Для логического позитивизма, как и для всего позитивизма, начиная с Конта, было характерно «стремление сделать философию научной. Строгие требования научного мышления должны выполняться философией. Однозначная ясность, логическая строгость и обоснованность в философии необходимы так же, как и в других науках» .
Средства для этого неопозитивисты видели в «новейшей логике». «Новый образ логики нашел завершенное выражение в фундаментальном труде «Principia Mathematica» Б. Рассела и А. Уайтхеда [Крафт, 2003, с. 53-54], в котором была реализована логи- цистская программа развития оснований математики, сформулированная еще Лейбницем, и дано «доказательство того, что вся чистая математика следует из чисто логических предпосылок и пользуется только теми понятиями, которые определимы в логических терминах» [Грязнов, 1993, с. 20]. Логические позитивисты были вдохновлены успехами Бертрана Рассела (1872-1970) в области оснований математики. Новая логика существенно расширяла область логики. Вместе с символикой она обрела такую форму выражения, которая с математической точностью позволила представлять понятия, высказывания и правила их связи.
Развивая идеи своего учителя Б. Рассела, Л. Витгенштейн (1889-1951) в своем знаменитом «Логико-философском трактате» распрастраняет модель знания «Principia Mathematica» на всю совокупность знания о мире. Эта модель основана на принципах логического атомизма: 1) экстенсиональности (логические связи между предложениями понимаются исключительно как связи по Функциям истинности) и 2) атомарности (в основе знания лежат взаимонезависимые атомарные предложения).

К этой логической модели логические эмпиристы добавили эмпиризм. В рамках модели логического атомизма значение истинности элементарных высказываний может быть задано только каким-то внелогическим способом. Витгенштейн указывает на логический атом как на логический предел, о содержании которого ничего нельзя сказать (см. гл. 4). Логические позитивисты приняли другую, родственную махизму, эмпиристскую трактовку элементарных высказываний, которую они заимствовали у раннего Рассела: «Если атомарные факты должны быть познаваемы вообще, то, по крайней мере, некоторые из них должны быть познаваемы без обращения к выводу. Атомарные факты, которые мы познаем таким путем, являются фактами чувственного восприятия» [цит. по: Швырев, 1977, с. 18]. Все знание в конечном счете сводится к совокупности элементарных, чувственно проверяемых утверждений, которые у неопозитивистов фигурировали под именами «эмпирического базиса», «предложений наблюдения», «протокольных предложений».
В логическом позитивизме утверждение имеет значение тогда, и только тогда, когда оно может быть проверено на истинность или ложность, по крайней мере в принципе, посредством опыта. «Акт верификации, к которому в конце концов приводит путь решения, всегда одинаков, - говорит Шлик, - это некий определенный факт, который подтвержден наблюдением и непосредственным опытом. Таким образом, определяется истинность (или ложность) каждого утверждения - в обыденной жизни или науке - и не существует других способов проверки и подтверждения истин, кроме наблюдения и эмпирической науки. Всякая наука (если и поскольку мы понимаем под этим словом содержание, а не человеческие приспособления для его открытия) есть система познавательных предложений, т. е. истинных утверждений опыта...» [Грязнов, 1993, с. 29-30]. Это центральное положение логического позитивизма называется принципом верификации. Этот принцип утверждал, что все те теоретические утверждения, которые не могут быть посредством логической цепочки рассуждений сведены к эмпирическим утверждениям (т. е. верифицированы), должны выбрасываться из науки как бессмысленные (т. е. кроме «истинно» и «ложно» было введено еще одно значение - «бессмысленно»). В результате все метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных и отбрасывались. Реализация этой программы пошла по пути за-

мены философской теории познания и гносеологических вопросов о соотношении теории и «реальности» логическими проблемами и проблемами языка.
Шлик вторит Витгенштейну: «“мир” - это не “вещь сама по себе”, а мир нашего языка». «Всякое познание есть выражение, или репрезентация (в первую очередь в языке. - А.Л.), - говорит Шлик. - А именно познание выражает факт, который в познании познается... Так что все знание является знанием в силу его формы (т. е. языка. - АЛ.). Именно через форму оно репрезентирует познанный факт... Исследования, касающиеся человеческой «способности к познанию»... заменяются тогда соображениями, касающимися природы выражения, или репрезентации, т. е. всякого возможного «языка» в самом общем смысле... Вопросы об «истинности и границах познания» исчезают. Познаваемо все, что может быть выражено... То, что принималось раньше за такие вопросы («метафизические» вопросы об «истинности и границах познания». - А.Л.), суть... бессмысленные цепочки слов... [Там же, с. 29-30]. «Подтвержденные наблюдением и непосредственным опытом факты», о которых говорит Шлик, описываются «протокольными предложениями», на которые переносится центр тяжести всей концепции. «Проблема «протокольных предложений», их структуры и функций есть новейшая форма, в которой философия, или, скорее, решительный эмпиризм наших дней, облекает поиски последнего основания познания (каковыми для Локка был опыт, а для Декарта - «врожденные идеи» (см. гл. 1). - А.Л.)... - писал Шлик. - Поэтому если нам удастся выразить факты в «протокольных предложениях», без какого-либо искажения, то они станут, наверное, абсолютно несомненными отправными точками знания... образуют твердый базис, которому все наши познания обязаны присущей им степенью правильности» [Там же, с. 33-34]. «Очищающая» науку от метафизики процедура верификации (от нем. verifika- tion - свидетельство в подлинности, подтверждение правильности) с помощью «протокольных предложений» эмпирического характера лежит в основе всей программы логического позитивизма.

Выдвинутая логическими позитивистами программа была проникнута оптимизмом. «Я убежден, - писал в 1930 г. в статье «Поворот в философии» М. Шлик, - что мы сейчас переживаем решительный поворот в философии, и наше мнение о том, что бесплодному конфликту систем пришел конец, можно оправдать вполне объективными соображениями. Уже сейчас мы обладаем методами, которые делают подобные конфликты в принципе ненужными» [Там же, с. 29].
Вот как этот «конфликт систем» разрешался в рамках концепции «языковых каркасов» Карнапа в его статье «Эмпиризм, семантика и онтология»: «Языковый каркас» Карнапа - это логически более изощренная форма «языка» Витгенштейна, представляющая науку (скажем, физику) как язык. Сходным с Витгенштейном было и отношение к вопросу о науке и реальности «самой по себе», - это философский, а не научный вопрос. Науку и реальность Карнап разводит, предлагая «различить два вида вопросов о существовании: первый - вопросы о существовании определенных объектов нового вида в данном каркасе; мы называем их внутренними вопросами; второй - вопросы, касающиеся существования или реальности системы объектов в целом, называемые внешними вопросами. Внутренние вопросы и возможные ответы на них формулируются с помощью новых форм выражений. Ответы могут быть найдены или чисто логическими методами, или эмпирическими методами - в зависимости от того, является ли каркас логическим или фактическим... «Действительно ли жил король Артур?», «Являются ли единороги и кентавры реальными или только воображаемыми существами?» и т. д. На эти вопросы нужно отвечать эмпирическими исследованиями... Понятие реальности, встречающееся в этих внутренних вопросах, является эмпирическим, научным, неметафизическим понятием. Признать что-либо реальной вещью или событием - значит суметь включить эту вещь в систему вещей в определенном пространственно-временнбм положении среди других вещей, признанных реальными, в соответствии с правилами каркаса... От этих вопросов мы должны отличать внешний вопрос о реальности самого мира вещей. В противоположность вопросам первого рода этот вопрос поднимается не рядовым человеком и не учеными, а только философами... Этот вопрос и нельзя разрешить, потому что он поставлен неправильно. Быть реальным в научном смысле - значит быть элементом системы, следователь-

но, это понятие не может осмысленно применяться к самой системе... Принять мир вещей - значит лишь принять определенную форму языка, другими словами, принять правила образования предложений и проверки, принятия или отвержения их... Но тезиса о реальности мира вещей не может быть среди этих предложений, потому что он не может быть сформулирован на вещном языке и, по-видимому, ни на каком другом теоретическом языке» (курсив мой. - А.Л.) [Карнап, 1971].
Такова центральная концепция одного из ведущих представителей логического позитивизма Р. Карнапа. Но все варианты логического позитивизма опирались на концепцию протокольных предложений, с которыми, как оказалось, было не все гладко. «В основе развиваемых в рамках логического позитивизма концепций (подробно они изложены в работах Э. Нагеля, Р. Карнапа, К. Гемпеля) лежало предположение о том, что в структуре языка науки можно выделить язык, который состоит только из терминов и предложений наблюдения, - так называемый «язык наблюдения». «Считалось, что эти предложения обладают следующими особенностями: а) они выражают «чистый» чувственный опыт субъекта; б) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться; в) протокольные предложения нейтральны по отношению ко всему остальному знанию; г) они гносеологически первичны - именно с установления протокольных предложений начинается процесс познания» [Никифоров, 1991, с. 252].
Но по мере того как осознавались трудности описания с помощью этого языка не только теоретической, но и экспериментальной работы в области физики и других естественных наук, концепция «протокольных предложений» проходила через ряд стадий.
Первая - это стадия «протокольных предложений» феноме- налистического языка, которые мыслились как выражающие «чистый опыт» без какого-либо его понятийного истолкования (типа «Я теперь гневен» или «Сейчас я вижу зеленое»).
Вторая стадия - понятие «протокольных предложений», выраженных в так называемом физикалистском языке, фиксирующем пространственно-временные связи (типа «Карл был гневен вчера в полдень»). Последняя, третья стадия - понятие «предложений наблюдения» вещного языка, предложения и термины которого обозначают чувственно воспринимаемые вещи и их свой-

ства (типа «Эта точка выше и правее той») [Швырев, 1977, с. 105-106].
На всех этих стадиях «твердый, несомненный эмпирический базис науки сохраняется. Термины наблюдения заимствуют свои значения из чувственного опыта; этот опыт, в свою очередь, определяется работой органов чувств, а поскольку органы чувств у людей не изменяются, постольку эмпирические термины и состоящие из них протокольные предложения оказываются нейтральными по отношению к теоретическому знанию и его изменению. Как для Аристотеля, так и для Ньютона, и для Эйнштейна листья деревьев были зелеными, а небо - голубым. Протокольный язык этих мыслителей был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Сохраняется и гносеологическая первичность языка наблюдения: процесс познания начинается с констатации фактов, с установления протоколов наблюдения; затем наступает очередь обобщения результатов наблюдения» [Никифоров, 1991, с. 253].
Но и на этой стадии не удалось закрепиться. В многочисленных исследованиях к середине XX в. было показано, что такого языка в научном познании просто не существует. «Тот слой знания (тот язык), который выполняет в науке функцию описания эмпирических данных... всегда теоретически нагружен» [Мамчур, 1987, с. 70], ибо, на что указывал еще Дюгем, большинство измерений в естественной науке, например, такие, как сила, масса, электрический заряд в физике, осмысленны только внутри соответствующих теоретических систем (механики, электродинамики), а многие измерительные приборы устроены достаточно сложно и используют различные физические принципы.
Поппер видит основание концепции протокольных предложений в сенсуализме локковского типа. Он называет эту концепцию «бадейной теорией сознания» и подвергает ее сокрушительной критике. Бадейную теорию сознания он описывает так. «Наше сознание - это бадья, поначалу более или менее пустая, и в эту бадью через наши органы чувств... проникает материал, который в ней собирается и переваривается... В философском мире эта теория лучше известна под более благородным названием теории сознания как tabula rasa: наше сознание - чистая доска, на которой чувства вырезают свои послания (позиция Локка. - А.Л.)... Существенный тезис бадейной теории состоит

в том, что мы узнаем бблыпую часть, если не все, из того, что мы узнаем благодаря входу опыта через отверстия наших органов чувств; таким образом, все знание состоит из информации, полученной через наши органы чувств, т. е. в опыте... В такой форме1 эта насквозь ошибочная теория еще очень жива», - утверждает Поппер [Потер, 2002, с. 67]. Это для него позиция классической эпистемологии (т. е. эпистемологии логических позитивистов). Поппер противопоставляет ей характерный для постпозитивистов тезис о неизбежной «теоретической нагру- женности» «протокольных предложений».
«Классическая эпистемология, рассматривающая наши чувственные восприятия как «данные», как «факты», из которых должны быть сконструированы наши теории посредством некоторого процесса индукции... - говорит Поппер, - не способна учитывать то, что так называемые данные на самом деле являются... интерпретациями, включающими теории и предрассудки, и, подобно теориям, пронизаны (are impregnated) гипотетическими ожиданиями (которые, по Попперу, «подобны теориям». - АЛ.). Классическая эпистемология не осознает, что не может быть чистого восприятия, чистых данных, точно так же, как не может быть чистого языка наблюдения, так как все языки пронизаны теориями и мифами. Точно так же, как наши глаза слепы к непредвиденному или неожиданному , так и наши языки не способны описать непредвиденное или неожиданное (хотя наши языки могут расти подобно нашим органам Чувств)...
Высказанное соображение - о том, что теории или ожидания встроены в наши органы чувств, - показывает, что эпистемология индукции терпит неудачу даже прежде, чем она делает свой первый шаг. Она не может начинаться с чувственных данных или восприятий и строить наши теории на них, так как не

существует таких вещей, как чувственные данные или восприятия, которые не построены на теориях (или ожиданиях, т. е. биологических предшественниках сформулированных на некотором языке теорий). Таким образом, «факты» не являются ни основой теорий, ни их гарантией: они не более надежны, чем любые наши теории или «предрассудки»; они даже менее надежны, если вообще можно говорить об этом. Органы чувств включают в себя эквивалент примитивных и некритически принятых теорий, проверенных менее основательно, чем научные теории, и не существует языка для описания данных, свободного от теорий, потому что мифы (т. е. примитивные теории) возникают вместе с языком» [Там же, с. 145].
«В йостпозитивистский период... - говорит В. Ньютон-Смит, - философы крикнули хором: все наблюдения теоретически нагружены. Иными словами, нет никакого нейтрального в отношении теорий языка наблюдения» [Печенкин, 1994, с. 171].

Структуру научного знания неопозитивизм определил в соответствии с уже классическим различением теории и опыта. Он сформулировал ее как различие эмпирич. и теоретич. языка науки. Возникла проблема особенностей каждого из этих уровней языка и анализа из взаимосвязи.

«Венский кружок: атомарные факты - данные непоср.наб-я, чувств. восприятия субъекта, фиксируемые в языке. В качестве такого языка были выделены протокольные предложения. В науч.практике результаты наблюдения за изучаемым объектом или явлением фиксируются в протоколах набл-я. Это предл-я типа «зафиксировано изменение цвета в пробирке». Вначале неопозитивизм считал, что протокольные предложения составляют эмпирический базис науки. Если эмп/кр-зм считал таким базисом чувственные восприятия познающего субъекта, то неопоз-зм скорректировал: это чувств.данные, выраженные в языке. Языковая форма обеспечивает интерсубъективность чувств. данных.

Первоначально в неопоз-зме сохранялась традиц.для эмп/кр-зма установка рассм-ть теор.положения как сжатую сводку опытных данных. В этом подходе каждое теорет.выск-е могло интерпретироваться как сводимое к нек.сов-ти эмп.данных. Логич.атомизм Рассела-Витгенштейна также ориентировался на рассмотрение каждого теор.выск-я как сводимого к выск-ю об эмп.фактах: истинность каждого сложного выск-я определялась его редукцией к истинности атомарных. Эту идею неопозитивизм «Венского кружка» воспринял как хар-ку теор.уровня знания в его отношении к опыту. Такое видение интерпретировало теорию как простую систему, где св-ва целого целиком определены св-вами элементов и не существует каких-л. системных свойств. Позже выяснилось, что теор.знание нельзя уподобить простой механической системе, что оно существует как сложная целостная система. И это указывало на ограниченные возм-ти применения языка пропозициональной логики. Но возм-ть редукции каждого теор.выск-я к протокольным предл-ям была принята в качестве некоторого постулата, который был положен в основу принципа верификации : каждое науч.выск-е должно быть принципиально проверяемо опытом, т.е. сводимо к протокольным выск-ям. Истинность протокольных предложений устанавливается путем наблюдения соотв.события. истинность же теор.предложения устанавливается путем последовательного выведения из них логических следствий, последнее из которых непоср-но сопоставляется с протокол.предл-ми.

Неопоз-зм сохранил трактовку логич.атомизма, согласно которой выск-я математики и логики являются тавтологиями. Принцип верификации должен был отделить науч.выск-я от ненаучных. Метафизические выск-я, поскольку они не м.б. верифицированы и не принадлежат к высказываниям логики и математики, относятся к ненаучным. За фил-й остается только прояснение смыслов утверждений науки методом логического анализа.

Дифференциация науки, появление все новых дисциплин выражаются в увеличении разнообразия языков теор.описания. Проблему единства науки неопоз-зм формулировал как поиск унифицированного языка. Путь к решению это проблемы определила трактовка теор.терминов и выск-й как своеобразной аккумуляции эмпирич.содержания. Поскольку они в любой науке должны сводиться к языку протокольных предложений, то единство языка сводится к выработке терминов протокольного языка.

В неопоз-зме была сформулирована идея, согласно которой протокольный язык – это описание наблюдений с помощью разл.приборов. Работа же приборов может быть описана в терминах языка физики: цвет, интенсивность освещения, скорость и т.д. Язык физики был провозглашен унифицированным языком науки, а сама программа объединения все областей научного знания на основе языка физики – физикализм.

Принципы верификации и физикализма были придложены неопоз-змом в качестве решения 2 важнейших методологич.проблем: обнаружения в системе научных абстракций гипостазированных объектов (гипостазирование – наделение самостоятельным бытием какого-либо отвлеченного понятия, свойства, идеи); восстановление единства науки.

Но возникли непреодолимые трудности: 1) протокол.предл-я не м.б. приняты за эмпирически истинные выск-я, т.к. они отягощены ошибками наблюдателя, неточностями показаний проборов. Постепенно возникла идея, что в эмп.языке помимо протокольных предложений надо выделить язык эмпирич.фактов, которые описывают явления не в терминах наблюдаемого, а в терминах объективного описания, например «бензол кипит при 80,1 градусах». Различение уровня наблюдений и уровня фактов выявило сложное строение эмпирич.языка науки и эмпирич.уровня иссл-й. 2) Проблема: как формируются факты на основе протокольных выск-й. Выяснилось, что их формирование предполагает применение теор.знаний, а значит, эмп.факты теоретически нагружены. Это наносило серьезный удар по принципу верификации. 3) невозможно в научных теориях верифицировать все их понятия и выск-я, даже имеющие статус фундаментальных. Например, в современных изложениях классической электродинамики ключевое понятие «вектор-потенциал» вне связи с другими понятиями не редуцируется к эмпирич.данным. Это свидетельствовало о неадекватности редукционистской программы и лежащей в ее основе трактовке теории как сжатого описания эмп.данных. в теории есть свое содержание, несводимое к эмп-му, и своя сложная системная орг-я. Теор.абстракции образуют связную сеть, имеющую уровневую орг-ю. И ее проверка опытом состоит в проверке следствий теории как целостной системы.

Неопоз-зм корректирует свои первоначальные трактовки эмп. и теор. языка. Карнап: базисные принципы, лежащие в фундаменте теории, не являются простым индуктивным обобщением опыта и не всегда допускают прямую опытную проверку, они могут приниматься научным сооб-вом в качестве соглашении (конвенционализм ) из соображений простоты и удобства.

Карнап: принцип толерантности : научное сообщество должно с пониманием относитья к форм-ю разл. и даже альтернативных способов теор. описания при условии непротиворечивости каждого из них.

В неопоз-зме были предприняты попытки истолковать эти новые трактовки, сохраняя традицию эмпиризма. То, что содержание теории не может быть представлено как простая аккумуляция эмп.знаний, интерпретировалось в духе чисто инструментального взгляда на теорию. Она представлялась только вспомогательным инструментом для обработки и сист-и эмп.фактов. Но это приводило к «дилемме теоретика» (Гемпель): если теоретич.термины нужны только для уст-я связей между наблюдаемыми явлениями, то эти связи могут быть установлены эмп. иссл-ем путем обнаружения и формулировки эмп.зависимостей. но тогда теор.термины вообще не нужны. Отсюда следует отказ от чисто инструменталистской трактовки теории. Необходимо было признать, что теор.знание имеет особое содержание, которое не сводится к эмп. и не исчерпывается инструментальными функциями.

Кризис эмпирич.редукционизма и первоначальной версии принципа верификации привел к формулировке ослабленной версии этого принципа. В нем требовалось, чтобы следствия теории подтверждались эмпирич.фактами. но в этом варианте принцип верификации выглядел тривиальным обозначением общепринятой процедуры в эмпирич.науках. он уже не мог претендовать на роль метода, отделяющего научные понятия от метафизических. Обрушение принципа физикализма: осмысление того, что эмпирич.базисом науки являются не протокольные предложения, а эмпирич.факты, обнаружило, что формулировка факта не обязательно требует языка физики. Интеграция наук происходит не только и не столько за счет исп-я общих методов, сколько за счет выработки общенаучных понятий и принципов, переноса теор.методов из одной науки в другую, форм-я представления о связях между предметами разл. наук.

После 2й Мировой войны непоз-зм утрачивает авторитет. Осознание историзма науки, развития ее средств, методов и методологических установок стимулировало соединение ФН с анализом истории науки. Начинают преодолеваться фундаментальные установки позитивизма: рассматривать науку, абстрагируясь от ее связей с философией и другими областями культуры, абстрагируясь от ист.развития научной рациональности, от связей науки с практ.дейт-ю. В проблематике ФН на передний план выходит исследование ист.динамики науки с учетом влияния не нее социокультурных факторов.

Для логического позитивизма, как и для всего позитивизма, начиная с Конта, было характерно "стремление сделать философию научной. Однозначная ясность, логическая строгость и обоснованность в философии необходимы так же, как и в других науках" .

Средства для этого неопозитивисты видели в "новейшей логике". "Новый образ логики нашел завершенное выражение в фундаментальном труде "Principia Mathematica" Б. Рассела и А. Уайтхеда , в котором была реализована логицистская программа развития оснований математики (см. гл. 20). Новая логика существенно расширяла область логики. Вместе с символикой она обрела такую форму выражения, которая с математической точностью позволила представлять понятия, высказывания и правила их связи .

Логический позитивизм основывался, во-первых, на принципах логического атомизма. 1) экстенсиональности (логические связи между предложениями понимаются исключительно как связи по функциям истинности) и 2) атомарности (в основе знания лежат взаимонезависимые атомарные предложения), во-вторых, на эмпиризме.

В рамках модели логического атомизма значение истинности элементарных высказываний может быть задано только каким-то внелогическим способом. Л. Витгенштейн указывает на логический атом как на логический предел, о содержании которого ничего нельзя сказать. Логические позитивисты приняли другую, родственную махизму, эмпиристскую трактовку элементарных высказываний, которую они заимствовали у раннего Рассела: "Если атомарные факты должны быть познаваемы вообще, то, по крайней мере, некоторые из них должны быть познаваемы без обращения к выводу. Атомарные факты, которые мы познаем таким путем, являются фактами чувственного восприятия" . Все знание, в конечном счете, сводится к совокупности элементарных, чувственно проверяемых утверждений, которые у неопозитивистов фигурировали под именами "эмпирического базиса", "предложений наблюдения", "протокольных предложений".

"Очищающая" науку от метафизики процедура верификации (от нем. verifikation – свидетельство в подлинности, подтверждение правильности) с помощью "протокольных предложений " эмпирического характера лежит в основе всей программы логического позитивизма. "Акт верификации, к которому, в конце концов, приводит путь решения, всегда одинаков, – говорит Шлик, – это некий определенный факт, который подтвержден наблюдением и непосредственным опытом. Таким образом, определяется истинность (или ложность) каждого утверждения – в обыденной жизни или науке – и не существует других способов проверки и подтверждения истин, кроме наблюдения и эмпирической науки. Всякая наука (если и поскольку мы понимаем под этим словом содержание, а не человеческие приспособления для его открытия) есть система познавательных предложений, т.е. истинных утверждений опыта..." . Это центральное положение логического позитивизма называется принципом верификации. Согласно этому принципу все те теоретические утверждения, которые могут быть посредством логической цепочки рассуждений сведены к эмпирическим утверждениям, которые их могут подтвердить или опровергнуть, являются научными (выдержавшими верификацию), а те, которые не могут, должны выбрасываться из науки как бессмысленные (т.е. кроме "истинно" и "ложно" было введено еще одно значение – "бессмысленно"), В результате все метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных и отбрасывались. Реализация этой программы пошла по пути замены философской теории познания и гносеологических вопросов о соотношении теории и "реальности " логическими проблемами и проблемами языка .

Шлик вторит Витгенштейну: "“мир” – это не “вещь сама но себе”, а мир нашего языка". "Всякое познание есть выражение, или репрезентация (в первую очередь в языке. – А. Л. ), – говорит Шлик. – А именно познание выражает факт, который в познании познается... Так что все знание является знанием в силу его формы (т.е. языка. – А. Л. ). Именно через форму оно репрезентирует познанный факт... Исследования, касающиеся человеческой “способности к познанию”... заменяются тогда соображениями, касающимися природы выражения, или репрезентации, т.е. всякого возможного “языка” в самом общем смысле... Вопросы об “истинности и границах познания” исчезают. Познаваемо все, что может быть выражено... То, что принималось раньше за такие вопросы (“метафизические” вопросы об “истинности и границах познания”. – А. Л. ), суть... бессмысленные цепочки слов" . "Подтвержденные наблюдением и непосредственным опытом факты", о которых говорит Шлик, описываются "протокольными предложениями", на которые переносится центр тяжести всей концепции. "Проблема “протокольных предложений”, их структуры и функций есть новейшая форма, в которой философия, или, скорее, решительный эмпиризм наших дней, облекает поиски последнего основания познания (каковыми для Локка был опыт, а для Декарта – “врожденные идеи” (см. гл. 2. – А. Л. )), – писал Шлик. – Поэтому если нам удастся выразить факты в “протокольных предложениях”, без какого-либо искажения, то они станут, наверное, абсолютно несомненными отправными точками знания... образуют твердый базис, которому все наши познания обязаны присущей им степенью правильности" .

Выдвинутая логическими позитивистами программа была проникнута оптимизмом. "Я убежден, – писал в 1930 г. в статье “Поворот в философии” М. Шлик, – что мы сейчас переживаем решительный поворот в философии, и паше мнение о том, что бесплодному конфликту систем пришел конец, можно оправдать вполне объективными соображениями. Уже сейчас мы обладаем методами, которые делают подобные конфликты в принципе ненужными" .

Вот как этот "конфликт систем" разрешался в рамках концепции "языковых каркасов " Р. Карнапа в его статье "Эмпиризм, семантика и онтология": "Языковый каркас" Карнапа – это логически более изощренная форма "языка" Витгенштейна, представляющая науку (скажем, физику) как язык. Сходным с Витгенштейном было и отношение к вопросу о науке и реальности "самой по себе" – это философский, а не научный вопрос. Пауку и реальность Карнап разводит, предлагая "различить два вида вопросов о существовании: первый – вопросы о существовании определенных объектов нового вида в данном каркасе; мы называем их внутренними вопросами; второй – вопросы, касающиеся существования или реальности системы объектов в целом, называемые внешними вопросами. Внутренние вопросы и возможные ответы на них формулируются с помощью новых форм выражений. Ответы могут быть найдены или чисто логическими методами, или эмпирическими методами – в зависимости от того, является ли каркас логическим или фактическим... “Действительно ли жил король Артур?”, “Являются ли единороги и кентавры реальными или только воображаемыми существами?” и т.д. На эти вопросы нужно отвечать эмпирическими исследованиями... Понятие реальности, встречающееся в этих внутренних вопросах, является эмпирическим, научным, неметафизическим понятием. Признать что-либо реальной вещью или событием – значит суметь включить эту вещь в систему вещей в определенном пространственно-временном положении среди других вещей, признанных реальными, в соответствии с правилами каркаса... От этих вопросов мы должны отличать внешний вопрос о реальности самого мира вещей. В противоположность вопросам первого рода этот вопрос поднимается не рядовым человеком и не учеными, а только философами... Этот вопрос и нельзя разрешить, потому что он поставлен неправильно. Быть реальным в научном смысле – значит быть элементом системы, следовательно, это понятие не может осмысленно применяться к самой системе... Принять мир вещей – значит лишь принять определенную форму языка, другими словами, принять правила образования предложений и проверки, принятия или отвержения их... Но тезиса о реальности мира вещей не может быть среди этих предложений, потому что он не может быть сформулирован на вещном языке и, по-видимому, ни на каком другом теоретическом языке" . Такова центральная концепция одного из ведущих представителей логического позитивизма Р. Карнапа.

Но все варианты логического позитивизма опирались на концепцию протокольных предложений, с которыми, как оказалось, было не все гладко. В основе развиваемых в рамках логического позитивизма концепций (подробно они изложены в работах Э. Нагеля, Р. Карнапа, К. Гемпеля) лежало предположение о том, что в структуре языка науки можно выделить язык, который состоит только из терминов и предложений наблюдения, – так называемый “язык наблюдения”. "Считалось, что эти предложения обладают следующими особенностями: а) они выражают “чистый” чувственный опыт субъекта; б) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться; в) протокольные предложения нейтральны но отношению ко всему остальному знанию; г) они гносеологически первичны – именно с установления протокольных предложений начинается процесс познания" .

Но по мере того как осознавались трудности описания с помощью этого языка не только теоретической, но и экспериментальной работы в области физики и других естественных наук, концепция "протокольных предложений" проходила через ряд стадий.

Первая – это стадия "протокольных предложений" феноменалистического языка, которые мыслились как выражающие "чистый опыт" без какого-либо его понятийного истолкования (типа "Я теперь гневен" или "Сейчас я вижу зеленое"). Вторая стадия – понятие "протокольных предложений", выраженных в так называемом физикалистском языке, фиксирующем пространственно-временные связи (типа "Карл был гневен вчера в полдень"). Последняя, третья стадия – понятие "предложений наблюдения" вещного языка, предложения и термины которого обозначают чувственно воспринимаемые вещи и их свойства (типа "Эта точка выше и правее той") .

На всех этих стадиях "твердый, несомненный эмпирический базис науки сохраняется. Термины наблюдения заимствуют свои значения из чувственного опыта; этот опыт, в свою очередь, определяется работой органов чувств, а поскольку органы чувств у людей не изменяются, постольку эмпирические термины и состоящие из них протокольные предложения оказываются нейтральными по отношению к теоретическому знанию и его изменению. Как для Аристотеля, так и для Ньютона, и для Эйнштейна листья деревьев были зелеными, а небо – голубым. Протокольный язык этих мыслителей был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Сохраняется и гносеологическая первичность языка наблюдения: процесс познания начинается с констатации фактов, с установления протоколов наблюдения; затем наступает очередь обобщения результатов наблюдения" .

Но и на этой стадии не удалось закрепиться. В многочисленных исследованиях к середине XX в. было показано, что такого языка в научном познании просто не существует. "Тот слой знания (тот язык), который выполняет в науке функцию описания эмпирических данных... всегда теоретически нагружен" , ибо, на что указывал еще Дюгем, большинство измерений в естественной науке, например, такие, как сила, масса, электрический заряд в физике, осмысленны только внутри соответствующих теоретических систем (механики, электродинамики), а многие измерительные приборы устроены довольно сложно и используют различные физические принципы.

Поппер видит основание концепции протокольных предложений в сенсуализме локковского типа. Он называет эту концепцию "бадейной теорией сознания" и подвергает ее сокрушительной критике. Бадейную теорию сознания он описывает так. "Наше сознание – это бадья, поначалу более или менее пустая, и в эту бадью через наши органы чувств... проникает материал, который в ней собирается и переваривается... В философском мире эта теория лучше известна под более благородным названием теории сознания как tabula rasa: наше сознание – чистая доска, на которой чувства вырезают свои послания (позиция Локка (см. параграф 2.2). – А. Л. ) Существенный тезис бадейной теории состоит в том, что мы узнаем бо́льшую часть, если не все, из того, что мы узнаем благодаря входу опыта через отверстия наших органов чувств; таким образом, все знание состоит из информации, полученной через наши органы чувств, т.е. в опыте... В такой форме эта насквозь ошибочная теория еще очень жива", – утверждает Поппер 110, с. 67]. Это для него позиция классической эпистемологии (т.е. эпистемологии логических позитивистов). Поппер противопоставляет ей характерный для постпозитивистов тезис о неизбежной "теоретической нагруженности" "протокольных предложений".

"Классическая эпистемология, рассматривающая наши чувственные восприятия как “данные”, как “факты”, из которых должны быть сконструированы наши теории посредством некоторого процесса индукции... – говорит Поппер, – не способна учитывать то, что так называемые данные на самом деле являются... интерпретациями, включающими теории и предрассудки... Классическая эпистемология не осознает, что не может быть чистого восприятия, чистых данных, точно так же, как не может быть чистого языка наблюдения, так как все языки пронизаны теориями и мифами" .

"В постпозитивистский период... – говорит В. Ньютон-Смит, – философы крикнули хором: все наблюдения теоретически нагружены. Иными словами, нет никакого нейтрального в отношении теорий языка наблюдения" 19, с. 1711.

• Однако использование этой логики в то время "существенно ограничивалось тем, что ее формулы очень скоро стали слишком сложными... Простое рассуждение, налагаемое в течение двух секунд, тогда потребовало бы целого дня" (по словам Карнапа. – А. Л. ) .
• Развивая идеи своего учителя Б. Рассела, Л. Витгенштейн в своем знаменитом "Логико-философском трактате" распространяет модель знания "Principia Mathematica" на всю совокупность знания о мире. Венский кружок начинал с коллективного чтения этого трактата Л. Витгенштейна.
• "Если Беркли превратил внешний источник ощущений (то есть объекты) в ощущения, махисты превратили ощущения в объекты, то неопозитивисты пошли по пути отрицания самого этого вопроса" .
• По утверждению Поппера, "эта точка зрения была впервые сформулирована Парменидом в сатирическом ключе: “У большинства смертных нет ничего в их заблуждающемся (erring ) уме, кроме того, что попало туда через их заблуждающиеся органы чувств”" .

Что такое принцип верификации?

Верификация (от лат. verus - истинный, facere - делать) - способ обоснования (подтверждения) каких-либо теоретических положений путем их сопоставления с опытными (эмпирическими ЭМПИРИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ - данные, полученные путем опытов, нетеоретические.) данными. Принцип верификации является одним из важнейших принципов логического позитивизма.

Принцип верификации - (verification principle) - критерий науки, предложенный логическими позитивистами, согласно которому суждение должно «поддаваться проверке», чтобы быть принятым в качестве «научного». Проблемы с понятием верификации (например, никогда нельзя высказывать с достоверностью универсальные суждения типа «все лебеди белые», ибо никогда невозможно знать будущие случаи) привели некоторых теоретиков к выводу о его замене концепцией «фальсифицируемости», так как один противоположный факт (например, «черный лебедь») будет фальсифицировать универсальность суждения.

Цель принципа верификации состоит в формировании базы эмпирических данных в виде фактов науки, которые должны быть репрезентированы языком, недопускающим двусмысленности и не выразительности. В качестве такого языка логическим эмпиризмом был предложен логико-математический понятийный аппарат, отличающийся точностью и ясностью описания изучаемых явлений. Предполагалось, что логические термины должны выражать познавательные значения наблюдений и экспериментов в предложениях, признаваемых эмпирической наукой как предложения «языка науки». При этом логические позитивисты были уверены, что эмпирический базис научного знания формируется исключительно на основе языка наблюдения. Отсюда и общая методологическая установка, предполагающая редукцию теоретических суждений к высказываниям наблюдения.

В 1929г. Венский кружок заявил: значением предложения является метод его верификации. А. Дж. Айер в своей книге «Язык, истина и логика» ввел в обиход англоязычного философского мира новую формулировку: непроверяемое положение познавательно бессмысленно. Положение должно быть или

1. аналитическим (более точно - логически истинным или логически ложным), или

2. эмпирически проверяемым, или

3. бессмысленным, т.е. не действительным положением, а псевдоположением.

Очевидной реакцией на эти формулировки было бы возразить, что критерий логического позитивизма является самоопровергающимся: ибо сам по себе этот критерий не является:

а) ни аналитическим (кроме аналитически ложного),

б) ни эмпирически проверяемым.

Однако критика такого рода нанесла незначительный удар по логическому позитивизму и очень незначительно притормозила это движение.

Принцип верификации, предложенный позитивистами, предусматривал признание обладающими научной значимостью только те знания, содержание которых можно обосновать протокольными предложениями. Поэтому факты науки в доктринах позитивизма абсолютизируются, обладают приматом перед другими элементами научного знания, ибо, по их мнению, они определяют содержательный смысл и истинность теоретических предложений. Иными словами, согласно концепции логического позитивизма «существует чистый опыт, свободный от деформирующих влияний со стороны познавательной деятельности субъекта и адекватный этому опыту язык; предложения, выражаемые этим языком, проверяются опытом непосредственно и не зависит от теории, так как словарь, используемый для их формирования, не зависит от теоретического словаря».

Верификационный критерий теоретических утверждений скоро заявил о себе своей ограниченностью, вызвав многочисленную критику в свой адрес. Узость метода верификации, прежде всего, сказалась на философии, ибо оказалось, что философские предложения неверифицируемые, так как лишены эмпирического значения. Средний человек не может «верифицировать» специальную теорию относительности. Действительно, в настоящее время средний человек даже не учит специальную теорию относительности или (сравнительно элементарную) математику, необходимую, чтобы понять ее, хотя основы этой теории преподаются в некоторых университетах в пределах начального курса физики. Средний человек полагается на ученого в компетентной (и социально принятой) оценке теорий этого типа. Ученый, однако, учитывая нестабильность научных теорий, по-видимому, не отнесет даже такую признанную научную теорию, как специальная теория относительности, к «истине».

Первым, кто обратил на слабость позитивистской доктрины логического анализа научных знаний, был Карл Поппер. Он заметил, что наука в основном имеет дело с идеализированными объектами, которые, с точки зрения позитивистского понимания научного познания, не могут быть верифицированы с помощью протокольных предложений, а значит, объявляются бессмысленными. Кроме того, неверифицируемы многие законы науки, выражаемые в форме предложений типа - «Минимальная скорость, необходимая для преодоления земного тяготения и выхода в околоземное пространство, равна 8 км/сек.», так как для их верификации требуется множество частных протокольных предложений. Под влиянием критики логический позитивизм ослабил свою позицию введя положение в свою доктрину «О частной эмпирической подтверждаемости». Отсюда логически следовало, что достоверностью обладают лишь эмпирические термины и предложения, выраженные с помощью этих терминов, другие понятия и предложения, имеющие непосредственное отношение к законам науки, признавались осмысленными (подтверждаемыми) в силу их способности выдержать частичную верификацию.

Таким образом, усилия позитивизма применить логический аппарат к анализу знания, выражаемых в форме повествовательных предложений, не привели к научнозначимым результатам; они столкнулись с такими проблемами, разрешить которых нельзя было в рамках принятого им подхода к познанию и знанию.

«делать») в различных сферах деятельности человека может подразумевать:

В значении доказуемости, проверяемости объяснений (моделей) объектов /явлений , в зависимости от степени подтверждаемости реальностью (эмпирически , фактами), образует понятия :

Корень различного понимания понятия верификация кроется в спектре возможностей сличения соответствия конечного продукта предопределённым требованиям. Верифицировать соответствие конечного продукта предопределённым требованиям возможно, в зависимости от ситуации, по прямым и косвенным характеристикам этого конечного продукта. А также существует процессный подход, который отслеживает продвижение продукта к предопределённым требованиям.

Формальная верификация [ | ]

Предложение можно понять тогда, если мы знаем, при каких условиях оно может быть истинным. Это означает, что требуется не знание того, является ли предложение истинным или ложным, но знание обстоятельств, которые позволяют установить его истинность. ЛФТ , 4.024

Принцип верификации был выдвинут Венским кружком , в котором состоял философ-позитивист Мориц Шлик в 20-е годы XX века. Члены кружка полагали, что в науке должны остаться два класса научных предложений - аналитические истины, не имеющие предметного содержания, и фактические истины, эмпирические факты конкретных наук, значение которых может быть проверено особым способом - принципом верификации . «Очищающая» науку от метафизики процедура верификации с помощью протокольных предложений эмпирического характера лежит в основе всей программы логического позитивизма.

Верификация - процедура проверки истинности знаний. Она предполагает, что сложные предложения нужно разделить на протокольные. Истинность протокольных предложений абсолютно несомненна, так как соответствует наблюдаемой действительности. Форма протокольного предложения выглядит так: «NN наблюдал такой-то и такой-то объект в такое-то время и в таком-то месте». Сведение сложных предложений к протокольным называется редукцией. Таким образом, вся деятельность учёного сводится к проверке протокольных предложений и их обобщению. В результате процедуры верификации все метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных и отбрасывались. Причина этого кроется в том, что философские вопросы не могут быть посредством логической цепочки рассуждений сведены к эмпирическим утверждениям, которые их могут подтвердить или опровергнуть.

Также Шлик указывал на то, что основой нашего эмпирического знания являются так называемые констатации , как он называл предложения о «теперешнем восприятии». Такие предложения, как полагал философ, являются также однозначно определенно разрешимыми, как и предложения аналитического характера. На этой основе и было выдвинуто требование полной верификации, которое можно было бы сформулировать следующим образом:

Предложение Σ {\displaystyle \Sigma } имеет значение тогда и только тогда, когда оно не является аналитическим предложением или противоречием, и если логически следует из непротиворечивого конечного класса предложений Φ {\displaystyle \Phi } , причём элементами этого класса предложений являются предложения наблюдения.

Таким образом, верификация была критерием истинности, но одновременно и способом выявления значения, и принципом разграничения эмпирического осмысленного знания и метафизического, неосмысленного.

Однако вскоре стало очевидным, что такой прямой верификационизм невозможен в тех случаях, когда мы имеем дело с событиями прошлого, с общими суждениями и т. д. Тогда этот критерий был ослаблен и появился критерий принципиальной верификации, или верифицируемости: оговаривались условия практической проверки того или иного факта. Типичным примером стало в те годы рассуждение об обратной стороне Луны, которое в принципе можно будет подтвердить, когда будет построен летательный аппарат, который облетит Луну. Уязвимым было и само понятие протокольных предложений. Внешним критиком выступал