Мир как воля и представление шопенгауэр. Артур шопенгауэр мир как воля и представление
Гносеология А.Шопенгауэра: мир как представление.
Его понимание знания и истины. Об объективном мире мы не можем иметь объективного знания. Истина об объекте не является знанием объекта. Истиной человек называет знание собственных представлений. Итак, человек познает не объективный мир, а собственные представления об объективном мире. То, что традиционно называлось знанием есть не что иное, как представление!
"Мир" имеет способность к самостоятельному существованию.
Между знанием и миром лежит представление, истиной об объекте является представление (об объекте). Шопенгауэр против системы И.Канта, поскольку Философ подменил онтологию (учение о бытии) гносеологией (учением о познании бытия). В полной противоположности Канту Шопенгауэр выставляет тезис о возможности познания свойств и отношений объекта без самого объекта. Материализм, с точки зрения Шопенгауэра, также далек от философской истины. Материализм есть естествознание, т.е. наука, поэтому предлагает какую угодно, но не философскую истину.
Истина философии - это истина об отношении человека к миру, это знание, которым человек измеряет окружающий мир и самого себя. Она объективна и объектна по содержанию, но субъекта по характеру. Шопенгауэр стремиться найти закон непосредственной связи субъекта и объекта.
Если в представлении, по Шопенгауэру, субъект и объект связаны непосредственно (в чем состоит философская истина), но противостоят друг другу, то необходимо выйти за границы самих представлений (за границу философской истины). У Шопенгауэра появляется потребность построить учение о бытии.
Онтология и антропология А.Шопенгауэра: мир как воля.
Абсолютным первоначалом бытия является мировая воля.Воля универсальна: силы физические, химические силы, органическая жизнь. Воля - главная сила мира,- утверждает Шопенгауэр. Воля как воля к мощи (жизни), как воля к власти (в борьбе за выживание) - правит миром, воля, но никак не разум. Если бы в основании мира лежал Разум, откуда взяться борьбе. Миром правит слепая воля,- такова исходная установка и неутешительный вывод А.Шопенгауэра. Воля находится в состоянии постоянного внутреннего борения, происходит её “раздвоение с самой собой”.
Мир и человек есть формы объективации воли. В мире и в человеке воля проявляется. Деятельность рассудка и разума, составляет апостериорное знание, т.е. знание о формах объективации (проявления) воли.Воля является той "изначальной силой", которая существует всегда как нерастворимый осадок, как такое явления, которое не может в дальнейшем быть сведено ни к какой форме, не может быть редуцировано к какому-либо содержанию. Сущностью тела поэтому является воля, воля и есть априорное знание тела. В отличие от всей новоевропейской традиции становление природы рассматривается как бесцельная (не имеющая цели в себе) бесконечная и беспрерывная борьба воли с самой собой.
16.В середине XIX века разгорелась борьба между славянофилами и западниками по кардинальным вопросам философии. Особенно большие расхождения были по проблеме исторической роли и исторических судеб России.
Славянофилы: И.В. Киреевский, А.С. Хомяков и др.
Славянофилы стремились выработать христианское миропонимание, опираясь на Восточных Отцов Церкви и на православие, в той особенно его форме, как оно выработано русским народом. Они высоко ценили своеобразие русской культуры и настаивали на том, что развитие русской жизни шло, и должно в будущем идти. Своими особыми путями, иными, чем развивалась Западная Европа.
Славянофилы действительно противопоставляли Восток Западу, остава- 46 ясь в своих философских, религиозных историко-философских воззрениях на русской почве. Но противопоставление Западу проявлялось у них не в огульном отрицании его достижений, не в замшелом национализме. Напротив, славянофилы признавали и высоко ценили достоинства западноевропейской культуры, философии, духовной жизни в целом. Они творчески восприняли философию Шеллинга, Гегеля, стремились использовать их идеи.
Славянофилы отрицали и не воспринимали негативные стороны западной цивилизации: социальные антагонизмы, крайний индивидуализм и меркантильность, излишнюю рациональность и т.п. Истинное противостояние славянофильства Западу заключалось в различном подходе к пониманию основ, «начал» русской и западноевропейской жизни. Славянофилы исходили из убеждения, что русский народ должен обладать самобытными духовными ценностями, а не воспринимать огульно и пассивно духовную продукцию Запада. И это мнение сохраняет свою актуальность и поныне.
К западникам относятся: П.Л. Чаадаев, А.Л. Герцен и др.
Западники наоборот думают, что Россия должна учиться у Запада и пройти тот же путь развития, которым шла и идет Западная Европа. Они хотят, чтобы Россия усваивала европейскую науку и светское просвещение. Основная идея западников заключается в признании европейской культуры последним словом мировой цивилизации, необходимости полного культурного воссоединения с Западом, использования опыта его развития для процветания России.
Славянофилы против Петра 1.
Славянофилы, как и западники, выступали за освобождение крестьян. Славянофилы первыми обратили внимание на сохранение у славянских народов общинного землевладения. В крестьянской общине они видели проявление соборности, коллективных начал славянского быта, преграду против частной собственности. При отмене крепостного права славянофилы предлагали наделить крестьян землей, сохранив общину как залог "тишины внутренней и безопасности правительства".
Артур Шопенгауэр
Мир как воля и представление
Ob nicht Natur zulezt sich doch ergründe?
[И не раскроется ли, наконец, природа?]
Предисловие к первому изданию
Я хочу объяснить здесь, как следует читать эту книгу, для того чтобы она была возможно лучше понята. То, что она должна сообщить, заключается в одной единственной мысли. И тем не менее, несмотря на все свои усилия, я не мог найти для ее изложения более короткого пути, чем вся эта книга.
Я считаю эту мысль тем, что очень долго было предметом исканий под именем философии, что именно поэтому людьми исторически образованными было признано столь же невозможно найти, как и философский камень, хотя уже Плиний сказал им: «Сколь многое считают невозможным, пока оно не осуществится» (Hist. nat. 7, 1).
Смотря по тому, с какой из различных сторон рассматривать эту единую мысль, она оказывается и тем, что назвали метафизикой, и тем, что назвали этикой, и тем, что назвали эстетикой. И, конечно, она должна «быть всем этим», если только она действительно есть то, за что я ее выдаю.
Система мыслей должна постоянно иметь связь архитектоническую, т. е. такую, где одна часть всегда поддерживает другую, но не поддерживается ею, где краеугольный камень поддерживает, наконец, все части, сам не поддерживаемый ими, и где вершина поддерживается сама, не поддерживая ничего. Наоборот, одна-единственная мысль , как бы ни был значителен ее объем, должна сохранить совершенное единство. Если тем не менее в целях передачи она допускает разделение на части, то связь этих частей все-таки должна быть органической, т. е. такой, где каждая часть настолько же поддерживает целое, насколько она сама поддерживается им, где ни одна не первая и не последняя, где вся мысль от каждой части выигрывает в ясности и даже самая малая часть не может быть вполне понята, если заранее не понято целое. Между тем книга должна иметь первую и последнюю строку, и потому в этом отношении она всегда остается очень непохожей на организм, как бы ни походило на него ее содержание: между формой и материей здесь, таким образом, будет противоречие.
Отсюда ясно, что при таких условиях для проникновения в изложенную мысль нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза , и притом в первый раз с большим терпением, которое можно почерпнуть только из благосклонного доверия, что начало почти так же предполагает конец, как конец - начало, и каждая предыдущая часть почти так же предполагает последующую, как последующая - первую. Я говорю «почти», ибо вполне так дело не обстоит, но честно и добросовестно сделано все возможное для того, чтобы сначала изложить то, что менее всего объясняется лишь из последующего, как и вообще сделано все, что может способствовать предельной отчетливости и внятности. До известной степени это могло бы и удаться, если бы читатель во время чтения думал только о сказанном в каждом отдельном месте, а не думал (что очень естественно) и о возможных оттуда выводах, благодаря чему, кроме множества действительно существующих противоречий мнениям современности и, вероятно, самого читателя, приходят еще много других, предвзятых и воображаемых. В результате возникает страстное неодобрение там, где пока есть только неверное понимание, тем менее признаваемое, однако, в качестве такового, что обретенная с трудом ясность слога и точность выражения, хотя и не оставляют сомнений в непосредственном смысле сказанного, но не могут одновременно обозначить и его отношений ко всему остальному. Поэтому, как я уже сказал, первое чтение требует терпения, почерпнутого из доверия к тому, что во второй раз многое или все покажется совершенно в ином свете. Кроме того, серьезная забота о полной и даже легкой понятности при очень трудном предмете должна служить извинением, если кое-где встретится повторение. Уже самый строй целого - органический, а не похожий на звенья цепи - заставлял иной раз касаться одного и того же места дважды. Именно этот строй, а также очень тесная взаимосвязь всех частей не позволили мне провести столь ценимое мною разделение на главы и параграфы и принудили меня ограничиться четырьмя главными разделами - как бы четырьмя точками зрения на одну мысль. Однако в каждой из этих четырех книг надо особенно остерегаться, чтобы из-за обсуждаемых по необходимости деталей не потерять из виду главной мысли, к которой они принадлежат, и последовательного хода всего изложения. Вот первое и, подобно следующим, неизбежное требование, предъявляемое неблагосклонному читателю (неблагосклонному к философу, потому что читатель сам - философ).
Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат». Без знакомства с этим введением и пропедевтикой решительно невозможно правильно понять настоящее сочинение, и содержание названного трактата настолько предполагается здесь повсюду, как если бы он находился в самой книге. Впрочем, если бы он не появился раньше ее на несколько лет, он не открывал бы моего главного произведения в качестве вступления, а был бы органически введен в его первую книгу, которая теперь, поскольку в ней отсутствует сказанное в трактате, являет известное несовершенство уже этим пробелом и постоянно должна восполнять его ссылками на упомянутый трактат. Однако списывать у самого себя или кропотливо пересказывать еще раз уже высказанное однажды мне было бы столь противно, что я предпочел этот путь, несмотря даже на то, что теперь я мог бы лучше изложить содержание своего раннего трактата и очистить его от некоторых понятий, вытекающих из моего тогдашнего чрезмерного увлечения кантовской философией, - каковы, например, категории, внешнее и внутреннее чувство и т. д. Впрочем, и там эти понятия находятся еще только потому, что я до тех пор, собственно, никогда не погружался глубоко в работу над ними. Поэтому они играют побочную роль и совсем не касаются главного предмета, так что исправление таких мест в упомянутом трактате совершится в мыслях читателя само собой благодаря знакомству с «Миром как волей и представлением». Но только в том случае, если из моего трактата «О четверояком корне» будет вполне понятно, что такое закон основания и что он означает, на что распространяется и на что не распространяется его сила; если будет понято, что этот закон не существует прежде всех вещей и что весь мир не является лишь вследствие и в силу него, словно его королларий, и что, наоборот, закон основания не более, чем форма, в которой всюду узнается постоянно обусловленный субъектом объект, какого бы рода он ни был, поскольку субъект служит познающим индивидом, - только в этом случае можно будет приступить к впервые испробованному здесь методу философствования, совершенно отличному от всех существовавших доселе.
11. «Мир как воля и представление» (Шопенгауэр).
Мир явлений для Шопенгауэра – это лишь представляемый мир и он вводит нас в заблуждение, если мы его принимаем за сущность. Познать сущность мира или "вещь в себе" посредством науки или научных методов невозможно. Более того, внутреннюю сущность мира надо искать в стороне, совершенно отличной от представления. Объективному, рациональному познанию он противопоставляет интуитивное познание. Метафизическое познание сущности мира может быть обретено не посредством мышления, а лишь путем непосредственного постижения сущности вещей.Сознание (познание) предполагает познающего и познаваемое. Задача, следовательно, заключается в том, чтобы усмотреть в самосознании нечто, что не предстает перед нами в качестве познающего субъекта и что, по сути, находится в основе всякого представления и явления. И Шопенгауэр усматривает, что это есть хотение или воля. Из этой интуиции Шопенгауэр и выводит, что метафизическое исследование должно считать волю той всеобщей "вещью в себе", которая лежит в основе всего без исключения. "Кроме представления и воли, мы не знаем и не можем более помыслить ничего.»Все силы и влечения, представленные в явлениях, таким образом, есть лишь обнаружения единой и бесконечной воли, которую внутренняя интуиция позволяет нам постичь, как нашу сущность. При этом только бессознательную волю следует отождествлять с силой и влечением. Таким образом, Шопенгауэр отделяет волю от сознания (познания). Воля первична, независима от познания, а познание (сознание) вторично и зависимо от воли. Сознание (разум, познание) лишь средство для воли. Мир как представление, с которым имеет дело познание, и мир как воля разнородны и несоизмеримы. Мир как воля есть мир в себе. Воля – это та искомая метафизическая сущность и она становится у Шопенгауэра творческой мировой силой, порождающей мир.Воля как "вещь в себе", направлена исключительно на саму себя, почему она и является абсолютно неразумной волей. Сознание со всеми его разумными формами есть лишь явление. Вследствие этого учение Шопенгауэра и можно определить через понятие иррационализм.Натурфилософия Шопенгауэра показывает три главные ступени "объективации" воли: механическая причина, органическое раздражение и мотив, сознательно определяющий действия. Таким образом, природа представляет собой последовательный ряд ступеней обнаружения воли, в котором обнаруживается постепенный переход от чисто внешней к внутренней форме причинности. Весь процесс в природе сводится к тому, что воля из бессознательной превращается в сознательную форму явлений. Множество вещей в природе, в том числе и индивиды, есть лишь проявления воли. Эта множественность вещей, как и множественность субъектов, обладающих сознанием, обусловлена лишь представлением. Ведь множественность единичного предполагается пространством и временем, которые есть лишь функции представления и не присущи вещам в себе. И хотя мировая воля всюду является во множестве, это множество не касается ее, как "вещи в себе", самой по себе, но относится только к явлениям.
Шопенгауэр однозначно выступает противником свободы воли, заявляя, что воля на ее сознательной ступени действует согласно принципу мотивации. Воля не подчиняется разуму, но имеет свою собственную необходимость.Характер лежит в основе всех актов, вызываемых мотивацией, причем, он действует так же, как и силы природы. Именно характер придает необходимость человеческой воле, лишая ее свободы. Каждый действует сообразно тому, каков его характер.
То к чему только и стремится воля – это воля к жизни. Неудержимое, непрестанное стремление к благу, к наслаждениям, к радости, неустанная погоня за счастьем – это воля к жизни. Таким образом, воля к жизни с необходимостью влечет за собой эгоизм, который и служит, как правило, источником всех поступков человека. Эгоизм глубоко коренится в индивидуальных свойствах отдельных личностей.Если неудовлетворенность, лишение неустранимы, то страдание усугубляется. А если они преодолены, то воля неизбежно порождает все новые и новые желания, а тем самым новые лишения и нескончаемую неудовлетворенность. Хотеть и стремиться составляют само существо воли, в силу чего вся жизнь человека становится "несносным бременем". Таким образом, хотение, желание наслаждений жизни, владеющее человеком, становится источником его страданий. Чем сильнее воля, тем сильнее страдание. Именно потому, что наша жизнь насыщена волей к жизни, она полна страданий, она есть страдание. Мир – юдоль скорби и страдания – таков лейтмотив всей философии Шопенгауэра.Путем резигнации человек, по мнению Шопенгауэра, достигает истинного спокойствия и полного безжелания. Любой мотив теперь сменяется квиетивом, отрешением от всякого желания. А это дается нелегко, путем неустанной борьбы с вожделениями. Кроме того, если эгоизм и добродетель никогда не подадут друг другу руки, то квиетив, раскрепощая нас, освобождая от эгоизма, выступает родным братом добродетели. И, по сути, здесь у Шопенгауэра осуществляется переход от жизнеутверждения к жизнеотрицанию. Подавляя волю к жизни, этика Шопенгауэра утверждает аскетизм и самоотречение.
12. Основные положения экзистенциалистской концепции бытия.В философии экзистенциализма яркое выражение находят противонаучные тенденции. Экзистенциализм стремится выделить внутреннее состояние человеческого существования, которое не дается измеряющей и вычисляющей науке.
Единственно адекватное и самое глубокое знание человека – осознание своей смертности и несовершенства, причем таким знанием обладает каждый, даже самый непросвещенный человек. Большинство представителей экзистенциализма не предлагают человеку никакой потусторонней перспективы и полагают, что человек не должен убегать от осознания своей смертности. Ведь лишь в одном никто не может заменить другого – в смерти. Смерть – это единственный индивидуальный поступок.Хайдеггер. Экзистировать значит выходить за пределы своего упорядоченного сознания, эмпирического повседневного кругозора. Если человеку удается ощутить то единое, что проявляется в его потоке настроений и переживаний, то он придет к осознанию своей фундаментальной настроенности. Это и есть человек как он есть, а не то, что он думает о себе или думают о нем другие. Экзистенция – это судьба-призвание, которой человек должен следовать. Человек отличается от всех видов сущего и от животного в частности. Животное всегда есть то, что оно есть. А человеку доступна экзистенция, он есть всегда нечто большее, чем он есть в данный момент, его бытие проектирует само себя. Если человеку не открывается его экзистенция, он начинает усиленные поиски и часто находит опору в стандартном анонимном конформном безличном общественном сознании, которое Хайдеггер обозначает словом “Ман”. Человек как «Дазайн» (вот бытие или здесь бытие) всегда находит и осознает себя в мире. Если в большинстве повседневных взаимосвязей с другими человек может быть легко заменен любым другим Дазайн, то подлинным в таком бытии оказывается «Любой». Любой является общей основой для всех Дазайн, общим единым Некто. В существовании Дазайн на уровне Любого выделяются три черты: изолированность, усредненность и одинаковость. В мире с Любым Дазайн не может прийти к самому себе. Такое существование Хайдеггер считает неаутентичным, т.е. неподлинным. Подлинным бытием является лишь индивидуальное бытие Дазайн. Чтобы его обрести, прийти к самому себе, надо затратить немалые усилия. Ясперс. Экзистенция не может быть познана и определена, но лишь выявлена в ходе экзистенциального “прояснения”. Экзистенция – это свобода. А свобода и все, что с ней связано – всегда нечто непознаваемое, непредметное и ускользающее от всякой исследовательской деятельности. Человеку, желающему утвердиться в своей судьбе, не утратить себя, своих сил явно недостаточно, поэтому ему необходима поддержка Бога или трансценденции. Экзистенция просто выводит нас к трансценденции и здесь не может быть никаких научных доказательств или опровержений, ибо “доказанный Бог уже не Бог”. Наше бытие во времени есть не что иное, как встреча экзистенции и трансценденции. Свобода – это дар из трансценденции или из Бога. Хайдеггер и Ясперс подчеркивают, что человек всегда и непременно включен в мировую историю. Он заброшен в ситуацию, не будучи в состоянии вырваться из своей современности. Человек заброшен в историю, но не определяется историческими обстоятельствами, хотя и зависит от них. Сартр и Камю. Человек творит себя сам, а не является познающим субъектом или акт мышления. Существование, а не мышление, есть то основное, что определяет человека. Единственно подлинной реальностью является переживаемая реальность, а не познаваемая. Человек не может выйти за пределы человеческой субъективности. Достоверно лишь то, что переживает отдельный индивид. Бытие человека постоянно ускользает от него, ибо человек – всегда проект самого себя, это существо, проецирующее себя в будущее. Более того, само “я” оказывается для человека неуловимым. Существование – это переход от возможности к действительности, т.е. становление. Существование предшествует сущности и, значит, сущность подчинена существованию. Это означает, что человек не детерминирован своей сущностью, ибо она лишь возможность, становящаяся действительностью в процессе существования. И т.к. человек проявляет себя лишь после того, как начинает существовать, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Сартр утверждает два начала: “бытия-в-себе” и “бытия-для-себя”. “Бытие-в-себе” – это независимый от человеческой реальности мир, он непроницаем для самого себя и идентичен самому себе, т.е. он есть то, что он есть и не может быть ничем иным. “Бытие-для-себя” является творческим, активным, образующим началом (сознанием). Сущность “бытия-для-себя” заключается в том, что оно постоянно само себя создает, непрерывно себя утверждая и отрицая. Противостояние “бытия-в-себе” и “бытия-для-себя” порождает столкновение сознания с миром и порождает отчуждение. Мир – это нечто чуждое и враждебное, в этом мире человек совершенно одинок, он заброшен в этот мир и заброшен в этом мире. Абсурдно все, ибо единственное, что можно сказать о мире – это то, что он неразумен. Отчуждение непреодолимо, абсурд несокрушим. Каков же выход? Бунт, заявляет Камю, но бунт метафизический. “Метафизический бунт – это восстание человека против своего удела и против всего мироздания. Но в этом бунте нет никакой позитивной программы и никакого намека на возможность изменить что-либо. Возможен и другой выход из абсурда – это самоубийство, но Камю отвергает его. Самоубийство лишено смысла, ибо оно не в силах преодолеть абсурд, а жизнь все же стоит того, чтобы быть прожитой, заявляет Камю.
Исходные идеи учения Шопенгауэра фиксируются названием его главной книги: мир как волями представление. Шопенгауэр пишет: "Мир есть мое представление: вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлексивно-абстрактного сознания, и если он действительно это делает, то у него зарождается философский взгляд на вещи. Для него становится тогда ясным и несомненным, что он не знает ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю; что окружающий мир существует лишь как представление, т.е. исключительно по отношению к другому, представляющему, каковым является сам человек... Итак, нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающейся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т.е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением... Все, что принадлежит и может принадлежать миру, неизбежно отмечено печатью этой обусловленности субъектом и существует только для субъекта. Мир есть представление". И тут же добавляет: "Новизной эта истина не отличается". В самом деле, изображение мира как данного через мое сознание (здесь: представление), имеет глубокие корни в предшествующей философии нового времени, так или иначе укладывающейся в русло трансцендентализма.
От Декарта через Канта и Беркли тянется традиция, в соответствии с которой при исследовании человеческого познания мир толкуется как являющийся нам через наши представления. Концепция Шопенгауэра четко и однозначно перемещает такие идеи- в центр философии. Согласно Шопенгауэру, Кант сделал неверные дуалистические выводы из энергично введенного и хорошо доказанного им трансценденталистского тезиса. Между тем требуется лишь последовательное продвижение по пути трансцендентального познавательного и жизненного опыта. Исходный трансценденталистскый тезис определяет как теоретико-познавательную, так и смысложизненную позицию Шопенгауэра. Шопенгауэр подчеркивает, что тезис о мире как моем представлении и о его данности через мое переживание, который с таким трудом и посредством сложных интеллектуальных выкладок обретает европейская философия, в восточных системах мудрости, например в Ведах, дан как простая, изначальная позиция. Европейскому же духу еще следует научиться такой простоте и изначальности жизненно верных философских предпосылок и подходов.
Сложнее обстоит дело с истолкование мира как воли. Здесь полемика против классического подхода вступает в решающую стадию. Классическую философию никак нельзя было упрекнуть в недооценке проблемы воли. Вопрос о воле, ее отношении к разуму и ее свободе считал себя обязанным ставить и так или иначе решать почти каждый крупный философ, начиная со стародавних времен. Однако Шопенгауэр утверждал, что история философии вообще - история новоевропейской философии в частности и в особенности - все же не смогла воздать должное категории воли.
Отталкиваясь от кантовской идеи о примате практического разума, важнейшим компонентом которой и была свободная, "автономная" воля, Шопенгауэр стал отстаивать примат воли над разумом, т. е. начал двигаться скорее в антикантовском, антиклассическом направлении.
На этом пути Шопенгауэр развил немало интересных и здравых идей о специфике волютивных (связанных с волей) и эмотивных (связанных с эмоциями) сторон человеческого духа, их роли в жизни людей. Например, он критиковал классический рационализм за противоречащее реальной жизни превращение воли в простой придаток разума. На деле же, рассуждал А. Шопенгауэр, воля, т. е. мотивы, желания, побуждения к действию и сами процессы совершения его, устремления человека специфичны, относительно самостоятельны и в значительной степени определяют направленность, результаты разумного познания. Правильно подчеркивая специфику, значимость воли и эмоций человека, Шопенгауэр, однако, использовал свои изыскания для того, чтобы существенно скорректировать идеи классической философии относительно разума. "Разум" классической философии он объявил всего лишь фикцией. Традиционный рационализм в целом был отвергнут им как придуманная профессорами и ставшая им необходимой басня о непосредственно и абсолютно познающем, созерцающем или воспринимающем разуме. На место разума и должна быть, по Шопенгауэру, поставлена воля. Но чтобы воля могла "померяться силами" с "всемогущим" разумом, каким его сделали философы-классики, Шопенгауэр, во-первых, представил волю независимой от контроля разума, превратил ее в "абсолютно свободное хотение", которое якобы не имеет ни причин, ни оснований. Во-вторых, воля была им как бы опрокинута на мир, вселенную: Шопенгауэр объявил, что человеческая воля родственна "неисповедимым силам" вселенной, неким ее "волевым порывам". Итак, воля была превращена в первоначало и абсолют, в онтологический, гносеологический и этический принцип, что и означает: мир в изображении Шопенгауэра стал "волей и представлением". Идеализм рационализма, "мифология разума" классической философии уступили место идеалистической "мифологии воли". Эта тенденция затем нашла продолжение в философии Ницше.
В философии Шопенгауэра нас подстерегает еще один неожиданный парадокс. Если мир есть и представление, и воля, то логично предположить согласованность этих двух аспектов в шопенгауэровском учении. Между тем дело обстоит иначе. Тезис о мире как воле Шопенгауэр мыслит обосновать, сначала показав всю шаткость, антиномичность утверждения о мире как представлении. (Здесь Шопенгауэр, кстати, готов был использовать термин "антиномия", хотя к кантовскому учению об антиномиях относился критически.)
Мир как представление, рассуждает Шопенгауэр, как бы рассекается на две части, что служит источником многих противоречий и раздоров в классической философии. На одной стороне - представления об объектах с их пространственно-временными формами; на другой - представления о субъекте. Обе "половинки", ограничивая друг друга и конкурируя друг с другом, тем не менее уживаются в каждом отдельном человеческом существе. Открытие и исследование этой двойственности Шопенгауэр считал главной теоретической заслугой Канта. Не менее важным достижением Канта объявляется то, что он открыл раздвоенность мира созерцаний и мира понятий. Но Канту не удалось, настаивает Шопенгауэр, по-настоящему почувствовать, какая драма связана для человека с превращением мира в мое представление, превращением, однако, неминуемым, неизбежным. Хотя Кант и кантианцы всячески пытались избавиться от (вытекающего из трансцендентализма представлений) превращения мира в сновидения и иллюзию, их решения не были правильными. Кант то и дело возвращался к материализму, а последний, согласно Шопенгауэру, просто "нелеп" для тех, кто уже встал на путь трансцендентализма. (Правда, Шопенгауэр признавал определенные преимущества материализма, который предоставляет естествознанию удобную, хотя и неверную позицию, когда пространство и время объявляются действительными сущностями.) Кант не понял, заявляет Шопенгауэр, что не вымышленные антиномии, а одна главная и реальная антиномия сковывает все человеческое познание, как, впрочем, и бытие человека в мире. В чем суть этой изначальной антиномии? С одной стороны, бытие мира оказывается зависимым от первого познающего существа, каким бы несовершенным оно ни было. С другой стороны, это первое существо само зависит от целой цепи событий в мире, предшествующих его жизни. Значит, уже над первым представлением, с которого и начинается бытие мира, тяготеет коренное и притом неразрешимое противоречие. Оно неразрешимо ни для эмпиризма, ставящего во главу угла представление, ни для рационализма, опирающегося на лишенный наглядности мир абстрактных понятий. Антиномия вела бы к настоящей утрате мира, когда бы на помощь не пришло "слово-разгадка". Это слово - воля. Шопенгауэр собирает в истории философии (опираясь на Августина, Спинозу и др.) все утверждения или оговорки, где природе приписывается сходное с волей "устремление". Он опирается и на высказывания естествоиспытателей, которые, подобно Эйлеру, предполагали "склонность и стремление" существующими в самой природе.
В "жизненных силах" природы Шопенгауэр усматривает "низшую ступень объективации воли", тогда как "непосредственные проявления воли" в живых существах он представляет в виде своеобразной лестницы всеобщего развития волевых начал и импульсов, увенчиваемых высшей, т.е. человеческой волей с ее объективациями. "То, что является в облаках, ручье и кристалле, это - слабый отзвук воли, котора полнее выступает в растении, еще полнее в животном и наиболее полно в человеке", - пишет Шопенгауэр в "Мире как воле и представлении". В мире, согласно Шопенгауэру, "объективируется" не только воля, но и "соперничество", которое можно наблюдать и в мире животных, и в неживой природе. "Высшее", которое возникает из "низших" проявлений природы, поглощает собою все низшие ступени и в то же время "объективирует" их "стремления". При этом Шопенгауэр предостерегает против подмены пустыми ссылками на волю конкретных причинных исследований вполне определенных явлений природы и человеческой жизни. Воля, "разлитая" в природе и культуре, нужна философу больше, чем естествоиспытателю. Однако Шопенгауэр предсказывает, что и естествознание будет то и дело изобретать свои способы "оживления", одухотворения природы. Несмотря на передержки волюнтаризма эта тенденция философии Шопенгауэра весьма актуальна. У Шопенгауэра сегодня есть немало последователей среди тех, кто стремится установить новые -"доверительные", "родственные" - отношения человека и природы. Именно за такие отношения ратовал и их всегда философски обосновывал Шопенгауэр. В его рукописном наследии есть такая запись: "Когда я вижу гору, то я и есть не что иное, как эта гора, это небо, эти лучи: объект выступает, является, в его чистом схватывании, в бесконечной красоте". Так рождается шопенгауэровская "метафизика природы", где понятие воли соседствует, перекликается с понятием красоты.
Просмотров: 4769Категория: Словари и энциклопедии » Философия » История философии: Запад-Россия-Восток (книга третья. Философия XIX - XX в.)
Рекомендуем также
Заговоры шепотки на все случаи жизни Обращение к Велесу
Иная реальность Невероятное и необъяснимое читать
Истории про вампиров, а так же все, что связано с вампирами в повседневной жизни
Обереги для успешной работы и карьеры Оберег хорошо отношение на работе
Церковный суд в древней руси Церковный суд в синодальную эпоху
Как вернуть любовь: ритуалы, заговоры, молитвы
Loading...