Кто такой гапон что он сделал. Пошлая смерть

ГАПОН Георгий Аполлонович

Священник, организатор «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» в 1904 г., инициатор шествия 9 января 1905 г. к Зимнему дворцу для вручения Николаю II петиции от рабочих. После Кровавого воскресенья был лишен сана, скрылся и бежал за границу. Амнистирован в октябре 1905 г., вернулся в Россию, вступил в контакт с Петербургским охранным отделением и пытаясь продолжать свою двойную игру.

Изобличен как провокатор Рутенбергом П.М. и 28 марта 1906 г. в Озерках под Петербургом, приговорен "группой товарищей" к смертной казни и повешен.

...«Гапон был священник, и я никогда не слышал такой замечательной службы. Он служил, как артист. Ведь и не веришь сам во все это, а как послушаешь его, хочется слушать. Голос у него красивый, баритон, служит с увлечением. Помню раз был момент. Служил Гапон и почему-то читал молитву об убиенных воинах. Обернулся я, а люди плачут...»

...«Росту он был среднего, худощав, сложения нежного, женственного; смуглый брюнет, с тонкими продолговатыми, довольно правильными чертами лица, обрамленного пушистыми волосами, с пушистыми небольшими усами и небольшой бородкой - Гапон мог считаться очень красивым и во всяком случае оригинальным и интересным с внешней стороны. Но лучше всего у него были глаза - глубокие, казавшиеся черно-темными, как ночь, - они были замечательно выразительны, если в них всмотреться попристальнее...».

...«На встречающихся с ним в первый раз Гапон производил, если ему нужно было, самое лучшее впечатление, а на женщин - обаятельное; но это было не впечатление серьезного, глубокого ума, а милого, обаятельного, сметливого и, пожалуй, смелого человека. Мужчины обыкновенно говорили приблизительно: "а он славный, ловкий, по-видимому, дельный и умный", - а женщины: "какой он славный, милый, красивый...».

...«Гапон любил жизнь в наиболее элементарных ее формах. Он любил комфорт, женщин, роскошь и блеск, словом, то, что можно купить за деньги. Но одного этого, конечно ж, было мало, чтобы Георгий Гапон превратился в предателя...».

УБИЙСТВО ГАПОНА

По версии Рутенберга

По версии Рутенберга, он решил убить Гапона после того, как тот разоблачит себя в присутствии свидетелей-рабочих. Для исполнения убийства Рутенберг пригласил известных лично ему рабочих-эсеров, участников шествия 9 января. По словам Рутенберга, они сначала отказывались верить его рассказу, но Рутенберг предложил им убедиться самим, подслушав его разговор с Гапоном.

28 марта 1906 года Рутенберг заманил Гапона на пустующую дачу в Озерках, где его уже поджидала группа боевиков, подслушивавших за дверью. Рутенберг вновь завёл с Гапоном разговор о связях с Рачковским, причём оказалось, что Рачковский вместо 100 тысяч готов дать Рутенбергу и Гапону только 25 тысяч. Гапон убеждал Рутенберга соглашаться на эту сумму: «Надо кончать. И чего ты ломаешься? 25000 - большие деньги… Ты напрасно не решаешься. И это за одно дело, за одно. Но можешь свободно заработать и сто тысяч, за четыре дела».

Говоря о судьбе людей, которые могли быть арестованы в результате выдачи Рутенбергом террористических актов, он повторил, что их можно предупредить, и они успеют скрыться. Если не успеют, то можно организовать побег им из тюрьмы. А если и этого не удастся, и кого-то повесят, то тут уже ничего не поделаешь: «Посылаешь же ты, наконец, Каляева на виселицу?» Далее Рутенберг перевёл разговор на судьбу крупных сумм денег, пожертвованных ранее Гапону финским революционером К. Циллиакусом, фигурирующим в книге под псевдонимом «Соков», на организацию революционного восстания в Петербурге.

Гапон отвечал неохотно, но объяснил, что значительную часть денег потратил на содержание семей рабочих, которых он поддерживает каждый месяц. По словам одного из рабочих, подслушивавших в это время: «Он говорил так нагло, нахально, что ушам своим мы не верили. Для нас вскоре стало несомненно, что Гапон стал изменником, что он продался тайной полиции». По версии Рутенберга, разговор завершился таким диалогом:

«- А если бы рабочие, хотя бы твои, узнали про твои сношения с Рачковским?
- Ничего они не знают. А если бы и узнали, я скажу, что сносился для их же пользы.
- А если бы они узнали всё, что я про тебя знаю? Что ты меня назвал Рачковскому членом Боевой Организации, другими словами - выдал меня, что ты взялся соблазнить меня в провокаторы, взялся узнать через меня и выдать Боевую Организацию, написал покаянное письмо Дурново?
- Никто этого не знает и узнать не может.
- А если бы я опубликовал всё это?
- Ты, конечно, этого не сделаешь, и говорить не стоит. (Подумал немного.) А если бы сделал, я напечатал бы в газетах, что ты сумасшедший, что я знать ничего не знаю. Ни доказательств, ни свидетелей у тебя нет. И мне, конечно, поверили бы».

Вскоре после этого, Гапон вышел в сортир и при этом случайно столкнулся с одним из рабочих. Таким образом, засада была открыта, и Рутенберг впустил остальных рабочих, которых до того момента держал взаперти. После недолгой борьбы Гапон был схвачен. Последующее Рутенберг описывает следующим образом:

«То, что рабочие услышали, стоя за дверью, превзошло все их ожидания. Они давно ждали, чтобы я их выпустил. Теперь они не вышли, а выскочили, прыжками, бросились на него со стоном: „А-а-а-а“ - и вцепились в него.
Гапон крикнул было в первую минуту: „Мартын!“ (кличка Рутенберга), но увидел перед собой знакомое лицо рабочего и понял всё.
Они его поволокли в маленькую комнату. А он просил:
- Товарищи! Дорогие товарищи! Не надо!
- Мы тебе не товарищи! Молчи!
Рабочие его связывали. Он отчаянно боролся.
- Товарищи! Всё, что вы слышали, - неправда! - говорил он, пытаясь кричать.
- Знаем! Молчи!»

После этого Рутенберг, по его словам, вышел из комнаты и ожидал развязки на стеклянной террасе. Дальнейший процесс убийства происходил в его отсутствие. В описании Рутенберга, это происходило так:

«- Я сделал всё это ради бывшей у меня идеи, - сказал Гапон.
- Знаем твои идеи!
Всё было ясно. Гапон - предатель, провокатор, растратил деньги рабочих. Он осквернил честь и память товарищей, павших 9 января. Гапона казнить.
Гапону дали предсмертное слово.
Он просил пощадить его во имя его прошлого.
- Нет у тебя прошлого! Ты его бросил к ногам грязных сыщиков! - ответил один из присутствовавших.
Гапон был повешен в 7 часов вечера во вторник 28 марта 1906 года.
Я не присутствовал при казни. Поднялся наверх, только когда мне сказали, что Гапон скончался. Я видел его висящим на крюке вешалки в петле. На этом крюке он остался висеть. Его только развязали и укрыли шубой ».

В 1909 году Записки Рутенберга были опубликованы в крупнейших российских газетах. Публикуя эти фрагменты из воспоминаний Рутенберга, редакция «Русских ведомостей» сопроводила их следующим комментарием:

«Помещая эти признания Рутенберга ввиду их несомненного общественного интереса, не можем не отметить, что многие их подробности кажутся изображёнными в слишком „фантастических“ красках. Но как бы то ни было, эти признания открывают атмосферу ужасов и гнусностей, неизбежно связанную с предательством и насилием. Трудно сказать, читая эти записки, кто из лиц, принимавших участие в этой трагедии, хуже, а описание её конца нельзя читать без отвращения» .

Гапон был задушен наброшенной сзади верёвкой, а его тело было подвешено на вбитый в стену крюк. Это произошло в 7 часов вечера 28 марта. Тело Гапона было найдено полицией только через месяц. ПСР не взяла на себя официальной ответственности за убийство Гапона, к негодованию Рутенберга, который добивался такого заявления, указывая, что он действовал в постоянном контакте и по согласованию с членом ЦК Азефом и что Азеф дал ему полномочия убить одного Гапона, если двойное убийство Гапона и Рачковского окажется невозможным. Однако, данное полномочие было дано ему наедине, а Азеф впоследствии этот факт отрицал. Между тем, участники убийства полагали, что исполняют решение ЦК партии эсеров. Отказ партии взять на себя ответственность за убийство поверг Рутенберга в состояние тяжёлой. Одно время он был близок к самоубийству, а затем стал обдумывать план убийства Азефа и Савинкова, которые должны были повиснуть «на такой же вешалке», что и Гапон. В письме к Савинкову от 19 февраля 1908 года Рутенберг писал:

«И с неумолимой логикой я подводил к тому, что раз повесил Г<апона>, то на такой же вешалке должен повисеть и Пав. Ив. <Савинков>, и Ив. Ник. <Азеф>. И перед глазами стояли та же комната с печкой в углу, та же вешалка и на ней два тела, толстое и тонкое, с равно потемневшими лицами, с равно вытянутыми шеями, равно сломанными торсами и подтянутыми ногами… И волосы подымались дыбом. И душу жгло от еле переносимого удовлетворения от правильности и нужности стоявшей перед глазами картины» .

Версии других участников убийства

Согласно воспоминаниям С.Д. Мстиславского, участники убийства входили в так называемый «Боевой рабочий союз», главную роль в котором играли эсеры, а руководителем был сам Мстиславский. Обычным занятием боевиков была организация вооружённых экспроприаций. Впоследствии один из боевиков в беседе с Л.Г. Дейчем вспоминал:

«Среди нас, рабочих эс-эров, были „боевые дружины“, или „пятёрки“, над каждой из которых стоял „организатор“, сносившийся только с другим таким же организатором, а мы, рядовые члены, знали лишь свою пятёрку. Вот однажды наш организатор, собрав нас, сообщил, что поп Гапон стал предателем, что он выдал т. Мартына, - это был псевдоним П. Рутенберга, продался охранке и теперь орудует вместе с главными воротилами полиции - Рачковским и Курловым. Поэтому надо его убить, а заодно и двух последних прихватить. Вся наша пятёрка выразила на это готовность. Организатор нам сообщил, что надо отправиться в Озерки, по Финляндской железной дороге, на такую-то дачу, куда должен прибыть Гапон со своими новыми „товарищами“. Так как мы предположили, что их, наверное, будет сопровождать большая свора сыщиков, филёров, то мы решили, что двое из нас должны с вокзала следить за приезжими. Но когда поезд пришёл, то оказалось, что приехал только Гапон и что никто за ним не следил» .

Сходные сведения даёт одна из ранних версий убийства, опубликованная одним из его участников, «товарищем Владиславом», в «Петербургской газете» 5 марта 1909 года, за несколько месяцев до выхода книги Рутенберга:

«Недели за три до убийства ко мне, состоявшему в то время, по поручению п<етербургского> к<омитета> п. с.-р., организатором одного из рабочих районов, явился тов. Рутенберг и, предъявив соответствующие мандаты от п<етербургско>го к<омите>та, просил указать ему несколько надёжных рабочих из „сознательных“: состоялось, сказал он, постановление ц<ентрально>го к<омите>та об убийстве Гапона и Рачковского. На вопрос, почему нужны именно рабочие, он ответил, что „Гапон, предавший рабочее дело, должен и погибнуть от руки рабочих“. Согласившись с этим, я назвал ему 8 человек, из которых потом окончательно были выбраны 5, которые под моим руководством и отправились за день до убийства в Озерки, где ночью мы незаметно проникли вовнутрь дачи, и оставались там весь день в ожидании осуждённых, которых должен был привезти тов. Рутенберг».

«Сам я дежурил с полудня недалеко от станции, должен был дождаться их приезда и потом незаметно сопровождать издали, чтобы помочь тов. Р<утенбер>гу в том случае, если бы Гапон или Рачковский что-нибудь заподозрили и бросились обратно на станцию: решено было идти на последний риск и уложить их выстрелами. Вообще же, если бы всё обстояло благополучно, то средством убийства должно было послужить удавление. Пришёл из П<етербур>га поезд. Минут через 20 я увидел взволнованного Р<утенбер>га, шедшего одного по дороге к даче; встретив меня, он сообщил, что приехал один Гапон - что теперь делать?!. В конце концов мы нашли, что отступать поздно и бесцельно; тогда Р<утенбер>г вернулся на станцию за Гапоном, которого оставлял под предлогом осмотреть дорогу, а я быстро направился на дачу сообщить о перемене и удалил в ближайший лесок троих рабочих, которые теперь оказались лишними».

«Вскоре пришли тов. Р<утенбер>г и Гапон; я их впустил; на вопрос Гапона, кто я, Рутенберг назвал меня сторожем при даче, и сказал, чтобы я посветил им; я зажёг свечку и повёл их прямо в ту комнату, где ждали нас оставшиеся два товарища и где впоследствии был найден труп. Увидев ещё двух человек, Гапон, видимо, встревожился: он побледнел и голос у него дрожал, когда спрашивал, кто это и зачем. Тогда Рутенберг объявил, что его ждёт… Его опрокинули на пол, Рутенберг зажал ему рот, я держал за ноги, тов. „Синичка“ (рабочий) за руки, а тов. „Гриша“ (тоже рабочий) затянул петлю. Через полчаса Гапон был трупом, после чего всё было приведено в такой вид, в каком после найдено судебными властями; мы покинули дачу, встретились с поджидавшими нас остальными товарищами и, небольшими группами, отбыли в Петербург» .

По результатам судебно-медицинской экспертизы, убийство Гапона сопровождалось жестокой борьбой. На теле убитого были обнаружены следы от ударов и укусов. В ходе убийства Гапону сломали нос и выбили один глаз. Повалив жертву на пол, убийцы связали ему руки и накинули на шею петлю, а затем поволокли на верёвке по полу. Полузадушенное тело Гапона подвесили на крюк вешалки, после чего несколько человек повисли у него на руках и ногах, пока он не задохнулся. На очевидцев картина убийства производила шокирующее впечатление. Журналист С. Я. Стечкин писал: «Я видел альбом фотографий, приготовленный для министра юстиции. Более гнусной картины убийства, более циничной я не встречал».

Врачи-эксперты отмечали особую жестокость убийц:

«Самое убийство, по определению врачей-экспертов, произведено было с выдающейся жестокостью, доходящей до цинизма. Смерть была медленная и, вероятно, крайне мучительная. Если Гапон не чувствовал страдания от удушения, то лишь потому, что он был ранее оглушён ударом по голове. На трупе обнаружены следы жестокой борьбы. Убийство, по мнению врачей, произошло на месте, т. е. в верхнем этаже дачи в Озерках; убийцы проявили чисто профессиональное зверство, - они пили и ели до убийства, быть может и после него. Вся обстановка указывает скорей на наёмных убийц, чем на людей, руководившихся идеей революционной казни ».

С. Д. Мстиславский в своей книге «Смерть Гапона» утверждает, что некоторые из убийц были готовы расправиться и с Рутенбергом, но это уже чисто личный домысел и его собственная фантазия:

«Угорь вышел быстро, почти что следом за мной. Он был тёмен лицом, но спокоен. Повёл глазами по стенам и спросил вполголоса:
- А тот где?
- Кто? Мартын? - Он кивнул.
- Не знаю.
- Надо бы поискать. Ребята, брось попа, дохлый… Обшарь домишко. Куда Мартын задевался? Найдёшь, волоки сюда, за загривок.
- То-есть, как „волоки“?
- А вот так! - блеснул глазами Угорь. - Крюков-то два; рядом и повесим.
- Ты что, спятил?
- А ты что, не слыхал? Гапон - Иуда, да и тот гусь - хорош. Любо это будет, рядышком.
- Не дури, не дам!
- Тебя не спросился. Вступись, свяжем, верно говорю! Здесь у нас своё понимание! Ну, что?
- Нет никого. Пусто!
Щербатый вынес бумажник Гапона и две записных книжки.
- Смотрикось, братцы. Деньжищ. И записки.
- Ладно. За заставой разберём. Прибери по полу, братцы, чтобы не столь приметно. Николай, пощупай попа, перед отходом.
- Сдох. Достоверно» .

В письме Б. И. Николаевского В. М. Чернову от 15 октября 1931 года указывается, что одним из убийц Гапона тогда был А. А. Дикгоф-Деренталь, член ПСР и отнюдь не рабочий, но студент. Воспоминания Деренталя об убийстве Гапона были опубликованы в «Былом» под криптонимом «N. N.»

Похороны Георгия Гапона

Георгий Гапон был похоронен 3 мая 1906 года на Успенском кладбище (Северном) под Петербургом при большом стечении народа. Похороны были совершены на средства рабочих организаций. Место для могилы выбрали в 150 саженях от церкви, там, где были погребены рабочие Степанов, Кириллов и Обухов, убитые 9 января 1905 года.

На состоявшемся митинге рабочих был пропет гимн «Вы жертвою пали в борьбе роковой», а затем произносились речи. С речами выступали рабочие В. А. Князев, С. В. Кладовиков, Д. В. Кузин, Г. С. Усанов, Карелина В.М., В. Смирнов и другие. Рабочие говорили о том, что Гапон пал от злодейской руки, что про него говорили ложь, и требовали отмщения убийцам. Среди присутствовавших раздавались крики: «Месть, месть! Ложь, ложь!» Присутствовавший на митинге обозреватель «Нового времени» писал:

«Из ораторов лучше других говорили рабочие Смирнов, Кузин, Кладовников и г-жа Карелина. Речи их сводились к тому, что Гапон убит злодейски и что его организация, объединённая его памятью, станет теперь ещё теснее и крепче. Лучшую речь сказал рабочий Смирнов. Он подчеркнул жестокость убийства Гапона. Его труп оставался целый месяц непогребённым. Отчего не закололи его кинжалом, не убили из браунинга, а умертвили жестоко, медленно и коварно? Оратор говорил, что он ещё не может назвать убийц, но кто бы они ни были, их постигнет месть друзей Гапона. Раздались крики: „Месть! Месть!“ И в ней, подняв руки, клялись 150 человек, стоявших над могилой. Сцена была несколько театральная, напоминала „хор мстителей“ из оперы „Демон“, но всё же становилось жутко при мысли, что это не праздные крики» .

Некоторые ораторы подчеркнули, что Гапон популяризировал в рабочей среде идеи социализма, что он первый открыл народу дорогу к царю и к Государственной Думе. Даже говоря о мести, сторонники Гапона взывали к благородству своих противников, требуя от них доказательств их обвинений и их права судить и убивать его. Митинг закончился исполнением гимна «Свобода», начинающегося словами: «Смело, товарищи, в ногу».

На могиле был установлен деревянный крест с надписью «Герой 9 января 1905 г. Георгий Гапон» . На могилу покойного были возложены венки от 11 отделов «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» с портретами Гапона и с надписями: «9 января, Георгию Гапону от товарищей-рабочих членов 5 отдела», «Вождю 9 января от рабочих», «Истинному вождю революции 9 января Гапону», «Дорогому учителю от Нарвского района 2 отделения» и т. д. Среди провожавших Гапона были раненые 9 января, один из них на костыле.

Впоследствии рабочие установили на могиле памятник с металлическим белым крестом. На памятнике было написано:

«Спокойно спи, убит, обманутый коварными друзьями. Пройдут года, тебя народ поймёт, оценит, и будет слава вечная твоя» .

Никто из гапоновских рабочих не поверил в предательство Гапона. Среди рабочих господствовало убеждение, что за убийством Гапона стоит царская охранка. Близкие к Гапону рабочие в своих воспоминаниях утверждали, что в последний месяц своей жизни он готовил новое вооружённое восстание и составлял боевую группу для убийства Витте и Рачковского. Одна из соратниц Гапона, революционерка Лариса Хомзе, на обвинения Гапона в переговорах с охранкой отвечала:

Всё это я знала, он не скрывал этого. Но это были первые шаги широко задуманного плана. Если б его не убили, не была бы разогнана Государственная Дума, не осилила бы революцию жандармская клика. Он хотел пробраться в лагерь врагов и взорвать его изнутри.

В. А. Поссе. Мой жизненный путь. - М.: «Земля и Фабрика», 1929. - С. 416.

ТЕЛЕФОН"
(От наших корреспондентов).
ПЕТЕРБУРГ, 17-го августа 1906 г.

15-го августа в день празднования Успения Божией Матери, на Успенское кладбище отправлялось много народа; три поезда были настолько переполнены, что некоторые пассажиры поместились на локомотив.
Особенно много народа собралось около могилы Георгия Гапона, которую посетители буквально засыпали цветами. По окончании литургии отцом Захарием, товарищем Гапона по семинарии, была отслужена панихида, причем пел хор последователей Гапона. Тут же находилась г-жа Уздалева и горько рыдала. Один из последователей Гапона хотел произнести речь, но полиция не допустила этого.
После этого многочисленная публика посетила могилу павших 9-го января. На обратном пути последователи Гапона посетили дачу в Озерках, на которой Гапон был убит.

Исчерпывающую информацию о жизни Георгия Гапона можно найти на сайте "ХРОНОС".

Мои поиски места погребения Георгия Гапона.

Моё увлечение некрополистикой, началось с попытки найти могилу Плеве В.К. на Новодевичьем кладбище. Одно дело найти могилу, среди тысяч подобных, другое дело - найти то место и то, что осталось - если осталось. Потом, я увлекся поиском могилы корейского консула Ли Пом Чина (везде разное написание), потом Распутина Г.Е., затем Гапона Г.А.

Как ни странно, но найти место, где когда-то была могила Гапона Г.А. оказалось легче всего из этих всех случаев. Потому как в газетах того времени, было достаточно информации, что бы хоть как-то увязать все факты в едино. Сложить все и подобно имеющиеся пазлам, собрать картинку. И что особенно хочется отметить, что описание поиска каждой такой могилы - достойно отдельной публикации, толи статьи или даже книги. Возможно когда-нибудь это кто-то и сделает.

Итак, я знал что Гопон Г.А. был похоронен на Успенском кладбище. В 1906 году, оно не было таким ещё большим. К кладбищу была проложена железнодорожная ветка. Сделана деревянная платформа, а потом и вокзальное помещение. На Успенское кладбище ходил впервые траурный поезд. Отправлялся он не от Финляндского вокзала, а от специальной приемной станции, расположенной в конце Нижегородской улицы. Вот на таком поезде, гроб был привезён на кладбище из мертвецкой Петропавловской больницы.

Как видно но карте 1914 год направление железнодорожной ветки и место нахождение Успенской кладбищенской церкви. За эти годы естественно многое изменилось, но направление дороги в Новосёлки и кладбищенские дорожки остались теми же. Это можно увидеть и на гравюре 1874 года.

Во многих петербургских газетах было описано место погребения Гапона Г.А. В 150 саженях от церкви. Могила на дороге ведущей в Новосёлки. Причём подчёркивалось, что он похоронен на Старом участке, т.е не через дорогу. На фотографии с похорон виден край дороги и дренажная канава. Он был похоронен рядом с 13 погибшими, так называемыми "жертвами революции 1905 года". Их могилы находились рядом, вдоль дороги. Могила Гапона была рядом с могилой рабочих Степанова, Кириллова и Обухова. Их похоронили в одной могиле.

У Гопона Г.А. на могиле был поставлен сразу, большой чугунный крест, покрашенный в белый цвет и огорожен невысокой деревянной оградой, которую описывает в своих воспоминаниях отец Даниила Хармса - народоволец И. П. Ювачёв. "Могила Гапона" // Исторический вестник. - СПб.: 1909. - № 10. - С. 206-210. Это всё, действительно можно увидеть на фотографии. А вот троим рабочим, был установлен гранитный памятник, обломки которого мне и удалось обнаружить. Время взяло своё. ...Начиная с 1920-х гг. число захоронений на Успенском кладбище резко уменьшается. Демонтируется железнодорожная ветка. Понемногу исчезают надгробия: деревянные кресты - на дрова и столярные поделки, чугунные (прежде всего, с военного кладбища) - в металлолом, гранитные памятники - на фундаменты домов, коровников, свинарников, на поребрик и щебень. Вот такая грустная история.

образование и ранние годы в священстве

По окончании духовного училища Гапон поступил в Полтавскую духовную семинарию. Во время учёбы в семинарии оказался под воздействием толстовца - Исаака Фейнермана, пришедшего из Ясной Поляны. Продолжая учёбу в семинарии, Гапон стал открыто высказывать толстовские идеи, что привело его к конфликту с семинарским начальством. Ему пригрозили лишением стипендии, в ответ на что он заявил, что сам отказывается от стипендии, и стал подрабатывать частными уроками. В 1893 году успешно закончил семинарию.

В 1894 году Гапон женился на купеческой дочери и по её совету решил принять духовный сан. О своём намерении он рассказал полтавскому епископу Илариону, и тот обещал ему покровительствовать, сказав, что ему нужны такие люди, как Гапон. В том же году Гапон был рукоположен сначала в дьяконы, а затем и в священники. По решению епископа Илариона получил должность священника в бесприходной церкви Всех Святых при полтавском кладбище. В качестве священника Гапон проявил незаурядный талант проповедника, и на его проповеди стало стекаться множество народа. Стараясь согласовывать свою жизнь с христианским учением, Гапон помогал беднякам и соглашался безвозмездно совершать духовные требы для бедных прихожан из соседних церквей. В свободное от богослужений время Гапон устраивал собеседования на религиозные темы, которые собирали множество слушателей, хотя его церковь и была бесприходной.

В 1898 году от внезапной болезни умерла молодая жена Гапона. Осталось двое маленьких детей - Мария и Алексей. Это событие стало поворотным моментом в жизни Гапона. Чтобы избавиться от тяжёлых мыслей, он поехал в Санкт-Петербург поступать в духовную академию. Хотя диплом второй степени не давал ему права на поступление в академию, Гапон сумел заручиться поддержкой епископа Илариона, который состоял в дружеских отношениях с обер-прокурором Святейшего Синода Константином Победоносцевым. Получив рекомендательное письмо от Илариона, Гапон явился к Победоносцеву и по его протекции и протекции товарища обер-прокурора - Владимира Саблера поступил на 1-й курс академии.

Однако учёба в духовной академии быстро разочаровала Гапона. В преподаваемых предметах он видел только мёртвую схоластику, которая не давала ему ответа на вопрос о смысле жизни. Лишившись душевного равновесия, Гапон забросил учёбу и летом 1899 года уехал поправлять здоровье в Крым. В Крыму он посещал местные монастыри, раздумывая, не уйти ли ему в монахи, однако решил, что жизнь в монастыре несовместима со служением народу. Большое влияние на Гапона оказало знакомство с художником Василием Верещагиным, который советовал ему сбросить рясу и работать на благо народа, и либеральным армянским публицистом Григорием Джаншиевым.

начало общественной деятельности

Вернувшись в Санкт-Петербург, Гапон начал участвовать в благотворительных миссиях, занимавшихся христианской проповедью среди рабочих. В это время в Санкт-Петербурге действовало Общество религиозно-нравственного просвещения , и Гапону было предложено принять участие в его работе. В 1899 году Гапон начал выступать в качестве проповедника в Церкви Милующей Божьей Матери в Галерной Гавани на Васильевском острове. Старостой этой церкви в то время был Владимир Саблер.

Проповеди Гапона собирали множество людей, и нередко церковь не вмещала в себя всех слушателей, число которых достигало 2000. Галерная Гавань была местом обитания питерских босяков, и Гапон нередко проводил целые дни, общаясь с обитателями горьковского «дна».

В это время Гапон составил свой первый проект общества взаимопомощи. Общество предполагалось назвать «Обществом ревнителей разумного-христианского проведения праздничных дней», и оно должно было сплотить верующих в подобие христианского братства. Написанный Гапоном устав этого общества включал в себя параграф о материальной взаимопомощи его членов. Однако устав не был утверждён церковным начальством, и тогда Гапон ушёл из Общества протоиерея Орнатского.

В 1900 году Гапон был назначен на должность настоятеля сиротского приюта святой Ольги, а также законоучителя и священника приюта Синего Креста. Эти приюты содержались на пожертвования людей высшего света, и вскоре молодой священник приобрёл популярность в петербургских придворных кругах. По словам Гапона, особенное влияние он имел на придворных дам, которые видели в нём чуть ли не пророка, призванного возвестить новые истины и раскрыть тайный смысл учения Христа. Посещал проходившие под председательством Сергия (Страгородского) Религиозно-философские собрания 1901-1903 годов в Петербурге.

Летом 1902 года из-за конфликта с попечительным советом Гапон был отстранён от должности настоятеля приюта Синего Креста. В ходе обострившегося конфликта Гапон настроил свою многочисленную паству против попечительного совета. По свидетельству сослуживца Гапона священника Михаила (Попова), уже тогда Гапон славился умением управлять толпой. В адрес попечителей стали поступать угрозы, а на улице в них стали бросать камни. Уходя из приюта, Гапон забрал с собой окончившую курс воспитанницу Александру Уздалёву, которую впоследствии сделал своей сожительницей. В том же году он был отчислен с 3-го курса академии, причём причиной исключения была несдача Гапоном переходных экзаменов. Председатель попечительного совета Николай Аничков написал на Гапона донос в Охранное отделение, и Гапон был вызван туда на допрос. Это событие послужило поводом для его знакомства с Департаментом полиции.

Осенью 1902 года Гапон был восстановлен в духовной академии по протекции митрополита Антония (Вадковского) , который оказывал ему покровительство. Имеются сведения, что в восстановлении Гапона в академии сыграл свою роль Департамент полиции. В 1903 году Гапон успешно окончил академию, написав дипломную работу на тему «Современное положение прихода в православных церквах, греческой и русской», и получил должность священника при тюремной церкви святого Михаила Черниговского Городской пересыльной тюрьмы.

во главе «Собрания русских фабрично-заводских рабочих»

В августе 1903 года Гапон принялся за создание рабочей организации. Собрав группу инициативных рабочих, Гапон предложил им «бросить форму московской организации, освободиться от опеки административных нянек и создать материальную независимость». Предложение было поддержано рабочими, и 30 августа 1903 года на Выборгской стороне на деньги рабочих была открыта первая чайная-клуб, ставшая центром нового общества. В феврале 1904 года министерство внутренних дел утвердило написанный Гапоном устав профсоюза, и вскоре он был торжественно открыт под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга».

Оказавшись во главе рабочего Собрания, Гапон развернул активную деятельность. Формально Собрание занималось организацией взаимной помощи и просветительством, однако Гапон придал ему иное направление. Из числа верных рабочих Гапон организовал особый кружок, который называл «тайным комитетом» и который собирался на его квартире. Ближайшими соратниками Гапона по «тайному комитету» были рабочие И. В. Васильев и Н. М. Варнашёв. На собраниях кружка читалась нелегальная литература, изучалась история революционного движения и обсуждались планы будущей борьбы рабочих за свои права. Замысел Гапона состоял в том, чтобы объединить широкие рабочие массы и поднять их на борьбу за свои человеческие права, за свои экономические и политические интересы.

В ноябре 1903 года сподвижник Гапона А. Е. Карелин сообщал своему знакомому И. И. Павлову:

Гапон по своему внутреннему существу - не только не провокатор, но, пожалуй, такой страстный революционер, что, может быть, его страстность в этом отношении несколько излишня. Он безусловно предан идее освобождения рабочего класса, но так как подпольную партийную деятельность он не находит целесообразной, то он считает неизбежно необходимым открытую организацию рабочих масс по известному плану и надеется на успешность своей задачи, если отдельные группы сознательных рабочих сомкнутся около него и дадут ему свою поддержку. Таким образом он думает организовать, ведя дело возможно осторожнее, рабочее общество, в которое должно войти возможно большее число членов. Насчитывая в обществе несколько десятков, а, может быть, и сотен тысяч, можно организовать такую пролетарскую армию, с которой в конце концов правительству и капиталистам придётся считаться в силу необходимости… Вот план Гапона, и мы полагаем, что план этот имеет будущность.

И. И. Павлов. Из воспоминаний о «Рабочем Союзе» и священнике Гапоне // Минувшие годы. - СПб.: 1908. - № 3. - Стр. 26-27.

Численность Собрания стремительно росла, В декабре 1904 года оно насчитывало уже 9000 членов, а в начале января 1905 года возросло до 20000. На гапоновских сораниях выступал Емельян Ярославский .

С мая 1904 года началось открытие новых отделов «Собрания» в разных частях города. Всего до конца года было открыто 11 отделов.

В начале декабря 1904 года с Путиловского завода по решению мастера Тетявкина было уволено четверо рабочих - членов «Собрания»: Сергунин, Субботин, Уколов и Фёдоров. По утверждению администрации, они были уволены на законном основании. Однако в среде рабочих распространился слух, что они уволены за принадлежность к гапоновскому «Собранию». По информации И. И. Павлова, руководители Путиловского завода были обеспокоены стремительным ростом Нарвского отдела «Собрания», который угрожал вобрать в себя всех рабочих завода. Инцидент с увольнением рабочих рассматривался в Нарвском отделе, и там было решено, что они уволены незаконно, о чём было доведено до сведения Гапона. Вернувшись из Нарвского отдела, Гапон заявил своим сотрудникам, что видит в увольнении вызов, брошенный «Собранию» со стороны капиталистов. Гапон сказал, что «Собрание» должно вступиться за своих членов и что в противном случае оно ничего не стоит и он сам из него выйдет.

4 января Гапон во главе депутации явился к директору Путиловского завода Смирнову и зачитал ему список экономических требований. По поводу каждого пункта требований Гапон давал объяснения и возражал на замечания, делаемые директором, причём неоднократно обращался к сопровождавшим его рабочим со словами: «Не так ли, товарищи?». Смирнов в очередной раз отказал в удовлетворении требований, указав основания, почему они неисполнимы. На следующий день забастовка была распространена на другие заводы Петербурга, и им были также предъявлены широкие экономические требования. 5 января Гапон ходил с депутацией в правление акционеров Путиловского завода и убедился, что требования рабочих не будут удовлетворены. 6 января он отправился к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому, но тот отказался его принять. После того, как стало ясно, что все экономические средства борьбы исчерпаны, Гапон решил перейти на путь политики и обратиться непосредственно к царю. В своих воспоминаниях Гапон писал: «Сознавая, что со своей стороны я сделал всё, чтобы сохранить мир, я решил, что другого исхода не было, как всеобщая забастовка, а так как забастовка эта, несомненно, вызовет закрытие моего союза, то я и поспешил с составлением петиции и последними приготовлениями».

шествие к царю и «Кровавое воскресенье»

6 января Гапон приехал в Нарвский отдел «Собрания» и произнёс зажигательную речь, в которой призывал рабочих обратиться со своими нуждами непосредственно к царю. Сущность речи состояла в том, что на рабочего не обращают внимания, не считают его за человека, правды нигде нельзя добиться, все законы попраны, и рабочие должны поставить себя в такое положение, чтобы с ними считались, как с людьми. При этом Гапон призывал всех рабочих, с жёнами и детьми, идти 9 января в 2 часа дня к Зимнему дворцу.

В тот же день Гапон на основании предложенных ему набросков составил текст петиции на имя царя. В основу петиции была положена мартовская «программа пяти», к которой Гапон добавил пространное предисловие и краткое заключение. Предисловие, написанное в стиле церковного красноречия, включало в себя обращение к царю, описание бедственного положения и бесправия рабочих и требование немедленного созыва Учредительного собрания. «Не откажи в помощи Твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнёт чиновников. Разрушь стену между Тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с Тобой», - писал царю Гапон. В кратком заключении Гапон от имени рабочих выражал готовность умереть у стен царского дворца, если просьба не будет исполнена:

Вот, Государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к Тебе! Повели и поклянись исполнить их, и Ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя своё запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовёшься на нашу мольбу, - мы умрём здесь, на этой площади, пред Твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем! У нас только два пути: - или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, Государь, любой из них, мы пойдём по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим её!

Г. А. Гапон. Петиция рабочих Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II // Красная летопись. - Л.: 1925. - № 2. - С. 1.

Гапон разъезжал по отделам «Собрания», зачитывал петицию и давал ей толкование. Говорил Гапон просто и искренне и легко овладевал аудиторией. Секрет ораторского таланта Гапона состоял в том, что он говорил с рабочими на одном языке и выражал их собственные чувства и желания. После каждого пункта петиции Гапон давал ему краткое разъяснение и обращался к толпе с вопросом: «Нужно ли вам это, товарищи?» - «Нужно, необходимо!» - единым вздохом отвечала толпа. В конце речи Гапон требовал от рабочих поклясться, что они явятся в воскресенье на площадь и не отступятся от своих требований, даже если им будет угрожать смерть.

По свидетельству очевидцев, толпа, наэлектризованная Гапоном, пребывала в состоянии религиозной экзальтации. Люди плакали, топали ногами, стучали стульями, бились кулаками в стены и клялись, как один, явиться на площадь и умереть за правду и свободу. В «Собрании» царила атмосфера мистического экстаза. Люди складывали пальцы крестиками, показывая, что эти требования для них святы и их клятва равносильна присяге на кресте. Свидетельница событий Л. Я. Гуревич писала: «Быть может, никогда и нигде ещё революционный подъём огромных народных масс - готовность умереть за свободу и обновление жизни - не соединялся с таким торжественным, можно сказать, народно-религиозным настроением». Популярность самого Гапона в эти дни достигла небывалых размеров. Многие видели в нём пророка, посланного Богом для освобождения рабочего народа. Женщины подносили к нему для благословения своих детей. Люди видели, с какой лёгкостью останавливались огромные фабрики и заводы, и приписывали это «силе» Гапона. Прокурор Петербургской судебной палаты писал в записке на имя министра юстиции:

Названный священник приобрёл чрезвычайное значение в глазах народа. Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и т. п. Женщины говорят о нём со слезами на глазах. Опираясь на религиозность огромного большинства рабочих, Гапон увлёк всю массу фабричных и ремесленников, так что в настоящее время в движении участвует около 200 000 человек. Использовав именно эту сторону нравственной силы русского простолюдина, Гапон, по выражению одного лица, «дал пощёчину» революционерам, которые потеряли всякое значение в этих волнениях, издав всего 3 прокламации в незначительном количестве. По приказу о. Гапона рабочие гонят от себя агитаторов и уничтожают листки, слепо идут за своим духовным отцом. При таком направлении образа мыслей толпы она, несомненно, твёрдо и убеждённо верит в правоту своего желания подать челобитную царю и иметь от него ответ, считая, что если преследуют студентов за их пропаганду и демонстрации, то нападение на толпу, идущую к царю с крестом и священником, будет явным доказательством невозможности для подданных царя просить его о своих нуждах.

Записки прокурора Петербургской судебной палаты министру юстиции 4-9 января 1905 г. // Красный архив. - Л.: 1935. - № 1. - С. 48.

6 января Гапон объявил о начале всеобщей забастовки, и к 7 числу все заводы и фабрики Петербурга забастовали. Гапоновские рабочие проходили по предприятиям и без труда снимали людей с работы. Последним остановился Императорский фарфоровый завод. Делегат от завода сообщил Гапону, что их рабочие не желают бастовать. «Скажи рабочим фарфорового завода, - ответил Гапон, - если они завтра к полудню все не бросят работу, я пришлю туда тысячу человек, которые заставят их сделать это». На другой день казённый завод встал, как один человек.

7 января Гапон устроил встречу с представителями революционных партий за Невской заставой. На встрече он убеждал их присоединиться к мирному шествию, не прибегать к насилию, не выбрасывать красных флагов и не кричать «долой самодержавие». По свидетельству участников встречи, Гапон выражал уверенность в успехе движения и полагал, что царь выйдет к народу и примет петицию. Гапон охотно развивал свой план действий. В случае, если царь примет петицию, он возьмёт с него клятву немедленно подписать указ о всеобщей амнистии и о созыве всенародного Земского собора. После этого он выйдет к народу и махнёт белым платком, - и начнётся всенародный праздник. Если же царь откажется принять петицию и не подпишет указ, он выйдет к народу и махнёт красным платком, - и начнётся всенародное восстание. В последнем случае всем разрушительным силам, к которым Гапон причислял и революционеров, предоставлялась полная свобода действий. «Тогда выбрасывайте красные флаги и делайте всё, что найдёте разумным», - говорил Гапон.

7 января Гапон ходил на приём к министру юстиции Н. В. Муравьёву и убеждал его оказать воздействие на царя и уговорить его принять петицию. «Падите ему в ноги, - говорил Гапон, - и умоляйте его, ради него самого, принять депутацию, и тогда благодарная Россия занесёт ваше имя в летописи страны». Муравьёв, подумав, ответил, что у него есть свой долг, которому он останется верен. На следующий день Муравьёв рассказал о своей встрече с Гапоном другим министрам. Гапон, по словам Муравьёва, - «убеждённый до фанатизма социалист; говорит, что его долг - положить живот за „други своя“, и говорит, что, собственно, рабочий вопрос - пустяки, что они только придрались к этому, а главное - политика ». Это мнение было доведено до сведения императора Николая II, который записал в своём Дневнике 8 января: «Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики… Во главе рабочего союза - какой-то священник-социалист Гапон».

8 января, выступая перед рабочими, Гапон уже высказывал мысль, что царь может не выйти к народу и выслать против него войска. В таких случаях он заканчивал свою речь словами: «И тогда у нас больше нет царя!» - и вся толпа отвечала хором: «Нет царя…». Накануне шествия вожаки движения уже не верили, что царь примет петицию. По словам А. Е. Карелина, «ни у Гапона, ни у руководящей группы не было веры в то, что царь примет рабочих и что даже их пустят дойти до площади. Все хорошо знали, что рабочих расстреляют».

В одной из последних речей накануне шествия Гапон говорил: «Здесь может пролиться кровь. Помните - это будет священная кровь. Кровь мучеников никогда не пропадает - она даёт ростки свободы…». Вечером 8 января Гапон и руководители «Собрания» поехали в фотографию и снялись «на прощание», после чего разъехались по своим отделам.

Утром 9 января Гапон во главе Нарвского отдела «Собрания» двинулся в направлении Зимнего дворца. С ним шло не менее 50 000 человек. Другие рабочие шли от своих отделов, рассчитывая соединиться на Дворцовой площади. Перед выступлением Гапон обратился к толпе со словами: «Если царь не исполнит нашу просьбу, значит, у нас нет царя». В последний момент было решено придать процессии характер крестного хода. Из ближайшей часовни были взяты четыре хоругви, иконы и священническая епитрахиль, в которую облачился Гапон. Впереди шествия несли портреты царя и большой белый флаг с надписью: «Солдаты! Не стреляйте в народ!». Когда толпа приблизилась к Нарвской заставе, её атаковал отряд кавалерии. Гапон скомандовал: «Вперёд, товарищи! Или смерть, или свобода!» - после чего толпа сомкнула ряды и продолжала движение.

«Наэлектризованные агитацией, толпы рабочих, не поддаваясь воздействию обычных обще-полицейских мер и даже атакам кавалерии, упорно стремились к Зимнему дворцу», - говорилось в правительственном докладе. В это время по толпе были произведены ружейные залпы, и первые ряды повалились на землю. Залпами были убиты ближайшие соратники Гапона - рабочий Иван Васильев и телохранитель М. Филиппов, шедшие рядом с ним. Сам Гапон получил лёгкое ранение в руку и был повален на землю общим напором толпы. После последнего залпа задние ряды обратились в бегство, и шествие было рассеяно. Этот день вошёл в историю под названием «Кровавого воскресенья».

1905-1906 годы

После демонстрации Гапон был уведен с площади эсером П. М. Рутенбергом. По дороге его остригли и переодели в светскую одежду, отданную одним из рабочих, а затем привели на квартиру Максима Горького . Увидев Гапона, Горький обнял его, заплакал и сказал, что теперь «надо идти до конца». На квартире Горького Гапон написал послание к рабочим, в котором призывал их к вооружённой борьбе против самодержавия. В своём послании Гапон писал: «Родные товарищи-рабочие! Итак, у нас больше нет царя! Неповинная кровь легла между ним и народом. Да здравствует же начало народной борьбы за свободу!».

Первое время после расстрела демонстрации Гапон сидел на квартире и рассылал послания о начале всеобщей борьбы, так в одном из посланий Гапон писал:

Родные, кровью спаянные братья, товарищи-рабочие! Мы мирно шли 9-го к царю за правдой. Мы предупредили об этом его опричников-министров, просили убрать войска, не мешать нам идти к нашему царю. Самому царю я послал 8-го письмо в Царское Село, просил его выйти к своему народу с благородным сердцем, с мужественной душой. Ценой собственной жизни мы гарантировали ему неприкосновенность его личности. И что же? Невинная кровь всё-таки пролилась. Зверь-царь, его чиновники-казнокрады и грабители русского народа сознательно хотели быть и сделались убийцами безоружных наших братьев, жён и детей. Пули царских солдат, убивших за Нарвской заставой рабочих, нёсших царские портреты, простреливали эти портреты и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю, всему его змеиному царскому отродью, его министрам и всем грабителям несчастной русской земли! Смерть им всем!

Г. А. Гапон. Третье послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 14-15.

В первые дни после расстрела шествия Гапон всерьёз рассчитывал на массовое народное восстание. В своих воспоминаниях он писал: «Я думал, что восстание возможно и, конечно, считал своею обязанностью стать во главе движения. Я организовал и повёл народ на мирную демонстрацию, тем более моею обязанностью было вести его тем единственным путём, который нам оставался». Однако, вопреки ожиданиям Гапона, массового восстания не последовало, а в городе произошли лишь отдельные беспорядки. Лидеры гапоновского «Собрания» были арестованы и посажены в тюрьму, и он утратил всякую связь со своими рабочими. По настоянию эсеров Гапон решил выехать из Петербурга, а через несколько дней было решено переправить его за границу. Рутенберг дал ему адреса и пароли для перехода через границу и для явки за границей. Однако по дороге Гапон разминулся с ожидавшими его лицами, и ему пришлось переходить границу самостоятельно. Прибыв в пограничный район, Гапон заключил сделку с местными контрабандистами, и в конце января один, без документов перешёл русско-германскую границу близ Тауроггена. При переходе границы в него стрелял солдат-пограничник, но он ушёл невредимым.

В начале февраля 1905 года Гапон прибыл в Женеву, где сблизился с известными партийными революционерами. Эсеры окружили Гапона почитанием, за всё хвалили и познакомили с видными французскими политиками - Ж. Жоресом и Ж. Клемансо. В это время Гапон активно готовился к новому революционному выступлению, в котором рассчитывал сыграть главную роль. Готовясь встать во главе восстания, Гапон учился верховой езде, стрельбе из пистолета и искусству изготовления бомб. Речь его в это время пестрела отборной руганью в адрес царских властей и большим количеством слов, производных от слова «кровь». В беседах с эсерами Гапон говорил, что поклялся отомстить за 9 января и готов использовать для этого любые средства. Чтобы подготовить народ к восстанию, Гапон писал революционные воззвания, которые печатались эсерами и нелегально ввозились на территорию России. В своих воззваниях он призывал к самым крайним методам борьбы с самодержавием. Так, в «Воззвании ко всему крестьянскому люду» он писал:

Вперёд же, братцы, без оглядки назад, без сомненья да малодушья. Быть не должно возврата для богатырей-героев. Вперёд! Наступает суд, грозный суд, страшный суд над всеми нашими обидчиками, за все наши слёзы, стоны ведомые и неведомые. Разобьёмте оковы, цепи своего рабства. Разорвёмте паутину, в которой мы, бесправные, бьёмся! Раздавим, растопчем кровожадных двуногих пауков наших! Широким потоком вооружённого народного восстания прокатимся по всей русской земле, сметём всю нечисть, всех гадов смердящих, подлых ваших угнетателей и стяжателей. Разобьём вдребезги правительственный насос самодержавия - насос, что кровь нашу из жил тянет, выкачивает, поит, вскармливает лиходеев наших досыта. Да здравствует же народное вооружённое восстание за землю и волю! Да здравствует же грядущая свобода для всех вас, о российския страны, со всеми народностями! Да здравствует же всецело от рабочего трудового народа правление (Учредительное Собрание)! И да падёт вся кровь, имеющая пролиться - на голову палача-царя да на голову его присных!

Г. А. Гапон. Воззвание ко всему крестьянскому люду // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 12.

В таком же духе было выдержано «Воззвание к петербургским рабочим и ко всему российскому пролетариату», написанное 7 (20) февраля 1905 года. Тем же числом датировано «Письмо к Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубцу Российской империи», в котором Гапон призывал царя отречься от престола и отдать себя на суд русскому народу. Письмо было в подлиннике отправлено самому царю. 10 (23) марта 1905 года Правительствующий Синод по представлению митрополита Антония (Вадковского) от 4 (17) марта лишил Гапона сана священника и исключил из духовного звания.

В начале февраля Гапон встретился с лидером большевиков В. И. Лениным. По воспоминаниям Н. К. Крупской, накануне встречи «Ильич не зажигал у себя в комнате огня и шагал из угла в угол. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, человеком, тесно связанным с рабочими массами, беззаветно верившими ему, и Ильич волновался этой встречей». Встреча состоялась на нейтральной почве, в кафе, и прошла успешно. Ленин горячо поддержал идею объединения и обещал выступить с ней на ближайшем съезде социал-демократической партии. По итогам встречи Ленин написал статью «О боевом соглашении для восстания», в котором приводил текст письма Гапона и выражал ему поддержку. Выступая на III съезде РСДРП, Ленин характеризовал Гапона как «человека безусловно преданного революции, инициативного и умного, хотя, к сожалению, без выдержанного революционного миросозерцания». Рассказывая о встречах Ленина с Гапоном, Крупская писала: «Тогда Гапон был ещё обвеян дыханием революции. Говоря о питерских рабочих, он весь загорался, он кипел негодованием, возмущением против царя и его приспешников. В этом возмущении было немало наивности, но тем непосредственнее оно было. Это возмущение было созвучно возмущению рабочих масс». На прощание Ленин посоветовал Гапону «не слушать лести» и «учиться».

В мае 1905 года Гапон на короткое время вступил в партию эсеров. Инициатором его вступления был П. М. Рутенберг. Как следует из мемуаров Рутенберга, эсеры надеялись, что партийная дисциплина свяжет Гапона и удержит его от попыток проводить самостоятельную политику. Гапону было предложено заняться изданием «Крестьянской газеты». Однако у самого Гапона были иные планы. По словам С. А. Ан-ского, Гапон попытался подчинить всю партию эсеров и руководить всеми её делами. Едва вступив в партию, он потребовал, чтобы его ввели в центральный комитет и посвятили во все конспиративные дела. В этом ему было отказано, и Гапон остался недоволен, не будучи в состоянии смириться с положением рядового члена партии.

По мнению эсеров, поведение Гапона объяснялось его крайним самолюбием. «Совершенно не понимая необходимости партийных программ и партийной дисциплины, считая деятельность революционных партий вредной для цели восстания, он глубоко верил только в себя, был фанатически убежден, что революция в России должна произойти только под его руководством», - вспоминал Ан-ский. По словам же В. М. Чернова, Гапон вообще был типичным анархистом, неспособным участвовать в хоровом деле и спеваться с другими, как с равными: «Если хотите, он по натуре был полный, абсолютный анархист, неспособный быть равноправным членом организации. Всякую организацию он мог себе представить лишь как надстройку над одним всесильным личным влиянием. Он должен был один стоять в центре, один всё знать, один сосредоточивать в своих руках все нити организации и дёргать ими крепко привязанных на них людей как вздумается и когда вздумается».

В результате Гапону было предложено выйти из партии, и с лета 1905 года он повёл собственную политику. О своих отношениях с партийными революционерами сам Гапон позднее говорил: «Очень их уважаю, в особенности некоторых отдельных лиц ценю, например, Шишко, - но не могу же я подчиниться им, влезть в их рамки». В апреле-мае 1905 года Гапон возобновил связи с петербургскими рабочими. К этому времени лидеры гапоновского «Собрания» были выпущены из тюрьмы и возобновили нелегальную деятельность. В мае рабочие получили от Гапона письмо, в котором он рассказывал о своей жизни за границей и делился дальнейшими планами. В письме Гапон, в частности, писал: «Здесь мой авторитет весьма силён, популярность велика, но не особенно меня вся эта мишура радует. Гвоздём у меня сидит мысль, как бы организовать пролетариат, как бы объединить его, двинуть его в решительный смертельный бой за свободу и счастье народов, на смерть врагу для победы трудящихся». Далее Гапон давал характеристику революционных партий: социал-демократов называл «талмудистами» и «фарисеями», а про эсеров говорил, что его не удовлетворяет их программа и тактика.

Летом 1905 года Гапон поселился в Лондоне, где познакомился с местными русскими эмигрантами - П. А. Кропоткиным, Н. В. Чайковским, Ф. В. Волховским и другими. С Кропоткиным у Гапона установились наиболее дружеские отношения - к нему он относился с большим уважением и ставил его выше всех русских революционеров. Под влиянием Кропоткина Гапон увлёкся идеями анархо-синдикализма и продолжал интересоваться этим учением и после возвращения в Россию. Кропоткин, со своей стороны, говорил, что Гапон - это «большая революционная сила», и защищал его от нападок партийных революционеров. Кропоткин познакомил Гапона с английскими тред-юнионами, которые заинтересовались положением рабочих в России и обещали пожертвовать крупные суммы денег на гапоновский «Рабочий Союз».

По словам эмигранта М. И. Сизова, в это время у Гапона сложился какой-то новый план действий, ещё более сложный, чем до 9 января. «Все средства хороши… Цель оправдывает средства… - говорил Гапон Сизову. - А цель у меня святая - вывести страждущий народ из тупика и избавить рабочих от гнёта». На вопрос эсера С. А. Ан-ского, с кем же он теперь пойдёт в России, Гапон отвечал: «Не знаю, не знаю! Там на месте посмотрю!.. Попробую идти с Богом, с Богом… А не удастся с Богом, пойду с чёртом… А своего добьюсь!..». Накануне отъезда Гапон подробно расспрашивал знакомых, кто и как захватывал власть во время французских революций. В конце октября или начале ноября 1905 года Гапон нелегально выехал в Россию, унося с собой бунтарские замыслы.

В ноябре 1905 года Гапон возвратился в Россию и поселился в Петербурге на нелегальной квартире. Восстановив связи с рабочими, Гапон принялся хлопотать о своей амнистии и открытии отделов «Собрания». По инициативе Гапона к делу были подключены журналисты - А. И. Матюшенский и другие, которые ходили с просьбой об открытии отделов к разным чиновникам и министрам. Вскоре слухи о приезде Гапона дошли до графа Витте. Узнав, что Гапон в Петербурге, Витте, по его словам, очень удивился и велел немедленно выслать его за границу, заявив, что в противном случае он будет арестован и судим за 9 января. Результатом переговоров между Гапоном и Витте явилось заключённое ими соглашение. В соответствии с соглашением, Витте обязался добиться возобновления деятельности закрытых отделов «Собрания», возместить убытки, причинённые «Собранию» их закрытием, и добиться легализации Гапона с дозволением ему вернуться к участию в делах «Собрания». Гапон, со своей стороны, обязался выехать за границу и не возвращаться в Россию в течение 6 недель, то есть до 9 января следующего года. Гапон также обязался вести среди рабочих агитацию против вооружённого восстания и против влияния революционных партий. Выехав за границу, Гапон начал давать многочисленные интервью, в которых хвалил политику Витте и критиковал тактику революционеров. На иностранных журналистов Гапон производил впечатление убеждённого сторонника графа Витте.

К началу 1906 года положение с гапоновским «Собранием» резко изменилось. В декабре 1905 года в Москве по инициативе Совета рабочих депутатов произошло Декабрьское вооружённое восстание, которое было жестоко подавлено властями. По распоряжению Дурново петербургский градоначальник В. Ф. фон дер Лауниц запретил устраивать собрания в гапоновских отделах, мотивируя это тем, что они могут быть использованы для пропаганды революционных идей.

В январе 1906 года по решению Дурново контакты с Гапоном были возложены на вице-директора Департамента полиции П. И. Рачковского. При встрече с Гапоном Рачковский заявил, что дело с открытием отделов обстоит туго и министр Дурново опасается, что Гапон устроит «новое 9 января». Гапон попытался заверить Рачковского, что его взгляды на рабочее движение изменились и теперь он имеет в виду только мирное профессиональное движение. Рачковский предложил ему написать на имя министра письмо с изложением своих взглядов, сказав, что без такого письма об открытии отделов не может быть и речи. В конце января Гапон написал на имя Дурново письмо, известное под названием «покаянного письма» Гапона. В своём письме он, в частности, писал:

…9 января - роковое недоразумение. В этом, во всяком случае, не общество виновато со мной во главе… Я действительно с наивной верой шёл к царю за правдой, и фраза: «ценой нашей собственной жизни гарантируем неприкосновенность личности государя» не была пустой фразой. Но если для меня и для моих верных товарищей особа государя была и есть священна, то благо русского народа для нас дороже всего. Вот почему я, уже зная накануне 9, что будут стрелять, пошёл в передних рядах, во главе, под пули и штыки солдатские, чтобы своею кровью засвидетельствовать истину - именно неотложность обновления России на началах правды.

Г. А. Гапон. Письмо министру внутренних дел // Красный архив. - М.-Л.: 1925. - № 2 (9). - С. 296.

убийство Георгия Гапона

28 марта 1906 года Георгий Гапон выехал из Петербурга по Финляндской железной дороге и не вернулся обратно. По сведениям рабочих, он отправлялся на деловую встречу с представителем партии эсеров. Уезжая, Гапон не взял с собой ни вещей, ни оружия, и обещал к вечеру вернуться. Рабочие забеспокоились, не случилось ли с ним какой-либо беды. В середине апреля в газетах появились сообщения, что Гапон убит членом партии эсеров Петром Рутенбергом. Сообщалось, что Гапон был задушен верёвкой и его труп висит на одной из пустующих дач под Петербургом. Сообщения подтвердились буквально. 30 апреля на даче Звержинской в Озерках было обнаружено тело убитого человека, по всем приметам похожего на Гапона. Рабочие гапоновских организаций подтвердили, что убитый является Георгием Гапоном. Вскрытие показало, что смерть наступила от удушения. По предварительным данным, Гапон был приглашён на дачу хорошо знакомым ему человеком, подвергся нападению группы лиц, был задушен верёвкой и подвешен на вбитый в стену крюк. В убийстве принимало участие около 3-4 человек. Человек, нанимавший дачу, был опознан дворником по фотографии. Им оказался инженер Пётр Рутенберг.

внешность

По свидетельствам современников, Гапон имел яркую, красивую и запоминающуюся внешность. Люди, видевшие его один раз, безошибочно узнавали его спустя много лет. Гапон имел южный тип лица, со смуглой кожей, крупным носом, чёрными, как смоль, волосами, бородой «цвета воронова крыла» и чёрными глазами. По разным оценкам, он был похож на цыгана, представителя горных рас, южного итальянца, еврея или армянина. В рясе священника, с длинными вьющимися волосами и бородой он производил особенно сильное впечатление. Некоторые отмечали, что он похож на Христа. Особенное впечатление на современников производили его глаза. Гапон обладал магнетическим взглядом, который было трудно выдержать, мог часами, не отрываясь, смотреть на собеседника. По свидетельству А. Е. Карелина, глаза Гапона «точно заглядывали в душу, в самую глубину души, будили совесть человеческую». Гапон знал силу своих глаз и при необходимости ей пользовался. Роста он был среднего, имел стройное, худощавое, почти женственное телосложение, слабое здоровье, при этом обладал большой физической силой. Отличался чрезвычайной подвижностью, никогда не сидел на месте, обладал нервными, порывистыми движениями. «Активность и подвижность в каком бы то ни было направлении составляли характерную особенность самой натуры Гапона», - вспоминал А. Филиппов.

Многие отмечали большое личное обаяние, общительность, умение завязывать отношения и оказывать влияние на людей. Гапон легко входил в доверие к незнакомым людям и находил с ними общий язык. Не зная ни одного иностранного языка, он мог объясниться с людьми любой национальности. Он также был хорошим актёром и умел производить на собеседника эмоциональное впечатление. «На встречающихся с ним в первый раз Гапон производил, если ему нужно было, самое лучшее впечатление, а на женщин - обаятельное», - вспоминал И. И. Павлов. По словам Л. Г. Дейча, с первого взгляда он производил впечатление жестокого, сухого и подозрительного человека. «Но появлявшаяся в разговоре на лице его симпатичная улыбка резко изменяла впечатление: тогда казалось, что беседуешь с человеком вполне искренним и бесхитростным». На рабочих его обаяние действовало особенно сильно. Среди них он быстро завоевал всеобщие симпатии, особенно среди так называемых «массовиков», доверчиво относившихся к тем, в ком они чувствовали одного из своих. Гапон подкупал рабочих простотой обращения, демократизмом и готовностью помочь каждому, кто нуждался в совете или в деньгах. Рабочие души в нём не чаяли, а если кто-то из партийных агитаторов пытался выступить против священника с личными нападками, его могли порядочно избить.

воля к власти

По многочисленным свидетельствам, Гапон обладал сильной волей, большой энергией и бешеным темпераментом. Так, по словам Марии Вильбушевич, у Гапона был «сильный, как кремень, характер», а Н. Симбирский писал: «У этого человека стальная воля - она гнётся, но не ломается». О сильной воле, настойчивости и энергии писали и люди, общавшиеся с бывшим священником за границей. Финские революционеры называли его «огненным человеком». С ранних лет Гапон отличался упорством и настойчивостью в достижении целей. Временами эти качества переходили в упрямство, нахальство и наглость. Для достижения своих целей он не боялся прибегать к угрозам, давлению и шантажу. Это постоянно приводило его к конфликтам с окружающими. Заканчивая семинарию, Гапон заявил преподавателю, что, если тот не поставит ему хорошей оценки, необходимой для поступления в университет, он погубит себя и его. Фабричному инспектору Чижову он сказал, что, если тот не пойдёт навстречу предъявленным требованиям, он направит против него раздражение 6000 рабочих, которые могут его убить. В петиции царю Гапон писал, что, если царь не выйдет и не примет петицию рабочих, они умрут здесь, на площади, перед его дворцом. И на собраниях требовал от рабочих поклясться, что они умрут. Проживая за границей, поставил перед собой целью привести к соглашению все партии и объединить их для вооружённого восстания. «Надо взять их за чубы и свести вместе», - говорил он. Когда же социал-демократы отказались войти в соглашение, стал угрожать им, что настроит против них рабочих.

В характере Гапона отсутствовали гибкость и способность к компромиссу. Приняв какое-то решение, он не успокаивался, пока не заставлял окружающих согласиться со своим мнением. Оказавшись в меньшинстве при обсуждении какого-то вопроса в рабочем «Собрании», он заявлял: «Хотя вас и большинство, но я не желаю этого и не позволю, потому что всё это создано мною. Я практический человек и знаю больше вас, а вы фантазёры». Из-за такого поведения некоторые обвиняли его в диктаторстве. «Рабочим предоставлялось быть только слепым орудием в руках Гапона, а та самодеятельность рабочих, о которой так кричал Гапон, осталась пустым лишь звуком», - писал рабочий Н. Петров. Обладая таким характером, Гапон был неспособен сотрудничать с другими людьми как с равными. Н. Симбирский писал, что Гапон не терпел противоречий, а человека равной себе силы не потерпел бы рядом с собой никогда. А по словам В. М. Чернова, всякую организацию он мог себе представить лишь как надстройку над одним всесильным личным влиянием. «Он должен был один стоять в центре, один всё знать, один сосредоточивать в своих руках все нити организации и дёргать ими крепко привязанных на них людей как вздумается и когда вздумается». Вступив в партию эсеров, Гапон попытался подчинить её своему влиянию, а, не достигнув в этом успеха, порвал с ними отношения.

При всём этом Гапон обладал прирождённым талантом лидера. Он умел влиять на людей, подчинять их своей воле и вести за собой. С. А. Ан-ский писал: «Что Гапон имел огромное, неотразимое влияние на рабочих, не прекращавшееся, отчасти, даже после всех непостижимых выходок его, по возвращении в Россию, - не подлежит никакому сомнению. За ним шли слепо, без рассуждения; по первому его слову тысячи и десятки тысяч рабочих готовы были идти на смерть. Он это хорошо знал, принимал как должное и требовал такого же отношения к себе и со стороны интеллигенции. И поразительно то, что некоторые интеллигенты, старые эмигранты, опытные революционеры, люди совершенно не склонные к увлечениям, всецело подпадали под его влияние». По словам Н. Петрова, Гапон действительно мог подчинить человека своей власти, особенно натуру пылкую, горячую. «Фанатичнее всех верили в Гапона женщины, жившие за границей. Некоторые ездили из Женевы в Лондон, с трудом разыскивали его там и предлагали ему свои услуги на всё. Среди женщин он действовал особенно успешно, увлекал их примером Юдифи и так обвораживал, что пылкие головы бросались на всё». А В. А. Поссе вспоминал, что для Гапона были характерны та лёгкость, с которой он давал поручения малознакомым людям, и та сила внушения, которой он временно подчинял их своей воле. Порвав все связи с революционными партиями, Гапон окружил себя небольшим количеством фанатически веривших в него последователей. «Они были абсолютно послушными и слепыми орудиями в его руках и обожали его безгранично, - вспоминал В. М. Чернов. - Их он умел порабощать и приковывать к себе несокрушимыми оковами».

По общему мнению, главной чертой характера Гапона было огромное честолюбие. «Гапон - это безумный, неистовый честолюбец», - писал один из его критиков из числа социал-демократов. А по словам П. М. Пильского, «в Гапоне жило дьявольское, огромное, почти нечеловеческое честолюбие, упрямое и огненное, неуступчивое и злое». С ранних лет Гапон был убеждён, что ему суждено сыграть большую роль в истории. Ещё будучи студентом Духовной академии, он любил повторять: «Я буду или великим человеком или каторжником». И. П. Ювачёв, встретивший Гапона в 1902 году, вспоминал: «Однажды, после горячей речи, он ударил рукою по столу и уверенно заявил: - Погодите! Узнают потом, кто такой Гапон!.. - Действительно, через три года узнали о нём не только русские, но и все народы, весь мир». В 1903 году, создавая рабочую организацию, Гапон говорил И. И. Павлову, что надеется достигнуть таких результатов, что история потом рассудит. Став во главе рабочего «Собрания», он сознательно создавал культ своей личности, выставляя себя единственным защитником интересов трудового народа. Активисты «Собрания» распространяли среди рабочих его портреты и рассказывали, как он, сын крестьянина, с ранних лет стоит за простой народ. «Один наш батюшка такой, а то все негодяи», - говорили рабочие.

В дни январской забастовки 1905 года Гапон чувствовал себя кем-то вроде пророка или Мессии, призванного вывести страждущий народ «из могилы бесправия, невежества и нищеты». Такое же мнение распространилось о нём и в народе. В петиции 9 января и в своих письмах к царю он, подобно библейским пророкам, обращался к царю на «Ты» и угрожал, что, если тот не выйдет к рабочим, между ним и его народом порвётся нравственная связь. А. Филиппов писал: «Вероятно, как и Жанна д’Арк, он считал себя тайным избранником судьбы, и ему рисовалась упоительная картина шествия во главе масс по направлению к Зимнему Дворцу. Он видел осуществление обуревавших его мыслей - почувствовать благодарное пожатие руки Северного Властелина и услышать победное „ура“ десятков тысяч рабочих, за которыми полилась бы и интеллигенция». Однажды, уже за границей, у Гапона спросили, что бы он сделал, если бы царь принял петицию. «Я упал бы перед ним на колени и убедил бы его при мне же написать указ об амнистии всех политических. Мы бы вышли с царём на балкон, я прочёл бы народу указ. Всеобщее ликование. С этого момента я - первый советник царя и фактический правитель России. Начал бы строить Царствие Божие на земле. - Ну, а если бы царь не согласился? - Тогда было бы то же, что и при отказе принять делегацию. Всеобщее восстание, и я во главе его».

Прибыв за границу, Гапон поставил своей целью объединить все революционные партии для вооружённого восстания. Не сомневался, что будет единодушно признан вождём революции и все партии преклонят перед ним, как перед победителем, свои знамёна. В беседах с партийными деятелями выражал уверенность в близкой победе революции, в которой рассчитывал сыграть руководящую роль. Готовясь к революционному выступлению, брал уроки верховой езды, рассчитывая въехать в Россию на белом коне. Однажды кто-то в шутку сказал: «Вот, постойте, восторжествует революция - и вы будете митрополитом». Гапон серьёзно ответил: «Что вы думаете, что вы думаете! Вот дайте только одержать победу - тогда увидите!» Предводитель финской Красной гвардии, капитан Кок, как-то сказал: «Был у вас в России Гапон, теперь вам нужен Наполеон». На что Гапон так же серьёзно ответил: «Почём вы знаете, может, я буду Наполеоном». А в беседе с В. А. Поссе он говорил: «Чем династия Готторпов (Романовых) лучше династии Гапонов? Готторпы - династия гольштинская, Гапоны - хохлацкая. Пора в России быть мужицкому царю, а во мне течёт кровь чисто мужицкая, притом хохлацкая».

Непомерные амбиции Гапона и его притязания на первую роль в революции быстро оттолкнули от него представителей революционных партий. Партийные революционеры стали говорить, что он отводит своей персоне слишком большое место в революционном движении, не соответствующее его заслугам и способностям. Гапона стали упрекать в завышенном самомнении, называли «обнаглевшим попом». Некоторые прямо говорили о «горделивом помешательстве» и мании величия. Все эти разговоры оскорбляли Гапона и били по его самолюбию. Вернувшись в Россию, он начал восстанавливать «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», а в разговорах выражал уверенность, что рабочие массы пойдут за ним, а не за партийными революционерами. По некоторым данным, Гапон верил, что на роль народного вождя он избран Божественным Провидением. В автобиографии он писал, что Провидение могло избрать на эту роль и другого человека, но избрало именно его. Незадолго до смерти в разговоре с одним журналистом Гапон говорил: «Я верю в свою звезду. Она у меня особенная… Есть люди, может быть, маленькие, может быть, ничтожные, на которых возложена миссия. Я такой маленький, а вот, может статься, я ещё что-нибудь сделаю». А своим рабочим он тогда же говорил: «И я докажу - мы ещё вместе сделаем великие дела».

адогматизм

По общему мнению, Гапон был умён, сообразителен и обладал большой долей здравого смысла. При этом у него был не теоретический, а сугубо практический склад ума. К отвлечённым теоретическим знаниям он не питал никакого интереса. Науки, изучаемые в Духовной академии, казались ему мёртвой схоластикой, а партийных интеллигентов он называл талмудистами, набившими себе головы чужим умом. Читать книги Гапон не любил, очевидно, считая это пустой тратой времени, а за необходимыми знаниями предпочитал обращаться к сведущим людям. По мнению Л. Г. Дейча, до приезда за границу он едва ли прочёл хоть одну книгу по политическим вопросам, а В. М. Чернов прямо утверждал, что Гапон и книга - это было что-то несовместимое. При таком отношении к теоретическим знаниям Гапон производил на образованных людей впечатление тёмного и невежественного человека. Пока он жил в России и вращался среди рабочих, это не так бросалось в глаза. Меньшевик С. И. Сомов отмечал, что Гапон был «мало испорчен» лишними знаниями и сведениями, а по своему умственному уровню едва ли стоял выше развитых рабочих. «Это обстоятельство сближало его с массой, психологией которой он совершенно проникался: он прекрасно понимал рабочих, как и они его». Но, оказавшись за границей, в среде партийных интеллигентов, он сразу же попал в чуждую среду. Здесь его невежество и необразованность бросались в глаза и вызывали насмешливое отношение.

Представитель Бунда после встречи с Гапоном писал: «Человек он совершенно необразованный, невежественный, не разбирающийся в вопросах партийной жизни. Говорит с сильным малорусским акцентом и плохо излагает свои мысли, испытывает большое затруднение при столкновении с иностранными словами… Оторвавшись от массы и попав в непривычную для себя специфически интеллигентскую среду, он встал на путь несомненного авантюризма». Особенно раздражало партийных интеллигентов то, что он совершенно не разбирался в партийных программах и догматических разногласиях, которым они придавали первостепенное значение. «О программе партии и её теоретических основах Гапон имел довольно-таки смутное и поверхностное представление, - писал Ан-ский. - Он не только ничего этого не знал, но в глубине души совершенно не интересовался этим, не стремился разбираться в вопросах, которые казались ему лишними и ненужными для революции». Познакомившись с Гапоном, Г. В. Плеханов, В. И. Ленин и другие партийные лидеры настоятельно советовали ему «поучиться», но он совершенно не следовал их советам. Неудивительно, что партийные деятели быстро разочаровались в Гапоне, а сам он, чувствуя себя за границей не в своей тарелке, стал стремиться в Россию, к своим рабочим, с которыми говорил на одном языке.

мастер патологической речи

Гапон был выдающимся мастером патологической речи . Б. В. Савинков утверждал, что у него было «бьющее в глаза ораторское дарование». Большевик Д. Д. Гиммер поражался «громадным демагогическим талантом» Гапона, а французский журналист Э. Авенар писал, что он обладает «даром народного, всепобеждающего красноречия». Особенностью ораторского таланта Гапона было то, что он проявлялся только перед большой аудиторией. В узком кругу собеседников, особенно интеллигентов, он производил совершенно беспомощное впечатление. Так, Чернов вспоминал, что Гапон был малоинтересен как собеседник. «Он говорил отрывочно, путался, терялся. Когда он хотел вас в чём-нибудь убедить, он страшно повторялся, говорил одно и то же почти дословно, как будто хотел просто загипнотизировать вас этим настойчивым, однообразным повторением». По словам А. Филиппова, «он объяснялся так медленно и невразумительно, ища выражений и, по-видимому, не имея определённой мысли, что было скучно», а Ан-ский утверждал, что он буквально не умел связать двух слов.

Зато на трибуне, перед большой аудиторией, Гапон буквально преображался и мог без запинки произносить длинные речи, производя сильное впечатление и приковывая к себе всеобщее внимание. Все свидетели отмечают способность Гапона овладевать аудиторией и держать её в напряжённом состоянии. Когда он выступал перед толпой, тысячи людей слушали, затаив дыхание, сохраняя полнейшую тишину и стараясь уловить каждое слово оратора. Речи Гапона оказывали магическое действие на аудиторию. Не отличаясь богатством содержания, они воздействовали на эмоции людей. На выступлениях Гапона люди плакали, впадали в исступление, некоторые падали в обморок. Наэлектризовав толпу, Гапон мог повести её, куда угодно. Журналист П. М. Пильский писал: «Не было более косноязычного человека, чем Гапон, когда он говорил в кругу немногих. С интеллигентами он говорить не умел совсем. Слова вязли, мысли путались, язык был чужой и смешной. Но никогда я ещё не слышал такого истинно блещущего, волнующегося, красивого, нежданного, горевшего оратора, оратора-князя, оратора-бога, оратора-музыки, как он, в те немногие минуты, когда он выступал пред тысячной аудиторией завороженных, возбуждённых, околдованных людей-детей, которыми становились они под покоряющим и негасимым обаянием гапоновских речей. И, весь приподнятый этим общим возбуждением, и этой верой, и этим общим, будто молитвенным, настроением, преображался и сам Гапон».

Современники по-разному объясняли секрет ораторского таланта Гапона. Одни полагали, что Гапон, будучи выходцем из народа, говорил с ним на одном языке и поэтому был ему так близок, так понятен и так обаятелен. Другие считали, что, выступая перед толпой, Гапон умел ловить и отражать мысли, чувства и настроения самой толпы, подчиняясь ей и служа её рупором. Сам же Гапон был уверен, что сила его речей состоит в том, что его устами говорит Бог.

аморализм

Гапон сознательно придерживался принципа «цель оправдывает средства». Он искренне верил, что если его цель - великая и святая, то для её достижения все средства хороши. «Выстрадал я это собственной душой, это мои мысли, моя идея», - рассказывал он эмигранту М. И. Сизову. А И. И. Павлов писал: «У него царила одна мысль - служения угнетённому люду, - об оценке же средств он не задумывался: тут для него ничего не было святого»

Одним из обычных средств Гапона была хитрость. По воспоминаниям С. Ан-ского, «это была особенная хитрость, коварная, лукавая, вероломная, и, в то же время, наивная по приёмам. Она проникала всё существо этого человека, отражалась в его глазах, сказывалась в манере говорить, в смехе, в движениях». В 1903 году, создавая свою рабочую организацию, в беседе с Павловым Гапон говорил: «Я увидел, что обыкновенными путями, то есть честными, ничего не поделаешь. По-моему, путь, то есть тактика наших революционных партий слишком прямолинейна, слишком прозрачна, так прозрачна, что сквозь неё всё видно, как на ладони. Правительство же в достижении своих целей совсем не церемонится и никакими средствами не брезгает… Силы далеко не равны, - их надо уравнять». По убеждению Павлова, Гапон, «фанатически преданный своей идее и в то же время бесцеремонный в средствах, хотя и не будучи последователем Игнатия Лойолы, решил воспользоваться опытом отцов-иезуитов…»

Оказавшись за границей после 9 января, Гапон и там продолжил свою политику хитрости. Пытаясь объединить революционные партии, решил прибегнуть к простому приёму: социал-демократам говорил, что полностью разделяет их программу, а эсерам - что во всём с ними согласен. Ведя переговоры с представителями Бунда, говорил, что они - единственные настоящие социал-демократы в России, действительные работники. «Его похвалы Бунду, на которые он не скупился, отдавали грубой лестью», - сообщал представитель этой организации. Вступив в переговоры с анархо-социалистом В. Поссе, также соглашался со всеми его взглядами. «Вероятно, он соглашался также и с тем, кто находил мои взгляды утопическими или попросту вздорными», - писал Поссе.

По словам С. Ан-ского, Гапон не стеснялся, когда ему казалось нужным, прибегать к самой грубой лжи и нисколько не смущался, когда его обличали. Когда его уличали в обмане, оправдывал свои действия тем, что это необходимо для рабочего дела. Однажды Гапона упрекнули в том, что он встречается с Лениным. «Да я его и в глаза не видал!» - ответил Гапон. Когда же один из присутствовавших заявил, что сам видел, как Ленин вчера вышел из его комнаты, рассмеялся и, хлопнув его рукой по колену, сказал: «Ничего! Виделся - значит, и надо!». Вернувшись после Манифеста 17 октября в Россию, Гапон и здесь попытался использовать хитрость. Но обмануть правительство второй раз ему не удалось. «Провёл правительство до 9 января и теперь хотел, - рассказывал он Рутенбергу. - Сорвалось!». А И. И. Павлов писал: «Гапон вступил в борьбу хитрости с Витте (или с кем другим) и был положен на обе лопатки…».

Другим приложением принципа «цель оправдывает средства» была финансовая политика Гапона. «Для всякого дела, а особенно революционного, нужны деньги, большие деньги», - говорил он летом 1905 года. Брать эти деньги он был готов из любых источников. Обычным методом Гапона было получение денег от русского правительства. Начиная с 1902 года, Гапон получал денежные суммы от Департамента полиции, а затем тратил их на революционную агитацию. В результате к концу 1904 года ему удалось на деньги правительства создать по всему Петербургу «11 гнёзд революции». Проживая за границей, он получал деньги от финского революционера К. Циллиакуса, вместе с которым готовил в Петербурге вооружённое восстание. Впоследствии оказалось, что эти деньги имели японское происхождение. Вернувшись в Россию, Гапон заключил сделку с правительством Витте о получении 30 тысяч рублей на нужды рабочего «Собрания». Когда же сведения об этом просочились в печать, искренне удивлялся, почему это вызвало такой скандал. «Вас поразили мои открытые сношения с Витте и согласие голодных рабочих организаций принять от него деньги?» - писал он в открытом письме. А в беседе с Рутенбергом он прямо говорил: «Деньги эти народные, и я считаю, что можно всеми средствами пользоваться для святого дела».

Последней финансовой операцией Гапона была сделка о получении 100 тысяч рублей от Департамента полиции за информацию о террористических замыслах партии эсеров. В разговоре с Рутенбергом Гапон убеждал его, что надо смотреть на вещи шире и что следует пожертвовать меньшим делом, чтобы потом на полученные средства устроить ещё большее. «Главное, - говорил он, - не надо бояться. Грязно там и прочее. По мне хоть с чёртом иметь дело, не то что с Рачковским». Впоследствии эту сделку ставили в вину Гапону, будто бы продавшему за деньги революцию. Сам же он рассматривал это лишь как очередной способ добыть средства на революционные цели. После смерти Гапона многие вспоминали его крылатую фразу: «Если бы мне пришлось ради достижения моих целей и ради рабочих сделаться не только священником или чиновником, а проституткой даже, я, ни минуты не задумываясь, вышел бы на Невский». Комментируя смерть Гапона, журналистка А. В. Тыркова-Вильямс писала: «Для него общенье с охранным отделением и было тем развратом, той проституцией, через которую он готов был перешагнуть в интересах рабочих».

По-видимому, для достижения своей цели Гапон был готов перешагивать и через жизни людей. И. И. Павлов вспоминал: «Гапон был искренно предан рабочим, - с этой позиции его сбить не было возможности, - но чтобы удержаться на этой позиции, он мог принести в жертву что и кого угодно. Здесь для него не играла бы роли ни дружба, ни родство, ни понятия о нравственности и т. д. Он не постеснялся бы подвести под ответственность или вообще под беду и несчастье самого близкого человека, если бы видел, что от этого его мысль подвинется вперёд хотя бы на миллиметр». По некоторым данным, Гапон отдавал поручения убивать людей, которых считал предателями рабочего дела. Так, летом 1905 года он поручил рабочему Н. Петрову убить рабочего А. Григорьева, если тот изменит его организации, а зимой 1906 года поручил убить самого Петрова, разгласившего тайну о получении 30 тысяч рублей от графа Витте. По утверждению Петрова, Гапон также подговаривал его убить своего конкурента М. А. Ушакова - бывшего зубатовца и создателя «Независимой рабочей партии». Однако эти поручения не исполнялись по различным причинам. В августе-сентябре 1905 года Гапон планировал террористические акты против Витте и Трепова, а в феврале-марте 1906 года - против Витте, Дурново, Герасимова и Рачковского. Для убийства Витте он готовил молодую девушку Мильду Хомзе, а когда В. Поссе заметил, что она может погибнуть в результате этого теракта, Гапон хладнокровно отвечал: «Ну чтo жe… и погибнет. Все мы погибнем». «Я тут только понял, что Гапон ни перед чем не остановится», - вспоминал Поссе.

сочинения

• Записки Георгия Гапона (очерк рабочего движения в России 1900-х годов). - М.: тип. Вильде, 1918. - 104 с. Текст записан со слов Гапона британскими журналистами и издан на английском в 1906 году. В России книга впервые была издана в обратном переводе на русский в 1918 году.
• Г. А. Гапон. Петиция рабочих Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II // Красная летопись. - Л., 1925. - № 2. - С. 30-31.
• Г. А. Гапон. Петиция рабочих и жителей Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II // Красная летопись. - Л., 1925. - № 2. - С. 33-35.
• Г. А. Гапон. Письмо к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 13-14.
• Г. А. Гапон. Письмо к царю Николаю II // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 13.
• Г. А. Гапон. Первое послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 14.
• Г. А. Гапон. Второе послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 14.
• Г. А. Гапон. Третье послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 14-15.
• Г. А. Гапон. Послание к солдатам // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 15-16.
• Г. А. Гапон. Воззвание ко всему крестьянскому люду // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 1-12.
• Г. А. Гапон. Воззвание к петербургским рабочим и ко всему российскому пролетариату // Священник Гапон. - Берлин, 1906. - С. 40-46.
• Г. А. Гапон. Открытое письмо к социалистическим партиям России // Священник Гапон. - Берлин, 1906. - С. 46-48.
• Г. А. Гапон. Письмо к Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубцу Российской империи // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. - 1905. - С. 16.
• Г. А. Гапон. Послание к русскому крестьянскому и рабочему народу. - 1905. - 24 с.
• Г. А. Гапон. Письмо к членам «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» // Молва. - СПб., 1905. - № 16. - С. 4.
• Г. А. Гапон. Письмо в газету «Юманите» // Н. Симбирский. Правда о Гапоне и 9-м января. - СПб., 1906. - С. 187-189.
• Г. А. Гапон. Письмо в газету «Нью-Йорк Геральд» // Н. Симбирский. Правда о Гапоне и 9-м января. - СПб., 1906. - С. 189-191.
• Г. А. Гапон. Письмо к рабочим в годовщину 9-го января // Молва. - СПб., 1906. - № 10. - С. 2.
• Г. А. Гапон. Письмо к министру внутренних дел П. Н. Дурново // Красный архив. - М.-Л., 1925. - № 2 (9). - С. 295-297.
• Г. А. Гапон. Первое письмо в газету «Русь» // Русь. - СПб., 1906. - № 35. - С. 4-5.
• Г. А. Гапон. Второе письмо в газету «Русь» // Русь. - СПб., 1906. - № 55. - С. 2.

источники

• Рутенберг, Петр Моисеевич. Убийство Гапона: К 20-летию годовщины 9 янв. Б. м.: б. и., 19--
• Джанибекян, Виктор Геворкович Гапон. Революционер в рясе / В. Г. Джанибекян Москва: Вече, 2006
• Ксенофонтов, Игорь Николаевич Георгий Гапон: вымысел и правда / И. Н. Ксенофонтов М.: Росспэн, 1996
• Кавторин, Владимир Васильевич Первый шаг к катастрофе Свободное размышление строго по документам: О предыстории событий 9 янв. 1905 г. СПб.: Лениздат, 1992
• Рутенберг, Петр Моисеевич. Убийство Гапона Записки П. М. Рутенберга: К 20-летию годовщины 9 янв. М. Сыктывкар: Сов.-Брит. совмест. предприятие «Слово»: Коми кн. изд-во, 1990
• Ардаматский, Василий Иванович Перед штормом (Роман-хроника) : О Г. А. Гапоне / / Василий Ардаматский; Худож. О. А. Карелина. М.: Политиздат, 1989
• Sablinsky, Walter. The road to bloody Sunday Father Gapon a. the St. Petersburg massacre of 1905 / Walter Sablinsky 9-е января 1905 г. Princeton (N. J.): Princeton univ. press, Cop. 1976
• Тарараев, Алексей Яковлевич. Кровавое воскресенье и священник Гапон. Центр. совет Союза воинств. безбожников СССР; Обложка: А. Короткин Москва; Ленинград: Огиз - Моск. рабочий, 1931
• Плетнев, Валерий Федорович, Редактор Суд над Зубатовым и Гапоном: Инсценировка: С прил. ист. материалов 9 янв. 1905 г. / Под ред. В. Ф. Плетнева 9-е января 1905 г. Суд над Гапоном и Зубатовым Москва: Всерос. пролеткульт, 1925

Известный в советской истории под прозвищем попа Гапона, руководитель общественно-политической рабочей организации начала ХХ века Георгий Аполлонович Гапон долгие годы подавался коммунистическими историками как провокатор, виновный в событиях . Это была уникальная и интересная личность, обладавшая сильным магнетизмом и притягательностью. Те, кто был знаком с ним, отмечали его мужскую красоту и обаяние.

Детство

Георгий Аполлонович родился 5 февраля 1870 года Полтавской губернии, в селе Белики Кобелякского уезда. Его родители были простыми, правда, не бедными крестьянами. Отец был родом из запорожских казаков, долгие годы являлся бессменным волостным писарем. Мать была безграмотной крестьянкой. Украинская фамилия Гапон – это вариант христианского имени Агафон (в переводе с греческого – добрый).

Детство Георгия прошло в селе, где он помогал родителям по хозяйству, пас имевшуюся скотину. В семилетнем возрасте его отдали в начальную школу, где он учился с большим увлечением, проявляя незаурядную восприимчивость к новым знаниям. По рекомендации местного батюшки, отец отправил юношу учиться в духовное училище в Полтаве, куда он по результатам экзаменов был принят сразу во 2-й класс.

Один из педагогов училища, Иван Трегубов познакомил любознательного отрока с воспрещенными произведениями Льва Толстого. Эти книги повлияли на всю последующую жизнь будущего проповедника.

Работа в Полтаве

Он окончил училище и тут же поступил в духовную семинарию. Но здесь у него возник конфликт с руководством этого учебного заведения из-за его не совсем христианских высказываний. Несмотря на успешное окончание семинарии и сдачу экзаменов с высокими показателями, из-за своей неблагонадежности он лишился права на получение диплома 1-й степени, которое открывало бы ему двери в университет.

В Полтаве он устроился в земскую статистику и дополнительно зарабатывал платными уроками. Георгий женился в 1894 году. Послушавшись совета молодой супруги, вознамерился принять духовный сан. По настоянию епископа Иллариона, оказывавшего всяческое покровительство талантливому юноше, Георгий получил должность священника в церкви Всех Святых при кладбище в Полтаве.

В сане священнослужителя у отца Георгия неожиданно раскрылся проповеднический талант. На его проповеди приходили люди из соседних приходов, в результате чего священники тех приходов заволновались и начали строчить жалобы в том, что Гапон переманивает у них паству. Отец Георгий старался помогать беднякам, бескорыстно исполнял духовные требы и службы.

В 1898 году он похоронил жену, и остался вдовцом с двумя детьми: сыном и дочерью. Он тяжело переживал смерть жены и, решив изменить обстановку, уехал в Санкт-Петербург.

Санкт-Петербург

Пользуясь покровительством отца Иллариона, он, несмотря на 2-ю степень диплома, поступил в духовную академию. Но учеба не оправдала его ожиданий. Предлагаемые религиозные и философские дисциплины, не соответствовали его духовным запросам, были схоластичны и оторваны от жизни.

Гапон махнул на учебу рукой и уехал в Крым. Здесь в какой-то момент родилась мысль уйти в монастырь. Но судьба свела его с художником Василием Верещагиным, посоветовавшим ему отказаться от духовного сана и отдать свои силы ради блага простого народа.

Вернувшись в Санкт-Петербург, Георгий Гапон был привлечен к работе в богоугодных миссиях в рамках Общества религиозно-нравственного просвещения, возглавляемого протоиереем Философом Николаевичем Орнатским. В 1899 году Гапон начал выступать в качестве проповедника в Церкви Милующей Божьей Матери на Васильевском острове. Старостой этой церкви в то время был Владимир Саблер. Как и в Полтаве, здесь он тоже приобрел славу проповедника. В дни его проповедей в церкви на Галерной гавани собиралось до 2000 человек. Вечерами он встречался с питерскими босяками (или, как бы их сейчас назвали – бомжами), подолгу выслушивал их истории, разговаривал с ними. Он исходил из того, что труд – это основа существования. Отец Георгий стремился пробудить в этих людях чувство самоуважения. Но он не знал, чем может реально помочь им, и такое положение удручало его.

В 1900 году Георгий Гапон был утвержден в должности настоятеля сиротского приюта святой Ольги и в должности учителя Закона Божьего и священника приюта Синего креста. Эти заведения существовали за счет пожертвований представителей высшего света. И очень скоро молодой служитель Церкви стал известным в придворных кругах столицы.

Таким запомнил отца Георгия рабочий Н.М. Варнашёв.

Гапон продолжал встречаться и проповедовать среди рабочих, которые тоже уважали отца Георгия. В 1902 году он был отчислен из академии с 3-го курса за неуспеваемость, но через год по протекции митрополита Антония (Вадковского), он был возвращен в академию. В этом же году из-за конфликта с попечительским советом он был уволен из приюта Синего Креста. Уходя из него, он увел оттуда воспитанницу Александру Уздалёву, ставшую его гражданской (без венчания) женой. Дело в том, что по церковным канонам овдовевшие священнослужители не имели права снова вступать в церковный брак.

Участие в рабочих движениях

Конфликт с попечительским советом стал причиной знакомства Гапона с Особым отделом Департамента полиции, возглавляемым Сергеем Зубатовым. Руководителю отдела полиции было хорошо известно, какой популярностью пользовался отец Георгий среди рабочих, и Зубатов предложил священнику работать на полицию. Зубатов через подставных людей создавал рабочие объединения, подконтрольные полиции, и через них стремился нейтрализовать революционное движение в целом. В Петербурге было создано Общество взаимного вспомоществования рабочих механического производства.

В то же время градоначальник Петербурга Николай Клейгельс, у которого Гапон был своим человеком, поручил ему изучить положение дел в Зубатовских организациях. Гапон добросовестно выполнил поручение градоначальника. С этой целью он даже выезжал в Москву. И по результатам своих расследований, разговоров с рабочими подготовил 3 копии отчета, которые подал градоначальнику Клейгельсу, митрополиту Антонию и самому Зубатову. В своих докладных записка Гапон раскритиковал дестельность зубатовских организаций и предложил сформировать новое рабочее общество, подобное независимым английским профессиональным союзам. Гапон подчеркивал, что зубатовские организации слишком тесно связаны с полицией, о чем рабочие конечно, знали, и это обстоятельство компрометировало их в глазах пролетариев.

В августе 1903 года Зубатов разругался с министром внутренних дел Вячеславом Плеве, после чего был отправлен в отставку и выслан из столицы. После его отъезда петербургское общество оказалось в состоянии безвластия, и Гапон оказался его единственным правопреемником и руководителем.

Гапону удалось добиться от полиции того, чтобы она не проявляла столь пристального внимания к его организации, предложил стать единственным доверенным лицом между полицией и обществом.

В полиции были убеждены в том, что внедрение Гапона в рабочую среду сделает работу профсоюзов более управляемой и прогнозируемой. Сам отец Георгий однажды признался в том, что его политика была построена на хитрости.

Гапон всячески усыплял бдительность полиции. Он старался убедить власти в необходимости доверия к Собранию и ослабить наблюдение за ним. Впоследствии он удалил из руководства организацией всех зубатовцев и к руковуодству отделами, к ответствуенной работе привлек своих людей, которым мог безоговорочно доверять.

В феврале 1904 года МВД официально закрепило Устав организации, разработанный Гапоном. «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» получило право на существование. Официально общество обеспечивало взаимопомощь и организовывало образование рабочих. Из числа приближенных рабочих, тех, кому мог доверять, Гапон организовал подпольный комитет, собиравшийся у него на квартире, где они читали запрещенную литературу, изучали европейскую историю пролетарских движений, разрабатывали тактику борьбы рабочих за политические права и экономические интересы.

Чтобы поднять численность организации, привлечь к ней больше рабочих, он привлек к работе в своей организации супругов Карелиных, революционных организаторов. Эта пара пользовалась авторитетом среди рабочих, и, действительно, численность организации стала расти.

Случилось так, что именно священник Гапон, а не большевики стал инициатором первой русской революции 1905 года. Именно он предложил обратиться к царю с петицией, что привело к кровавому воскресенью ().

Когда началась реакция царского правительства на повсеместные волнения рабочих, Георгий Гапон эмигрировал за границу. В начале февраля 1905 года Гапон встретился . По воспоминаниям , Ленин был взволнован этой встречей. Ленин характеризовал Гапона как «человека, безусловно преданного революции, инициативного и умного, хотя, к сожалению, без выдержанного революционного миросозерцания».

Находясь в эмиграции в Англии, Гапон получил заказ на написание книги о своей жизни. К работе он привлек английского журналиста Дэвида Соткиса. Книга была написана довольно быстро, и приобрела большую популярность. Ее перевели на несколько европейских языков, в том числе и на русский.

Гапон не мог долго оставаться в эмиграции, ему там было скучно, душно. Осенью 1905 года он вернулся в Россию.

Организуя, сплачивая рабочих вокруг себя, создавая свою организацию, он, тем не менее, отдалился от революционных партий. Он разошелся с эсерами, социал-демократами. Горький призывал Гапона примкнуть к социал-демократам, но Гапон считал себя неким мессией, на которого возложена особая роль. Он мечтал стать мужицким царем, и не скрывал этого.

Смерть Георгия Гапона

28 марта 1906 года Гапон уехал из Петербурга и не вернулся. А 30 апреля его нашли повешенным на даче в Озерках. Расследование показало, что Гапона душили 3-4 человека, а дачу снимал эсер Петр Рутенберг. Найденного Гапона похоронили на Успенском кладбище в Петербурге.

"Товарищи, братцы! Не верьте тому, что слышали! Я по-прежнему за вас!" - это были последние слова. Через несколько секунд произносившего их человека безжалостно удавили. Повешенный труп обнаружили только месяц спустя. Так закончился земной путь недавнего лидера общественного мнения, выводившего на улицы десятки тысяч людей, – попа Георгия Гапона.

Будущий властитель душ и смутьян родился в зажиточной, но особо не выделявшейся крестьянской семье под Полтавой. Мальчик был неглуп, учился в школе, и затем родители решили, что его талантов хватит на нечто большее, чем уход за скотиной. В полтавском духовном училище молодой Гапон увлёкся религиозными идеями Льва Толстого и вообще имел неоднозначную репутацию. Он обещал стать неплохим богословом, но отношения с преподавателями не складывались. Однако он получил место в церкви при полтавском кладбище и некоторое время успешно проповедовал. Уже тогда выяснилось, что молодой поп - яркий оратор: вокруг Гапона сложился небольшой кружок почитателей.

В столице на Гапона обратили внимание в 1898 году. Молодой священник хотел поступить в Духовную академию Петербурга и ради этого отправился на приём к почти всесильному Константину Победоносцеву, обер-прокурору Святейшего синода. Проблема состояла в том, что Гапон был приверженцем религиозного учения Толстого и уже прославился вольнодумством. Церковных иерархов Гапон неласково именовал фарисеями. Однако Победоносцев пошёл навстречу молодому человеку. Гапона зачислили в академию.

Но всего лишь года обучения ему хватило, чтобы разочароваться в церковной иерархии. Куда сильнее учёбы его привлекала работа с бедняками - и в Петербурге, где он учился, и в Ялте, куда ездил лечиться. Гапон служил в церкви Галерной гавани, где собирались самые бедные рабочие, нищие, словом, люди с социального дна. Гапон работал также в приюте Синего Креста. Его проповеди и он сам быстро стали известны на самом высоком уровне. Дело в том, что попечителями приюта, где служил молодой священник, были многие знатные дамы.

Ораторские таланты Гапона производили впечатление не только на бедных: он познакомился с сенатором Николаем Аничковым и целым рядом светских дам. Однако бескомпромиссность священника занимала общество недолго. Он вёл себя слишком экстравагантно, да вдобавок нелестно отзывался о работе Аничкова, ведавшего приютами. Наконец, огласку получила личная жизнь Гапона. Он рано овдовел, но теперь увлёкся бывшей воспитанницей приюта Александрой Узладевой. Та ответила взаимностью, они начали жить вместе. Разразился грандиозный скандал: слишком страстный священник и без того начал надоедать обществу, а внебрачная связь и вовсе сажала на репутацию полтавского попа огромное пятно. Гапона отчислили из академии после третьего курса, ему грозят лишением сана. И здесь в его жизни происходит судьбоносное событие. Гапона замечает Особый отдел департамента полиции - политический сыск.

Проповедник под колпаком

Особым отделом руководил Сергей Зубатов. Этот чиновник видел опасность революционного движения для Российской империи и имел неординарный план борьбы с ним. Зубатов считал бессмысленными лобовые меры вроде отправки всех подряд подозреваемых на каторгу. Рабочее революционное движение было слишком сложно победить, и Зубатов вместо этого предлагал его возглавить. Идея состояла в том, чтобы создать легальные рабочие организации, которые находились бы под надзором и контролем полиции и мягко уводились от политической борьбы. Рациональное зерно в соображениях Зубатова имелось. Если интеллигенты чаще всего вели именно политическую борьбу, рабочие упирали на экономические и социальные требования. В рамках попыток угнать движение у революционеров Зубатов и вышел на контакт с Гапоном.

Зубатов предложил Гапону возглавить одну из ячеек "карманной оппозиции" - Общество взаимопомощи рабочих механического производства". Гапон позднее утверждал, что не доверял Зубатову, но первые сто рублей взял быстро и впоследствии исправно получал деньги. Он читал популярные лекции, снабжал кассы взаимопомощи рабочих, постоянно общался с людьми и проповедовал. Идея борьбы за социальную справедливость, кажется, искренне захватила его. Интересно, что затея оказалась живучей, и, даже когда Зубатова отправили в отставку, Гапон не прекратил своих занятий.

Он устроил чайный клуб, и даже ухитрился получать деньги от петербургских властей на литературу и прессу. Кроме того, он работал священником при тюрьме и тратил часть собственного жалования на свои собрания. За своё положение в академии и церкви он был спокоен: Зубатов до своей отставки успел всё устроить. Полиция также не переживала, считая, что Гапон у неё в кармане. Наконец, среди рабочих организация Гапона пользовалась всё более широкой популярностью: собраний для нормального разговора им, как оказалось, очень не хватало. Интересно, кстати, что алкоголь у Гапона был воспрещён, но это никак не снижало популярности его чайных посиделок. На одном из собраний присутствовал даже мэр Санкт-Петербурга.

Кажется, священнику было не о чем волноваться. Однако Гапону всё время приходилось балансировать между противоположными требованиями. Для полицейских политические разговоры были неприемлемы, но рабочих они живо интересовали. До поры до времени Гапон мог сидеть на двух стульях. В течение 1904 года он открывал всё новые и новые отделения своего собрания по всему Петербургу. За пределами столицы ему не удалось распространить своё влияние: киевские и московские власти отреагировали на его организацию кисло. Однако на берегах Невы дело спорилось. Идиллия продолжалась до января 1905 года.

На расстрел

В самом начале года началась забастовка, вызванная увольнением нескольких человек с Путиловского завода из-за их общественного активизма и конкретно - из-за членства в организации Гапона. Не отреагировать собрание не могло. Сначала бастовали 12 тысяч человек, через два дня - уже 26 тысяч, затем численность бастующих доходит до ста тысяч человек, причём лидерами толпы поначалу были активисты именно гапоновской организации. Гапон поначалу не был уверен в необходимости радикальных мер. Однако отступать было некуда: радикального протеста не простили бы власти, бездействия не простили бы товарищи рабочие.

Гапон быстро решил, что нужно оседлать волну, и вышел с программой радикальных требований. Ещё более смелым был план священника вручить петицию лично царю. Случилось нечто, противоположное желаниям бывшего шефа Гапона Зубатова. Петиция была полна не только социальных и экономических, но и политических требований. Прошение на высочайшее имя содержало и пункты о прекращении войны, и о народном представительстве на основании всеобщего, прямого, тайного и равного голосования, о свободе слова, печати, собраний, профсоюзов, нормировке сверхурочных, восьмичасовом рабочем дне, страховании.

Большинство этих требований, понятное дело, исходили не от толпы, а были разработаны заранее Гапоном и небольшой группой его единомышленников. Для экспромта эта программа была слишком подробной и сложной, но она и не была подготовлена в спешке. Правда, о чём Гапон явно не думал, так это о том, что своими требованиями он загоняет правительство в угол: целый ряд пунктов содержал слово "немедленно", включая самые неконкретные - "свободу борьбы труда с капиталом" и "нормальную заработную плату". Что ещё важнее, было неясно, что делать, если начнётся силовое противостояние. Однако Гапон, видимо, окончательно решил, что "он здесь власть", и не думал о таких мелочах.

Как бы то ни было, в воскресенье 9 января громадная толпа - по оценкам, в 100–150 тысяч человек - отправилась к Зимнему дворцу. Гапон ещё перед этим имел беседу с министром юстиции, но никакого компромисса добиться не удалось. Более того, в кругу своих Гапон обещал народный бунт в случае отказа Николая выполнять требования толпы. Однако правительство уже решило не пускать протестующих в центр города и в случае чего - использовать силу. В город были стянуты войска. Правительство было напугано и реагировало, руководствуясь во многом эмоциями.

Толпа шла с иконами, портретами императора, Гапон шагал впереди.

Перед полуднем колонны, идущие к дворцу, были атакованы солдатами - пехотой и кавалерией. Где-то стрелять начинали без предупреждения, где-то давали холостые залпы, но в конечном счёте солдаты и казаки почти везде начали бить на поражение из винтовок, рубить толпу шашками, топтать лошадьми и избивать нагайками. Гапона с легким ранением увели и спрятали в квартире Максима Горького. Погибло и умерло от ран 130 человек, 299 получили несмертельные ранения. Предполагается, что эти цифры ощутимо, хотя и не принципиально занижены.

Неудачливый революционер

После расстрела Гапон уехал за границу, в Швейцарию. Он сошёлся с самыми разными левыми радикалами, от Плеханова до Ленина. Сам Гапон стал сторонником самых радикальных мер. Он пытался затеять вооружённое восстание ещё в Петербурге, но не нашлось ни оружия, ни способов его отыскать. Он вернулся к этой идее в Швейцарии, но быстро поссорился с частью эмигрантов. Социалисты-революционеры (эсеры), с которыми он было связался, имели куда больше опыта в том, что касается террора и вооружённых действий, но подчиняться беглому агитатору отказались.

Гапон зарабатывал литературным трудом: он получил отличный гонорар за издание автобиографии. В августе 1905 года он попытался организовать восстание в Петербурге. Для этого Гапон и его товарищи хотели прислать в Россию партию оружия. Доставить груз в страну собирались через Финляндию, а основную техническую работу выполнили эсеры. Однако предприятие кончилось полным провалом: пароход с оружием сел на мель. Как ни странно, в эмиграции Гапон долгое время чувствовал себя отлично. Он был популярнейшим российским оппозиционером, его общества искали эсеры, Ленин, Плеханов, анархисты, западные политики, журналисты осаждали его. Однако теперь, после провала плана восстания, его акции пали. Прошло всего-то несколько месяцев, но в России многое изменилось до неузнаваемости. Император Николай подписал манифест о предоставлении политических свобод, учредил Госдуму, а в революцию пришло очень много новых людей, включая новых лидеров.

Осень 1905 года. Гапон тайно возвращается в Россию, но конспирация его весьма условна. Вскоре к Гапону является чиновник для особых поручений Манасевич-Мануйлов, который предлагает ему снова выступить в качестве "карманного оппозиционера". И снова Гапон соглашается. Сложно сказать, что к тому моменту осталось от искреннего борца за права рабочих. В начале карьеры было трудно заподозрить Гапона в отсутствии искренности, теперь искренность в его действиях невероятно трудно найти.

Похоже, его уже заботил только собственный статус иконы оппозиции. Как бы то ни было, Гапон начал агитировать против вооружённых выступлений и поддерживал политику правительства, о чём недавно и помыслить было невозможно. Остальные революционеры, в первую очередь Петербургский совет рабочих депутатов, были в бешенстве. Однако поделать ничего не могли: Гапон всё ещё был одним из самых популярных лидеров. К тому же Гапону щедро платили.

Катастрофа разразилась из-за банальной человеческой жадности. Журналист Матюшенский, один из ближайших товарищей Гапона, похитил 23 тысячи рублей, то есть основную часть денег, которые попу-революционеру передало правительство, и бежал в Саратов. Деньги удалось вернуть, но пока по России перемещались двадцать три тысячи (для тех времен очень крупные деньги), история всплыла и стала известна некоторому количеству лиц, а вскоре компромат сделался достоянием гласности. Остатки прежней гапоновской организации прикрыли лидера. Было объявлено, что деньги брали в качестве компенсации убытков, нанесённых трагедией 9 января. Но спасти недавнего лидера революции уже ничто не могло: его репутация рушилась.

Однако одновременно с ударом по репутации в глазах рабочих Гапон потерял расположение полиции. Сам по себе он уже не был ценным агентом. Теперь полиция требовала сведений о террористическом подполье. Гапон отчаянно уцепился за этот способ доказать свою полезность. Он предложил свои услуги для вербовки эсера Рутенберга. Полковник Герасимов, глава русского контртеррора, скептически отнёсся к этому предложению: "Больше всего Гапон говорил о Рутенберге. В его изображении Рутенберг играл главную роль в революционном движении. Он был руководителем Боевой организации. Но в глубине своего сердца он потерял веру в победу революции. За крупную сумму он, наверное, будет готов предать революционеров. Так говорил Гапон. Всё это уяснило мне, что Гапон просто болтает вздор. Нет сомнений, что он готов всё и всех предать, но - он ничего не знает. Моё впечатление укрепилось: это неопасный враг, бесполезный друг".

Чем впечатляет Гапон в этот период своей жизни, так это глубиной падения: ещё недавно король общественного мнения и пламенный борец теперь скатился до роли жалкого предателя. Однако это был не конец цепочки. Гапон решил обмануть ещё и полицию. Он направился уже к Рутенбергу, рассказал о своей вербовке и предложил притворно согласиться, втереться в доверие к полиции и использовать эти контакты, чтобы убить министров Витте и Дурново. Однако Рутенберг почуял, чем пахнет дело, и рассказал обо всём товарищам-эсерам.

Ключевое решение принял Евно Азеф, сам провокатор на службе полиции и одновременно ключевая фигура террористической организации эсеров. Рутенбергу велели притворяться, что он принимает план Гапона.

Рутенберг пригласил товарища в дачный посёлок Озерки неподалёку от Петербурга. Там кроме самого Рутенберга Гапона ждали вооружённые рабочие. Местом встречи была выбрана дача. Когда Гапон, полный новых планов, зашёл туда, Рутенберг спросил его: "А если бы рабочие узнали про твои сношения с полицией?" - "Ничего они не знают", - ответил Гапон, - "а если бы и узнали, я скажу, что сносился для их же пользы". Рутенберг не унимался: "А если бы они узнали всё, что я про тебя знаю? Что ты выдал меня, что ты взялся соблазнить меня в провокаторы, взялся узнать через меня и выдать Боевую организацию?" - Рутенберг говорил всё это, зная, что разговор слышат. Когда впечатляющий диалог закончился, в комнату вошли. Гапон сопротивлялся, но на него даже не стали тратить пули. Человека, предавшего всех, кого можно, удушили и повесили.

Дело об убийстве Гапона не дало никаких результатов: Рутенберг, единственный опознанный убийца, бежал, остальных так и не нашли. Рутенберг мучился от воспоминаний: он был другом Гапона, а теперь сыграл такую роль в его убийстве. На похоронах провокатора присутствовали сотни две рабочих, так и не поверивших в то, что хоронят предателя. Гапон имел все задатки настоящего народного вождя и мог сыграть выдающуюся положительную роль в событиях в России, причём и на стороне революционеров, и на стороне властей, но разменял всё на череду предательств и в итоге принял глупую и пошлую смерть.

Он написал несколько оскорбительных писем императору Николаю II. Вот одно из таких.

ПИСЬМО К НИКОЛАЮ РОМАНОВУ, БЫВШЕМУ ЦАРЮ И НАСТОЯЩЕМУ ДУШЕГУБУ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

С наивной верой в тебя, как отца народа, я мирно шел к тебе с детьми твоего народа. Неповинная кровь рабочих, и жен, и детей-малолеток навсегда легла между тобой, о душегубец, и русским народом. Нравственной связи у тебя с ним никогда уже быть не может. Могучую же реку сковать во время ее разлива никакими полумерами, даже вроде Земского Собора, ты уже не в силах.

Бомбы и динамит, террор бесправного люда, народное вооруженное восстание - все это должно быть и будет непременно. Море крови, как нигде, прольется.

Из-за тебя, из-за твоего дома - Россия может погибнуть. Раз навсегда пойми все это и запомни. Отрекись же лучше поскорей со всем своим домом от русского престола и отдай себя на суд русскому народу. Пожалей детей своих и Российской страны, о ты, предлагатель мира для других народов, а для своего - кровопийца!

Иначе вся имеющая пролиться кровь на тебя да падет, палач, и твоих присных.

Георгий Гапон.

Знай, что письмо это - оправдательный документ грядущих революционно-террористических событий в России.

Георгий Гапон

Несмотря на старания полиции, опознать и арестовать Гапона не удалось. Эсеры перепрятали его в загородный дом малонаселенной дачной местности, заверяя, что в ближайшее время переправят за границу. Прожив в этом доме несколько дней, он заметил подозрительных людей, которые перекрывали выход к станции. В одну из ночей он вылез в окно и по глубокому снегу бежал. Ему удалось сесть на поезд и уехать в Финляндию без чьей-либо помощи. Не сделай этого, эсеры бы продали его полиции за крупную сумму денег. За границей его окружали как народного героя.

Все революционные вожди добивались с ним встречи, каждый пытался приобщиться к его известности и тем самым показать свою значимость. За написанную книгу «История моей жизни» он получил пятьдесят тысяч франков, что давало ему возможность безбедно жить всю оставшуюся жизнь. Ему подарил свою книгу В. Ленин, хотя сам ненавидел все русское, все православное, все «поповское».

Все деньги у Гапона тут же «для дела революции» выманили эсеры. Они, якобы для покупки и завоза в Россию оружия, зафрахтовали судно, которое почему-то село на мель, и все оружие пропало. Сам Гапон спасся чудом, выплыв с большим трудом на берег: Несомненно, его деньги присвоили эсеры, обманув доверчивого человека и совершив первое покушение на жизнь бывшего священника.

За границей он узнал, что революционеры всех мастей получают крупные суммы денег от врагов России для организации массовых беспорядков. Оказывается, через своего посла Япония передала несколько миллионов золотых рублей. Здесь же он узнал, что революционеры получают огромные суммы денег и от еврейских общин европейских государств. Дело в том, что за границей средствами информации усиленно распространялся слух о еврейских погромах в России, открытых грабежах и убийствах евреев. На эти деньги содержались партийные вожди, приобретались печатные машины, печатались антиправительственные листовки, приобреталось оружие, совершались террористические акты. Под бомбами падали сотни государственных и общественных деятелей России, среди них министры, губернаторы, генералы.

Георгий Гапон никак не мог понять разницы между эсерами, большевиками и меньшевиками. «Ну, скажите, - спрашивал он с наивным недоумением, - ведь социал-демократы хотят, чтобы народ перестал бедствовать и получил свободу, и социал-революционеры того же желают. Так зачем идти врозь?»

Он пытался объединить всех революционеров в одну силу, но натолкнулся в первую очередь на «ленинскую гвардию». Над ним потешались, разыгрывали, упрекали в незнании учения Маркса. Он быстро раскусил, что все эти революционеры- политические извращенцы. «Стоит мне только захотеть, - заявил он в присутствии Георгия Плеханова, - и все рабочие отвернутся от социал-демократов».

Георгий Валентинович с ироническим смехом ему ответил, что партии не могли повредить ни Плеве, ни Зубатов, а уж отец Гапон им и подавно не страшен!

17 октября состоялся царский манифест об амнистии. Гапона почему-то он не коснулся, в Россию он возвратился полулегально, рабочие Питера встретили его как национального героя. Если в партиях революционеров состояло всего несколько рабочих, Гапон продолжал стоять во главе сотен тысяч. Революционеры писали своим вожакам за границу, что Гапон полностью владеет инициативой в рабочем движении.

В Петербурге вновь появился Рутенберг. Через него революционные вожди предложили Гапону в декабре вывести на демонстрации рабочих, начинать массовые забастовки. И эти требования были не случайны. Врагам России удалось завезти нелегально швейцарские винтовки и поднять мятеж в Москве на Пресне, где участникам восстания платили зарубежные банкиры. Гапон категорически отказался подчиниться требованиям эсеров устраивать новую кровавую бойню.

Именно в это время по Петербургу стали распространяться слухи, что бывший священник является тайным агентом охранки и расстрел 9 января был им устроен по сговору с высшими чинами правительства. Сначала робко, а потом открыто стали писать об этом газеты. Гапон возмущался провокационными сообщениями, но не знал, что предпринять в ответ. У него не было своей газеты, а большинство влиятельных газет принадлежали его злейшим врагам. Он не знал, что противного действуют изощренные мерзавцы, способные на любое кровавое дело. Враги подкупили одного из функционеров «Собрания», некоего рабочего Петрова, который стал публично обвинять Гапона в предательстве рабочего дела. Петров от рабочих стал прятаться, но его заявления с поспешной торопливостью печатали многотысячными тиражами. На одном из заседаний «Собрания» Гапон пытался застрелиться, но ему сидящие рядом не позволили.

Для газет он сделал следующее заявление:

Мое имя треплют теперь сотни газет - и русских, и заграничных. На меня клевещут, меня поносят и позорят. Меня, лежащего, лишенного гражданских прав, бьют со всех сторон, не стесняясь, люди различных лагерей и направлений: революционеры и консерваторы, либералы и люди умеренного центра, подобно Пилату и Ироду, протянув друг другу руки, сошлись в одном злобном крике: - Распни Гапона - вора и провокатора! - Распни гапоновцев-предателей! Правительство не амнистирует меня: в его глазах я, очевидно, слишком важный государственный преступник, который не может воспользоваться даже правом общей амнистии. И я молчу. И молчал бы дальше, так как я прислушиваюсь больше к голосу совести, чем к мнению общества и газетным нападкам…..Совесть моя чиста.

Поднятая вокруг шумиха окончательно подорвала его здоровье. Жена тайно увезла Гапона в Финляндию, где сняла в Териоках комнату на даче хозяйки Пяткинен. Она не оставляла его ни на минуту одного. Эсеры все-таки выследили его местонахождение…

Если в то время невозможно было опровергнуть или подтвердить со стопроцентной уверенностью сговор правительства с Гапоном, то позже, особенно в советское время, это сделать было можно и нужно. Документы тех лет, в том числе совершенно секретные правительства и охранного управления, Департамента полиции, остались неприкосновенными, и любой историк мог их изучить. Каждый осведомитель царской охранки имел псевдоним, все его секретные доносы заносились в «Личное дело» агента. Даже не зная имени такого агента, по доносам можно было вычислить его личность. Но такого дела нет. К тому же существовал закон, по которому священники и депутаты Государственной Думы не могли быть тайными осведомителями.

За сто лет ни один исследователь не назвал ни одного документа, подтверждающего предательство Гапона, все ограничивались общими словами, и только потому, что его принято считать предателем.

Автор этих строк работает в архивах много лет. Мне попадались документы о предательстве самых известных вождей революции, чьи портреты и скульптуры тиражировались десятками миллионов экземпляров, я видел счета с перечислением на их имя крупных денежных сумм от иностранных миллионеров, но фамилии Гапона среди этих тайных агентов царской охранки или иностранных государств я не встречал. Да и не мог агент царской охранки писать такие оскорбительные для Николая II публичные письма. Руководители Департамента полиции нашли бы способ признать Гапона провокатором.

Кроме того, в 1908 году на сторону революционеров переметнулся ответственный сотрудник полиции Леонид Меньшиков, который вывез за границу копию всей картотеки тайных агентов полиции. Среди них также не было фамилии Гапона.

После Октябрьского переворота сотни (может, тысячи) журналистов и исследователей искали в архивах хоть какую-то зацепку, чтобы оскорбить и унизить Гапона, но документально подтвердить свою ненависть ничем не могли. На каком же основании утверждается, что он провокатор?

Бытует утверждение, что Гапон склонял Пинхуса Рутенберга к предательству своих товарищей, гарантируя за это двадцать пять тысяч рублей. Чтобы изобличить Гапона, Рутенберг пригласил его на дачу, а сам спрятал за перегородкой четырех рабочих, они должны были стать свидетелями этого гнусного предложения. Когда рабочие услышали слова Гапона, они якобы на него набросились и задушили. Эта версия, изложенная Рутенбергом, является ложной.

Разыскав в Финляндии Гапона, к нему 24 февраля 1906 года в 12 часов пожаловал Рутенберг с предложением встретиться в тайном месте с важным революционером.

«Иудейская клика ругает меня предателем, провокатором, вором, - сказал ему Гапон. - Пусть докажут с документами в руках, кого я предал, что украл?! Теперь, по сговору, образовали комиссию Грибовского для Третейского суда. Она должна изображать прокуроров. Они хотят составить против меня обвинительный акт, взять на себя ответственность за выставляемые обвинения. А материала нет. Нету! Да, я имел сношения с правительственными чиновниками для пользы народного дела. Со мной были свидетели из рабочих. Никакого секрета я из этого не делал. Да какие там секреты я мог выдать, если этих демократов к себе не подпускал на пушечный выстрел».

Гапон отказался ехать на встречу. И мы бы никогда не узнали имени убийцы - Рутенберга, если бы не одно но! Полиция следила за Рутенбергом, и в Департаменте полиции были донесения филеров. Именно это обстоятельство вынудило Рутенберга признать это жестокое преступление. Но признание он сделал за границей, когда уже был в недосягаемости для российского суда.

У Рутенберга был план. Обманным образом посадить Гапона в повозку, в пути следования наемные убийцы закалывают его ножом, а тело бросают в глубокий снег. Убитого найдут только весной, а тогда убийц ищи-свищи.

1 марта все было готово. «Извозчики» были наняты и приехали к дому, где жил Гапон. Несмотря на категорическое возражение жены, он надел шубу, сунул в карман заряженный пистолет и сел в санки. Как только отъехали от дачи, «извозчики» узнали свою будущую жертву и категорически отказались везти его дальше. Рутенберг нашел других убийц. К даче подъезжал он 5 и 10 марта. На этот раз жена Гапона Мария воспротивилась и не позволила мужу ехать в лес. Заподозрив неладное, она отвезла Гапона в Петербург.

Враги Гапона меняют тактику. Они снимают дачу в Озерках на подставное лицо. Как мы видим, не Гапон преследовал Рутенберга, а Рутенберг Гапона.

«Ты сам вертишь и виноват в канители. Сегодня непременно надо видеться или завтра для дела, и тогда все будет хорошо. Ведь мы предположили с тобой так, невыгодно менять. Место - ресторан Кюба. Время или сегодня (понед.) 10 час. вечера, если завтра, то 7 час. вечера. Повторяю, ты должен видеться со мной и тем господином здесь в городе».

Если записка подлинная, то из текста видно, что Рутенберг вытаскивает Гапона за город, где уже подготовлено место для убийства.

Рутенберг назвал якобы предлагаемые ему Гапоном в 1908 году двадцать пять тысяч рублей после того, как был разоблачен Евно Азеф, который получал в охранке крупные гонорары. Кто знаком с финансовыми документами Департамента полиции России, знает, как бережно расходовали деньги жандармы на розыскные мероприятия. Даже на такие суммы, как 30 рублей в месяц, требовалась санкция товарища министра внутренних дел. Гапон не имел никакого отношения к выплате денег тайным агентам за оказание помощи охранке. Никогда никому из тайных осведомителей охранки не выплачивали таких сумм.

И потом, за что Рутенбергу нужно платить огромный гонорар? Он в партии эсеров занимал очень скромное положение, к планам ЦК не допускался, тем более не мог предотвращать террористические акты. За границей Гапон познакомился с Азефом, Черновым, Брешко-Брежковской, Дейчем, Савинковым, Гоцем и другими лидерами эсеров и знал, что именно эти люди определяют политику партии.

Рутенберг позже утверждал, что Гапон его хотел свести с одним из руководителей охранки Рачковским. Он не знал, что Рачковский к этому времени занимал в охранке скромную должность. (Сионистские круги приписывают Рачковскому изготовление «Протоколов сионских мудрецов», также забывая, что к тому времени он не имел ни материальных, ни организационных возможностей.)

Убийство Гапона до сих пор тщательно скрывается. За попытку узнать правду отправляли в тюрьму даже в 70-е годы XX века.

В книге «Провокатор и террор» (Тула, 1927) Л. Дейч писал, что он знает всех участников убийства Гапона и даже с одним из них подробно разговаривал о деталях дела:

«…Так как многие сомневались в верности его сообщения о предательстве Гапона, то Рутенберг предложил некоторым присутствовать незаметно при его беседе с бывшим священником. Трое рабочих выразили на это свое согласие. В установленном месте в сумерках 28 марта (10 апреля) Гапон приехал в Озерки. Встретив его на станции, Рутенберг привел Гапона на дачу, где в одной из комнат уже поместились трое рабочих.

По рассказу Рутенберга, Гапон, думая, что они одни и никто их не может услышать, стал цинично откровенен. Он стал подробно доказывать Рутенбергу, что он должен открыть Рачковскому подготовляющийся террористический акт, что 25 000 рублей большие деньги, и если из-за этого покушения погибнут участники, то это не беда - „где лес рубят, там щепки летят“.

Долго говорил Гапон, всячески стараясь убедить Рутенберга „перестать тянуть канитель“, бросить сомнения, положиться на обещание Рачковского, который „вполне порядочный человек“ и сдержит свое обещание.

Как подробно рассказал мне недавно самый молодой из слышавших эту беседу рабочих, назову его Степаном, их страшно томил этот казавшийся им неимоверно долгим спор Гапона с Рутенбергом. Для них давно уже вполне выяснилась возмутительная роль Гапона, и они хотели бы уже выйти из засады, но Рутенберг все не открывал двери…

Среди нас был молотобоец Павел (ввиду желания Степана я употребляю вымышленные имена, но он называл мне их подлинные имена и фамилии. - Л.Д.) - высокий, жилистый парень. Он лично знал Гапона. „А вот ты каков!“ - воскликнул он и бросился на Гапона.

Тот стал на колени, начал просить: „Товарищи, братцы, не верьте тому, что слышали. Я по-прежнему за вас, у меня своя идея и пр.“, - всего не припомню, что он нам говорил и мы ему говорили.

„Такое было состояние, что невозможно передать: скверная вещь убивать, хотя бы изменника. Не хочется вспоминать. Никогда никому не рассказываю этого дела. Вот только вам пришлось“, - сказал Степан.

Павел, повалив Гапона, стал душить его своими железными руками. Но Гапон извернулся и, в свою очередь, подмял под себя Павла; на помощь ему бросился Сергей, - Гапон и его повалил: он обнаружил неимоверную ловкость и силу - прямо атлет. Тогда я схватил веревку, которую, видимо, оставил дворник, когда принес дрова, и закинул петлю на шею Гапона. После этого мы потянули в переднюю, где повесили на вбитый над вешалкой крюк».

Здесь самое время прекратить цитировать Дейча. Или он для отвода глаз придумал обстоятельства убийства бывшего священника, либо товарищ «Степан» поднаврал. Это описание убийства Гапона не соответствует документам осмотра места преступления. Тело повешенного Гапона было на втором этаже и никакой там передней не существовало! Они забыли про разбитый о голову Гапона граненый стакан и бутылку, которой убийцы ударили его по голове.

«На мой вопрос: „Стоило ли, по его мнению, убивать Гапона?“, т. Степан после паузы сказал, что, в сущности, не стоило и что он потом жалел, зачем принял участие, он был молод, ему не было еще 20 лет, к тому же раз „пятерка“ решила, нельзя было отказываться.

Расправившись с несчастным Гапоном, рабочие обыскали его, затем забрали все бывшее в его карманах и ушли, закрыв дачу, а ключ от входной двери бросили в прорубь. Ни на кого из них не пало подозрение и имена их как участников этого убийства остались неизвестными».

Читаешь эти строки и невольно думаешь: сколько лет каждому школьнику внушалась нашими политологами истина, что убить человека ради высокой идеи является героическим поступком! Как юрист, ответственно заявляю, что Рутенберг и его молодые сообщники совершили одно из самых тягчайших преступлений - умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. В любом цивилизованном государстве такое преступление карается смертной казнью. Однако в советский период подобные убийства расценивались как героический поступок революционера и серийные убийцы назывались «старыми большевиками». Были времена, когда политические убийцы с гордостью рассказывали, как расстреливали малолетних великих княгинь, бросали живыми в шахты членов царской семьи, как травили отравляющими газами крестьян, мучили в застенках ВЧК всякую контру, а то и оставляли для потомков свои мемуары. Этим большевикам пионеры повязывали красные галстуки, им устанавливали персональные пенсии, предоставляли дачи, квартиры, бесплатные путевки, навешивали ордена. Почему же убийцы Гапона не называли свои имена? Один из расстрельщиков царской семьи - Ермаков, в знак особого вклада в дело революции, всегда возглавлял колонны демонстрантов с огромным красным знаменем в руках. Почему Рутенберг не возглавлял людское шествие на Красной площади? Почему даже спустя 12 лет «товарищ Степан» скрывал свою фамилию, а товарищ Л. Дейч не указал его подлинное имя в своей книге? Почему скрывались «товарищи Сергей и Павел»?

Или их не было в природе, или им бы пришлось отвечать на неприятные вопросы: «Зачем они украли у Гапона ключ от несгораемого сейфа?»

В альманахе Владимира Бурцева «Былое» были опубликованы воспоминания Рутенберга об обстоятельствах убийства. В них он продолжал настаивать, что Гапон был убит по приказу одного из руководителей партии эсеров - Евно Азефа все за те же 25 000 рублей, которые он предлагал Рутенбергу. Ни публикатор записок Рутенберга - В.Л. Бурцев, ни Л. Дейч не спросили участников убийства Гапона: «Если все было так, как вы утверждаете, то с какой целью вы его пытали, ведь эксперты обнаружили на трупе следы пыток?»

Анализ мемуарной литературы дает мне право утверждать, что Рутенберг намеревался убить Гапона вместе с Рачковским. Последний принимал секретные доносы Е. Азефа и мог выдать его провокаторскую деятельность революционерам.

Последние месяцы жизни Гапона и последовавшие за его смертью события полны тайн, которые не раскрыты до сих пор. У Гапона были какие-то весьма важные документы, которым он сам придавал исключительное значение.

«Когда они будут опубликованы, многим не поздоровится, а в особенности… (он называл одно громкое имя, с которым тесно связана история появления манифеста 17 октября). Им всем хочется поднимать и опускать рабочую массу по своему усмотрению; об этом мечтал еще Плеве, но они ошиблись в расчетах», - писал В.М. Грибовский о высказываниях Гапона. Что содержалось в этих документах, нам остается только предполагать. Гапон прятал их у доверенных лиц, но в конце концов вручил своему адвокату Марголину. После убийства Гапона Марголин исчез за границу, пропали бесследно и документы.

Незадолго до трагической гибели Гапон при встрече с Грибовским сказал: «А всех документов я все таки Марголину не отдал, как он предполагал». Провокаторы всех мастей, прикидываясь доброжелателями, вытягивали из Гапона деньги, документы…

12 марта 1906 года Гапон передал для печати свое письмо, которое следует считать обвинительным актом всем российским политическим авантюристам и обращением к русскому народу:

«Тысячи литературных куликов, - писал он, - узнав о моих сношениях с гр. Витте, жалобно запели песни об „оконченном“ Гапоне. Какая жалкая, болезненная подозрительность политических дегенератов и неврастеников. О, Феликсы из „Биржевых ведомостей“, Иуды из других газет и всякие мигающие совы на литературном болоте! Карлики и кроты! Вы видите только ближайшее - вид золота вас тревожит и смущает, и вы, как продажная женщина, не в состоянии понять гордое сердце, чувствующее себя выше всяких искушений… И тогда вы увидите, что Георгий Гапон, расстриженный поп, низвергнутый из сана, любит свое отечество до последней капли крови и умирает верным стражем русского освободительного движения в рабочих массах на своем старом посту, подле рабочих организаций».

Хоронили, Георгия Гапона 30 апреля на Успенском городском кладбище. Присутствовало более трехсот, представителей от рабочих. Выступали близкие ему рабочие-активисты. Они говорили, что Гапон пал жертвой зловещей руки, и требовали отмщения. Могилу уложили венками и красными лентами. На могиле поставили большой деревянный крест с надписью: «Герой 9 января 1905 года Георгий Гапон».

Несомненно, Пинхус Рутенберг за убийство Гапона получил крупную сумму денег. Получил он внушительные гонорары за публикацию статей и книг об его убийстве. Это обстоятельство подтверждается тем, что когда Рутенберг приехала Палестину строить еврейское государство, он уже был миллионером. Оттуда он писал платному убийце Карповичу: «Я прочно обосновался здесь в новой жизни, когда я уверенно знаю, что умру не от случайной пули, а спокойно, в собственной постели, как положено умирать почтенным людям, занятыми серьезными делами, а не болтовней». Рутенберг сменил фамилию, в 1927 году советские журналы опубликовали фотографии пышных похорон и скромную надпись: «Похороны Рутенберга». И больше ни слова! Были ли это похороны Пинхуса Рутенберга или его однофамильца, не указали. Кому надо, тот знает.

Могилу Гапона вскоре сровняли с землей, и теперь никто не знает, где он предан земле. Но самое страшное, имя его и дела ошельмованы .