Проблема настоящего исследования возможность значительно укоротить человеческую историю сравнительно с распространенными представлениями. Если бы это позволило правильнее видеть историю в целом, то тем самым увеличило бы коэффициент прогнозируемости. Ведь историческая наука, вольно или невольно, ищет путей стать наукой о будущем. Вместе с тем, история стала бы более историчной. Автор привержен правилу: "Если ты хочешь понять что-либо, узнай, как оно возникло". Но как поймешь историю человечества, если начало ее теряется в глубине, неведомой в точности ни палеоархеологии, ни палеоантропологии, уходит в черноту геологического прошлого. При этом условии невозможно изобразить историю как траекторию, ибо каждую точку на траектории ведь надо бы откладывать от начала. Каждый факт на траектории мировой истории надо бы характеризовать его удаленностью от этого нуля, и тогда факт нес бы в своем описании и объяснении, как хвост кометы, этот отрезок, это "узнай, как оно возникло" 1 .

Эмпирически наш современник знает, как быстро происходит обновление исторической среды, в которой мы живем. Если ему сейчас 75 лет и если разделить его жизнь на три двадцатипятилетия, то они отчетливо покажут, что каждый отрезок много богаче новациями, чем предыдущий. Но при жизни его предка на аналогичные отрезки приходилось заметно меньше исторической динамики, и так далее в глубь времен. А в средние века, в античности, тем более на Древнем Востоке индивидуальная жизнь человека вообще не была подходящей мерой для течения истории: его мерили династиями целыми цепями жизней. Напротив, человек, который начинает сейчас свою жизнь, на протяжении будущих 75 лет, несомненно, испытает значительно больше изменений исторической среды, чем испытал наш семидесятипятилетний современник. Все позволяет предполагать, что предстоящие технические, научные и социальные изменения будут все уплотняться и ускоряться на протяжении его жизни.

Фундаментальным тезисом, который ляжет в основу дальнейшего изложения, является идея, что человеческая история представляет собой прогрессивно ускоряющийся процесс и вне этого понята быть не может. Мы не будем здесь касаться обширной проблемы, не надлежит ли вписать динамику человеческой истории в более пространный ряд: в возможный закон ускорения истории Вселенной, ускорения истории Земли, ускорения истории жизни на Земле? 2 Это значило бы уплотнение времени новшествами (кумулятивными и необратимыми) и в этом смысле его убыстрение. Это касалось бы предельно общей проблемы ускорения мирового времени, иначе говоря, его все большей наполненности новациями. Человеческая история выглядела бы как отрезок этой кривой, характеризующийся наибольшей быстротой, точнее, наибольшим ускорением. Хотя в третичном и четвертичном геологических периодах развитие биосферы достигает максимальной ускоренности, мы все же можем человеческую социальную историю начинать как бы с нуля: ускорение продолжается, но оно возможно лишь благодаря тому, что в мире появляется эта новая, более высокая форма движения материи, при которой прежняя форма, биологические трансформации, уже может быть приравнена неподвижности. Да и в самом деле, Homo sapiens во время истории телесно уже не меняется.

Разные исторические процессы историки делят на периоды. Периодизация основной прием упорядочения всякого, будь то короткого, будь то долгого, общественного процесса в истории культуры, политического развития какой-либо страны, в истории партии, войны, в биографии исторического персонажа, в смене цивилизаций. И вот я пересмотрел десятки частных периодизаций разных конечных исторических отрезков. Вывод: всякая периодизация любого исторического процесса, пусть относительно недолгого, если она мало-мальски объективна, т. е. ухватывает собственный ритм процесса, оказывается акселерацией ускорением. Это значит, что периоды, на которые его разделили историки, не равновелики, напротив, как правило, один за другим все короче во времени. Исключением являются лишь такие ряды дат, которые служат не периодизацией, но простой хронологией событий, например царствований и т. п.

В долгих эпохах, на которые делят мировую историю, акселерация всегда выражена наглядно. Каменный век длиннее века металла, который в свою очередь длиннее века машин. В каменном веке верхний палеолит длиннее мезолита, мезолит длиннее неолита. Бронзовый век длиннее железного. Древняя история длиннее средневековой, средневековая длиннее новой, новая длиннее новейшей. Принятая периодизация внутри любой из них рисует в свою очередь акселерацию.

Конечно, каждая схема периодизации может отражать субъективный интерес к более близкому. Можно также возразить, что просто мы всегда лучше знаем то, что хронологически ближе к нам, и поэтому объем информации заставляет выделить такие неравномерные отрезки.

Однако периодизация мотивируется не поисками равномерного распределения учебного или научно-исследовательского материала в пусть неравные хронологические ящики, а качественными переломами в ходе того или иного развития. Да и невозможно отнести приведенные возражения к далеким эпохам, изучаемым археологией, где не может заметно сказываться преимущественная близость той или иной культуры к нашему времени.

Словом, мы замечаем, что река истории ускоряет свой бег даже изучая отдельные ее струи. Те или иные процессы иссякают, кончают свой цикл предельного ускорения, ибо он сходящийся ряд, но тем временем другие уже набирают более высокие скорости. Но есть ли вообще мировая история как единый процесс? Первым, кто предложил утвердительный ответ, был Гегель. Правда, до него уже существовали теории прогресса человечества, например схема Кондорсе. То была прямолинейная эволюция, "постепенный" рост цивилизации. Гегелевская схема всемирной истории впервые представила ее как динамическое эшелонированное целое с качественными переломами и взаимным отрицанием эпох, с перемещениями центра всемирной истории из одних стран в другие, но с единым вектором совокупного движения. Суть мирового развития, по Гегелю, прогресс в сознании свободы. Вначале, у доисторических племен, царят всеобщая несвобода и несправедливость. С возникновением государства прогресс воплощается в смене государственно-правовых основ общества: в древней деспотии свобода одного при рабстве всех остальных, позже свобода меньшинства, затем свобода всех, но лишь в христианском принципе, а не на деле. Наконец, с французской революции начинается эра подлинной свободы. Пять великих исторических эпох, отрицающих одна другую и в то же время образующих целое.

Маркс и Энгельс, сохранив гегелевскую идею развития, перевернули ее с головы на ноги. В основу содержания формации они положили экономические отношения: основой общественной формации является определенный способ производства; его сокровенной сутью отношение трудящегося человека к средству труда, способ их соединения, ибо мы видим их в прошлой истории всегда разъединенными.

Напрасно некоторые авторы приписывают Марксу и Энгельсу какой-то обратный взгляд на первобытное общество. Среди их разнообразных высказываний доминирующим мотивом проходит как раз идея об абсолютной несвободе индивида в доисторических племенах и общинах. Они подчеркивали, что там у человека отсутствовала возможность принять какое бы то ни было решение, ибо всякое решение наперед было предрешено родовым и племенным обычаем. Маркс писал об этом в "Капитале": "... отдельный индивидуум еще столь же крепко привязан пуповиной к роду или общине, как отдельная пчела к пчелиному улью" 3 . Возвращаясь к этой мысли, Энгельс писал: "Племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторвались еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности" 4 . "Идиллические", иронизировал Маркс, сельские общины "ограничивали человеческий разум самыми узкими рамками, делая из него покорное орудие суеверия, накладывая на него рабские цепи традиционных правил, лишая его всякого величия, всякой исторической инициативы" 5 .

На противоположном, полюсе прогресса, при коммунизме, торжество разума и свободы.

Между этими крайними состояниями совершается переход в собственную противоположность, т. е. от абсолютной несвободы к абсолютной свободе через три прогрессивные эпохи, но эпохи в первую очередь не самосознания, а экономического формирования общества, т. е. через развитие форм собственности. Все три, по Марксу, зиждутся на антагонизме и борьбе. Рабство начинается с того, что исконная, примитивная, первобытная покорность человека несвободе сменяется пусть глухим и беспомощным, но сопротивлением; не только рабы боятся господ, но и господа рабов. История производства вместе с историей антагонизма идет по восходящей линии при феодализме и капитализме.

Вглядываясь в пять последовательных общественно-экономических формаций Маркса, мы без труда обнаруживаем, что, если разложить всемирную историю на эти пять отрезков, они дают возможность обнаружить и исчислить ускорение совокупного исторического процесса.

Две темы возрастание роли народных масс в истории и ускорение темпа истории оказались двумя сторонами общей темы о единстве всемирно-исторического прогресса и в то же время о закономерной смене общественно-экономических формаций 6 . Каждый последующий способ производства представляет собой шаг вперед в раскрепощении человека. Все способы производства до коммунизма сохраняют зависимость человека его рабство в широком смысле слова. Но как глубоко менялся характер этой зависимости! В глубине абсолютная принадлежность индивида своему улью, или рою; позже человек или люди основное средство производства, на которое налагается собственность; дальше она становится полусобственностью, которую уже подпирает монопольная собственность на землю; наконец, следы собственности на человека внешне стираются, зато гигантски раздувается монопольная собственность на все другие средства производства, без доступа к которым трудовой человек все равно должен бы умереть с голоду (рыночная или "экономическая" зависимость).

Вдумавшись, всякий поймет, что эти три суммарно очерченные эпохи раскрепощения, эти три сменивших друг друга способа общественного производства именно в той мере, в какой они были этапами раскрепощения человека, были и завоеваниями этого человека, достигнутыми в борьбе. Все три антагонистические формации насквозь полны борьбой пусть бесформенной и спонтанной по началу и по глубинным слоям против рабства во всех этих его модернизирующихся формах.

Отсюда ясно, среди прочего, что переход от каждой из трех антагонистических формаций к следующей не мог быть ничем иным, как революционным взрывом тех классовых противоречий, которые накапливались и проявлялись в течение всего ее предшествующего исторического разбега. Они были очень разными, эти социальные революции. Шторм, на несколько последних веков закрывший небеса античности, не все даже согласны называть революцией, но он был все-таки действительной социальной революцией в той адекватной форме, в какой она только и могла тогда извергнуться, в форме перемежающихся народных движений, вторжений, великих переселений и глубоких размывов. Вторая великая эпоха социальных революций классический перевал от феодализма к капитализму. Третий пролетарский штурм капитализма, открывший выход в социалистическую эру.

Если разметить передний край всемирной истории по этим грандиозным вехам от возникновения древнейших рабовладельческих государств и через три финальные для каждой формации революции, то обнаруживается та самая ускоряющаяся прогрессия, о которой шла речь. Ряд авторов полагает, что длительность или протяженность каждой формации короче, чем предыдущей, примерно в три или четыре раза. Получается геометрическая прогрессия, или экспоненциальная кривая (см. схему 1).

Хотя бы в самом первом приближении ее можно вычислить и вычертить. А следовательно, есть и возможность из этой весьма обобщенной логики истории обратным путем по такой кривой хотя бы приблизительно определить время начала и первичный темп движения человеческой истории: исторический нуль. Но прежде чем совершить такую редукцию, надо рассмотреть еще одну сторону этой общей теории исторического процесса.

Со времени рабовладельческого способа производства мы видим на карте мира народы и страны передовые и отсталые, стоящие на уровне самого нового для своего времени способа производства и как бы опаздывающие, стоящие на предшествующих уровнях. Сейчас на карте мира представлены все пять способов производства. Может прийти мысль, что, стартовав все вместе, народы затем двигались с разной скоростью.

Но если так, нельзя было бы и говорить о выяснении какого-то закономерного темпа истории вообще. Однако на самом деле перед нами вовсе не независимые друг от друга переменные. Отставание некоторых народов есть прямая функция выдвижения вперед некоторых других. Так вопрос стоит на протяжении истории всех трех классово антагонистических формаций. Чем больше мы анализируем само понятие общества, основанного на антагонизме, тем более выясняется, что политическая экономия вычленяет при этом "чистый" способ производства, стоящий на "переднем крае" экономического движения человеческого общества. Но в сферу политической экономии не входит рассмотрение того, как же вообще антагонизм может существовать, как он не пожирает себя едва родившись, как не взрывает сразу общество, основывающее на этом вулкане свое бытие? Ответ на этот вопрос дает только более общая социологическая теория.

Социально-экономические системы, наблюдаемые нами на "переднем крае" человечества, существуют и развиваются лишь благодаря всасыванию дополнительных богатств и плодов труда из всего остального мира и некоторой амортизации таким способом внутреннего антагонизма.

Этот всемирный процесс перекачки в эпохи рабства, феодализма и капитализма лишь иногда (при первой и третьей) выступал в виде прямого обескровливания метрополиями и империями окрестных "варваров" или далеких "туземцев" в колониях. Чаще и глубже перекачка через многие промежуточные народы и страны как через каскад ступеней, вверху которого высокоразвитые, но и высокоантагонистичные общества переднего края. Ниже разные менее развитые, отсталые, смешанные структуры. А глубоко внизу, хотя бы и взаимосвязанные с внешним миром, в том числе с соседями, самыми скудными сделками, но вычерпанные до бесконечности и бесчисленные в своем множестве народности пяти континентов почти неведомое подножие, выделяющее капельки росы или меда, чтобы великие цивилизации удерживались. Насос, который непрерывно перекачивает результаты труда со всей планеты вверх по шлюзам, это различия в уровне производительности труда и в средствах экономических сношений.

Таков в немногих словах ответ на вопрос, двигалось ли своей цельной массой человечество в ходе всемирной истории, в ходе ускоряющихся прогрессивных преобразований, совершавшихся в классово антагонистические эпохи на его переднем крае. Да, при изложенном взгляде история предстает, безусловно, как цельный процесс.

Вернемся же к его свойству ускорению. В истории освобождения человека мы ясно видим, пожалуй, только ускорение. Мы не можем описать, каким же станет человек в будущем. Между тем при достигнутых скоростях и мощностях пора видеть далеко вперед. И вот, оказывается, у нас нет для этого иного средства, как всерьез посмотреть назад. Как оказался человек в той несвободе, из которой выходил путем труда, борьбы и мысли? Иными словами, если есть закон ускорения мировой истории, он повелительно ставит задачу новых исследований начала этого процесса. Что закон есть, это можно еще раз наглядно проиллюстрировать прилагаемыми схемами (см. схемы 2 7 ,3).

В этих схемах дано представление об относительном времени (абсолютное время измеряется в геологических масштабах). Читатель может мысленно преобразовать эти схемы таким образом, чтобы каждое деление на транспортире, скажем, каждый градус поставить в соответствие неравным величинам времени. Допустим, приняв последний градус за единицу (все равно 200 это лет или 33 года), предпоследний градус будем считать за две единицы, или за четыре, или в какой-либо иной прогрессии, можно брать и по другим математическим законам. В такой Преобразованной схеме выделенные эпохи расползутся равномерно, т. е. они не будут сгущаться к концу, зато идея ускорения мировой истории получит новое выражение, более близкое математическому мышлению.

Однако для первой схемы навряд ли возможно подобрать такую прогрессию хронологических значений градусов, при которой основные эпохи расположились бы равномерно. Здесь "доисторическое время" совершенно задавило "историческое время". Последнее заняло такую ничтожную долю процесса, что зрительно как бы оправдывается ошибка Тойнби: все, что уложилось в "историческое время", можно считать "философски одновременным" по сравнению с протяженностью "доистории". Во второй схеме для такой аберрации уже нет места. Нам как раз и предстоит в дальнейшем выбор между ними.

Пока что мы ограничимся немногими заключениями из сказанного. Если бы не было ускорения, можно было бы мысленно вообразить некую логику истории, вполне абстрагируясь от какой бы то ни было длительности, т. е. протяженности во времени каждого интервала между социальными революциями, разделяющими формации: можно было бы пренебречь эмпирическим фактом, что на жизнь любого способа производства ушло некоторое время; ведь оно при изменениях конкретных обстоятельств могло бы оказаться и покороче, причем неизвестно насколько. Но нет, даже в самой полной абстракции невозможно отвлечься от времени, ибо останется время в виде ускорения, иными словами, длительность заявит о себе в форме неравенства длительности. Точно так же каждая антагонистическая формация проходила в свою очередь через ускоряющиеся подразделы становление, зрелость, упадок. Если же охватить всю эту проблему ускорения человеческой истории в целом, последует вывод: в истории действовал фактор динамики, т. е. История была прогрессом, но действовал и обратный фактор торможение, причем последний становился относительно все слабее в соперничестве с фактором динамики, что и выражается законом ускорения истории. Однако лишь при коммунизме динамика неизменно имеет перевес над торможением.

Начальный отрезок истории был наиболее медленно текущим, следовательно, на нем торможение имело перевес над динамикой. Но этот начальный отрезок необходимый член траектории, которая, как мы уже знаем, будет характеризоваться ускорением по типу экспоненты.

Наконец, мы констатируем еще раз, что вся наша кривая, а тем самым и начальный отрезок истории, это не сумма некоторого числа кривых, иными словами, не история племен и народностей, а история человечества как одного объекта.

История человечества, как подчеркивал Гегель, является процессом становления и прогресса свободы, а возникновение и развитие человека является скачком из царства необходимости в царство свободы. Это показывает, что свобода не дается человеку от рождения. Она завоевывается деятельностью человека. Чем успешнее ее деятельность, тем весомее и шире является ее свобода. Поэтому мировая история - это не что иное как процесс развертывания свободы в течение жизни и деятельности человечества, постоянно и усиливает свое влияние на существующий мир.

Гегель акцентировал, что мировая история - это прогресс свободы именно в сознании человека. И реальная свобода человека - в его владении природой. В первом случае весь прогресс сводится к духовной составляющей, упуская из виду материально-производственную сферу, общественное бытие. Однако всем известно, что человек живет и действует в объективно существующей среде. Человек не в состоянии избежать взаимодействия с природой, а значит ~ освободить себя от действия тех законов, которые функционируют в мире. Иначе говоря, свобода не в игнорировании природного бытия и не в пассивном его созерцании этих реалий и невмешательстве в ход этих процессов, (хотя это и есть определенная свобода). Настоящая свобода достигается только через активную целенаправленную деятельность. Свободу человек добывает в ходе взаимодействия с миром, в процессе познания и освоения природы. Человек овладевает миром, благодаря действию производительных сил. их развитие и постоянное совершенствование является показателем человеческой свободы и ее исторического роста.

Человек (человечество) не может позволить себе того, чтобы не заботиться о постоянном усовершенствовании производительных сил. История человечества - это непрерывный, поступательный процесс совершенствования производительных сил. Совершенные средства производства, постоянное совершенствование физических и духовных кондиций человека, его умений, навыков, способствующих успешному ее противостоянию мира природы, а человечеству - освобождению из-под влияния стихийных сил. Этот прогресс и является реальным показателем роста свободы человека (общества).

Следует отметить, что на нынешнем этапе развития, вследствие значительного технико-техногенной нагрузки на природу, свобода человека привела к возникновению целого ряда экологических проблем. Мощные производительные силы обеспечивают ей абсолютное господство над природой. Причем современные человек (человечество) "господствуют над природой как завоеватель над чужими народами". Решение и этих проблем тоже лежит в плоскости расширения свободы человека, (человечества) через совершенствование производительных сил, внедрения ресурсо- и энергосберегающих технологий и формирование духовно богатой личности, гармонично сочетающий в себе рациональный подход к делу с экологическим мышлением и экологической культурой.

Вместе с тем, общество возлагает на человека определенные обязанности, подчиняет ее сущностные силы своему влиянию, унормовуючы и регламентируя жизнедеятельность индивида. Формы общественной жизни человек застает, как данность, от рождения и не в силах их самостоятельно изменить. Они для нее - историческая необходимость и чтобы разумно, гармонично с ними сотрудничать нет другого выхода как их познавать. Познавая их действие, человек рационально организует свою жизнедеятельность в обществе и осмысленно влияет на мир природы. Таким образом, и человек, и общество достигают свободы, когда сознательно контролируют проявления и влияние объективных законов, преодолевают господства стихийности, авантюризма и волюнтаризма. И все же, успешное решение этих проблем лежит в плоскости прогресса человеческой свободы.

Получается, что прогресс мировой истории с одной стороны это непрерывный процесс роста свободы человека (человечества), который постоянно расширяет возможности взаимодействия и сосуществования с миром. С другой стороны - природный и социальный мир предстает как препятствие развертыванию свободы индивида. Он на каждом историческом этапе, как бы "дозирует" степень свободы человеку, "отпускает" ей свободы столько, сколько она может разумно ее взять и рационально ею воспользоваться (распорядиться). В этом смысле правомерно то, что отдельный индивид никогда не был и не будет абсолютно независимым от природных и общественных условий существования. Его свобода исторически обусловлена объективными и субъективными факторами. В историческом, цивилизационном контексте эта свобода относительна, но для каждой эпохи она является абсолютной (в плане понимания полноты, исчерпаемости в достижении предела возможного).

Чем более развитым, демократическим и открытым является общество, тем больше свободы получает индивид и наоборот. Не преувеличивая роли внешних факторов, не следует забывать и о внутренне личностные. Индивид, благодаря своему уму и таланту, способностям и силе воли, постоянно вынужден доказывать свободу своего "Я", освобождать себя от зависимости природного и социального бытия и таким образом прогрессировать.

Авторитарные и тоталитарные общества враждебно противостоят прогресса человека и его свободе. При таких условиях свобода человека фактически является дозированной и регламентированной в рамках надлежащего и дозволенного. Современные демократические общества обеспечивают надлежащие условия для развертывания свободы индивида. Чем более развитой является личность, тем больше свободы она требует от общества. С другой стороны - свобода коллектива (общности) зависит от свободы каждого человека. Освобождение коллектива, его свобода предполагает и свободу человека.

Как уже говорилось, современные демократические общества и правовые государства достигли значительного прогресса в развитии и утверждении свободы человека (гражданина). Важными шагами в этом направлении является освобождение от эксплуатации человека человеком, где работающий человек получает достойную зарплату, пенсионеры - обеспеченную старость и жизнь, а дети, больные и нетрудоспособные - материальную и финансовую помощь со стороны государства. Социально ориентированные общества, "государства благоденствия" реально утверждают в жизнь принципы гуманизма, социального равенства и социальной справедливости и таким образом работают на гражданина, свободу человека. Они создают не только материальные предпосылки для развития личности, но и положительные возможности для всестороннего развития и выявления его способностей, полному раскрытию своих сущностных сил и человеческих качеств. Только такая личность может рационально усвоить и использовать предоставленные ей обществом возможности, а самое главное - реализовать их в процессе свободной и свободной деятельности.

Контрольные вопросы:

1. В чем прогресс мировой культуры?

2. Проблема направленности истории. Становление идей общественного прогресса.

3. Эволюционное и революционное в развитии общества.

4. Проблема "цены" человеческого прогресса.

5. Есть прогрессивная линия развития доминирующей?

6. Как вы понимаете "человеческое измерение прогресса"?

7. В чем заключается смысл истории человечества?

8. Как вы понимаете выражение: "история человечества как прогресс свободы"?

Темы рефератов:

1. Идея прогресса в историко-философской литературе.

2. Общественный прогресс: понятие, сущность и критерии.

3. Общественный прогресс и проблемы его классификации.

4. История человечества как прогресс свободы.

1. Аббаньяно Н. прогресс больше НЕ означает счастье // Абба-Ньян Н. Мудрость жизни. - СПб, 1996..

2. Булгаков С.Н. Основные проблемы теории прогресса // Булгаков С.Н. Философия хозяйства. - М., 1990.

3. Венда В.Ф. Волны прогресса // Серия "Философия". - 1989. - № 9.

4. Волков А.И. Человеческое измерение прогресса. - М., 1990.

5. Горак Г.И., Яшу к ТИ. Проблема направленности человеческой истории // Философия. Курс лекций. - М., 1993.

6. Гошовский Н.Н., Кудрявый И.Т. Идея прогресса в социальной философии. - М., 1993.

7. Рузавин В.И. Самоорганизация и организация в развитии общества // Вопросы философии. - 1995. - № 8.

8. ТойнбиА. Дж. Исследование истории. - М., 1998. - Т. 1.

9. Чинакова Л.И. Социальный детерминизм. - М., 1986.

Прогресс в сознании свободы, составляющий у Гегеля смысловой стержень истории, ни в коем случае нельзя понимать чисто субъективно, т.е. как изменение «мнений», мышления конкретных людей. Чтобы стать реальной, идея должна объективироваться, вылиться во что-то внешнее. Такой объективацией свободы становятся у Гегеля семья, гражданское общество, государство.

Отношение немецкого мыслителя к государству характеризуется особым пиететом. Достаточно сказать, что народы, которые по каким-то причинам государства не образовали, у Гегеля не могут претендовать на вхождение во всемирную историю, они – неисторичны (мировой дух о них, наверное, забыл).

«Государство, - объявляет Гегель, - это – шествие Бога в мире; его основанием служит власть разума, осуществляющего себя как волю».

Таким образом, всемирная история по Гегелю – это шествие мирового духа, результат его деятельности. История человечества – это воплощение мирового духа и ее общей целью является развитие свободы духа, применительно к человеку и обществу. Свобода, считает Гегель, является сама в себе целью, к реализации которой стремится дух. Мировая история есть не что иное, как воплощение этой цели, ради достижения которой в течение многих веков приносились неисчислимые жертвы. Именно эта цель, главным образом, реализуется и воплощается в истории, и именно она лежит в основе всех, происходящих в мире людей, изменений.

Историю человечества Гегель понимал не как цепь случайных событий. Она для него носила закономерный характер, в котором обнаруживается мировой разум. Правда, тут же Гегель пояснил, что люди, преследуя свои цели, в то же самое время осуществляют историческую необходимость, сами того не сознавая. Великие люди играют роль в истории постольку, поскольку они являются воплощением духа своего времени. Смысл же всей мировой истории есть, по Гегелю, прогресс в сознании свободы - прогресс, который мы должны познать в его необходимости.

Смотрите также

Наука в контексте культуры
Во всем мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте, До сущности протекших дней, До их причины. До оснований, до корней, До сердцевины. Все время схват...

Категории диалектики
Находящемуся в постоянном движении и развитии миру соответствует столь же динамичное мышление о нем. “Если все развивается… то относится ли сие к самым общим понятиям и категориям мышления? ...

Духовно экзистенциальное и духовно культурное время и пространство
Человеческая личность существует в особом духовно-экзистенциальном (или биографическом) времени - времени ее уникальных поступков и внутренних размышлений, общения с другими людьми и творче...

О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии) [изд. 1974, сокр.] Поршнев Борис Фёдорович

I. Ускорение исторического прогресса

Проблема настоящего исследования - возможность значительно укоротить человеческую историю сравнительно с распространенными представлениями. Если бы это позволило правильнее видеть историю в целом, то тем самым увеличило бы коэффициент прогнозируемости. Ведь историческая наука, вольно или невольно, ищет путей стать наукой о будущем. Вместе с тем, история стала бы более историчной. Автор привержен правилу: «Если ты хочешь понять что-либо, узнай, как оно возникло». Но как поймешь историю человечества, если начало ее теряется в глубине, неведомой в точности ни палеоархеологии, ни палеоантропологии, уходит в черноту геологического прошлого. При этом условии невозможно изобразить историю как траекторию, ибо каждую точку на траектории ведь надо бы откладывать от начала. Каждый факт на траектории мировой истории надо бы характеризовать его удаленностью от этого нуля, и тогда факт нес бы в своем описании и объяснении, как хвост кометы, этот отрезок, это «узнай, как оно возникло».

Эмпирически наш современник знает, как быстро происходит обновление исторической среды, в которой мы живем. Если ему сейчас 75 лет и если разделить его жизнь на три двадцатипятилетия, то они отчетливо покажут, что каждый отрезок много богаче новациями, чем предыдущий. Но при жизни его предка на аналогичные отрезки приходилось заметно меньше исторической динамики, и так далее в глубь времен. А в средние века, в античности, тем более на Древнем Востоке индивидуальная жизнь человека вообще не была подходящей мерой для течения истории: его мерили династиями - целыми цепями жизней. Напротив, человек, который начинает сейчас свою жизнь, на протяжении будущих 75 лет, несомненно, испытает значительно больше изменений исторической среды, чем испытал наш семидесятипятилетний современник. Все позволяет предполагать, что предстоящие технические, научные и социальные изменения будут все уплотняться и ускоряться на протяжении его жизни.

Фундаментальным тезисом, который ляжет в основу дальнейшего изложения, является идея, что человеческая история представляет собой прогрессивно ускоряющийся процесс и вне этого понята быть не может. Мы не будем здесь касаться обширной проблемы, не надлежит ли вписать динамику человеческой истории в более пространный ряд: в возможный закон ускорения истории Вселенной, ускорения истории Земли, ускорения истории жизни на Земле? Это значило бы уплотнение времени новшествами (кумулятивными и необратимыми) и в этом смысле его убыстрение. Это касалось бы предельно общей проблемы ускорения мирового времени, иначе говоря, его все большей наполненности новациями. Человеческая история выглядела бы как отрезок этой кривой, характеризующийся наибольшей быстротой, точнее, наибольшим ускорением. Хотя в третичном и четвертичном геологических периодах развитие биосферы достигает максимальной ускоренности, мы все же можем человеческую социальную историю начинать как бы с нуля: ускорение продолжается, но оно возможно лишь благодаря тому, что в мире появляется эта новая, более высокая форма движения материи, при которой прежняя форма, биологические трансформации, уже может быть приравнена неподвижности. Да и в самом деле, Homo sapiens во время истории телесно уже не меняется.

Разные исторические процессы историки делят на периоды. Периодизация - основной прием упорядочения всякого, будь то короткого, будь то долгого, общественного процесса в истории культуры, политического развития какой-либо страны, в истории партии, войны, в биографии исторического персонажа, в смене цивилизаций. И вот я пересмотрел десятки частных периодизаций разных конечных исторических отрезков. Вывод: всякая периодизация любого исторического процесса, пусть относительно недолгого, если она мало-мальски объективна, т.е. ухватывает собственный ритм процесса, оказывается акселерацией - ускорением. Это значит, что периоды, на которые его разделили историки, не равновелики, напротив, как правило, один за другим все короче во времени. Исключением являются лишь такие ряды дат, которые служат не периодизацией, но простой хронологией событий, например царствований и т.п.

В долгих эпохах, на которые делят мировую историю, акселерация всегда выражена наглядно. Каменный век длиннее века металла, который в свою очередь длиннее века машин. В каменном веке верхний палеолит длиннее мезолита, мезолит длиннее неолита. Бронзовый век длиннее железного. Древняя история длиннее средневековой, средневековая - длиннее новой, новая - длиннее новейшей. Принятая периодизация внутри любой из них рисует в свою очередь акселерацию.

Конечно, каждая схема периодизации может отражать субъективный интерес к более близкому. Можно также возразить, что просто мы всегда лучше знаем то, что хронологически ближе к нам, и поэтому объем информации заставляет выделить такие неравномерные отрезки.

Однако периодизация мотивируется не поисками равномерного распределения учебного или научно-исследовательского материала в пусть неравные хронологические ящики, а качественными переломами в ходе того или иного развития. Да и невозможно отнести приведенные возражения к далеким эпохам, изучаемым археологией, где не может заметно сказываться преимущественная близость той или иной культуры к нашему времени.

Словом, мы замечаем, что река истории ускоряет свой бег даже изучая отдельные ее струи. Те или иные процессы иссякают, кончают свой цикл предельного ускорения, ибо он - сходящийся ряд, но тем временем другие уже набирают более высокие скорости. Но есть ли вообще мировая история как единый процесс? Первым, кто предложил утвердительный ответ, был Гегель. Правда, до него уже существовали теории прогресса человечества, например схема Кондорсе. То была прямолинейная эволюция, «постепенный» рост цивилизации. Гегелевская схема всемирной истории впервые представила ее как динамическое эшелонированное целое с качественными переломами и взаимным отрицанием эпох, с перемещениями центра всемирной истории из одних стран в другие, но с единым вектором совокупного движения. Суть мирового развития, по Гегелю, - прогресс в сознании свободы. Вначале, у доисторических племен, царят всеобщая несвобода и несправедливость. С возникновением государства прогресс воплощается в смене государственно-правовых основ общества: в древней деспотии - свобода одного при рабстве всех остальных, позже - свобода меньшинства, затем - свобода всех, но лишь в христианском принципе, а не на деле. Наконец, с французской революции начинается эра подлинной свободы. Пять великих исторических эпох, отрицающих одна другую и в то же время образующих целое.

Маркс и Энгельс, сохранив гегелевскую идею развития, перевернули ее с головы на ноги. В основу содержания формации они положили экономические отношения: основой общественной формации является определенный способ производства; его сокровенной сутью - отношение трудящегося человека к средству труда, способ их соединения, ибо мы видим их в прошлой истории всегда разъединенными.

Напрасно некоторые авторы приписывают Марксу и Энгельсу какой-то обратный взгляд на первобытное общество. Среди их разнообразных высказываний доминирующим мотивом проходит как раз идея об абсолютной несвободе индивида в доисторических племенах и общинах. Они подчеркивали, что там у человека отсутствовала возможность принять какое бы то ни было решение, ибо всякое решение наперед было предрешено родовым и племенным обычаем. Маркс писал об этом в «Капитале»: «... отдельный индивидуум еще столь же крепко привязан пуповиной к роду или общине, как отдельная пчела к пчелиному улью». Возвращаясь к этой мысли, Энгельс писал: «Племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторвались еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности». «Идиллические», иронизировал Маркс, сельские общины «ограничивали человеческий разум самыми узкими рамками, делая из него покорное орудие суеверия, накладывая на него рабские цепи традиционных правил, лишая его всякого величия, всякой исторической инициативы».

На противоположном, полюсе прогресса, при коммунизме, - торжество разума и свободы.

Между этими крайними состояниями совершается переход в собственную противоположность, т.е. от абсолютной несвободы к абсолютной свободе через три прогрессивные эпохи, но эпохи в первую очередь не самосознания, а экономического формирования общества, т.е. через развитие форм собственности. Все три, по Марксу, зиждутся на антагонизме и борьбе. Рабство начинается с того, что исконная, примитивная, первобытная покорность человека несвободе сменяется пусть глухим и беспомощным, но сопротивлением; не только рабы боятся господ, но и господа - рабов. История производства вместе с историей антагонизма идет по восходящей линии при феодализме и капитализме.

Вглядываясь в пять последовательных общественно-экономических формаций Маркса, мы без труда обнаруживаем, что, если разложить всемирную историю на эти пять отрезков, они дают возможность обнаружить и исчислить ускорение совокупного исторического процесса.

Две темы - возрастание роли народных масс в истории и ускорение темпа истории - оказались двумя сторонами общей темы о единстве всемирно-исторического прогресса и в то же время о закономерной смене общественно-экономических формаций. Каждый последующий способ производства представляет собой шаг вперед в раскрепощении человека. Все способы производства до коммунизма сохраняют зависимость человека - его рабство в широком смысле слова. Но как глубоко менялся характер этой зависимости! В глубине абсолютная принадлежность индивида своему улью, или рою; позже человек или люди - основное средство производства, на которое налагается собственность; дальше она становится полусобственностью, которую уже подпирает монопольная собственность на землю; наконец, следы собственности на человека внешне стираются, зато гигантски раздувается монопольная собственность на все другие средства производства, без доступа к которым трудовой человек все равно должен бы умереть с голоду (рыночная или «экономическая» зависимость).

Вдумавшись, всякий поймет, что эти три суммарно очерченные эпохи раскрепощения, эти три сменивших друг друга способа общественного производства именно в той мере, в какой они были этапами раскрепощения человека, были и завоеваниями этого человека, достигнутыми в борьбе. Все три антагонистические формации насквозь полны борьбой - пусть бесформенной и спонтанной по началу и по глубинным слоям - против рабства во всех этих его модернизирующихся формах.

Отсюда ясно, среди прочего, что переход от каждой из трех антагонистических формаций к следующей не мог быть ничем иным, как революционным взрывом тех классовых противоречий, которые накапливались и проявлялись в течение всего ее предшествующего исторического разбега. Они были очень разными, эти социальные революции. Шторм, на несколько последних веков закрывший небеса античности, не все даже согласны называть революцией, но он был все-таки действительной социальной революцией в той адекватной форме, в какой она только и могла тогда извергнуться, - в форме перемежающихся народных движений, вторжений, великих переселений и глубоких размывов. Вторая великая эпоха социальных революций - классический перевал от феодализма к капитализму. Третий - пролетарский штурм капитализма, открывший выход в социалистическую эру.

Если разметить передний край всемирной истории по этим грандиозным вехам - от возникновения древнейших рабовладельческих государств и через три финальные для каждой формации революции, то обнаруживается та самая ускоряющаяся прогрессия, о которой шла речь. Ряд авторов полагает, что длительность или протяженность каждой формации короче, чем предыдущей, примерно в три или четыре раза. Получается геометрическая прогрессия, или экспоненциальная кривая (см. схему 1).

Хотя бы в самом первом приближении ее можно вычислить и вычертить. А следовательно, есть и возможность из этой весьма обобщенной логики истории обратным путем по такой кривой хотя бы приблизительно определить время начала и первичный темп движения человеческой истории: исторический нуль. Но прежде чем совершить такую редукцию, надо рассмотреть еще одну сторону этой общей теории исторического процесса.

Со времени рабовладельческого способа производства мы видим на карте мира народы и страны передовые и отсталые, стоящие на уровне самого нового для своего времени способа производства и как бы опаздывающие, стоящие на предшествующих уровнях. Сейчас на карте мира представлены все пять способов производства. Может прийти мысль, что, стартовав все вместе, народы затем двигались с разной скоростью.

Но если так, нельзя было бы и говорить о выяснении какого-то закономерного темпа истории вообще. Однако на самом деле перед нами вовсе не независимые друг от друга переменные. Отставание некоторых народов есть прямая функция выдвижения вперед некоторых других. Так вопрос стоит на протяжении истории всех трех классово антагонистических формаций. Чем больше мы анализируем само понятие общества, основанного на антагонизме, тем более выясняется, что политическая экономия вычленяет при этом «чистый» способ производства, стоящий на «переднем крае» экономического движения человеческого общества. Но в сферу политической экономии не входит рассмотрение того, как же вообще антагонизм может существовать, как он не пожирает себя едва родившись, как не взрывает сразу общество, основывающее на этом вулкане свое бытие? Ответ на этот вопрос дает только более общая социологическая теория.

Социально-экономические системы, наблюдаемые нами на «переднем крае» человечества, существуют и развиваются лишь благодаря всасыванию дополнительных богатств и плодов труда из всего остального мира и некоторой амортизации таким способом внутреннего антагонизма.

Этот всемирный процесс перекачки в эпохи рабства, феодализма и капитализма лишь иногда (при первой и третьей) выступал в виде прямого обескровливания метрополиями и империями окрестных «варваров» или далеких «туземцев» в колониях. Чаще и глубже - перекачка через многие промежуточные народы и страны как через каскад ступеней, вверху которого высокоразвитые, но и высокоантагонистичные общества переднего края. Ниже - разные менее развитые, отсталые, смешанные структуры. А глубоко внизу, хотя бы и взаимосвязанные с внешним миром, в том числе с соседями, самыми скудными сделками, но вычерпанные до бесконечности и бесчисленные в своем множестве народности пяти континентов почти неведомое подножие, выделяющее капельки росы или меда, чтобы великие цивилизации удерживались. Насос, который непрерывно перекачивает результаты труда со всей планеты вверх по шлюзам, - это различия в уровне производительности труда и в средствах экономических сношений.

Таков в немногих словах ответ на вопрос, двигалось ли своей цельной массой человечество в ходе всемирной истории, в ходе ускоряющихся прогрессивных преобразований, совершавшихся в классово антагонистические эпохи на его переднем крае. Да, при изложенном взгляде история предстает, безусловно, как цельный процесс.

Вернемся же к его свойству - ускорению. В истории освобождения человека мы ясно видим, пожалуй, только ускорение. Мы не можем описать, каким же станет человек в будущем. Между тем при достигнутых скоростях и мощностях пора видеть далеко вперед. И вот, оказывается, у нас нет для этого иного средства, как всерьез посмотреть назад. Как оказался человек в той несвободе, из которой выходил путем труда, борьбы и мысли? Иными словами, если есть закон ускорения мировой истории, он повелительно ставит задачу новых исследований начала этого процесса. Что закон есть, это можно еще раз наглядно проиллюстрировать прилагаемыми схемами (см. схемы 2, 3).

В этих схемах дано представление об относительном времени (абсолютное время измеряется в геологических масштабах). Читатель может мысленно преобразовать эти схемы таким образом, чтобы каждое деление на транспортире, скажем, каждый градус поставить в соответствие неравным величинам времени. Допустим, приняв последний градус за единицу (все равно 200 это лет или 33 года), предпоследний градус будем считать за две единицы, или за четыре, или в какой-либо иной прогрессии, можно брать и по другим математическим законам. В такой Преобразованной схеме выделенные эпохи расползутся равномерно, т.е. они не будут сгущаться к концу, зато идея ускорения мировой истории получит новое выражение, более близкое математическому мышлению.

Однако для первой схемы навряд ли возможно подобрать такую прогрессию хронологических значений градусов, при которой основные эпохи расположились бы равномерно. Здесь «доисторическое время» совершенно задавило «историческое время». Последнее заняло такую ничтожную долю процесса, что зрительно как бы оправдывается ошибка Тойнби: все, что уложилось в «историческое время», можно считать «философски одновременным» по сравнению с протяженностью «доистории». Во второй схеме для такой аберрации уже нет места. Нам как раз и предстоит в дальнейшем выбор между ними.

Пока что мы ограничимся немногими заключениями из сказанного. Если бы не было ускорения, можно было бы мысленно вообразить некую логику истории, вполне абстрагируясь от какой бы то ни было длительности, т.е. протяженности во времени каждого интервала между социальными революциями, разделяющими формации: можно было бы пренебречь эмпирическим фактом, что на жизнь любого способа производства ушло некоторое время; ведь оно при изменениях конкретных обстоятельств могло бы оказаться и покороче, причем неизвестно насколько. Но нет, даже в самой полной абстракции невозможно отвлечься от времени, ибо останется время в виде ускорения, иными словами, длительность заявит о себе в форме неравенства длительности. Точно так же каждая антагонистическая формация проходила в свою очередь через ускоряющиеся подразделы - становление, зрелость, упадок. Если же охватить всю эту проблему ускорения человеческой истории в целом, последует вывод: в истории действовал фактор динамики, т.е. История была прогрессом, но действовал и обратный фактор - торможение, причем последний становился относительно все слабее в соперничестве с фактором динамики, что и выражается законом ускорения истории. Однако лишь при коммунизме динамика неизменно имеет перевес над торможением.

Начальный отрезок истории был наиболее медленно текущим, следовательно, на нем торможение имело перевес над динамикой. Но этот начальный отрезок - необходимый член траектории, которая, как мы уже знаем, будет характеризоваться ускорением по типу экспоненты.

Наконец, мы констатируем еще раз, что вся наша кривая, а тем самым и начальный отрезок истории, - это не сумма некоторого числа кривых, иными словами, не история племен и народностей, а история человечества как одного объекта.

Из книги Древняя Русь и Великая степь автора Гумилев Лев Николаевич

101. Шаг по пути прогресса Владимир Мономах и Мстислав Великий умело координировали политику подручных княжеств, руководствуясь исключительно интересами своей страны. Но с 1132 г. стали заметны признаки грядущего упадка: вокняжение Всеволода Ольговича в Киеве,

Из книги Лунная афера США [с иллюстрациями] автора Мухин Юрий Игнатьевич

Ускорение свободного падения Теперь вернёмся к эксперименту с падением молотка и «пёрышка». Американцам в этом фокусе было важно, чтобы молоток и «пёрышко» упали одновременно, но до них не дошло, что важно ещё и время, за которое они упадут. Сбрасывал их астронавт с высоты

Из книги «Русские идут!» [Почему боятся России?] автора Вершинин Лев Рэмович

Ускорение А потом пришла беда откуда не ждали. «Неверные» с далекого севера начали наводить порядок на торговых трассах, оттесняя батыров удачи все дальше на юг и лишая их свободы воли, самовыражения и передвижений. Батыры, конечно, брыкались. Но безуспешно. Когда же к

Из книги Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона автора Калюжный Дмитрий Витальевич

Ускорение прогресса Торговая революция и производство товаров Появление новых средств передвижения, надежной навигации, производство товара в массовом количестве привели к началу так называемой торговой революции, наступившей в последние столетия Средних веков.

Из книги Тайный преемник Сталина автора Добров Владимир

«Всемерное ускорение научно-технического прогресса» Об ускорении научно-технического прогресса, об инновациях в сегодняшней России не говорит только ленивый. «Правильные» речи и наставления руководителей страны на эту тему звучат почти каждый день. Проводятся

Из книги Запросы плоти. Еда и секс в жизни людей автора Резников Кирилл Юрьевич

Глава 21. Век прогресса 21.1. Эпоха романтизма Девятнадцатый век – один из самых сложных в духовной истории человечества. XIX в. сумел вызвать всеобщие надежды в светлое будущее; итогом его была невиданная в истории кровавая бойня. Но начинал он прекрасно. Победившая в

Из книги Россия: критика исторического опыта. Том1 автора Ахиезер Александр Самойлович

Из книги Петр Столыпин. Революция сверху автора Щербаков Алексей Юрьевич

Даешь ускорение! «Исключительно “сильные” люди, как Бисмарк, умели уступать, когда это было полезно, забывая о своем самолюбии. Столыпин же любил идти напролом… У него было пристрастие к тем “эффектам”, которые обывателей с толку сбивают (он называл их действие

Из книги Краткая история аргентинцев автора Луна Феликс

Цена прогресса В тот период процветание во многом зависело от производства, существовавшего в так называемой влажной пампе, то есть от зерновых и масличных культур, но особенно от производства мяса. Вследствие этого привилегированным регионом оказалась зона,

Из книги Рыцари Нового Света [с иллюстрациями] автора Кофман Андрей Федорович

Агенты исторического прогресса? «Розовая» легенда укоренилась прежде всего в Испании - что вполне объяснимо. Как говорилось, конкистадоры не были изгоями, за чьи поступки никто не в ответе, - они действовали во имя государства и от лица государства; поэтому оценка

автора Семенов Юрий Иванович

2. ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС: ЕГО ПОНИМАНИЕ И ИСТОЛКОВАНИЕ (унитарно-стадиальный и плюрально-циклический подходы к истории, линейно-стадиальное и глобально-стадиальное понимания исторического прогресса) 2.1. ДВА ОСНОВНЫХ ПОДХОДА К ИСТОРИИ: УНИТАРНО-СТАДИАЛЬНЫЙ И

Из книги Философия истории автора Семенов Юрий Иванович

2.2.7. Идеи исторического прогресса в античную эпоху Это не значит, что идея исторического прогресса была совершенно чужда античности. Она существовала в эту эпоху, равно как и идея исторического регресса. Причем последняя зародилась раньше. Она присутствует уже в поэме

автора

§ 2. Теория исторического знания и методы исторического изучения На основании соображений, изложенных выше, легко придти к заключению, что методология науки преследует две задачи - основную и производную; основная состоит в том, чтобы установить те основания, в силу

Из книги Методология истории автора Лаппо-Данилевский Александр Сергеевич

Часть I Теория исторического знания Главнейшие направления в теории исторического знания С теоретико-познавательной точки зрения научное знание характеризуется его систематическим единством. Подобно нашему сознанию, отличающемуся единством, и наука должна быть

Из книги История Украинской ССР в десяти томах. Том девятый автора Коллектив авторов

1. КУРС НА УСКОРЕНИЕ ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА Особенности нового этапа экономического развития страны. Развитие социалистической экономики в СССР в 50–е - начале 60–х годов проходило под все возрастающим влиянием научно - технической революции, «которая несет с собой

Из книги Кровавый век автора Попович Мирослав Владимирович

Человеческая свобода имеет своим основанием необходимость, а необходимость сопряжена с разумом. Таким образом, свободная деятельность сопряжена с исторически разумными – и в этом смысле действительными – результатам. Это означает, (1) что не всякая деятельность по целям, полагаемым субъектом, свободна, хотя такая деятельность, внешне может выглядеть именно как реализация субъективности. (2) Свобода у Гегеля, будучи реализацией исторической необходимости, осуществляется через стихийную или сознательную деятельность людей.

Гегель как ни один из его предшественников поставил решение проблемы свободы на почву истории – в зависимость от каждой определенной ступени исторического развития общества, а ареной свободной активности провозглашается не изолированный индивид, а человек, принадлежащий к определенной исторической фазе развития общества.

Коль скоро всемирная история представляем процесс обнаружения духа, поскольку он вырабатывает знание о том, что он есть «в себе», то история как реальность представляет собой развитие свободы в самой общественной практике, а история как форма исторического сознания приложение принципа свободы к людским делам. Это двуединый процесс, представляющий собой прогрессивное развитие духа. «Всемирная история, – писал Гегель, – есть прогресс в сознании свободы. – Прогресс, который мы должны познать в его необходимости». Следовательно, зрелость свободы в практике и человеческом сознании есть одновременно показатель исторической зрелости общества, или критерий общественного прогресса. Именно этот критерий, т.е. степень зрелости свободы и положил Гегель в основу периодизации всемирной истории.

Особый акцент в реализации свободы Гегель делает на роли государства. «Государство само по себе, – пишет он, – есть нравственное целое, осуществление свободы, осуществление же свободы есть абсолютная цель разума». Особый интерес и неравнодушие Гегеля к государству связаны с осознанием того, что подлинный субъект истории надиндивидуален и в то же время необходимо воплощен в реальной предметной структуре. Немаловажно здесь и то, что государство как исторически ставший и развивающийся институт, в рамках и посредством которого индивид реализует свою свободу, позволяет понять свободу не как атрибут атомизированной личности, а как качество социума, и не как природный дар, которым человек наделен лишь благодаря факту своего рождения, а как исторический продукт, как историческое достижение и стремление. Осуществленная свобода «человека начинается с гражданского состояния, которое было бы не верно рассматривать как ограничение свободы. Без государства свобода остается лишь назначением, но не действительностью человеческого существования. Таким образом, государство есть как бы синтез цели духа и средства для реализации этой цели, которое (т.е. средство) есть деятельный реальный субъект. Более того, Гегель считал, что только политически организованная нация способна действовать как историческая сила. Безгосударственным же народам он и вовсе отказывал в историческом развитии. При разработке своей концепции свободы Гегель однозначно исходит из утверждения наличия объективной закономерности и необходимости ее познания и освоения.

Встает вопрос о реальности человеческой свободы, т.к. историческое развитие и подлинная новизна и неповторимость определяются наличием свободы. Исходная посылка ответа на этот вопрос коренится в утверждении Гегелем того, что человеческая свобода имеет своим основанием необходимость, а необходимость сопряжена с разумом. Таким образом, свободная деятельность сопряжена с исторически разумными – и в этом смысле действительными – результатам.

Развивающаяся в ходе исторической практики человеческая свобода предполагает не только отрицание отживших форм, но и созидание новых. Таким образом, гегелевское понимание свободы необходимо предполагает конструктивную деятельность человека, т.е. историческое творчество. Гегель как ни один из его предшественников поставил решение проблемы свободы на почву истории – в зависимость от каждой определенной ступени исторического развития общества, а ареной свободной активности провозглашается не изолированный индивид, а человек, принадлежащий к определенной исторической фазе развития общества.

Свобода это субстанция духа, заявляет Гегель. Дух есть всегда у себя бытие, имеет свой центр в себе, а это и есть свобода, т.к. если нечто является зависимым, то относит себя к чему-то другому, чем оно не является, следовательно, оно и не свободно, т.к. не может быть без чего-то внешнего. Нечто свободно тогда, когда оно есть у самого себя. Отсюда получается, что целью духа может быть только сам дух, и субстанция духа есть свобода. Здесь важно отметить, что для Гегеля условие свободы не необходимость вообще, а необходимость внутренняя „своя“. В противном случае необходимость выступает лишь как внешнее принуждение, что со свободой несовместимо.

Коль скоро всемирная история представляем процесс обнаружения духа, поскольку он вырабатывает знание о том, что он есть „в себе“, то история как реальность представляет собой развитие свободы в самой общественной практике, а история как форма исторического сознания приложение принципа свободы к людским делам. Это двуединый процесс, представляющий собой прогрессивное развитие духа. „Всемирная история , – писал Гегель, – есть прогресс в сознании свободы . – Прогресс, который мы должны познать в его необходимости“. Следовательно, зрелость свободы в практике и человеческом сознании есть одновременно показатель исторической зрелости общества , или критерий общественного прогресса.

Именно этот критерий, т.е. степень зрелости свободы и положил Гегель в основу периодизации всемирной истории. Первый ее этап представлен восточными народами, которые еще не знают, что дух (а в истории человек) свободен. Они думают, что свободен один (деспот). Но эта свобода представляет собой произвол, дикость, тупость, страсти и покоится на несвободе всех остальных. Следовательно, и этот один (деспот) есть не свободный человек. Лишь у греков впервые в истории появляется осознание свободы, но они, как, впрочем, и римляне, полагали, что свободны лишь некоторые. Даже Платон и Аристотель не знали, что свободен человек как таковой. А вот германские народы дошли до сознания свободы, поскольку благодаря христианству поняли, что свободен каждый. Здесь мы должны отметить, что Гегель понимал не равнозначность сознания свободы реализованной свободе. Появление и утверждение христианства в общественной жизни не положило конец рабству и не сделало государство и правителей разумными. Принцип свободы есть симптом возможности всеобщей свободы, осуществление которой требует дальнейшем работы всемирной истории.

Особый акцент в реализации свободы Гегель делает на роли государства. „Государство само по себе, – пишет он, – есть нравственное целое, осуществление свободы, осуществление же свободы есть абсолютная цель разума“. Особый интерес и неравнодушие Гегеля к государству связаны с осознанием того, что подлинный субъект истории надиндивидуален и в то же время необходимо воплощен в реальной предметной структуре. Немаловажно здесь и то, что государство как исторически ставший и развивающийся институт, в рамках и посредством которого индивид реализует свою свободу, позволяет понять свободу не как атрибут атомизированной личности, а как качество социума, и не как природный дар, которым человек наделен лишь благодаря факту своего рождения, а как исторический продукт, как историческое достижение и стремление. Осуществленная свобода „человека начинается с гражданского состояния, которое было бы не верно рассматривать как ограничение свободы. Без государства свобода остается лишь назначением, но не действительностью человеческого существования. Таким образом, государство есть как бы синтез цели духа и средства для реализации этой цели, которое (т.е. средство) есть деятельный реальный субъект. Более того, Гегель считал, что только политически организованная нация способна действовать как историческая сила. Безгосударственным же народам он и вовсе отказывал в историческом развитии.

Гегель представил всемирно-исторический процесс как движение духа к свободе , ставит и проблему человека в истории , прежде всего, в связи с вопросом о средствах, которыми свобода как субстанция духа осуществляет себя в мире .

Рекомендуем также

• Заговоры шепотки на все случаи жизни Обращение к Велесу
• Иная реальность Невероятное и необъяснимое читать
• Истории про вампиров, а так же все, что связано с вампирами в повседневной жизни
• Обереги для успешной работы и карьеры Оберег хорошо отношение на работе
• Церковный суд в древней руси Церковный суд в синодальную эпоху
• Как вернуть любовь: ритуалы, заговоры, молитвы