Патриарший местоблюститель, священномученик петр, митрополит крутицкий. Пётр, Митрополит Крутицкий
Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Крутицкий Петр (в миру Петр Федорович Полянский) родился 28 июня 1862 года в селе Сторожевом Коротоякского уезда Воронежской губернии в семье священника. У о. Федора было три сына: Александр, Василий и Петр. Александр уехал в Петербург и служил государственным чиновником. Василий готовился к принятию сана священника. Младший, Петр, учился в Московской Духовной академии, которую окончил в 1892 году и был оставлен при ней помощником инспектора. За диссертацию на тему «О Пастырских посланиях» ему была присуждена степень магистра богословия. В 1896 году Петр Федорович был назначен смотрителем духовного училища в Жировицах. С 1906 года он вошел в Учебный комитет при Святейшем Синоде и исполнял обязанности ревизора духовных учебных заведений. Переехав в Петербург, Петр Федорович близко познакомился со многими выдающимися церковными деятелями, которые стали часто бывать у него на квартире. Среди других и архиепископ Литовский Тихон (Белавин). Петр Федорович был живым и жизнерадостным человеком, всех поражала его природная безунывность. Не было, казалось, таких обстоятельств, которые могли заставить его безутешно скорбеть и унывать. Господь изобильно одарил его нравственным и физическим здоровьем и огромным душевным тактом, так что, узнав его, невозможно было не полюбить.
В 1918 году большевики закрыли все духовные учебные заведения, был упразднен и Учебный комитет; Петр Федорович переехал в Москву и здесь принял участие в Поместном Соборе 1917/18 годов.
В 1920 году Патриарх Тихон предложил ему принять монашество, священство, епископство и стать его помощником по управлению Православной Церковью. Предложение Патриарха было сделано тогда, когда уже широко разливалось гонение на Православную Церковь. Некоторые епископы были убиты ~ имена мучеников входили в самою летопись Поместного Собора. Убивали и тех, кого Собор посылал для выяснения обстоятельств убийств архиереев. Были зверски убиты митрополит Киевский Владимир, архиепископ Пермский Андроник, епископ Тобольский Гермоген, архиепископ Черниговский Василий и с ними многие священнослужители и миряне. Не почет и комфорт сулило в то время архиерейство, а многие страдания, а часто и мученическую кончину.
Петр Федорович принял предложение Патриарха как волю Божию, как прозвучавший через Патриарха Божий призыв — послужить Богу и Церкви.
Ему было уже пятьдесят восемь лет. Оставаясь человеком светским, не связанным ни монашескими обетами, ни священным саном, имел он еще возможность умереть своей смертью, но если принимал предложение Патриарха, то такой возможности почти наверняка лишался.
Петр Федорович жил в то время в Армянском переулке в Москве, в доме своего брата, священника Василия, служившего в храме Николы-на-Столпах. Придя домой, Петр Федорович рассказал родственникам о предложении Патриарха и прибавил:
— Я не могу отказаться. Если я откажусь, то я буду предателем Церкви, но когда соглашусь — я знаю, я подпишу тем себе смертный приговор.
Слова эти сбылись в точности. После рукоположения во епископа Подольского, викария Московской епархии, он был арестован и сослан. Ссылку владыка Петр отбывал в Великом Устюге; сначала жил у знакомого священника, а потом в сторожке при соборе. Власти в ссылке не стесняли его, и он часто служил вместе с великоустюжским духовенством. Вернувшись из ссылки в. 1923 году, он был возведен Патриархом Тихоном в сан архиепископа, а через год — митрополита и назначен митрополитом Крутицким.
На Благовещение 1925 года скончался Патриарх Тихон. Российская Православная Церковь лишилась первоиерарха мудрого и обладавшего в глазах большинства церковных людей бесспорнейшим авторитетом. Незадолго до своей кончины, 7 января 1925 года. Патриарх составил завещание: «В случае нашей кончины, наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, представляем временно Высокопреосвященнейшему Митрополиту Кириллу. В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященнейшему Митрополиту Агафангелу. Если же и сему Митрополиту не представится возможности осуществить это, то наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященнейшему Петру, Митрополиту Крутицкому». В день похорон Патриарха Тихона, 12 апреля 1925, года собрался архиерейский собор из сорока пяти архиереев Российской Православной Церкви, которые, ознакомившись с завещанием почившего Патриарха, сделали следующее заявление: «Убедившись в подлинности документа и учитывая 1) — то обстоятельство, что почивший ПАТРИАРХ при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) — что ни Митрополит Кирилл, ни Митрополит Агафангел, не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них... обязанностей, мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосвященнейший Митрополит Петр не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего ПАТРИАРХА должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя».
Восприяв пост Местоблюстителя, митрополит Петр принял на себя и все проблемы, стоявшие тогда перед Русской Православной Церковью.
Став Патриаршим Местоблюстителем, он оказался перед необходимостью выбора церковной позиции. Следуя примеру своих предшественников на этом посту, святых митрополитов Петра, Алексия, Филиппа и Гермогена, он решил быть возглавителем и вождем прежде всего — большинства верующего народа. Митрополит Петр не был политиком, не был и дипломатом, единственная ясная цель виделась им — это быть со Христом и народом Божиим. И потому он уже тогда решил твердо — не обращаться ни по каким вопросам к представителям ГПУ, ни о чем их не просить и в переговоры с ними не вступать.
Наиболее последовательными защитниками православия стали в те годы монахи Данилова монастыря во главе с настоятелем, архиепископом Феодором (Поздеевским). Во время бушевания обновленчества Данилов монастырь стал несокрушимым оплотом православия. После ареста Патриарха Тихона многие епархиальные архиереи под давлением обновленцев начинали уступать их требованиям и, не имея с кем посоветоваться, обращались в Данилов монастырь и здесь получали неизменную поддержку и твердые советы. Настоятеля монастыря, архиепископа Феодора, называли столпом православия. Патриарх Тихон относился к владыке Феодору с большим уважением и неизменно интересовался его мнением, хотя и поступал зачастую по-своему. Митрополит Петр стал поступать согласно с мнением архиепископа Феодора и близких тому архиереев, и, в первую очередь, потому, что в его глазах они были наиболее авторитетными и верными выразителями церковных суждений всего верующего народа, были хранителями и блюстителями чистоты православия. Монахи оценили твердость и верность православию Местоблюстителя и стали часто приглашать его служить в монастырь.
30 августа (12 сентября) 1925 года на престольный праздник митрополит Петр служил в монастыре. Троицкая церковь, где стояли мощи преподобного Даниила, и весь монастырь были заполнены народом. Путь к раке преподобного устилал ковер из живых цветов, и вся рака была искусно украшена ими.
Митрополит Петр, войдя в храм, прошел к мощам преподобного и с благоговением приложился к ним. Некоторые монахи видели, что, когда Местоблюститель затем пошел к солее, то над мощами образовалось как бы облако, в котором возник образ преподобного великого князя Даниила. И во все время, пока митрополит Петр шел к алтарю, преподобный сопровождал его.
Архиепископ Феодор был к тому времени арестован, и братию возглавлял архиепископ Парфений (Брянских). Ему после службы митрополит Петр передал деньги для раздачи находящимся в ссылке священнослужителям. Митрополит Петр помогал многим заключенным. Он сам отправлял деньги митрополиту Кириллу (Смирнову), архиепископу Никандру (Феноменову), секретарю Патриарха Тихона Петру Гурьеву и другим. Иногда владыка, получив после службы деньги, сразу же отдавал их на помощь томящимся в тюрьмах и ссылках. По предложению благочинных московских церквей он благословил причты храмов жертвовать в пользу заключенных.
Одной из проблем, стоявших тогда перед Русской Православной Церковью, было разрушительное обновленчество. Обновленцы готовились к своему второму собору, усиленно предлагая православным помириться и принять в нем участие. Некоторым предложение показалось приемлемым, и они начали с обновленцами переговоры о примирении. Пришло время определять свою позицию относительно обновленчества — твердо и однозначно. Местоблюститель написал послание к православной пастве. Для совета передал текст известному церковному деятелю тех лет Александру Дмитриевичу Самарину. 28 июля 1925 года Местоблюститель обратился с посланием к архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Российской Церкви, укрепляя всех колеблющихся и малодушных и нанося сокрушительный удар разорителям Церкви.
Обновленцы писали о нем: «...воззвание митрополита Петра определило всю линию поведения староцерковников... Тон, данный «Крутицами», уже заранее определил позицию староцерковников по всему фронту, и в дальнейшем возможны были только варианты одной и той же политики. При этом по местам легко было уже просто ссылаться на центр, что мы и видим на самом деле...» Так, например, в Ленинградской епархии «среди духовенства появилась «левая группа» тихоновцев, которая склонна была идти навстречу примирительной политике Св. Синода (обновленческого. — И. Д.).
До появления воззвания Петра Крутицкого эта группа подавала надежды, что она окажет свое давление на епископов и постарается сдвинуть их с непримиримой позиции. Но как только появилось воззвание Петра... они заговорили другим языком и опустили свой флаг... то же самое произошло и с тихоновскими мирянами». «...До распространения воззвания Петра Крутицкого большинство духовенства и церковно-приходских советов Тамбовской епархии готовы были принять участие в благочиннических собраниях и епархиальном съезде... на миролюбивое настроение «низов» сильно повлияло воззвание Петра Крутицкого. На благочиннические съезды, собранные после появления этого воззвания, тихоновцы уже почти не явились...» «В целом ряде епархий, как иллюстрируют приведенные данные, идущая из Крутиц непримиримая линия тихоновцев выразилась в полном отказе даже от разговоров о церковном примирении.
Тихоновские архиереи этого типа или отмалчивались, или сразу резко выражали свое отрицательное и враждебное отношение и вообще боялись даже вступать в какие-либо сношения с синодальными представителями: очевидно, они буквально исполняли директивы своего начальства, но были и такие архиереи, где, что называется, удавалось «завязать разговор» с тихоновскими главарями, однако кончались эти разговоры обычно той же непримиримостью».
После послания Местоблюстителя советские газеты начали печатать статьи, обвиняющие его в контрреволюционной деятельности. На обновленческом соборе священник Александр Введенский прочел фальшивый документ, в котором Местоблюститель обвинялся в связях с заграницей.
Уже спустя месяц после смерти Патриарха Тихона ГПУ начало создавать новый раскол в Церкви. Представитель ГПУ Полянский встретился с Московским викарным епископом Борисом (Рукиным) и предложил ему создать инициативную группу «Защита православия» и подать от ее имени соответствующее ходатайство во ВЦИК. Представитель ГПУ уверял, что Православная Церковь после этого будет немедленно легализована, причем Церковь решительно отмежуется от всех новшеств, включая обновленчество. Епископ Борис согласился, но заявил, что один он ничего сделать не может, и отправил представителя ГПУ к Местоблюстителю, рекомендуя тому принять предложение ГПУ. Местоблюститель решительно отверг эту сделку. По Москве пошли слухи, что епископ Борис стал красным большевистским архиереем и замышляет новый раскол. Отношения между епископом Борисом и Местоблюстителем окончательно испортились. Епископ Борис, однако, не оставил своих попыток изменить порядок церковного управления и вновь вступил в переговоры с представителем ГПУ. Договорившись об условиях легализации, он потребовал от Местоблюстителя созыва архиерейского собора, предполагая сместить на нем митрополита Петра с поста. Будучи противником патриаршего управления, епископ Борис добивался отмены патриаршества и возвращения Русской Православной Церкви к синодальной форме правления — коллегией епископов. Местоблюститель решительно отверг все его предложения как провокационные. «Власти несомненно не допустят никакого свободного собрания православных архиереев, не говоря уже о Поместном соборе», — сказал он.
Условия легализации, предложенные Местоблюстителю представителями ГПУ, были: 1) издание декларации, призывающей верующих к лояльности относительно советской власти; 2) устранение неугодных власти архиереев; 3) осуждение заграничных епископов и 4) контакт в деятельности с правительством в лице представителя ГПУ.
Осенью 1925 года Местоблюститель все же решил составить и подать декларацию советскому правительству, показать, какими он видит отношения между Русской Православной Церковью и советским государством. Митрополит Петр набросал черновой вариант и отдельные пункты проекта декларации и передал его епископу Иоасафу (Удалову), прося написать текст. Владыка Иоасаф составил черновой текст, прочел его некоторым архиереям, жившим тогда в Даниловом монастыре, — епископам Пахомию (Кедрову), Парфению (Брянских) и Амвросию (Полянскому) — и после их замечаний внес в текст поправки и передал Местоблюстителю.
Декларация так и не приняла окончательный вид. Местоблюститель не хотел ее передавать советским властям через представителей ГПУ и добивался личной встречи с главой правительства Рыковым. Но советское правительство не желало встречаться с главой Русской Православной Церкви, и проект декларации был изъят при аресте митрополита Петра ГПУ.
В конце ноября 1925 года были арестованы почти все сколько-нибудь выдающиеся архиереи, жившие в то время в Москве. Местоблюститель видел, что неминуем и близок арест. И надо было позаботиться о церковной власти, о судьбе церковного управления. 6 декабря 1925 года он составил следующее распоряжение: «В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященнейшему Сергию, Митрополиту Нижегородскому. Если же сему Митрополиту не представится возможности осуществлять это, то во временное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя вступит Высокопреосвященнейший Михаил, Экзарх Украины, или Высокопреосвященнейший Иосиф, Архиепископ Ростовский, если Митрополит Михаил будет лишен возможности выполнить мое распоряжение.
Возношение за богослужением моего имени, как Патриаршего Местоблюстителя, остается обязательным».
Шаг этот был продиктован благочестивой ревностью о судьбе управления Церковью, желанием оградить Российскую Православную Церковь от анархии и расколов в убеждении того, что два других кандидата в местоблюстители, назначенные Патриархом Тихоном, митрополит Казанский Кирилл и митрополит Ярославский Агафангел, как находящиеся в ссылке, не имеют возможности принять церковное управление. Кроме того, после подтверждения избрания Местоблюстителем митрополита Петра собором архиереев права двух названных кандидатов на местоблюстительство переставали быть безусловными и не могли рассматриваться механически в силу лишь завещания Патриарха Тихона, но только при востребовании прав самими кандидатами и при одобрении архиерейским собором. Патриарший Местоблюститель знал, что полезной будет только законная передача церковной власти при благословении первоиерарха, что безвластие поведет Церковь к анархии и захвату церковного управления группами, имеющими корыстные цели, что поведет, в свою очередь, к разрыву с канонами и традициями Православной Церкви.
9 декабря 1925 года состоялось заседание комиссии по проведению декрета об отделении церкви от государства при ЦК ВКП(б). Прослушали информацию ОГПУ о внутрицерковных группах: как расколоть Церковь, кому помогать, кого уничтожать. Личность митрополита Петра, его благородство, глубокая образованность, ум, выдержка и неизменная доброжелательность к представителям ОГПУ, но без всякой угодливости перед ними, вызывали у них, и, в частности, у Тучкова, раздражение и неприязнь. Представители ОГПУ сообщили, что митрополит, вероятно, откажется от сотрудничества с ОГПУ, направленного в конечном счете на разрушение Церкви. А посему постановили: «Ввиду проводимой им (Местоблюстителем. — И. Д.) явно враждебной Соввласти церковной политики и имеющихся о нем конкретных обвинительных материалов, признать намеченную ОГПУ линию по вопросу о внутрицерковных группировках правильной». (То есть митрополита Петра — арестовать, архиепископа Григория — поддержать.) В тот же день Местоблюститель был арестован.
В начале декабря, незадолго перед арестом, уже ясно предчувствуя его, Местоблюститель решил изложить свою позицию первоиерарха — какие задачи он ставит в своем церковном управлении и как смотрит на него и на свой долг перед паствой. Он писал: «Меня ожидают труды, суд людской, скорый, но не всегда милостивый. Не боюсь труда — его я любил и люблю, не страшусь и суда человеческого — неблагосклонность его испытали не в пример лучшие и достойнейшие меня личности. Опасаюсь одного: ошибок, опущений и невольных несправедливостей, — вот что пугает меня. Ответственность своего долга глубоко сознаю. Это потребно в каждом деле, но в нашем — пастырском — особенно. Не будет ни энергии, ни евангельской любви, ни терпения в служении, если у пастырей не будет сознания долга. А при нем приставникам винограда Господня можно только утешаться, радоваться. Если отличительным признаком учеников Христовых, по слову Евангелия, является любовь, то ею должна проникать и вся деятельность служителя алтаря Господня, служителя Бога мира и любви.
И да поможет мне в этом Господь! Вас же прошу исполнять с любовью, как послушных детей, все правила, постановления и распоряжения Церкви. В них уставы и правила ее многие считают произвольными, лишними, обременительными и даже отжившими. Но мудрецы века при всей своей самоуверенности не изобрели средств укрепить нашу волю в добре, дать человеку почувствовать сладость духовной свободы от страстей, мира совести и торжества победы в борьбе со злом, как это делают труды и подвиги, предписываемые уставами Церкви. К каким несчастным последствиям может привести уклонение от церковных постановлений, показывает горький опыт братии наших по духу и плоти, отколовшихся от единения со святой Церковью, блуждающих во мраке предрассудков, и тем самопроизвольно отчуждающим себя от упования вечной жизни. Буду молиться, недостойный Пастырь, чтобы мир Божий обитал в сердцах наших во все время жизни нашей. Для всякого православного человека, переживающего наши события, они не могут не внушать опасений за судьбу Православной Церкви, пагубный раскол, возглавляемый епископами и пресвитерами, которые забыли Бога и предают своих собратий и благочестивых мирян, — это все, может быть, не так еще опасно для Церкви Божией, которая всегда крепла, обновлялась страданиями. Но грозен, опасен дух лести, ведущий борьбу с Церковью и работающий над ее разрушением под видом заботы...»
Допросы начались почти сразу. 12 декабря был первый допрос. Основное обвинение было: поскольку митрополит Петр не сместил с поста Киевского митрополита Антония (Храповицкого) и не лишил его звания Киевского митрополита, а митрополит Антоний — контрреволюционер, то значит, контрреволюционер и митрополит Петр. Владыка держался с завидным мужеством, но все равно своими ответами на первом допросе был недоволен.
14 декабря 1925 года митрополит Сергий (Страгородский) послал на имя епископа, управляющего Московской епархией, уведомление о том, что в соответствии с распоряжением Патриаршего Местоблюстителя он приступает к исполнению обязанностей Местоблюстителя.
22 декабря группа из девяти епископов во главе с архиепископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским) собралась в Москве. Они заявили, что поскольку деятельность Местоблюстителя Петра контрреволюционна и с арестом его Церковь лишилась управления, то они организовали Высший Временный Церковный Совет.
7 января 1926 года в газете «Известия» было опубликовано сообщение об организации ВВЦС. 14 января митрополит Сергий послал архиепископу Григорию письмо, потребовав ответа о произведенном самочинии. Ответ архиепископа Григория о канонических основаниях ВВЦС был неудовлетворителен, и митрополит Сергий 29 января уведомил его, что он запрещает его и единомышленных с ним архиереев в священнослужении, так что все служебные действия вышеназванных архиереев (рукоположения, назначения, награды и всякие по службе распоряжения), начиная с 22 декабря 1925 года и далее, считать недействительными. С заявлением митрополита Сергия, как заместителя Местоблюстителя, действия по организации Высшего Временного Церковного Совета лишались канонической основы.
Но Тучков очень надеялся на свое соглашение с владыкой Григорием, тем более, что на этот раз ему удалось договориться с православным архиереем, имевшим авторитет. Он предложил архиепископу устроить свидание с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Петром и от него добиться согласия на учреждение ВВЦС. Архиепископ Григорий составил доклад на имя Местоблюстителя Петра, в котором писал, что после ареста последнего в Русской Православной Церкви начались такие разделения, которые могут вызвать раскол, что митрополит Сергий проживает не в Москве, а в Нижнем Новгороде, и выехать для управления церковными делами не может, что митрополит Михаил отклонил от себя поручение по исполнению обязанностей Патриаршего Местоблюстителя, а архиепископ Иосиф не может принять его, так как он совершенно не известен. Архиепископ Григорий предложил своих кандидатов на исполнение обязанностей высшей церковной власти — себя и трех единомышленных с ним архиереев.
Боясь за судьбу церковного управления, опасаясь анархии и раскола, Местоблюститель резолюцией на докладе архиепископа Григория поручил исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя коллегии из трех архипастырей, из которых он исключил кандидатов, предлагавшихся архиепископом Григорием, повелев им отправляться в свои епархии, и включил в коллегию архиепископа Владимирского Николая (Добронравова) и архиепископа Томского Димитрия (Беликова), известных ему своей твердостью и преданностью Церкви.
Участвовавшие в переговорах уполномоченные ОГПУ Тучков и Казанский ни слова не сказали о том, что архиепископ Николай сидит в тюрьме. Зато архиепископ Димитрий, убеждал Казанский, обязательно прибудет из Томска. И Тучков показал митрополиту Петру фальшивую телеграмму, в которой значилось, что архиепископ Димитрий дня через три-четыре будет в Москве, между тем как последний даже не слыхал о переговорах. Чувство подсказывало Местоблюстителю, что не так обстоит дело, как следователи рисуют ему при молчаливом согласии владыки Григория, но как узнать, находясь в полной изоляции, каково истинное положение Русской Православной Церкви? После долгих раздумий митрополит попросил включить для участия в занятиях новосоздаваемой коллегии митрополита Арсения (Стадницкого). Тучков с готовностью согласился:
— Пожалуйста, напишите телеграмму о вызове, а мы пошлем.
Местоблюститель написал текст телеграммы, подписал, подал Тучкову, тот никуда ее не послал.
Находясь в одиночном заключении, митрополит весьма скорбел — не приведут ли его действия к худшему. Беспокойство в правильности принятого решения о создании коллегии, общая неопределенность и, главное, отсутствие сведений о подлинном положении церковного управления и невозможность их добыть в условиях одиночного заключения — все это сказалось на его здоровье. После посещения архиепископа Григория и Тучкова он заболел тяжелым нервным расстройством и 4 февраля был помещен в тюремную больницу.
Тем временем митрополиту Агафангелу, кандидату на пост Патриаршего Местоблюстителя, власти разрешили выехать из ссылки и вернуться в Ярославль. Но в Пермской тюрьме он был задержан для встречи с Тучковым. Тучков обрисовал ему тяжелое положение Православной Церкви, которое все более ухудшается борьбой за власть между архиепископом Григорием, возглавляющим ВВЦС, и митрополитом Сергием Нижегородским, претендующим на главенство. Тучков предложил митрополиту Агафангелу как бы ради установления церковного мира, ради церковного благополучия, как второму кандидату на пост Патриаршего Местоблюстителя, как заместителю Патриарха, назначаемого последним на эту должность еще в 1922 году, и старейшему, авторитетнейшему архиерею Русской Православной Церкви, вступить в управление Церковью в качестве Патриаршего Местоблюстителя и начать переговоры с правительством о регистрации церковного управления, в чем Тучков обещал оказать митрополиту всяческую поддержку.
Митрополит Агафангел поверил и, не выясняя дальнейшего, не войдя в переговоры по столь важному вопросу с митрополитом Петром, 18 апреля 1926 года составил в Перми послание о своем вступлении в права Патриаршего Местоблюстителя, которое 26 апреля вместе с сопроводительным письмом послал митрополиту Сергию, и не только ему, но и многим епархиальным архиереям, как архиерей уже восприявший пост Местоблюстителя. Еще владыка Агафангел был в Перми, а его воззвание потекло по России, раскалывая Церковь.
Через шесть дней после подписания митрополитом Агафангелом послания и рассылки его по России состоялось заседание комиссии по проведению декрета об отделении церкви от государства. Представитель ОГПУ доложил об успехах на поприще церковных расколов. Постановили: «Проводимую ОГПУ линию по разложению тихоновской части церковников признать правильной и целесообразной. Вести линию на раскол между митрополитом Сергием (назначенным Петром временным Местоблюстителем) и митрополитом Агафангелом, претендующим на Патриаршее Местоблюстительство, укрепляя одновременно третью тихоновскую иерархию — Временный Высший Церковный Совет во главе с архиепископом Григорием как самостоятельную единицу. Выступление Агафангела с воззванием к верующим о принятии на себя обязанностей Местоблюстителя признать своевременным и целесообразным». Дело о митрополите Петре «выделить и продолжать дальнейшее следствие в течение 1-2-х месяцев. Поручить ОГПУ этим временем окончательно выяснить положение о взаимоотношении местоблюстителей Сергия и Агафангела, после чего и решить вопрос о дальнейшем содержании Петра».
22 мая митрополит Сергий испросил у Тучкова разрешения обменяться письмами с митрополитом Петром и сообщил Местоблюстителю, что митрополит Агафангел получил свободу, претендует на пост Патриаршего Местоблюстителя, и предупредил владыку, чтобы тот был осторожен и воздержался от передачи местоблюстительства.
Тучков, хорошо понимая, какую распрю можно разжечь из борьбы за местоблюстительство, с удовольствием передал письмо митрополиту Петру, предложив ему отказаться от местоблюстительства, причем обещал, что в этом случае легализует церковное управление под возглавием митрополита Агафангела и освободит из заключения самого митрополита Петра, после чего тот сможет беспрепятственно проследовать на Кавказ или в Крым для лечения в соответствии со своим желанием.
Это не понравилось Тучкову, но он промолчал, хотя уже знал, что днем раньше митрополит Агафангел решительно отказался от местоблюстительства.
Через несколько дней, 12 июня, митрополит Агафангел в письме на имя митрополита Петра отказался от поста Патриаршего Местоблюстителя. После этого митрополит Петр был переведен в Суздальский политизолятор, где содержался в одиночке, без известий о происходящем за стенами тюрьмы.
Спустя некоторое время Тучков пришел к митрополиту Петру с новым предложением: учредить православный Синод с обязательным включением в него архиепископа Григория. Будет ли участвовать в заседаниях Синода сам митрополит Петр, об этом умалчивалось, но если нужно, заметил Тучков, то члены Синода могут приезжать в Суздальский изолятор и здесь проводить свои заседания. Митрополита Сергия Тучков предложил лишить прав заместителя Местоблюстителя и переместить в Красноярскую епархию. Тучков старался восстановить Местоблюстителя против митрополита Сергия, рассказывая о нем все худое, обвиняя его в интригах и. политиканстве.
Митрополит Петр решительно от этого предложения отказался. Через несколько лет, вспоминая о предложении Тучкова, владыка писал председателю ОГПУ Менжинскому: «...по отношению к митрополиту Сергию, одному из заслуженных, просвещенных и авторитетнейших архиереев, к которому последние относились с уважением и перед которым выражала свою восторженную симпатию и управляемая им паства, — предлагаемая мера была бы посягательством на его достоинство и неслыханное для него оскорбление... Это перешло бы всякие пределы справедливости. А относительно архиепископа Григория должен сказать, что архиерей, лишенный кафедры и подвергшийся запрещению, не может быть членом Синода».
5 ноября 1926 года Патриарший Местоблюститель был приговорен к трем годам ссылки. В декабре митрополита этапом отправили через пересыльные тюрьмы в Тобольск. Только теперь, освобожденный из одиночки, он узнал о положении церковных дел в России и 1 января в Пермской тюрьме составил воззвание, в котором окончательно упразднил коллегию, подтвердил запрещение в священнослужении архиепископа Григория и единомышленных с ним архиереев и сообщил о решении митрополита Агафангела отказаться от принятия на себя обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола.
21 января 1927 года на свидание к Местоблюстителю в Екатеринбургскую тюрьму явился архиепископ Григорий, и митрополит Петр подтвердил, что архиепископ стоит вне молитвенно-канонического общения с ним, и предупредил, что производимая им и его сторонниками смута не может быть терпима в Православной Церкви. Тогда же Местоблюстителю удалось передать свое обращение на волю, и оно стало широко известно.
В феврале 1927 года митрополит Петр прибыл в село Абалак. Власти велели ему поселиться на территории упраздненного Абалакского монастыря. Пока ремонтировали отведенную ему комнату в доме рядом с сельсоветом, владыка жил в поселке. Держался он осторожно, зная, что ГПУ каждое слово может истолковать против него. Монахиня Иоанновского монастыря Евгения Манежных помогла привести в порядок комнату, иногда помогала по хозяйству, но ежедневную работу старец выполнял сам — топил печь, убирал жилье, варил пищу. Прожил он здесь недолго. Пермское воззвание сильно напугало власти, напугал сам факт обращения Местоблюстителя к православной пастве. В начале апреля 1927 года митрополит Петр был арестован и доставлен в Тобольскую тюрьму. 9 июля ВЦИК принял решение о судьбе Патриаршего Местоблюстителя: он был сослан за полярный круг на берег Обской губы в поселок Хэ.
В ссылке владыка Петр жил в атмосфере большой неприязни со стороны местных священников, ибо обдорский, абалакский и хэнский священники были обновленцами, причем последний скрывал это от митрополита. Местоблюститель в обновленческие храмы не ходил, а глядя на него, перестали их посещать и верующие, которых и без того здесь было немного.
В конце 1928 года кончалась трехлетняя ссылка Местоблюстителя, но Тучков не стал ждать окончания ссылки, и 11 мая 1928 года постановлением Особого Совещания ОГПУ срок был продлен еще на два года. Здоровье владыки становилось все хуже, он с трудом переносил климат, особенно в зимние месяцы. 15 июля 1928 года он направил заявление в ОСО ОГПУ и во ВЦИК: «...оставление меня в селе Хэ Обдорского района, далеко за полярным кругом, среди суровой обстановки слишком пагубно отражается на моем здоровье, которое после моего годичного проживания здесь пришло в окончательный упадок... Дальнейшее оставление меня в настоящем, трудно переносимом климате, при моих сильно развивающихся болезнях (эмфизема, миокардит, хронический ларингит и др.) и при отсутствии средств для ослабления их, равносильно обречению на смерть». Заявление было оставлено властями без последствий.
Через год, 15 марта, митрополит снова обратился к властям: «Пробыв около двух лет в селе Хэ, я убедился, что моя болезнь, эмфизема легких, последнее время обострилась, без сомнения, вследствие суровости климата. Но кроме эмфиземы, я еще страдаю миокардитом, каковая болезнь нередко, особенно в сильные морозы, захватывает дыхание и мешает возможности двигаться... Здесь еще я получил ревматические боли в руках и ногах... Уведомление о применении амнистии, на которую я имел одинаковое с другими право, не получил, но получил уведомление о продлении срока ссылки еще на два года. Оставление меня в настоящих суровых климатических условиях без надлежащей медицинской помощи является слишком тяжелым, а посему желательно было бы на новый срок ссылки иметь облегчение своей участи, которое могло бы выразиться в переводе меня куда-либо на юг и в такой пункт, где бы представлялась возможность находиться под наблюдением врачей...» Ответа на письмо Местоблюстителя не последовало. 29 марта 1929 года ГПУ провело у владыки обыск. Искали переписку, но ничего не нашли. Хорошо зная мелочную придирчивость ГПУ, митрополит из переписки ничего не хранил.
А еще были переживания скорбные, грустные. Почти в те же места, в Сургут, был сослан старый знакомый Местоблюстителя, крупнейший знаток жизни и учения святых отцов Церкви, профессор Иван Васильевич Попов. Они переписывались. Несколько раз Иван Васильевич посылал митрополиту Петру денежные переводы, не сообщая от кого, но однажды написал, что эти деньги пересылаются через него митрополитом Сергием (Страгородским). Владыку больно задело, что его заместитель боится пересылать ему деньги открыто. Ведь не за политические преступления находится Патриарший Местоблюститель в ссылке, а за верность Православной Церкви. Благодаря распоряжению митрополита Петра стоит ныне митрополит Сергий во главе Церкви. Заместительство митрополита Сергия — явное, их отношения открытые. Неужели же есть причины заместителю скрывать, что он оказывает материальную помощь тому, кого замещает. И в следующий раз владыка просил Ивана Васильевича отписать митрополиту Сергию, что переводов посылать больше не нужно, так как он ни в чем не нуждается. Все эти неприятные мелочи, однако, не оказывали ни малейшего влияния на решения церковные.,
Из доставленных документов картина представлялась тревожная. Патриарший Местоблюститель видел, что церковный мир нарушается, что некоторые архиереи уходят из административного подчинения митрополиту Сергию, а это чревато расколом. В декабре 1929 года Местоблюститель отослал митрополиту письмо.
Не получив ответа, Местоблюститель в феврале 1930 года послал второе письмо. Но и на это письмо он ответа не получил и тогда летом передал копию декабрьского письма с оказией, одновременно предав его огласке. Это письмо, как и возможность обращения Патриаршего Местоблюстителя к своему заместителю, переполошила власти.
17 августа 1930 года ГПУ арестовало владыку. При аресте ему не было сказано, что его ожидает, а между тем срок ссылки заканчивался через четыре месяца, и митрополит почти все свои вещи роздал нищим. После трехмесячного пребывания в Тобольской тюрьме он был переведен в тюрьму Екатеринбурга, где его посетил уполномоченный ОГПУ Полянский и предложил снять с себя сан Местоблюстителя. Иначе, угрожал он, митрополита ждет новое заключение. Митрополит отказался.
С отказом от местоблюстительства митрополита Петра сразу упали бы и права митрополита Сергия, и Поместная Церковь осталась бы без канонически законного возглавия, что могло только усилить и утвердить все начинающиеся расколы. Нет, своей рукой лить горючее в этот огонь геенский Местоблюститель не хотел и не мог. Он хорошо знал, что расколы не преодолеваются в земной жизни поместных церквей. Воодушевление и вдохновенная проповедь расколоучителей прольются горькими слезами в потомках их последователей. Грех расколоучительства не покроется ни благочестием личной жизни, не омоется и мученической кровью.
В ноябре 1930 года ГПУ открыло против Местоблюстителя новое дело, обвинив его в том, что, находясь в ссылке, вел он «среди окружающего населения пораженческую агитацию, говоря о близкой войне и падении сов-власти и необходимости борьбы с последней, а также пытался использовать церковь для постановки борьбы с соввластью». Начальнику Тобольского окротдела ОГПУ было приказано «раздобыть данные, уличающие Петра Полянского в сношении с церковниками и попытках руководства церковью в антисоветском направлении... обратить внимание на его связь с тобольским духовенством... Подтвердить свидетельскими показаниями... все... факты антисоветской агитации со стороны Полянского, и в особенности факты направления верующих на активную борьбу с обновленцами».
30 ноября Местоблюститель был вызван на допрос; он отвечал: «Находясь в ссылке на тобольском севере, в дела управления Церковью я не вмешивался, был только один случай, я написал митрополиту Сергию письмо, в котором сообщил о дошедших до меня слухах о том, что в Церкви происходят раздоры и разделения в связи с переходом им границ доверенной ему церковной власти, и просил его все это устранить... Далее, находясь в Абалаке, ссыльный священник обратился ко мне. с предложением, очевидно, идущим из Тобольска, о награждении некоторых духовных лиц. Я ему ответил, чтобы местный архиерей написал мне по этому поводу. Со своей стороны я имел в виду представить это митрополиту Сергию со своим мнением».
12 декабря митрополит Петр был вызван к следователю Костину, который прочитал ему обвинительное заключение и предложил ответить на некоторые вопросы. Понимая всю важность ответов и что ОГПУ будет придираться к каждому слову, владыка писал показания собственноручно:
«В предъявленном обвинении виновным себя не признаю. Пораженческой агитацией в ссылке не занимался... Вообще я противником советской власти никогда не был. Советскую власть я признаю, ее распоряжениям подчиняюсь. Повторяю, что против советской власти каких бы то ни было ни с кем разговоров не вел, и это было бы безумием с моей стороны».
14 января следователь объявил владыке об окончании следствия и спросил, желает ли он дополнить свои показания. Митрополит написал:
«Я решительно заявляю о своей непричастности к тем действиям, в которых хотят меня обвинить... действиям нелепым и детски наивным... Я знаю, что совесть моя чиста, и это побуждает меня просить о проявлении ко мне советской справедливости, учитывая при этом мою старость, обремененную болезнями, и продолжительную ссылку... Нельзя не принять во внимание и того, что контрреволюционной деятельности отводится время четыре года тому назад, никто из властей ни одним словом до последнего времени не упрекнул меня в том».
Допрос кончился, и снова — одиночное заключение. Митрополиту Петру было шестьдесят девять лет. От природы могучее здоровье сокрушено за девять лет ссылок и тюрем. Словно надеясь на его скорую смерть, митрополита ставили в невыносимые условия; так прошел почти год одиночного екатеринбургского заключения — без передач, без свиданий с кем бы то ни было, кроме уполномоченных ГПУ и тюремных надзирателей, почти без прогулок. В тюрьме сломались зубные коронки, он обратился к властям, чтобы те вызвали зубного техника, но власти оставили просьбу без внимания. Отсутствие коронок и невозможность хорошенько пережевывать пищу привели к тому, что после каждого приема еды у него случались сильные боли в желудке и в конце концов развился катар. Ночами все чаще стали случаться приступы астмы. Он с тревогой ложился ночью на тюремную койку, с сомнением — встанет ли завтра. Приступы астмы бывали чаще всего после полуночи, сопровождаясь нестерпимыми страданиями. Во время обмороков он падал и подолгу лежал на тюремном полу. Иногда это продолжалось так долго, что входил надзиратель и переносил старца-митрополита на койку.
Весной 1931 года в тюрьму прибыл Тучков и предложил Местоблюстителю стать осведомителем ОГПУ, угрожая в случае отказа новым сроком заключения. Предложено было безысходно. Владыка сказал нечто неопределенное и тут же спохватился. Он почувствовал, что его душе угрожает большая опасность. И потеряв обычную свою выдержку и благожелательность, которую он неизменно сохранял к своим мучителям, ответил Тучкову резко. Все годы тяжелого одиночного заключения он отгонял от себя худые мысли и чувства. Благодатию Божией он не то что поступком, а и словом не проявил ни к кому неприязни или нерасположения. И потому разговор в повышенном тоне был ему неприятен. Тучков увидев, что план погубления митрополита не состоялся, стал прощаться.
Странное чувство охватило душу старца, и прошло не менее двух часов прежде чем, помолившись, он сумел успокоиться и уяснить до конца происходящее. Конечно же, и речи не могло быть ни о каком сотрудничестве с ГПУ, и это надо было заявить определенно. В тот же день он обратился к надзирателю, чтобы тот вызвал следователя Костина, присутствовавшего при разговоре, но надзиратель сказал, что того в тюрьме нет. На следующий день митрополит попросил отправить Тучкову телеграмму и затем написал письмо Менжинскому, в котором вежливо, но твердо отказывался от предложения. «Если бы я являлся только гражданином П.Ф., — писал Местоблюститель, — то путь мой был бы направлен иначе, но как первый предстоятель Церкви я не должен искать своей линии. В противном случае получилось бы то, что на языке церковном называется лукавством... Расстроенное здоровье и преклонный возраст не позволят мне со всей серьезностью и чуткостью отнестись к роли осведомителя, взяться за которую предлагал тов. Е. А. Тучков. Нечего и говорить, что подобного рода занятия не совместимы с моим званием и к тому же несходны моей натуре».
Владыка не сомневался, как нужно поступать в случае предложения ГПУ о сотрудничестве. Он в одном из своих тюремных писем писал: «Мы по слабости нашей более или менее отступаем от того идеала, той истины, которая заповедана христианам. Но важно то, чтобы не быть озабоченным только этим земным и ради этого не убивать яростно истину и не сходить с ее пути. Тогда лучше вовсе отречься от Бога... А между тем, если говорить по совести, то дело, которое послужило причиной такой репрессии. нравственно недопустимо не только для предстоятеля Церкви, но и вообще для всякого христианина, в котором господствует идея греха и искупления. В этом деле пришлось бы столкнуться с двумя совершенно противоположными принципами: принципом христианским и принципом революционным. Основой первого принципа служит любовь к ближнему, всепрощение, братство, смирение; а основой второго принципа является:
Цель оправдывает средства — классовая борьба, разгром и т.п. Становясь на точку зрения этого второго принципа, становишься на революционный путь, напрашиваешься на борьбу и таким образом отрекаешься не только от истинного символа христианской веры и уничтожаешь ее основы — идеи любви и другие, но и принципы исповедания веры. Нет нужды говорить, как должна быть разрешена эта дилемма — любовь к ближнему и классовая борьба — серьезно верующим человеком, и, в частности, не наемником, а настоящим пастырем Церкви. Едва ли бы последний знал покой во всю свою жизнь, если бы подвергся искушению со стороны указанных противоречий».
Переживания Патриаршего Местоблюстителя после визита Тучкова были столь сильны, что спустя несколько дней владыку парализовало, отнялись правая рука и нога. Рука со временем пришла в прежнее состояние, а нога окончательно не выздоровела, что давало знать при ходьбе.
Со времени ареста прошло девять месяцев, предъявленное обвинение было смехотворно, но, похоже, Местоблюстителя не собирались выпускать из одиночки. 25 мая 1931 года он писал председателю ОГПУ Менжинскому: «В настоящее время я настолько изнурен, что затрудняюсь двигаться, стоять и даже говорить. Приступы удушья, иногда совместно с обморочными состояниями, участились, и всякий раз после них делаюсь совершенно разбитым и словно немыслящим. Лишение существенных потребностей слишком велико, и все мои мысли фиксированы на одном вопросе: когда же, наконец, окончатся мои скитания по тюрьмам и ссылкам, продолжающиеся вот уже девять лет...
За все время ареста я еще ни разу не видел солнца. Мне приходится положительно подвизаться, сидя в камере. Мои двадцатиминутные прогулки (точнее — сидение у тамбура, ведущего в каменный подвал), по условиям тюремной жизни, обычно совершаются между десятью и половиной двенадцатого ночи, да и то с перерывами. Угнетает также изоляция, лишение права переписываться с родными и получать от знакомых пищу... С особой настойчивостью утверждаю, что контрреволюцией я никогда не занимался, каких-либо противоправительственных деяний не совершал... Обращаюсь в лице Вашем к советской справедливости и убедительно прошу Вас освободить меня из заключения и возвратить на место постоянного жительства, где бы я мог основательно заняться лечением у пользовавших меня раньше профессоров и иметь общение с сослуживцами архиереями — моим заместителем и другими».
23 июля 1931 года Особое Совещание ОГПУ выслушало «дело» митрополита. «Дело» рассматривали в порядке постановления президиума ВЦИК СССР от 9.06.27 года. Постановили: Полянского-Крутицкого Петра Федоровича заключить в концлагерь сроком на пять лет. Считая срок с момента вынесения настоящего постановления». То есть без зачета года, проведенного в одиночке.
19 августа уполномоченные ОГПУ Агранов и Тучков отправили администрации Екатеринбургской тюрьмы служебную записку с рекомендацией, как следует содержать митрополита: «...Полянского (Крутицкого) Петра Федоровича, осужденного к заключению в концлагерь... просьба содержать под стражей во внутреннем изоляторе...»
После объявления приговора следователь Костин посоветовал митрополиту раскаяться и написать покаянное заявление о своем участии в Союзе Русского Народа.
— Я не только не участвовал в такой организации, — ответил Местоблюститель, — но даже и не слышал, чтобы подобная организация существовала в Советском Союзе.
— Тогда вам нужно принести раскаяние за участие в антисоветской организации, — сказал Костин.
— Но я ни в каких подобных организациях не участвовал, — ответил владыка.
Время шло, надежды на освобождение таяли. Удивляло владыку, что мера осуждения по своей тяжести совершенно не соответствовала тому приговору, который ему был зачитан. Он стал просить власти смягчить заключение или освободить его, учитывая отсутствие за ним какого бы то ни было политического преступления. «Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть, как, например, паралич, уже коснувшийся оконечностей правой ноги, — писал он, — или цинга, во власти которой нахожусь свыше трех месяцев, и испытываю сильнейшие боли то в икрах, точно кто их сжимает туго железным обручем, то в подошвах, — стоит встать на ноги, как в подошвы словно гвозди вонзились. Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне еще ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его.
С ранней весны вынужден прекратить и ночные выходы. Этому препятствуют приступы удушья (эмфизема), с вечера настолько развивающиеся, что положительно приковывают к месту, бывает, что по камере затруднительно сделать несколько шагов. В последнее время приступы удушья углубились и участились. Неизменно повторяясь каждую ночь, они то и дело поднимают с постели.
Приходится сидеть часами, а иногда и до утра, не ладно делается и с сердцем — тяжелые боли в нем доводят до обморочных состояний... Много раз умолял врача исходатайствовать мне дневные прогулки, лечебное питание взамен общего стола, тяжелого и не соответствующего потребностям организма... но все тщетно, неоднократно и сам обращался к начальству с той же просьбой, и также безрезультатно, а болезни всесильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле. Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены. Поступите со мной согласно постановлению... отправьте в концлагерь... как ни тяжело там будет, все-таки несравненно легче настоящей одиночки...»
В июне 1933 года условия заключения еще более ужесточились: ему заменили ночные и поздневечерние прогулки в общем дворе на прогулки в крохотном дворике, представлявшем собою подобие сырого погреба, на дне которого постоянно скапливались от дождевой воды лужи, а воздух был наполнен испарениями отхожих мест, соседствующих с двориком. Когда владыка впервые увидел ночью свое новое место прогулок, ему стало жутко, он почувствовал себя скверно, с ним сделался припадок удушья, и, боясь упасть, он едва добрался до камеры и не сразу пришел в себя.
И снова старец пишет властям. Две темы перед ним — бесконечных страданий и своих обязательств перед Церковью: «...неослабно подвергаюсь лишениям даже тех элементарных прав, какие здесь разрешены... с конца лета 1930 года и до сего дня еще ни разу не видел солнца... воздух здесь... пронизан едкой пылью каменного угля, а зимой... дымом и сажей, обильно выбрасываемой из трубы котельной...
В общей сложности мое пребывание в тюрьмах, политизоляторах и ссылках продолжается уже более десяти лет... Ввиду изложенных обстоятельств... решаюсь ходатайствовать о сокращении в порядке амнистии срока моего наказания до трех лет, с зачетом предварительного заключения... Для совершения приписываемого мне преступления у меня не только не было никакого желания, но даже и физической возможности... Обвинение по 58 статье было выдвинуто совершенно неожиданно после того... как я высказал противоположное суждение по вопросу об отречении от местоблюстительства.
(Для себя лично, с точки зрения своего естественного эгоизма, я не должен бы в этом вопросе расходиться с представителями власти, но я не мог поступить иначе.)
В сущности местоблюстительство лично для меня не представляет интереса, наоборот, оно все время держит меня в оковах гнета... Но я должен считаться с тем обстоятельством, что решение данного вопроса не зависит от моей инициативы и не может быть актом моей единоличной воли. Своим званием я неразрывно связан с духовными интересами и волей всей Поместной Церкви. Таким образом, вопрос о распоряжении местоблюстительством, как не являющийся личным вопросом, не подлежит и личному усмотрению, в противном случае я оказался бы изменником Святой Церкви. Между прочим и в акте о моем вступлении имеется напоминание, что я обязан не уклоняться от исполнения воли Патриарха Тихона, а следовательно и воли подписавшихся к акту архиереев... равно как и воли клира и верующих, девятый год состоящих со мной в молитвенном общении».
Шли месяцы и годы, а в положении Местоблюстителя ничего не менялось, разве что условия становились все жестче и строже: его перевели в одиночку Верхнеуральской Тюрьмы Особого Назначения; надзирателям здесь было запрещено куда-либо его выводить, где он мог бы столкнуться с другими людьми.
В Верхнеуральской тюрьме митрополит Петр пробыл до окончания срока, 23 июля 1936 года. День прошел, но его не освободили. Еще 9 июля 1936 года состоялось заседание Особого Совещания при НКВД СССР (за секретаря — Тучков), на котором было решено продлить срок заключения митрополита Петра еще на три года; было послано ходатайство об утверждении срока во ВЦИК СССР. Состоявшееся 25 августа заседание президиума ВЦИК постановило ходатайство Особого Совещания НКВД о продлении срока тюремного заключения еще на три года удовлетворить. 1 сентября 1936 года Патриаршему Местоблюстителю объявили о продлении срока. Митрополиту Петру было уже семьдесят четыре года, и срок этот можно было считать пожизненным.
Во всяком случае власти решили считать святителя умершим, о чем и сообщили митрополиту Сергию. В декабре 1936 года митрополиту Сергию был усвоен титул Патриаршего Местоблюстителя. А Местоблюститель был еще жив. И так прошел еще год заключения. В июле 1937 года по распоряжению Сталина был разработан оперативный приказ о расстреле в течение четырех месяцев всех находящихся в тюрьмах и лагерях исповедников. В соответствии с этим приказом администрация Верхнеуральской тюрьмы составила против митрополита Петра обвинение: «Отбывая заключение в Верхнеуральской тюрьме, проявляет себя непримиримым врагом советского государства, клевещет на существующий государственный строй... обвиняя в «гонении на Церковь», «ее деятелей». Клеветнически обвиняет органы НКВД в пристрастном к нему отношении, в результате чего якобы явилось его заключение, так как он не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя Патриаршего престола».
2 октября 1937 года Тройка НКВД по Челябинской области приговорила Патриаршего Местоблюстителя митрополита Крутицкого Петра к расстрелу. Он был расстрелян через несколько дней, 10 октября в четыре часа дня.
село Сторожевое , Коротоякский уезд , Воронежская губерния
Челябинская область
Митрополи́т Пе́тр (в миру Пётр Фёдорович Поля́нский ; 28 июня (10 июля) , село Сторожевое , Коротоякский уезд , Воронежская губерния - 10 октября , Челябинская область) - епископ Православной российской церкви , митрополит Крутицкий; патриарший местоблюститель с 1925 года до ложного сообщения о его кончине (конец 1936 года).
Биография
Родился 28 июня 1862 года в селе Сторожевое Коротоякского уезда Воронежской епархии в семье приходского священника.
Работал главным бухгалтером в кооперативной артели «Богатырь». Жил в Москве, в доме своего брата, священника церкви Николы-на-Столпах Василия Полянского.
Принятие сана и архипастырская деятельность
Патриарх Тихон предложил ему принять постриг, священство и епископство и стать его помощником в делах церковного управления в условиях репрессий большевиков против церкви. Предложение принял, сказав при этом своим родственникам: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то я буду предателем Церкви, но когда соглашусь, - я знаю, я подпишу сам себе смертный приговор». Был пострижен в монашество и рукоположён во священника митрополитом Сергием (Страгородским). 8 октября 1920 года хиротонисан патриархом Тихоном и другими архиереями во епископа Подольского , викария Московской епархии. Сразу после хиротонии был арестован и сослан в Великий Устюг . Там он жил вначале у знакомого священника, потом в сторожке при городском соборе. В ссылке он имел возможность совершать Божественную литургию в сослужении великоустюжского духовенства.
Возвратившись в Москву, он стал ближайшим помощником патриарха, был возведён в сан архиепископа Подольского (1923 год) потом митрополита Крутицкого (1924 год) и включён в состав Временного Патриаршего Синода. На совещании епископов, состоявшемся в Свято-Даниловом монастыре , в конце сентября 1923 года высказывался против компромисса с обновленцами.
Патриарший местоблюститель
Патриарх Тихон и митрополит Петр, епископ Феодор (Поздеевский)
В случае нашей кончины наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха , представляем временно Высокопреосв. Митрополиту Кириллу . В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосв. Митрополиту Агафангелу . Если же и сему Митрополиту не представится возможность осуществить это, то наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященнейшему Петру Митрополиту Крутицкому.
Патриарх Тихон скончался 25 марта (7 апреля) 1925 года. Поскольку митрополиты Кирилл и Агафангел тогда находились в ссылке, местоблюстительские обязанности по кончине Патриарха Тихона немедленно взял на себя митрополит Петр; 9 апреля он направил председателю ВЦИК М. И. Калинину следующую записку :
Вступая в управление Православной Русской Церковью долгом почитаю, как гражданин СССР, препроводить Вам прилагаемую при сем копию акта от 7 января 1925 г., собственноручно написанного почившим первоиерархом Русской Православной Церкви Патриархом Тихоном, коим на случай его кончины Патриаршие права и обязанности переданы мне как Местоблюстителю Патриаршего места. Патриарший Местоблюститель Петр, митрополит Крутицкий.
В день погребения Патриарха Тихона, 12 апреля (н. ст.) 1925 года, состоялось совещание собравшихся на его отпевание архипастырей; ознакомившись с текстом «Завещания», епископы постановили подчиниться воле почившего первосвятителя: поскольку митрополиты Кирилл и Агафангел находились в ссылке, обязанности патриаршего местоблюстителя возложены были на митрополита Крутицкого Петра, о чём было составлено заключение. В тот же день митрополит Петр, как патриарший местоблюститель, обратился к Церкви с посланием, включавшим в себя как текст «Завещания» покойного патриарха, так и заключение о его подлинности, подписанное присутствовавшими на его оглашении архипастырями :
<…> учитывая 1) - то обстоятельство, что почивший ПАТРИАРХ при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни Митроп. Кирилл, ни Митроп. Агафангел, не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязанностей, мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосв. Митрополит Петр не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего ПАТРИАРХА должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя.
Акт был подписан 58-ю епископами Российской Церкви.
В качестве местоблюстителя помогал многим заключённым и сосланным. Получая после службы пожертвованные деньги, обычно сразу отдавал их для пересылки в тюрьмы, лагеря и места ссылки. Он дал благословение приходским причтам жертвовать в пользу заключённых священнослужителей. Часто совершал Божественную литургию в московских приходских и монастырских церквах, в том числе в Свято-Даниловом монастыре.
Решительно выступил против любых договорённостей с обновленцами, которые в 1925 году провели свой 2-й собор, на который пригласили представителей «староцерковников». Обратился к архипастырям, пастырям и всем чадам церкви с посланием, в котором говорилось:
Должно твёрдо помнить, что по каноническим правилам Вселенской Церкви все <…> самочинно устраиваемые собрания, как и бывшее в 1923 году живоцерковное собрание, незаконны. Поэтому на них присутствовать православным христианам, а тем более выбирать от себя представителей на предстоящие собрания канонические правила воспрещают.
В результате абсолютное большинство клириков и паствы митрополита Петра отказались от компромисса с обновленцами. Представители обновленчества обвиняли его в сношениях с церковной и политической эмиграцией (в том числе в признании, совместно с Патриархом Тихоном, великого князя Кирилла Владимировича «прямым и законным наследником престола»), в контрреволюционных настроениях и антиправительственной деятельности.
Отказался пойти на условия карательных органов (ГПУ), на которых те обещали нормализовать юридическое положение Церкви. Условия включали в себя издание послания, призывающего духовенство и верующих к лояльности относительно советской власти, устранение неугодных власти архиереев, осуждение заграничных епископов и контакт в деятельности с правительством в лице представителя ГПУ.
В ноябре - декабре 1925 года были арестованы епископы, принадлежащие к числу сторонников митрополита Петра. В начале декабря, зная о предстоящем аресте, писал:
Меня ожидают труды, суд людской, но не всегда милостивый. Не боюсь труда - его я любил и люблю, не страшусь и суда человеческого - неблагосклонность его испытали не в пример лучшие и достойнейшие личности. Опасаюсь одного: ошибок, опущений и невольных несправедливостей, - вот что пугает меня. Ответственность своего долга глубоко сознаю. Это потребно в каждом деле, но в нашем - пастырском - особенно.
«Может ли Церковь сотрудничать с властью?». Этот вопрос очень остро встал перед духовенством и мирянами в годы большевистского переворота, гражданской войны и установления советской власти в России. По большому счету, проблема не нова – с ней столкнулись уже первые христиане, когда проповедь Евангелия вышла за рамки отдельных иудейских общин и стала распространяться по миру. Но после эпохи гонений до XX века государство, пусть даже порой и формально, называло себя христианским, и явного конфликта между сакральным и светским не было.
После прихода к власти большевиков ситуация в корне изменилась. Государство провозгласило себя сначала светским, а затем – и вовсе безбожным. И случайностью это не было, поскольку в основе официальной идеологии лежала философия, не признающая за религией права иметь влияние на жизнь общества. Тут-то и пришлось снова вспомнить тот самый вопрос, на который три века искали ответ первые христиане. В итоге каждый принял свое решение – от услужливого содействия большевикам до прямого неподчинения им. Одним из «непокорных» был и митрополит Петр (Полянский), чью память Церковь чтит 10 октября.
Выходец из священнической семьи Воронежской губернии, Петр родился 10 июля 1862 года. После окончания семинарии и двухлетней практики в должности чтеца молодой попович в 1887 году был зачислен в Московскую духовную академию. Через пять лет он стал выпускником, а итогом обучения стала кандидатская диссертация, которую Петр Федорович блестяще защитил. За годы учебы он сдружился с такими известными в дальнейшем людьми, как Евлогий (Георгиевский) и Сергий (Страгородский). Волей Проведения, и Петр, и Евлогий, и Сергий станут архиереями, однако их судьбы и их жизненные позиции будут олицетворением различных путей решения проблем, возникших после бурных событий осени 1917 года.
Пока же Полянский и не думал об уготованной ему ноше. Он связал свою деятельность с образовательной сферой, преподавал, инспектировал различные учебные заведения, объездил Центр России, Беларусь, Урал, побывал в Сибири. Во время одной из командировок познакомился с епископом Тихоном (Белавиным), который увидел в Петре Федоровиче опытного администратора и надежного соратника. Владыка подружился с Полянским, и вскоре им суждено было вместе отстаивать свободу Церкви перед безбожной властью.
Грянул сначала февраль, а затем – октябрь 1917 года. Очень скоро стало очевидно, что со старыми порядками Ленин и его единомышленники будут бороться беспощадно. После декрета об отделении Церкви от государства 56-летний Петр Полянский остался не у дел – Синодальный Учебный комитет был закрыт, а образовательная система полностью переходила в ведение Советов. Но Господь приготовил ему еще более важное дело – немолодой уже человек принимает активное участие в деятельности Поместного собора 1918 года, а его инициативы ложатся в основу многих соборных решений. Только дальнейший террор и установление большевистской власти не дали этим планам воплотиться в жизнь. Даже сейчас документы, принятые на заседаниях комиссий, очень современны и актуальны, будто составлялись не столетием ранее, а уже в наши дни.
Через два года, зная острый ум и большие таланты Петра Федоровича, патриарх Тихон предлагает ему стать епископом. К этому времени гонения на Церковь только начинались, но было понятно, что времена мученичества возвращаются. Полянский стоял перед выбором – или предать свою веру, отстранившись от любых церковных дел, или остаться верным до конца, рискуя в любой момент окончить жизнь в застенках спецслужб. И пожилой, но еще сильный духом ученый муж соглашается взять на себя и святительский крест. Он принял монашество и был рукоположен в епископы. Большевики прекрасно знали, что новый владыка выступает против компромиссов с властями, и поэтому почти сразу после хиротонии епископа Петра арестовывают и ссылают в Великий Устюг, где он находился до 1923 года.
Нужно сказать, что аресты и репрессии только лишь кажутся спонтанными, но за ними кроется четко продуманный план. Красные понимали, что Церковь не так-то легко уничтожить. Ни принудительная эмиграция, ни гражданская война, ни активная пропаганда безбожия не смогли подорвать того влияния, которое имело Православие в народе, а аресты и расстрелы только усиливали авторитет духовенства среди верующих. И тогда было решено расколоть сам клир, внести в него смуту и вызвать в массах волну разочарования.Сначала власти поддержали обновленческий раскол – группу священников и архиереев, выступавших за радикальные перемены церковных порядков. При этом изменению подвергались не только внешние формы богослужения, но и фундаментальные принципы церковного бытия. С помощью властей обновленцам удалось заполучить две трети оставшихся в России храмов. Расчет коммунистов был прост – обновленчество объявлялось единственным легитимным церковным формированием, остальная Церковь объявлялась вне закона. Новая организация рассматривалась как временная, и после уничтожения каноничной иерархии чекисты планировали взяться за обновленцев. Но не вышло…
Обновленчество заглохло весьма быстро, народ за новыми вождями не пошел, а большинство духовенства со временем вернулись в Церковь. И тогда власти решили сыграть на другом. Почти все активные верующие были людьми старой закалки, поэтому советский строй они воспринимали насторожено, а зачастую – даже враждебно. Духовенство в большинстве своем было солидарно с мирянами. Коммунисты же хотели, чтобы епископат стал более лояльно относиться к властям, показывая уважение и одобрение большевистской политики. По большому счету, в Кремле в лояльности священства не нуждались – его все равно планировалось уничтожить. Но вместе с тем, если часть клира объявит себя сторонниками нового режима, это отвернет от них радикально настроенную паству и внесет в Церковь раскол.
Когда епископ Петр освободился из-под ареста, план по сталкиванию лбами православного духовенства только разрабатывался, и главная ставка делалась все еще на обновленчество. Владыка, по-прежнему остававшийся правой рукой патриарха Тихона, с обновленцами разговаривал жестко – никакого компромисса, только покаяние. Этим он окончательно путал большевикам все карты, но ликвидировать непокорного архиерея спецслужбы пока не решались. Между тем, патриарх возвел Петра (Полянского) в чин митрополита и назначил его на древнюю Крутицкую кафедру. Обычно Крутицкие архиереи были вторыми лицами Церкви после патриарха. Такой же статус получил и владыка Петр.
В 1925 году, после смерти святителя Тихона, митрополиту пришлось лично возглавить Церковь. Согласно завещанию патриарха, местоблюстителем престола (исполняющим обязанности) должен был стать один из трех названных в документе митрополитов – либо Кирилл (Смирнов), либо Агафангел (Преображенский), либо Петр (Полянский). Поскольку два первых кандидата были под арестом, патриарший престол до законных выборов нового архипастыря должен был «блюсти» владыка Петр.
Новый управляющий делами Церкви повел себя весьма твердо. Он активно помогал сосланным священнослужителям и их семьям. Также было издано послание, в котором верующие призывались не поддаваться на провокации властей и обновленцев. Почуяв угрозу своему существованию, обновленцы созвали свой собор и заявили, что митрополит Крутицкий сотрудничает с зарубежными агентами и вынашивает планы по восстановлению монархии. На владыку начали тиснуть и со стороны спецслужб, и со стороны некоторых архиереев, которые предлагали местоблюстителю пойти на уступки властей. Но каждый раз пастырь отказывался это делать: «Власти не допустят никакого свободного собрания православных архиереев, не говоря уже о Поместном соборе», – заявлял митрополит, осознавая, что обещания большевиков – липовые. А поступиться нужно было многим – в своих требованиях коммунисты обозначили четыре пункта:
1. Церковь признает легитимность советской власти и призывает верующих к покорности
2. Клирики, неугодные власти, должны быть подвергнуты церковному суду
3. Епископы, мигрировавшие за границу, подлежат осуждению
4. Прямые контакты Церкви и правительства возможны только через спецслужбы.
Озвученные требования владыка отверг и планировал представить встречную петицию, в которой наставал на том, что:
1. Народ СССР должен обладать правом свободного выбора между религией и атеизмом
2. Священники должны быть уравнены в своих правах с другими гражданами страны
3. Церковь оставляет за собой право ходатайства за невинно осужденных клириков
4. Церковь получает легальные права и свободы на территории СССР.
Документ подан не был – митрополит не захотел передавать бумагу через вторые руки, но требовал встречи с правительством. Естественно, в этом ему отказали. Более того, как «безнадежного и непреклонного», его решили арестовать. И уничтожить. За владыкой приехали 9 декабря 1925 года. Как и ранее патриарх Тихон, священномученик Петр составил завещание, в котором назначил себе преемников. Поскольку двое из них были в неволе, местоблюстителем становился третий – митрополит Сергий (Страгородский).
В застенках Лубянки пожилого архиерея пытались склонить к лояльности – большевикам все-таки хотелось иметь марионеточную Церковь больше, чем продолжать с ней борьбу. Но на уговоры чекистов святитель отвечал: «Социальная революция строится на крови и братоубийстве, чего Церковь признать не может».
В тюрьме владыку использовали для еще одной манипуляции. Ее суть состояла в том, чтобы не допустить митрополита Сергия (Страгородского) в Москву, поскольку его лояльность властям была под подозрением. Зато лояльной была группа епископов во главе с Григорием (Яцковским). Им удалось обманом заполучить благословение на создание органа церковного управления. Благословение было дано с условием передать всю полноту власти митрополиту Сергию, когда он сможет прибыть в столицу. Священномученик Петр не знал, что его обманули, но это распоряжение внесло смуту в ряды верующих – параллельно некоторое время действовало две законные иерархии – Григорианская и Сергианская. Масла в огонь плеснули еще и тем, что из ссылки освободили владыку Агафангела, которого власть уверила, что он – законный местоблюститель (по завещанию патриарха Тихона, так оно и было). Таким образом, возникли не две, а три «законных» Церкви. Но замысел спецслужб удался не до конца – Сергию и Агафангелу хватило мудрости раскрыть планы властей и объединить свои усилия. Но местоблюстителем митрополит Сергий себя не объявлял вплоть до смерти владыки Петра.
Сам же митрополит Петр был властями отправлен в Тобольск, затем – в Свердловск, и в конечном итоге – в Верхнеуральск. Содержали его в тюрьмах, секретно, без права сношения с внешним миром. Постоянно предлагали отречься от звания местоблюстителя, сулили свободу в обмен на то, чтобы святитель стал осведомителем. От всех этих сделок мученик отказывался, он терпел до последнего, несмотря на с каждым днем таявшее здоровье. В письме, которое ему удалось передать на волю, писал: «Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть. Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне еще ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его. Болезни все сильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле. Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены».
В декабре 1936 года НКВД заявило о смерти священномученика Петра, но на самом деле ему продлили срок еще на три года. А 2 октября 1937 года тройкой НКВД по Челябинской области владыка был приговорен к расстрелу и 10 октября в 4 часа дня был расстрелян. Сейчас нет точных данных ни о месте расстрела, ни о месте захоронения этого мужественного предстоятеля Русской Православной Церкви.
село Сторожевое Коротоякского уезда Воронежской епархии
Челябинская область
Митрополи́т Пе́тр (в миру Пётр Фёдорович Поля́нский ; 28 июня , село Сторожевое , Коротоякский уезд, Воронежская губерния - 10 октября , Челябинская область) - епископ Православной Российской Церкви ; Патриарший Местоблюститель с 1925 года до кончины.
Биография
Родился в селе Сторожевое Коротоякского уезда Воронежской епархии в семье приходского священника.
Служба по духовному ведомству
- В -1887 годы - псаломщик при церкви села Девицы в Коротоякском уезде Воронежской епархии.
- С 1892 года - помощник инспектора Московскую духовную академию , преподавал Закон Божий в частном женском училище Сергиева Посада , был секретарём Общества спасения на водах.
- В 1895 году был церковным старостой у себя на родине, в селе Сторожевом Воронежской епархии. За особое усердие в благоукрашении приходского храма Богоявления он был удостоен архипастырской признательности.
- В 1896 году в течение недолгого времени преподавал греческий язык в Звенигородском духовном училище.
- В декабре 1896 года был назначен смотрителем Жировицкого духовного училища. Привёл училище, по отзыву ревизора Нечаева, в блестящее состояние. Участвовал в первой всероссийской переписи населения, исполнял обязанности члена-соревнователя Попечительства о народной трезвости, почётного мирового судьи Слонимского округа. За время службы был награждён орденами св. Станислава 3-й и 2-й степеней. В этот период познакомился с епископом Тихоном (Беллавиным), будущим Патриархом.
- С 1906 года - младший помощник правителя дел Учебного Комитета при Святейшем Синоде в Санкт-Петербурге ; впоследствии стал членом Учебного Комитета (сверхштатным, затем постоянно присутствующим), исполняя главным образом обязанности ревизора духовных учебных заведений. За время служения в Учебном Комитете обследовал состояние духовных семинарий, епархиальных женских училищ в Курской, Новгородской, Вологодской, Костромской, Минской и в ряде других епархий, побывал в Сибири , на Урале , в Закавказье . После каждой такой поездки им собственноручно составлялся подробный, обстоятельный отчет, в котором предлагались уместные меры по улучшению состояния обследованной школы. С 1916 года - действительный статский советник. Был награждён орденом св. Владимира.
- В 1918 году , после закрытия Учебного комитета, состоял в секретариате Поместного собора. Переехал в Москву .
Принятие сана и архипастырская деятельность
Работал главным бухгалтером в кооперативной артели «Богатырь». Жил в Москве, в доме своего брата, священника церкви Николы-на-Столпах Василия Полянского.
Патриарх Тихон предложил ему принять постриг, священство и епископство и стать его помощником в делах церковного управления в условиях репрессий большевиков против церкви. Предложение принял, сказав при этом своим родственникам: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то я буду предателем Церкви, но когда соглашусь, - я знаю, я подпишу сам себе смертный приговор». Был пострижен в монашество митрополитом Сергием (Страгородским). 8 октября 1920 года хиротонисан (Патриархом Тихоном) и другими архиереями во епископа Подольского, викария Московской Епархии. Сразу после хиротонии был арестован и сослан в Великий Устюг . Там он жил вначале у знакомого священника, потом в сторожке при городском соборе. В ссылке он имел возможность совершать Божественную литургию в сослужении великоустюжского духовенства.
Возвратившись в Москву, он стал ближайшим помощником Патриарха, был возведен в сан архиепископа (1923 год) потом митрополита (1924 год) Крутицкого и включен в состав Временного Патриаршего Синода. На совещании епископов, состоявшемся в Свято-Даниловом монастыре в конце сентября 1923 года высказывался против компромисса с обновленцами.
Патриарший местоблюститель
Жизнь в заключении
Мученическая кончина и канонизация
Ссылки
- Владислав Цыпин. Глава III. Русская Церковь во главе с Местоблюстителем Патриаршего престола митрополитом Петром
- Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви XX века
- Пётр (Полянский), св. на сайте Православие. База данных
Тропарь священномученику Петру: Божиим смотрением к святительскому служению /
святым Патриархом Тихоном призванный, /
стаду Христову явился еси /
страж неусыпный и защитник небоязненный, /
священномучениче Петре. /
Жестокая заточения и дальная изгнания, /
страдания и смерть от богоборцев претерпел еси. /
Венец мученический прияв, /
на Небеси ныне радуешися. /
Моли милостиваго Бога, /
да сохранит Церковь нашу от нестроений, /
единомыслие и мир людем Своим дарует /
и спасет души наша. Принятие сана и архипастырская деятельность
Работал главным бухгалтером в кооперативной артели «Богатырь». Жил в Москве, в доме своего брата, священника церкви Николы-на-Столпах Василия Полянского.
Патриарх Тихон предложил ему принять постриг, священство и епископство и стать его помощником в делах церковного управления в условиях репрессий большевиков против церкви. Предложение принял, сказав при этом своим родственникам: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то я буду предателем Церкви, но когда соглашусь, — я знаю, я подпишу сам себе смертный приговор». Был пострижен в монашество митрополитом Сергием (Страгородским). 8 октября 1920 года хиротонисан (патриархом Тихоном) и другими архиереями во епископа Подольского, викария Московской епархии. Сразу после хиротонии был арестован и сослан в Великий Устюг. Там он жил вначале у знакомого священника, потом в сторожке при городском соборе. В ссылке он имел возможность совершать Божественную литургию в сослужении великоустюжского духовенства.
Возвратившись в Москву, он стал ближайшим помощником патриарха, был возведён в сан архиепископа (1923 год) потом митрополита (1924 год) Крутицкого и включён в состав Временного Патриаршего Синода. На совещании епископов, состоявшемся в Свято-Даниловом монастыре в конце сентября 1923 года высказывался против компромисса с обновленцами.
Патриарший местоблюститель
Патриарх Тихон и митрополит Петр, епископ Феодор (Поздеевский)
25 декабря 1924 (7 января 1925) патриарх Тихон составил завещательно распоряжение («завещание»), в котором говорилось:
В случае нашей кончины наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, представляем временно Высокопреосв. Митрополиту Кириллу. В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосв. Митрополиту Агафангелу. Если же и сему Митрополиту не представится возможность осуществить это, то наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященнейшему Петру Митрополиту Крутицкому.
Патриарх Тихон скончался 25 марта (7 апреля) 1925 года. Поскольку митрополиты Кирилл и Агафангел тогда находились в ссылке, местоблюстительские обязанности по кончине патриарха Тихона немедленно взял на себя митрополит Петр; 9 апреля он направил председателю ВЦИК М. И. Калинину следующую записку:
Вступая в управление Православной Русской Церковью долгом почитаю, как гражданин СССР, препроводить Вам прилагаемую при сем копию акта от 7 января 1925 г., собственноручно написанного почившим первоиерархом Русской Православной Церкви Патриархом Тихоном, коим на случай его кончины Патриаршие права и обязанности переданы мне как Местоблюстителю Патриаршего места. Патриарший Местоблюститель Петр, митрополит Крутицкий.
В день погребения патриарха Тихона, 12 апреля (н. ст.) 1925 года, состоялось совещание собравшихся на его отпевание архипастырей; ознакомившись с текстом «Завещания», епископы постановили подчиниться воле почившего первосвятителя: поскольку митрополиты Кирилл и Агафангел находились в ссылке, обязанности патриаршего местоблюстителя возложены были на митрополита Крутицкого Петра, о чём было составлено заключение. В тот же день митрополит Петр, как патриарший местоблюститель, обратился к Церкви с посланием, включавшим в себя как текст «Завещания» покойного патриарха, так и заключение о его подлинности, подписанное присутствовавшими на его оглашении архипастырями:
<…> учитывая 1) — то обстоятельство, что почивший ПАТРИАРХ при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни Митроп. Кирилл, ни Митроп. Агафангел, не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязанностей, мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосв. Митрополит Петр не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего ПАТРИАРХА должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя.
Акт был подписан 58-ю епископами Российской Церкви.
В качестве местоблюстителя помогал многим заключенным и сосланным. Получая после службы пожертвованные деньги, обычно сразу отдавал их для пересылки в тюрьмы, лагеря и места ссылки. Он дал благословение приходским причтам жертвовать в пользу заключенных священнослужителей. Часто совершал Божественную литургию в московских приходских и монастырских церквах, в том числе в Свято-Даниловом монастыре.
Решительно выступил против любых договорённостей с обновленцами, которые в 1925 году провели свой 2-й собор, на который пригласили представителей «староцерковников». Обратился к архипастырям, пастырям и всем чадам церкви с посланием, в котором говорилось:
Должно твердо помнить, что по каноническим правилам Вселенской Церкви все <…> самочинно устраиваемые собрания, как и бывшее в 1923 году живоцерковное собрание, незаконны. Поэтому на них присутствовать православным христианам, а тем более выбирать от себя представителей на предстоящие собрания канонические правила воспрещают.
В результате абсолютное большинство клириков и паствы митрополита Петра отказались от компромисса с обновленцами. Представители обновленчества обвиняли его в сношениях с церковной и политической эмиграцией (в том числе в признании, совместно с патриархом Тихоном, великого князя Кирилла Владимировича «прямым и законным наследником престола»), в контрреволюционных настроениях и антиправительственной деятельности.
Отказался пойти на условия карательных органов (ГПУ), на которых те обещали нормализовать юридическое положение Церкви. Условия включали в себя издание послания, призывающего духовенство и верующих к лояльности относительно советской власти, устранение неугодных власти архиереев, осуждение заграничных епископов и контакт в деятельности с правительством в лице представителя ГПУ.
В ноябре — декабре 1925 года были арестованы епископы, принадлежащие к числу сторонников митрополита Петра. В начале декабря, зная о предстоящем аресте, писал:
Меня ожидают труды, суд людской, но не всегда милостивый. Не боюсь труда — его я любил и люблю, не страшусь и суда человеческого — неблагосклонность его испытали не в пример лучшие и достойнейшие личности. Опасаюсь одного: ошибок, опущений и невольных несправедливостей, — вот что пугает меня. Ответственность своего долга глубоко сознаю. Это потребно в каждом деле, но в нашем — пастырском — особенно.
9 декабря 1925 года по постановлению Комиссии по проведению Декрета об отделении Церкви от государства при ЦК ВКП(б) был арестован. По распоряжению местоблюстителя исполнение его обязанностей перешло к митрополиту Нижегородскому Сергию (Страгородскому) в ранге заместителя местоблюстителя. Позднее, не имея достоверной информации о происходивших событиях, делал противоречивые распоряжения о церковном управлении. При этом отказался поддержать инспирированную властями инициативу нескольких епископов о коллегиальном управлении церковью (так называемое «григорианство», григорьевский раскол — по имени его лидера, архиепископа Григория (Яцковского)), запретил в священнослужении его активных деятелей.
Жизнь в заключении
Во время следствия содержался во внутренней тюрьме на Лубянке, а также в Суздальском политизоляторе. На допросе 18 декабря 1925 года заявил, что церковь не может одобрить революцию:
Социальная революция строится на крови и братоубийстве, чего Церковь признать не может. Лишь война ещё может быть благословлена Церковью, поскольку в ней защищается отечество от иноплеменников и православная вера.
5 ноября 1926 года был приговорен к 3 годам ссылки. В декабре этапирован через пересыльные тюрьмы в Тобольск, в феврале 1927 года доставлен в село Абалак, где содержался в контролируемом обновленцами Абалакском монастыре. В начале апреля вновь арестован и доставлен в Тобольскую тюрьму. По постановлению ВЦИК выслан за Полярный круг, на берег Обской губы в поселок Хэ где был лишён медицинской помощи. 11 мая 1928 года постановлением Особого совещания ОГПУ срок ссылки был продлён на 2 года. В ЭТОТ ПЕРИОД ВРЕМЕНИ СОВЕТСКАЯ (ЖИДОВСКАЯ) ВЛАСТЬ СДЕЛАЛА СТАВКУ НА СКЛОННОГО К КОМПРОМИССАМ И ПРЕДАТЕЛЬСТВ У, МИТР. СЕРГИЯ (СТРАГОРОДСКОГО) И ПО ЕГО СОВЕТУ РЕШИЛА ДЕРЖАТЬ МИТР. ПЕТРА В ЗАКЛЮЧЕНИИ ПОЖИЗНЕННО, ПОКА НЕ УМРЕТ .
Негативно относился к компромиссам с большевиками, на которые пошёл митрополит Сергий. В декабре 1929 года направил ему письмо, в котором, в частности, говорилось:
Мне сообщают о тяжелых обстоятельствах, складывающихся для Церкви в связи с переходом границ доверенной Вам церковной власти. Очень скорблю, что Вы не потрудились посвятить меня в свои планы по управлению Церковью.
17 августа 1930 года вновь арестован. Содержался в тюрьмах Тобольска и Екатеринбурга. Отказался от снятия с себя звания патриаршего местоблюстителя, несмотря на угрозы продлить тюремное заключение.
В ноябре 1930 года против него было возбуждено уголовное дело по обвинению в том, что, находясь в ссылке, он «вёл среди окружающего населения пораженческую агитацию, говоря о близкой войне и падении сов. власти и необходимости борьбы с последней, а также пытался использовать Церковь для постановки борьбы с сов. властью». Виновным себя не признал. Находился в одиночном заключении без права передач и свиданий. В 1931 года отклонил предложение чекиста Тучкова дать подписку о сотрудничестве с органами в качестве осведомителя. После беседы с Тучковым был частично парализован, также был болен цингой и астмой. 23 июля 1931 года Особым совещанием ОГПУ приговорен к 5 годам лишения свободы в концлагере, однако был оставлен в тюрьме во внутреннем изоляторе. Верующие при этом пребывали в уверенности, что он продолжает жить в заполярной ссылке.
Тяжело страдал от болезней, просил оправить его в концлагерь:
Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть. Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне ещё ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его. … Болезни все сильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле. Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены.
В июле 1933 года ему были запрещены прогулки в общем дворе (даже ночью) — они были заменены на прогулке в маленьком сыром дворике, где воздух был наполнен испарениями отхожих мест. Несмотря на это, продолжал отказываться от сложения своих полномочий.
Был в качестве «секретного узника» (вместо имени он фигурировал под номером 114) переведён в Верхнеуральскую тюрьму. В июле 1936 года его заключение было в очередной раз продлено на 3 года.
В конце 1936 года в патриархию поступили ложные сведения о смерти патриаршего местоблюстителя, вследствие чего 27 декабря 1936 года митрополит Сергий НЕЗАКОННО принял на себя титул патриаршего местоблюстителя, отнюдь не по незнанию, ибо был хорошо информирован НКВД о своих конкурентах.
Мученическая кончина и канонизация
В 1937 году против него было возбуждено новое уголовное дело по следующему обвинению:
Отбывая заключение в Верхнеуральской тюрьме, проявляет себя непримиримым врагом Советского государства, клевещет на существующий государственный строй …, обвиняя в «гонении на Церковь», «ее деятелей». Клеветнически обвиняет органы НКВД в пристрастном к нему отношении, в результате чего якобы явилось его заключение, так как он не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя Патриаршего престола.
2 октября 1937 года тройкой НКВД по Челябинской области приговорён к расстрелу. 10 октября в 4 часа дня был расстрелян — по разным версиям в тюрьме НКВД в Магнитогорске или на станции Куйбас. Место погребения остаётся неизвестным. Священномученик митрополит Петр был канонизирован Русской православной Церковью Заграницей в сонме Новомучеников и исповедников Российских в 1981 г. (сравнить с вынужденной канонизацией МП большей частью сергианских "мучеников" в 2000 г. - после более чем 10 - летнего "как-бы падения" коммунизма в России)
Рекомендуем также
Заговоры шепотки на все случаи жизни Обращение к Велесу
Иная реальность Невероятное и необъяснимое читать
Истории про вампиров, а так же все, что связано с вампирами в повседневной жизни
Обереги для успешной работы и карьеры Оберег хорошо отношение на работе
Церковный суд в древней руси Церковный суд в синодальную эпоху
Как вернуть любовь: ритуалы, заговоры, молитвы
Loading...