской поэзии на русском языке певучесть. Постоянно нуждаясь в заработке, он писал слишком много и слишком поспешно.

По уровню поэтического мастерства историческая драма в стихах Н. Минского «Осада Тульчина», напечатанная в «Восходе» (1888), стоит выше произведений Фруга (правда, вклад Минского в русско-еврейскую поэзию «Осадой Тульчина» и ограничивается). Более весом вклад Минского в русско-еврейскую публицистику - около десяти полемических статей и фельетонов в «Рассвете», которые повлияли на развитие важнейшего в русско-еврейской литературе жанра фельетона (так в то время называли любые публицистические статьи). Некоторые статьи Минского сохранили свое значение и по сей день, например, «Письмо г. Незнакомцу» («Рассвет», 1880, №10 - полемический ответ на «письмо» «Жид идет!» в «Новом времени» А. С. Суворина). Чуть позже (1881) фельетоны начал писать Фруг, работавший в этом жанре до конца жизни. Фруг был плодовитым, однако неровным журналистом; по содержанию среди его фельетонов есть чистая публицистика и настоящие рассказы, по тону они неизменно окрашены иронией. Многие объединены в циклы: «Летучие штрихи и наброски» («Недельная хроника «Восхода», 1886), «Из дневника» (там же, 1888–89), «Весенние элегии» (там же, 1889) и другие. Некоторые циклы растягивались на многие годы и переходили из одного периодического издания в другое («Из воспоминаний еврея-колониста» [или «еврея-земледельца»]; в 1881 г. в «Рассвете», затем до конца 1880-х гг. в «Недельной хронике “Восхода”»). Самый крупный по объему, хотя и не объединенный общим подзаголовком цикл (в «Недельной хронике “Восхода”» и «Хронике “Восхода”», 1889–98), представляет собой тексты, приуроченные к еврейским праздникам . В некоторых фельетонах проза перемежается стихами. Несмотря на то, что многое писалось второпях и «на случай», фельетонная проза Фруга - существенный и необходимый этап на пути к фельетонам В. Жаботинского - вершине этого жанра в русско-еврейской литературе. В жанре фельетона пробовали себя практически все литераторы как первого, так и второго периодов (см. выше). В числе наиболее продуктивных и, видимо, наиболее популярных фельетонистов первой половины 1880-х гг. были также Гершон-бен-Гершон (Г. Лифшиц, 1854–1921), небезуспешно выступавший также в сатирической художественной прозе; Галеви (М. Оршанский); Оптимист (М. Лазарев, 1858–1912), публиковавший также и художественную прозу; Г. М. (Г. Рабинович; 1832–89), один из издателей «Русского еврея»; Петр Шлемиль (Д. Л. Слонимский), который начал еще в 1872 г. повестью «Первые шаги», опубликованной в «Вестнике русских евреев»; Я. Ромбро .

В первой половине 1880-х гг. зародилась профессиональная русско-еврейская литературная критика. Зачинателями ее были А. Волынский, С. Дубнов, И. Л. Кантор, Г. Лифшиц. Особое место принадлежит М. Лазареву, статья которого «Задачи и значение русско-еврейской беллетристики. (Критический эскиз)» («Восход», 1885, №5–6) была первой попыткой перейти от анализа разрозненных фактов к обобщениям и перспективам.

С середины 1880-х гг. и до конца столетия «Восход» был единственным русско-еврейским периодическим изданием; все, что дала русско-еврейская литература (за редчайшими исключениями) в этот период, печаталось в «Восходе». Наиболее значительным из прозаиков, активно и регулярно сотрудничавших в «Восходе», был М. Бен-‘Амми (подписывал свои произведения Бен-Ами). Первые его рассказы появились в «Восходе» в 1882 г., где он печатался вплоть до закрытия журнала в 1906 г. (неоконченная автобиографическая повесть «Годы скитаний»). Уже первые публикации были замечены и оценены русско-еврейской критикой; в конце 1890-х гг. Ш. Гинзбург , один из постоянных сотрудников «Восхода», точно определил место Бен-‘Амми в русско-еврейской литературе: «Он стал первым изобразителем и певцом еврейской массы, которой русско-еврейская беллетристика до него не уделяла внимания, занимаясь почти исключительно интеллигентом-просветителем (маскилом); его главный интерес - не отдельные личности и не бытовые детали, но народ в целом, душа народа с тем главным, что в ней скрыто, то есть с беспредельной и безраздельной любовью к Торе; неслучайно лучшие страницы у Бен-‘Амми - это картины праздников (прежде всего субботы), когда восторженно-молитвенное настроение овладевает массою и превращает ее в единый организм» («Восход», 1897, №12). Решительно меняется и авторская позиция борьбы на два фронта (впервые встречающаяся у О. Рабиновича и остававшаяся неизменной в русско-еврейской литературе в течение 20 лет); у Бен-‘Амми это не защита от вражеских нападок извне и борьба с собственными пороками, а пристальное и сочувственное внимание к своему, особому национальному существованию. Эту позицию он занял еще в 1884 г. (статья «Наше еврейское мироедство и его главная причина»; «Восход», 1884, №8–9) и оставался ей верен всю свою творческую жизнь. Бен-‘Амми четко сформулировал свою программу: «Пускай сами евреи проникнутся истинной любовью к еврейскому народу и к еврейству - и это совершенно достаточно» («Собрание рассказов и очерков», т. 1, Одесса, 1898). Поскольку не масса, а культурно обрусевшая (или находившаяся в процессе обрусения) еврейская интеллигенция и торгово-промышленный класс были читателями, на которых ориентировался русско-еврейский литератор, именно этому читателю Бен-‘Амми без устали напоминал о его духовных ценностях. Никто в литературном поколении Бен-‘Амми не выразил резче и однозначнее перехода от просветительского универсализма к национальной самодостаточности. Насколько этот переход был важен и, в конечном счете, плодотворен, видно хотя бы из того, что к сходным убеждениям пришел десятилетия спустя С. Ан-ский : «Надо оставаться евреями... Все, на чем до сих пор держалось еврейство: религия, Тора, Талмуд - пало, разрушено. И вот мы, представители нового еврейства, пытаемся создать нечто такое, что, помимо религии, объединило и сплотило бы народ в одно целое» (Собрание сочинений, т. 1, СПб.). Вместе с тем очевидна и ограниченность возможностей Бен-‘Амми. Он неизменно описывает одну и ту же эпоху - 1860-е гг., когда традиционный быт, образ мышления и чувствований были только чуть поколеблены, но далеко не подорваны; за пределами этого материала, знакомого автору по воспоминаниям детства и отрочества (автобиографичность повествования почти всюду подчеркнута рассказом от первого лица), Бен-‘Амми-беллетриста не существует. Влюбленность в патриархальное еврейство с вековой неподвижностью его быта и бытия нередко оборачивается у него высокопарной апологетикой, сентиментальностью, утомительным однообразием, статичностью, слабостью фабулы. В меньшей мере эти недостатки присущи поздней прозе («Детство», «Годы скитаний»). Из богатого публицистического и журналистского наследия Бен-‘Амми сохранило актуальность очень многое, в первую очередь - цикл очерков «Глас из пустыни», начатый в «Восходе» (1900–1901) и продолженный в сочувствовавшем сионизму еженедельнике «Будущность» в 1902 г. Бен-‘Амми - первый из крупных писателей русско-еврейской литературы, выступивший и в художественной прозе на идиш: его рассказ появился во втором выпуске «Идише фолксбиблиотек» Шалом Алейхема уже в 1889 г. (и в дальнейшем он продолжал писать на идиш).

Заметной фигурой среди прозаиков «Восхода» был С. Ярошевский (умер в 1907 г.). За время сотрудничества в журнале (1881–99) он напечатал шесть больших рассказов, три повести и четыре романа, из которых романы «Выходцы из Межеполя» (1891–93) и «Конец выходцев» (1896) образуют дилогию. За редкими исключениями произведения Ярошевского не вызывали отклика у его современников. В первую очередь это объясняется неопределенностью его позиции в том вопросе, который для еврейского читателя был важнейшим: какова ценность еврейства? стоит ли оставаться евреем? Образ выкреста (или потенциального выкреста) появляется уже во второй публикации (рассказ «Пионерка», 1882, №1–5) и присутствует во многих произведениях, однако остается неясным, как расценивает отступничество сам автор. Особенно любопытен в этом отношении роман «Роза Майгольд» (1897, №5–12). Видя трагические последствия любого ухода от еврейства и его эгоистические - хотя бы частично - мотивы, Ярошевский, в то же время, не находит в еврействе тех внутренних достоинств и сил, которые могли бы противостоять соблазну ухода от своего народа. Персонажи и изображаемые события оставляют ощущение не столько неразрешимого конфликта, сколько растерянности и даже малодушной неспособности решать и действовать. Но критика того времени не оценила глубокие размышления Ярошевского, справедливость которых была осмыслена еврейской общественностью значительно позже. Еще в 1883 г. он говорил (устами жандармского генерала, обращающегося к юному еврею-социалисту, замешанному в каком-то революционном «деле»): «...вы это делаете из любви к отечеству, к народу... как теперь любят выражаться; вы хотите доказать этим, что вы перестали быть евреями и наравне со всеми сынами отечества радеете о благе отечества, народа... Но это мыльные пузыри... Вы никогда не добьетесь, чтобы даже ваши друзья... считали вас равными себе... Вы в их глазах всегда останетесь жидами, и уж народ, которого вы являетесь непризванными спасителями, никогда не признает вас... По первому сигналу он пойдет вас бить... Теперешние погромы... это вам наука. Вы хотели слияния, ваши интеллигентные молодые люди хотели показать, что они стали более русскими, чем сами русские... Вот и поплатились... Будьте же благоразумны» (повесть «В водовороте», «Восход», 1883, №10). А монолог состарившегося еврейского просвещенца, отнюдь не ретрограда, не замшелого хранителя традиции, о том, что рано евреям выходить из своей «раковины» ради «смешения» и «слияния» (рассказ «Пионерка»), почти на четверть века предвосхищает размышления С. Ан-ского, лежащие в основе «очерка» (авторское определение; по объему и по сути это роман) с многозначительным названием «Разрушители ограды» («Книжки “Восхода”», 1905, №1–9). Сама тема погрома, которую впоследствии развивала не только русско-еврейская литература, но и отражала русская литература, была введена в художественную прозу Ярошевским. Слабые стороны писателя (неубедительность фабулы и нечеткость фабульных ходов, сентиментальность, вялость повествования) очевидны, но несправедливо забывать о достоинствах: он создает картину жизни губернского города К., где-то на юго-западе империи, в черте оседлости (там протекает действие большинства произведений Ярошевского) - «вторую действительность», которая отличается оригинальностью, внутренней согласованностью, разнообразием персонажей. Привлекают иронический взгляд автора и его метод построения характеров (психологическая характеристика складывается исподволь, ненавязчиво, из мелких деталей). Творческая судьба Ярошевского - один из примеров несправедливого забвения, постигшего многих писателей русско-еврейской литературы.

Противоположностью Ярошевскому во всех отношениях был Я. Ромбро. Он не был забыт (правда, история еврейской культуры хранит скорее лишь его псевдоним Филип Кранц). Как прозаик он дебютировал в «Восходе» (его первая публикация в том же журнале в 1880 г. носила публицистический характер) чуть позже Ярошевского, в 1882 г., и все его художественное наследие в русско-еврейской литературе сводится к трем рассказам (последний появился в «Восходе» в 1885 г.). Ему удалось создать несколько образов, расширявших прежние горизонты русско-еврейской литературы: нищий ученик иешивы, превращающийся из отчаянного религиозного фанатика в еще более отчаянного атеиста («Записки сумасшедшего орем-бохера»); в другом произведении - властительница дум в местечке, устраивающая свадьбу нищенки с идиотом во искупление грехов общины и во избавление от холеры и вызывающая у маскила не только гнев, но и своего рода восхищение, поскольку она действительно добрая душа и действительно печется об общественном благе, хотя и понимает его по-своему; сама нищенка, убогая и уродливая, но не смирившаяся, жаждущая материнства и семейного счастья и безнадежно озлобившаяся («Холерная свадьба»).

Еще меньшее творческое наследие оставил Г. Гуревич (1854–?), автор замечательных «Записок отщепенца» («Восход», 1884, №3,5,6), подписанных псевдонимом Гершон Баданес. Он учился в университетах Вены и Берлина и литературную деятельность начинал на немецком языке в газетах левого и крайне левого направления (как и Ромбро, он очень рано перешел от Х аскалы к социализму). В Россию вернулся в 1883 г. и в том же году начал печататься в «Восходе». Сочетающие беллетристику с публицистикой «Записки» с предельной откровенностью подражают манере и приемам М. Салтыкова-Щедрина, который был кумиром российской (в том числе и русско-еврейской) интеллигенции и оказал воздействие на культуру еврейства в России в целом, вне зависимости от языковой принадлежности. Гуревич анализирует превращение маскила в отщепенца, то есть лихорадочное обрусение новорожденного русско-еврейского интеллигента, бросившего опостылевших единоверцев и единоплеменников ради идеалов всеобщего братства и грубо отвергнутого вожделенным «окружающим большинством», которое видит в нем не брата, а презренного жида. Эта ситуация, намеченная Ярошевским годом раньше, впервые выписана подробно, с трагическим пафосом и сарказмом; образ еврея-отщепенца становится типичным в разных еврейских литературах 20 в. (например, Иосиф Флавий в трилогии Л. Фейхтвангера , Лютов в «Конармии» И. Бабеля и другие). Особенность российского маскила-отщепенца в том, что он - жертва не политики, а великой русской литературы, от М. Лермонтова и В. Белинского до Г. Успенского и того же М. Салтыкова-Щедрина. Это она заставила его поверить во «всемирные идеалы красоты, величия, вечности, гордого гражданского самосознания» («Восход», 1884, №6) и превратиться в «истого русского» - для того только, чтобы в разгар погромов услышать от русификатора-разночинца, который открыл ему эту литературу, но успел с тех пор сделаться «государственным юношей», государственную же мудрость о народных волнениях: «Относиться не только отрицательно, но даже индифферентно к чисто народному движению мы не вправе; мы обязаны выражать общую формулу всех сил, действующих в России в известном направлении» (там же, 1884, №3). Отщепенец проклинает «русский дух», отрекается от России, но порвать с нею и «вернуться к своей родной подоплеке» (там же) он не в силах.

Через полгода в «Восходе» (1884, №9–12) появилась повесть С. Ан-ского «История одного семейства», написанная первоначально на идиш, но не нашедшая издателя и потому переведенная (возможно, с чьей-то помощью) на русский. Впервые в русско-еврейской литературе предметом изображения была не просто бедность и нужда, но крайняя и страшная нищета, полная пауперизация патриархального еврейства. Этот литературный дебют предвосхищал темы и типы, которые стали характерными и преобладающими лишь в следующий, третий период русско-еврейской литературы с конца 1890-х гг. (особенно у С. Юшкевича). В 1885 г. Ан-ский напечатал в «Восходе» один рассказ и затем надолго ушел из журнала и из русско-еврейской литературы Лишь в 1902 г. Ан-ский опубликовал рассказ «Мендель-Турок», написанный десятью годами ранее, в самый разгар своего русского, народнического периода; с этого момента начался второй еврейский период его творчества, который длился до конца жизни и выдвинул его в число ведущих писателей российского еврейства, и к тому же - на двух языках в равной мере: по-русски и на идиш. Как верно заметил один из самых заметных русско-еврейских критиков А. Горнфельд , в этот второй период Ан-ский из социолога еврейства становится его психологом, то есть приближается к Бен-‘Амми, но в отличие от него с сочувствием и пониманием всматривается в душу и старого, традиционного и нового, бунтующего, уходящего в революцию еврейства («Пионеры», «Восход», 1904–1905; «В новом русле», 1906). «Представитель молодого еврейства, вынесший в былые годы на своих плечах всю тяжесть борьбы за новые воззрения, он сумел оценить те положительные элементы, которые нашел в людях прошлого. Эти люди ошиблись, но это были люди духа, это была настоящая интеллигенция, с которой приходилось бороться, но которой можно гордиться» (А. Горнфельд). И творчество, и сама жизнь Ан-ского - пример того, как в рамках одной личности и на протяжении одного жизненного пути сочеталось еврейское и русское, и попеременно преобладало то одно, то другое. И хотя верх взяло еврейское, Ан-ский-художник, целиком сформированный школой народников-разночинцев, так и не вышел за ее достаточно ограниченные рамки, хотя пережил своего литературного кумира Г. Успенского на целых 20 лет. Но при всей сухости, приземленности, документальной очерковости письма, типичных для народнической литературы, у него есть страницы, эпизоды, образы такой поэтической силы, до какой редко поднималась русско-еврейская литература в целом (таков хилый Сендер - «В новом русле», - очарованный русской силой, удалью и размахом, мечтающий раствориться в русском народе и с презрением им отвергаемый). Особняком стоит творчество позднего Ан-ского, перелагателя народных сказаний, хасидских легенд и, в первую очередь, автора «Диббука»; в этом качестве Ан-ский скорее собиратель фольклора, чем романтик или мистик (это одним из первых отметил И. Л. Перец). Остается невыясненным: была ли пьеса «Диббук» написана по-русски или на идиш, или оба варианта создавались одновременно. Бесспорно, что в 1916 г. русский вариант «Диббука» («Меж двух миров») уже сложился примерно в том виде, в каком пьеса существует сегодня на иврите и на идиш, - это подтверждает отрывок из первого действия, опубликованный в еженедельнике «Еврейская жизнь» (Петроград, 1916, №1). Есть также газетные, мемуарные, эпистолярные свидетельства о переговорах автора с К. Станиславским о постановке пьесы в одной из студий Московского Художественного театра в 1915–17 гг. (однако полный русский текст, который читал и правил К. Станиславский, до сих пор не обнаружен). Принадлежность «Диббука» к русско-еврейской литературе сомнению не подлежит.

С первого же номера «Восхода» и в течение 1880-х гг., почти до конца своей жизни, в журнале печатался П. Левенсон (см. выше). Ярче всего его литературное дарование проявляется в жанре путевого очерка («В гостях», 1883, №1–2 и 5–6; 1885, №1–2, 4–5, 8–9; «Поездка в Рэмсгейт», 1889, №1–2,4,6; «На Западе», 1889, №12, 1890, №4–5, 8–10; «Воспоминания об Англии», 1891, №4–9): острота взгляда, безошибочно вылавливающего в море деталей самые характерные и значимые, сочетается с чисто щедринской иронией, и это сочетание сообщает свежесть, непосредственную увлекательность текстам столетней давности. Рассказ «Заколдованный» (1884, №7) - одно из лучших в русско-еврейской литературе произведение о кантонистах.

В 1880-е гг. впервые появляются авторы, воспитанные в ассимилированной среде, которые не бунтуют против старого еврейства, не апологизируют его, они чужды ему изначально, и их загоняют в еврейство печальные обстоятельства (погромы, антиеврейское законодательство, административные меры). Это явление впервые проанализировал О. Грузенберг (в первой половине 1890-х гг. он вел в «Восходе» рубрику «Литература и жизнь») на примере первого сборника рассказов и повестей «Силуэты» (1894) Рашели Хин (1863/64?/ - 1928, псевдоним Р. М-хин). Еврейская тема не была у писательницы ни единственной, ни даже преобладающей; основной объект изображения - русская интеллигенция на родине и в эмиграции. Грузенберг утверждал, что и еврейские персонажи Хин выстроены по русским интеллигентским образцам; это верно лишь в отношении повести «Не ко двору», с которой писательница впервые выступила в «Восходе» (1886, №8–12), но неприложимо к большинству более поздних произведений, печатавшихся как в русско-еврейской, так и в собственно русской периодике («Вестник Европы», «Мир Божий» и другие). Уже в рассказе «Макарка» («Восход», 1889, №4), главный герой которого - подросток из семьи, живущей не в черте оседлости, а в Москве, автор создает образ, оригинальный и психологически, и сюжетно. А. Горнфельд несколько раз в начале 1900-х гг. отмечал, что Хин не просто знает своих героев, но пишет их изнутри, и противопоставлял ее А. Куприну, который при всем сочувствии к евреям дальше этнографического очерка пойти неспособен. Р. Хин - ранний (если не первый) пример творческого пути, на котором русско-еврейский и собственно русский литератор развиваются параллельно, иногда соприкасаются, но никогда не соединяются; это как бы начало принадлежности к двум цивилизациям.

В числе литераторов, заявивших о себе в 1880-е гг., были В. Баскин (1855–1919), автор драмы в пяти действиях «На распутье» («Русский еврей», 1880, №20–31), в дальнейшем известный музыкальный критик; прозаик и драматург Н. Гольденберг (1863-?), печатавшийся под псевдонимом Барон Тарнеголь (с его именем связан первый в русско-еврейской литературе литературный скандал: варшавская польско-еврейская газета «Исраэлита» утверждала, что его пьеса «В ожидании лучшего», опубликованная «Русским евреем» в 1881, №32–39, - плагиат); В. Берман , выступавший во всех жанрах, в том числе и в поэзии; В. Вейншал (1863–1943), даровитый прозаик и публицист. История русско-еврейской литературы настолько мало изучена, что о многих интересно начинавших прозаиках неизвестно ничего, кроме имени и (или) псевдонима.

На рубеже 1880–1890-х гг. дебютирует Е. (Х.) Хисин , участник Билу , вернувшийся в Россию в 1887 г. Его очерки о Палестине печатались в «Восходе» до конца 1890-х гг. («Из дневника палестинского эмигранта», 1889, отдельное издание под названием «Дневник билуйца», Т.-А., 1973; «Поездка в Обетованную Землю», затем «Обетованная Земля», 1891–97; «Заиорданье», 1898–99) и были важной вехой в развитии документальной прозы в русско-еврейской литературе. В первой половине 1890-х гг. печатался много обещавший, но рано умерший Б. Фербер (1859–95): рассказ «Из хроники местечка Черашни» («Восход», 1890, №11–12), повесть «Около любви» («Восход», 1892, №4–8; очерки и фельетоны в «Недельной хронике «Восхода»). Было напечатано последнее и лучшее художественное произведение М. Варшавского (1853–97) - эскиз «Приключение» («Восход», 1892, №1); в русской литературе Варшавский дебютировал как поэт в 1874 г., а в русско-еврейской литературе начинал еще в 1879 г. в «Рассвете», где вел отдел беллетристики, в котором поместил и ряд своих произведений («Черный жид», «Забытый» и другие); он «открыл» Фруга, которого устроил в столице и всячески поддерживал. После прекращения издания «Рассвета» Варшавский сотрудничал в «Русском еврее», а в 1884 г. под псевдоним Марк Самойлов выпустил сборник стихотворений «У моря» (не содержавший еврейской тематики). Из рано ушедших молодых авторов «Восхода» привлекает внимание поэт и очеркист И. Тагер (умер в 1896 г.). Среди прославившихся впоследствии деятелей еврейской культуры, начинавших литературную деятельность в 1890-х гг., - Л. Рубинов (1873–?), до конца века публиковавший свои рассказы и повести в «Восходе», позже - в сионистских изданиях («Будущность», «Еврейская жизнь» и других), а после Первой мировой войны оказавшийся в Польше и полностью перешедший с русского на идиш; М. Рывкин ; Ю. Гессен , начинавший весьма слабыми стихами («Восход», 1895, №2); М. Ривесман (1868–1924), работавший также на идиш, - прозаик, поэт, драматург, переводчик, много писавший о детях и для детей (серия фельетонов «Из детских воспоминаний» в «Недельной хронике «Восхода» и в газете «Восход», 1892–1903); Л. Яффе .

Совершенно особым дебютом было появление на страницах «Восхода» (1896, №7) Н. Пружанского (Н. Линовский; 1844/45?/–1919?), впервые напечатавшегося на иврите еще в 1863 г. в «Х а-мелиц» . Он рано принял христианство и ушел в собственно русскую словесность более чем на 15 лет. Профессиональный и плодовитый литератор (ему принадлежали по меньшей мере два десятка сборников рассказов и повестей, в основном не имевших отношения к еврейству), он не принес в русско-еврейскую литературу ничего оригинального. После погромов 1881–82 гг. он выпустил ряд брошюр для народа («Хорошо ли мы делаем, что бьем евреев», Одесса, 1882; «Виноват ли еврей в том, что он еврей», Одесса, 1883), а с середины 1890-х гг. регулярно сотрудничал в «Восходе» (журнале и газете) и «Книжках «Восхода». «Еврейский» Пружанский - характерный маскил последнего поколения, только несколько запоздалый, и едва ли не самое любопытное в его наследии - это мемуары «Пережитое», посвященные юным годам автора в Пружанах, в Вильно (в раввинском училище), в Одессе и в Николаеве («Книжки «Восхода», 1903, №12; 1904, №12).

Как новое слово в русско-еврейской литературе был принят критикой рассказ (скорее повесть) «В еврейском местечке» Н. Когана (1863–93), напечатанный под псевдонимом Н. Наумов в «Вестнике Европы» (1892, №11; отдельное издание 1893 г. под названием «В глухом местечке»). Повесть была почти единственным художественным произведением (если не считать стихотворных и беллетристических опытов, опубликованных в газетах «Крым» и «Крымский вестник») рано умершего писателя (в некрологе С. Станиславский назвал Когана «новатором в области еврейской беллетристики», и далее писал, что русско-еврейская литература, «сильно оскудевшая после смерти таких крупных писателей, как Л. О. Леванда и Г. И. Богров, нашла бы в его лице достойного заместителя»; «Недельная хроника «Восхода», 1893, №26). В 1905 г. М. Рывкин публикует отдельной брошюрой очерк о Наумове-Когане, в котором пишет: «...“В глухом местечке” сделалась настольной книжкой почти всякой еврейской семьи. Она... вместе с памятью ее гениального творца сделалась достоянием всего еврейского народа». Повесть предельно (и, очевидно, умышленно) упрощена и фабульно, и сюжетно: «просветившийся», то есть получивший русское образование молодой человек возвращается в родное местечко, чтобы открыть школу, и встречается там с разными людьми. Это произведение точно укладывается в каноны русской разночинно-народнической прозы, неслучайно оно появилось в русском журнале при содействии В. Короленко и ему посвящено. Вероятно, восторг критиков был вызван не только грустным сочувствием автора нищему, но великому духом меламеду , непреклонно отрицающему любое знание, кроме традиционно еврейского, не только симпатией к полицейскому чиновнику, который делается «жидомором» вопреки своему «доброму сердцу», по требованию начальства и «казенных бумаг», но и особой поэтикой народнической прозы, впервые последовательно и мастерски примененной русско-еврейским писателем. Эта поэтика, однако, уже исчерпала себя и на русской почве, у нее не было никакого будущего и в русско-еврейской литературе, и нет ничего удивительного, что и повесть, и ее автор были скоро забыты.

Новый период в русско-еврейской литературе начинается в 1897 г. с появлением в августовской книжке «Русского богатства» рассказа «Портной» (с подзаголовком «Из еврейского быта») С. Юшкевича. Появление еврейского рассказа в журнале русских народников, печатавшем таких писателей, как И. Бунин и Л. Андреев, М. Горький и А. Куприн, было знаменательным: в предреволюционные десятилетия русско-еврейская литература впервые обратила на себя внимание русской читающей публики, еврейская тема все чаще и острее звучит в беллетристических произведениях на страницах русской периодики. Интерес и реакция критики на русско-еврейскую литературу не всегда были сочувственными: во второй половине 1900-х гг. звучали голоса о засилии евреев в русской литературе, причем имелись в виду как писатели русско-еврейские, так и русские литераторы еврейского происхождения. Становление как политического сионизма (1-й Сионистский конгресс, 1897), с одной стороны, так и русского революционного движения - с другой, привело к усилению социальных и политических мотивов в литературе и к резкому размежеванию литераторов по этим мотивам. В эстетическом плане русско-еврейская литература вслед за русской (от которой, как и в предыдущие периоды, она продолжала находиться в художественной зависимости) пережила своего рода модернистскую революцию. Этот период в русской культуре получил название «серебряного века»; русско-еврейская литература начала 20 в. также переживала расцвет. Все эти явления отразились в обширном, многоплановом, отчасти противоречивом творчестве С. Юшкевича. Впервые русско-еврейский писатель поднялся над утилитарными задачами обличения и апологии, ощутил себя художником, который не заботится о том, какое толкование может быть дано его произведениям в широком контексте национального и религиозного противостояния «еврей - нееврей». Как точно заметил В. Ходасевич , главный предмет и цель Юшкевича - изображение человеческого страдания; судьба еврейского народа в России волновала его не только сама по себе, но и, вероятно, как средоточие мирового и особенно российского страдания. «Ассимилированный бытописатель распада» (по определению И. Цинберга), Юшкевич изображал разрушение традиционной семьи, мировосприятия, социальных структур (уже с первого значительного произведения, повести «Распад», написанной в 1895–97 гг., опубликованной в 1902 г.) и «плоды» этого разрушения: крупную еврейскую буржуазию, пролетариат, проституток, уголовников и моральных выродков. Нередко это вызывало возмущение читателей и театральных зрителей (особенно в связи с постановками пьес «Деньги», 1907, и «Комедия брака», 1909) и даже прямые обвинения в антисемитизме. Мотив еврейского самоненавистничества был также впервые открыт Юшкевичем. Среди созданных им новых еврейских характеров есть и сильные личности, борцы, исповедующие различные политические убеждения, в том числе и сионистские (сам писатель сионистом никогда не был). Юшкевич ввел в русско-еврейскую литературу элемент грубой чувственности, эротики (по-видимому, впервые в новых еврейских литературах), предвосхитив в этом И. Бабеля, а в Идиш литературе - О. Варшавского и И. Башевиса-Зингера . Предшественником Бабеля он был и в первых удачных попытках подлинно художественного (а не механического, как до него) воспроизведения интонационных, лексических и синтаксических особенностей речи на идиш средствами русского языка. В творчестве Юшкевича наряду с удачами есть и явные провалы (так, он едва ли овладел приемами символистского письма в прозе и в драме). Однако переход от своеобразного бытописания к сатире (в изображении «победителей», «хозяев жизни»), граничащей с гротеском и эстетикой уродства, оказался в высокой степени плодотворным: в этом ключе написаны его лучшие произведения - роман «Леон Дрей» (1908–19) и повесть «Эпизоды» (1921), - открывавшие новые перспективы в русско-еврейской литературе. Вообще все развитие русско-еврейской литературы в этот период связано с опытами и достижениями Юшкевича.

Вторым по значению писателем в эти годы был Д. Айзман , также впервые опубликовавшийся в «Русском богатстве», но четырьмя годами позже. Как и Юшкевич, он был сначала близок к М. Горькому, печатался в его литературных сборниках и в издательстве «Знание», сочувствовал социал-демократам, воспевал революцию, но после 1907 г. стал искать иных тем и средств выражения: социальное уступило место личному, сугубо реалистическая манера письма - модернистской (символистской). Как и Юшкевич, он часто обращался к общерусской, нееврейской тематике. Айзман - еврейский писатель все же преобладал в нем над русским; его герой - это, как правило, ассимилированный еврей-интеллигент, потерявший связь со своим народом, влюбленный в Россию и отвергаемый, отталкиваемый ею. Отсюда повторяющийся и характерный для Айзмана образ русского еврея в эмиграции, страдающего от ностальгии и мечтающего о возвращении на родину. Мотив этот специфически айзмановский, наиболее же общим мотивом для всей русско-еврейской литературы рассматриваемого периода были русско-еврейские взаимовосприятие, взаимоотношения, взаимодействия, часто в самом трагическом их проявлении - погроме (например, рассказ Айзмана «Сердце бытия», 1906, и его повесть «Кровавый разлив», 1908). Как мастер слова Айзман превосходит Юшкевича. Его проза, более ровная, чистая и отделанная, большей частью нейтральная (даже до перелома 1907 г.) политически и идеологически, - одна из вершин русско-еврейской литературы; недаром критики называли Айзмана «еврейским Чеховым». Главное стилистическое открытие Айзмана - виртуозное воспроизведение русской речи полуобразованного, еще неуверенно себя чувствующего в русской языковой стихии еврея; в этом он, как и Юшкевич, прямой предшественник Бабеля. Айзман писал и для театра, его пьесы пользовались известностью; одна из них, «Жены», ставилась на столичных сценах (в Александрийском театре в Петербурге, 1909, в Малом театре, 1910). Страстность Юшкевича и его дар сатирика Айзману были чужды; он мягок, лиричен и даже чуть сентиментален, и это в какой-то мере объясняет неизменную благосклонность к нему как читателя, так и критики. Впрочем, иногда он умел быть почти беспощадным к своим персонажам - и тогда рождались характеры особенно интересные, как Макс Солнцев, он же Моисей Зоншейн в рассказе «Редактор Солнцев» из одноименного сборника (издан посмертно в 1926 г.).

Рассказы и очерки М. Рывкина (см. выше), составившие сборник «В духоте» (выдержал несколько изданий, первое - в 1900 г.), представляют в русско-еврейской литературе традицию психологической прозы чеховского типа, предмет изображения которой - замкнутый мир местечка . Созданный позже роман о Велижском деле «Навет» (1912) был первым в русско-еврейской литературе опытом модернистского исторического романа и получил положительную оценку И. Цинберга. Если Рывкин принадлежал к еврейской литературе (на русском языке и на идиш) полностью, то А. Свирский начинал в 1892 г. как русский литератор и около десяти лет к еврейской теме не обращался (возможно, потому, что в юные годы он ушел от еврейства, приняв православие). В 1900–1910-х гг. вышли три сборника его рассказов о еврейской бедноте; в конце 1920-х гг. один из русских критиков, рецензировавший десятитомное собрание сочинений Свирского, отмечал, что во всем его творчестве наибольшую художественную ценность представляют именно еврейские рассказы. Они написаны в духе раннего Горького (несколько романтизированное бытописание социального «дна»). И в советское время, когда русско-еврейская литературная деятельность почти замерла, Свирский частично остался в рамках русско-еврейской литературы: даже его последнее произведение, автобиографический роман «История моей жизни» (1929–40), обнаруживает очевидную двойственную принадлежность - к типично русскому жизнеописанию 20 в. (по типу горьковской автобиографической трилогии), но, в то же время, и к традиции русско-еврейской автобиографической прозы (Леванда, Богров, Бен-‘Амми). К горьковскому направлению был близок и А. Кипен , у которого не так много произведений, относящихся к русско-еврейской литературе, но его вклад достаточно весом. Так, в рассказе «Ливерант» (1910) представлен совершенно новый еврейский характер - сильный, независимый, активно реагирующий на всякое унижение и добивающийся успеха; Арон Гец, герой рассказа, - прямой предшественник бабелевских персонажей. В известной мере Кипен предвосхищал и язык бабелевских диалогов. В замечательном рассказе «Иже еси на небеси» (еженедельник «Еврейский мир», 1910, №3), замеченном и тонко прокомментированном С. Ан-ским, в русско-еврейскую литературу вводится проблема детей и подростков в обрусевших семьях: «колыбельная ассимиляция» (выражение Ан-ского) толкнет их в дальнейшем на путь отступничества, крещения. Трагедия крещения в неожиданном ракурсе представлена в пьесе О. Дымова , деятельность которого в русско-еврейской литературе была весьма недолгой (для него это был мост от русской словесности к еврейской на идиш). В пьесе «Слушай, Израиль!» (1907), изображающей зверства и ужасы погрома, главный сюжетный ход состоит в том, что молодой человек, убитый погромщиками, оказывается тайным выкрестом (он принял христианство, чтобы поступить в университет); когда это обнаруживается, раввин отказывает отцу убитого в еврейских похоронах. Главным же предметом изображения оказываются страдания отца, «нового Иова ». Примечательно, что этот на редкость удачный ход был заимствован Дымовым у Свирского, который в цикле «Вечные странники (Записки коммивояжера)» («Еврейская жизнь», 1904, №10) показал ту же коллизию, только не связанную с погромом.

Этот период был временем наивысшего расцвета русско-еврейского книгоиздания и периодики. Выходило более 60 одних только повременных изданий. Сложилась школа еврейской культурологии, историографии, литературной критики; наиболее яркие и известные ее представители - Ю. Гессен, Ш. Гинзбург, П. Марек , А. Горнфельд, И. Цинберг; все они писали для широкой публики, то есть были не только учеными, но и литераторами. Беллетристические отделы периодики постоянно пополнялись новыми именами, часть из них вскоре исчезала, некоторые литераторы продолжали печататься, и за журнальными публикациями выходили отдельные издания и даже собрания сочинений. Среди последних - Л. Корнман (псевдоним Кармен, см. Р. Кармен), но прежде всего - Н. Осипович , создавший совершенно новый для русско-еврейской литературы характер - черноморский рыбак-еврей, здоровый, сильный и бесстрашный, ни в чем не схожий с хилым и робким местечковым обывателем («У воды»). Осипович был художником лирического по преимуществу склада, писавший и природу, и своих героев с любовью и «неистребимой верой в будущее, непоколебимым идеализмом» (А. Горнфельд). Из промелькнувших в русско-еврейской литературе имен привлекает внимание А. Кацизне (стал затем довольно известным представителем литературы на идиш).

Период «молчания» в русско-еврейской литературе длился до второй половины 1960-х гг., по сути, до возрождения сионизма в Советском Союзе и начала репатриации в Государство Израиль. Пробуждение национального сознания, кратковременное или устойчивое, само по себе еврейского писателя не рождает. Поэтому нельзя отнести к русско-еврейской литературе ни П. Антокольского с его стихотворением «Не вечная память» (1946), ни Б. Слуцкого с его большим циклом «еврейских стихотворений», ни В. Гроссмана с его удивительной мощи «еврейскими главами» из «Жизни и судьбы» и «Все течет...», ни даже теплых ностальгических воспоминаний, появившихся в период «оттепели» (автобиографические /полностью или частично/ повести и романы о еврейском детстве: трилогия «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн , 1956–61; «Мальчик с Голубиной улицы» Б. Ямпольского, 1959; «В начале жизни» С. Маршака, 1961; «Семья из Сосновска» С. Брука, 1965, и другие), - все это писатели русские. К русско-еврейской литературе трудно также отнести произведения, появившиеся в конце 1960-х гг. - 1970-х гг., посвященные еврейской тематике: повести М. Гроссмана «За пределами разума» (1968) и Д. Галкина «Цимбалисты» (1970), роман А. Рыбакова «Тяжелый песок» (1978) и другие.

Русско-еврейская литература периода, продолжающегося и в 1990-е гг., созревала в подполье и появлялась на свет, в основном, в Израиле, после отъезда автора из Советского Союза или при подготовке к отъезду, который иногда затягивался на долгие годы из-за отказа (см. Самиздат ; см. также Советский Союз ; Русская литература в Израиле). Крупнейший русско-еврейский писатель, поселившийся вне Израиля, - Ф. Горенштейн (1932–2002; жил в Берлине). Его философская, чрезвычайно емкая и «густая» проза и драматургия принадлежат, однако, России и христианству в не меньшей, а быть может, и в большей мере, нежели еврейству и иудаизму . Что же касается территории бывшего Советского Союза, то процесс формирования нового поколения русско-еврейских писателей еще только начинается. Убедительно и веско заявил о себе лишь Г. Канович , высокопрофессиональный прозаик, глубоко укорененный в еврействе. Обратила на себя внимание и Дина Калиновская (урожденная Дора Берон; 1934–2008) повестью «О, суббота» (1980; сначала была опубликована в переводе на идиш в «Советиш Геймланд» , 1975, №2–3, под названием «Старые люди»), рассказами «Из Фридкиных историй» (1985, в переводе на идиш в «Советиш геймланд», 1976, №6), «Рисунок на дне» (1985) и другие.

ОБНОВЛЕННАЯ ВЕРСИЯ СТАТЬИ ГОТОВИТСЯ К ПУБЛИКАЦИИ

Каждый взрослый начинал свое знакомство с литературой еще в детстве, листая красочные книги сказок. Конечно, во взрослой жизни сказки уступают место романам и повестям, но сюжеты любимых сказок остаются в памяти на долгие годы. Увлеченные сказочными событиями, дети с раннего возраста учатся понимать разницу между добром и злом, выходить из непростых ситуаций и знакомятся с миром, в котором им предстоит жить. Но все это можно найти далеко не в каждой книге и не у каждого автора, ведь поместить в простую форму глубокий смысл может только человек особого таланта, которых за всю историю было не так уж и много. Сказочников-евреев было и того меньше, однако вклад каждого в передачу и сохранение еврейских традиций и мировоззрения нельзя переоценить.

Трудно определить, когда среди евреев появилась традиция рассказывать сказки, однако, наиболее древними сказками, серьезными, духовными и ценными можно назвать агадический мидраш. Эти давние поучительные истории послужили основой многим известным нам сказкам и до сих пор занимают умы детей и взрослых. Источником сюжетов и героев таких рассказов служила устная Тора, но со временем рассказы видоизменялись, дополнялись или же сокращались, не отходя, тем не менее, от своей первоначальной сути. Евреи не только рассказывали и пересказывали сказки, а и собирали их и записывали. В каждой семье велись рукописные сборники, которые передавались через поколения.

Первым печатным изданием и по сути сборником всех устных и самописных сказок еврейской культуры является книга «Майсе-бух», вышедшая в свет в самом начале XVII столетия. Издателем, а возможно и собирателем этих произведений, выл Яаков бен Авраам Полак, которого едва ли можно назвать еврейским сказочником. Однако его труд стал крупнейшим событием для еврейской литературы того времени и питал всю еврейскую беллетристику вплоть до XVIII столетия. Кто был автором описанных в книге сказок и когда они были написаны определить невозможно, но их источником могли быть как талмудические тексты и мидраши, так и средневековые сказания и легенды, обросшие европейским фольклором.

Издание «Майсе-бух», 1602 год.

Бережно передаваясь из уст в уста, многие сюжеты сказок настолько жизненны, что актуальны и в современном мире. Эта книга была переведена в XIX веке на немецкий язык, а в ХХ веке была выпущена на иврите. К сожалению, на русский язык книгу так и не перевели, однако многие сказки, вошедшие в нее можно свободно найти на русском.

В период между средневековыми изданиями еврейских сказаний и началом процветания еврейской литературы в конце XIX столетия, судьба еврейских сказок находилась в руках хасидов и их учеников, которые продолжили агадическую традицию и донесли сюжеты неизмененными вплоть до позапрошлого века. Хасидские сказки – яркий пример еврейской словесности. «Велв и Ривка», «Зеркало богача» и другие – все они чрезвычайно выразительны и остроумны. Однако выделить авторство определенного человека той или иной сказки все еще не представляется возможным, поэтому вплоть до конца девятнадцатого века все написанные и пересказываемые сказки считаются народными.

Детские писатели конца XIX -начала ХХ века

С развитием письменности и науки еврейская сказка перестает быть исключительно народной. Рассредоточенность евреев по всему миру не мешает развитию еврейской литературы, в том числе и детской. Великий еврейский писатель, классик еврейской литературы на идише Ицхок-Лейбуш Перец также писал сказки, однако в необычном на тот момент стихотворном формате. Сборник «Рассказы и сказки» авторства Ицхока-Лейбуша, который был выпущен незадолго до начала Второй Мировой Войны, внес свою ценную лепту в жанр еврейской сказки и служил вдохновением для евреев-сказочников будущего.

Самуил Яковлевич Маршак (1887-1964)

Еще одним сказочником-евреем, который вывел еврейские сказания из тени и познакомил с еврейской мудростью через свои произведения весь мир, был Самуил Яковлевич Маршак. Интересным фактом является то, что фамилия «Маршак» не что иное, как сокращение от еврейского слова «מהרש "ק ‎» (Наш учитель рабби Аарон Шмуэль Кайдановер). И Самуил Яковлевич принадлежал к потомкам великого и мудрого раввина и талмудиста. Не может быть случайным то, что писатель всю жизнь остро переживал за духовную составляющую еврейских традиций, это объясняет глубину души писателя и умение тонко передать емкий смысл парой слов. Маршак писал стихотворения на библейские темы, а в 1911 году даже совершил путешествие в Эрец Исраэль и жил в палатке под Иерусалимом. Духовная тяга к своей культуре отразилась и в его детских произведениях. По сюжетам его таких милых и простых сказок красной линией проходят уважение и любовь к людям, равноправие людей всех рас и оттенков. Как и в давние времена, искусный сказочник, благодаря аллегориям, полутонам и ярким примерам, воспитывает детские души и прививает высокие моральные ценности. Маршак своим творчеством вывел еврейскую сказку на новый – мировой – уровень, ведь его книги и сборники были переведены на многие языки мира и вошли в мировую классику.

Саша Черный (1880 – 1932)

Другом и идейным товарищем Самуила Маршак был еще один еврейский детский писатель, украинец по происхождению - Саша Черный. Он, также как и Маршак, писал остроумные стихотворения для детей в легкой и немного шутливой форме, именно так что бы детям было не сложно понять те простые истины, которые были в них заключены. Жизнь поэта и писателя была далеко не легкой, он не боялся писать произведения, которые не проходили цензуру, из-за чего одно время не принимался в обществе, а также создал себе немало проблем с властями и издателями. Однако он оставил внушительный след в детской еврейской литературе, благодаря таким сказкам как «Белка мореплавательница» и «Кошачья санатория», отражавшие прозу жизни того времени. Яркие персонажи и красочные события – отличительная черта творчества Александра, а содержание сказки достаточно непростое, делая эти детские забавные и ироничные истории интересными и взрослым.

Корней Иванович Чуковский (1882-1969)

Корней Иванович Чуковский (настоящее имя Николай Васильевич Корнейчуков) был незаконнорожденным сыном Эммануила Соломоновича Левенсона. Отец не признал его, и это лежало тяжким грузом в душе писателя всю его жизнь. Однако это не помешало Чуковскому реализовать свой талант и стать яркой звездой на небосводе мировой литературы, и еврейской в частности. Он был не только публицистом, критиком, переводчиком и журналистом, но и непревзойденным автором детских сказок. Его сказки с удовольствием читают родители детям и сегодня. «Айболит», «Муха-Цокотуха» и «Мойдодыр» - сказки, которые прошли испытание временем и стали настоящей классикой детской литературы и несут в себе серьезный взрослый посыл, не смотря на его аллегорическую форму.

Достойными деятелями в сфере детской литературы начала двадцатого века также являются Шломо Гилельс (1873-1953) и Пинчевский Михаил Яковлевич (1894-1955), которые писали детские повести и рассказы на иврите и идише. Эти писатели вывели жанр еврейской сказки на новый уровень, придавая содержанию сказок еврейский окрас не только лишь используя язык, но и открыто используя в репертуаре еврейские традиции и культуру. Это было началом выхода современных еврейских сказок из тени других национальностей и избавление от флера ассимиляции.

Еврейские сказочники в СССР

Творчество еврейских сказочников на территории Советского Союза носило оттенок послевоенного времени, герои сюжетов отражали советский идеал морали, как того требовала цензура. Но второстепенные герои и сюжетные повороты часто перекликались с уже известными в агадической традиции рассказами. Оборачиваясь назад, можно сказать с точностью, что это было не случайным, а даже вполне продуманным ходом авторов детской литературы того времени. Ярким примером этому может служить творчество детской писательницы и поэтессы середины двадцатого века Эммы Эфраимовны Мошковской.

Эмма Эфраимовна Мошковская (1926-1981)

В самом начале своего становления, как писателя, Эмма Эфраимовна получила одобрение Маршак, и выпустила свой первый сборник стихов «Дядя Шар», который просто дышит оптимизмом и свежестью. Каждый новый стих учит ребенка любить жизнь и людей вокруг, в простых формах рассказывает о правилах поведения и «что хорошо, что плохо». При этом, особенно ценным можно назвать то, что герои ее стихов и сказок показывают на своем примере, что опускать руки не стоит никогда. Не тому ли нас учат и множество давних еврейских сказок, основанных на мидраше и агадической части Торы?

Самобытность ее рассказов и стихотворений нашла отклик в детских душах того времени и продолжает занимать умы детей и сегодня. И это не удивительно, ведь произведения сюжеты она излагала детским непосредственным языком, будто бы их писал сам ребенок. Выбрав такой незатейливый детский язык изложения, Машковская вовсе не отказалась от глубокого смысла и емкого содержания произведений. Ярким примером ее несомненного таланта может служить стих «И мама меня простит»:

Я мамy мою обидел,
Тепеpь никогда-никогда
Из домy вместе не выйдем,
Hе сходим с ней никyда.

Она в окно не помашет,
И я ей не помашy,
Она ничего не pасскажет,
И я ей не pасскажy...

Возьмy я мешок за плечи,
Я хлеба кyсок найдy,
Hайдy я палкy покpепче,
Уйдy я, yйдy в тайгy!

Я бyдy ходить по следy,
Я бyдy искать pyдy
И чеpез бypнyю pекy
Стpоить мосты пойдy!

И бyдy я главный начальник,
И бyдy я с боpодой,
И бyдy всегда печальный
И молчаливый такой...

И вот бyдет вечеp зимний,
И вот пpойдёт много лет,
И вот в самолёт pеактивный
Мама возьмёт билет.

И в день моего pожденья
Тот самолёт пpилетит,
И выйдет оттyда мама,
И мама меня пpостит.

Это короткое и простое произведение цепляет за живое как детей, так и их родителей, ведь описывают знакомые чувства каждого читателя, открывая их новый смысл. По мотивам сказок Машковской были сняты полюбившиеся нам мультфильмы, на ее стихи были написаны песни, что значило всеобщее признание таланта писательницы.

Достойными внимания детскими писателями-евреями той же эпохи можно назвать Виктора Моисеевича Вождаева (1908-1978) и Яна Бжехова (1898-1966), которые писали серьезные и строгие детские сказки, более жестко воспитывая в детях нравственность, ответственность и уважение к ближним. Сказка Вождаева «Об Иване-царевиче и Сером Волке», наверное, самое популярное его произведение среди детей. История о том, как царевич Жар Птицу искал, действительно будоражит воображение и учит читателей упорству и находчивости. Польский поэт и детский писатель Ян Бжехов прославился же благодаря своим сказкам «про пана Кляксу». Главный герой этих рассказов – Адам Нескладушка - во многом близок каждому ребенку, чем и объясняется успех этих творений по всему миру.

Борис Владимирович Заходер (1918-2000)

Отдельно стоит упомянуть Бориса Владимировича Заходер – детского писателя, поэта и сценариста. Он родился в Бессарабии, однако большую часть своей жизни прожил в России. Заходер писал в оригинальном, очень своеобразном стиле, который нашел громкий отклик аудитории, как детской, так и взрослой. Его сюжеты содержат сказочную прозу, пропитанную философией и лирикой. Наиболее популярные и интересные его произведения были экранизированы, такие как «Кит и Кот», «Сказка про доброго носорога» и «Птичка Тари». Эти добрые и светлые мультфильмы и сейчас смотрятся с легкостью и достаточно актуальны в современном обществе.

Рахиль Баумволь (1914-2000)

Действительно ценным качеством детского автора сказок является его умение привлечь и удержать внимание ребенка, именно таким талантом обладала израильская сказочница Рахиль Баумволь. Она родилась в Одессе, однако при первой возможности репатриировалась в Израиль. Самые успешные сказки были написаны ею в Советском Союзе, такие как «Клетчатый гусь», «Самый большой подарок», «Друг в кошельке». Героями этих теплых и поучительных рассказов чаще всего становились лесные звери, аллегорией описывая самобытность советского времени. Писательница прививала через свои сказки детям доброту, взаимопонимание и гуманность – именно те качества, которые в послевоенное время были самыми ценными в людях. Для примера можно взять отрывок ее остроумной сказки: «Почему ты весь из долек?» – спросила девочка апельсин. «Для того, чтобы ты могла со всеми поделится. «А почему ты, яблоко, без долек? Чтобы я могла съесть тебя целиком? Нет, – ответило яблоко, – чтобы ты могла целиком отдать меня» . За свой долгий писательский путь Рахиль не отступала ни на шаг от своего самоопределения как еврейской писательницы. Она отстаивала свою национальную идентичность и, до 1940-го писала исключительно на иврите. Неспроста в конце ее творческого пути, критики называли писательницу «хранительницей еврейского слова». Не смотря на действительно не простой писательский путь, Баумвиль все же осталась верна своей манере писания и бескомпромиссному характеру.

Евреи-сказочники ХХ века

За пределами Советского Союза развитие еврейской сказки проходило более свободно. Рассредоточенные по всей Европе писатели выводили еврейскую литературу из тени.

Лейла Берг (1917-2012)

Лейла Берг была одной из ярчайших писателей книг для детей, и в то же время ярой заступницей прав ребенка. Эти два жизненных призвания она реализовала в полной мере, а также оставила ценный след в детской литературе. Наиболее популярными ее сказками можно назвать коротенькие рассказы об автомобильчике по прозвищу «Малыш», которые рассказывают детям о приключениях доброго и честного героя, который легко и не принужденно переживает сложные ситуации, никогда не падая духом. Еще одной популярной детской книгой сказок Лейлы является «Приключения Ломтика». Эта книга предназначалась для школьников детей, ведь на примере ее героев раскрывается множество сложных морально-этических вопросов, на которые пород даже взрослые не знают ответа.

Лейла Берг по праву считается одной из лучших детских писательниц современности. Полезными и познавательными для каждого ребенка будет ее серия рассказов «Шпицы» и книжка для совсем маленьких «Паровоз. Утята. Рыбка», которые принесли писательнице премию The Eleanor Farjeon Award.

Мирьям Ялан-Штеклес (1900-1984)

Оригинальной манерой изложения детской прозы обладала израильская писательница Мирьям Ялан-Штеклес. Ее фамилия не что иное, как аббревиатура от имени своего отца, Иегуда Лейб Ниссан. Эта израильская писательница с самого детства была знакома с еврейскими традициями и еврейской культурой, несмотря на то, что родилась еще в Российской империи. Именно это повлияло на ее стиль и манеру написания детских сказок, которые пестрят яркими персонажами и захватывают агадическими сюжетами. Ее произведения «Жизнь и слова» (Хаим Ve-Milim), «Бумажный мост» (Гешер Shel Niyar) и «Две легенды» (Shtei Agadot) поражают глубиной своего понимания детских переживаний и проблем, а так же философским смыслом. Наверное, именно это сделало ее произведения действительно популярными в Израиле и за его пределами, а сама писательница стала лауреатом премии Израиля по литературе.

Еврейский народ всегда был богат на талантливых и успешных мировых деятелей. И детская литература лишь одна из сфер их реализации. Многогранность и глубина еврейских сказок не была утеряна, не смотря на тысячелетия ассимиляции евреев, и сегодня каждый еврейский ребенок может впитывать знания своего народа через современные сказки и детские рассказы.

Хотите получать рассылку прямо на электронную почту?

Подпишитесь, и мы будем присылать Вам самые интересные статьи каждую неделю!