ЧЕРНАЯ МЕСТЬ

Переполненный зрительный зал совхозного клуба гудел как улей, а народ все подходил и подходил. У сцены на некрашеной скамейке, низко надвинув на лоб вылинявшую косынку, съежившись, сидит немолодая женщина. На лице ее - безысходное горе, взгляд глубоко запавших глаз безучастен ко всему окружающему.

Когда мы вышли с председателем сельского Совета на сцену и сели за покрытый красной плюшевой скатертью стол, шум сам по себе стих, установилась такая тишина, что было слышно, как на улице говорило радио.

Начинать будем, Иван Сергеевич, - спросил меня председатель, - вам предоставить сначала слово?

Пожалуйста, - согласился я, - как хотите.

Прошу внимания, - обратился председатель к сидящим в зале, хотя и без того все внимательно смотрели на сцену. - Слово предоставляется следователю товарищу Егорову. Он расскажет, что произошло в нашем селе много лет назад.

Прошу соблюдать тишину.

Когда я поднялся, чтобы рассказать о происшествии, о том деле, которое расследовал, и ради чего сюда приехал, я все еще не решил: делать ли мне информацию или предложить самой виновнице выступить первой. Женщина же сидела по-прежнему, не изменив позы.

Мне думается, товарищи, - начал я, - что об этом событии лучше расскажет вам сама Ефросинья Носова, а если возникнут какие вопросы, то я на них отвечу.

Зал напряженно молчал, как бы обдумывая мое предложение и решая, что правильнее: следователя послушать или пусть покается сама виновница. В зале началось движение, послышался шепот, говор, а затем из глубины рядов раздался высокий, переходящий на крик голос:

Пусть сама расскажет, змея!

И сразу все зашумели, зашевелились. Женщина медленно поднялась, распрямилась, как бы готовая ко всему:

Что мне рассказывать. Нет мне пощады, люди. Преступница я!

Случай был редким; вот уже более двух месяцев не только в селе, но и в области о нем говорили при встречах и, как часто бывает, он обрастал новыми подробностями.

Все закружилось с того августовского дня, когда в Степноградском кооперативном техникуме начались приемные экзамены. Девчата и парни жались к стенкам в коридоре, но застенчивость и робость все же не помешала им установить те быстрые и совершенно неожиданные знакомства, которые так легко возникают в подобных ситуациях.

Люда Домберг пришла в техникум на первый экзамен по русскому языку одной из последних, когда почти все уже сидели по трое за столами, а преподаватель что-то оживленно, но вполголоса обсуждала со своим ассистентом у окна.

Как ни старалась Люда зайти тихонько, но дверь скрипнула, и к ней обернулось сразу несколько голов. Паренек, сидевший ближе всех к двери, сразу пододвинулся на скамье, освобождая новенькой возле себя место и всем выражением лица приглашая ее сесть рядом с ним.

Люда неторопливо обвела взглядом класс, только краешком губ улыбнулась парню, как бы говоря: «Да погоди ты!» и, увидев свободное место в первом ряду у окна, направилась через класс.

За столом, куда подошла Люда, сидела только одна девушка, она сосредоточенно читала, не обращая внимания на появившуюся соседку. Люда заглянула через плечо и увидела, что та принесла с собой «Грамматику русского языка».

Не поворачивая головы, а только скосив влево глаза, Люда внимательно оглядела соседку. Вдруг ее лицо против воли стала заливать краска смущения - девушка была очень похожа на ее старшую сестру Наташу: такие же пепельные светло-пушистые волосы, легкими волнами спадающие на плечи, большие голубые глаза и даже в наклоне головы немного вправо было что-то знакомое. Казалось, что Люда всегда видела эту девушку и давно с ней знакома.

Непонятное влечение к незнакомке не оставляло Люду до конца экзамена. После экзамена они познакомились и разговорились. Новую подружку Люды звали Аней.

А когда вскоре весь коллектив техникума выехал на сельхозработы в подшефный совхоз, девушки подружились по-настоящему.

Как-то раз Аня и Люда задержались на стане. Возвращались вдвоем. Стояла золотая осень, теплые сумерки опускались на землю.

Что-то у тебя сегодня настроение неважное, - сказала Люда подружке.

Да знаешь, маму вспомнила, вот и загрустила немножко. Она у нас очень хорошая, только живем неважно: отец у нас пьет... Я в семье была третья. Алексей, брат, в армии служит, Оксана работает в нашем же совхозе, есть и еще двое младших. Сегодня девочки говорили, что после совхоза домой собираются, а мне что-то неохота: кроме мамы никто там и не ждет...

Аня замолчала и задумалась, а Люда тоже решила так же откровенно рассказать о своей жизни.

А моя мама, - тихо начала она, - с тремя осталась. Отца я совсем не помню, да и мама не любит говорить об этом: уехал и уехал. Но она очень переживала, что я вроде бы не его дочь оказалась, по наговорам. Помнишь, я тебе говорила, что ты на мою сестренку Наташу похожа? Ты прямо копия ее. У меня есть две сестры - Наташа и Оля, обе они беленькие, как ты, и мама блондинка и папка, говорят, был блондин, а я вот черная, как галка, родилась. Как в народе говорят: ни в мать, ни в отца, а в прохожего молодца, - горько улыбнулась Люда.

Мама с папкой разошлись, - продолжала Люда, - и она нас одна воспитывала, замуж больше не выходила. Натка педучилище закончила и уехала в Красноярский край, вышла замуж, а Оля сейчас у тетки на Кавказе живет. Мы с мамой вдвоем остались. Живем теперь неплохо, а раньше всякое бывало.

Девушки снова замолчали, видимо, каждой из них не хотелось ворошить неприятное.

Незаметно подошли к селу. А в общежитии все вверх дном.

Люда, Аня! Где вы ходите? Утром едем домой!

Через день Люда была дома, и мать не знала, чем ее получше покормить и куда посадить.

Да, мама, я совсем забыла тебе рассказать, - как-то начала разговор Люда, - у нас на курсе есть девочка Аня, вылитая наша Натка - такая же беленькая, и глаза, и губы, к даже растерялась, когда ее увидела.

Что с тобой, мама, - вскрикнула Люда испуганно, увидев, как мать побледнела и молча смотрит на нее.

Ничего, Людочка, с сердцем, видимо, что-то. А откуда она эта девушка? - спросила мать, когда через минуту пришла в себя.

Из Благовещенского района, живут они в каком-то совхозе, семья у них большая, зовут ее Аней, она еще говорила, что ей домой неохота ехать. А почему, мама, ты так побледнела?

Это, доченька, мое старое горе, я тебе когда-нибудь расскажу, постарше будешь, - сказала мать и глубоко вздохнула. - Ты в кино собралась? Иди, а мне надо скотину прибрать.

Люда ушла, а Фрида Ивановна, ее мать, присела и задумалась. Открылась старая душевная рана, которая иногда заслонялась кучей дел и житейских забот. Но время от времени неотвязчивая мысль вновь и вновь возвращала ее к далекому прошлому, когда у нее, молодой и красивой женщины, рухнула вся радость в жизни, распалась семья, ушло счастье. Вопиющая несправедливость, с которой она никогда не могла смириться, оказалась сильнее ее любви и власти над собой и своей судьбой.

После случайного разговора с дочерью Фрида Ивановна долго не могла успокоиться. Ею овладело беспокойство, которое она не могла погасить, и, когда Люда возвратилась из клуба, сама завела разговор.

Людочка, а сколько лет этой Ане, про которую ты говорила, и где она родилась?

Тоже в сорок седьмом, только не знаю где. Аня говорила, но я забыла.

А в нашем районе они не жили?

Не знаю, мама.

Ты пригласи ее, Люда, к нам на каникулы, пусть погостит. Ты же говорила, что они неважно живут, а нам она не помешает.

До самого отъезда Люды в техникум прежнего разговора не возникало, но девушка заметила, что мать часто задумывается и порой даже отвечает ей невпопад. Провожая дочь на автобус, Фрида Ивановна еще раз напомнила ей, чтобы она пригласила Аню погостить на время зимних каникул.

Все оставшиеся дни Фрида Ивановна ходила в ожидании какого-то важного события. И все же, как ни ждала, приезд девушек просмотрела. Когда в дверях появилась сияющая Люда, а за ней и Аня, Фрида Ивановна растерялась.

Встречай гостей, мамочка, - крикнула с порога Люда. - Что же ты молчишь?

Фрида Ивановна, не отрывая глаз, смотрела на Аню. Казалось, что она лишилась дара речи.

Аня, ты какого числа родилась? - едва сумела сказать через силу Фрида Ивановна.

Теперь уже сомнений не было. Перед ней была ее дочь.

Мама, они тоже в нашем районе...

Люда не договорила и увидела, как мать медленно подошла к Ане, протянула к ней обе руки, взяла ее за голову, как бы еще раз внимательно вглядываясь в лицо, а затем порывисто притянула к себе и, захлебываясь от внезапно прорвавшихся слез, с криком: «Доченька моя, доченька!» стала целовать ее, а потом неуклюже повалилась на пол.

А, входите, входите. Я сейчас только хотел вам звонить, - обрадовался прокурор, когда я зашел к нему. - Необычный, редкий случай. Уж чего я на свете насмотрелся, но такого еще не бывало. Сегодня в нервное отделение нашей больницы привезли агронома из совхоза Фриду Ивановну Домберг. Говорят, она опознала в одной девушке родную дочь, которую якобы ей кто-то по злому умыслу подменил лет пятнадцать назад в роддоме. Ко мне из совхоза целая делегация приходила, требуют наказания виновной. Знаете, как в селе? Уверяют, что все было сделано умышленно. Отправляйтесь в больницу и хорошенько с ней побеседуйте. А то, что же получается? Выходит, она раньше чужого ребенка воспитывала? Вот вам заявление, петиция общественности, письмо председателя сельсовета...

Так необычное дело оказалось в моем производстве. Поразмыслив, я решил начинать со встречи с Домберг.

Фрида Ивановна оказалось женщиной лет за сорок, роста среднего, с легкой проседью в белокурых, немного вьющихся волосах. Она еще сохранила былую привлекательность. Мы поговорили вначале на отвлеченные темы, а затем перешли к основному.

В роддоме я встретила женщину из нашего села по имени Фрося. Работала она у нас акушеркой, была смазливой и шустрой, и все шутила, что замуж никогда не выйдет. А потом мы узнали: оказывается, она в положении и ждет ребенка. Люди поговаривали, что отец ребенка мой брат Яков, но тот все отрицал. А вскоре Фрося уехала в райцентр и стала там работать.

При первой же встрече она так холодно ко мне отнеслась, что мне даже не по себе стало. Причин особых, на мой взгляд, не было, но теперь-то я догадываюсь.

Врачи правильно определили, что роды будут трудными, и я целые сутки промучалась...

Помню как-то Фрося шлепнула ребеночка, он закричал, и она издали на руках подняла его и говорит: «Девочка у тебя». А я так устала... Пот со лба рукой вытерла, смотрю, а на руке, на шнурке бирочка из клеенки и цифра «8»...

На следующую ночь опять Фрося дежурила. Мне очень хотелось посмотреть девочку, знаю, что нельзя, а все-таки просила: «Подведи меня, Фросенька...» И она почему-то согласилась, потихоньку провела меня в комнату, где дети лежали, и говорит: «Смотри, которая твоя?»

Вы не поверите, я тогда только мельком видела ребенка и мне показалось, что девочка беленькая. И вот я иду по палате, прохожу одну кроватку, другую, а у третьей, которая в углу стояла, остановилась и говорю: «Вот эта! наверное, моя». А Фрося отвернулась, как бы поправляет что-то и говорит: «Нет, это не твоя, это той женщины, у которой Анна Леонидовна принимала, а твоя вот эта» и показывает на четвертую кроватку, у окна. «Давай, говорит, посмотрим номерок». Взяла меня за руку, а у самой глаза нехорошие и щеки горят. «Вот твой номер восемь, а сейчас у ребенка посмотрим». Подняла номерочек на шейке у ребеночка поверх пеленочек и показывает мне: и у ребенка восьмой.

А меня как-то тянет к той девочке. Они хоть в первые дни все розовенькие, а все равно отличаются. Та мне беленькой кажется. Прямо вижу, что моя девочка, номерок только не мой.

Фрося здесь заторопилась и повела меня в палату. «Пойдем, - говорит, - а то тебе попадет и меня с работы выгонят».

Когда кормить принесли, я уже хорошо рассмотрела. Чует мое сердце, что не мой ребенок, а язык не поворачивается сказать. И ту девочку принесли кормить. Мать ее сразу взяла, номерок, конечно, сходится.

Если у вас были сомнения, то почему вы не сказали об этом врачу, может быть, по ошибке детей спутали? - спросил я Фриду Ивановну.

Вы меня извините, вы мужчина и вам не понять. Какая женщина отдаст ребеночка, если она его, как своего, покормила? Он первый раз сосет, посапывает, тут жизнь отдашь, а у каждой свой - самый дорогой и единственный. Попробуй скажи, что тебе моего по ошибке дали, а у меня твой, ни за что никто не отдаст.

Когда я из роддома приехала, свекровь даже разрыдалась: не наш ребенок, да и только. Мне же что оставалось? Успокоить ее и даже сочинить, что ребенка сразу я посмотрела и девочка моя.

С этого и пошли раздоры. Муж в первый же вечер пришел сильно выпивший - сына ждал, а не дочь, как будто это только от меня зависело. В деревне, как под стеклянным колпаком, - все всё про всех знают, а иногда даже больше люди «знают», чем на самом деле есть. Так и у нас получилось. По деревне пошел слух, что Фрида ребенка «нагуляла». Называли даже от кого - от приезжего агронома с опытной станции. А он и действительно приезжал, такой агроном, наш опыт безотвальной пахоты изучал - тогда это в новинку на наших засушливых землях было. Этот агроном был длинный как жердь и черный, а мы все блондины. Ну, меня молва людская к нему и привязала.

Дальше - больше. Разошлись мы. Муж уехал, свекровь года через два умерла, осталась я с тремя. Всего натерпелась, жизнь-то разная была, а когда детей подняла на ноги, сама заочно учиться поступила, окончила сельхозинститут. Да и зарплата стала больше. В совхозе жизнь с каждым годом лучше становилась. Так и жили.

В селе успокоились, со временем все забыли, но это люди: а я забыть не могла. Нет-нет, да и защемит сердце. Вдруг придет в голову, что моя настоящая дочь объявилась, и стану себе представлять, какая она.

Людочка росла ласковой девочкой, и я к ней больше, чем к другим детям, привязалась. А как в газетах напишут или по радио передадут, что после многих лет мать с дочерью или с сыном встретились, так я уйду куда-нибудь, выплачусь, чтоб дети не видели, а потом, как после болезни хожу.

Фрида Ивановна вытерла слезы, выступившие на глазах, помолчала.

Простите меня за слабость, у нас, женщин, слезы близко. До сих пор не верю, что дочь нашла, хотя кажется, что скорее жизни лишусь, чем отдам ее теперь.

Вот так и шли годы, а остальное вы, наверное, знаете.

Почему вы считаете, что ребенка подменили? - спросил я, как мне самому показалось, больше для того, чтобы сделать попытку разубедить ее.

Я не могу вам это объяснить. Не знаю, как назвать. Как тогда у меня сердце повернулось к той девочке, так и до сих пор она у меня перед глазами стоит.

Вы думаете, что вам умышленно подменили ребенка? - спросил я.

Да. Считаю, что это она со зла на Якова. Скажите, а можно установить - мой это ребенок или не мой?

Думаю, да. Но нужна судебно-медицинская экспертиза: исследовать кровь матери, отца и ребенка. И это только при удачном сочетании групп крови у отца и у матери.

Я умоляю вас, сделайте все возможное! - с надеждой воскликнула Фрида Ивановна.

Попытаюсь. Думаю, что мы разберемся в этой истории.

Посоветовавшись, мы решили, что целесообразнее начать работу с братом Фриды Ивановны - Яковом. Он подтвердил, что разговоры о его взаимоотношениях с Фросей соответствуют действительности.

О том, что у его сестры случилось с ребенком, он слышал, но никогда не придавал этому значения. Считал «бабьими сплетнями», а в том, что, мол, Фрида разошлась с мужем - виноват сам муж, ибо начал пить.

Ну, что ж. Сведения, хоть и скупые, но позволяющие допустить, что акушерка Фрося могла отомстить семье Домбергов.

Многого я ожидал от разговора с мужем Фриды Ивановны. Андрея Домберга я разыскал в Алтайском крае. После ухода из семьи он немало поколесил по Сибири и Алтаю. Наконец остановился в одном из совхозов, женился и имел уже троих детей. Работал главным механиком, и, по отзыву директора, был хорошим специалистом. Разговор предстоял трудный, но во всяком случае я не ожидал от этого человека такой самокритичной оценки своего поведения. Мне казалось, что человек, бросивший троих детей, должен придерживаться самых отсталых взглядов и убеждений.

Молод я был и глуп, а оттого и наделал сдуру ошибок, - так ответил Андрей Домберг на мой вопрос о причинах разлада в семье.

Когда в деревне все стали говорить, что жена мне изменяла, я отшучивался, а червь сомнения все же зародился. Потом мать стала каждодневно жужжать, что ты, Андрей, разберись с этим, узнай, чей ребенок. Мужики по пьянке то один, то другой зубы скалят. Я, как видите, здоровый, одному-другому по физиономии разъяснение сделал, а потом наш один тракторист говорит: «Ты, Андрей, кулаки-то не чеши, а лучше за женой присматривай. Она с приезжим агрономом все поля и перелески облазила». Меня и понесло - выпивать стал.

Дело прошлое, но Фрида была женщина гордая. «Если, - говорит, - мне не веришь, уходи». Я и ушел.

Непрочная, видимо, Андрей Григорьевич, была у вас любовь, если вы наговорам поверили, - попытался я укорить его.

Теперь я и сам на это смотрю по-другому...

Вначале я и алименты не платил. Судебные исполнители на меня, наверное, центнер бумаги истратили. Потом прокурор один со мной беседовал, такой седой старичок. Вы, говорит, молодой человек не жене алименты платите, а детям. Они не виноваты, что у вас у обоих ума не хватило в своих делах разобраться. И так он меня распек, что бросил я дурить, вот тогда здесь в совхозе и остановился. Потом и новой семьей обзавелся...

Домберг согласился приехать в областной центр на экспертизу, а я в тот же вечер вылетел в Благовещенский район к родителям Ани Герасименко.

Кроме старшего сына Алексея вся семья была в сборе. Мать и отец не принимали события всерьез.

У меня никогда не возникало сомнения, что Аня моя дочь, - сказала Варвара Алексеевна. - Мне и в голову не приходит, что кто-то мог обменить детей. Мы сами с Украины, из-под Полтавы, у нас, правда, в семье все чернявые, а Аня беленькая. Ну, так это сколько угодно можно встретить...

Я также пригласил их обоих для взятия анализа крови, против чего они не возражали.

Вам положительно везет! - встретила меня врач-биолог судебно-медицинского бюро Зоя Николаевна Рощина. - Надо же подобраться такому редкому и удачному для экспертизы сочетанию свойств!

Есть четыре группы крови: первая, вторая, третья и четвертая. Они имеют дополнительное буквенное обозначение: первая группа - (О), вторая - (А), третья - (В) и четвертая - (АВ). Так вот, закон наследования учит, что если у отца и матери группа крови, например, первая (О), то у них никак не может быть ребенок со второй (А) группой крови. Или другой вариант: если у ребенка группа крови вторая (А), то у его папы или мамы не могло быть крови первой (О) группы. Я не случайно привела эти примеры. По вашему делу у Фриды Ивановны Домберг группа крови первая (О), у Андрея Григорьевича Домберг тоже первая (О). Значит, если Люда их дочь, то у нее должна быть только первая (О) группа и никакая другая. А у Люды Домберг группа крови оказалась вторая (А). Значит, Люда не дочь Фриды Ивановны.

Зоя Николаевна развернула акт экспертизы и стала объяснять его дальше:

Теперь смотрите, что делается в семье Герасименко. У Варвары Алексеевны группа крови четвертая (АВ), а у ее мужа, предполагаемого отца Ани, - третья (В). У Ани, которая считается их дочерью, группа крови первая (О). Это противоречит генетическому закону крови. Следовательно, Аня не дочь родителей Герасименко.

Теперь давайте как бы поменяем детей. Смотрите, я начертила схему. Аню вернем в семью Домбергов, а Люду в семью Герасименко. Как все интересно встало на свои места. В семье Домбергов у всех троих: у Фриды Ивановны, Андрея Григорьевича и у Ани группа крови первая (О), что соответствует закону. Наступило генетическое соответствие и в семье Герасименко. У Варвары Алексеевны группа крови четвертая (АВ), у ее мужа - третья (В), у Люды - вторая (А). И здесь все стало на свои места. Я немного упрощаю, есть еще некоторые методы исследования, которые мы применили по этому делу. Это изложено в акте, но никаких противоречий нет.

Ну, что? Надо вам резюме? Пожалуйста! Люда не является дочерью Фриды Ивановны, а Аня не является дочерью Варвары Алексеевны. А остальное доказать - ваше дело.

В какой-то мере я уже был подготовлен к такому исходу, но железная аргументация эксперта поразила и меня. Теперь сомнения в том, что дети могли быть обменены, не оставалось. Надо лишь установить, кто и для чего это сделал.

Опытные акушерки и врачи, с которыми я разговаривал, в один голос утверждали, что практика их работы исключает случайный обмен. Ни одна акушерка не спутает детей, она различает их и по голосу, и по внешнему виду...

Ефросинью Носову я без труда нашел в Степнограде. Она работала в том же роддоме акушеркой, а ее дочь училась в медицинском институте.

Я послал Носовой повестку с таким расчетом, чтобы она явилась ко мне в прокуратуру через три дня. Если она виновна, то за это время она будет глубоко переживать совершенное, и мне лучше будет определить ее психическое состояние. А в зависимости от этого избрать такую тактику допроса, которая быстрее приведет ее к даче правдивых показаний.

Когда Носова появилась у меня в кабинете, я понял, что нахожусь на правильном пути. У нее было крайне настороженное выражение лица, глаза напряженно следили за каждым моим движении. После того как я задал ей несколько вопросов о семейном положении, работе и она ответила на них четко и ясно, я задал ей основной разведывательный вопрос:

Вы, наверное, догадываетесь, по какому поводу я вас пригласил?

Догадываюсь. Знаете что, товарищ следователь, - взяла инициативу в свои руки Носова, - не тратьте времени на меня, сажайте сразу. Вся душа моя изболелась. В роддоме все на меня как на зверя смотрят. Если вы меня не посадите в тюрьму, я руки на себя наложу.

Зачем же такие крайности? Давайте лучше поговорим, как все получилось, - попытался я направить Носову на основную тему допроса.

Если вас интересует, то пожалуйста. Только это уже ни к чему. У меня иногда было такое состояние, особенно вначале, что я хотела пойти и заявить на себя. Да боялась - посадят. Дочка в детдом пойдет, она ведь у меня без отца... Да вы, впрочем, сами теперь знаете... Не мучьте меня, посадите и все!

Должен вам сказать, что я не могу ни арестовать вас, ни предать суду, хотя преступление вы совершили тяжкое. В Уголовном кодексе того времени была статья 149, которая предусматривала за подмен ребенка наказание - лишение свободы до трех лет. Но есть еще и сроки давности. Прошло более пятнадцати лет, и дело теперь должно быть прекращено. А вот суду общественности я вас предам.

Вскоре после окончания дела меня перевели в областную прокуратуру. Но, конечно, интересно узнать дальнейшую судьбу людей, с которыми ты повстречался на житейских перекрестках.

Спустя два года я снова оказался в совхозе имени Чапаева, зашел к председателю сельского Совета. Меня интересовала дальнейшая судьба детей, как сложились их отношения с родными и приемными матерями.

Это очень мужественные люди, - рассказывал мне председатель. - Общая беда сроднила обе семьи. Варвара Герасименко с мужем и детьми, по настойчивой просьбе и при содействии Фриды Ивановны, переехала в наш совхоз. Купили дом рядом с Фридой и живут одной дружной семьей. Фрида Ивановна у них за старшую сестру, в совхозе она теперь главный агроном. Муж Варвары работает плотником, а сама она на ферме дояркой. Девочки заканчивают техникум - у каждой из них стало по две матери. Любовь победила черную месть!

Л. Н. ИВАНОВ,

прокурор Павлодарской области.

Марина проснулась от нежного поцелуя Андрея. Он всего неделю назад из друга детства превратился в любящего супруга.
- Ну, всё, котёнок, я побежал. У меня сегодня несколько важных встреч, вернусь поздно. Не скучай без меня.
- Как так не скучай? Буду скучать и даже очень, - сказала, потягиваясь, Марина, одарив Андрея ответным поцелуем в гладко выбритую щеку.
Андрей ушёл, а 36-летняя женщина рухнула на шёлковые простыни, крепко обняла уголок одеяла, который источал запах самого любимого человека, и стала нежно гладить им своё лицо.
- Господи, какое блаженство, - размышляла про себя счастливая супруга самого гениального человека на свете. – Вот оно женское счастье. Не зря я столько лет ждала, когда же он, наконец, на мне женится. Говорил, что, как только станет одним из самых преуспевающих людей в городе, сразу свадьбу сыграем. Всегда казалось, что обманет, ан нет, не обманул. А вчера сказал, что нужно срочно детей рожать, пока ещё возраст не вышел. Думаю, что с этим вопросом мы справимся. Сегодня к гинекологу съезжу, спираль уберу, и возьмёмся за это с пристрастием.
Марина причесала перед зеркалом волосы, уложив их в причёску, подкрасила губки, надела дорогой наряд и отправилась к своей машине. Это был новенький «Мэрс» вишнёвого цвета. Правда, подойдя к авто, женщина поняла, что с мужниным подарком что-то не так. Она начала испуганно оглядывать «Мэрс» со всех сторон, и очень быстро поняла, что два колеса продырявлены острым предметом. Расстроившись до глубины души, Марина вызвала аварийную службу, решив не беспокоить Андрея по пустякам.
На всё про всё ушло около двух часов, к врачу Марина не успела, он принимал только до обеда. И женщина поехала в гости к подруге, где за разговорами очень быстро забыла о неприятности.
- Не расстраивайся, Маринка, - сказала подруга. – Это, наверное, поклонник решил тебе отомстить за отказ и удачное замужество.
- Перестань, Светик, откуда у меня поклонники? Я со школьной скамьи с Андреем встречаюсь.
- Ты что забыла? Помнишь, очкарик со мной за партой сидел? Как же его? Коля Зуев, вспомнила! Он же с первого класса глаз с тебя не сводил, а ты нос воротила. А они тихушники, знаешь какие мстительные?
- Да я даже не помню, как он выглядит, этот Коля Зуев.
- Ты что, Маринка, головой в детстве сильно ударилась? Он же тебе предложение по два раза в год делает. Вспомни, в прошлом году мы с тобой в кабаке сидели. К нам подошёл заурядный очкарик с шикарным букетом роз, встал перед тобой на колено и предложил стать его женой.
- А я что?
- На хрен ты его послала. Слушай, ты ведь вроде бы не пьяная была и совсем ничего помнишь.
- Да ну тебя, Светка, грех над больными и убогими издеваться. Ну, амнезия у меня, и что, смеяться сейчас надо мной? Дурочка ты и злыдня, поняла? Поехала я домой, пока тапочкой тебе по голове не настучала.
- Езжай, давай миссис Амнезия, а то сейчас пинками тебя выпровожу.
Вдоволь нашутившись, подруги обнялись на прощание, и Марина поехала домой готовить мужу ужин. Андрей, не смотря на толстый кошелёк, не любил есть в ресторанах. Ему нравилось, как готовит Марина. Раньше, когда они ещё не были женаты, Марина приходила почти каждый день и забивала его холодильник всевозможными лакомствами, деликатесами, супами, закусками, стряпнёй.
Вечером Андрей приехал уставший, поужинал и сразу лёг спать. Жена сознательно не стала его расстраивать утренним происшествием. Да и сама не хотела держать это в своей голове. Бухнулась довольная жизнью и счастливая, Андрею на плечо и через секунду заснула.
Утром она вновь направилась к гинекологу. С каким-то внутренним страхом подошла к своей машине, и интуиция её не подвела. Колёса опять были проткнуты. Причём на этот раз все четыре... А дальше всё по сценарию – аварийная служба, слёзы, подруга, облегчение и надежда, что больше этого никогда не повторится.
- Ты бы, Маринка, в милицию или в детективное агентство обратилась. Вдруг он, этот Колька ещё и маньяк. Задумает тебя со свету сжить. Скажи хотя бы Андрею, дурочка сознательная.
- Да ладно, Свет, может правда, ему когда-нибудь надоест.
Следующее утро Марины снова началось со слёз. На сей раз, с машины были сорваны номера. Ещё на следующее утро повреждён бампер. Женщина терпела, никуда не обращалась, выкладывала из кошелька всё большие суммы за ремонт, потому что ремонта с каждым разом требовалось всё больше и больше. Но однажды она не на шутку напугалась. Утром она вышла на улицу, а на капоте было крупными буквами нацарапано: «Умри, сука!». С этого дня Марина стала бояться быть дома одна, вздрагивала от каждого шороха. Ей постоянно казалось, что открылась охота и её, действительно, хотят убить. Наконец, нервы не выдержали, женщина обратилась в детективное агентство.
*****
Марина так измучалась мрачными мыслями, бессонницей, что перестала слышать, как Андрей уходит на работу. По ночам она подолгу не могла заснуть, а лишь только приходил сон, он приносил с собой кошмары. Ей снился безликий очкарик с огромным кухонным ножом, иногда с удавкой, которую он набрасывал на её тонкую шею. И каждое утро она просыпалась с криками из-за того, что не могла дышать или же от острой боли под самым сердцем.
Сегодняшним утром её разбудил телефонный звонок. Звонили из детективного агентства.
- Марина Евгеньевна, вы не сможете прямо сейчас к нам подъехать? Мы ночью задержали вашего «маньяка» с поличным. Тревожить вас не захотели, держим его у себя.
Женщина мчалась на своём «Мэрсе» в агентство, и у неё дрожала душа, сердце, поджилки, в общем всё, что только может дрожать. Она боялась увидеть своего мстительного поклонника именно таким, какой он приходил в её ночных кошмарах. Она более получаса простояла возле дверей детективов, прежде чем решиться войти внутрь.
- Здравствуйте, Марина, - не без радости на лице поприветствовал её полноватый детектив средних лет и расплылся в добродушной улыбке. Пойдёмте «маньяка» смотреть. Он вам сейчас забавную историю расскажет.
- Может, не надо на него смотреть? – робко спросила Марина, и её сердце чуть не выпрыгнуло только от одного только вопроса.
- Пойдёмте, пойдёмте, - умрёте со смеху. Мы тут всю ночь веселились. Всяких придурков видели, но чтобы настолько заболеть, - последние слова детектив выдавил из себя с большим трудом и вновь залился смехом.
Узенький коридор быстро закончился. Спаситель открыл перед Мариной дверь, ей показалось, что она вот-вот грохнется в обморок. И этого не случилось только из-за удивления, которое женщина испытала, увидев перед собой незнакомого мужчину пенсионного возраста. Пенсионер сидел на стуле и одна его рука была пристёгнула наручником к ножке стола.
- Это вы? – выдавила из себя удивлённая Марина. И за что вы меня хотите убить.
- Да нужна ты мне, убивать тебя!
- Тогда за что? Я же вас даже не знаю.
- Зато я тебя стерва знаю. Шёл себе по обочине дороги, никого не трогал. Между прочим, к женщине на день рождения шёл. А тут ты мимо промчалась и грязью меня с ног до головы облила. Но я номерочек-то твоей машины в уме записал. Через неделю узнал, где ты её ставишь. И мстить тебе начал, поняла? Будешь знать, как простых людей обижать. Обдираете нас, как липок, богатеете за наш счёт, машины себе покупаете. А мы с голоду пухнем на свои крошечные пенсии.
- Дедушка, ну а я то в чём виновата? Я ж вам пенсии не начисляю. И достойно жить не запрещаю. Ну, хотите, я вам денег дам, чтобы хоть какое-то время жилось полегче.
Марина стала нервно доставать кошелёк.
- Засунь свои грязные деньги обратно, - закричал Маринин мучитель. – Мне от тебя ничего не надо. Мы люди гордые, чай при коммунизме воспитывались! Не хватало ещё шалавы всякие будут меня деньгами задабривать.
- Ну не хотите, как хотите! – невозмутимо сказала женщина и направилась к выходу.
- Марина Евгеньевна, подождите, - окликнул её детектив. – Мы ведь вашего решения здесь ждали. С этим-то нам что делать? Милицию будем вызывать?
- Нет, спасибо вам ребята, вы классные! Отпустите этого больного человека домой. Пусть идёт с миром.
- Ты что мне тут одолжение решила сделать? – возмутился пенсионер. – В каталажку меня, я настаиваю!
- Ну и настаивай дальше, а я пошла. Ребята, я понимаю ваше удивление, но его лучше отпустить. Никой камерой, никакой милицией его уже не исправишь. Только озлобится ещё больше, представляете, что он потом сделает с какой-нибудь такой же Мариной, которая чем-нибудь его случайно огорчит?.. Всё пока.
Марина вышла на улицу, вдохнула с облегчением свежего воздуха всей своей шикарной грудью. Постучала ладошкой по машине, как по плечу приятеля и поехала к своему гинекологу.

Есть у нас в цехе весельчак один, Валерка Черноголовкин. Так-то он Головкин, но все его так называют. Не потому что в рифму, а потому что сам он на это напросился, устраивая другим всяческие пакости.

Вот, к примеру, идём мы с ним как-то со смены, на улице май, тепло, куртки сняли, в руках тащим. Смотрим, автобус наш подходит, начинаем ускоряться, я-то успеваю, а Валерка отстаёт, и вот, когда я уже почти автобус догоняю, он вдруг как заорёт:
- Стой, падла, куртку верни!!
Я ещё понять ничего не успел, как какой-то маленький, но, видимо, социально ответственный старичок, мирно дремавший на остановке, вдруг выбросил вперёд свою костлявую ногу. Я, естественно, об неё запинаюсь и со всей дури на асфальт навертываюсь. А Валерка стоит и ржёт как дятел Вуди, чуть не убил его тогда с дедулей этим на пару. Классная шутка, по-вашему?

Или вот, сидим раз вечером в пятницу в кафе, пиво пьём, и Серёге жена на сотовый позвонила. А она у него, надо сказать, ревнивая как Гера. Так вот, пока он ей клялся, что не позже полуночи дома будет, этот придурок подкрался сзади, да как гаркнет басом:
- Девушек продлевать будете!? Или сауну освобождайте!!

И стоит, хохочет себе, шизоид. А Серому тогда супруга такой апокалипсис устроила, неделю ходил, в долг дышал.

Один раз технолога нашего мопед, что у столба прикованный стоял, кран-балкой вместе с цепью поднял и в самый угол цеха утащил. Так тот два часа по территории бегал, искал, кто у него мопед спёр.

Короче говоря, достал он всю бригаду, и решили мы ему отомстить. Думали, думали и придумали. Была у нас в лаборатории при заводе некая химическая хрень, краска, не краска даже, а субстанция такая чёрного цвета. Въедается насмерть, раньше панели магнитофонам такой красили.

Набрали мы её с Серёгой полбутылки, а когда после смены в душ пошли, то с собой взяли и в стакан перелили. Дождались, когда Валерка мыться пойдёт и башку себе намылит, стакан этот ему к концу поднесли, вверх подняли, ну и болт его и обмакнули.
Что интересно, тот под душем вроде ничего и не почувствовал, мы с Серым даже в раздевалку удрать успели.

Вовремя, кстати, смылись, потому что уже через мгновенье в душе раздался жуткий вопль:
-Убью, гады!
И сам Валерка к нам с чёрным хреном наперевес выскакивает.
А мы ему хором:
- Делов не знаем, сам суёшь, куда не попадя, а мы виноваты.

Он опять в душ, мыл его, мыл - не смывается, тёр, тёр - бесполезно. Он в медпункт, караул, мол, помогите, спасите, да несчастный случай на производстве оформляйте.

Осмотрела его врачиха наша, отсмеялась и говорит:
- Не могу я вам больничный дать, нет у вас тут никакой производственной травмы. Ждите, пока эпидермис сам естественным путём обновится. Только так, ничего тут не поделаешь.

И вот где-то почти месяц, после работы в раздевалке шоу было. Вся бригада соберётся ждёт, когда Валерка мыться пойдёт. Каждый вечер до слёз ржали, пока шишка у него выцветать потихоньку не начала.
Но с того времени так и кличем его - Черноголовкин.

Эту историю мне рассказала моя соседка по этажу Алевтина.

Недавно она встретила на улице соседа Михаила и была поражена. Он встретился ей на остановке, весь израненный. Лицо было изрезано, как из ужастика с Фредди Клюгером. Мужчина еле взошёл на подножку автобуса. Было видно, что он попал в какую-то страшную переделку.

• - Миша, что случилось? - спросила Аля.
• - Это рассказать - в психушку попасть недолго. - отвелил Михаил.

Автобус тронулся и мужчина не выдержав, рассказал свою жуткую историю с самого начала.

Мне было 17 лет, когда я нёсся на велике на стрелку с пацанами соседнего района. По дороге выскочила беременная чёрная кошка и попала под колёса моего велосипеда. Я соскочил и, в ярости, пнул в живот умирающую тварь. Не хватало ещё дурных примет перед дракой.

В свете фонарей мне запомнился, полный боли, кошачий взгляд. И что-то в нём было такое, что у меня мурашки по спине бегали.

Прошло время, и я забыл эту историю. Разбогател, женился. Родилась дочка Алисочка.

И вот, в четыре годика, она как-то залезла на подоконник и закричала маме: - «Там кися!» Жена бросилась к ней, чтобы снять её с окна, но ребёнок вздрогнул и сорвался вниз. Она упала на острые подстриженные кусты с шестого этажа и всё лицо было исцарапано ветками. Я надолго запил с горя. Мой бизнес провалился. Началась чёрная полоса моей жизни.

Но произошла несказанная радость - моя жена Вера снова забеременела.

Как-то она пошла в сберкассу заплатить за квартиру и, её сбила на пешеходном переходе чёрная тойота. Машина скрылась, т.к было раннее утро. Свидетелей не оказалось.

Вера долго находилась в коме. Ребёнка она потеряла. Когда её выписывали, сразу сообщили, что передвигаться она будет только в коляске. Я часто возил гулять её по парку.

Как-то зимой, уже мы возвращались домой, я подскользнулся и выпустил коляску с Верой из рук. Она стремительно полетела по льду на шоссе. То, что произошло дальше - помню, как-будто во сне. Коляска была раздавлена, проезжающей на полном ходу, фурой. Помню скорые, дорожную полицию, какие-то далёкие крики. Веры больше нет. Я её похоронил рядом с дочечкой Алисой на кладбище за парком.

И вот, недавно, понёс цветы на могилки. Иду через парк, а там…

Столько кошек я в жизни не видывал. Они окружили меня плотным кольцом. Внутри замутило, я упал. Как драли кошки свою добычу, думаю, видели все, кто гулял в парке в тот день. Вот еду в полицию после больницы.

Алевтина вызвалась помочь доехать Михаилу в отдел происшествий. Там сидели люди, вызванные, как свидетели. Они в тот день гуляли в парке. И вот что услышала Алевтина от них: -» Мы никаких животных не видели. Этот мужчина от кого-то отбивался, а в руках у него были розы. Видно, шипами так сильно и порезался.»

Выйдя на улицу из полицейского управления, Михаил с Алевтиной сели на скамейку. Откуда-то вдруг, появилась чёрная кошка. Она стала тереться о ноги. Михаил взял её на руки, произнёс - Пошли домой, Алисочка.

90 лет назад, вечером 27 января 1918 г., на башне Народного дома в Гельсингфорсе был поднят красный флаг. Это был сигнал к началу единственной в Скандинавии социалистической революции. Причины восстания ― острые социальные проблемы, а также активная политическая борьба за власть в независимой Финляндии. Но сам захват власти был едва ли чем-то бóльшим, чем просто государственный переворот. Красных в Финляндии вдохновил успех большевиков в ноябре 1917 г., когда плохо вооружённым отрядам удалось свергнуть Временное правительство.

Революционное правительство в Гельсингфорсе не предвидело ряда серьезных проблем: способности белой Финляндии организовать военное сопротивление, нестабильности помощи красных из России и военной интервенции кайзеровской Германии в поддержку белых. Собственно говоря, восстание было обречено на поражение уже спустя три недели, когда немецкие войска, пройдя Польшу, Украину и Прибалтику, достигли Нарвы (18 февраля). Брест-Литовский мир, заключенный 3 марта, вынуждал Ленина предоставить красных финнов их судьбе и ускорить демобилизацию 40 тысяч русских солдат, остававшихся в Финляндии с царских времён. Русский Балтийский флот покинул Гельсингфорс, в то время как 10 тысяч хорошо вооружённых немецких солдат высадились в Гангё с целью захвата красной столицы Финляндии.

Однако больше всего в истории этого восстания потрясает та карательная кампания, которую белые развернули после своей победы. Финский исследователь Марко Тикка в своей книге «Время террора» («Terrorin aika», 2006) смог указать на то, что после падения Таммерфорса в начале апреля 1918 г. финское правительство, хотя и неофициально и как бы против своей воли, уступило требованиям армии и белой гвардии организовать военно-полевые суды, что противоречило финским законам и существующей практике. В 2004 г. государственная историческая комиссия «Жертвы войны в Финляндии» сообщила, что за короткий период (весна-лето) этой кампании расстрелы совершались с редко снижаемой интенсивностью ― было казнено почти 10 тысяч человек. Суды проходили за закрытыми дверями. Многие десятилетия сведения о том, кто кого осуждал на смерть и почему, сохранялись только устно и неофициально.

Всего было арестовано свыше 80 тысяч человек, почти три процента населения страны, из которых 75 тысяч были посланы в спешно организованные лагеря, где заключённым не хватало места, воды, еды и медицинской помощи. Из-за плохих условий умерло 13 500 человек, то есть 15 процентов заключённых. В худшем из лагерей, в Экенесе, где содержалось около 9 тысяч заключенных, умерло 30 процентов ― столько же, сколько в японских лагерях во время Второй мировой войны. После гражданской войны Финляндия испытывала острую нехватку продовольствия, а летом 1918 г. в Скандинавии началась эпидемия «испанки». Однако причина той поспешности, с которой расправлялись с заключёнными, крылась прежде всего в равнодушии к их судьбе со стороны правительства, риксдага и руководства армии, что среди прочего подчеркнул американский исследователь Энтони Аптон.

Уже в феврале 1918 г. белое финское правительство постановило устроить лагеря, намереваясь предать суду всех, кто каким-либо образом принимал участие в восстании или проявлял симпатии делу красных. В мае 1918 г., после завершения гражданской войны, финский риксдаг, в котором социал-демократы занимали 92 из 200 мест, решил продолжать свою работу, несмотря на то что только одному члену парламента от Социал-демократической партии было позволено остаться. Остальные 91 человек были казнены, заключены в тюрьму или бежали из страны. Этот «куцый парламент» в конце мая принял правительственный закон о введении по всей стране системы судов над «государственными преступниками». Было создано 144 таких суда, перед которыми предстали свыше 75 тысяч человек. Многие были отправлены на принудительные работы, пятистам был вынесен смертный приговор (125 приговоров были приведены в исполнение), и почти 60 тысяч оказались лишены гражданских прав.

В общем, чтобы обеспечить работу судов над «государственными преступниками», потребовался весь юридический корпус страны. До этого в работе сотен военно-полевых судов принимали участие несколько тысяч человек, часто судьи, полицейские, домовладельцы и мелкие хозяева. В 2006 г. финский исследователь Аапо Роселиус в своей книге «По следам палачей» смог указать, что в 1918 г. по меньшей мере 8 тысяч человек принимали участие в расстрелах. Таким образом, значительное число людей делало то, что, как многие из них знали, шло вразрез с фундаментальными нормами права. Однако они рассчитывали на защиту финского государства.

В политической сфере в период гражданской войны царил хаос. С самого начала только четырём членам буржуазного правительства удалось добраться до г. Васа, чтобы организовать сопротивление красным. Риксдаг вообще не собирался вплоть до мая 1918 г. Самыми сильными игроками были армия и отряды белой гвардии. Несмотря на это, очевидно, что политика сурового наказания восставших имела широкую поддержку в белой Финляндии. В газетах «Дагенс нюхетер» и «Политикен» 14 февраля 1918 г. было помещено заявление главы финского правительства Хейкки Ренваля, в котором он говорил, что главарей восстания следует повесить, а остальных его участников сделать «классом париев», лишив их гражданских прав. Когда в конце мая исполняющим обязанности главы государства стал Пер Эвинд Свинхувуд, а премьер-министром ― Ю.К. Паасикиви, политика приобрела более официальные формы; были распущены военно-полевые суды, прекратили свою деятельность суды над «государственными преступниками», а военная администрация лагерей была институализирована.

В то же время правительство начинает проводить политику, направленную на сближение с Германией. Уже в марте 1918 г. Германия получила право размещать свои военные базы в Финляндии, немецкие солдаты были оставлены в стране, а сама Финляндия должна была стать королевством во главе с немецким принцем. Финское правительство видело в этой роли сына Вильгельма II Оскара (близкого экспансионистским идеям Пангерманского союза), но должно было удовлетвориться шурином кайзера Фредериком Карлом. Согласно новой конституции, которая была основана на конституции Густава III 1772 г. и которую правительство Паасикиви провело через «куцый парламент» в октябре 1918 г., король-немец обладал правом абсолютного вето в вопросах, касающихся конституции и вооруженных сил страны, правом начинать «оборонительную войну», а также правом вето в обычном законодательстве; для отмены вето в парламенте требовалось большинство в две трети голосов. Эта конституция открывала дорогу авторитарному правлению, противоречащему основополагающим парламентским принципам.

Этим планам не суждено было сбыться в связи с военным поражением Германии в ноябре 1918 г. Свинхувуд и Паасикиви вынуждены были уйти в отставку. В сложившейся ситуации в новых выборах смогла принять участие даже Социал-демократическая партия, возобновившая издание своих газет.

7 декабря 1918 г., незадолго до своей отставки, регент Свинхувуд объявил амнистию всем, кто участвовал в подавлении восстания; эти люди освобождались от любых обвинений и не несли никакого наказания, даже если они «преступили границу необходимого». Так что в том числе благодаря и этой амнистии в Финляндии никогда не проводилось судебного расследования того, что произошло в 1918 г. Несмотря на большое число казнённых, в 1918-1919 гг. всего лишь около 170 человек обратились к финскому министру юстиции с просьбой прояснить, где, когда и за что были расстреляны их родственники. Но, как показано в книге Аапо Роселиуса, в результате этих обращений мало кому были предъявлены обвинения и едва ли кто-либо был осужден.

Вместо этого многие из тех, кто участвовал в жестоких расправах, смогли укрыться в «глубинах государственного аппарата». Несколько примеров: Элиас Вальфрид Сопанен, председатель печально известного военно-полевого суда в Варкаусе, в 1923-1924 гг. был министром юстиции Финляндии. Два члена военно-полевого суда в Сатакунте, К.О. Лайтинен и Уско Валлин, получили высокие посты в финской судебной системе: первый служил в министерстве юстиции, второй был членом верховного суда. Даже в академической среде десятилетиями господствовали люди, связанные с белым террором.

Независимая Финляндия строилась вокруг пропагандистской картины событий 1918 г. В первой официальной «Истории Финляндии», 4 тома которой вышли в 1920-1926 гг., красные мученики были обойдены молчанием, но каждый погибший белый удостоился письменной биографии. Брешь в этой стене замалчивания и отрицания прошлого оказалась пробита только в конце 1950-х гг., когда был опубликован роман Вяйнё Линны «Вставайте, рабы!». В интервью, данном «Дагенс нюхетер» в ноябре 1960 г., Линна сказал, что финская историческая наука вызывает у него ярость. Интервью было перепечатано в газете «Хювудстадбладет», но споры заглохли довольно быстро. Они не возобновлялись вплоть до конца 1960-х гг., когда историк Яакко Пааволайнен, экономически независимый от государства и, следовательно, не получавший государственной стипендии на исследования, издал три свои новаторские книги о терроре красных и белых и о связанной с концлагерями катастрофе.

В 1991 г. Юкка Кекконен, ныне ― декан юридического факультета в Университете Хельсинки, написал книгу под названием «Кораблекрушение закона. Судебные разбирательства уголовных дел в Финляндии в 1918 г.». В этой книге он прямо пишет, что военно-полевые суды не имели никакого законного основания для своей работы. Даже суды над «государственными преступниками» нарушали правовую норму, существовавшую в начале XX в. как в Финляндии, так и в Западной Европе: человека должно судить за его дела, а не за его воззрения. В судах над «государственными преступниками» людей судили за то, что они состояли в профсоюзах и спортивных обществах, созданных социал-демократами. Доносы поступали от белогвардейцев, работодателей, соседей и т.д. Судебные разбирательства не были гласными, редко когда подсудимому дозволялось иметь защитника, приговоры не подлежали обжалованию. Позже Кекконен сказал, что финскую гражданскую войну и то, что за ней последовало, можно сравнить в Западной Европе только с испанскими событиями, когда погибла примерно такая же часть населения. Но, в отличие от Финляндии, в Испании Франко массовые репрессии продолжались в течение 9 лет.

В 1981-1986 гг. и 1993-1995 гг. были опубликованы два исторических труда, официально профинансированных государством, и оба имели извиняющийся и заискивающий тон. В книге «Дорога в Таммерфорс» (1993), которая писалась в период войны в Боснии, профессор Хейкки Юликангас критикует финские исторические исследования:

«Почему события финской гражданской войны держатся в тайне, скрываются, в то время как мы в деталях знаем испанскую гражданскую войну и всё, что последовало за ней, и, к примеру, те зверства, которые имели место при Гитлере? Ответ прост. В Финляндии состав правительства не сменился столь радикально, как это произошло в Германии после отказа от национал-социалистической идеологии или в Испании после падения режима Франко. В обоих этих случаях можно было оглянуться назад и разобрать действия и решения предыдущей администрации без того, чтобы потом понести ответственность за них … В Финляндии действующее правительство непосредственно наследует тому, что одержало победу в 1918 г.».

В 1998 г. премьер-министр Пааво Липпонен (при согласии всех парламентских партий) сделал шаг к решению этой проблемы и запустил исследовательский проект «Жертвы войны в Финляндии в 1914-1922 гг.». Председателем стал Хейкки Юликангас, главой проекта ― Ларс Вестерлунд, на сегодняшний день начальник исследовательского отдела в Государственном архиве Финляндии. Благодаря отчёту, подготовленному этой группой в 2004 г., большинство родственников тех, кто погиб в 1918 г., смогли получить компетентный ответ на вопросы «когда, где и как». Но официальная Финляндия всё ещё отказывается признавать, что в 1918 г. действующие государственные институты организовали истребление 10 тысяч невинных граждан.

Опубликовано в газете «Svenska Dagbladet» (Стокгольм) 26 января 2008 г.
Перевод опубликован на сайте saint-juste.narod.ru [Оригинал статьи ]

Перевод с шведского Анастасии Кузиной
Научный редактор ― Александр Тарасов

По этой теме читайте также:

Примечания

Народные дома в Финляндии отличались от таковых в остальной царской России и де-факто были копией народных домов в скандинавских странах: контролировались Социал-демократической партией и занимались культурной и образовательно-просветительской деятельностью среди рабочего населения. ― Примеч. науч. ред.

Фактически ― по программе и лозунгам ― Финляндская революция 1918 г. была не социалистической, а буржуазно-демократической. Это позже, при анализе причин поражения революции были вынуждены признать и сами финские коммунисты (в тезисах Загранбюро ЦК КПФ к 15-й годовщине революции). ― Примеч. науч. ред.

Ошибка. В Гангё высадилось 12 тысяч германских солдат. Общая численность немецкого экспедиционного корпуса фон дер Гольца в Финляндии, включая Аландские острова, составила 20 тысяч. ― Примеч. науч. ред.

Ныне ― Ханко, порт и военно-морская база на юго-западе Финляндии. ― Примеч. науч. ред.

Официальное название: Финляндская Социалистическая Рабочая Республика (ФСРР). Выражение «Красная Финляндия» широко использовалось буржуазной прессой, чтобы избежать употребления официального названия со словами «социалистическая», «рабочая» и «республика», поскольку общим местом буржуазной пропаганды было утверждение, что в «Красной Финляндии» царит анархия. С другой стороны, революционная пресса часто называла ФСРР «Финляндской Коммуной». ― Примеч. науч. ред.

Обе стороны активно использовали тактику диверсионно-террористическо-партизанской борьбы, в частности, белые прославились особой террористической жестокостью и неразборчивостью в районе Лаппенранта ― Антреа. Захваченных на месте участников таких действий, как правило, расстреливали. Количество казненных белыми в статье не приведено. Разные источники оценивают его в 2,5-3 тысячи человек, не считая казненных членов семей красных партизан и диверсантов. ― Примеч. науч. ред.

В действительности ― 5 мая. Еще 10 дней белые потратили на карательные экспедиции в некоторые районы в «глубинке», где формально существовала власть ФСРР, но подразделений Красной гвардии не было. ― Примеч. науч. ред.

Имеется в виду шюцкор (швед. skyddskår ― охранный корпус) ― военизированные отряды финской буржуазии и кулачества, созданные еще в 1905-1907 гг. для подавления революции. 12 января 1918 г. шюцкор решением сейма получил официальный статус. В 1927 г. шюцкор был формально включен в состав вооруженных сил Финляндии, его возглавил лично президент. Распущен 3 ноября 1944 г. по условиям советско-финского перемирия как военно-фашистская организация. ― Примеч. науч. ред.

По данным проигравшей стороны ― 15 817 человек. ― Примеч. науч. ред.

Проигравшая сторона приводит другие цифры: в тюрьмы и лагеря было отправлено 90 тысяч человек, 20 тысяч казнено, 15 тысяч умерло от голода и пыток в заключении. Разница в данных, помимо понятных политических причин, объясняется и тем, что нередко семьи репрессированных в полном составе бежали в Советскую Россию ― и в Финляндии просто не осталось тех, кто мог бы поднять вопрос о судьбе своих погибших родственников. ― Примеч. науч. ред.

По данным проигравшей стороны, за 4 месяца эти суды рассмотрели 75 575 дел, 67 788 человек (в том числе 4003 женщины) были приговорены к тюремным каторжным работам, смертных приговоров вынесено 555, приведено в исполнение около 150. ― Примеч. науч. ред.

Roselius A. Teloittajien jäljillä. Helsinki, 2007. Финский историк Аапо Роселиус принимал участие в исследовательском проекте «Жертвы войны в Финляндии в 1914-1922 гг.». ― Примеч. перев.

Портовый городок Васа на востоке Финляндии был объявлен белыми «временной столицей» Финляндской республики. ― Примеч. науч. ред.

Шведская и датская ежедневные газеты. ― Примеч. перев.

Пангерманский союз ― немецкая ультраправая шовинистическая организация, существовавшая в 1891-1939 гг. Целью организации было установление мирового господства Германии. Пангерманский союз содействовал приходу к власти Гитлера. ― Примеч. науч. ред.

Густав III ― король Швеции в 1771―1792 гг., при котором в стране была восстановлена абсолютная монархия. ― Примеч. перев.

То есть сейм и верховный суд ни при каких обстоятельствах не могли преодолеть вето короля. ― Примеч. науч. ред.

Вяйнё Линна (1920―1992) ― крупнейший прозаик послевоенной Финляндии. Его роман «Неизвестный солдат» (1954), противостоящий официальной милитаристской версии Советско-финской войны, вызвал в Финляндии сенсацию и стал самым читаемым произведением в стране (продано свыше 1,5 млн экземпляров), был экранизирован в 1955 г. (в 2007 г. фильм признан «лучшим фильмом финского кинематографа»). Спектакль Финского национального театра «Неизвестный солдат» вызвал в 2008 г. фурор и был назван главным театральным событием Европы. «Восстаньте, рабы!» ― вторая часть трилогии «Здесь, под Полярной звездой» (в рус. переводе ― «Здесь, под северной звездою»). В 1997 г. портрет Линны был размещен на купюре достоинством в 20 финских марок. ― Примеч. науч. ред.

Финская ежедневная газета, выходящая на шведском языке. ― Примеч. перев.