Преподобный Иосиф Волоцкий (†1515; пам. 9 сент.) называет монашество вторым Крещением. Он пишет: “…яко и по Крещении имамы согрешати и святое Крещение оскверняти; сего ради повеле святым Апостолом и преподобным и богоносным отцем нашим второе Крещение предати, еже есть святый аггельский образ, им же вся грехи очистятся” . Монашество - это подвиг, незримый миру. Принятие монашества имеет добровольный характер со стороны постригаемого, которому задаются такие вопросы во время пострига: “Вольною ли твоею мыслию приступаеши ко Господу?”; “Не от некия ли нужды, или насилия?” .

Во время пострига происходит наречение нового имени . В Древней Руси была традиция, в силу которой при пострижении давали имя, начинающееся на ту же букву, что и мирское имя. Приведём некоторые примеры: святитель Иона Новгородский (†1470; пам. 5 нояб.) - в миру Иоанн; Митрополит Московский Макарий (†1563; пам. 30 дек.) - в миру Михаил; святитель Герман Казанский (†1567; пам. 6 нояб.) - в миру Григорий; святитель Димитрий Ростовский (†1709; пам. 28 окт.) - в миру Даниил; святитель Митрофан Воронежский (†1703; пам. 23 нояб.) - в миру Михаил; преподобный Иосиф Волоцкий (†1515; пам. 9 сент.) - в миру Иоанн; преподобный Никандр Псковский (†1581; пам. 24 сент.) - в миру Никон; преподобный Галактион Вологодский (†1612; пам. 24 сент.) - в миру Гавриил; преподобный Иов Почаевский (†1651; пам. 28 окт.) - в миру Иоанн и т. д.

Монашество принимали люди разного социального положения. Святитель Филарет Черниговский (†1866) так начинает житиё первого русского князя-монаха Николы Святоши (†1143; пам. 14 окт.): “Сын благочестивого Черниговского князя Давида Святославича, князь Святослав - Святоша, в крещении Панкратий, а в иночестве Николай, был женат и имел детей; одна дочь его была супругою блаженного Всеволода-Гавриила” (†1138; пам. 11 февр.). В Киево-Печерском Патерике говорится о его намерении уйти в монастырь: “…помысли убо прелесть житиа сего суетнаго и яко вся, яже и зде, мимо текут и мимо ходят, будущаа же благаа непроходима, вечна суть, и Царство Небесное бесконечно, еже уготова Бог любящим Его, - остави княжение, честь и славу и власть, и вся та ни в что же въменив, и пришед в Печерьскый манастырь, и бысть мних” . Его князья-братья “велику укоризну имее­та собе нишетою” его . Бояре ушедшего в монастырь князя, оказавшись не у дел, считали его “яко изумевшася” . Но автор Патерика называет князя: “В истину сей бóлей всех князей Рускых” .

В последующее время монашество принимали и другие князья, причём обстоятельства и результаты такого решения могли быть различны. В 1462 году скончался Московский князь Василий II, вошедший в историю как Василий Тёмный. В летописи читаем: “…и бысть ему болезнь тяжка, и въсхоте в черньцы постричися, и не даша ему воли, а в тои болезни преставися месяца марта 27 день в субботу в 3 час нощи” . Это же могло произойти и при кончине его внука. Перед своей кончиной князь Василий III (†1533) высказал Митрополиту Даниилу (1522–1539; †1547) своё желание принять монашество. Присутствовавшие при этом Старицкий князь Андрей, боярин М. С. Воронцов и И. Шигона стали возражать: «“Князь Велики Владимир Киевскии умре не в чернецех, не сподоби ли ся праведного покои”? и бысть промежи ими пря велика”» . Но Митрополит Даниил, венчавший ранее князя при его вступлении во второй брак, теперь также проявил волю и первосвятительскую власть. “Данил Митрополит посла по старца Мисаила, повеле принести платье чернечское в комнату, а патрахиль бе и постризание у Митрополита с ним” . Слабеющий Великий князь «приказал Митрополиту тогда: “Аще ли не дадут мене постричи, но на мертваго мене положи платие чернеческое, бе бо издавна желание мое”. И прииде же старец Мисаило с платием, а князь Велики приближашеся к концу. Митрополит же взем патрахиль и подаст чрез Великаго князя игумену Троецкому Иасафу, князь же Андреи Иванович и боярин Михаило Семеновичь Воронцов не хотеша дати Великого князя постричи. И глагола Данил Митрополит князю Андрею: “Яз тебя не благословляяю ни в сеи век ни в будущии, а того тобе у мене не отняти, зане же сосуд сре­брян добро, позлащен того лучши”. Князь Велики отхожаше, но спешаху стричи его: Данил Митрополит положи на игумена на Троицкого патрахиль, а сам постриже его, и положи на него переманатку и ряску, а манатии не бысть, зане же бо спешачи несучи выронили; и взем с собя келарь Троицкии Серапион Курцов мантию, и положиша на него и схиму ангельску и Еваггелие на груди положиша. И стоящи же близ его Шигона, и как положили Еваггелие на грудех, и виде Шигона дух его отшедш аки дымец мал» .

В монашеском звании скончалась и первая супруга князя Васлия III - Соломония Сабурова. Вскоре после их развода, в 1526–1528 годах, возникла Повесть о втором браке князя Василия III, в которой говорится, как его первая супруга Соломония, “видя неплодство чрева своего, яко же и древняа óна Сара, начат молити государя Великого князя, да повелит ей облещися в иноческий образ” . Затем она просит Митрополита Даниила, “да умолит о сем государя и сътворит волю еа быти <…> Царь же и государь всеа Руси, видя непреклонну веру еа и молениа отца своего Данила Митрополита не презре, повеле сътворити волю еа” . После своего пострига, в котором она была наречена Софией, новоначальная инокиня просит государя разрешить ей “отити в обител Пречистыа Владычица Богородица честнаго еа Покрова в Богом спасаемый град Суждаль” . В Покровской обители она подвизалась до последних дней своей жизни и была погребена в ней. Ныне преподобная София Суздальская (†1542; пам 16 дек.) прославляется в службе: “…не восхоте бо земныя красоты самодержавства и вселися во обитель Пречистыя Божия Матери” ; “…земное царство презревши, на Небесное взирающе” ; “…от версты бо юностныя, самодержцу супруга предобрая была еси и царство земное оставила еси, наставление восприим Божественнаго разума” .

Западный дипломат Сигизмунд Герберштейн, находившийся в 1526 году в Москве, написал “Записки о Московии”. В них он на основании дошедших до него слухов и толков говорит и о пострижении княгини Соломонии, но его повествование существенно отличается от вышеприведённого. Он говорит о насильственном пострижении Великой княгини Митрополитом, которое произошло в монастыре, находящемся “в Суздальском княжестве”. Во время пострига княгини И. Шигона из-за несогласия “не только выразил ей резкое порицание, но и ударил её плёткой” . Иван Юрьевич Шигона - “думный дворянин, тверской дворецкий, любимец… Василия III” , который, как было выше отмечено, выступал против монашеского пострига князя Василия в 1533 году.

В истории известны случаи временного оставления монашества, необходимые для блага Церкви. Император Константин Великий (†337; пам. 21 мая) получил именование равноапостольного за введение христианства в Римской империи. С его подвигом сравниваются миссионерские усилия последующих государей, их забота о вере христианской. Спустя некоторое время после равноапостольного Константина империей управлял Юлиан (361–363), вошедший в историю с именованием Отступник за своё противодействие христианству. Этот феномен также повторялся в истории. Равноапостольный царь Борис Креститель земли Болгарской в 889 году “поставил на престол своего старшего сына Владимира, а сам снял царскую мантию, чтобы облечься в монашескую рясу” . Но “новый Юлиан Отступник начал насильно возвращать своих подданных к языческой вере” . Рушилось всё, что сделал его отец для страны. Поэтому “возгорелась у святого крестителя ревность святого пророка Илии о Боге и Божием деле, он совлёк с себя монашескую рясу, вновь облачился в царские одежды и привязал на пояс, как прежде, меч” . Наведя христианский порядок в стране, отец-царь вернулся к своим монашеским подвигам. Таким образом, его оставление монашеских риз, необходимое для спасения Православия, носило временный характер.

Оставление монашества происходило и для удовлетворения личных интересов. В 1204 году после удачного похода на половцев среди русских князей произошла ссора, и один из них, князь Рюрик, был насильно пострижен с супругой в монашество . Затем через год в битве гибнет князь, сделавший распоряжение о постриге, и “князь Рюрик Ростиславич, услышав о смерти Романа, снял с себя иноческое платье, расстригся и сел на великом княжении в Киеве” . Однако благочестие его жены не поколебал поступок бывшего супруга. «Также и жену свою хотел расстричь; она же не только не захотела этого, но и схиму на себя возложила, говоря: “Нет ничего больше души, о ней нам подобает заботиться и помышлять; сказал Господь: какая польза человеку, если и весь мир приобретёт, а душу свою потеряет, или что даст человеку измена свой душе”» .

Добродетель жены-христианки - верность и преданность своему мужу, супружеский союз благословлён Богом, об этом читаем в Евангелии: Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф 19:6). Другим путём в вечную жизнь является монашество. Слово монах значит ‘один’; инок означает инаковость по отношению к окружающему миру. Но в истории известны случаи, когда оба эти различные явления удивительным образом начинают сочетаться. В 1217 году скончался князь Константин Всеволодович и его супруга “умерла” для этого мира: “Княгиня его тогда же, над гробом, и постриглась, и дали имя ей Агафья” . А вскоре “скончалась княгиня Константина Агафья в монахинях, и положили её в церкви Святой Богородицы соборной в Ростове, января 24” . В житии благоверных Петра и Февронии Муромских (†1228; пам. 25 июня) говорится: “Когда князь и княгиня достигли старости, то в одно время облеклись в иноческое одеяние, один с именем Петра, другая с именем Февронии. На Пасхальной неделе 1228 года <…> преставился сам князь-инок, а в один день с ним почила и блаженная Феврония. Князь и княгиня, согласно с завещанием, положены были в одном гробе” . Они были вместе канонизованы Русской Церковью на Макарьевском Соборе в 1547 году и вместе изображаются на иконах.

У благоверного князя Михаила Черниговского (†1246; пам. 20 сент.) была дочь Феодулия, в монашестве Евфросиния (†1250; пам. 25 сент.) . Её женихом был “князь Мина Иванович. Это был потомок благочестивого варяжского князя Шимона, любимого преподобным Феодосием” (†1074; пам. 3 мая). Когда она направлялась в Суздаль к жениху для вступления в брак, пришло известие о его кончине, и княжна, “не возвращаясь более к отцу и матери, решилась вступить в иноческую Ризоположенскую обитель, что была за земляным городским валом. Это было в 1227 году” в Суздале. В икосе говорится: “…к земному шествуя жениху, Небеснаго сретила еси: Емуже уневестившися, вся житейская оставила еси и притрудное совершивши постническое житие, в небесный чертог прията быти сподобилася еси” .

Монашество - это благочестие, причём добровольное, но данный вопрос в истории мог решаться и в обход воли постригаемого. В Древней Руси государь, подвергнув опале провинившихся бояр, мог заменить им смертную казнь на пострижение в монашество, и это было проявлением милости к ним с его стороны. Так, во время династического кризиса Московский князь Иоанн III в 1499 году “князя Ивана Юрьевича пожаловал от казни, отпустил его в черньци к Троици, а сына его князя Василия Ивановича Кривого отпустил в монастырь в Кириллов на Белоозеро” . Из названных опальных Патрикеевых в истории известен более сын, принявший монашество с именем Вассиан .

Пострижение в монашество могло быть средством для устранения соперника. Борис Годунов во время своего царствования подвергнул опале бояр Романовых, бывших в родстве с почившим царём Феодором Иоанновичем (†1598). Старший Феодор Романов был сослан “в Сийский Антониев монастырь и насильно пострижен в монашество под именем Филарета. Здесь сначала содержали его под строгим присмотром, не пускали даже в церковь и никого к нему не пускали, потом царь Борис смягчился к Филарету, позволил ему ходить в церковь, велел посвятить его в иеромонаха и сделать даже архимандритом Сийского монастыря” . Пострижение Романовых носило политический характер и по замыслу Годунова должно было устранить их с политической арены как возможных соперников и претендентов на царский трон. Затем события развивались следующим образом. После скоропостижной кончины Бориса Годунова в 1605 году сторонники Лжедмитрия предали смерти супругу почившего царя Марию и его сына Феодора, а дочь спустя некоторое время была пострижена в монашество. Её судьба нашла отражение в исторической песне русского народа. В ней говорится о приближении к Москве самозванца, который хочет царскую дочь “постричи, Чернеческий чин наложити! Ино мне постричи ся не хочет, Чернеческаго чину не сдержати” . В другой песне говорится о намерении Лжедмитрия: “Меня хочет, царевну, поимати, А на Устюжну на Железную отослати, Меня хочет, царевну, постричи” . Пребывая в монашеской келье, она явилась молитвенницей о своей семье, трагически сошедшей с исторической сцены. Сийский же архимандрит Филарет (Романов) Божиим Промыслом при Лжедмитрии был возведён в сан Ростовского митрополита Патриархом Игнатием, позднее став первым Патриархом после смуты. Одновременно его сын, первый царь из династии Романовых, стоял во главе Русского государства, и этой двоице выпала доля вывести Русское государство из разрухи Смутного времени.

Второй избранный на Руси царь Василий Шуйский после сведения с престола был насильно пострижен в монашество. “В дом к Шуйскому явились Захарий Ляпунов, князья Засекин и Туренин с чудовскими иноками и священниками и потребовали от Василия согласия на пострижение в монахи. И, естественно, получили отказ. Тогда заговорщики приступили к насильственному пострижению, но так как Шуйский вырывался и молчал, то клятву за Василия давал князь Туренин. Вместе с Шуйским постригли и его жену Марию. Затем Василия отправили в Чудов монастырь, а Марию - в Ивановский. Однако Шуйский твердил, что клобук к голове не гвоздями прибит и его можно сбросить. Теоретически Шуйский был прав, так как строгий блюститель церковных канонов Патриарх Гермоген не признал факт пострижения и призывал в церквах молиться за здравие Василия как законного царя. Монахом же Патриарх признал не Шуйского, а князя Туренина, произносившего слова обета” .

Страницы древнерусских Синодиков хранят имена, записанные для поминовения благочестивых христиан прошлых веков. Бросается в глаза наличие в них большого количества имён монашествующих. Пройдя путь государевой службы, русские люди стремились в конце своей жизни принять монашество, чтобы послужить Богу, чтобы в монашеском звании предуготовить себя к переходу в вечную жизнь. Но наряду с таким желанием известны и предписательные меры. Собор 1503 года обязывал овдовевшему духовенству принимать монашество в монастырях. Такое постановление позднее было подтверждено Стоглавым Собором в 1551 году, поскольку вдовство духовенства, учитывая канонические и другие аспекты, было довольно актуальной проблемой в то время .

Судьбы человеческие неисповедимы и пути к монашескому званию, на основании указанных примеров, были также различны. Мы видим случаи, когда внешне инициатива принадлежит человеческой воле и произволению, но Божественная благодать свыше всесильно покрывает немощь человеческую, ведя каждого своим, особым путём ко спасению. Соловецкий инок Сергий (Шелонин), подвизавшийся в середине XVII века, в Похвальном слове русским преподобным пишет: “Кто прочее постигнути к толице высоте пре­подобных отец, и толико множество обияти умом, и имена онех, купно и исправления представити словом? Никтоже. Исправления бо тех вселеннеи суть свет, и имена тех написана в книге животнеи стоят; тии же со ангелы причащаются непостижимыя оноя и блаженныя славы” . В службе преподобных отец говорится: “Дивнии всечестнии отцы наши, иже божественная страдания, ихже борения, ихже исцеления - кто бо паче сих показа чудес крепость” .

Список сокращений

Послания Иосифа Волоцкого / Подг. текста А. А. Зимина и Я. С. Лурье . М.; Л., 1959. С. 152. О данном священнодействии см. Архимандрит Иннокентий . Пострижение в монашество. Опыт историко-литературного исследования обрядов и чинопоследований пострижения в монашество в Греческой и Русской Церквах до XVII века включительно. Вильна, 1899.

Священник П. Флоренский . Священное переименование. Изменение имён как внешний знак перемен в религиозном сознании. М., 2006. С. 341–351.

Редакция сайта «Православие.Ру» продолжает начатую несколько лет назад серию публикаций дипломов выпускников Сретенской духовной семинарии. Работа выпускника СДС 2009 года, насельника Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря иеродиакона Никона (Горохова) «Вступление в монашество и выход из него» (научный руководитель - протоиерей Владислав Цыпин) посвящена чрезвычайно актуальным и злободневным проблемам современной церковной жизни. При этом автор не только опирается на творения отцов Церкви, канонические постановления и исследования по истории Церкви, но и учитывает богатейший опыт старцев и духовников Псково-Печерской обители, всего строя иноческой жизни в ней.

Первые российские монастыри

Профессор Е.Е. Голубинский в своем многотомном труде «История Русской Церкви» повествует, что впервые упоминание о монахах появляется в летописях ко времени равноапостольного великого князя Владимира. Об этом же свидетельствует и митрополит Киевский Иларион в похвальном «Слове о законе и благодати», сказанном в честь великого князя Владимира, где повествуется: «Монастыреве на горах сташа, черноризцы явишася». Как поясняет И.К. Смолич, монастыри, о которых говорится в «Слове», не были монастырями в собственном смысле, как мы теперь представляем. Те ранние монастыри были просто маленькими поселениями или хижинами, в которых жили некоторые христиане вблизи церквей, а жили они в строгой аскезе . Эти монахи, о которых говорят летописи, еще не имели организации, так как самих монастырей еще не было. Они собирались вместе на богослужение, но не имели еще монашеского устава, не давали иноческих обетов и не получали правильного пострижения . В зависимости от типов организации Е.Е. Голубинский делит монастыри на «собственные» - те, которые получили правильное и законное учреждение, и монастыри «несобственные», возникшие стихийно при каких-либо храмах. «Итак, в период домонгольский (как и в последующее старое время) у нас были два класса монастырей: во-первых, монастыри собственные и настоящие; во-вторых, монастыри несобственные, «монастырьки», или «монашеские слободки», при приходских церквах» .

Первый «собственный» монастырь с правильной регламентацией внутренней жизни появляется при великом князе Ярославе, который построил обитель на свои деньги и сделал ее родовой усыпальницей киевских великих князей. Он посвящает этот монастырь святому Георгию Победоносцу, своему небесному покровителю.«Летописец говорит о построении в Киеве в княжение Ярославово, с которого, по его словам, началось появление монастырей, всего одного мужского монастыря - это Георгиевского» . Этот монастырь (вместе с женским монастырем во имя святой Ирины, небесной покровительницы княгини Ирины, супруги князя Ярослава) является образцом «ктиторского» монастыря, но населен он был теми самыми монахами, которых было предостаточно в Киеве - своекоштными и особноживущими.

Из жития преподобного Антония Киево-Печерского видно, что когда он пришел в Киев, то, обходя многие «монастырьки», ни в одном из них не захотел остановиться, потому что его не удовлетворяла расслабленная жизнь обитателей этих своеобразных монашеских слободок. Эти монастырьки назывались слободками потому, что там жили монахи как попало, без уставов и без иерархии.

Е.Е. Голубинский полагает не безосновательно, что приглашенные на Русь князем Владимиром священники были по большей части из черного духовенства, как более легкие на подъем, не связанные хозяйством люди. Профессор считает, что большинство монашествующих проживало при «несобственных» монастырьках, потому что «собственных», строгих уставных, монастырей было крайне мало и вместить всех желающих они не могли. Надо упомянуть еще о так называемом мнимом монашестве, потому что, «кроме людей, действительно желавших монашествовать, шло в монахи еще множество людей, которые вовсе не помышляли о монашестве и которые имели в виду только кормиться на его счет или при помощи его удовлетворять своему честолюбию» . Мнимых монахов всегда было значительно больше, чем истинных подвижников-аскетов, верных идеалам иночества, и именно они составляли основную часть насельников монашеских слободок.

«Ктиторские» монастыри не получили такого распространения на Руси, как это было в Греческом царстве, поэтому число их у нас было крайне ограничено. «Что же касается до истинно монашеского строения без предварительных злата и сребра и с одними предварительными верою и упованием, то таких монастырей было построено у нас монахами в период домонгольский, сколько известно, всего только один - Киевский Печерский» . Отсюда можно сделать вывод, что большинство монастырей на Руси было особножитных, или «несобственных».

Почему же, спрашивает профессор, у нашего отечественного русского монашества в начальный его период не было очевидной ревности создавать монастыри строго общежительные, с настоящим укладом монашеской жизни? И делает такой вывод: поскольку мы восприняли монашество от греков, то, следовательно, сами греки в этот период истории страдали оскудением ревности к уставному монашескому житию. Однако это мнение противоречит выводам профессора И.И. Соколова, который доказывал обратное: монашество греческое в IX-XI веках достигло максимума своего развития и по количеству монашествующих, и качеству их подвига.

Возможно, что такое предпочтение своекоштности и независимости есть болезнь нашего русского монашества и составляет его менталитет и существенную особенность. Стремление к аскетическим идеалам соединяется у нас одновременно со стремлением к неконтролируемой свободе действий. Проявлялось это в необузданности нравов, недисциплинированности, в желании быть ни от кого независимым. «Монахи наши отличались величайшим рвением к строению монастырей, и, однако, эта ревность означала не процветание монашества, а его совершенную распущенность» .

Большинство монашества в период домонгольский проводило жизнь в вольных монашеских слободках, возле приходских церквей; по меткому выражению профессора Н. Суворова, «уже в самом начале существования на Руси христианства и монашества монастырская жизнь оригинальным образом комбинировалась с приходскою в тех монастырях и монашеских слободках, которые представляли собой зараз и монастырь, и приходскую церковь» . Надо сказать, что такая комбинация (монастырь-приход) и до сих пор оказывается очень живучей и максимально распространенной на территории России.

Всего монастырей в домонгольский период Е.Е. Голубинский насчитал около 70. Прием и выход из таких слободок был делом свободного произволения их насельников, но поскольку Русская митрополия была частью Константинопольской Церкви, то, следовательно, на нее распространялось каноническое право последней. Все каноны Православной Церкви имели полную силу на территории Русской митрополии, но вот как они выполнялись - это вопрос отдельного исследования.

Общежитие и особножитие

Монашество восточное, как и российское, по сути своей началось по одному образцу. Первыми монахами были подвизающиеся самостоятельно индивидуумы, у которых совершенно не было никаких уставов, а подвизались они, сколько хватало ревности. Они сами себе устанавливали правила благочестивой жизни, которых и старались придерживаться. На Востоке первым написал общежительный устав для монахов преподобный Пахомий Великий, а у нас в России первым, кто дал настоящий строгий общежительный устав, был преподобный Феодосий Печерский. Он ввел в Киево-Печерской лавре устав Студийского общежительного монастыря. И, как пишет профессор Е.Е. Голубинский, монашество должно было придти к нам из Греции с каким-нибудь уставом. На самом деле случилось так, что оно пришло к нам без всякого устава . Первым строгим монашеским уставом для русских монахов стал устав Студийский.

До преподобного Феодосия у нас процветало монашество келиотское, или особножитное, - своекоштное. «Человек постригался в монахи, входил для жительства в монастырь, ставил в монастыре особую и отдельную про себя келлию и в ней на свои собственные средства жил собственным и отдельным хозяйством, подвергая себя лишениям или, наоборот, избавляя себя от них. Кормила монашеская ряса, но человек жил своим домком, на свободе и в большем или меньшем приволье, вовсе не подчиняясь суровым требованиям монашеского общинножития» .

Но, как показывает история, строгое общинножитие у нас долго не продержалось, и уже при ближайших учениках преподобного Феодосия оно почти исчезло. Монахи опять стали разделяться на богатых и бедных, имущих и неимущих, знатных и незнатных, причем последние были у первых в полном презрении. Е.Е. Голубинский делает неутешительный вывод, что «если такова была судьба общинножития в самом Печерском монастыре, то, конечно, необходимо думать, что она была не лучшая во всех других монастырях русских домонгольского периода» .

В последующие эпохи российской жизни многие из вопиющих недостатков домонгольского монашества удалось преодолеть и изжить, но не до конца. Во всяком случае перестали существовать такие уродливые формы монашества, как свободные монастырские слободки, двойные монастыри, исчезли странствующие безмонастырские монахи и монахини, но строгого общежительного монашества у нас так и не было. В большинстве своем присутствовал уклад монашеской жизни с сохранением частной собственности.

Трагедия русского монашества заключалась в том, что оно не смогло удержаться на высоте истинного общинножития и избрало для своего существования облегченное общинножитие с сохранением права частной собственности, а также третий, совсем уже слабый вариант - келиотство, когда частная собственность имела верховенство.

В истории русского монашества было несколько ярких всплесков, связанных с появлением на духовном горизонте таких сильных личностей, как преподобные Сергий Радонежский, Паисий Величковский и Нил Сорский, которые собой явили высокие идеалы иночества, но с их уходом строгое монашеское житие ослабевало и возвращалось особножитие. К сожалению, большинство монашествующих тянулось к частной собственности, к свободе, к независимому существованию.

Вывод Е.Е. Голубинского о русском монашестве строг и малоутешителен: «Мы (то есть русские монахи) слегка попробовали первый устав (то есть истинное общинножитие) и избрали исключительно два последних. Этот выбор нами уставов составляет уже факт нашей жизни, и он свидетельствует о том, что мы заявили немного наклонности к истинной и строгой форме монашеской жизни и что мы желали монашествовать исключительно по облегченным способам, так сказать - соединяя полезное с приятным» . Эта особенность русского монашества продолжает действовать и поныне, формируя образ жизни и образ мыслей современного русского иночества.

Рясофор

С введением Студийского устава в Киево-Печерской лавре преподобным Феодосием появились у нас две разновидности иноков - мантийные монахи и схимники. В позднейшее время кроме двух образов монашества появился еще и третий образ иночества - так называемый рясофор. Этот образ является как бы предварительным, или подготовительным к монашеству.

Приходящие в монастыри для принятия монашества, по правилам каноническим, должны быть постригаемы не ранее как после трехлетнего испытания. Все это время они должны были носить гражданскую одежду и мирскую стрижку. Но в позднейшее время вошло в обычай надевать на желающих вступить в иночество монашескую одежду без совершения над ними монашеского пострига. Так в монастырях появился чин мирян, носящих монашеские одежды, - это так называемые рясофорные иноки. Рясофор, собственно, и означает в переводе с греческого «носящий монашеские одежды».

Истинные ревнители монашества всегда считали, что если человек пришел в монастырь и если ему дали уже носить монашеские одежды, причисляя его к «рясофорным» инокам, то после этого возвращаться в мир уже никак нельзя. Однако право возвращения в мир за рясофорными оставалось, потому что рясоношение явилось в обиходе монастырей как нечто не законное, но введенное обычаем, и, следовательно, не имело канонической силы. Когда такой обычай утвердился на практике, то стал общемонастырской нормой. И уже игумен монастыря решал, кто, когда и сколько будет носить рясу. «Если испытуемый есть человек, знаемый в монастыре, то игумен наденет на него монашеские одежды, когда хочет, по своему “рассмотрению”; если же он человек незнаемый, то должен пробыть в мирских одеждах не менее года, быв испытуем в худших службах монастырских» . Итак формально крайней степенью, после которой пришедший в монастырь человек мог еще оставить его и вернуться в мир, было рясофорное послушничество. Однако позже появилось и получило распространение рясофорное иночество с переменой имени. Оно отличалось от рясофорного послушничества тем, что над иноком совершался постриг без произнесения обетов, но с переменой имени. Это был первый шаг к монашеству, после которого возврат в мир считался уже невозможным. Послушник мог уйти в мир, а инок уже нет.

Своекоштное монашество

Существование своекоштных обителей накладывает свой отпечаток на быт монахов, на их поступление и выход из монастырей. «В монастырях “несобственных”, или в монашеских слободках при приходских церквах, не было ничего вещественно общего: ни стола, ни одежды, ни келлий, ни церкви, ибо келлия у каждого была своя собственная. Они представляли собой нечто совсем вольное, своего рода казачество в монашестве: то нет сомнения, что и нравственный надзор в них был до последней степени слаб и более номинальный, чем действительный. Каждый монах в них был сам себе игумен» . В этом вольном монашестве менее всего было дисциплины, и на него более всего было нареканий и жалоб. Постоянной проблемой в этих монастырях была проблема «вкладов», или «вкупов».

При поступлении в своекоштные монастыри делались вклады, что было одним из обязательных условий поступления туда. Впоследствии при поступлении в общежительные монастыри стали также брать вклады; особенно сильно эта практика развилась в городских монастырях. Одновременно эти вклады делались камнем преткновения для монашествующих. Из-за вкладов чаще всего происходило нарушение дисциплины.

Своекоштное монашество существенно отличалось и по своим идеалам, и по своему образу жизни от монашества общежительного. Конечно, и среди монахов особножитных встречались образцы высокого подвижничества, но в основной своей массе они значительно уступали монахам общежительным. Условия общежития способствовали быстрейшему духовному возрастанию и явили больше образцов истинно монашеской жизни. Если в общежительных монастырях спасались благодаря порядку и уставу, то в особножительных монастырях спасались вопреки беспорядку и отсутствию устава. Так сказать - на личном энтузиазме.

Первые русские канонические сборники

История, как известно, не стоит на месте, но каноны, принятые на Вселенских Соборах, оставались незыблемыми ориентирами и образцами для всех поколений монахов. Византийское монашество руководствовалось правилами Соборов и указами императоров, которые были записаны в специальные сборники, называемые «Василики». С принятием христианства на Руси были составлены специальные законодательные сборники, называемые «Кормчие». Первые сборники появились еще со времен святых братьев Кирилла и Мефодия. Это был перевод «Номоканона в 50-и титулах» Иоанна Схоластика . В XIII веке получила большое распространение «Кормчая святого Саввы Сербского» - канонический сборник, составленный на Афоне в Хиландарском монастыре под руководством святителя Саввы. На Русь он попал в том же веке и был принят к общему употреблению на Епископском Соборе, который был собран митрополитом Кириллом во Владимире-на-Клязьме в 1272 году. Первая печатная «Кормчая» появилась в Москве в 1650 году при патриархе Иосифе, а уже через три года вышла «Кормчая», исправленная патриархом Никоном. В нее вошли церковные каноны Вселенских и Поместных Соборов, гражданские законы Византийских императоров, выписки из «Эклоги» и «Прохирона», канонические ответы патриарха Николая Грамматика, митрополита Никиты Ираклийского, патриарха Константинопольского Мефодия, патриарха Константинопольского Никифора Исповедника, епископа Кипрского Иоанна, патриарха Александрийского Тимофея, правила Василия Великого о монахах и монастырях и выписки из «Пандект» Никона Черногорца.

Кормчие как сборники гражданских и церковных законов были основным источником права на Руси. На них ссылались при разрешении вопросов о вступлении в монашество (и выходе из него).

Стоглавый Собор

До XV века Русь была митрополией, то есть частью Константинопольской Патриархии, и на нее распространялись все законы, действующие на территории последней. С XV по XVII века - с образованием патриаршества на Руси и до синодального периода - существенных изменений в канонических нормах не было. Так, в постановлениях Стоглавого Московского Собора мы читаем лишь о подтверждении старых правил. В главе 50 «О священническом и иноческом чине» Собор повелевает принимать всех желающих монашества свободно и никого не отгонять от себя, а хулиганов и бесчинников повелевает исправлять на местах, налагая на них необходимые наказания и епитимии. Изгонять позволялось только таких, которые сеют соблазн для окружающих. «Духовным же пастырем по всем монастырям, архимандритом, игуменом, строителем и соборным старцем, о приходящих к вам в честные обители с верою и со страхом Божиим и с желанием сердечным от иных монастырей священноиноческого и иноческого чина, приимайте их Бога ради, ничтоже от них истязующе, и к братству их причитайте, и покойте их с прочию братиею по монастырскому чину. Всяких безчинников не выпущати, но духовне наказывати и исправляти, по Евангельскому словесе, а не кающихся и не обращающихся и клятвенно безчинствующихся на соблазн миру и таковых, по Евангелию и посвященным правилом апостольским и отеческим, не токмо от Церкви отревати, но и от всякия святыни отлучати и из обители изгоняти, дондеже обратятся и покаются» . Здесь мы видим, что довольно свободно разрешается принимать в монастыри и причислять к братству всех желающих, «ничтоже от них истязующе», без всяких допросов и проверок, лишь бы они обязывались выполнять монастырский устав. Выгоняли тех, которые не каялись и не желали слушаться начальства, но вели себя так, что своим поведением соблазняли простых мирян.

Стоглавый Собор узаконил «вклады», или «вкупы», для некоторых лиц, поступающих в монастыри. Так, многие князья и бояре желали остаток дней провести в монашестве, но монашеских подвигов нести уже не могли, однако у них были большие имения и деньги, которые они могли и желали бы пожертвовать на монастыри. Тогда в монастырскую казну вносился большой вклад, и с игуменом заключался договор, по которому вкладчик получал право ради этого вклада провести остаток жизни в монастыре. Были и так называемые вклады на пострижение . Для богатых, но немощных христолюбцев Собор сделал поблажку в том, что если они, приходя в монастырь, давали за себя богатый выкуп, то могли жить в монастыре, соразмеряясь со своими силами, а не как прочие иноки. Они могли не ходить вместе со всеми на трапезу, а иметь ее у себя в покоях, они также могли жить с прислугой, принимать у себя гостей и родственников и вообще жить так, как пожелают, но, естественно, в рамках дозволенного . Можно сказать, что Стоглавый Собор узаконивал имущественное и социальное неравенство в российских монастырях, которое и без того всегда там существовало.

Собор повелевает принимать на покаяние, то есть удостаивать монашеского пострига, всех приходящих - и верных и неверных: «но и неверных, хотящих веровати во Христа и креститися и ангельскому святому образу мнишескому сподобитися, приимати ничтоже от них от крещения и от постризания истязующе, по священным правилом» . В правилах преподобного Пахомия Великого мы встречаем указание на то, что не возбраняется принимать в монашество даже приходящих язычников, предварительно их крестив. Иная вера не являлась препятствием для поступления в монашество.

Постановления Стоглавого Собора дополняют общую картину монастырского быта XVII века, которые характеризуются упадком монашеских идеалов жизни - нестяжания, молитвы и послушания. А распространение в среде монашеского духовенства и мирян духа религиозного формализма вызвало справедливую критику со стороны ревнителей святоотеческого благочестия, каковыми были преподобные Максим Грек и Нил Сорский со своими учениками .

Значение «Кормчих» понизилось после издания «Духовного регламента» и других законодательных актов Российской империи времен Петра I, а после ревизии всех российских законов, прошедшей при императоре Александре I, и вовсе утратило свое правовое значение . После принятия «Духовного регламента» начался новый период в отношениях между Церковью и государством, который не мог не отразиться на монашестве.

Синодальной период

«Кормчие» переиздавались и практически не меняли своего содержания до XVIII века, когда император Петр I предпринял ряд законодательных мер по урегулированию взаимоотношений между Церковью и государством на новой законодательной основе. С Петра I началась новая эра в истории Русской Церкви, получившая название синодальной. Характер взаимоотношений между Церковью и государством существенно поменялся. Симфония церковной и государственной власти подверглась деформации . На место византийского принципа симфонии властей встает протестантский принцип главенства светского государства над всеми видами религиозных организаций внутри данного государства - принцип территоризма, который заключался в том убеждении, что веру для подданных государства выбирает его сюзерен, одним словом - чья территория, того и вера. Этот принцип впервые появился в немецких княжествах во времена реформации. В Россию же он пришел во время Петра I. В эту эпоху государство начинает жестко контролировать Церковь.

Патриаршество было упразднено в 1721 году. Всеми церковными делами стал заниматься сначала некий Духовный коллегиум, а затем - Святейший Синод. Это был новый коллегиальный орган, который заменил собой и патриарха, и Поместные Соборы. С этого момента Соборы перестают созываться. Святейший Синод становится высшим органом церковной власти, но, кроме того, он же является и одним из правительственных (государственных) учреждений, где со стороны государства председательствовал мирской чиновник - обер-прокурор Синода. Как и прочие государственные учреждения, Синод имел полномочия настолько, насколько он ими наделялся от высшей мирской власти - от императора.

В данный период источниками законов для Русской Церкви служат царские указы или постановления Святейшего Синода, подписанные императором.

Рассмотрим некоторые документы этой эпохи, имеющие отношение к теме данной работы. Первый документ, определяющий основы взаимоотношений Церкви и государства, был «Духовный регламент всепресветлейшего, державнейшего государя Петра I, императора и самодержца Всероссийского». Вот как в этом документе говорится о принятии в монашество: «Чин наипаче монашеский, который в древние времена был всему христианству аки зерцало и образ покаяния и исправления, во времена сия во многая безчиния развратился. Того ради ко исправлению онаго последующая служат правила». Для исправления предполагаемого «безчиния» предлагалось: не принимать в монахи человека ниже 30 лет; не принимать воинов; не принимать крепостных крестьян без отпускного письма от помещика и постригать только по указу императора или Синода; не принимать мужа при живой жене, а если муж и жена по взаимному согласию изволят принять чин монашеский, тогда надо смотреть на возраст жены, чтобы была не менее 50-60 лет и чтобы не было малых детей. Настоятелям монастырей убеждать приходящих в монахи не бросать своих сродников, смотреть прилежно о приходящем в монахи, не обязан ли он долгами, не бегает ли от суда за воровство и т.д. Не принимать в монахи из другой епархии, а чиновников и служащих без отпускного письма от губернатора, или воеводы, или от архиерея, или от монастыря не принимать. Не принимать детей несовершеннолетних. А когда явится такой, которому ни одно из вышеписаных оберегательств препинает к чину монашескому, такого все равно нескоро стричь в монахи. Постригать только по истечении трехлетнего беспорочного жительства. Без благословения архиерейского не постригать, а для того сначала должен представить настоятель монастыря о нем свидетельство о честности его жития письмо за своей подписью и подписью братии. Если захочет поступающий в монастырь дать какой-нибудь вклад, то заповедано брать после трехлетнего искуса и то за подписью, что он не будет себе выговаривать отдельных условий и поблажек и обратно вклад брать не будет, как будто он ничего не давал .

Относительно же выхода из монашества ничего определенного в регламенте не сказано, но вот с беглыми монахами приказано не церемониться: «Если какой настоятель беглого монаха примет самовольно без указу, такового низводить от начальства и до смерти держать его в монастырской работе, и более такому начальствующим не быть. Монахов, избегших из монастыря, держать по смерть во оковах и в трудех монастырских» . Определения довольно жестокие по нашим меркам.

Вот какие меры, по мнению Феофана Прокоповича и Петра I, необходимо было принять для улучшения духовной жизни в монастырях российских.

Монашество в синодальный период

Можно сказать, что с приходом Петра I монашество оказалось не в самом лучшем положении. Сам Петр считал монахов «государственными дармоедами» и относился к ним как к бесполезному сословию. Во всяком случае, почти все указы правительства были направлены на то, чтобы извлечь из монашества и монастырей хоть какую-нибудь государственную пользу. Результаты секулярной политики государства по отношению к монастырям не замедлили сказаться. «Число монашествующих сократилось почти вдвое. В 1724 году в монастырях насчитывалось 25 207 монахов и монахинь вместе с послушниками и послушницами, а в конце “бироновщины” в них осталось лишь 14 282 насельника» . Только царствование императрицы Елизаветы Петровны принесло монастырям некоторое послабление, но сильнейшим ударом по монашеству стал правительственный Указ о секуляризации монастырских земель (1764), когда безвозвратно отбирались в государственную казну монастырские земельные владения - главные источники доходов многих обителей, что повлекло за собой закрытие около 500 монастырей; тогда лишились всякого пособия, но продолжали нищенское существование 150 обителей, а в штат попало 225 монастырей - это те, которые стали получать деньги от государства. Число монашествующих в результате указа о секуляризации сократилось с 12 до 5 тысяч . В это страшное время русское монашество почти повсеместно пришло в упадок.

И только в XIX веке произошли позитивные изменения в отношении государства к монастырям и монахам. Стали открывать новые и восстанавливать старые обители. К 1907 году в России насчитывалось уже 970 монастырей, а число монашествующих с 1764 по 1907 год возросло почти в 18 раз.

Законы Российской империи о монастырях и монахах

За синодальный период в царской России накопилось достаточно много законов, регламентирующих отношение государства к монашествующему духовенству. Эти нормы касались и интересующей нас темы - поступления в монашество (и выхода из него). Этими законами руководствовался Синод РПЦ до принятия Временным правительством декрета «О свободе совести» в 1917 году. Некоторые указы продолжали и продолжают действовать и поныне, а некоторые утратили свою силу с момента отречения императора Николая II от престола. В основном РПЦ синодального периода руководствовалась положениями следующих инстанций:

Полного собрания законов Российской империи (далее - ПСЗРИ),

Полного собрания постановлений и распоряжений по Ведомству православного исповедания (далее - ВПИ),

Указов Святейшего Синода, хранящихся в Московской духовной консистории (далее - УСС).

Если первые четыре после революции 1917 года потеряли юридическую силу, то ОСС и УСС продолжают действовать и ныне с поправками на Устав РПЦ 2000 года и постановлений Синода последних лет. К сожалению, многие из постановлений дореволюционного Синода мало кто знал, поэтому если подходить к существующему каноническому праву с полной ответственностью, то необходимо провести ревизию всех прошлых законов и предписаний Святейшего Синода (1721-1918 гг.) в соответствии с современными нормами канонического права.

Главное отличие, которое выделяет данный период, - это разделение русского общества на сословия . Сословия разделялись на податные и неподатные (привилегированные). Неподатных было два сословия - дворянское и духовное, а остальные были податными. Каждое сословие имело свои привилегии и отличия. Переход из одного сословия в другое был крайне редок и труден. Все сложности при вступлении в монашество возникали потому, что оно подразумевало чаще всего переход в другое сословие. Например, если в монашество приходил дворянин, то это означало утрату каких-то дворянских привилегий, а если приходил крестьянин, то, напротив, привилегии прибавлялись. Желающие принять монашество должны были предоставить документы, свидетельствующие о том, что общество, к которому они были приписаны, не возражает против поступления его члена в монастырь . Не во всякий монастырь можно было попасть, так как существовали определенные штаты, на которые государство выделяло деньги, и эти штаты увеличивать было никак нельзя, поэтому иногда ждали по много лет, чтобы поступить в монастырь и получить постриг, пока не освобождалось определенное штатом место.

Монашество в Российской империи можно было принимать мужчинам - не ранее 30 лет, женщинам - не ранее 40 лет, а окончившим курс семинарии - не ранее 25 лет. Всем кандидатам в монашество предписывалось пройти послушнический искус не менее трех лет. От искуса освобождались вдовые священники и прошедшие курс семинаристы. Насильно в монашество никого не постригали. Для военнообязанных были определенные препятствия в поступлении в монашество: их могли принять только после окончания призывного возраста . Не принимали в монашество: мужа при живой жене, законно с ним не разведенной; при наличии у супругов малолетних детей; обреченных на монашество в малолетстве родителями; обязанных долгами и состоящих под судом . Без письменных документов вообще никого в монастыри не принимали.

О сложении монашества

Со времени императора Александра I в России появились нормы, дающие возможность сложить монашество (и снять священный сан) и возвратиться в «первозданное» состояние. Профессор Казанской духовной академии И.С. Бердников дает историческую справку по поводу издания закона о лишении священнического сана лиц, добровольно изъявивших желание на оное. В ней говорится, что такой закон принят по случаю одного спорного дела, решения по которому были приняты Синодом в 1836 году. Суть дела такова, что данный частный прецедент был принят за норму в решениях аналогичных вопросов, и Синодом был издан соответствующий указ, который имел силу закона для всех жителей империи . Вполне возможно, что и в вопросе с монашеством поступили аналогичным образом, во всяком случае, законы эти были приняты в одно и то же время.

Закон о снятии монашества появился достаточно поздно: судя по ссылкам в Полном собрании законов Российской империи» к статье 414, не ранее 10 апреля 1823 года (№ 29 413), а также 26 октября 1832 года (№ 5702). Что побудило синодалов к принятию такого решения? Попробуем разобраться, сделав небольшую историческую справку.«В начале XIX века правительство стремится создать собственный идеологический аппарат и окончательно подчинить ему бюрократизированное духовенство. Церковных иерархов предполагалось устранить от управления Церковью в центре и на местах, передав управление государственному органу. В 1817 году создается Министерство духовных дел и народного просвещения. Министру передавались административные функции Синода, устанавливался контроль за его судебной деятельностью. Синод подчинялся Министерству духовных дел. Однако уже в 1824 году министерство ликвидируется». Можно видеть, что издание закона от 10 апреля 1823 года прошло через Министерство духовных дел, которое контролировало деятельность Синода.

После убийства императора Павла I на престол Российской империи взошел его сын - Александр I. Ближайшее окружение молодого царя составляли люди малорелигиозные. Обер-прокурором при Александре I стал князь А.Н. Голицын, который к Церкви относился более чем прохладно. Он увлекался католицизмом и бездогматическим мистицизмом. Император, к сожалению, тоже увлекался мистицизмом, встречался с И. Юнг-Штиллингом и квакерами. «В обстановке этой мистической одержимости возрождались и усиливались масонские ложи. К масонству с благожелательным интересом относился и сам Александр I. Все дела, касающиеся религий, соединялись в Департаменте духовных дел, директором которого был назначен масон Тургенев А.И. Одним из четырех отделений этого департамента стало отделение греко-российского исповедания» . После отставки Голицына в 1824 году на его место встал адмирал А.С. Шишков, и после периода крайнего либерализма наступил период реакции - торжество авторитаризма, консерватизма и бюрократии. Но, к сожалению, реакция на засилие масонства носила непоследовательный, бюрократический характер. При Николае I еще более усилилось влияние обер-прокуроров на церковные дела. В 1833 году им стал тайный масон С.Д. Нечаев. «Он сразу повел настоящую войну против синодальных иерархов» . Но ему долго быть на посту обер-прокурора не пришлось, и по просьбе иерархов его сменили. Неслучайно то, что как раз в бытность обер-прокурорства С.Д. Нечаева были приняты некоторые законы, противоречащие Вселенским правилам. Сохранилось очень характерное письмо митрополита Филарета (Дроздова) к С.Д. Нечаеву, где святитель Филарет высказывает мнение, касающиеся тех новых законов, которые посредством Нечаева издавал Синод: «Спросят, на каком основании? Что сказать? Нечего. Ни Вселенские, ни поместные правила сего никогда не разрешали. Разве по нашей мудрости после стольких веков решимся о столь важных по последст-виям предметах составлять новые законы? Не слишком ли поздно? Поверят ли сим новым правилам, как древним? И если преступим твердую границу, постановленную Вселенскими правилами, то где остановимся?

Не желаю быть упорен в своем мнении, желаю принять лучшее, как скоро мне покажут оное, только думаю, что здесь очень кстати правило: не прелагать пределов, которые отцами положены». Святитель Филарет к сожалению не мог повлиять не решения Синода, но его мнение о тех новшествах, которые проводились с помощью масона Нечаева, четко сформулированы в данном письме. Они ограничивались рамками Вселенских Соборов. Но святителя мало кто слушал. «Но делать новый закон, чтобы угодить людям необузданных страстей, которые где вчера видели святость родства, туда сегодня простирают преступные желания, - полно, стоит ли туда?» . Не поэтому ли святитель Филарет вышел из состава Святейшего Синода и официально не принимал в его решениях участия? Восставать против законной власти императора он не смел, но и расписываться в отступлениях от священных канонов он также не мог.

На месте обер-прокурора оказался граф Н.А. Протасов. Он получил образование у гувернера-иезуита и всегда симпатизировал католицизму. Он был продолжателем политики Петра I и на Церковь смотрел с точки зрения государственной пользы. «С членами Синода граф Протасов обращался заносчиво, грубо, позволяя себе кричать на них, и даже пытался по-военному командовать ими. Считая Русскую Православную Церковь своим ведомством, Протасов брал на себя инициативу в решении чисто церковных дел и даже вопросов богословского характера» . Отсюда видно, в каком угнетенном положении находилась РПЦ данного периода. Неудивительно, что именно в этот период были приняты законы о добровольном сложении монашества и священства. Можно предположить, что законы эти не были необходимостью и не вытекали неизбежно из нужд Церкви той эпохи, а были навязаны ей враждебным духом времени и вошли как нечто чужеродное церковному каноническому строю. Однако они продолжают существовать и поныне и вошли в церковный обиход благодаря долгому навыку. Отменить их никто не дерзал из-за авторитета Святейшего Синода.

Итак, начиная со средины XIX века, монашествующие или клирики могли добровольно просить Синод о снятии с себя сана и монашества. Единственной мотивировкой, уважавшейся в данном случае, было вступление в брак. Церковная власть в лице Синода удовлетворяла таким прошениям, после чего такой брак признавался законным. У С. Григоровского в главе «О признании незаконным брака монашествующих и посвященных в иерейский и диаконский сан» говорится: «§ 110. Монашествующие и посвященные в иерейский и диаконский сан, изобличенные во вступлении в недозволенный им брак, исключаются, на основании 16 пр. Халкид. Соб., 44 пр. VI Всел. Соб., 1 пр. Неокес. Соб., 3 пр. св. Василия Вел. и 185 ст. Уст. дух. конс., из духовного звания и предаются, согласно 44 пр. VI Всел. Соб., 22 пр. св. Василия Вел., четырехлетней епитимии с сокращением срока оной наполовину (указ Святейшего Синода от 24 октября 1852 г., № 10 761) в том случае, если они понесут за то же преступление наказание по суду уголовному (ст. 15 541 Улож. о наказ., изд. 1885 г.). Вместе с тем, по снятии с них монашеского звания и вообще священного сана им, как уже светским лицам, не возбраняется вступление в новые законные супружества. § 111. Невиновному лицу дозволяется вступить в новое законное супружество по очищении совести исповедью пред духовником (Уст. дух. конс., ст. 213 и 215)» . Тогда как ранее такие браки не признавались законными, и следствием их было лишение сана и ограничение в правах. «По ныне действующим законам (Т. X., 1-я ч., 2-я и 37-я ст., 6-й п.), монашествующим и посвященным в иерейский или диаконский сан, доколе они в нем пребывают, брак вовсе запрещается на основании церковных постановлений» . Дети от такого брака не признавались законными .

Мотивировкой к этим законам было то рассуждение, что беззаконное сожитие, совершаемое втайне, имеет худшие последствия для нравственной жизни общества, чем недопускаемое ранее по канонам, но дозволенное потом по снисхождению сожитие супругов.

С принятием в 2000 году Устава РПЦ и новой «Социальной концепции» некоторые синодальные законы утратили свое значение, но какие-то продолжают действовать и сейчас, конечно не в полной мере, так как поменялись условия существования Церкви.

Синодальных законов о снятии монашества и священнического сана никто не упразднял, значит, они продолжают иметь официальную юридическую силу. Эти акты позволяют подходить к решению проблемы об оставлении монашества (и священства) или с максимальной строгостью (по принципу акривии), что соответствует требованиям Вселенских Соборов, или с максимальным снисхождением (по принципу икономии), что соответствует практике позднего Синодального периода.

Возвращаемся к Уставу духовных консисторий , где о снятии священнического сана и сложении монашества говорится следующее: «§ 91. Снятие священнослужительского сана и сложение монашества по прошениям производится не иначе, как после увещания, с разрешения Святейшего Синода, на основании особых на то постановлений».

«Когда монашествующему лицу, сообразно с постановлениями Церкви, дозволено будет сложить с себя свое звание, то при возвращении в состояние гражданское ему предоставляется пользоваться одними правами, по роду и происхождению ему принадлежащими, без возврата преимуществ, чинов и отличий, какие могли им быть приобретены прежнею до пострижения службою» (СЗРИ. Т. 9. Ст. 253).

В Российской империи снимали монашество в трех случаях.

непредосудительно поведения. Таковой просто возвращался в состояние гражданское, и ему предоставлялось пользоваться правами, по роду ему принадлежащими, без возврата преимуществ, чинов и отличий, которые он имел до пострига. Он в течение последующих семи лет находится под церковной эпитимией: во-первых, он не может быть определен на гражданскую службу; во-вторых, он не может иметь жительства в той губернии, где был монахом; в-третьих, он не может приписаться ни к какому обществу в той губернии, где был монахом; в-четвертых, он не может жить в обеих столицах, пока не кончится его эпитимия; в-пятых, он не получает обратно своего имущества, которым он распорядился при пострижении в монашество.

Снятие монашества по непреклонному желанию монаха предосудительного поведения . Во-первых, он навсегда лишается права жить в той губернии, где был монахом; во-вторых, он навсегда лишается права приписываться к городскому или сельскому обществу в той губернии, где был монахом; в-третьих, он навсегда лишается права жить в обеих столицах.

Снятие монашества за пороки, оскорбляющие монашеский сан, по решению духовного суда, без прошения со стороны монаха .

Во-первых, он отсылается в распоряжение гражданского начальства; во-вторых, кроме вышеперечисленных лишений прав, он также лишается права участвовать в голосовании на избирательных земских съездах; в-третьих, он также лишается права участвовать в городских избирательных собраниях; в-четвертых, он также лишается права быть поверенным по гражданским делам; в-пятых, он также лишается права быть присяжным заседателем по делам уголовным .

Указ предоставлял возможность официально слагать с себя монашество тем, кто считал, что монашество непосильно для него, и кто хотел вернуться в мир и создать семью. Для беглых же монахов этот указ не имел силы и не давал право оформлять незаконное сожительство задним числом и снимать монашество уже после того, как те самовольно убегали из монастырей и создавали семьи. Для них существовали другие меры пресечений; их могли привлечь к уголовной ответственности за бродяжничество, насильно вернуть в монастырь, сослать в Сибирь и т.д.: «Монашествующие за проступки, подходящие под вышеизложенные статьи, наказываются по тем же правилам: иеромонах и иеродиакон как священник и диакон, а монах и послушник как причетник. Они подвергаются и другим мерам взыскания, как изложены в завещаниях для инока, преданных святым Василием Великим, во второй части “Кормчей книги”, в “Номоканоне” и в “Духовном регламенте” (УДК. 196)» .

В соответствии с Основными законами Российского государства, «монашествующие лица, уличенные в неблаговидных поступках или пороках, оскорбляющих монашеский сан и обязанности, с оным сопряженные, и не исправившиеся после наказаний, монашеским начальством им определенных, быв по духовному суду лишены сана, отсылаются в распоряжение гражданского правительства. Исключаемые из духовного ведомства за пороки и дурное поведение передаются в распоряжение губернских правлений» .

В России в синодальный период существовала система наказаний, которая включала в себя как крайний случай снятие монашества. Эта мера наказания была обусловлена тем, что все монашествующие принадлежали к духовному сословию. Духовное сословие было привилегированным. Для того чтобы лишить всех прав состояния преступников, если таковые были монахами, их надо было лишить монашества как принадлежащего к духовному сословию. Преступник в наказание за провинность лишался всех сословных прав и всех привилегий, принадлежащих данному сословию. Когда же сословные преграды исчезли, то снятие монашества в постсинодальный период стало явлением крайне редким, так как оно не лишало никаких прав и привилегий монаха и не могло быть формой наказания.

Российское правительство не признавало монашества, принятого за границей, в том числе и на Афоне.

Для синодального периода весьма характерно то, как пишет И.К. Смолич, что «на протяжении всего XIX и в начале XX веков Синод ни разу всерьез не занялся вопросом монастырской жизни и лишь время от времени обращал внимание на несущественные частности ее» .

(Продолжение следует.)

Разными аскетическими правилами поведения, послушаниями и внешними монашескими одеждами.

Перечень степеней

Послушники исполняют разные послушания при монастыре , привыкают к монастырской жизни, распорядку дня и правилам.

По правилам, существовавшим в Российской империи , послушник должен был провести не менее 6 лет до принятия монашеского пострига и вступления в 1-ю степень монашества. [ ]

Рясофор

Рясофор (рясофорная послушница) - носящий рясу . В Греции принято называть эту степень «рясофорный послушник» («рясофорная послушница»), и греки не считают рясофор степенью монашества, относя его к послушничеству (подготовке к монашеству).

Облачение монаха-рясофора состоит из рясы , камилавки (скуфьи) и чёток .

Так как в православной Церкви принят обычай рукополагать во епископа только безбрачных священников , принявших монашеский чин , то если перед рукоположением во священники человек принял целибат , дав обет безбрачия, иногда ему достаточно принять первую степень монашеского пострига - рясофор .

Инок (инокиня) (словообразовательная калька , аналогичная др.-греч. μοναχός , образованная от др. русск. «инъ» - один) - древнерусское название монаха, иначе чернеца.

В современных православных мужских монастырях русской традиции иноком называют не монаха в собственном смысле, но рясофорного (греч. «носящего рясу») монаха - до пострижения его в «малую схиму» (обусловленную окончательным принятием монашеских обетов и наречением нового имени). Инок - как бы «новоначальный монах».

Многие монахини, приняв иночество, не принимают следующих монашеских степеней и всю жизнь проводят в монастыре в данной степени монашества.

Малая схима, или мантийное монашество

Разделение на малую и великую схиму сегодня на деле существует не во всех Православных церквях . В православных церквах греческой традиции остались только две степени монашеского пострига - рясофорный постриг и следующий за ним монашеский постриг, при принятии которого человек сразу даёт обеты великой схимы .

1. Послушания (отказ от своей личной воли и послушание духовнику);
2. Безбрачия (или целомудрия);
3. Нестяжания (нищета , или отказ от владения личной собственностью).

В соответствии с обетом послушания, монашествующий должен избрать руководителя своей духовной жизни, называемого старцем , и отсекая своеволие во всех своих делах, следовать его совету и его воле . В конечном итоге через отсечение своей воли и послушание монах учится следовать воле Божией .

Принимая монашество, кроме соблюдения пяти обетов: первого, данного ещё при крещении (отречения от сатаны и всех дел его и обещания верить и служить Христу как Царю и Богу) и четырёх аскетических обетов , монах обычно должен ежедневно совершать положенное молитвенное правило (различаются в зависимости от монастыря и духовника) и нести монастырское послушание (трудиться).

Среди монашествующих, особенно в мужском монашестве, мантийных монахов, в количественном отношении, больше всего. Именно только они могут возглавлять все высшие церковные посты, быть настоятелями и наместниками монастырей (в женских монастырях -

»» Монашество - таинство Церкви

Монашество - таинство Церкви

Епископ Венский и Австрийский Иларион (Алфеев)

Есть нечто существенно общее между браком и монашеством. Это не два противоположные пути, но два пути, которые во многом близки один другому. Человек как индивидуум — существо не вполне полноценное, он реализуется как личность лишь в общении с другим. И в браке восполнение недостающего происходит через обретение второй половины, второго «я», через обретение другого. В монашестве этим «другим» является Сам Бог. Тайна монашеской жизни заключается в том, что принявший монашество целиком ориентирует свою жизнь на Бога. Человек сознательно и добровольно отказывается не только от брака, но и от многого другого, доступного обычным людям, чтобы максимально сосредоточиться на Боге и посвятить Ему всю свою жизнь, все свои помыслы и дела. И в этом смысле монашество близко к браку. Не случайно многие Отцы Церкви сравнивали монашескую жизнь с жизнью супружеской и говорили об устремлении души человеческой к Богу в тех же выражениях, в которых говорили о супружеской жизни. Показательно, что одним из основных текстов, использовавшихся в аскетической литературе, посвященной монашеству, была библейская Книга Песни Песней Соломона, которая, говоря о любви между мужчиной и женщиной, касается таких глубин человеческого естества, что в равной степени применима и к той любви, которая существует между душой человеческой и Богом. Душа христианина — невеста Христова, и именно в этом плане в монашестве реализуется тот «брачный потенциал», который есть у каждого человека. Все то, что недостает человеку, индивидууму, чтобы стать личностью, персоной, чтобы осознать свое персональное бытие в единении и общении с другим, в монашестве обретается через общение с Богом. Это первое.

Второе. Человек не должен принимать монашество только на том основании, что он не сумел вступить в брак. Нередко молодые люди, особенно выпускники духовных семинарий, оказываются перед дилеммой: они созрели для священнослужения, получили духовное образование, готовы начать самостоятельную взрослую жизнь, но по тем или иным обстоятельствам не сумели «решить семейный вопрос», найти себе спутницу жизни. И случается, что начинают давить на такого человека: раз ты не женат, значит, принимай монашество и рукополагайся. Это, конечно, совершенно недопустимо, потому что как для брака, так и для монашества человек должен созреть, и любая спешка, а тем более давление, здесь неуместны и недопустимы. Монашество можно принимать лишь в одном случае — если человек чувствует к этому горячее призвание. Монашеское призвание не может быть минутным порывом: оно должно вызревать в человеке на протяжении долгого времени, становиться все более явным, все более сильным. Если же человек не уверен в своем призвании, колеблется, то принимать монашество нельзя. В беседе о браке я говорю примерно о том же: нельзя вступать в брак, пока сохраняется сомнение, что именно этот человек — тот, с которым ты готов разделить всю свою жизнь, ради которого готов пожертвовать своей жизнью. Аналогичный подход должен быть в отношении принятия монашеского пострига.

Третье. Монашество имеет разные внешние формы. Есть монахи, живущие в монастырях, есть живущие в миру. Есть монахи, выполняющие церковное послушание, например, преподающие в духовных школах, есть монахи, которые занимаются благотворительностью или социальным служением, заботятся о бедных. Есть монахи — священнослужители на приходах. Одним словом, внешняя картина монашеской жизни может быть самой разной. Но внутренняя суть от этого не меняется. А она заключается, как мне кажется, в двух вещах — в одиночестве и в непрестанном предстоянии Богу. Поэтому человек, который не чувствует призвания к одиночеству, к тому, чтобы всю свою жизнь без остатка отдать Богу, не должен становиться монахом.

Случается, что молодые люди принимают монашество, ориентируясь на те или иные возможности, которые, как они полагают, можно будет получить, приняв постриг. Огромную и трагическую ошибку допускают люди, которые принимают постриг ради церковной карьеры. В современной практике Православной Церкви архиереем может стать только монашествующий. Это приводит к тому, что люди с карьерными устремлениями принимают монашество, чтобы достичь церковных высот. Но высот этих достигают очень немногие, потому что монахов много, а епископов мало. И нередко такие люди уже в зрелом возрасте оказываются перед ситуацией, когда понимают, что их желание недостижимо, что они «выпали из обоймы» или так и не вошли в ту «обойму», которая поставляет кадры для архиерейского служения. И наступает страшнейший кризис. Человек понимает, что он погубил свою жизнь, лишившись многого ради иллюзии. Подобные ситуации должны быть исключены. Монашество можно принимать только в том случае, если человек целиком ориентирован на Бога, готов отдать Богу свою жизнь, идти тесными вратами. Монашество — это максимальное выражение того тесного пути, о котором говорит Господь (Мф. 7, 13; Лк. 13, 24). Это путь достижения внутренних высот, путь внутренних обретений — при внешних потерях. Принятие же пострига ради каких то внешних целей извращает самую суть монашества.

Недопустимо принимать монашество и по послушанию. К сожалению, довольно часто случается, что человек на каком то этапе своей жизни не может решить, принимать ли ему монашество или вступить в брак. Не имея достаточных внутренних сил для самостоятельного решения, он говорит себе: «Пойду к духовнику (вариант: поеду к такому то старцу), и что он мне скажет, на то и будет воля Божия». Такой подход порочен. Все ответственные решения человек должен принимать сам. И нести за них полную ответственность. Конечно, нет никакой гарантии, что ошибки не произойдет. Многие люди ошибались в выборе своего жизненного пути. Но человек, который сам допустил ошибку, сам же может ее исправить, пусть даже это и дорого ему обойдется. Если же ошибка допущена кем то другим и человек понимает, что его судьба не состоялась, потому что когда то, по неразумию, опрометчиво он вверил решение своей судьбы другому, то такую ошибку исправить уже некому.

Есть два вида брака — брак как таинство и брак как сожительство. То же самое можно сказать и о монашестве: оно может быть таинством, а может им не быть. Монашество, которое является таинством, преображает всю жизнь человека, изменяет ее коренным, радикальным образом.

Кстати говоря, существует совершенно неправильная традиция, унаследованная от того времени, когда наша Церковь находилась под сильным влиянием западной схоластики, — проводить границу между таинствами и обрядами и относить брак к разряду таинств, а монашеский постриг — к разряду церковных церемоний, лишенных таинственного характера. Монашеский постриг — такое же таинство, как и другие таинства Церкви, потому что содержит в себе все признаки таинства. Человек, принимающий монашество, получает другое имя, подобно тому, как это происходит в Крещении. Он облачается в новую одежду. Как и в таинстве Крещения, по вере Церкви, человеку прощаются грехи, в том числе и те, что являются каноническим препятствиям для принятия священного сана. И даже в самом чинопоследовании монашеского пострига оно названо таинством, когда постригающий говорит постригаемому: «Ты приступил к этому великому таинству». Но монашество только тогда осуществляется как таинство, когда принимается по призванию, дабы стать путем внутреннего совершенствования, путем восхождения человека по той «лествице» обретения добродетелей и борьбы со страстями, которую так прекрасно изобразил в своей классической книге святой Иоанн Синайский.

В каком случае можно говорить, что монашество не состоялось как таинство, что принятие пострига оказалось неудачей или ошибкой? В том случае, когда человек принял постриг либо против воли, по послушанию другому лицу, либо в слишком раннем возрасте по собственному неразумию, либо под влиянием настроения или энтузиазма, которые потом прошли. Такой человек, уже будучи монахом, понимает, что он совершил ошибку, что для монашеской жизни он совершенно не предназначен. Из этой ситуации есть три исхода.

При первом исходе человеку удается себя переломить: он говорит себе, что, коль скоро стал монахом, коль скоро Бог привел его к этому образу жизни, нужно сделать все, чтобы монашество стало действительно таинством единения с Богом. И человек старается с помощью Божией настроить свою жизнь на нужный аскетический лад. Это лучший вариант, но, к сожалению, такой исход достаточно редок. Чаще встречаются второй и третий варианты. Второй вариант: человек остается в монашестве, дабы не нарушить монашеские обеты, но при этом не испытывает ни радости, ни вдохновения от того, что он монах, а просто «тянет лямку», кляня свою судьбу. Третий вариант: монах покидает монастырь, «расстригается», как говорят в просторечии, становится мирянином.

Трудно сказать, что лучше. С одной стороны, монашеские обеты даются человеком раз и навсегда, и, согласно каноническим правилам Церкви, даже тот монах, который сложил с себя иноческое одеяние и вступил в брак, продолжает оставаться монахом, но монахом падшим, живущим в грехе. И за редчайшими исключениями бывшие монахи, вступая в брак, не получают церковного благословения на брачную жизнь и не могут быть обвенчаны в храме. Такова традиция Православной Церкви. В этом смысле монашеские обеты налагают на человека бульшие обязательства, чем брачные обеты: Церковь может признать развод, но никакого «расстрижения» церковные каноны не признают. И если в брак можно вступить дважды, то монашеские обеты дважды дать нельзя.

В течение первых двух лет моей монашеской жизни я жил в монастыре, в котором едва ли не каждый второй монах отказывался от обетов и уходил из монастыря. Некоторые из ушедших женились. Как правило, такие браки были неудачными и вскоре распадались. Помню случай, когда человек бросил монашество через несколько месяцев после пострига, что свидетельствовало о его полной внутренней неготовности к монашеской жизни. Вспоминаю и другой случай: молодой человек поступил в монастырь на огромном энтузиазме, искренне хотел отречься от мира, вести святой образ жизни, но по натуре был общительным, светским, а в монастыре не нашел той духовной пищи, того духовного руководства, которое могло бы не только удержать его на стезе монашеской жизни, но и сделать эту жизнь духовно наполненной. В результате он начал терять трезвение, контроль над собой, стал ходить в город, связался с женщинами, начал играть в рок-группе (в прошлом он был музыкантом). Дальше — алкоголь, наркотики. В результате он ушел из монастыря, женился, развелся и, не дожив до сорока лет, умер от передозировки наркотиков. Этот и другие подобные случаи укрепили во мне убеждение, что решение о монашеском постриге может быть принято только по очень трезвом и серьезном размышлении, только после того, как человек глубоко укрепился в своем желании жить монашеской жизнью, убедился, что это его призвание, только после долгого искуса.

Мне часто приходится общаться с молодыми людьми, которые стоят на распутье. Некоторые из них говорят: «Я подумываю о монашестве, но у меня есть сомнения, колебания». Этим людям я обычно отвечаю, что до тех пор, пока у них сохраняется хотя бы тень сомнения, хотя бы даже слабое колебание, монашество принимать не следует. Советую им не спешить, подождать хотя бы года три, а затем проверить, не ослабло ли это желание, не охладело ли оно, и если оно сохранилось, то решаться на принятие монашества. Ошибка может иметь роковые последствия, так как, дав монашеские обеты, а затем, поняв, что монашество ему не по силам, человек редко бывает способен вернуться к нормальной жизни. Он остается на всю оставшуюся жизнь духовно травмированным, нравственно искалеченным.

Как и в браке, в монашестве существует своя динамика, и монах может развиваться либо в положительном, либо в отрицательном направлении. В монашестве человек не стоит на месте: он либо идет по пути к Богу, мало-помалу накапливая духовный потенциал, либо постепенно растрачивает тот небольшой первоначальный запас, который есть у всякого человека, принимающего монашество. И в этом смысле, конечно, очень важно, чтобы человек с самого начала правильно себя настроил. Как и в браке, в монашестве возможна первоначальная эйфория и последующее разочарование. Бывает, что, приняв постриг, человек в первые дни или месяцы живет словно на небе, он счастлив, ему кажется, что сбылась его мечта, что монашеская жизнь — именно то, к чему он стремился. Но потом наступает отрезвление. Человек начинает видеть, что в монашеской жизни есть свои трудности и искушения, к которым он оказывается не готов. Очень важно суметь пережить этот критический момент. Если в браке супруги могут вдвоем преодолеть критические ситуации, то в монашестве человек оставлен наедине с собой. Конечно, он не один, если пребывает в Боге, но поддержки от людей монаху часто не хватает. Нередко ему недостает правильного духовного руководства, особенно в наше время, когда опытных духовников мало.

В советское время в Русской Православной Церкви было всего 18 монастырей, но даже тогда жаловались на нехватку опытных духовных руководителей. Сегодня число монастырей перевалило за 500, но духовно опытных наставников от этого не прибавилось. Ведь духовные руководители должны вырастать десятилетиями, и чтобы они выросли, должна существовать прочная монашеская традиция. Сами духовники должны быть учениками опытных наставников. Сила монашества заключается именно в преемстве духовного руководства, которое, как и апостольское преемство, идет от первохристианских времен: духовный опыт передается от учителя к ученику, а потом ученик сам становится учителем и передает опыт своим ученикам.

В истории христианской святости немало примеров, когда монашеский опыт передавался от учителя к ученику. Преподобный Симеон Новый Богослов был учеником преподобного Симеона Благоговейного. Получив от учителя глубокие знания в области аскетической и мистической жизни, он записал их и передал своим ученикам. Никита Стифат, написавший житие Симеона Нового Богослова, был его ближайшим учеником. И у самого Никиты Стифата, естественно, были ученики. Непрерывная цепь преемства духовного опыта продолжается от древних времен до наших дней. И даже в советское время в Русской Православной Церкви эта цепь не прервалась, хотя и была ослаблена: духовно опытные руководители, старцы, были в те годы большой редкостью, но они все же существовали.

А что происходит сейчас? Открывается небольшой монастырь, епископ направляет туда двадцатитрехлетнего игумена, тот берет с собой нескольких двадцатилетних послушников и начинает их воспитывать. Нет никакой гарантии, что юноша, назначенный настоятелем только потому, что надо было, получив в церковное распоряжение монастырское здание, кого то туда срочно поселить, станет действительно хорошим наставником для этой молодежи, которая приходит, может быть, с большим энтузиазмом, с огнем, но при недостатке духовного руководства может разочароваться и оказаться на ложном пути.

Мне кажется, что, так же как и принятие священства, принятие монашества должно происходить в зрелом возрасте. В древних монастырях не постригали не только пятнадцати-, семнадцатилетних, но даже и двадцатилетних. К постригу готовились очень долго. Прежде чем поступить в монастырь, человек долго размышлял. Никто не настаивал, чтобы он шел в монастырь, как сейчас это делают некоторые духовники, подталкивая молодежь к принятию монашества. Поступив в монастырь, человек долго находился в статусе послушника, и если разочаровывался, мог спокойно уйти, чтобы начать полноценную жизнь в миру. И только если человек, проведя много лет в монастыре, понимал, что это его путь, его постригали. Таким образом, постриг был не началом его монашеского пути, а неким итогом долголетнего искуса: постриг подтверждал, что человек призван к монашеству, что его желание стать монахом не было скороспелым, поспешным, что это было его собственное желание, а не желание другого лица, пытавшегося принудить его к монашеству.

Конечно, вы можете мне напомнить о том, что я сам принял постриг в двадцатилетнем возрасте. На это могу лишь ответить, что мне в каком то смысле повезло: мое решение принять монашество было, возможно, юношеским, незрелым, но, тем не менее, за прошедшие годы не было ни секунды, когда бы я в этом разочаровался, когда бы подумал: «А не было ли это ошибкой?» Даже в самые трудные минуты, а таких было немало, я никогда не чувствовал, что моим призванием могло бы стать что то иное.

Другим же повезло гораздо меньше. И мне известно немало случаев, когда, приняв монашество в юности, человек через какое то время осознавал, что это было ошибкой, но продолжал оставаться в монастыре, «тянуть лямку» без вдохновения, без радости. Мне приходится видеть монахов, которые пребывают в перманентном состоянии уныния и которым все в этой жизни опостылело. Чтобы хоть как то утешиться, они либо ходят на консультации к психотерапевтам, либо целыми днями слушают классическую музыку, либо ищут утешение в алкоголе.

Если же монашество принято с соблюдением всех перечисленных условий, принято по призванию, оно может стать для человека источником раскрытия его внутреннего потенциала, дать ему те возможности, которые не дает жизнь в миру. Монах по определению свободен от многих уз, которыми связывает жизнь человека мирского. У монаха есть возможность сосредоточиться на самом главном, и если он ориентирует свою жизнь на это главное,- на то, что является «единым на потребу», то есть на Самого Бога,- его приобретения могут быть очень велики. Прежде всего, он может познать на собственном опыте, что значит та близость души человеческой к Богу, о которой святые Отцы писали в толкованиях на Книгу Песни Песней. Он может познать Бога или, как говорил отец Софроний, цитируя слова апостола Иоанна Богослова, «увидеть Бога как Он есть». Он может приобрести многие духовные навыки и достичь святости. Конечно, путь к святости открыт для каждого человека вне зависимости от того, монах он, священник или мирянин, живет в монастыре или в миру. Но монашество может создать для человека особые условия, при которых он встречает меньше препятствий, чем люди мирские. На пути монахов лежат другие препятствия — те искушения, которые не знакомы людям, живущим в миру. Это особая борьба, особый подвиг. Но, повторяю, возможность раскрыть свой внутренний потенциал, посвятить всю свою жизнь Богу предоставляется тем монахам, которые приняли постриг по призванию.

Монашество, как я уже сказал,- это наиболее радикальное выражение того хождения «узкими вратами», к которому Господь призывает всех христиан. В древней Церкви монашество складывалось постепенно. Были группы аскетов, подвижников, которые давали обет безбрачия; некоторые из них уходили в пустыни, другие оставались жить в городах. Главной своей целью они ставили духовную работу над собой — то, что в Ветхом Завете называлось «хождением перед Богом», когда вся жизнь человека была ориентирована на Бога, когда всякое дело, всякое слово было посвящено Богу. В Сирийской Церкви в IV веке эти подвижники назывались «сынами Завета» или «дочерьми Завета»: они давали обет безбрачия, чтобы посвятить себя служению Богу и Церкви. В Каппадокии в тот же период монашеское движение развивалось быстрыми темпами, создавались общины аскетов. Важную роль в формировании каппадокийского монашества сыграл святитель Василий Великий. От него до нас дошло несколько сборников нравственных правил. Принято считать, что это монашеские правила, однако слово «монах» в них не употребляется. Дело в том, что Василий Великий писал свои правила не только для монахов, но для всех аскетически настроенных христиан — всех тех, кто хотел строить свою жизнь по Евангелию. Ведь по сути монашество — не что иное как еванаельскай образ жизни, стремление к исполнению тех же самых заповедей, которые даны живущим в миру. Не случайно святой Иоанн Лествичник говорил: «Свет монахам — ангелы, а свет для людей — монашеское житие». И не случайно в византийскую эпоху и на Руси монашескую жизнь воспринимали как некий эталон, и жизнь общества была в значительной степени ориентирована на аскетические монашеские правила.

Таким образом, нет никакого противоречия не только между монашеством и браком, но и между монашеством и жизнью в миру. Святой Исаак Сирин говорит, что «мир» есть совокупность страстей. И монах уходит от такого «мира» — не от мира как творения Божия, но от падшего, греховного мира, погрязшего в пороках. Уходит не из ненависти к миру, не из гнушения миром, но потому, что вне мира он может накопить в себе тот духовный потенциал, который потом реализует в служении людям. Преподобный Силуан Афонский говорил: многие обвиняют монахов, что они даром едят хлеб, но молитва, которую они возносят за людей, ценнее многого из того, что люди совершают в миру для пользы ближних.

Монашеские обеты

Принимая постриг, монах дает три основных обета: нестяжания, целомудрия и послушания.

Нестяжание можно понимать по разному. Речь может идти о полной добровольной нищете, когда человек отказывается от всех земных благ, от всякой собственности. Но в большинстве случаев речь идет о том, что монах, обладая теми или иными материальными благами, относится ко всему, что имеет, так, будто это взято взаймы. Монах и к жизни должен относиться так, будто она дана ему взаймы. В «Лествице» и других памятниках аскетической литературы говорится о добродетели странничества, когда человек понимает, что не имеет здесь, на земле, «пребывающего града, но грядущего взыскует», потому что его духовная родина — Небесный Иерусалим. И именно к нему устремлен духовный взор монаха.

Обет целомудрия не сводится только к безбрачию. Целомудрие — славянское слово, которое несет в себе очень глубокий смысл. Оно говорит о том, что человек должен «целостно мудрствовать», то есть во всех своих поступках и помыслах руководствоваться мудростью, сходящей свыше, которая есть Сам Христос.

В конечном итоге, послушание — это вслушивание в волю Божию, стремление человека максимально приблизить свою волю к воле Божией. И монах — это тот, кто добровольно отрекается от своей воли, передавая всю свою жизнь в руки Божии. Монах должен стремиться достичь столь полного слияния своей воли с волей Божией, чтобы уподобиться Иисусу Христу, Который в Гефсимании взывал к Своему Отцу: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26, 39). В этих словах проявилась, с одной стороны, Его человеческая воля и естественный для всякого человека страх перед страданиями, а с другой,- полная преданность воле Божией и всецелая готовность вверить Свою жизнь Богу.

Хотел бы в заключение сказать о том, что монашество, в отличие от брака, является уделом избранных — избранных не в том смысле, что они лучше других, но в том смысле, что они чувствуют призвание и вкус к одиночеству. Если у человека нет потребности в пребывании в одиночестве, если ему скучно наедине с собой и с Богом, если ему постоянно требуется что то внешнее для заполнения, если он не любит молитву, не способен раствориться в молитвенной стихии, углубиться в нее, приблизиться через молитву к Богу, — в таком случае он не должен принимать монашество.

Сергий Радонежский — выдающийся русский церковный и политический деятель XIV века. Его жизнь окружена легендами и преданиями. Родился Сергий Радонежский в 1321 году в Ростове в семье боярина, и до принятия монашества носил имя Варфоломея Кирилловича. Его семья страдала от татарских поборов и княжеских усобиц. Она была вынуждена покинуть Ростов и переселиться в Московское княжество, где получила земли недалеко от города Радонежа.

После кончины родителей Варфоломей Кириллович, имея 23 года от роду, решил постричься в монахи. Но вместо того, чтобы пойти в какой-нибудь монастырь, он пригласил к себе старшего брата Стефана, с которым и уединился в громадном лесу близ Радонежа. Братья выбрали приглянувшееся им место, на котором построили маленькую деревянную церквушку и шалаш. Ныне здесь стоит Троице-Сергиева лавра, знакомая каждому русскому человеку.

С благословения митрополита Феогноста деревянная церквушка была вскоре освящена во имя Святой Троицы, но при ней остался лишь один отшельник — Варфоломей. Брат, не выдержав суровой жизни в лесу, ушел в Москву, в Богоявленский монастырь. Однажды Варфоломея ненадолго навестил игумен старец Митрофан. Он-то и постриг отшельника в монахи и дал ему имя Сергий. В течение нескольких лет монах пребывал в одиночестве, посвящая время молитвам и огородничеству.

Несмотря на полное уединение, Сергий каким-то образом стал известен, слава о нем распространилась по всей Руси. Нашлись даже желающие разделить с ним подвижническую жизнь. Скоро в лесу под Радонежем собрались двенадцать монахов, которые упрашивали Сергия быть их игуменом, но он решительно отказался. Тогда в игумены был приглашен старец Митрофан, постригший Сергия. Лишь после смерти учителя, поддавшись на долгие и усердные уговоры, Сергий Радонежский согласился, наконец, стать игуменом основанного им монастыря.

Поначалу новый монастырь терпел нужду, но потом, когда его известность стала возрастать, потекли пожертвования, увеличилось число послушников, стали строиться новые монастырские здания.

Через десять лет после основания обители вокруг нее начали селиться крестьяне. Скоро монастырь был окружен кольцом поселков.

Вот что повествует предание о зарождении, пожалуй, самого знаменитого русского монастыря. Стараниями его игумена был введен общежитийный устав, который положил конец существовавшему до того раздельному жительству монахов. Позже подобные уставы приняли и другие русские монастыри. С тех пор значение этих духовных поселений на Руси резко возросло, а сами они превратились в крупные феодальные объединения.

Сергий Радонежский приобрел у русских огромный авторитет. Он пользовался поддержкой руководителей церкви и виднейших бояр. Сам Великий князь московский Дмитрий Иванович Донской приглашал игумена быть крестным отцом сыновей Юрия и Петра.

Все это позволило Сергию активно влиять на церковные и политические дела своего времени. В 1380 году он помог Донскому в подготовке Куликовской битвы и благословил его перед сражением, а в 1385 году улаживал конфликт князя с рязанским правителем Олегом.

Сергий скончался 25 сентября 1391 года и похоронен в основанном им монастыре. Русская православная церковь свято чтит память преподобного Сергия Радонежского.