А́за Алибе́ковна Та́хо-Го́ди (род. 26 октября 1922 года, Махачкала) - советский и российский филолог-классик, переводчик. Доктор филологических наук (1959), профессор (1965), заслуженный профессор МГУ (1992).
Научные интересы связаны с античной литературой в её эстетическом и философском аспекте, с терминологическими исследованиями; изучением жанров и стилей, античной риторики, греческой мифологии, рецепции античности в русской литературе, типологии античной культуры.
Отец - Алибек Алибекович Тахо-Годи (1892-1937), был репрессирован и расстрелян, впоследствии реабилитирован; мать - Нина Петровна Тахо-Годи (урождённая Семёнова, 1894-1982), отбывала срок в лагерях в Мордовии. Брат Хаджи-Мурат (1919-2002) - криминалист, заслуженный юрист России; сестра Муминат (1931 г. р.) - специалист по французской литературе, профессор Северо-Осетинского госуниверситета.
В 1929 году семья переехала из Дагестана в Москву, где поселилась на 3-й Звенигородской, д. № 5. Аза начала интересоваться филологией с детских лет.
После окончания школы, как дочь репрессированного, не могла поступить в вуз, однако была принята в Московский индустриально-педагогический институт имени Карла Либкнехта, в 1943 году слитый с Московским государственным педагогическим институтом им. В. И. Ленина, филологический факультет которого окончила в 1944 году, после чего поступила там же в аспирантуру по отделению классической филологии, где сперва училась у профессора Н. Ф. Дератани и окончила её в 1947 году.
В аспирантуре Тахо-Годи училась греческому у профессора А. Ф. Лосева (1893-1988), стала его ученицей и близким другом семьи Лосевых - Алексея Фёдоровича и его супруги, после смерти которой в 1954 году, впоследствии, спутницей жизни и хранительницей его наследия.
В 1949 году в Московском университете А. А. Тахо-Годи, уволенная из МГПИ как дочь «врага народа», защитила кандидатскую диссертацию «Поэтические тропы Гомера и их социальный смысл». До этого некоторое время преподавала на отделении классической филологии Киевского университета в 1948-49 гг.
В 1949-1958 гг. преподавала античную литературу, латинский и греческий языки студентам и аспирантам в Московском областном педагогическом институте им. Н. К. Крупской, доцент.
В 1950-е годы была приглашена для работы на кафедру классической филологии филологического факультета МГУ, где работала с 1958 года и на следующий год защитила в Институте мировой литературы докторскую диссертацию "Античность и русские революционные демократы в связи с предшествующей им лит.-эстетической традицией". По совместительству в 1957-1987 гг. читала курс античной литературы в Литературном институте Союза писателей СССР.
С 1962 по 1996 годы заведовала кафедрой классической филологии МГУ. С 1977 г. председатель спецсовета по защите диссертаций (классическая филология) на филологическом факультете МГУ.
Член редакционной коллегии серии книг «Библиотека античной литературы», выпущенной издательством «Художественная литература». С 1997 г. член ПЕН-клуба.
Как председатель культурно-просветительского общества «Лосевские беседы» инициировала создание в Москве на старом Арбате в доме, где жил А. Ф. Лосев, Библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А. Ф. Лосева», где хранится книжное собрание А. Ф. Лосева и существует мемориальная экспозиция в его честь.
Заслуженный деятель науки РФ (1998), заслуженный деятель науки Республики Дагестан (2012). Отмечена Серебряной медалью Института философии РАН «За вклад в развитие философии» (2011). В 2015 году награждена Почётной грамотой Президента Российской Федерации.

Здравствуйте, дорогая Аза Алибековна!

Пишет Вам Нина Большухина. Та, статью которой о лирике Фета одобрил Алексей Федорович в 1978 году, и которая поступила по его и Вашей, Аза Алибековна, рекомендации в заочную аспирантуру ИМЛИ и защитилась. Я редко обращалась к Вам, Аза Алибековна. Жизнь складывалась так трудно, что все мои «страдания», о которых я писала Вам в своих «воспоминаниях» в 1994 году, и на которые Вы мне так тепло и сочувственно ответили и прислали книгу Алексея Федоровича на память, кажутся мне сейчас прекрасной сказкой. Вы и раньше дарили мне книги Алексея Федоровича, приглашали на конференции, а я была только на конференции, посвященной 90-летию Алексея Федоровича и на «Лосевских чтениях» в 1991 году с докладом «Жизненный подвиг св. Димитрия Ростовского в свете концепции А.Ф. Лосева: религия как жизнь».

Позднее я посылала Вам мои статьи в сборниках ИМЛИ. Вы прочитали и написали мне письмо, очень чутко и верно оценивая их!

Дорогая Аза Алибековна, я всегда восхищалась Вами: Вы не просто большой ученый, остающийся на самых передовых рубежах науки, и не только очень хороший, порядочный человек в самом большом значении этого слова, но еще: стойкий оловянный солдатик, совершающий подвиг бескорыстной любви. А если совсем серьезно - подвиг жизни (по А.Ф.Лосеву). Вы сделали так много! В стольких людях приняли участие. Не говоря о главном деле Вашей жизни!

Очень болела душа, когда читала о Вашем юбилее! 95 лет дорогой и любимой Азе Алибековне, так хотелось увидеть, поблагодарить, поздравить! Не смогла. Поздравляю Вас сейчас в дни конференции, посвященной Вам! Вы достойны всех самых высоких слов, которые будут сказаны! И я присоединяюсь к ним! Будьте здоровы и как можно дольше не покидайте нас! Вы наша человеческая, нравственная, духовная опора!

С уважением и благодарностью,

Ваша Нина Большухина

Дорогая Аза Алибековна,

Сердечно поздравляем Вас с юбилеем от имени нашей группы 2000-го года выпуска кафедры классической филологии МГУ им. М.В. Ломоносова и очень надеемся иметь счастье праздновать и 100-й, и 110-й, и 120-тилетний Ваш юбилей!

Мы каждый раз с особым трепетом переступали порог «святая святых» кафедры – ауд. 1025 1-го гуманитарного корпуса МГУ, - в которой Вы читали нам курс «История античной литературы» во время второго года обучения, и именно Вы были первым научным руководителем для всех нас, а некоторым выпало счастье продолжить научную работу под Вашим руководством и далее, в аспирантуре и после защиты диссертации.

Семинар по древнегреческому языку на V-м курсе, во время которого мы с Вами читали, в частности, «Прометея прикованного» Эсхила, показал нам возможность восприятия текста античной трагедии во всей полноте ее звучания – с соблюдением размеров и мелодики стиха (все помнят знаменитое «τίς ἀ χώ, τίς ὀ δμὰ προσέ πτα μ`ἀφε γγής;») – и Вас как истинного носителя древнегреческого языка, которых – в отличие от современных носителей латинского – на порядок меньше.

Здоровья Вам, счастья и радостей!

Очень Вас любим!

Сергей Забелин, Екатерина Илюшечкина, Антонина Калинина, Наталья Крофтс, Елизавета Наумова (ст.), Анна Новохатько, Юрий Пущаев, Мария Уварова, Эвелина Янзина

«Судьба <…> придает окончательный рисунок жизни каждому человеку, творит человека по только ей известным умным замыслам и, можно сказать, эстетически, то есть выразительно, его оформляет. » Для автора этих строк судьба не пожалела выразительных средств: ни тяжелых испытаний, ни волшебных даров. Зато какая получилась картина! Беспощадный век ломал и сметал все живое, но и его сил не хватило. Sapiens dominabitur astris. И вот рисунок судьбы явил нам прекрасную и поучительную жизнь. Ученица, спутница и опора великого человека – это не без труда, но можно найти в русской истории. Труднее вспомнить случай, когда рядом – достойные сравнения – оказываются и плоды творчества. Азе Алибековне Тахо-Годи это удалось. Выдающийся ученый; блистательный педагог, воспитавший поколения талантов; свидетель эпохи, описавший ее в мемуарах прекрасной русской прозой; хранитель достоинства российской интеллигенции во времена гонений … Но и нам судьба подарила замечательную возможность, рассказать о нашем восхищении самому юбиляру. Многая лета, дорогая Аза Алибековна!
Александр Доброхотов

Дорогая Аза Алибековна!

Позвольте нам поздравить Вас с замечательным юбилеем! Примите наши самые сердечные пожелания здоровья, творческих успехов, неизменной и всех восхищающей силы духа, праздничного настроения и всего самого наилучшего! Иерусалимское солнце шлет Вам свой свет и тепло!

Ваши верные друзья и поклонники - Нина и Димитрий Сегал .

Дорогая Аза Алибековна!

Всегда с глубокой благодарностью вспоминаю Вашу, в случае необходимости, строгую, но добрую заботу о нас, учащихся, необычайную щедрость, с которой Вы делились с нами своими знаниями, Ваши блестящие лекции и семинары, внимание, с которым Вы относились к нашим научным интересам и выбору нами сферы деятельности, Ваше мудрое руководство, сочетавшее требовательность с отсутствием мелочного контроля.

Восхищаюсь Вашим душевным богатством, духовным и интеллектуальным долголетием, неизбывным – по сей день! – интересом к работе со студентами, аспирантами и коллегами, вдохновенным и вдохновляющим трудолюбием, выдержкой, чувством юмора и непоколебимостью.

Никогда не забуду часов, проведённых, благодаря Вашему приглашению, в 1974 году за работой в личной библиотеке А.Ф.Лосева и того пиршества духа, которого Вы сделали меня сопричастным в общении с Вами и тогда, и впоследствии. Ваша неизменное бодрствование в Ваш славный юбилей – источник оптимизма для всех нас.

Многая Вам и благая лета!

Фёдор Шелов-Коведяев

Дорогая Аза Алибековна,
Мысли о Вашем юбилее перенесли меня на 25 лет назад… Тогда я, молодой немецкий славист, только что защитивший докторскую диссертацию и работающий над габилитацией о метадискурсивной аргументации в русском философском дискурсе от Ломоносова до Лосева, оказался в Москве и искал встречи с Вами, чтобы, как и многие другие, поговорить о Лосеве.
Мы договорились о встрече по телефону, а затем Вы радушно приняли меня у себя дома, поили чаем и подарили Лосевский том. Подробности нашего разговора я уже не помню, но запечатлелось на все эти годы главное – атмосфера нашего разговора, живая, со множеством новых для меня мыслей. Я получил тогда не только нужную информацию о творчестве философа, но и оказался в настоящем философском доме, где живет вся история философии, начиная Аристотелем. Вы сама стали для меня тогда вдохновением и ее воплощением. Я сомневаюсь, что русская философская мысль играла бы для меня и после габилитации настолько ключевую роль, если бы Вы не стали для меня ее живым олицетворением. За это я Вам буду бесконечно благодарен и хочу пожелать еще много вдохновенных творческих лет, бесконечных разговоров, талантливых и благодарных учеников.
Посылаю Вам сердечный привет из бюро дрезденского института славистики, Ваш Хольгер Куссе
Professor Dr. Holger Kuße
Technische Universität Dresden
Fakultät Sprach-, Literatur und Kulturwissenschaften Institut für Slavistik Slavische Sprachgeschichte und Sprachwissenschaft

Виктор Петрович и Тамара Викторовна Троицкие, все участники конференции (Грузия, Мцхета).

Сотрудники кафедры классической филологии Филологического факультета МГУ

Вита Витальевна Муханова ( кафедра классической филологии МГУ)

Александра Никифорова

Юрий Алексеевич Ростовцев

Ольга Викторовна Смыка, Александр Исакович Штерн

Дорогая Аза Алибековна, из Франции и города Бордо, где состоялась международная конференция о А.Ф Лосеве, я поздравляю Вас с юбилеем 95-ог летия. В памяти этого события и всех наших встреч в Москве, примите от меня эти фотографии и самые мои искренние и теплые пожелания хорошего здоровья и творческих сил. С благодарностью и уважением за все ваши научные труды. Профессор Мариза Денн , Университет Бордо, Франция Денн

Дорогая Аза Алибековна!
От всей души поздравляю Вас с днем рожденья! Желаю Вам Божией помощи, здоровья, сил и радости, всего самого доброго и прекрасного.
С уважением и любовью,
Катя Ройшель (Ильина)

Видеопоздравление Магнуса Юнггрена

Поздравление Эмила Димитрова

Поздравление от Университета Саппоро

Дорогая Аза Алибековна, поздравляю Вас, очень желаю Вам сил, здоровья и радости!
Счастлива быть знакомой с Вами. С уважением, Ольга Балла-Гертман .

С 95-ым днем рождения, Аза Алибековна! Желаю Вам здоровья, хорошего аппетита в окружении близких друзей и родственников.
Чтобы Вы наслаждались этими днями! С глубоким уважением, Эдит Клюс .

Дорогая Аза Алибековна,

мой дорогой учитель!

Благодарю Вас за учение, за науку

и склоняюсь перед своеобразием Вашей личности

и Вашей судьбы.

Студенткой я многого не знала,

как никто не знал,

многого не понимала,

как все не понимали.

Но всегда было ясно,

что Вы ни на кого не похожи.

Мне это нравилось.

Мне нравилось, что Вы уважали свободу и свободолюбие.

Что Вы любили книжки и увлеченно ворочали словари.

Моему учителю было интересно. И мне это передалось.

Мне по сей день интересно.

Как Дом Лосева неизменно стоит на Арбате,

так и Вы неизменно присутствуете в моей жизни.

Пусть Небеса дадут Вам сил и здоровья!

А любовь родных и учеников и место в истории России у Вас уже есть.

Нина Брагинская

Дорогая Аза Алибековна! От всей души поздравляю Вас с Днём Рождения!
Желаю здоровья, света, радости и помощи Божьей в трудах и днях Ваших!
С восхищением и благодарностью - Дмитрий Шеваров
обозреватель "Российской газеты", член Союза писателей Москвы

Дорогая Аза Алибековна, дорогой и любимый наш учитель, наш друг! С Днем рожденья Вас!
Одна из Ваших учениц, Тамара Теперик .

Азе Алибековне Тахо-Годи по случаю ее 95-летия самые сердечные пожелания здоровья и еще долгой, интересной жизни
шлет с восхищением Леонид Геллер из Парижа и Лозанны.

Дорогая Аза Алибековна! Примите от догоняющего Вас Б.Ф. Егорова самые горячие поздравления с великим юбилеем и не менее горячие пожелания здоровья!
Адрес Infinito удивительно точно и ярко характеризует наши жизненные пути: бесконечно движемся по календарным дорогам и ухабам --
и дай Бог нам и дальше так шествовать. И дай Бог такого же пути всем нашим близким!! Всегда Ваш Б.Е.

Поздравляю Азу Алибековну со славной жизненной датой!
Спасибо ей за её деятельность, за культурное окормление соотечественников.
Юрий Кублановский , литератор.

Дорогая Аза Алибековна, поздравляю вас с юбилеем, желаю вам здоровья, благополучия, много творческих сил и успехов!

Ваша Аннетт (Annett Jubara , FTSK der J. Gutenberg-Universität Mainz, Germersheim, Deutschland)

Глубокоуважаемая Аза Алибековна, от всего сердца поздравляем Вас с 95-летием и желаем здоровья, сил и всего самого светлого. Мы благодарны Вам за Ваши усилия по поддержанию классической филологии не только в Москве, но и по всей России. Поколения Ваших бывших студентов и тех, кто учился у Вас, преподают во многих и многих университетах страны и активно участвуют в создании интеллектуальной атмосферы нашего Отечества. Надеемся, что и те студенты, занятия с которыми Вы ведете сейчас, также будут во многом определять филологическое направление в развитии гуманитарного знания. В день Вашего юбилея позвольте нам выразить восхищение Вашей энергией и преданностью филологической науке и пожелать Вам талантливых учеников и приятных трудов.

С глубоким уважением

В. П. Казанскене, Н. Н. Казанский

Дорогая, глубокоуважаемая Аза Алибековна! От всей души желаю Вам светлых дней, радости и здоровья!
Для многих из представителей целого ряда поколений Вы являетесь непосредственной связью с миром не только великого Алексея Федоровича Лосева, но и с культурой подлинной Науки и академической Традиции. Для меня лично общение с Вами - это всегда радость, торжество мудрости и света. Стоит только вспомнить Вашу улыбку и острый, читающий глубины души, взгляд, сразу обретаешь духовные силы и веру в то, что мы делаем.
Спасибо Вам, дорогая Аза Алибековна, за то, что Вы есть! Многая лета!
Всегда Ваш, Костя Зенкин

Дорогая Аза Алибековна!
Поздравляю Вас со знаменательным юбилеем и благодарю Судьбу за то, что Вы столько лет рядом с нами, учите нас своей жизнью стойкости и верности. И еще поздравляю Вас с празднеством дорогой Вам иконы Иверской Божией Матери. Помню, как в этот день теперь уже далекого 1990 года, вернувшись из храма Воскресения Христова в Сокольниках, Вы подарили мне книгу Алексея Федоровича «Страсть к диалектике» в память ее автора.Теперь живу в ожидании юбилейной конференции, перечитываю Ваши книги и статьи, поражаюсь, как много Вами сделано. Спасибо! Обнимаю Вас и целую нежно.
С неизменным уважением и любовью
Ваша Надя (Н.К. Малинаускене )

Дорогая и многоуважаемая Аза Алибековна,
Для меня большая честь поздравить Вас с юбилеем 95-летия!
Примите мои самые теплые и искренние пожелания Божиего благословения, сил, радости, доброго здоровья и всех благ! К этим словам присоединяю сердечные поздравления от руководства и всех сотрудников Философского факультета Папского университета Иоанна Павла II в Кракове. Многая лета!
с. Тереза Оболевич ,
проф. Папского университета Иоанна Павла II в Кракове

Дорогая Аза Алибековна!
Сердечно поздравляю Вас в этот день! Хочу Вам сказать: на Вас многое держится в нашей философии и культуре. Пусть сознание этого придаст Вам новые силы!
Обнимаю,
Ваш Абдусалам Гусейнов

Глубокоуважаемая и Дорогая Аза Алибековна,
сердечно поздравляю Вас с Днём Рождения! Шлю искреннейшие пожелания хорошего здоровья, очередных творческих открытий, благополучия. Ad multos annos!
С совершенным почтением и благодарностью за Ваши научные труды -
Анджей Дудек из Кракова

Есть ученые, поражающие сразу точностью идей и стиля.
Есть ученые, открывающие большие перспективы для дальнейших исследований.
Аза Алибековна Тахо-Годи продолжает оставаться знатоком этих перспектив:
как в сказке, веля доходить до тридевятого царства и не сбиться со счета.
Очарованность – еще одно слово, вспоминающееся первым:
удивление – единственная научная эмоция, не огорчающая предмет,
и Аза Алибековна остается мастером такого очарованного удивления.
Наконец, никто как Аза Алибековна так сейчас не знает философского бытия,
тайного, любящего прятаться, но по-царски одаривающего века.
Слава мастеру!
Александр Викторович Марков .

Глубокоуважаемая Аза Алибековна!
Томские филологи поздравляют Вас с замечательным юбилеем!
Желаем Вам неизменного здоровья и неиссякаемой творческой энергии!
Ваши труды входят в золотой фонд классической филологии.
Ваши книги – это школа для нескольких поколений филологов.
С глубокой благодарностью и душевным трепетом вспоминаю Ваши изумительные лекции по греческой мелике, которые посчастливилось слушать в МГУ.
С сердечным приветом и самыми добрыми пожеланиями от имени филологов-классиков ТГУ
профессор кафедры общего языкознания и классической филологии Л. Леушина .

Дорогая Аза Алибековна!
Сердечно поздравляю Вас с Днём рождения!
Желаю Вам Всего самого доброго: пусть крепость Вашего духа всегда поддерживает Вас в добром здоровье, многая Вам лета!
Я бесконечно благодарна Вам за Тепло Вашей души, за внимание ко мне. Вы удивительный человек –
подвижник, сделавший так много для сохранения творческого наследия Алексея Фёдоровича, для сохранения живительного течения русской философской мысли.
Низко кланяюсь Вам с великой благодарностью.
Храни Вас Господь!
Ирина Назаренко , Краснодар, КубГУ.

Дорогая и бесконечно почитаемая Аза Алибековна! Позвольте Вас поздравить с Вашим Юбилеем из Сербии от имени кафедры Славистики Белградского Университета
и от себя лично, Вашей ученицы, Веры Васильевны Борисенко , экс-доцента кафедры общего языкознания МГУ им.Ломоносова
и более 20-ти лет старшего преподавателя кафедры Славистики Белградского Университета.
Неслучайно говорится, что жизнь даётся каждому, а старость только избранным!
Вы – безусловная избранница судьбы! Вы были спутницей, помощницей и верным продолжателем идей и трудов великого Алексея Фёдоровича Лосева!
Вы воспитали целую плеяду замечательных учеников и преданных соратников... Своим ученикам вы подарили и осветили своими трудами не только их путь в науку,
но и свободу собственного выбора своего пути в этом Океане Античности... Вы действительно стали и остаётесь истинная ALMA MATER целого ряда генераций Ваших учеников и последователей!
Желаем Вам олимпийского здоровья, эпикурейской бодрости духа и тела и нового дальнейшего творчества!
Сердечно обнимаю Вас, Ваша Вера.

Филологией Аза Алибековна начала интересоваться с детских лет.
В 1944 г. Тахо-Годи окончила Московский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина. После окончания института она поступает в аспирантуру этого института по отделению классической филологии, где сначала учится у профессора Н. Ф. Дератани.В 1949 г. А. А. Тахо-Годи, изгнанная из Педагогического института как дочь врага народа[источник не указан 551 день], защищает в Московском университете кандидатскую диссертацию «Поэтические тропы Гомера и их социальный смысл».

Приглашается для работы на кафедру классической филологии Московского университета и вскоре (в 1959 г.) защищает в Институте мировой литературы Академии наук докторскую диссертацию о рецепции античности в русской литературе. На протяжении десяти лет с момента защиты кандидатской диссертации (1949-1958 гг.) преподает античную литературу, латинский и греческий языки студентам и аспирантам в Московском областном педагогическом институте им. Н. К. Крупской. Член редакционной коллегии серии книг «Библиотека античной литературы», выпущенной издательством «Художественная литература». С 1962 по 1996 г. А. А. Тахо-Годи заведует кафедрой классической филологии Московского университета. В 1965 г. она была утверждена в звании профессора, а в 1992 г. получила звание заслуженного профессора.

Научные интересы проф. А. А. Тахо-Годи связаны с античной литературой в её эстетическом и философском аспекте, с терминологическими исследованиями; изучением жанров и стилей, античной риторики, греческой мифологии, рецепции античности в русской литературе, типологии античной культуры.

Аза Алибековна ТАХО-ГОДИ: интервью

Аза (Наталья) Алибековна ТАХО-ГОДИ (род. 1922) - российский филолог-классик, доктор филологических наук, профессор

«ОЩУЩЕНИЕ БОЖЕСТВЕННОГО ПРИСУТСТВИЯ У МЕНЯ БЫЛО ВСЕГДА…»

А.А. Тахо-Годи - автор многих научных монографий, учебников и огромного числа статей, переводчик и комментатор сочинений древних философов. Она - ученица, спутница жизни и хранительница наследия русского православного философа Алексея Федоровича Лосева.

- Как областью Ваших научных интересов стала античность, античная культура, классическая филология?
- Античная культура и античная филология - это очень давнее мое пристрастие. Сама филология мне была интересна еще с детских лет. Дело в том, что мой дядя, брат моей матери, Леонид Петрович Семенов, был филологом - лермонтоведом. И я еще девочкой знала, что «филолог» - это что-то очень высокое. Слова «филолог» и «филология» звучали для меня с раннего детства по-особому. Так что мой жизненный путь был предрешен.

Как Вы считаете, почему именно античная ойкумена оказалась такой благодатной почвой для восприятия Православия?
- Античность чрезвычайно интересна тем, что в ней Запад и Восток соединяются. Ойкумена - это же великое единение Запада и Востока, поэтому она и стала мощнейшей культурой. Ну, а к Православию, к христианству был проделан огромный путь. Чтобы к нему подойти, сколько нужно было трудов! Если хотите узнать, каким образом греческие язычники подошли к христианству, читайте «Историю античной эстетики» А.Ф. Лосева: там прекрасно показана история мысли от самых древних времен до самих, так сказать, христианских «врат». Показаны все поиски античных философов, их размышления о том, а что же такое вот это самое Единое, Которое соединяет все, Которое творит все? До Единого они все-таки дошли, но имени Единого они не знали; а оказалось, что у христианства есть имя Единого, которого у них нет, а значит, есть Личность. Античные неоплатоники были и врагами христианства, потому что они тоже пришли к единобожию, центром которого было Солнце - Аполлон, поглотивший все, в том числе и своего отца Зевса… Но какое же это единобожие, если в центре - стихия, а не Личность, ведь без имени Личности нет.

Как Вы оцениваете последующий опыт христианской византийской культуры? К сожалению, почему-то отечественной наукой Византия мало изучается…
- Византия - это и положительный, но и тяжелый пример. И Византия имела свои грехи: думаете, там все было так хорошо? Неспроста же она погибла… Слишком много было и крови, и себялюбия, часто та или иная личность подменяла собою Церковь. Несмотря на торжество Православия, и такое было. Россия унаследовала византийскую культуру, Иоанн Третий хотел, чтобы Москва стала Третьим Римом. Но это - идеал, а как Вы думаете, идеалы достижимы? На то они и идеалы, чтобы к ним стремиться.

Мировой наукой Византия изучена довольно подробно. Есть прекрасные ученые и у нас. Можно вспомнить Виктора Васильевича Бычкова, автора фундаментальной работы «Эстетика отцов Церкви». Или Сергея Сергеевича Аверинцева, который тоже занимался византийской эстетикой и написал известную работу «Поэтика ранневизантийской литературы». Правда, Сергей Аверинцев, скорее, философствующий, а не философ, а вот Виктор Бычков - настоящий философ и очень глубокий. У него, кстати, прекрасное образование: сначала он получил техническое образование, потом философское и одновременно у меня на кафедре классическое. Чтобы быть настоящим специалистом, тем более в такой сложной области, как Византия, научная и философская подготовка должна быть глубокой.

- Расскажите, пожалуйста, о Вашем пути к Православию.
- В книге моих воспоминаний будет много нового и обо мне, и об Алексее Федоровиче Лосеве… А ощущение Божественного присутствия у меня было всегда. Вера моя была, можно сказать, врожденной. Ведь одни люди рождаются ни во что не верящими, а другие - с явным ощущением присутствия Промысла Божия. Я прекрасно помню, как, когда мне было три года, нянька, гуляя со мной, сказала однажды: «Ну-ка посмотри на небо - вон там Боженька сидит». Я посмотрела, увидела, как там, в небе, спокойно и хорошо, и с тех пор для меня небо стало не просто небом, а местом, где «Боженька сидит».

Правда, родители мои были достаточно индифферентны к религии, что вообще свойственно либеральной интеллигенции. Отец мой - Алибек Алибекович - был мусульманином, но конечно, не практикующим, равнодушным. А мама - Нина Петровна - покинула Православие и перешла в лютеранство, чтобы выйти за отца замуж. Позже я все время задавала вопрос: а почему она перешла в иную религию, а не он? Но в домашнем быту это никак не проявлялось. Наоборот, соблюдались православные обряды: я помню, как у нас в 20-е годы на Пасху готовились огромные куличи - громадные так называемые «бабы»; на Рождество - угощения рождественские на больших блюдах…

Дома у нас были тысячи великолепных книг, но одной только не было - самой главной - Библии. Правда, у матери было Лютерово Евангелие. Но Библии, полной, с Ветхим и Новым Заветом, у меня не было, и я ее так и не знала бы, если бы не моя старая француженка, которая была католичкой и которая и подарила мне Библию. Это парижское издание, на тончайшей папиросной бумаге, с золотом обрезом и мельчайшим шрифтом. Так что я, можно сказать, должна поклониться этой старой француженке-католичке, мадам Жозефине. Эти две книги - моя первая Библия и Лютерово Евангелие из родительского дома - всегда были со мной, и в эвакуации, и всюду… Они до сих пор у меня хранятся.

В детстве у меня крестика не было, и я сама сделала себе маленький деревянный крестик и положила его в крошечный маленький мешочек, который прятала в корешок больших книг - чтобы ни в коем случае никто не увидел и не узнал. А крестилась я только когда познакомилась с Алексеем Федоровичем и Валентиной Михайловной Лосевыми. Крестилась я в храме Преображения в Переделкине, ставшем патриаршей резиденцией. Но тогда эти вещи были запрещенными и опасными. Я была крещена именем Наталья: я выбрала это имя, потому что так звали мать Алексея Федоровича, для того, чтобы так же о нем заботиться.

- В Вашей жизни был целый ряд удивительных совпадений…
- Да, так получилось, что год моего рождения - 1922 - пришелся на год венчания Алексея Федоровича и Валентины Михайловны Лосевых. И мы с Валентиной Михайловной так и считали, что я их духовное дитя… Мой день рождения приходится на день Иверской иконы Богоматери, а день именин - на день Владимирской иконы Богоматери. Конечно, для меня это всегда имело большое значение: есть какое-то чувство, что надо мной всегда есть некий Покров. А ведь часто бывало так тяжело… Сколько за всю жизнь было страданий! Так только с этим чувством Покрова и живешь, только на Божию помощь и надеешься, иначе никак. Кстати, на сентябрьско-октябрьский период выпадают и мои, и Алексея Федоровича дни рождения и именин. А еще на 22 октября приходится день святых Андроника и Афанасии, имена которых были взяты Лосевыми в иночестве: ведь святые Андроник и Афанасия были супругами, которые, потеряв детей, стали монахами, поэтому эти имена и были Лосевыми выбраны.

Чем больше узнаешь об Алексее Федоровиче Лосеве, тем больше возникает ощущение какого-то абсолютно отрешенного от жизни аскета. Он обладал, видимо, невероятной дисциплиной, позволившей ему при его чрезвычайно трудной жизни написать такое количество фундаментальных научных трудов.
- На самом деле Алексей Федорович Лосев был живой, очень живой, и очень веселый человек! А что касается дисциплины… Да, это верно. Он привык к дисциплине - он работал так еще будучи гимназистом. Об этом много говорят его дневники - гимназические, юношеские, возвращенные мне ФСБ, напечатанные в книге «Мне было 19 лет». В гимназии его приучили к дисциплине, к регулярной работе, ведь ум должен все время трудиться - в этом все дело. Но это, конечно, не мешало ему ходить в храм - в свой гимназический, посвященный его любимым святым - Кириллу и Мефодию. У него был своего рода «твердый график». Но это было сильной внутренней потребностью, потому что, как я считаю, наука была не только его призванием, но и его мирским послушанием.

Свои книги А.Ф. Лосев писал, можно сказать, в уме. Ведь как его первые восемь книг вышли с 1927 по 1930 годы? Он обдумывал их как следует заранее, еще до 1920-го года. И когда он был в лагере, он в уме обдумывал и создавал книги. И так на протяжении всей последующей жизни. Кстати, именно поэтому Лосев ночью страдал бессонницами: в течение ночи обдумывал содержание, которое надиктовывал на следующий день. Только к утру он изнемогал и засыпал. А иной раз чтобы заснуть, он в уме грамматику греческую повторял - ну какой же это сон? Он засыпал утром - где-нибудь часов в девять. А садился за работу ежедневно в час дня. Так что спал по три часа. И при таком графике и такой трудной жизни он прожил очень долго - 95 лет. Говорят, крепкое «казацкое» здоровье… Ну, а кто же его дал? Господь дал! И если бы не многочисленные безобразия в конце его жизни, когда не печатали его книги, когда всюду было разослано указание «Лосева не пускать»… Именно это его подкосило, а не простуда.

Трудности мобилизовывали силы Алексея Федоровича. Но не надо забывать и то, что он был иноком и постоянно творил Иисусову молитву, как его научил его духовный отец архимандрит Давид. Многие, кто его видел, замечали и удивлялись тому, что Лосев часто держал под пиджаком одну руку там, где сердце, и как будто бы дремал. Но как только ему нужно было выступить, он тут же вставал и выступал… Вот только никто ничего не знал и не понимал…

Как Вы знаете, в июле 2007 года несколько российских академиков опубликовали открытое письмо президенту РФ, в котором жестко противопоставили научное и религиозное мировоззрение. Что Вы, как верующий ученый, могли бы сказать по поводу возможности взаимодействия между наукой и религией?
- Я могу сослаться и на апостола Павла, конечно, который в своем послании к евреям говорил: «Верою уразумеваем» - вот в чем дело. Но и до этого еще Аристотель в своей «Метафизике» писал о том, что каждому человеку не только хочется знать - «eidenai», но и удивляться неведомому - «thaymadzo». А это же и есть соединение веры и знания. Так что представляете с каких времен есть это взаимодействие между верой и знанием?

Еще я хотела бы вспомнить об одной статеечке совсем юного - 15-летнего - Лосева против атеизма - «Атеизм, его происхождение, влияние на науку и жизнь» (1909), которую не раз перепечатывали в современном «Соловецком православном календаре». В этой статье, используя труды разных известнейших ученых, он пишет, что 90 % ученых мира были верующими. Так что фигура верующего ученого совершенно типична для истории человечества и науки. И Лосев, будущий великий ученый, еще мальчиком это прекрасно понимал. А эти академики - там, наверное, были Гинзбург и Алферов? - просто безграмотные люди, больше ничего.

А ведь и во времена молодости А.Ф. Лосева постоянно велись очень похожие споры. И тем ни менее он, оставаясь верующим человеком, стал ученым.
- Да. И об этом много чего можно прочесть в воспоминаниях Алексея Федоровича. Так, в одном из своих писем он писал, что тогда тоже шли весьма горячие споры - например о том, можно ли верующему слушать Вагнера? И в самом начале своего пути Алексей Федорович, естественно, сомневался: стоит ли заниматься наукой? А его духовник, афонский архимандрит Давид - а он действительно был очень строгий и мудрый - сказал: «Ты страсти свои брось, а науку не бросай!» Вот так.

Как Вы относитесь к ведущимся сейчас спорам по поводу введения культурологического предмета «Основы православной культуры» в школьную программу и дисциплины «Теология» в университетскую?
- Споры по поводу введения курса «Основы православной культуры»?.. А, собственно, какая другая культура может быть в России-то? Я думаю, что это надо обязательно делать. Но, конечно, это надо делать хорошо, чтобы было все для этого готово - учебники, педагоги. А ведь могут все испортить. Например, сразу после войны Сталин решил ввести во всех школах латинский язык. Ведь он когда-то в семинарии учился. Это сначала почему-то считалось, что он немного там проучился, а его только из последнего класса изгнали. Поэтому он многие вещи, связанные с классическим образованием и Церковью, очень хорошо знал… И, представьте себе, тогда, после войны, латинский язык достаточно хорошо преподавали, потому что были классические отделения и те, кто заканчивал классические отделения. Был создан специальный новый учебник Васнецова - племянника известного художника, но он был не очень удачный, по нему было трудно заниматься. А ведь можно было бы удачно переделать какой-нибудь хороший старый учебник: тексты там нейтральные, а грамматика ведь все равно одна и та же. Но помешала тогда спешка. И представьте себе, против восстали родители учеников: они буквально забросали своими письмами Министерство просвещения: зачем нужны мертвые языки детям? И преподавание латыни отменили. Вот вам результат. Поэтому, если подготовятся плохо, погибнет благое дело.

Что касается специальности «Богословие, или Теология»… Конечно, такая специальность должна быть. Диссертации по богословию защищаются в МДА в Сергиевом Посаде, но они не признаются государством. Но сейчас эту специальность можно получить в Православном Свято-Тихоновском Университете. Его ректор, протоиерей Владимир Воробьев, добился этого, и у них есть лицензия.

В наше время кажется очень актуальным взаимодействие между философией и религией, реактуализация богословско-философского диалога, по примеру, скажем, «Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева» или «Кружка ищущих христианского просвещения» М. Новоселова. Существуют ли сейчас подобные общества? Расскажите о Вашем культурно-просветительском обществе «Лосевские беседы»?
- Наше культурно-просветительское общество «Лосевские беседы» имеет своей целью изучение и распространение трудов А.Ф. Лосева и вообще русской философии - эта задача обозначена в его уставе. Общество называется культурно-просветительским, но, если бы мы обозначили его как религиозное, его просто не разрешили и запретили бы. Общество регулярно проводит конференции - «Лосевские чтения», которые тематически, действительно, являются религиозно-философскими. Между прочим, в Уфе, при Башкирском университете, как раз создано «Религиозно-философское общество имени А.Ф. Лосева». С 1993 года оно регулярно издает свои сборники.

Сейчас есть очень хороший опыт совместных религиозно-философских конференций. Назову, к примеру, только что прошедшую конференцию, посвященную отцу Павлу Флоренскому, которая была организована совместно МДА, МГУ и Институтом филосифии РАН. Или, например, те же ежегодные Рождественские образовательные чтения.

Что бы Вы могли сказать в напутствие современным молодым исследователям: на что им обратить внимание, чего стараться избегать?
- Как я уже говорила, чтобы быть настоящим специалистом, тем более в таких сложных областях, научная и философская подготовка должна быть глубокой. Вот посмотрите: как ни странно, но старая советская философская энциклопедия - в пяти томах - гораздо лучше новой: она была сделана действительно объективно, добросовестно и фундаментально, тогда как статьи новой философской энциклопедии - четырехтомной - по большей части сборник личных авторских мнений.

Да, казалось бы в наше время свободно можно заниматься всем, и прежде всего религиозными исследованиями, а качество исследований падает…
- А, между прочим, лучше всего пишут как раз в трудные времена. Когда времена тяжелые - тогда и таланты особенно проявляются. А когда вот такая полная анархия - человек очень сильно расслабляется… Неспроста сейчас очень много дилетантов расплодилось, а дилетантизм - страшная вещь. Мне все время вот дарят книжки всякие странные. Я их откладываю - потом куда-нибудь дену - в архив засуну, пускай там лежат, а то и выброшу.

В первую очередь нужно читать «живые» тексты. Как говорил Алексей Федорович, текст - это личность. Читать надо внимательно и читать надо в оригинале. А вовсе не заниматься бесконечными пересказами и переписыванием чужих статей. Надо самому вникать во все, а для этого надо искренне любить книгу и слово!

Поэт Юрий Кузнецов в своих воспоминаниях рассказывает, как в литинституте на первой лекции по античной литературе в аудиторию вошла седая женщина, оглядела студентов и спросила: «И что, все вы писатели?» «Да, мы все писатели, все пишем», - ответили ей хором. «Бедные! Вы же ничего не напишите. Все давно написано. Все есть в античности». «И седая пифия захохотала, - с некоторым ужасом пишет Кузнецов. - Застрелить ее, что ли, из чеховского ружья? Да не достанешь. И калибр мелковат».
Мы боялись, что разговор с этой женщиной, которая еще прибавила лет с тех пор, получится каким-нибудь антикварным. Ничуть не бывало. Аза Алибековна ТАХО-ГОДИ нас тоже встретила с некоторым вызовом, и беседа вышла драматичной. Никакая она не пифия.

Справка
Аза Алибековна ТАХО-ГОДИ родилась в 1922 году в Махачкале. Российский филолог-классик, доктор филологических наук. Спутница жизни и хранительница наследия выдающегося философа Алексея Федоровича Лосева (+1988).
С 1962-го по 1996 год заведовала кафедрой классической филологии МГУ. Подготовила более 20 кандидатов наук. Ее перу принадлежит около 1000 различных публикаций, в том числе монографии «Платон» и «Аристотель», учебник «Античная литература» (в соавторстве с А. Ф. Лосевым), работы о Гомере, Порфирии, Прокле, многочисленные статьи из энциклопедии «Мифы народов мира» собраны в книгу «Боги и герои Древней Греции». Комментатор «Сочинений» Платона на русском языке и «Ранних диалогов Платона», ответственный редактор полного собрания сочинений Платона. Ведет издательскую деятельность по публикации трудов А. Ф. Лосева. Выпустила биографию А. Ф. Лосева в серии «ЖЗЛ».

Девочка из семьи партийного начальника

- Какие были ваши первые детские увлечения? Неужели сразу античность?

Погодите с увлечениями... Сначала - с Праздником! Ведь сегодня Рождество Пресвятой Богородицы! А то некоторые молодые люди забывают про главное... Что касается детства - какая античность? Я собиралась быть балериной. И балет люблю до сих пор, у меня есть балетные энциклопедии, книги по балету - это перешло в эстетическое любование. Еще хотела быть археологом и филологом, поскольку у меня в роду были археологи и филологи. Средневековье очень интересовало. Античность пришла гораздо позже, после того, как я в 22 года познакомилась с Алексеем Федоровичем Лосевым. Сдавала ему экзамен сначала, а потом и с ним, и с его женой Валентиной Михайловной, замечательной женщиной, подружилась. До этого мне казалось, что античность - это настолько просто, что и заниматься, может быть, не стоит. И только после знакомства с Алексеем Федоровичем поняла, что античность - совсем не ясная, не прекрасная, это только так кажется непосвященным. Она полна настоящих страшных бездн, и, чтобы ею заниматься, много сил надо потратить. Надо же хорошо знать языки древние. Теперь - пожалуйста, сколько угодно гимназий. И в университетах есть специальные классические отделения. Я и сейчас со студентами МГУ десять часов в неделю занимаюсь.

А я в двадцать втором родилась. Пошла в школу в тридцатые годы, тогда школы едва-едва начали себя ощущать по-человечески. Правда, еще преподавали старые прекрасные педагоги, те, дореволюционные, с большим запасом знаний, и школа у меня была очень хорошая. Но я стала заниматься раньше, самостоятельно, поскольку у меня в роду филологи. Дядя - профессор Семенов Леонид Петрович, основатель известной Лермонтовской энциклопедии, - прислал мне учебники греческого и латинского языков. Я совсем была еще девчонкой. Мой отец занимал достаточно важное место в ЦК партии и оттуда, из библиотеки, приносил мне книги, чуть ли иногда не антикварные. Я сама начала заниматься, учителей специальных не было. Что ж тут такого особенного? Меня с детства учили разным языкам. Мама занималась со мной немецким. В 29-м году мы переехали в Москву, и здесь у меня была гувернантка-француженка, замечательная мадам Жозефина, которая обучала меня французскому. Учили меня и английскому. Когда я пошла в школу, у меня уже был запас языковой.

- В те годы, наверное, выбирали филологию как убежище от времени?

Я тогда вряд ли что-то осознавала, дети есть дети. Но уже до студенческих лет пришлось много пережить. Отца арестовали и расстреляли в 37-м, хотя с Иосифом Виссарионовичем Сталиным он был лично знаком еще по Кавказу, и очень хорошо. Отец у меня был революционер-романтик. Он был дагестанец, у меня половина - дагестанская, хотя я не знаю дагестанских языков и никогда не занималась специально Дагестаном. И отец, кстати сказать, поддерживал это, считая, что совершенно не обязательно заниматься этой маленькой горной страной. Отец был очень известный общественный деятель, недаром его имя есть в энциклопедиях. Я вспоминаю, как мама весной обычно вытаскивала проветрить великолепные меха, которые Иосиф Виссарионович дарил ей лично. Только ей некуда было их надевать, у мамы нас было четверо детей, и она все силы направляла на наше воспитание. А через год после расстрела отца ее арестовали. Она попала в мордовские лагеря и была там пять лет. А поскольку отец до ареста заведовал всеми школами в ЦК партии, в специальном отделе, которому все средние школы подчинялись, меня вообще никуда не принимали. Никуда деться невозможно, все вузы для меня были закрыты. В конце концов, меня приняли в один из скромных вузов. Отец основал и возглавлял в Москве особый институт национальностей, в него приезжали со всей страны получать высококвалифицированное образование. А его заместителем был известный профессор. Он потом оказался кем-то вроде проректора - тогда не было этих специальных наименований - в институте имени Карла Либкнехта, куда меня и приняли поэтому. Институт находился на Разгуляе, в доме, который когда-то принадлежал знаменитому собирателю древностей графу Мусину-Пушкину и славился тем, что там сгорело «Слово о полку Игореве», все этим страшно гордились. Начало войны я встретила в этом знаменитом доме. Нас эвакуировали в замечательное место - на Алтай. Там красоты удивительные, совсем не похожие на Кавказ. На Кавказе горы мощные, ледяные, суровые, а на Алтае все очень мягкое, приятное. Все профессора, из которых многие были арестованы и выпущены, стремились в это наше алтайское пребывание. Там собрался цвет профессуры по всем наукам. Мы заняли почти весь городок на реке Майма, который теперь называется Горно-Алтайск. Тогда его называли Ойрот-Тура - маленький городок с деревянными тротуарами, но с почтой, телеграфом. Основное население - тюркское. Из-за политики его все время переименовывали и, в конце концов, назвали «алтайцы». На самом деле это ойроты, они есть и в Монголии, и в Китае. Когда мы приехали, ойротов выселили из домов педучилища, поселили нас. У нас там был целый свой городок, и мы очень дружно жили, профессора и студенты, все друг другу помогали в жизненных сложностях. Стояли морозы по 45-50 градусов, нам выдали валенки, заботились о нас очень хорошо. В валенках по замерзшей реке, среди роскошных елей можно было бегать, путешествовать. Жили мы, студенты, в общежитии, надо было топить. Что делали? Выбирали такое время, когда ничего не видно, предположим, идет очень большой снег, и шли на улицы разбирать деревянные тротуары, вытаскивали всякие жерди. У нас там была замечательная жизнь. А когда мы вернулись из эвакуации, то попали в Пединститут имени Ленина, куда меня не принимали. Там как раз организовали классическое отделение и приняли на работу Алексея Федоровича Лосева. Его в это время изгнали из Московского университета за идеализм, а вернее, из-за доносов некоторых его коллег, хотевших занять его место. Таким образом мы и встретились. Видите, как промысел Божий ведет человека? Кажется, что все очень плохо, не знаешь, куда деваться, а все правильно же, в конце концов, оказалось.

Тайники в корешках книг

- А к вере вы когда пришли?

Это дело сложное, хотя я помню, когда мне было года два или три, нянька говорила: «Посмотри на небо - видишь, Боженька сидит?» И крестилась при этом. Ну, я смотрела и говорила: «Вижу» - это первое мое воспоминание. У нас была семья очень образованная, необыкновенно культурная. Все было заставлено шкафами с книгами на всех языках, так что можно было лазить, смотреть все что угодно. Единственное, чего не было никогда - Библии, Евангелия. Это было умолчание. Я вела дневник на французском языке, из дневниковых тетрадей у меня кое-что сохранилось до сих пор. Так вот, в одной из тетрадок можно прочитать: «Хочу учить "Отче наш". А как учить? Нет же ничего, текстов никаких нет.

- А откуда вы узнали, что есть такая молитва?

По-моему, это врожденное чувство, что есть Господь Бог. Помню, как мы детьми, когда жили на Кавказе, бегали во время дождя и пели: «Дождик-дождик, перестань, я поеду в Арестань, Богу молиться, кресту поклониться...» Еще мне помогла моя любовь к литературе. Здесь, в Москве, я залезла однажды в отцовский шкаф и нашла томик Генриха Гейне. В его юношеской драме разбойники, какие-то рыцари, что мне было очень интересно, и один из разбойников кается, он полностью читает молитву «Отче наш». Потом моя француженка мадам Жозефина подарила мне роскошно изданную Библию на французском языке - на тончайшей бумаге с золотым обрезом, новейшее парижское издание. Она у меня до сих пор хранится, это для меня драгоценность. Я ее читала и начала что-то осознавать. А поскольку у меня еще латинские были книжки, то я написала в дневнике еще и на латинском языке: «Рater noster». Все очень трудно было, не нынешние времена. Никто теперь ничего не ценит. Я считаю, кто приходит к вере в трудные времена, это действительно по-настоящему.

- Но крестились вы уже позже?

Кто же мог в нашей неверующей семье, семье высокого партийного начальника, меня крестить? Я помню такой эпизод: я вхожу в кухню и вдруг вижу на полу крестик, в этот момент кто-то за мной входит. Я с перепугу хватаю крестик и выбрасываю, чтобы никто не заметил, что держу его в руках. После чего я вырезала крохотные деревянные крестики, складывала их в шелковую крохотную сумочку и запрятывала, чтобы никто не видел. А куда прятать? У меня было самое надежное место - шкаф с книгами, мне всегда покупали иностранные книги, на всех языках, роскошно изданные. И мешочек со своими крестиками я прятала в корешок книги. Отец по рождению был мусульманином, а на самом деле - человек без веры. А мать была воспитана в верующей семье, но потом за годы революции и гражданской войны у нее какая-то индифферентность выработалась. Более того, ей же в молодости надо было выйти замуж за человека нерусского, иной веры, а православным это не разрешалось. Хотя он кончал русскую классическую гимназию, потом Императорский Московский университет, юридический факультет, учился у очень известных выдающихся профессоров. И ради брака мать перешла в лютеранство, которое ей абсолютно ничего не дало. Позднее царским указом разрешили все эти браки. Еще позднее, после революции, пастор, который венчал моих родителей, должен был спасаться, и отец помог ему уехать за границу... Но когда я познакомилась с Лосевым, тут-то меня и крестили. Мне уже было 26 лет. Крестили меня с именем Наталья в известном храме Преображения Господня в Переделкине. Крестной была матушка, мужа которой большевики расстреляли. Сколько в двадцатые, да и тридцатые годы священников было убито: от высших иерархов до самых простых иереев! Ужасно все это. Но зато, если уж люди верили, то вера была твердая.

- Тогда даже просто войти в храм было, наверное, опасно?

Одного знакомого профессора, который пытался пойти в храм, тут же подловили, и он оправдывался, говорил, что хотел эстетически обозреть это здание. На первый случай поверили, оставили его. А я помню, как нас классом водили по местам разных баррикадных боев на Красной Пресне. И в одном из переулков мы увидели храм. Все за учительницей мимо прошли, а мы, несколько девчонок, тихо пробрались внутрь. Службы не было, мы вошли, перекрестились тайно, под фартуками... Знаете, какой это был храм? Иоанна Предтечи. Он никогда не закрывался и сейчас есть.

Казнь за милосердие

- Вы начали рассказывать, как у вас произошел переход к античности...

Алексей Федорович был назначен моим руководителем по изучению греческих писателей, и мне очень сознательно пришлось их читать. Надо же было и культуру изучать, а не просто так читать поверху. Так становилось видно, какие эпохи пережила античность, какие страшные были времена - с жертвоприношениями, человеческими смертями. Очень хорошо в стихотворении у Тютчева говорится: «покров блистающий накинут», а что под этим покровом - в этом разобраться очень сложно. Мы не просто читали - анализировали, устраивали специальные вечера в институте. И я выступала с чтением греческих стихов и стихов на античные темы у русских писателей. Русские писатели, особенно Валерий Брюсов, очень любили эти античные темы, и я с удовольствием это все читала. Мой отец близко знал Брюсова, все эти имена были для меня не отвлеченные, а домашние.

Немножко про Алексея Федоровича расскажите. Он как-то не похож на античного человека в расхожем представлении: не дионисиец, не служака такой римский... Почему все же античность?

Он человек ХХ века. Когда он учился в Московском университете, он кончал два отделения, а не одно: философское и классической филологии. Классическая филология - это и есть античность. Поскольку первой специальностью сначала, в двадцатые годы, можно было заниматься, он выпускал свои знаменитые книги по философии. Но это кончилось для него плохо: его арестовали и отправили в концлагерь, строить Беломорско-Балтийский канал, а его супругу отправили в лагерь на Алтай. Всюду же лагеря были в огромном количестве. Недаром Солженицын писал «Архипелаг ГУЛАГ». Этот архипелаг занимал гигантское пространство. Алексей Федорович все это испытал. Сколько там народу перемерло на этой стройке - ужас! Когда его выпустили, по окончании строительства канала, то ему как ударнику - а он ходил в ударниках - был разрешен въезд в Москву. И снимали судимость в награду за то, что работал на такой великой стройке. Но тогда все время шли процессы. То инженеров собирали, судили и отправляли в лагеря, то славистов. Почему-то считалось, что если ты занимаешься русской литературой, особенно древнерусской, то ты враг.

- Значит, и классическая филология не была гарантией того, что можно будет наукой спокойно заниматься?

Нет. Видите, человека засадили из-за его книг. Особенно из-за «Диалектики мифа», где он доказал, что весь этот социализм в одной стране - миф. Открыто сказал все, что думал, хотя и знал, как это опасно, писал об этом жене, но не мог удержаться, надо было высказаться. По возвращении из лагеря он перешел на классическую филологию. Это был выход: его же вызвали в Центральный комитет и официально запретили заниматься философией. Но самое интересное: даже на верхах были люди, которые задумывались. Очень высокий чин, который вызвал Лосева, вдруг спросил: «Алексей Федорович, а Бог есть?» Но Алексей Федорович уже проученный был, он сказал: «А вы что, Ленина не читали, об абсолютной истине?» Тот испугался, говорит: «Да, да... Ну, перейдем к делу». Ведь абсолютная истина - это Бог и есть. Так что его спасло, что он мог заниматься классической филологией. Те, кто ему запрещал философию, не понимали, что можно заниматься классической филологией и одновременно - философией античной культуры. Алексей Федорович писал «Историю античной эстетики» в десяти книгах, это название было специально дано. Никто из этих запретителей не соображал, что для античности философия, мифология и эстетика - это одно и то же. Это была история всей античной культуры - переход от язычества к христианству.

То есть, на ваш взгляд, те мыслители, которые находили в античной культуре предчувствие христианства, правы? Например, в Средние века о Вергилии говорили, что он предсказал Христа...

Да, считали, что Вергилий в своих эклогах напророчил, сам не очень сознавая, что будет такое замечательное время. Но впереди был длительный тысячелетний путь. Хотя философы постоянно задумывались, особенно тот же Платон, который говорил про высшее Благо, высшее добро, к которому должны люди стремиться. Это уже было предчувствие. Причем у учеников Платона высшее Благо и высшее добро - это еще и высшая Любовь. А мы знаем, что высшая любовь - это уже высокое христианство. Возьмите Данте. У него в «Божественной комедии» как раз все и кончается этой высшей любовью. Постепенно идеи зрели, но не могли еще воплотиться по-настоящему.

Можно высказать такое предположение: до античных времен человек был грубее, а пройдя эту эпоху, столько передумал, так настрадался, что оказался готов принять Сына Божьего?

Это была мировая революция - приход Христа. Почитайте - только подлинники - античных поэтов: абсолютная безжалостность, никакого милосердия, никакой любви - человек уничтожается. Если в своем городе он и чувствует себя более-менее гражданином, то главное, чтобы он и был гражданином, остальное побоку. Когда Сократ попытался взывать к милосердию, его казнили. А если ты вышел за стены своего города, то ты уже вообще никто, тебя могут тут же обратить в рабство, а раб - это не человек. Суровое, страшное дело - вот вам, пожалуйста, что называется «античность».

Вы как-то рассказывали, что у Алексея Федоровича был духовник, который ему сказал: «Ты страсти свои бросай, а науку не бросай!» У него всю жизнь был один духовник?

Всю жизнь не получалось. Всех же арестовывали: сегодня ты на месте, а завтра тебя уже нет. О последнем духовнике Алексея Федоровича можно прочитать в знаменитой книге «За Христа пострадавшие», изданной под руководством протоиерея Владимира Воробьева, которого я хорошо помню просто молодым человеком, получившим физико-математическое образование, кандидатом наук. Мы с ним дружим, он меня посещает. Так он поместил в этом томе статью об отце Иоанне Селецком. Это был человек совершенно исключительный, причем ученый, большой эрудит, знаток культуры, европейской и русской. Но он вынужден был скрываться, поэтому общаться было очень опасно. Он жил в затворе, если бы его обнаружили, его бы ждала гибель. Но верная паства его всячески охраняла. Мать известного ныне протоиерея отца Александра Салтыкова, Татьяна Павловна, была тайно связана с отцом Иоанном, и она соединила Алексея Федоровича с ним. Салтыковы - тоже семья наших старинных друзей, отца Александра я помню школьником. Мы недавно с ним вспоминали как раз это время. Так вот с помощью его матушки Алексей Федорович посылал отцу Иоанну свои письма, тот ему отвечал. Это, конечно, были не просто обыкновенные письма, он исповедовался на расстоянии. Отец Иоанн давал отпущение. Это была потрясающая переписка. Письма передавались с оказией, по цепочке, с надежными людьми, которых никто бы не заподозрил. Каждый раз просили, чтобы все записки немедленно уничтожались по прочтении. Страшная история, если найдут. Это было очень опасно. Но я их не уничтожила. Я их спрятала и недавно впервые опубликовала в своей книге «Жизнь и судьба: Воспоминания».. Отец Александр на это мне сказал: «Аза Алибековна, по-моему, это - самое главное, что вы сделали».

Текст: Андрей КУЛЬБА

Интервью с А.А. Тахо-Годи // "Вопросы философии", 31.01.2012 г.

ВФ: Аза Алибековна, журнал «Вопросы философии» благодарен Вам за согласие дать интервью в связи с вручением Серебряной медали Института философии РАН «За вклад в развитие философии». Однако та осторожность, с которой Вы общаетесь с философским сообществом, наводит на размышления, и хотелось бы знать, отчего Вы, ученый, который постоянно соприкасается с философией, дистанцируетесь от нее. Свою жизнь Вы прошли рука об руку с Алексеем Федоровичем Лосевым. В последние двадцать лет возглавляли работу по изданию его философского наследия и в связи с этим неоднократно публиковали подготовленные Вами материалы в журнале «Вопросы философии». Вашими усилиями был создан центр изучения русской философии «Дом А.Ф. Лосева». А кроме того, Ваши занятия античной филологией так или иначе связаны со становлением философских понятий, и Вы, как никто другой, можете много сказать по этому поводу. Да и число ученых, которые благодаря Вам, начав с анализа античного философского языка, пришли к изучению философских проблем, весьма велико.

Тахо-Годи: Не знаю, почему меня вдруг решили наградить за какой-то особый вклад в философию. Какой там особый вклад! Вот Василий Васильевич Соколов, который одновременно получил эту медаль Института философии, - действительно философ. А я - филолог. Я об этом говорила и на церемонии вручения. Конечно, если занимаешься античной философией, то без классической филологии ничего поделать нельзя, нужно обязательно читать сами тексты. А вот для того чтобы их понимать, надо, конечно, иметь философское образование. Сама я такового не имела, но поскольку долгие годы общалась с Алексеем Федоровичем, то кое-чему, наверное, научилась. Между прочим, если бы мне предложили комментировать не Платона, а кого-нибудь другого, я никогда не взялась бы за это дело. Потому что Платон - это не только великий философ, но еще и великий поэт и великий писатель, на мой взгляд, даже больше поэт и писатель. Филолог - и так тоже можно сказать о Платоне. Я помню прекрасно то лето на даче в Отдыхе, у Александра Георгиевича Спиркина, когда Саша Столяров, теперь доктор философских наук Александр Арнольдович Столяров, купил пятнадцать рюкзаков (именно пятнадцать!), и я туда положила всё, что касается платоновской литературы. И целое лето на даче занималась комментированием. Занималась как филолог, а иначе Платона и нельзя комментировать. Когда стали выпускать сочинения Аристотеля в четырех томах, и философы пытались комментировать его сами, а Алексея Федоровича уже не привлекали, то что получилось? Получилось очень скромное, если не сказать резче, издание, которое надо переиздавать и по-настоящему комментировать. А наш Платон, который выходил в 60-е годы, а потом переиздавался в 90-е, настолько полон и столько всего там интересного добавлено было по платоновской школе - что его, наверное, и не «перекомментируешь».

ВФ: Наше философское сообщество давно дозрело до того, чтобы не дистанцироваться от филологии. Прошли времена, когда могла прозвучать фраза: «Ну, это издание филологи подготовили, что они в философии понимают!» Когда в период перестройки, а потом и в новой России появилась возможность много переводить и издавать и сделалось очевидным, что без исследования языка, всей филиации понятий в истории не обойтись и никаких комментариев толковых не составишь, тут-то и обнаружилось, насколько важна филологическая выучка. И благодаря Вам нам есть, у кого учиться.

Тахо-Годи: Просто я слишком много прожила и много всего видела.

ВФ: И все-таки теперь самые значительные работы, выходящие у нас по Платону, по античной философии, да и по всей европейской философии связаны с именами тех, кто начинал как филолог-классик. Я уже не говорю о Сергее Сергеевиче Аверинцеве. Пожалуйста: Татьяна Вадимовна Васильева, Юрий Анатольевич Шичалин, Андрей Александрович Россиус, Александр Арнольдович Столяров, Татьяна Юрьевна Бородай.

Тахо-Годи: Ну да, Татьяна еще диплом у меня по Платону писала. Господи, все они писали у меня и дипломные работы, и курсовые... Хорошо бы вспомнить и Александра Викторовича Михайлова. Это совершенно замечательная личность, настоящий лосевский ученик. И без Александра Львовича Доброхотова никак нельзя обойтись. Он один из немногих, кто по-настоящему понимает и Алексея Федоровича, и философию, и сам философствует по-настоящему.

Ни у Алексея Федоровича, ни у меня в годы советской власти не было общения с так называемым философским сообществом, где многие были просто несчастные люди, потому что в свое время прошли школу так называемой «красной профессуры», - их можно только пожалеть, потому что они не получили должного образования. Это скорее была «образованщина», если сказать словами Солженицына. Но зато называли себя «философами» и полагали, что философия - это пустяки, подумаешь там! Недаром в переписке Алексея Федоровича с Александром Александровичем Мейером (она опубликована в «Вопросах философии» в 2000-м году) и негодование, и отчаяние сквозят. Никакого храма философского, как писал Александр Александрович, уже не было. Всё исчезло. Времена были отнюдь не философские, а политические. Можно сказать, что в это время философия стала служанкой политики. Правда, кое-кого из этих «хозяев» философии точил червь сомнения… Когда Алексей Федорович уже вернулся из лагеря и Павел Федорович Юдин, который был членом Центрального Комитета ВКП(б), как-то в беседе с Лосевым спросил: «Алексей Федорович, а Бог есть?», Лосев ответил: «Вы разве не читали у Ленина, что такое абсолютная истина?» И тот так испугался, что тут же проговорил: «Да-да-да, ну, давайте перейдем к делу!» Задумывались - и пугались собственной мысли.

А здесь, в доме Лосева, были не «какие-то там философы», а отдельные личности: Арсений Владимирович Гулыга, Александр Георгиевич Спиркин, Михаил Федотович Овсянников. Это были друзья, причем Михаил Федотович очень давний, еще с конца 30-х годов. Но это как-то не афишировалось, даже скрывалось, потому что люди, которые общались с Алексеем Федоровичем, должны были соблюдать осторожность и не объявлять о своих с ним связях. Многие думают, что, вот, сидел Лосев и вокруг него, видите ли, был целый круг философов. Ничего подобного! Ничего этого не было, потому что за Лосевым наблюдали. Не раз звонили или приходили и спрашивали: «Когда будет собрание философского кружка?», - на что я, а иной раз сам Алексей Федорович, отвечали: «Здесь идут официальные занятия по сравнительному языкознанию: греческому, латинскому, санскриту и старославянскому». Даже Валентин Фердинандович Асмус, с которым Алексей Федорович был знаком еще в конце 20-х годов, когда тот из Киева перебрался, приходил к Алексею Федоровичу с большой осторожностью. Валентин Фердинандович вообще был очень осторожный человек, это известно.

И приходившие иной раз просто тихо сидели и читали неопубликованные работы, которые просто лежали на столе, - и всё. Бывал еще, например, Эвальд Ильенков - какая интересная личность! Или Михаил Лифшиц, который относился к Алексею Федоровичу, можно сказать, даже трогательно, но, увы, ничего в его положении не мог изменить. С Эвальдом шли больше «вагнерианские» разговоры о музыке. Правда, у Эвальда были некоторые жизненные привычки, Алексею Федоровичу совсем чуждые, поэтому общения на другом уровне не получалось и не было.

Когда Алексей Федорович стал работать в «Философской энциклопедии» (благодаря Александру Георгиевичу Спиркину, который его туда привлек), тогда, конечно, поневоле круг расширился, но все равно ограничивался «энциклопедическими» авторами. Между прочим с этим периодом связано много любопытных вещей, и Захар Абрамович Каменский, который как раз ведал там редакцией, не раз писал - в том числе и в «Вопросах философии» - о работе с Алексеем Федоровичем в «Философской энциклопедии». Конечно, всем друзьям хотелось, чтобы Лосев печатался. А печататься он никак не мог. И поэтому в статье «Лосев», в этой самой энциклопедии, они написали, что в 30-е годы он перешел на позиции марксизма... Если бы они только видели «замечательные» отзывы 30-х годов на предлагаемые публикации Алексея Федоровича… Надо сказать, что это вообще перст Божий: столько рукописей погибло в катастрофах, а эти отвратительные отзывы, эта клевета - все они у нас сохранились. Целый ящик! И в этих отзывах все время подчеркивается - Лосев не марксист. И замечательно! Слава Богу, что не марксист! А в «Энциклопедии» думали, что благодаря их характеристике Алексею Федоровичу откроется дорога. Дорога открылась, но совсем по-другому.

Всё издавалось с большим трудом. Алексей Федорович не мог ничего печатать с 35-го до 57-го года. Когда, к примеру, Шеллинг сидел у себя дома, и сорок лет ничего не печатал, и все к нему приставали, а он отнекивался, это было его собственное желание. Он знал, что всё будет опубликовано после его кончины. И его сын Фридрих как начал печатать! Вот у нас стоят эти знаменитые четырнадцать томов Шеллинга (Арсений Владимирович Гулыга в свое время брал эти тома, когда писал свою работу о Шеллинге). А здесь? Человек работает, зная, что напечатано не будет ничего. На вопрос одной из своих учениц, для чего же он работает, он сказал: «Для археологии. Раскопают когда-нибудь». Даже уже после перестройки, когда издательство «Мысль» начало один за другим издавать тома «Сочинений» А.Ф.Лосева (восемь томов, а потом дополнительный девятый том, куда и архивные материалы, и прежние работы вошли), тут же поступил донос.

А в 60-е годы, когда издавали Платона, член-корр Академии наук Иовчук донес в Центральный Комитет, что, мол, кого решили издать - идеалиста! Ведь вся эта братия тогда жива была: все эти Иовчуки и им подобные «великие» философы, которые ничего не знали, но всем управляли. Главное было - управлять философией. В результате тут же поступило указание: издать только три тома. Тогда Лариса Владимировна Литвинова, которая в ту пору заведовала редакцией, придумала разделить третий том на две части - получилось четыре тома. А позже издали отдельный том, который назывался «Диалоги Платона». И если всё вместе соединить, то получалась более или менее полная картина. Так и обошли этого Иовчука. А в 90-е всё делалось заново - уже по-настоящему, как следует. Но не было в живых ни Валентина Фердинандовича Асмуса, ни Алексея Федоровича - так получилось, что это издание осуществлено уже и под моей редакцией тоже, а не просто с моими комментариями.

Если в поздние времена и то было тяжело, то что же говорить про более ранние? - Совсем глухо. Например, профессор Наумова (была тогда такая известная особа) требовала от Лосева, чтобы он показал классовую борьбу в родовом обществе. Или высчитывали: а сколько цитат он привел из «классиков марксизма»? Был такой редактор, Верцман, так он писал Алексею Федоровичу (замечательная переписка! - у нас сохранилась): «Я все нервы себе измотал, потому что классиков только одна цитата». Но что делать, если у Ленина не было других цитат?! Откуда взять-то? Задумаешься поневоле: какая философия?

ВФ: И в итоге у Вас сложилось отношение к нашей философии как в целом сомнительной институции?

Тахо-Годи: Да нет. Просто я предпочитаю не безликие сообщества, а личности, отдельных людей. Таких, как совершенно замечательный директор Института философии Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов, мой компатриот. Знаю и ценю тех, кто там работает: Людмилу Арчиловну Гоготишвили, Виктора Васильевича Бычкова, того же Александра Столярова…

ВФ: Но ведь, в самом деле, что такое философия? Это же не какая-то глыба, которая существует сама по себе, а всегда какой-то человек, философ.

Тахо-Годи: Да, конкретный человек в конкретную эпоху. Посмотрите на книги серии «Философия России второй половины XX века» - это своего рода мемуары об отдельных личностях. Если открыть книгу моих мемуаров «Жизнь и судьба» из серии «Близкое прошлое» издательства «Молодая гвардия», там многие страницы - воспоминания о том или ином философе. Это философия в лицах: все знакомые через одного - философы. Так что, я не говорю, что не люблю философию. Я говорю, что люблю тех или иных философов. И, в частности, тех конкретных людей, которые в советское время как-то хранили огонек живой мысли.

ВФ: Но ведь дело не только в том, что Вы их любили. Дело в том, что Вы сами этот огонь поддерживали.

Тахо-Годи: Ну, хорошо, ну, поддерживала - и что особенного? Это просто была моя жизнь.

ВФ: А можете Вы рассказать о том, как познакомилась, например, с Асмусом.

Тахо-Годи: Еще до «официального» знакомства мы встречались в университетской библиотеке на Моховой, в так называемой Фундаменталке: я просматривала свои библиографические карточки, а Валентин Фердинандович - свои. Потом, когда Валентин Фердинандович похоронил свою первую жену и еще не женился на своей аспирантке Ариадне Борисовне, он стал приходить к Алексею Федоровичу в гости. Это было, наверное, в самом конце сороковых. Вот тут и состоялось мое с ним знакомство.

Когда-то Асмус хотел стать священником (то, что не удалось ему, удалось его сыну Валентину, который окончил классическое отделение и мой ученик). И он приходил к Лосеву еще в начале 30-х годов. Есть свидетельства тому - книги, которые были подарены именно тогда. А потом и у него жизнь переменилась. И ему тоже приходилось прилаживаться всячески, и его без конца проклинали, «прорабатывали», как тогда говорили. Он много всего пережил. Я даже хорошо помню такой момент, когда вдруг «все» заговорили: «Асмуса арестовали!» Он должен был вернуться в Москву из командировки, по-моему, из Белоруссии, и не приехал. А раз не приехал, какое еще может быть объяснение? Конечно - «арестовали». К счастью, он появился. Валентин Фердинандович приносил Алексею Федоровичу в подарок книги, они уходили в кабинет к Алексею Федоровичу. О чем они там беседовали - это их тайна.

ВФ: Аза Алибековна, а как появился в доме Лосева Арсений Владимирович Гулыга?

Тахо-Годи: По моему внутреннему ощущению, он всегда был с нами, хотя в действительности Арсений Владимирович впервые проявил себя другом в ходе подготовки и обсуждения первого издания Платона. Всё происходило в редакции издательства «Мысль». Первый том должен был открываться вступительной статьей Алексея Федоровича. Это уже позднее время - 60-е годы! Но завредакцией напуган: и Платон - идеалист, и Лосев - идеалист. Алексей Федорович привык сражаться и очень хорошо знал все марксистские приемы, литературу марксистскую изучал и то, что надо, брал на вооружение - в частности, теорию формаций. Вот Алексей Федорович и процитировал Ленина насчет того, что умный идеалист лучше глупого материалиста. Затем выступил Василий Васильевич Соколов, а самое главное - Гулыга, который сказал, что статья Лосева замечательная, что он дал читать своему соседу, который никакого отношения к науке не имеет, и как сосед все понял, был вдохновлен и потрясен лосевским предисловием и что Платона надо издавать обязательно. Выступление Гулыги было очень ярким и имело решающее значение - издание было продолжено, только уже с новым завредакцией, Литвиновой, о которой я уже говорила.

После этого Арсений Владимирович стал приходить к Алексею Федоровичу. Тут уже никто не запирался в кабинете. Это уже были совсем другие времена и другой человек. Он вообще ничего не боялся, Арсений Владимирович. Как раз в это время он готовил свои книги по Канту, Гегелю и Шеллингу. Он приходил к нам, и Алексей Федорович, если надо было, давал ему книги домой. Никому книги не выдавались отсюда, только Саше Михайлову и Арсению Владимировичу. А Арсений Владимирович хотя и знал, что Лосев Канта недолюбливает, тем не менее, посвятил ему свою книгу о Канте. Даже когда ее перевели на немецкий язык, он это посвящение оставил и смеялся, что стотысячный тираж пошел и уже в стотысячный раз он признается в своей любви к Алексею Федоровичу.

А как замечательно повел себя Арсений Владимирович, когда в начале восьмидесятых разразился скандал с маленькой книгой Лосева о Владимире Соловьеве, которую запрещали, не разрешали продавать и хотели всю «пустить под нож». Уже тираж был, уже в «Книжном обозрении» значилось, что вышла такая-то книжка Лосева таким-то тиражом. А ее собираются уничтожить! Драма была, конечно, невероятная. И вот Гулыга как раз и бился, чтобы ее под нож не пустили.

Последний раз я видела Арсения Владимировича, мне кажется, на праздновании 100-летия Алексея Федоровича, когда он выступал с докладом «Был ли Лосев апологетом античности».

ВФ: А про Александра Георгиевича Спиркина Вы ничего не расскажете?

Тахо-Годи: Александр Георгиевич пришел с Михаилом Федотовичем Овсянниковым. Миша Овсянников, как я уже говорила, давно был тайно знаком с Алексеем Федоровичем. Он привел и Спиркина, и Василия Васильевича Соколова. Между прочим, Арсений Владимирович тоже дружил с Михаилом Федотовичем. И летом на дачу они вместе приезжали. Как и к Асмусу. Это когда уже шла работа над «Энциклопедией», которая продолжалась с 60-го до 70-го года.

Александр Георгиевич приходил к нам читать. Был конец 40-х. Он уже вышел из тюрьмы, где сидел как «враг народа», работал в Институте философии под началом Александрова. В 1950-м появилась знаменитая сталинская работа «Марксизм и вопросы языкознания». Спиркин в это время интересовался проблемами языка и мышления и посылал свои вопросы Сталину (письмо это подписала его жена Е. Крашенинникова). А у нас он как раз читал работы Алексея Федоровича по языкознанию. Неопубликованные. Это были рукописи, которые в шестидесятые годы оформились в книгу «Введение в общую теорию языковых моделей». Они долго лежали, ждали своего часа. Я даже помню, где. При входе, когда войдешь, был шкаф - там внизу лежали эти рукописи. Александру Георгиевичу эти рукописи доставали, и он тихо себе сидел и занимался. Да, так вот и делали: приходили и потихоньку читали - из близких людей.

ВФ: Всё, что Вы, Аза Алибековна, рассказываете, подводит к одной актуальной теме. По прошествии времени выяснилось, что можно очень многие неприятные для советского официоза темы сгладить и тех, кого власть преследовала, представить ее соратниками в одном большом, общем деле. «Маленькие» подтасовки - и перед нами благостная картина дружной жизни. Молодой человек, пришедший, к примеру, на философский факультет, может предположить, что там всегда царило глубочайшее почитание Алексея Федоровича, раз есть аудитория его имени, а что Асмус был чуть ли не любимцем Сталина. Вдруг «оказывается», что Алексей Федорович - чуть ли не марксист, советский классик. Поэтому так важно всё, что Вы рассказываете об атмосфере, сложившейся вокруг Алексея Федоровича. Существуют, кстати, разные подходы к проблеме «Лосев и марксизм». Что касается Сергея Сергеевича Хоружего и, например, Натальи Константиновны Бонецкой, то они рассматривают марксистскую фразеологию Лосева исключительно как политику: игру в кошки-мышки с малограмотными редакторами или начальством, которых не только легко обескуражить подходящей цитатой из «классика», но можно ввести в заблуждение такими терминами, как «диалектика» или «материя», - для самого Алексея Федоровича они существуют в традиции, не имеющей никакого отношения к казенному марксизму. А у Людмилы Арчиловны Гоготишвили несколько иной подход: мировоззрение Лосева, подразумевающее пластическую оформленность, телесность эйдоса, его интерес к социальным аспектам культуры позволяли ему использовать марксистские концепты и язык, ни в чем себе не изменяя.

Тахо-Годи: Скорее, права Людмила Гоготишвили. Алексей Федорович всегда все досконально изучал. Изучал и прекрасно знал труды Энгельса и Маркса: и «Диалектику природы», и «Капитал», и другие работы. И что хотел - брал. Я уже говорила насчет учения о формации. Это имеет отношение к портрету культуры, к выявлению ее типа. Поэтому Алексей Федорович и Шпенглера очень любил - за «физиогномию» культуры, - хотя и критиковал его. Но учтите, какие времена вы ни возьмете, главное было - ставить преграды перед Лосевым и никуда не пускать. И ему приходилось бороться, для чего он, конечно, специально использовал этот самый марксистский аппарат. Чтобы своего противника пронзить, как копьем. Как казак, знаете, раз - и пронзил! Он крепкий казак был. И еще говорил: «Я хитрый казак».

Что касается культуры, то чем бы вы ни занимались, вопрос о той или иной конкретной культуре конкретного времени оказывается решающим. Если вы занимаетесь Пушкиным, возможно ли, чтобы вы не знали культуру этого времени?

ВФ: К этому и философы наконец приходят. Те, которые посвятили себя истории философии, истории идей.

Тахо-Годи: Слава тебе, Господи, что философы приходят к изучению культуры.

ВФ: Так получилось, что в советское время, если говорить о философских школах как настоящих школах мысли - их было, в общем-то, по сути три-четыре, причем существовали они, как правило, в закрытых от посторонних домашних кружках. Это было в кружке Георгия Петровича Щедровицкого, было в окружении Эвальда Ильенкова, в кружке Владимира Соломоновича Библера и было дома у Алексея Федоровича, когда молодые люди приходили к нему в качестве секретарей и помощников. Причем и Щедровицкий, и Лосев от философии дистанцировались.

Тахо-Годи: Да те, кто бывал здесь, росли потихоньку под крылом Алексея Федоровича. Из них получились очень хорошие философы. Но все они были по образованию филологи.

ВФ: И по большей части Ваши ученики. Благодаря тому, что они сначала проходили Вашу школу, из них получились прекрасные издатели, переводчики и комментаторы.

Тахо-Годи: Да, начинали они как филологи. Классическое-то отделение - филологическое? Филологическое! Вот и всё. Я же с самого начала сказала, что надо быть филологом, а потом, чтобы понимать, надо быть философом. У них всё и соединилось. Оканчивали классическое отделение, а тут, у Лосева, набирались философских мыслей - получалась школа. Вот, к примеру, Виктор Васильевич Бычков. К тому времени, как он пришел ко мне на классическое отделение, он уже окончил технический вуз. Пришел, заметьте, сначала не на философский факультет, понимая прекрасно, что ничего нельзя делать без языков, а на классическое отделение филологического. И занимался вместе со студентами. А потом, уже позже, сына своего, Олега, прислал, тоже на классическое отделение. И в дальнейшем они так распределили свои исследования: отец занимается греками, а сын латинской патристикой.

Но, повторю, начинали все, конечно, с филологии. У нас даже сохранились некоторые работы учеников Алексея Федоровича, когда они были на втором курсе, еще на классическом отделении в Педагогическом институте им. Ленина: Олега Сергеевича Широкова, Леонида Александровича Гиндина. Это были замечательные ученые, лингвисты, которые рассуждали о языке как философы. Когда Олег Сергеевич рассказывал о переходе одних звуков в другие - почему именно так переходят, а не иначе, - можно было заслушаться. Это было потрясающе интересно: становление языка. И у Леонида Александровича Гиндина исследование Гомера превращается в нечто большее. В своего рода философию.

ВФ: Аза Алибековна, заслуги Ваши намного шире, чем подготовка комментариев к Платону. Об этом говорили все выступавшие на церемонии награждения Вас медалью.

Тахо-Годи: Шире, может быть, только потому, что я в последние годы Лосева публиковала. Но было бы очень странно, если бы и до того я не занималась работами Алексея Федоровича, не помогала публиковать труды. Началось это по-настоящему с 1957 года. Да, 1957 год - это первая свободная книга - «Античная мифология в ее историческом развитии». Книга, которая писалась с большим подъемом Алексеем Федоровичем и над которой он работал на даче у Николая Ивановича Либана, известного специалиста по русской литературе, древней и XVIII века, университетского преподавателя. Недавно вышел том, посвященный 100-летию со дня его рождения. Помню, как наша помощница Шурка мешками, буквально мешками таскала на эту дачу книги, с которыми Алексею Федоровичу надо было работать. От напряжения он перестал спать, и пришлось ему принимать в большом количестве снотворные, чтобы не обессилеть и продолжать работу. Потом была работа над статьями в «Философской энциклопедии», над «Гомером» для ЖЗЛ, «Античной музыкальной эстетикой», «Введением в общую теорию языковых моделей», «Проблемой символа и реалистическим искусством», «Античной философией истории», над жизнеописанием Платона и, конечно, над «Историей античной эстетики», последние тома которой появились уже после смерти Алексея Федоровича.

Последние двадцать лет я переиздавала не только уже ранее печатавшиеся труды Лосева, но и публиковала многое из его архива. В 2001-м году в издательстве «Мысль» вышла в серии «Философское наследие» лосевская «Диалектика мифа» - большая заслуга в подготовке ее В.П.Троицкого. Как я рассказывала уже в книге «Лосев» (серия «Жизнь замечательных людей»), в 1993-м из ФСБ мне вернули архив Алексея Федоровича, изъятый при его аресте в 1930-м. Благодаря этому удалось почти полностью восстановить «Дополнение» к «Диалектике мифа» - раньше мы думали, что эта часть книги навсегда утрачена. Совсем недавно отправили в петербургский философский журнал «Credo-new» часть работы, писавшейся, вероятно, в 1920-е годы и условно названной нами «Онтология». Предстоит еще большая архивная работа. Но чего мне особенно жаль, так это до сих пор не найденной лосевской переписки, изъятой при его аресте. В девяносто третьем году генерал, передавший нам архив, сообщил, что письма пока не нашли, но обещал, что будут искать. Уже много лет прошло, наверное, ушли те люди, которые тогда работали в архиве ФСБ, не уверена, что эту переписку кто-то ищет, а ведь это настоящее сокровище.

ВФ: Есть у Вас, Аза Алибековна, и еще заслуга в философии - создание «Дома А.Ф. Лосева», этого историко-философского центра.

Тахо-Годи: Это особый вопрос! И, кстати, в моих книжках - «Лосев» и «Жизнь и судьба. Воспоминания» - о становлении нашего центра подробно рассказано. Удивительно, сколько народу в начале 1990-х годов помогало этот дом отстоять - и на родине, и за рубежом! И хорошо бы опубликовать на сайте Библиотеки историю «Дома А.Ф.Лосева» с именами всех этих людей. Чтобы все желающие могли прочесть.А сколько было претендентов на этот дом, что творилось: как подумаешь, страшно становится… Были тут и американцы, были и немцы, и итальянцы. Всем хотелось заполучить этот дом. Была, кстати, одна оригинальная личность по фамилии Акулов. Этот, когда видел, что я возвращаюсь из университета, иду от метро и уже подхожу, улучал момент и палил из пистолета в небо, а потом разбивал бутылку шампанского. Видно, думал таким образом завоевать мое расположение…

Огромную роль во всей этой эпопее сыграл тогдашний префект Центрального округа Александр Ильич Музыкантский. Он очень нам помог, взяв дело в свои руки. Первым делом освободил дом от той жуткой компании, которая тут гнездилась: над кабинетом Алексея Федоровича проводил сеансы терапии шаман - бил в бубен, вопил, а к нему шли на излечение. А теперь наш «Дом», за проведение реставрации которого я, в конце концов, даже получила диплом правительства Москвы, стал центром по изучению истории русской философии и культуры, и не только для отечественных исследователей - недаром здесь проходят международные «Лосевские чтения». А вот передо мной лежат две книжки. Обе 2011-го года, обе из Польши. Одна пришла только на днях: Тереза Оболевич «От ономатодоксии до эстетики Алексея Лосева», другая - «Палама, Булгаков, Лосев. Имяславие» под редакцией профессора Лилианы Киейзик. Прекрасно, что в Краковском католическом институте профессор Тереза Оболевич интересуется проблемами русской религиозной философии, а в университете Зелена Гура изучают и переводят Лосева под руководством Лилианы Киейзик!

ВФ: Если вернуться к Вашим собственным работам, то, помимо комментирования Платона, у Вас были замечательные исследования об антропологических представлениях греков на примере понятия «σὧμα» (тело), о «Пещере нимф» Порфирия, о проблеме символа. Как здесь можно разобраться без философии?

Тахо-Годи: Во всяком случае, я люблю термины. Недаром в 1999-м году вышла наша с Алексеем Федоровичем книга «Греческая культура в терминах, мифах и символах». Изучение терминологии, конечно, сближает филологию с философией. Хорошо быть и филологом, и философом. Повезло Лосеву - он окончил два отделения: и филологическое, и философское. Ну, а как быть тем, кто оканчивал только одно?

ВФ: Когда Вас награждали медалью Института философии, не отметили одну очень важную вещь из Вашей научной биографии - исследование мифа. Ведь Вы - знаток греческой мифологии. И тут сложились и язык, и философия, и культурология - всё сразу.

Тахо-Годи: Миф существует до всякой философии, как Вам известно. И до всякой религии. Но уже в самом слове «миф» (слово, речь, рассказ) заложено и значение «мысль», что отражает их индоевропейский корень mēudh, mūdh (стремиться, страстно хотеть). Русское «мыслить» имеет прямое отношение к «мифу».

ВФ: Мыслить - значит мифологизировать?

Тахо-Годи: Это было в глубине тысячелетий. Но это не значит, что и теперь всякий раз, когда мы мыслим, то и мифологизируем, хотя, как известно, мифы очень живучи, и мы по-прежнему живем среди бесчисленных мифов. В более поздние времена античности место «мифу» уступило другое слово - «логос». А «λόγος» имеет в греческом языке более шестидесяти значений. Корень leg, указывает на первичную избранность из чего-то и дальнейшее соединение. Между прочим, старое русское слово «лекарь» тоже имеет связь с этим самым leg, потому что лекарь сначала избирает слова, с помощью которых затем заговаривает и лечит. Самое интересное, что у Гомера нет слова λόγος, только μύϑος - слово как миф. «Логос» появляется гораздо позднее - у Гераклита, Платона, Аристотеля и стоиков. Зато у последних уже нет слова μύϑος применительно к мысли. Вглядываясь в язык, можно очень многое узнать не только о самом языке, но и о культуре, о том типе культуры, которому он принадлежит. Именно это Алексей Федорович считал самым важным в историческом анализе - определение типа культуры.

ВФ: А что было для Вас самым интересным и трудным, когда Вы комментировали Платона?

Тахо-Годи: Самое интересное и трудное было понять, как сам Платон понимает миф. То, что современный читатель расценивает как миф, с точки зрения Платона, таковым не является. Он разделяет миф и логос, то есть повествование. Оказывается, что в рассказе Сократа о его беседе с жрицей Диотимой («Пир») имеет место не миф, как думает читатель, а логос. А вот описания «занебесной» Земли в «Федоне» или странствования Эра в ином мире («Государство» Х книга), данные в высшей степени реалистически, - это мифы. Парадокс. Но его надо разгадать. Изучив все тексты Платона и его предшественников, философов и поэтов, я пришла к выводу: логос требует доказательств и аргументаций для оправдания выдвинутого Платоном того или иного тезиса. Такими целенаправленно сконструированными являются в «Пире» речи собеседников, в том числе и Сократа об Эросе, и речь Аристофана о людях-половинках, ищущих друг друга, и упомянутый уже рассказ жрицы Диотимы об Эросе - сыне Пороса и Пении, напоминающий аллегорию, ведущую к доказательствам иерархийности красоты. Миф же ни в каких доказательствах не нуждается. Это истина, разрисованная воображением и вдохновением. Но Платон не только противопоставляет миф и логос. Бывает и так, что мифологический вымысел и строгое доказательство вступают в некое единство и даже заменяют друг друга. Однако это особое развитие темы, которого здесь я не считаю нужным касаться.

И, конечно, очень важно было выстроить диалоги Платона чисто драматургически. Его диалоги - драма мысли. Вот и найдите, как в типичных драмах, пролог, завязку, развитие действия в связи с развитием характеров, агоны и т.д., и т.д., вплоть до эксода и похвального слова герою. Ведь недаром в ряде хороших изданий Платона диалогу предшествует перечень действующих лиц и даже бессловесных фигур, как положено в драмах.

ВФ: А какой платоновский диалог Вы больше всего любите?

Тахо-Годи: Самый любимый -«Пир».

ВФ: Но вряд ли, Аза Алибековна, Ваши литературные пристрастия ограничиваются античностью?

Тахо-Годи: У меня сколько угодно книг, которые не связаны с античностью. Я вовсе не сижу в какой-то пещере, вроде платоновской, где ничего не вижу, кроме смутных теней античных фигур. Ничего подобного. Литературу я люблю разную, и многих читаю. Хотя, конечно, ближе всего мне Гомер. Гомера могу читать без конца. Еще люблю мемуарную литературу. Это естественно - я сама люблю вспоминать. В 2009-м вышла моя книга «Жизнь и судьба: Воспоминания». Она оказалась очень востребованной и вся разошлась. Хорошо было бы ее переиздать.

ВФ: Аза Алибековна, а каковы Ваши нынешние научные интересы? Русская философия и всё, что связано с комментариями к трудам Алексея Федоровича? Вы не оставляете свои занятия античностью?

Тахо-Годи: Как я могу их оставить, когда работаю на факультете и у меня непрерывно идут занятия со студентами? Классическая филология всё время, всюду. Одновременно со всем остальным.

ВФ: По правде сказать, Аза Алибековна, если бы меня спросили: почему Вам присвоена медаль за вклад в развитие философии? - я бы не сразу вспомнила о Платоне и Ваших комментариях к нему, но тут же сказала бы, что благодаря Вашим трудам, связанным с Алексеем Федоровичем Лосвым, сохранилась русская философская традиция. Живая. Нить не оборвалась. Спасибо Вам! И спасибо за интервью.

Беседу вела Т.А. Уманская