Тоска по раю. Отрывок из книги михаила моргулиса «тоска по раю»

ЗЕМЛИ ВОЛШЕБНЫЕ МЕСТА И ТОСКА ПО РАЮ

(на книгу Михаила Моргулиса «Тоска по раю»)

«Говорю тебе, тоска умрет только вместе с тобой».

Эта строка из Джона Стейнбека («На восток от Эдема») - первая часть эпиграфа к роману Михаила Моргулиса «Тоска по раю», - красная нить, на которую нанизаны сюжеты...

Я, читатель, обладаю свойством-роскошью не иметь сомнений, зачастую одолевающих профессиональных критиков, когда, «выводя», «разгадывая» писателя, просеивая его «плоды» через мелкое сито, просматривая тексты на свет, - они мучают себя и нас вопросом: а не маловато ли материала для?..

Моя «бессомнительность» - не в самоуверенности и не в индуктивном ясновидении, дескать, дайте каплю, и я скажу море...

(Хотя, если взять такую вот фразу из романа: «С тех пор, как Адам и Ева покинули рай, всё человечество и каждый человек, осознанно или неосознанно, мечтает о возвращении в потерянный рай» , - разве это не та самая капля, в которой?..)

Допускаю, что моя «роскошь» - смесь нахальства делать выводы из малого и страха обмануться в надеждах перед дальнейшим узнаванием... Результат: соприкасаясь с достойным, в небольшом количестве доступном, и боясь разочароваться в открывшейся вдруг драгоценности, я, в конце чтения, радостно захлопываю книжку, и кричу: довольно! - ведь я уже узрел то, что хотел (на самом деле это автор нарисовал во мне, якобы мое от начала, хотение)!..

Мне кажется, прочитав всего одну книгу Михаила Моргулиса, я ощутил на вкус соль (soul? - душу?) эпистолярного творчества этого «райско-земного» писателя, емкие строки которого дышат и пахнут, цветут и сверкают, охлаждают и согревают, слушают и шумят, пугают и успокаивают...

[«От земли молочными виноградными побегами извивался пар. ... Только что прошел дождь: внезапно по мирному брюху неба бритвенно резанула молния, и на землю обрушилась вода. Налет был по-бандитски коротким, дождь быстро умчался в горы, поспешно цокая по перепуганным красным крышам одиноких домиков. И сразу же с распахнутого неба просвистели раскаленные копья солнца. Неизвестно почему пахло арбузами, розовой переспелою мякотью-слякотью, усеянной черным перламутром косточек. Сладкий розовый запах теснил и перебивал даже медовый дурман недавно скошенной травы. Но уже ощущалось дыхание черного коня, на котором скакал с гор одетый во все черное Вечер». - («Бывают дни у человеков»)]

Писатель-священник Михаил Моргулис назвал свою книгу «Тоска по раю». Наверное, легко обмануться названием труда (вкупе с духовным статусом автора), - и «обман» вполне может усилиться последним сюжетным движением героев одноименного романа (авангардным - только ли по расположению? - произведением в сборнике), мужчины и женщины («Адама» и «Евы»), - движением к Раю...

Да, «Адам» и «Ева» в «Тоске...» - почти святые... И можно предположить, что и вся книга, весь ее замысел - в воспевании святости, непорочности...

Однако: к Раю - а не в Рай!.. (По тексту: «Мне казалось, что мы Ева и Адам, возвращающиеся в Рай») .

(«Казалось», - получается: остающемуся на земле, а не взмывающему в небо).

То есть, на самом деле, именно в этом месте, с последними словами «Тоски...», начинает лавинно таять титульно-статусный «обман» (и это подтвердится последующим рассказами) и расти понимание: книга не о святых...

Книга - о нас грешных; о нас - живых, которые, согласно природе, тоскуют по Раю. О каждом из нас, не знающих, не представляющих себе Рая на небе, однако имеющих свой, локальный, приватизированный от рождения или от первого осознания себя человеком, рай на Земле:

«...на земле есть такое место, где ты когда-то, ухватившись ручонками за поручни, стал вылезать на заплеванную палубу жизни. И в это место должна, взмахнув усталыми крыльями, опускаться для отдыха твоя душа. Это двор, где осталось твое детство» . («Земли волшебные места»)

(Не оттого ли, что он и сам, подобно его герою из «Тоски...» - «...видел бешеные зрачки страсти и холод, упоительный визг злобы и цветочную засушеность доброты» ? Прочтите «Уйти в дождь» - и, возможно, вы услышите, как «кричат раненые синие птицы, падая крючковатыми клювами в зовущую их воду озер...» )

До чего, до каких верхних пределов Знающий - неизвестно; но то, что От самых Нас (простых и вечно виноватых друг перед другом, пока живем), - этого уже достаточно, потому что и так бесконечно много для творчества.

Порой кажется, что в рассказах нет сюжета, - что автор, закинув голову к божественному небу, перебирает, у самой грешной земли, исключительно на ощупь, какие-то чудесные чётки, с безмерным количеством бусинок разнообразных, непредсказуемых форм, - как камешки на обочинах городских и сельских дорог (где нет только «правильных» фигур - шаров, конусов, кубов, тетраэдров...) Что следующее придет в пальцы - и чем отзовется: согреет ли бархатно полированным боком, уколет ли острым углом, поранит ли до крови ножевой гранью... Но непременно перебежит каждая бусинка, талантом автора, в строчки, а строчки нарисуют в нас картинки, которые заставят улыбнуться, задуматься, заплакать... Потому что в каждой картинке - человек, в диапазоне от смешного до трагического, как воплощение земной Жизни, быстротечной, но насыщенной, укладывающейся во вселенское мгновение - от рождения до смерти.

Каждый внимательный читатель воскликнет, сквозь смех и слёзы: так оно и было, так и есть, - верю...

[«Как теплая ручная мышь в рукав, забралось в него счастье. Да нет же, какая мышь, это лодочка ворвалась в его кровь. Маленькие гребцы неслись в лодке по стремительному течению сосудов и пели песни. Странная песня, как будто это были голоса инков из мертвого государства. Они неслись и пели, и вот, на повороте, вдруг подняли головы, потому что где-то запели им в ответ». («Голос озера Мичиган»)]

И это простое, житейское доверие к автору, возможно, вылепит в читателе истинный образ поведения, искупающий библейскую вину потомков Адама и Евы, живущих на «проклятой земле», на которых произрастают «терния и волчцы», с которой питаются они во все дни жизни, добывая хлеб в поте лиц...

Любовь к ближнему, к природе, - это проекции, слагаемые вектора любви к Нему, дарующему надежду на Эдемский Сад. Другого, более прямого и легкого, не напрягающего ум, душу и сердце пути нет.

И если хоть один из сотни поЧитателей после прочтения книги скажет не только «верю...», но и «Верую!» - это и будет великой наградой Автору-бессребренику, наградой, ради которой он творит.

Заключительные строки эпиграфа к «Тоске по раю» - из Томаса Вульфа («Стремится ветер, и струятся реки»):

«Тогда я еще не знал истины, что подлинно выше других лишь тот, в ком есть смирение, и терпимость, и умение слышать чужую душу».

Это, вульфовской фразой, от Михаила Моргулиса, автора, - читателям...

Но пусть и он, Михаил Моргулис, знает, что этой же фразой я, поЧитатель, - ему, Автору... о нём; с небольшим, уже от себя, акцентом на предварительное незнание и последующее открытие: «не знал, не был уверен... пока не прочитал...»

[«Жизнь кричала тоске, поймавшей сердце в капкан, что та не удержит сердце, отпустит, потому что скоро придет нежность и сделает нас всех счастливыми». - («Тоска по раю»)]

Леонид Нетребо,

Мы ощущаем время как врага, ибо скользим по нему к смерти. После смерти жены Льюис писал, что глядит в ночное небо и знает точно, что нигде во времени и в пространстве не найдет ее лица, ее голоса, ее рук. Время и есть это «нигде», это «никогда». Даже если мы не умираем со смертью, мы уходим, мы - часть прошлого. «А прошлое - прошло, (...) и время - еще одно имя смерти» , и «храм достижений человеческих погибнет в развалинах вселенной» .

«Ночное небо», страшившее Льюиса, как страшило Паскаля «вечное молчание бесконечного пространства» , - это не пространство, а время. Пустота пространства - символ пустоты прошлого, в котором уже нет жизни, реальности, «настоящего».

Однако время и смерть - друзья нам, не только враги: обрамляя нашу жизнь, они придают ей великую ценность, как придает ее земле космос. Когда мы подумаем о том, что умрем, жизнь многократно повышается в цене. Считают, что в минуту смерти мы проглядываем заново всю нашу жизнь и по-новому ценим ее. Но для этого не надо ждать смерти, можно прямо сейчас поставить такой опыт. Вспомните какое-нибудь обычное событие. Потом представьте - хорошо представьте, - что вам осталось жить несколько минут. Теперь вспомните снова то же самое. Каким драгоценным оно покажется вам!

Проделаем это со всей нашей жизнью и увидим, что смерть не только превращает жизнь в «прошлое», но и придает прошлому жизнь; не только обращает все ценное в «былое», но и придает былому великую ценность. Тоскуя по безвозвратно ушедшему, мы видим его глазами смерти, хотя еще живы.

Однако этого мало. Время и смерть делают жизнь драгоценной, но не вечной. Мы же тоскуем по вечности, даже если не знаем, что это такое. Нас не удовлетворяет разумный мир повторений, вселенский верстак, где все на своем месте («все соделал Он прекрасным в свое время (...), время рождаться и время умирать, (...) время разрушать и время строить») (Екк 3:11,2,3). Мы радуемся рождению, но не смерти; мы не плачем на крестинах и не смеемся на поминках. Мы любим созидание, а не разрушение. Нам не все равно. Мы судим. Мы выбираем.

Вселенная не выбирает и не судит. Ей совершенно безразличны наши горести.

Проведем опись мироздания. Сколько в ней всего - от атомов до агностиков, от голотурий до галактик? Пусть сумма этого будет «х». Скольких уже нет или скоро не будет? Тоже «х». Никакой разницы. Не «х+1» или «х-1», а «х». Мироздание ни на йоту не предпочитает жизнь смерти. Звезды, и те смертны. Закон вселенной - цикл рождений и смертей, река времени, буддийская сансара. «То, что возникает, то и исчезает». Таково «чистое и бесспорное око учения» .

Но Будда неправ. Со всем почтением к такому гиганту духа, скажу, что кое о чем он забыл. Мы возникаем и не исчезаем - не безличный космический разум, ведомый только мистикам, а мы с вами, люди, множество «я». Над рекой времени торчат наши головы (или сердца?). Будда считал нас иллюзией, мнимостью, мы рождаемся и умираем, но страстно хотим жить после смерти. То, что нам нужно,- за рекой. Если мы не можем через нее перебраться, если мы не можем увидеть лик Божий и жить - значит, мы жили впустую, мы проиграли, нам ничего не удалось.

Вселенная удовлетворяет все наши желания, кроме главного. Она -аладинова лампа, древо желаний, шведский стол, где есть все, пока не дойдет до коронного блюда. Мы раззадорим аппетит закусками, и тут нам предложат пустоту. Если это все, миром правит не случай, а злой Бог, вселенский садист, который раскладывает приманки, чтобы вернее погубить нас . Последняя истина за стенами мира - или добрый Бог, или злой, слишком уж тут все сходится. Сквозь мир проступают замысел, план, рисунок; вопрос лишь в том, хорош ли художник.

Чтобы это узнать, лучше всего с ним встретиться. Но как? Мы сосланы в страну времени. Как выбраться в вечность?

Стремление к Довольству Аллаха, и Его Раю, в примерах наших любимых «праведных предков».

Описывая Рай, Аллах, Всевышний сказал:

«Поистине, Аллах введёт тех, которые уверовали и творили благое, в сады, где внизу текут реки. Разукрашены они там будут браслетами из золота и жемчугами, и одеяние их там — шёлк». (Сура аль-Хадж 22:23).

«Поистине, богобоязненные — среди садов и источников: «Входите сюда с миром в безопасности!». И изъяли Мы злобу, что в их груди; братьями они на седалищах обращены друг к другу. Не коснётся их там забота, и не будут они оттуда выведены». (Сура аль-Хиджр 15: 45-48).

Рай: это сокровище, к благу которого веками устремлялись верующие.

Рай: это горящее пламя, что было в сердцах наших салаф- салих (праведных предков), пламя, вдохновлявшее их устремляться к высочайшим примерам доблести в джихаде и самопожертвовании.

Рай: это благородная цель, к которой прикованы глаза жаждущих, и по которой тосковали души томящихся везде и во все времена. Они соглашаются на мирские страдания ради достижения Рая. Воистину, войти туда и остаться там, представляет собой высочайшую цель для верующих, и такая надежда, лелеется ими на протяжении всего жизненного пути. Как часто Рай был побудителем добра и правды, даже, несмотря на опасности, страдания и мучения, которые находятся на этом пути, и даже если речь шла о смерти.

Это произошло во времена Посланника Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует), как передаёт Анас (да смилуется над ним Аллах): «Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует) и его сподвижники направились в Бадр и достигли его раньше, чем многобожники Мекки. Когда подошли неверные, Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «Никто не должен ничего предпринимать, пока я не скажу». Затем неверные выдвинулись по направлению к нам и Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «Подымайтесь (и сражайтесь) за Рай, ширина которого равна небесам и земле». Умайр ибн аль-Хумам аль-Ансари (да смилуется над ним Аллах) спросил: «О Посланник Аллаха, (ты действительно считаешь) Рай по ширине равным небесам и земле?». Он сказал: «Да». Тогда Умайр сказал: «Превосходно!». Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) спросил: «Что ты имеешь в виду под этим словом?». Умайр сказал: «О Посланник Аллаха, клянусь Аллахом, (я ничего не имел в виду) кроме надежды оказаться среди его обитателей!». Посланник Аллаха сказал: «Поистине, ты — среди его обитателей». Умайр достал финики из своей сумки и начал их есть. Затем он сказал: «Если я проживу до того, как съем эти финики, тогда, воистину, эта жизнь слишком длинна!». Он выкинул финики, что были у него, и вступил в бой, пока не был убит». (Муслим, 1901).

Таким было их отношение (к Раю), равно как и того поколения, которое последовало после сахабов. Во время одной из битв, Абу Муса аль-Ашари (да смилуется над ним Аллах) сказал: «Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует) сказал нам: «Поистине, Рай располагается под тенью меча». Человек в оборванной одежде спросил: «О Абу Муса! Ты действительно слышал, как Посланник Аллаха сказал это?». Абу Муса сказал: «Да». Тогда тот человек возвратился к товарищам и сказал: «Мир вам!». После чего, он вынул из ножен свой меч, отбросил ножны и ринулся в бой, пока не был убит». (Муслим (1902), Тирмизи (1659); из книги «Джанна» шейха Али Хассана (стр. 5-6)).

Имам аш-Шафии (да смилуется над ним Аллах) сказал:

«Душа моя! Осталось лишь немного дней терпенья,

Подобных нескольким мгновеньям сновиденья,

Душа моя! Пройди скорее в спешке этот мир,

Покинь его, ведь истинная жизнь пребудет впереди».

Ибн Раджаб Ханбали в книге “Фадль `Илмус-Салаф”.