Суфизм как религиозно этическое учение. Основы суфийского учения

СУФИЗМ – мусульманский аскетизм, подвижничество и мистицизм. Этимология твердо не установлена, хотя название считают производным от слова «шерсть» (власяница аскетов), или «скамья» (на них сидели подвижники), или просто набором звуков. Первые суфии появились в 8 в., вскоре после возникновения ислама. Мистический опыт начинает получать теоретическое осмысление у ал-Хасана ал-Басри, Зу-н-Нуна Ал-Мисри (8–9 в.), ал-Харраза (ум. 899), философские идеи прослеживаются у Абу-Йазида ал-Бистами (ум. 875), Абу Мансура ал-Халладжа (казнен 922), Абу ал-Касима ал-Кушайри (986–1072) и др. В суфизме обычно различают умеренное и крайнее течения. Своеобразную «легализацию» умеренного суфизма связывают, как правило, с именем Хамид ад-Дина ал-Газали (1058–1111), мыслителя, принадлежавшего к ашаритской школе калама и высказывавшего симпатии к суфийскому пути познания Бога как достижению истинного знания. Ярким представителем крайнего суфизма можно считать ал-Халладжа с его знаменитой формулой "ана-л-хакк («Я – Истина»), отождествляющей «Я» мистика с Богом. Хотя у представителей строгого правоверия, смыкающихся с фундаментализмом, в том числе и современных, суфизм всегда вызывал подозрение, если не открытую вражду, это течение оставалось и остается весьма популярным и охватывает самые широкие слои мусульман.

Суфизм создал и свою философию, в которой поднимались фундаментальные вопросы, стоявшие перед классической арабской философской мыслью: каким образом Первоначало универсума, Бог, может быть понят строго как единственный и вместе с тем порождающий все многообразие мира; каково место человека в мире и его отношение к Богу и божественному; каковы его возможности и границы познания и действия. Суфизм как философское течение опирался на многообразие опыта, накопленного предшествующими четырьмя школами классической арабской философии (калам, арабский перипатетизм, исмаилизм и ишракизм), использовал сложившийся к тому времени категориальный аппарат философского мышления, ставший результатом как развития собственной традиции, так и в значительной мере усвоения античного наследия. Философия суфизма пользовалась ощутимым влиянием в период позднего Средневековья, сохранив его фактически до нашего времени.

Наиболее выдающимся суфийским философом является Мухийи ад-Дин (Мохиддин) Ибн "Араби , получивший почетный титул «Великого шейха». Он родился в 1165 в городе Мурсия (юг современной Испании), в Андалусии, входившей тогда в состав арабского халифата и служившей своеобразным перекрестком цивилизаций, центром философии и культуры. Будущий мистик получил традиционное образование мусульманского ученого. В его произведениях немало свидетельств о посещавших его озарениях, нередко – о беседах с мистиками прошлого или пророками. Ибн "Араби много путешествовал, а с 1223 жил в Дамаске, где и скончался в 1240. Великий шейх был знаком с сочинениями выдающихся суфиев ал-Харраза, ал-Мухасиби, ал-Халладжа, ал-Исфараини.

Исследователи прослеживают прямые и косвенные связи и полемику с идеями ал-Газали. Сохранились свидетельства контактов Ибн "Араби с Ибн Рушдом и другими известными мыслителями того времени. Его влияние испытали в той или иной мере не только практически все известные суфийские мыслители последующих поколений, но и представители других течений мысли, более прочих – позднего ишракизма. Резкую критику и неприятие идеи Ибн "Араби вызвали со стороны известного факиха Ибн Таймиййи (1263–1328), что получило прямое продолжение в идеологии ваххабизма, возводящего свои идеи к этому мыслителю. В то же время такой известнейший факих, как ас-Суйути (15 в.), выступил в защиту Ибн "Араби.

Важнейшими философскими произведениями Ибн "Араби являются Мекканские откровения (ал-Футухат ал-маккиййа ) и Геммы мудрости (Фусус ал-хикам ). Его поэзия представлена сборником Изложение страсти (Тарджуман ал-ашвак ). Считается, что его перу принадлежат более 100 трудов. Известность Ибн "Араби стала причиной ложной атрибуции многих произведений. Среди апокрифов – двухтомное Толкование Корана (Тафсир ал-кур"ан ), Древо бытия (Шаджарат ал-кавн ), Божье слово (Калимат ал-лах ), Божья премудрость (ал-Хикма ал-"илахиййа ).

Мекканские откровения до сих пор полностью не переведены на иностранные языки из-за объема произведения, которое по праву называют «энциклопедией суфизма», содержащего рассуждения едва ли не по всем вопросам теории и практики суфизма. Помимо философских, рассматриваются и многие другие вопросы, касающиеся космологии и ангелологии, хуруфизма (учения о сверхприродных свойствах букв), пророчества и Откровения и т.д. Заключительная глава Мекканских откровений представляет собой наставления мур дам – ученикам суфийских наставников, выполненные в основном в виде максим, хотя и снабженные философскими комментариями. Философские взгляды, развитые Ибн "Араби в Мекканских откровениях , согласуются с его концепциями, в гораздо более сжатой форме изложенными в Геммах мудрости , написанных в конце жизни автора. Произведение с близким названием – Книга гемм (Китаб ал-фусус ) – считается принадлежащим перу ал-Фараби. Оно излагает учение о Первоначале и его отношении к своему следствию – миру, развивает диалектику явленности и скрытости Первоначала, доказывая, что одно невозможно без другого. Хотя идеи этого произведения близки тем, что высказывал Ибн "Араби, трудно с определенностью утверждать что-то сверх этого относительно связи двух произведений. Геммы мудрости состоят из 27 глав, каждая из которых соотнесена с одним из посланников или пророков. Изложение не является систематическим в том смысле, какой был бы верен применительно к западной традиции, но оно обнаруживает безусловную внутреннюю связность и последовательность и в терминологическо-понятийном, и в тематическом плане, не отходя от критериев рациональной обоснованности и непротиворечивости излагаемых положений. Ибн "Араби полемизирует с арабоязычными перипатетиками по вопросу о способе понимания единства Первоначала, с ал-Газали по вопросу о возможности его познания вне связи с миром, с мутакаллимами по вопросу об оправданности понятия «субстанция» в свете атомарной теории времени. Затрагиваются также некоторые нефилософские вопросы, такие как символика сновидений.

Философская новация суфизма и одновременно суть концепции этой школы связаны с коренной переработкой идеи рядоположности, служившей своего рода руководящим принципом в осмыслении вопроса об отношении Первоначала вещей к вещам, вечности ко времени, проблематики причинности и т.д. В суфизме эта внеположность Первоначала порождаемому им ряду ставится под сомнение, а вместе с тем происходит отказ от концепции абсолютной линейности и, как следствие, от возможности однозначной фиксации места вещи в ряду, задаваемом Первоначалом. Это в числе прочего означает невозможность однозначно определить иерархические отношения между любыми двумя вещами: каждая может считаться и превосходящей другую, и превзойденной другой.

Первоначало и порождаемый им ряд вещей понимаются в суфизме как условия друг друга. Когда отношения между ними описывается в терминах «явное – скрытое» (захир – батин) или «основа – ветвь» (асл – фар), линейность, характерная для предшествующей традиции арабского философского мышления, уступает место взаимному предшествованию: и Первоначало, и производные от него вещи могут характеризоваться во взаимном отношении и как явные, и как скрытые, и как основа, и как ветвь. Собственная терминология суфизма, именующего Первоначало «Истиной» (ал-хакк), ряд вещей мира – «Творением» (ал-халк), а их двуединство – «миропорядком» (ал-"амр), подчеркивает эту взаимосвязь, называя последний «Истиной-Творением». Понятия «предшествования» (такаддум) и «следования» (та"аххур) играют в классической арабо-мусульманской философской мысли важнейшую роль в упорядочивании сущего, расставляя его в неоплатоническом духе в фиксированной последовательности на лестнице совершенства: чем ближе к Первоначалу, тем сущее совершеннее, превосходя все, что следует за ним, т.е. располагается ниже его. Но в суфизме эти понятия теряют свою фиксированную ранжированность и вместо этого приобретают свойство переходить одно в другое и, более того, непременно предполагать другое как собственную характеристику: предшествующее не может оказаться предшествующим, не будучи вместе с тем и последующим, и наоборот.

Философия суфизма исходит из атомарной концепции времени, созданной еще в каламе. Поскольку в любом мгновении сополагаются два события, уничтожение и возникновение, мир вещей в каждом мгновении возвращается в вечность и в том же мгновении возникает как временной. Время и вечность в таком двуединстве неотъемлемы друг от друга, и их нельзя представить одно без другого. Более того, невозможно однозначно решить вопрос об их приоритете, поскольку время оказывается не просто совечным вечности, но и условием и формой ее осуществления.

Двуединство противоположностей, о котором идет речь в суфизме, является характеристикой полноты истины и не предполагает необходимости снятия антитез в некоем синтезе. Постижение полноты этой истины составляет цель и вместе с тем содержание метода познания, который именуется «растерянностью» (хайра) и не имеет ничего общего с тем «смущением», которое в античности ассоциировалось с апориями. Открываемое в «растерянности» двуединство противоположностей в наиболее обобщенной форме может быть выражено как диалектика утверждения и отрицания «инаковости» (гайриййа) вещей друг относительно друга. Их ранжированность, или взаимное «превосходство» (тафадул) во временнóм существовании снимаются их вечностной ипостасью, благодаря чему любая вещь оказывается и иной и неиной в отношении любой другой вещи. Хотя «растерянное» знание выражается дискурсивно, оно прямо связано с актом непосредственного познания и ни в чем не противоречит истине последнего. В этом смысле теорию познания суфизма и его опирающуюся на «растерянное» знание философему можно рассматривать как попытку преодолеть разрыв между непосредственным и дискурсивным знанием, молчаливо признававшийся в классической арабо-мусульманской философии.

Тезис о двуединстве миропорядка, в котором Истина и Творение (Первоначало и мироздание, Бог и мир) полагают друг друга как условия самих себя и невозможны одно без другого, является центральным для суфийской философии в том классическом виде, какой она получила в трудах Ибн "Араби. Проработка этого тезиса в ракурсе всех центральных философских проблем классического периода составляет содержание философии суфизма. Но значение этого тезиса не ограничивается собственно философией. Оно простирается и за ее пределы, захватывая, в частности, вопросы этики, повседневной морали и вероучения.

Суфийские мыслители, как правило, сохраняют верность положению ислама о том, что это учение является высшим и последним выражением истинного вероисповедания, принесенного человечеству. Высказывая мысль о том, что именно последователям Мухаммеда принадлежит «наивысшее место» в мироздании, Ибн "Араби доказывает, что эта вознесенность касается двух составляющих вероисповедания – знания и действия: сохраняет свою силу и общеисламское положение о неразрывности этих двух сторон, ни одна из которых в отдельности не составляет веры. Точно так же в суфизме поддерживается положение ислама о том, что целью ниспослания веры является «польза» (манфа"а) людей. О столь же безусловной укорененности этической мысли суфизма в общеисламской почве свидетельствует категорическое неприятие идей и идеалов христианского монашества, тем более красноречивое в устах авторов столь терпимых, какими являются суфии: принципиальное отрицание установки на преодоление плоти как таковой (как источника греховности, а не ограничение плотских излишеств, как то характерно, скажем, для ригористического исмаилизма) свойственно всем исламским авторам, за очевидным исключением ас-Сухраварди и некоторых других представителей ишракизма, у которых идея преодоления телесности имеет равно дохристианские и доисламские, прежде всего зороастрийские, корни.
Другим важным положением исламской этики является положение о непосредственной связи действия и намерения. Намерение прямо определяет результат действия: каждый получает то, что ищет. Однако такие однозначные суждения возможны только в сфере адаба (морализаторских наставлений), в том числе и суфийского, поскольку прямо противоречат основному тезису философии суфизма – невозможности однозначной фиксации того или иного утверждения как окончательного. Поэтому суфийская этика в той части, в какой она составляет органическую часть общефилософских построений этой школы, содержит немного оснований для традиционной классификации намерений и сопровождаемых ими действий. Более того, суфийская философия в ее наиболее тонких построениях лишает этические рассуждения того реального основания, на котором они строятся в традиционных теориях.

Этическое суждение относительно человеческого действия предполагает принципиальную возможность определить деятеля, того, кто осуществляет действие. Оно, далее, возможно только в том случае, если действие дает закономерный результат; если одно и то же действие может повлечь непредсказуемо различные последствия, никакая однозначная его оценка невозможна.

Но именно эти основания и ставятся под сомнение суфийской философией. В суфизме невозможно однозначно соотнести действие человека с его собственной или с божественной волей. То же касается и определения самого действующего: поскольку человек является воплощением Бога, невозможно прямо соотносить действие с человеком, не соотнося его одновременно и с Богом, а значит, вопрос об ответственности человека за свои действия не может иметь однозначного ответа. Определение истинного деятеля для поступков, совершаемых человеком, связано с проблематикой, живо обсуждавшейся еще в каламе. В суфизме и человек и Бог с равным правом могут быть названы подлинными действователями, причем эти точки зрения не просто не альтернативны, но необходимы как условия одна другой. Это относится к рассмотрению соотношения между временнóй и вечностной сторонами существования в пределах одного атома времени. Что касается двух даже соседних атомов времени, не говоря уже о более отдаленных, то они не связаны отношениями причинности, что создает принципиальную трудность в обосновании этики. Вместе с тем в суфизме восприняты и разработаны многочисленные моральные максимы, смягчающие этот «этический нигилизм» высокой философии. Кроме того, в практическом суфизме, особенно в его зрелый период, связанный с оформлением различных орденов, были развиты разнообразные практики совершенствования адепта, проводящие его по «пути» (ар а, также маслак) к высшим ступеням познания. Они основываются на представлении о возможности градуированного приращения совершенства в результате целенаправленных усилий адепта, тем самым ориентируя на процессуальность совершенствования, хотя и имеют мало оснований в собственно философской системе суфизма, где понятие «совершенный человек» (инс н к мил, также инс н т мм) носит скорее метафизический, нежели этический характер.
Те же идеи разрабатываются в суфизме с использованием одной из центральных категорий фикха (религиозно-правовой мысли) – термина "амр («приказание»). Выражая идею нефиксированности содержания даже такого как будто однозначно определенного понятия (приказание направлено от Бога к человеку и всегда предполагает подчинение ему, т.е. послушание как похвальное действие), суфизм различает «созидающее приказание» ("амр таквинийй) и «опосредованное приказание» ("амр би-л-васита): опосредованное приказание может не выполняться, а созидающее приказание выполняется всегда. Опосредованным является приказание, выраженное в Законе, и потому его выполнение зависит от того, совпадает оно или не совпадает с божественной волей, выражающейся как созидающее приказание. В контексте этого учения понятия «похвала – порицание» (хамд – замм), а также «послушание – ослушание» (та"а – ма"сийа), столь важные для исламской этики, теряют свою однозначность, переставая выражать соответствие или несоответствие человеческих поступков божественной воле. В каждом своем действии человек руководим Богом, а точнее, самим собой через Бога и в Боге. Например, «страсть» (хаван), одно из наиболее осуждаемых исламской этикой качеств человеческой души, оказывается на самом деле страстным желанием Бога: и в том смысле, что она направлена в любом случае на Бога, и в том смысле, что объятый страстью человек выражает желание самого Бога, а не кого-то иного. Классификация состояний души возможна также на основе представления о том, что предметы стремления, то, к чему устремляется человек, различны и отделены одно от другого, причем одни из них приносят пользу, а другие – вред; именно потому в традиционном понимании страсть пагубна для души, а стыдливость полезна, что первая отвращает от полезного и приносит больше вреда, чем пользы, а вторая, напротив, способствует приобретению полезного. Но коль скоро ничто не является иным, нежели Бог, коль скоро никакая вещь в мире не застывает в границах своей безусловной отличности от всего остального, но во всякое мгновение возвращается в Бога, чтобы в тот же момент возникнуть как иная, то и страсть не сбивает человека с единственно верного пути, ведущего его к благу и счастью, как то трактуют традиционные теории, – просто потому, что нет единственно верного пути и всякий путь ведет к Богу. Эти идеи прямо смыкаются с положением о тотальности подлинного вероисповедания, которое составляет одну из отличительных черт суфизма.

Согласно суфийским авторам, ислам – безусловно истинное исповедание, но столь же безусловно он не является исключительно истинным исповеданием. Ислам – это знание о Боге и соответствующее этому знанию действие. Однако никакая вещь в мире не является иной в отношении Бога, а значит, и никакое знание не является иным, нежели знанием о Боге. То же относится и к действию: никакое действие не совершается ради чего-то иного, нежели Бог, а значит, всякое действие творится во имя единственного Бога. Поэтому существенным следствием суфийской философии является веротерпимость, выраженная в принципе «невозможно поклоняться ничему, кроме истинного Бога». Всякое поклонение и оказывается по существу поклонением Истине, но при том обязательном условии, что не претендует на исключительное владение истиной, предполагая таким образом иные исповедания (в том числе и как будто исключающие его самого, как «многобожие» исключает «монотеизм») как собственное условие. Этот тезис, вызывающий крайнюю неприязнь некоторых мусульманских идеологов-традиционалистов, апеллирует, вкупе с мистической составляющей суфизма, к современному сознанию, чем в значительной степени объясняется популярность суфийских идей.

Эти общефилософские положения в приложении к конкретным эпизодам истории взаимоотношений человечества с божеством или божествами, которые поведаны в Коране, дают парадоксальные следствия. Согласно Ибн "Араби, нельзя отрицать истинность ни одного из вероисповеданий; идолопоклонничество древних арабов, религия египтян (коранический Фараон предстает отъявленным врагом единобожия и истинной веры), любые Законы и вероучительные своды любых религий – истинны. Напротив, те, кто пытался доказать их безусловную ложность, действовали в ущерб истинному исповеданию. Единственное, что может быть неистинным в любой из религий, – это ее притязание на исключительную истинность и неприятие истинности остальных религий.

Философский суфизм после Ибн "Араби развивался под решающим влиянием его идей. Взгляды Ибн "Араби получили в дальнейшем известность как концепция вахдат ал-вуджуд («единство существования»), которая нашла сторонников в суфийской среде в лице таких выдающихся мыслителей, как ал-Кашани (ум. 1329) и ал-Джили (1325–1428), и встретила оппозицию со стороны ас-Симнани (ум. 1336), который выступил с альтернативной теорией вах дат аш-шухуд («единство свидетельствования»). Суфизм оказал большое влияние на арабо-мусульманскую философскую мысль, особенно в период позднего Средневековья, равно как и на культуру в целом. Большую известность суфийские идеи получили благодаря творчеству таких поэтов и мыслителей, как Фарид ад-Дин ал-"Аттар (ум. 1220), Ибн ал-Фарид (1181–1235), Джалал ад-Дин ар-Руми (1207–1273) и др., опиравшихся на суфийскую символику любви, тоски по Возлюбленному и т.п.

Смирнов Андрей

Суфизм исходит из представления о том, что мироздание состоит из 7 "областей существования". Речь идёт о многомерности пространства.

Тончайшая пространственная мерность, которую суфии называют Зат, является Обителью Бога в аспекте Творца. Творец и всё многообразие Его Творения (в суфийской терминологии - Сифат) образуют Абсолют. Творец пронизывает всё Творение своей Любовью.

Многомерный организм человека, будучи сходен по своему строению с многомерным строением Абсолюта, может раскрыть в себе более тонкие "виды бытия". Это осуществляется через процесс самопознания и самосовершенствования.

Таким образом, только через постижение своей истинной сущности человек может достичь непосредственного восприятия Бога и обретения единства с Ним. Это очень лаконично выражает один из хадисов Сунны, гласящий: "Кто познáет себя - тот познáет Бога". На заключительных этапах такого постижения индивидуальное человеческое сознание сливается с Божественным Сознанием. Эта конечная цель описывается в суфийской традиции как высшее состояние сознания Баки-би-Аллах (Вечность в Боге). В индуистской и буддистской традициях этому термину соответствуют - Кайвалья, Маханирвана, Мокша.

В основе суфизма лежит любовь (махабба, хубб). Суфии даже иногда говорят о своём учении как о "гимне Божественной Любви" и называют его тасса-вури - "любовь-видение". Любовь рассматривается в суфизме как та сила, которая ведёт к постоянному усилению ощущения включённости в Бога. Этот процесс приводит к пониманию того, что в мире нет ничего, кроме Бога, Который является одновременно и Любящим, и Любимым.

Один из основных принципов суфизма - "Ишк Аллах, Мабут Аллах" ("Бог есть Любящий и Возлюбленный").

Истинно любящий суфий постепенно погружается, тонет и растворяется в Творце - в своём Возлюбленном.

Восприятие Бога как Возлюбленного исходит из прямого, непосредственного опыта. Суфии описывают это следующим образом. Когда человек проходит определённое расстояние по Пути Любви, Бог начинает гораздо более активно помогать ищущему, привлекая его к Своей Обители. И тогда человек начинает всё ярче ощущать ответную Божественную Любовь.

Проследим, как развивается такая любовь, ведущая к Богу, исходя из представлений Джалал-ад-Дина Руми.

Это происходит:

1) через развитие эмоциональной, сердечной любви ко всему самому прекрасному и гармоничному в мире;

2) через активную, жертвенную, любовь-служение людям;

3) затем - через расширение круга этой любви на все проявления мира без различий; об этом суфии говорят: "Если ты делаешь различия между вещами, приходящими от Бога, - ты не человек духовного Пути. Если ты думаешь, что алмаз возвеличит тебя, а простой камень унизит, - то Бог не с тобой";

4) эта развитая любовь ко всем элементам Творения перенаправляется на Творца - и тогда человек начинает видеть, по словам Руми, что "Возлюбленный есть во всём".

Очевидно, что эта концепция Любви идентична тем, что представлены в Бхагавад-Гите и Новом Завете: те же основные вехи, те же акценты. Истинная любовь рассматривается в суфизме, так же, как и в лучших духовных школах индуизма, буддизма, христианства, - как единственная сила, способная привести к Богу.

Отношение суфиев к мирской деятельности

Суфийские шейхи зачастую живут в миру, занимаясь самой обычной мирской деятельностью. Они могут содержать лавку, мастерскую, кузницу, писать музыку, книги и т.д. Это происходит потому, что суфии убеждены в отсутствии какой-либо необходимости в полном уединении, отшельничестве - для того, чтобы идти к Богу.

Они утверждают, что в мирской деятельности нет ничего, отъединяющего от Бога, если не привязываешься к её плодам и не забываешь о Нём. Поэтому на всех ступенях духовного восхождения человек может оставаться включённым в социальную жизнь. Более того, именно она, по их мнению, предоставляет огромные возможности для совершенствования. Если рассматривать каждую жизненную ситуацию как учебную, то можно общаться и даже жить бок о бок с самыми "страшными" и развращёнными людьми, подвергаться самым грубым влияниям - и не страдать от этого, напротив, поддерживать постоянную жизнерадостность и безмятежность, совершенствуясь через эти предложенные Богом социальные контакты.

Обучение в суфизме

Что касается учеников-мюридов, то суфийские шейхи подчеркивают, что не каждый, кто хотел бы стать суфием, может им стать, не каждый готов воспринять суфийское учение. Суфии говорят, что научить никого ничему нельзя: можно лишь указать Путь, но пройти его каждый должен сам. Потому, если кандидат в ученики пока не обладает способностью использовать учение для своего духовного развития, смысла в обучении нет, учение проливается, как вода в песок.

Готовность человека к восприятию учения определяется шейхом. Причем для этого зачастую используются провокационные методы. Стремящихся стать учениками ставят в различные ситуации, навязывают им порой безобидные разговоры для того, чтобы определить их уровень развития. Если кандидат в ученики подаёт надежды, то шейх, наблюдая его некоторое время, определяет его индивидуальные особенности и то, до какой ступени учение может быть воспринято начинающим адептом. В соответствии с этим, перед мюридом ставятся определенные задачи на весь период обучения и даются необходимые ему разделы учения.

Определив специфику духовного развития ученика, шейх может послать его в другие ордена, братства, учебные центры. Неофит начинает переходить от шейха к шейху - и так постепенно постигает и усваивает программу. После длительного и разностороннего обучения мюрид опять предстает перед своим первым шейхом. Тот даёт ему завершающую "внутреннюю огранку", "внутреннюю шлифовку" и затем - так называемое иджаза (разрешение) на продолжение традиции шейха и проповедь учения.

В сферу суфийского обучения включена как эзотерическая сторона, так и экзотерическая, т.е. мюриды совершенствуются не только этически, интеллектуально, психоэнергетически, но и осваивают приёмы, постигают тайны того мирского ремесла, искусства, которым владеет шейх. Это впоследствии помогает им в жизни.

Этапы в суфийском обучении

Начальный этап духовной практики - шариат (закон) - связан с неукоснительным соблюдением всех религиозных предписаний. Предварительное прохождение шариата является обязательным условием для вступления на путь духовного совершенствования.

Собственно эзотерическое обучение начинается на следующем этапе - тарикате (путь, дорога). Прохождение тариката связывается с освоением ряда ступеней-макам.

В этическом плане макамы тариката предполагают фундаментальную переоценку ценностей. Они связаны с выявлением собственных пороков и покаянием (тауба), воздержанностью от запретного (зухд), строжайшей осмотрительностью в различении дозволенного и недозволенного (вара), с отказом от недуховных привязанностей и желаний (факр). Мюрид также учится терпению (сабр), "проглатыванию горечи без выражения неудовольствия".

Постоянная память о смерти, осознание её неизбежности ведёт мюрида к ряду переосмыслений. В том числе - к появлению у него бережного отношения к оставшемуся на Земле времени. Размышления о смерти являются сильным средством борьбы с нежелательными привычками и привязанностями. Аль-Газали говорил: "Когда что-то в мирском нравится вам и в вас рождается привязанность - вспомните о смерти".

На этапе тариката проводится и интенсивная интеллектуальная работа. Шейхи постоянно предлагают ученикам новые темы для осмысления, беседуя с ними об основах учения. Мюриды знакомятся с разнообразными литературными источниками, богатым притчевым материалом, учебными историями и т.д.

По мере прохождения всех ступеней этого этапа мюрид обретает беспредельное желание достичь единения с Творцом и входит в состояние рида, определяемое суфиями как "спокойствие в отношении предопределения", т.е. в состояние безмятежности, полного спокойствия относительно происходящего.

Тем, кто успешно прошли макамы тариката, предоставляется возможность идти дальше по пути марефата - медитативного постижения Бога. На этом этапе происходит дальнейшая этическая "шлифовка" подвижника, идёт постоянное совершенствование его любви (в самых разных аспектах), мудрости и силы. Прошедший этот этап суфий реально постигает многомерность пространства, "иллюзорность" ценностей материального бытия, получает живой опыт общения с Богом. В качестве арифа (познавшего), он может получить посвящение в шейхи.

Некоторым арифам удается дойти до четвертого этапа - хакиката (хакк - истина), на котором окончательно осваивается "подлинное бытие". Хакикат приводит арифа к полному слиянию его индивидуального сознания с Объектом его устремлённости, с Творцом.

Социальная этика суфиев

Янгузин А.Р.

Принципы суфийской этики, моральные нормы и жизненная позиция суфиев резко отличались от официальных социально-этических норм и порядков, господствующих в феодально-теократическом обществе средневековой эпохи. Суфийская этика, или нравственная жизнь, являлась своего рода полигоном моральных действий и испытаний механизмов суфийского благонравия и совершенствования человека. Если, например, мистико-экстатическое состояние реализовалось во внутреннем мире человека и являлось своеобразным тайным самопереживанием, то сфера нравственной жизни была областью его самопроявления. Иначе говоря, сфера морально-поведенческой жизни суфиев была реализацией теоретических положений, претворением в жизнь моральных установок суфийской философии. Это была жизнь согласно законам Божественной Красоты, Любви и Добродетели. Суфии своей жизненной позицией, социальным поведением и поэтизацией деятельности противостояли реакционным религиозно-политическим силам общества, выступали в защиту трудового народа, выражали его социальные чаяния и духовные запросы, что не нравилось священнослужителям и духовным феодалам эпохи и вообще было осуждаемо официальной мусульманской моралью.

Так, мусульманские представления о ничтожности человека перед сверхприродным Аллахом противопоставлялись суфийской идее богоравного совершенного человека, независимого и свободного от оков материальных богатств, социального положения, узконациональной, религиозной и сектантской принадлежности. Морально-религиозному культу авторитета властей и духовных феодалов, возникшему на почве социально-имущественных отношений, противостояло поэтическое воспевание суфиями достоинств обыкновенного, но истинно благонравного человека. Ортодоксальному суфийскому аскетизму, одобряемому также исламской моралью, противостояла суфийская концепция наслаждения (красотой природы и прелестью жизни) и мистический «алкоголизм» (мистическое опьянение и экстатическое наслаждение). Традиционному мусульманскому поклонению Богу и показной набожности суфии противопоставили самозабвенную мистическую любовь, которая была связана, безусловно, с земной любовью и семейной верностью.

Выступая против распространенного во взаимоотношениях людей корыстолюбия и своекорыстных стремлений в отношении друг к другу, суфии с особым энтузиазмом пропагандировали искреннюю дружбу и взаимовыручку. Вопреки эгоистическим устремлениям абсолютного большинства суфии-поэты в своих стихах воспевали идеалы благородства, альтруизма и другие эпохально прогрессивные и гуманистические воззрения. Примечательно, что все это входило в нормы и принципы их морали, жизненной позиции, теоретической деятельности и поэтической пропаганды ими гуманистических, безусловно, прогрессивных для своей эпохи идей на методологической почве суфийской философии.

Суфийская этика как нравственная практика была своего рода сферой реализации идеалов Божественной морали, где проявляется чистая нравственная сущность Бога, осуществляется его этический замысел (идея), теория Божественной морали переходит в социальную практику, т.е. происходит как бы акт ее социализации или опредмечивания в земных, социально детерминированных поступках совершенных людей. И это – земная заветная цель суфиев, их борьба в общественной жизни эпохи средневековья.

Социальная этика суфиев имеет еще один интересный аспект - возможность достижения человеком единой Истины путем нравственного очищения своего «сердца» или морального самосовершенствования, означающего в то же время постижение истинной сущности богочеловеческой нравственности. Это действительно так, ибо чистота морали, с точки зрения философии суфизма, совпадает с чистотой природы божества, а понятие «правды» - с понятием «истины» (Бога). Следовательно, данный аспект предполагал внутреннюю морально-мистическую рефлексию человека по очищению своего «сердца» в самом широком плане от всех «неистинных», порочных моральных качеств, что и означало достижение морального слияния с Богом. В практическом плане данный аспект есть фактическое проявление нравственной внутренней сущности, обожествление человека в реальной социальной жизни, во взаимоотношениях с другими людьми (развитие интерсубъективных отношений) и, наконец, в личной и семейной жизни.

Как было сказано выше, суфийская этика своим проявлением вовне или выражением в мистически значимых действиях совершенных суфиев в нескольких отношениях противопоставляет себя официальной мусульманской морали. Рассмотрим существенные моменты этого отношения. Так, исламская мораль (и право в том числе), основываясь на Коране, полностью оправдывает и всесторонне защищает положение материального неравенства, имущественного превосходства одних людей над другими. Она откровенно говорит о том, что Аллах дал некоторым из людей больше богатства, а другие должны смириться с таким положением. Иначе говоря, ислам защищает и поощряет политико-экономическое насилие, социальное неравенство и, в конечном счете, эксплуатацию человека человеком. Ортодоксальный суфизм же своим крайним аскетизмом, выражающимся в полном уходе от всех мирских забот в обитель дервиша, молчаливо и безгласно соглашается с господствующей на деле феодальной эксплуатацией трудящихся. Это непротивление злу есть косвенное одобрение и поддержка зла.

Мораль суфиев в социальном плане была оппозиционна по отношению к аристократической морали. Ее оппозиционность проявлялась, прежде всего, в отказе суфиев от преподношений представителей власти. Последовательные суфии считали дозволенным только собирание колючек в пустыне и принесение воды из речки, ибо они никому из «сомнительных» не принадлежат, а становятся товаром в результате собственного труда. Следовательно, полагали суфии, тут нет присвоения чужого труда, насильственно добытого блага, нет также совершения арифом насилия над трудом человека, животного и другого существа. Строгие суфии считали запретным и прошение подаяния, допускаемое умеренными искателями Истины, полагая при этом, что в нем могла быть отражена доля чужого труда. Соответственно, любое материальное поощрение и вознаграждение со стороны властителей разного чина и положения также считалось недозволенным, запретным («харам»), ибо все это, как они утверждали, добыто или насилием или обманом. Сами же суфии призывали только к честному труду и скромной жизни.

Суфии считали, что истинное или собственное богатство человека заключено в его «сердце» (духовное богатство: божественная любовь, совершенство, добродетель), а не в том, что у него на спине, как у вьючного животного . Следовательно, любое «несердечное» богатство является неподлинным, и в первую очередь богатство, нажитое не своим трудом.

Именно поэтому некоторые исследователи философии суфизма справедливо возражают против общепринятого мнения о его «аполитичности»: «Достоинства его усматриваются в том, что он якобы аполитичен, призывает к уходу от мира, от земных дел и проблем… История опровергает тезис об аполитичности суфизма: как религиозно-философское течение (а не как индивидуальное проявление аскетизма, переживания мистического опыта) он играл немалую роль именно в политической жизни исламского общества» .

Многие поэты, хранители суфийской морали, выступали с беспощадной критикой, порою в вульгарно грубой форме, официального духовенства и лицемерных суфиев, которые всецело защищали светских притеснителей обездоленных людей, и сами, кстати, являлись духовными феодалами. Их критиковали еще и потому, что, по мнению суфиев, они очень уж самодовольно чванятся показной набожностью, хотя фактически заняты сухими формальностями веры и на самом деле весьма далеки от истинной сущности богопознания при помощи любви. Критика реакционного духовенства, впрочем, занимает особое место в поэзии поэтов-мыслителей. Она стала как бы нравственной традицией проявления верности и защиты собственного достоинства и своего пути к Истине от нападок реакционных сил теократической власти.

Ислам и приспособленный к нему ортодоксальный суфизм на практике разжигали фанатизм и ненависть к иноверцам и инакомыслящим; они проповедовали идеи исключительности ислама и превосходства мусульман над приверженцами других религий и даже превосходства Востока перед Западом. Правда, здесь сказывалось и отрицательное влияние христианских крестовых походов. Наперекор всему этому суфийская этика пропагандировала диалектическую идею равенства Востока и Запада, всех людей земли, мусульман и не мусульман. Поэтому не зря в суфийской морали благороднейшим поступком суфия считалось осознание единства всего мира (Бога-миро-человека). Совершенный человек во всем, даже в противоположностях (например, между небом и землей, Западом и Востоком, верой и неверием, мечетью и церковью), видит сущностное единство, связь и согласие.

Согласно суфийскому учению, Восток и Запад находятся в единстве, так как и там, и тут, в одном и другом имманентно распространен и проявляется Бог как истинная сущность мира, и, по сути дела, без различия в них можно видеть явление Божества. Оттого-то и нет разницы между Востоком и Западом, мечетью и церковью, когда там и здесь по-своему лица и взоры друзей Бога обращены к нему, видят все одну Истину (Бога), и в их сердцах говорит любовь к единому Бытию, Единственному возлюбленному. Здесь можно видеть позитивную идею веротерпимости суфиев.

Ортодоксальный суфизм в согласии с исламом весьма усиленно пропагандировал практику аскетического подвижничества среди суфийствующих мусульман, выражавшуюся в полном отказе от материальных интересов, уходе от земной жизни в дервишскую обитель («ханака»), подвижническую жизнь, как самоподготовку аскета для потустороннего общения с сверхприродным Богом. Аскетизм этот, слабая тенденция которого встречалась и в мистическом суфизме, заключает в себе по крайне мере два социально значимых момента. С одной стороны, он выражает в мистической форме протест обездоленных масс феодально-теократического общества против своих угнетателей, а с другой – под лозунгом «не противиться злу» отвлекает трудовые массы от социальной борьбы, внушая им дух глубокого пессимизма и отчаяния.

Следует отметить, что суфийский отказ от мирских забот и вход в сферу «духовной жизни» для мистического освобождения от гнетущих жестокостей повседневной жизни ради слияния с Истиной (это поддерживалось в некоторой степени и суфийской этикой) имел определенное положительное значение в ту суровую эпоху.

Если в сфере религии люди, не выходя из тисков социального (феодального и т.д.) гнета в реальной жизни, искали его «на небе», т.е. у Бога, фактически в потусторонней, загробной жизни, то суфии стремились обнаружить его в особо значимой для них сфере: в социально-нравственной жизни и художественно-творческой деятельности; совершенствование добродетели (бескорыстная любовь, безвозмездная помощь, безрасчетная дружба и т.п.) и творение высокоидейных художественных (прежде всего поэтических) произведений составляло главную цель их благородной жизни. При этом, конечно, суфийские поэты-мыслители в повседневной жизни аккуратнейшим образом соблюдали и выполняли общепринятые социально-религиозные нормы, обряды, ритуалы - они считали это своим общественным долгом, признаком порядочности и благородства, моментом нравственной жизни совершенного человека, но отнюдь не столь значительным, дабы ограничиться им, как это делали обыкновенный верующий и все официальное духовенство.

Мысль о возможности постижения человеком Божественной сущности, непосредственного достижения Божества и Божественного совершенства при жизни, бесспорно, вселяла в разочаровавшихся людей дух надежды и уверенности в себе. Практическая реализация данной мысли (идеи) была, как ни парадоксально, дорогой к духовному подвигу, героизму. Ведь в то суровое время способность так свободно мыслить, достичь такого морально-психологического освобождения от социально-религиозных рамок феодального деспотизма, найти в себе силы и мужество возвыситься до такой степени духовного совершенства, чтобы заявить о своем тождестве с Богом и объявить «Я - Истина», действительно, была духовным подвигом, имеющим и громадное этико-социальное значение для моральной поддержки подавленных феодальным гнетом людей средневековой эпохи.

Отвращение (аскетическое) к жизненным заботам, самоосвобождение от материальных привязанностей в моральных принципах самосовершенствующихся суфиев отнюдь не означает ни физического уничтожения материальных благ, ни окончательного безвозвратного бегства от мира и мирских волнений. Суфийское или мистическое самоосвобождение - это свобода, достигнутая именно в этом мире с его заботами, радостями и печалями, как говорится, в гуще событий жизни, т.е. свобода умонастроения, что по существу означает диалектическое отрицание всего аморального, безобразного, деформированного в людях и в самом себе ради достижения возвышенного, совершенного.

Как Бог (Божественная Сущность) проявляется вовне, в чистоте морали, так и совершенный суфий по примеру его должен проявить себя, свою Божественную сущность. А самопроявление человека выражается реально в образе его жизни: в мыслях, речи, поведении и деятельности. Другими словами, совершенный человек не может начисто отказаться от всего и замкнуться только в себе, в мире собственных фантазий и занебесных абстракций; он сначала очищает себя, т.е. утверждает, а потом самовыражается, т.е. проявляет себя в собственных добрых делах, показывает свою моральную природу ради собственного, исключительно бескорыстного удовольствия без каких-либо надежд на взаимность и вознаграждение.

Главная цель суфизма устремлена к реконструкции и преображению внутреннего мира человека, а посредством него - коллектива и общества. При этом процесс совершенствования осуществляется по ступеням, т.е. последовательно, и эта последовательность ведет, в конечном счете, к самосовершенствованию.

Но главная социально-этическая идея суфиев состоит, на наш взгляд, все же в том, что очень многое в жизни людей зависит от того, каким способом они добывают средства к существованию, т.е. от их нравственного, в конечном счете, совершенства. Какими бы успешными ни были социальные, экономические и политические преобразования, духовный подъем человека все же является определяющим. Успех во многом зависит от той системы абсолютных ценностей, которая преобладает. Вместе с тем слишком поспешное продвижение к общественному идеалу приводит к развитию процессов торможения и в экономике, и в духовной жизни. Суфизм заставляет задуматься о том, что от степени духовного совершенства отдельной личности зависит очень многое. Отбрасывая все сугубо личное, эгоистическое и земное, человек должен совершенствовать свой дух, стремиться к высшей любви. Но любовь человеческая – лишь подобие любви к Богу, но не сам Бог. Счастье человека не должно быть чрезмерным, ибо не только отдельный человек, но и все общество в целом является слишком хрупким для того, чтобы спокойно выдержать напряжение, возникающее при нашем продвижении к общественному идеалу.

Список литературы

Мухамедходжаев А. Мировоззрение Аттара. Душанбе: Дониш, 1974.

Соколов В.В. Средневековая философия. М.: Высшая школа, 1979.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта

«Тасаввуф – это приверженность истинам и предание забвению того, чем владеют люди»

Термин «суфизм», или «тасаввуф», не был известен в эпоху сподвижников Пророка (мир ему и благословение). Сподвижники и их современники понимали и изучали Ислам в его совершенном, многогранном виде. Они не создавали каких-либо отличающихся друг от друга названиями и символами обособленных групп или новых религиозных течений.

Все соратники Пророка (мир ему и благословение) следовали прямым, ясным путем: они строго придерживались рамок Корана и Сунны, руководствуясь исключительно содержащимися в них установками. Таким образом, главный принцип эпохи сподвижников и их современников состоял в следовании Корану и Сунне и неприятии нововведений.

Ислам, как уже было сказано, воспринимался и распространялся сподвижниками в его первозданной, истинной форме. Ни один из аспектов Ислама – духовный, материальный, социальный, политический, экономический, нравственный – не был проигнорирован или предан забвению. Внутренняя суть Ислама не подавлялась внешней формой, а осмысление внутренней сущности не влияло на исполнение внешней исламской обрядности. Внимание в одинаковой мере уделялось разуму, духу и телу как трём основным составляющим человека, индивидууму и обществу – как цельно-единому организму. Одновременно учитывались интересы этой и будущей жизни.

На определённом этапе народ и власть имущие, постепенно начали отходить от норм, завещанных Пророком (мир ему и благословение). Обстановка утончённой роскоши придворной жизни резко контрастировала с политической борьбой, принимавшей характер бесконечных дворцовых заговоров. Помимо этого возникли направления, возглавляемые философами-рационалистами (мутакаллимун), акцентировавшими свое внимание исключительно на идеях рационализма. Что же касается ученых-правоведов (фукаха), то они изучали и разрабатывали лишь внешнюю сторону Ислама – религиозно-культовую практику.

На этом этапе учение Ислама превратилось в сухой и бездушный формализм. Мусульмане же увлеклись роскошью и мирскими благами. Вследствие этого в мусульманском обществе начали появляться признаки испорченности, началось время междоусобиц, разорявших Халифат, в то время как правители и их приближенные утопали в богатстве и роскоши. Цинические и эпикурейские жизненные установки, склонность к чувственным удовольствиям и красивой жизни, доминировавшие в кругах арабской аристократии, грозили подорвать моральные устои исламского мира.

На фоне ясно прослеживающихся тенденций к моральной деградации определённый контингент исламского общества, получивший название «суфиев», оставался верным приверженцем пути сподвижников (саляф). Суфии строжайше следовали предписаниям Корана и Сунны, отвергали нововведения, отрекались от роскоши и удовольствий мирской жизни, практиковали и проповедовали истинный аскетизм.

Следует отметить, что термин «суфии» закрепился за этими людьми не сразу. Сначала их называли «аль-убад» («поклоняющиеся»), «аз-зухад» («аскеты»), «ахль-уз-зикр валь-иршад» («люди поминания и наставления»). Самое раннее упоминание термина «суфизм» относится к 815 г. (200 г. по Хиджре) и принадлежит Маъруфу аль-Курхи: «Тасаввуф – это приверженность истинам и предание забвению того, чем владеют люди ». Упоминается также некая группа, возникшая в 815 г. в Александрии и называвшая себя суфиями. Они повелевали одобряемое Шариатом и находились в оппозиции властям.

Негодуя против царивших в Халифате нравов, суфии призывали к очищению религии от нововведений, строгому и неукоснительному следованию Корану и Сунне, отказу от роскоши, духовному очищению, борьбе с собственным эго (нафсом) и аскетизму, выступали против всяких новшеств, идейных и поведенческих аномалий.

Следует сказать, что суфии вели высоко социально-активный образ жизни, презирали пассивность, инертность, иждивенчество. Суфийские шейхи побуждали своих учеников (мюридов) зарабатывать себе на жизнь собственным трудом, запрещали им вести пассивно-созерцательный образ жизни. Так, имам аш-Шарани говорил своим ученикам-ремесленникам: «Усердие, прилежность и мастерство в работе занимают место добровольного поклонения». Своих учеников-плотников он призывал: «Пусть вашими четками будет пила!» Ученикам-земледельцам он наказывал: «Пусть местом вашего уединения будет поле!» А ученикам-торговцам он говорил: «Пусть местом вашего уединения будет верность! » Шейх ад-Дусуки, к примеру, завещал своим последователям: «Кто собственным трудом, даже если он богатый, не зарабатывает себе на пропитание, тот не из нас! » Шейх ар-Рифаи говорил своим мюридам: «Отличайтесь от людей украшением тасаввуфа. Украшение тасаввуфа – это обеспечение себя и своей семьи прежде совершения вирда и зикра ». Абу аль-Хасан ащ-Щазали говорил: «Не имеющий работы пусть не приходит к нам. В ком нет блага для этой жизни, в том нет блага и для будущей!» Ахмаду аль-Бадави принадлежит следующее высказывание: «Заработай на хлеб, затем совершай поклонение своему Господу!» Шейх аль-Хирави повелевал: «Будьте в этой жизни посредством вашего труда господами, чтобы по отношению к тарикату не выказывали пренебрежение ».

Как мы видим, истинные суфии вменяли последователям тасаввуфа в обязанность труд, которым они должны были зарабатывать себе на жизнь, и пропитание, возрождали понятие человеческого достоинства, запрещали попрошайничество и бездеятельность, поскольку суфий не должен находиться на чьём-либо иждивении. Суфии культивировали не только труд, но и такие качества, как честность, правдивость, верность, надежность, прилежность в выполняемой работе. Сохранилось предание, что Ибрахим ибн Адхам работал сторожем в одном сирийском городке. Однажды хозяин сада пришел, чтобы угостить своих гостей, и попросил Ибрахима выбрать для них самые сладкие гранаты. Однако гранаты, принесенные Ибрахимом, оказались на вкус горькими. Хозяин потребовал принести другие, но история повторилась. Тогда он воскликнул в гневе: «Ты работаешь сторожем этого сада, неужели ты не можешь отличить горькие плоды от сладких?» На что Ибрахим ответил: «Ты определил для меня только охрану сада, но не дозволил мне есть его плоды. И я ни разу не пробовал их».

По этому поводу Абд уль-Хафиз Фургули пишет: «Несомненно, что высокая нравственность, которой пользовались суфии, оказала свое положительное влияние на труд и производство, на отношения между людьми. Посредством высокой нравственности тасаввуф побуждает к искренности, серьезности, постоянному труду; противоборствует лености, пассивности, пустой трате времени; призывает к самокритике, скромности, любви к людям, служению обществу; выступает против злобы, зависти, вражды, мести; побуждает к снисхождению и не терпит алчности ».

Таким образом, тасаввуф представляет собой очищение внутреннего сознания и внешней обрядности от противоречащих Шариату моментов, действий, насыщение и наполнение сердца поминанием Бога, ощущением постоянного божественного контроля, надеждой и смиренностью перед Ним. Под тасаввуфом как терминологическим понятием понимается приверженность мусульманина Корану и Сунне.

Сущность тасаввуфа заключается в единой и цельной совокупности вероубеждений (акида), нравственности, борьбы со своим эго (нафсом) и проповедования (да"ва). Столпами же тасаввуфа являются покорность Единому Богу (Ислам), вера (иман) и чистосердечие в поклонении Богу (ихсан).

Истинный тасаввуф, как пишет Хусейн Мухаммад Маклух, – это практическое и теоретическое воспитание человеческой психологии, исцеление духовных недугов сердца, взращивание достойных качеств и вырывание пороков с корнем, подавление похоти, обучение терпению, довольству, поклонению.

Суфизм был призван возродить, оживить чистосердечие и искренность в поклонении Богу, т. е. ихсан. Как пишет Мухаммад ибн аль-Хасан аль-Хаджави в своей книге «Аль-Фикр ас-Сами»: «Основа суфизма – вопрос Джабраила (мир ему) в хадисе об ихсане, который представляет собой усовершенствование веры (имана) и покорности Богу (Ислама)». В этом смысле тасаввуф – это постоянное самосовершенствование, приложение усердия и борьба с самим собой.

«А тех, которые усердствуют за Нас, Мы Нашими дорогами направим. Аллах ведь истинно лишь с теми, которые творят добро » (сура «Аль-Анкабут», аят 69).

Целью суфизма как учения об искреннем и чистосердечном поклонении Всевышнему является усовершенствование служения, очищение души от недостатков и стремление сделать её совершенной, правильное осмысление глубинных значений, тонкостей вероубеждения и поклонения. Следуя подобным путем, человек достигает божественного довольства и любви, постоянно ощущает присутствие Бога; в его сознание не проникает невнимательность и беспечность, что позволяет ему не преступить определенные Шариатом границы.

Призывая к чистосердечию в поклонении Богу, уделяя первостепенное внимание внутреннему сознанию и духовно-нравственному воспитанию (некоторые суфии даже говорили: тасаввуф – это нравственность; кто улучшил нравственность, тот улучшил тасаввуф), суфии удовлетворили духовные потребности общества. Благодаря их деятельности множество мусульман вернулось на прямой путь, большое количество населения открытых мусульманами стран приняло мусульманскую религию. Суфии оставили большой капитал познаний и духовного опыта.

Тасаввуф построен на неукоснительном и строжайшем следовании Корану и Сунне, являющимися его единственными источниками. Как сказал Джунайд аль-Багдади: «Наше знание воздвигнуто на Коране и Сунне». Ему же принадлежит следующее высказывание: «Путь ко Всевышнему Аллаху закрыт для Его творений, кроме тех, кто следует по пути Посланника Аллаха (мир ему и благословение)». Когда шейха Накшубанди спросили: «Каким средством человек достигает вашего пути?», он ответил: «Путем следования Сунне Посланника Аллаха (мир ему и благословение)».

Абу Сулейман ад-Дарани говорил: «Иногда в мое сердце западает идея, и я принимаю ее только при двух справедливых свидетелях – Коране и Сунне ». Так же говорил Абу Хафс: «Кто не сверяет постоянно свою практику и духовные состояния (ахваль) с Кораном и Сунной и не подвергает критике свои идеи, тот не входит в число достойных мужей». А Ибн Абу аль-Хивари считал: «Кто совершил какое-либо действие, не следуя в этом Сунне, то оно недействительно».

Имам аль-Газали пишет: «Джунайд рассказывал: «Мой шейх однажды спросил меня: «Если ты уйдешь от меня, то к кому ты пойдешь?» Я ответил: «К Мухасиби». Он сказал: «Да, получи от него его знания и этику и не вступай с ним в дискуссию по поводу калама, предоставь это дело мутакаллимам».

Один из выдающихся ученых-суфиев Сахль ибн Абдулла ат-Тустури говорил: «Наши основы состоят из семи принципов: приверженности Книге Аллаха, следования Сунне Посланника Аллаха (мир ему и благословение), употребления в пищу дозволенного, непричинения зла, избегания греха, покаяния, выполнения прав ». Шейх Абу аль-Хасан аш-Шазали сказал: «Кто ведет на путь Всевышнего Аллаха, призывая к тому, к чему не призывал Посланник Аллаха (мир ему и благословение), тот – самозванец ».

Суфии были непримиримыми противниками новшеств. Хасан говорил: «Если люди привнесли в свою религию нововведение, то Аллах лишает их равной ему Сунне, которую не вернет им до Судного дня ». Примечательно, что великий суфий аш-Шарани писал в своей книге «Ат-Табакат»: «Ученые-суфии пришли к единому мнению (иджма), что возглавлять тарикат имеет право только тот, кто получил глубокие знания по Шариату, изучил предмет явных и неявных, общих и специфичных, аннулирующих и аннулированных значений, глубоко изучил арабский язык, освоив его стилистику: образные, метафоричные выражения и др. ».

В чем же заключается смысл единодушного мнения суфийских ученых, о котором пишет Шарани? Известно, что в своем поведении шейх или глава тариката является для учеников (мюридов) эталоном. И в своих религиозных вопросах и проблемах ученики обращаются именно к шейху – своему учителю, воспитателю и наставнику. Если же шейх не является знатоком, специалистом в области Шариата, то он непреднамеренно, невольно направит своих мюридов на неверный путь, введет их, как и самого себя, в заблуждение.

Также шейх аш-Шарани в своей книге «Кашф-уль-Гумма» писал: «Путь (тарикат), не проложенный по пути Шариата, – это мрак. Всякий, кто ступит по нему, не будет уверен в том, что он находится в безопасности и не погибнет ».

Вышесказанное свидетельствует о том, что корабль истинного тасаввуфа неуклонно плывет в фарватере Корана и Сунны. Что касается терминов «тасаввуф» и «суфизм», то они, с точки зрения суфиев, не являются принципиальными. Ведь, как уже было сказано, термин «тасаввуф» не использовался и не был распространен в эпоху сподвижников Пророка (мир ему и благословение), а ранних суфиев называли «зухад» («аскеты»). Потому не следует фанатично и принципиально придерживаться термина «тасаввуф» или «суфизм». Одновременно с этим игнорирование и непризнание смысла и содержания этого термина является крупной ошибкой и несправедливостью. Ведь тасаввуф есть не что иное, как «ильм-уль-ихсан» («наука о чистосердечии»), «ильм-уль-ихляс» («наука об искренности»), «ильм-уль-убудийя» («наука о поклонении»), суфии – это «ахль уз-зикр» («люди поминания»), «ахль-уз-зухд» («люди аскетизма»).

Таким образом, термин «тасаввуф» является унаследованным понятием, означающим проповедуемые Исламом истины. Да, не следует игнорировать термин «тасаввуф», поскольку он указывает на конкретное, определенное научно-историческое значение. В то же время суфии не призывают слепо и фанатично придерживаться этого названия в силу того, что оно не упоминается ни в Коране, ни в Сунне. Мусульманин горд своим названием и не ищет ему замены, поскольку так его назвал Всевышний Аллах.

Журнал «Ислам »

• 3759 просмотров

ЭТИКА: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

УДК 130.2: 28

А. В. Чепелева Женский аспект этической концепции любви в суфизме

В статье рассматривается «женская» сторона суфизма, начиная с первых имен Аллаха и до концепции Ибн Араби и «женских» мотивов в поэзии Руми. Оценка вклада женщин в формирование и развитие суфийской мысли приводит к рассмотрению гендерного аспекта мистического учения, а также к идеям и концепциям суфиев и мистических поэтов.

The article deals with the feminine aspect of Sufism: from the Allah"s Names to theories of women in Ibn "Arabi"s and Rumi"s conceptions. Trying to estimate the role of women in shaping and developing of sufi thought, the author comes to regard the mystic doctrine in gender perspective and to rely on ideas of sufi-teachers and mystic poets.

Ключевые слова: женщины в суфизме, гендерный аспект мистицизма, любовь к женщине.

Key words: women in Sufism, gender aspect of mysticism, love to woman.

Суфизм - аскетико-мистическая сторона Ислама - зародился практически одновременно с появлением этой религии. Несмотря на влияние христианства, зороастризма, иудаизма и других верований, которые были распространены на Аравийском полуострове, суфизм все же является исламским учением, а следовательно, его корни следует искать в Коране, Сунне и личности Мухаммада.

Коран, начинающийся со слов «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного...», «задает тон» всей этической концепции Ислама в целом и суфизма в частности. «Милостивый» и «Милосердный» -первые из девяноста девяти имен Аллаха, которые можно разделить на два типа: Имена Величия (джалаль) и Имена Красоты (джа-

© Чепелева А. В., 2013

маль). К первой группе относятся, например, Непостижимый, Великий, Превосходный; во вторую группу входят Любящий, Милосердный, Прощающий и им подобные. Имена Величия под-подчеркивают отличность Творца от творения, а имена Красоты -Его сходство. В упрощенном понимании эти две группы представляются, соответственно, как «мужские» и «женские». Считается, что деление на «женское» и «мужское», «пассивное» и «активное» встречается на всех уровнях Бытия, представляя собой вечное и непрерывное взаимодействие, порождающее весь мир. Будучи «принимающей» стороной бытия, женское начало воплощается во Всеобщей Душе, а мужское как действующее начало - в Разуме, и их единство образует вечный и неделимый союз.

Божественные имена или атрибуты рассматриваются как меняющиеся взаимоотношения между Создателем и Творением. Атрибуты божественного совершенства с наибольшей для сотворенного полнотой воплощаются лишь в человеке. Поэтому в «совершенном человеке» (ал-инсан ал-камил), воплощением которого является Мухаммад, Абсолют познает себя. Мухаммада называют Печатью пророков, а также Печатью святости, а это означает, что как человек он замыкает цепь пророчеств, но как воплощение Бога он вечен, и все пророки, начиная с Адама, были озарены его светом. Адам был первым человеком на земле, но также и первым воплощением Божественных имен. «Онтологический Адам (и мужчина, и женщина) представлял собой образ Абсолюта в Его Единственности, но, когда Абсолют захотел увидеть Себя в конкретной форме, Он извлек из Адама Еву, чтобы Божественное Волеизъявление стало возможным» . Таким образом, изначально первый человек представлял собой слияние мужчины и женщины, где женщина была способом, которым Адам познал самого себя, что являлось первой ступенью на пути познания Бога. Как Печать святости Мухаммад каждый раз проявлялся в новом пророке, но как Печать пророков он был человеком, который вел земную жизнь. Первая жена Мухаммада Хадиджа стала первым человеком, принявшим Ислам; его дочь Фатима считается у мусульманских ученых первой обладательницей сана «кутб» - высшей ступени суфийской иерархии.

Одной из первых святых в суфизме считается полулегендарная Раби"а ал-Адавия из Басры (714-801 или 717-801). Она стала родоначальницей концепции чистой любви в суфизме. Раби"а говорила, что «женщину, которая постоянно молится, Всевышний ценит, как мужчину» , ведь не имеет значения, кто именно вступил на путь Познания, Бог не взирает на лица людей, так как Он смотрит в

их души. Однажды ее спросили: «Раби"а, Бог наделяет знанием и пророческим даром мужчин, а не женщин. Ты никогда не сможешь достичь такого высокого уровня святости, будучи женщиной. Тогда какая польза от всех твоих усилий?». Раби"а ответила: «То, что вы говорите, правильно, но скажите, жила ли на свете женщина, которая возомнила бы себя божеством и сказала: „Я - Истина". Кроме того, среди женщин нет евнухов, но зато они есть среди мужчин» .

Взгляд Раби"и был всецело направлен вовнутрь, она считала себя чужой в этом мире и стремилась быстрее достичь соединения с Возлюбленным. Воззрения Раби"и затрагивали немало этических тем, связанных с подвижничеством, праведной жизнью и упованием на Бога.

Раби"ю ал-Адавийя нередко путают с другой подвижницей -Рабийей Сирийской, которая была дочерью Исмаила Сирийского, а также женой Ахмада ибн Аби аль-Хавари (Абуль-Хасана) (ум. в 845 г.). Рабийя Сирийская была истинной подвижницей и обладала обширными знаниями. Наставник Ахмада благословил их брак, сказав: «Она - совершенная святая Господа: слова ее - чеканка искренности».

Другой известной женой суфия была Фатима из Нишапура (ум. в 849 г.), жена Ахмада Хидруйа. Согласно преданию, Зу-н-Нуна спросили, кто занимает самое высокое положение среди суфиев, на что он ответил: «Женщина в Мекке по имени Фатима Нишапури, беседа с которой показала ее выдающееся глубинное познание внутренних значений Корана» .

В мусульманских странах всегда огромным уважением пользовались святые, или, как их называют в суфизме, «друзья Бога». В странах Магриба этот культ приобрел особенное значение и масштаб, особенно это касалось святых женщин. Одной из главных святых Магриба является Лала Кадирийя, славившаяся красотой и мудростью. Отец дал ей хорошее образование, научив ее основам таухида. «После смерти Лала Кадирийя была окружена почитанием последователей "Абд ал-Кадира ал-Джилани, а комната, в которой она жила в уединении, стала известной обителью - завией, где собираются адепты Кадирийя» .

Не менее известна Лала Таджа, которая прославилась своей набожностью и заботой о сиротах. Проживая недалеко от бельгийского посольства в Касабланке, она вызвала восхищение одного из его работников, чем навлекла гнев местных жителей, которые обвинили ее в непристойной связи. Когда Лала Таджа умерла, власти не

разрешили ее хоронить на мусульманском кладбище, и местные жительницы попросили похоронить ее на территории посольства. Вскоре за его стенами вырос небольшой мавзолей, куда стекаются женщины со всего Магриба почтить имя святой .

Несмотря на то, что среди суфиев даже в классический период было много женщин, негативные настроения по отношению к женскому началу были распространены среди мистиков. Аскеты описывали ужасы семейной жизни, рассматривая ее как прообраз геенны огненной. Некоторые подвижники доходили до того, что не только не общались с женщинами, но даже не притрагивались к еде, приготовленной ими. Если вспомнить главную цель суфия - соединение с Абсолютом - то невозможно не заметить бесконечное множество преград, мешающих ему на этом пути. А что может быть опаснее для мужчины, чем искушение женщиной? Женщина - причина продолжения этого мира, одна из главных преград для мужчины, источник его постоянного переживания. Как писала А. Шиммель, «аскеты уподобляли мир безобразной старухе, мерзкой блуднице, которая соблазняет мужчину и затем оставляет его в страдании» . Некоторые суфии советовали ученикам жениться только в том случае, если они не смогут сдерживать свои плотские желания, так как в глазах суфиев блуд - еще больший грех, чем женитьба. Но даже в таком случае жена была опасной и вредной «завесой» на пути к Богу. «Ибрахиму Адхаму принадлежит знаменитое выражение: "Когда мужчина женится, он садится на корабль, а когда у него рождается ребенок, он терпит кораблекрушение"» .

Тем не менее, согласно Шиммель, «не все суфии разделяли такое чисто механическое и бесчувственное отношение к занятиям любовью. Существуют изречения и описания суфиев, которые, безусловно, наслаждались радостями плотской любви» . Существует хадис, согласно которому Пророк любил женщин, ароматы и молитву; на этом хадисе многие суфии выстраивали свою линию отношений с женским полом. Например, Ибн Араби развил идею о том, что любовь к женщине может быть начальным этапом восхождения к Божественной любви.

Поначалу Ибн Араби сам испытывал «недоверие» или даже некий страх по отношению к женщинам. Вот как он пишет об этом в «Мекканских откровениях»: «Вначале, когда я вступил на этот путь, я принадлежал к тем, кто ненавидел женщин, и особенно физический контакт с ними» . Ибн Араби не раз возвращается к описанию того чудесного превращения, которое с ним произошло и благодаря которому он пересмотрел свои взгляды и свое отношения

к женщинам. Такое понимание пришло к Ибн Араби в Фесе, где он достиг стоянки, которой, по его словам, достигают только те, для кого Бог является единственной целью их поиска. Бог искушает мистиков «цветком», воплощением которого является женщина. Если мистик не ощущает благоухания и прелести цветка, а берет этот цветок (т. е. женщину) в жены и получает все то, что причитается мужу, то он ничем не отличается от животных по своей природе. Постижение же женщины с помощью разума и духовного единения ведет мистика на новую ступень восхождения к Абсолюту .

Существует предположение, что Ибн Араби познакомился с суфизмом благодаря своей жене Марйам. Можно сказать, что она была его первым учителем. Другим учителем была Шамс бинт ал-Фукара, которую Ибн Араби называл «божественная мать». «Иногда в его трактатах мы встречаем загадочную Низам, которой он посвятил свой известный сборник стихов "Тарджум ан ал-ашуак" или "Толкование страстей"» . Скорее всего, Низам - дочь перса Абу Шаджи Захир ибн Рустам, который познакомил ее с Ибн Ара-би. Ибн Араби был очарован красотой и умом этой прекрасной девушки и впоследствии посвятил ей данный сборник мистической поэзии.

Ибн Араби, вероятно, полагал, что Совершенный человек - это стандарт совершенства как для мужчины, так и для женщины, и достижим он для обоих. В статье Садийи Шейх «Суфизм, исламский закон и гендерная философия» приводится следующее суждение из «Мекканских откровений»: «Как мужчина, так и женщина могут участвовать на всех уровнях бытия, даже быть "полюсом святости" (ал-кутб). Не позволяйте окутать себя завесами, слыша слова Посланника Бога, да будет на нем мир и благословение: "Люди, которые отдали власть женщине, никогда не будут процветать. Ибо мы говорим о власти, данной Богом, а не людьми"» . Другими словами, вслед за Ибн Араби можно сказать: всего, чего может достичь мужчина - духовные стоянки, уровни или категории святости, - может достичь и женщина, если так будет угодно Богу.

Такое представление о гендерном равенстве сформировалось в результате своеобразного опыта, который Ибн Араби получил при знакомстве с мудрецами того времени, среди которых были и мужчины, и женщины, и обучении у них. Выше мы уже упоминали об одном из учителей философа - Фатиме бинт Валийа. Второй великой женщиной в его жизни была Ясмина, или «Шамс». Вот как он восхищенно говорит о ней: «Среди множества людей я никогда не встречал подобной ей, кто мог бы так контролировать свою душу»

. «Шамс» была одной из великих мистиков своего времени, имела выдающуюся духовную силу. В ней одновременно сочетались страх перед Богом и Божественное Благоволение к ней, а подобное, как отмечает Ибн Араби, встречается крайне редко.

Судьба сводила Ибн Араби и с другими женщинами-мистиками, после общения с которыми он писал, что силой и мудростью они превосходят своих современников-мужчин. Духовность женщины не просто отражает благоволение и милость Бога, но и такие Божественные атрибуты, как сила, мастерство, контроль души. Таким образом, женщина представляет собой баланс Величия и Красоты - двух важнейших Божественных атрибутов. Данное утверждение необыкновенно важно для исследования гендерных отношений внутри суфизма, так как ранее считалось, что женщина воплощает качества Красоты, а мужчина - качества Величия. Такие выводы не влияют на изменение патриархатных стереотипов, но проливают свет на природу Совершенного человека как на уникальное сочетание всех Божественных имен. В самом деле, если представлять женщину только как набор качеств Красоты, а мужчину только как воплощение Величия, то и мужчина, и женщина предстанут в ограниченном образе, что само по себе далеко от совершенства и подражания Богу.

Вступая на путь суфизма, мистик должен увидеть всю красоту этого мира, олицетворяющую Бога и разлитую во всех Его созданиях. «Мистик должен попробовать красоту во всех ее проявлениях, так как эта его любовь к красоте может стать прямым путем к соединению с Абсолютом» . Ибн Араби подчеркивает, что наша любовь к Богу представляет собой соединение духовной и физической любви, которое, правда, трудно представить. Это удалось только Пророку и некоторым избранным святым. Видеть Божественную Красоту в женщине и вступать с ней в духовный и физический союз является одной из форм любви к Богу, познанием Божественной Сущности в ее Единстве и Единственности.

Как уже отмечалось выше, цель любого мистика - соединение с Богом, то есть полное самоотрицание и растворение в Боге. Одним из способов достижения такого состояния и является любовь мужчины к женщине. Любя другого, человек полностью растворяется в объекте этой любви, словно теряя самого себя, свое «я». «Только мистик, знающий свою скрытую сущность - женщину - способен достичь полного самоотрицания (фана)» . Как отмечает Х. Лутфи, «теория Ибн Араби о достижении совершенного мистического опыта путем как духовной, так и физической близости меж-

ду мужчиной и женщиной выходит за рамки мусульманской мистической традиции, в которой большинство суфиев подавляют физическое влечение, пытаясь достичь единения с Абсолютом» .

Согласно Ибн Араби, Бог сотворил человека по Своей форме, затем отделил от него и для него особь и назвал ее «женщина». Итак, «она явилась по форме его, и вот он стремится к ней, как вещь стремится к самой себе, она же стремится к нему, как стремится вещь к прародине своей» . Бог сделал женщин «любимыми» для мужчин, чтобы через эту любовь мужчины пришли к своему Создателю, осознав себя в полной мере, так как только тот, кто знает себя, знает и Создателя. Познание же себя самого через женщину будет полным только при соитии - тогда отдельные части бытия, мужчина и женщина, становятся единым целым. Познание Всевышнего через свою «женскую» часть является наиболее правильным, так как свидетельствование Бога в женщине означает признание Его действующим и претерпевающим (женщина представляет собой часть мужчины, но в то же время и необходимую ему сущность для самопознания). Поэтому, «свидетельствова-ние Бога в женщине полнее и совершеннее» .

Философско-религиозные концепции Ибн Араби перекликаются с идеями великого персидского поэта и мистика Джалал ад-дина Руми (1207-1273). В своих поэмах Руми воссоздает концепцию, схожую со взглядами Ибн Араби о делении всего мира на «мужское» и «женское» начала - или на Божественный Разум и Душу. Несмотря на то, что женское начало чаще ассоциируют с Душой, а мужское - с Разумом, такое деление весьма условно и не имеет под собой физиологической основы. В стихотворных сборниках «Мас-нави» и «Диван» Руми нередко воплощается такая символика: «мужи» - святые, а «женщины» - неверные.

Тем не менее Руми не считает женщину извечным злом, хотя и не скрывает наличия в ней злых, порочных, неразумных начал, ведь женщина - это эго, а эго чуждо разуму. «Взгляды Руми на положение женщин концентрируются вокруг двух моментов. С одной стороны, Руми рассматривал высшие аспекты женской натуры и прославлял женственность; с другой стороны, он очень реалистично описывал человеческие слабости женщин, их страсти и склонности» .

Не стоит забывать, что взгляды Руми на женщин - это взгляды правоверного мусульманина, поэтому в первую очередь он выделяет такие женские добродетели, как мягкость, покорность, красота.

Подвиг женщины - это рождение, воспитание, вскармливание детей: ведь в Коране сказано, что рай находится под ногами матери. Высшая награда для мужчины - добродетельная жена: «А счастье в том, чтоб у него жена // Была честна, стыдлива и скромна!» . Если же мужчине дается неидеальная жена, то это своего рода испытание для него: «Меж тем дана она тебе такая для испытания, чтобы ты ею очистился от грязи своей» .

Тем не менее, занимая изначально как будто низшее положение по сравнению с мужчиной, женщина представляет собой полноправную «половинку» человечества, представляя вместе с мужчиной единое целое. Интересное сравнение привел Шефик Джан: «Мужчина и женщина - как азот и кислород в воздухе - среди них нет более важного, но воздуха без одного из них не будет. Оба пола равны друг перед другом и дополняют друг друга» . Женщина - не собственность мужчины, которую можно спрятать за высоким забором или тяжелым никабом: «Чем больше ты приказываешь женщине, чтобы она пряталась, тем больше будут желать ее, прячущуюся, и тем сильней взалкает она показать себя, ибо запретное влечет к себе человека <...> Если заложено добро в душе ее, она пойдет путем добра, запрещай ей или не запрещай» . Руми настаивает, что женщина представляет собой индивидуальную личность, по многим душевным и интеллектуальным качествам превосходящую мужчину. Как пишет Джан, «более того, если женщина держит свои чувства под контролем и побеждает свои чувственные устремления, она оставляет мужчин позади себя на пути устремления к Господу и достигает истины быстрее, чем мужчина» .

В ордене Мевлеви, организованном Руми, к женщинам всегда относились с глубоким уважением и почтением, им были доступны все аспекты духовного пути. В семье самого Руми также признавали духовную красоту и мудрость женщин. Именно бабушка Руми, принцесса Хорасана, была первой, кто пробудил интерес к суфизму в его отце. Благодаря ей он стал «султаном познавших», знаменитым духовным авторитетом своего времени. Жена Руми, Гевхер Ха-тун, как известно, росла рядом с Руми, слушая речи его отца. Она была матерью Султана Веледа, которому Шамс-и Табризи, учитель Руми, передал множество тайн. В своих «Беседах» («Макалат») Шамс утверждал, что женщины имеют такую же возможность, как и мужчины, приблизиться к Невыразимому и «умереть до смерти».

Следует отметить, что шейхи Мевлеви часто обучали и мужчин, и женщин. У Руми было много женщин-учениц, их участие в

сэма, традиционном кружении под музыку, поощрялось (обычно женщины проводили свои собственные сэма, хотя иногда и присоединялись к мужчинам). Одной из старших учениц Руми была Факр ан-Ниса, известная как «Рабийя своего века» .

Человек, вступивший на путь поклонения Богу, не является больше человеком в физиологическом смысле, теперь его единственной целью становится познание Абсолюта и преодоление преград на этом пути. Однако мир амбивалентен: деление на противоположности в нем неизбежно. Нравственные качества, присущие истинному суфию, можно назвать женскими: терпение, сострадание, милосердие и им подобные. Суфийский наставник в описаниях братств часто напоминает скорее любящего родителя, а точнее, заботливую мать, которая учит и оберегает одновременно своего ученика - ребенка. В женщине самой природой заложены основы воспитания, вот почему один из суфиев так описал идеального наставника: он подобен матери, которая готова пожертвовать своим спокойствием и провести у постели болеющего и страдающего ребенка всю ночь без сна - именно женщина подходит для этой важной роли.

Список литературы

1. Аттар Фарид ад-дин. Тазкират ал-аулийа, или Рассказы о святых (избранное и сокращенное издание). - М.: Жемчужина Востока, 2005.

2. Джан Ш. Мевляна Джалаледдин Руми. Жизнь, личность, мысли. - М.: Новый свет, 2008.

3. Дьяков Н.Н. Мусульманский Магриб. Шерифы, тарикаты, марабуты. Средние века, новое время. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008.

4. Ибн Араби. Геммы мудрости // Смирнов А.В. Великий шейх суфизма (Опыт парадигмального анализа философии Ибн Араби). - М.: Наука, 1993.

5. Нурбахш Дж. Женщины - суфии [электронный ресурс]. - URL: http://www.sufism.ru/sw/txt/women.html.

6. Руми Джалаледдин. Дорога превращений: суфийские притчи. - М.: Оклик, 2007.

7. Фиш. Р. Джалаледдин Руми. - М.: Наука, 1987.

8. Хельмински К.А. Женщины и суфизм [электронный ресурс]. - URL: http://sufism.ru/sw/txt/wsufism .html.

9. Шиммель А. Эрос в суфийской литературе и жизни - божественный и не очень // Суфий. - 2012. - № 13.

10. Lutfi H. The feminine element in Ibn "Arabi"s Mystical Philosophy // Alif: Journal of comparative poetics. - 1985. - № 5.

11. Shaikh S. In search of al-Insan: Sufism, Islamic law and gender // Journal of the American Academy of Religion. - 2009. - V. 77. - No. 4.