Академик лосев алексей федорович. Лосев: биография жизнь идеи философия: алексей лосев

Лосев Алексей Федорович (22 сентября 1893, Новочеркасск, – 24 мая 1988, Москва), советский философ и филолог, профессор, доктор филологических наук. Окончил в 1915 г. историко-филологич. ф-т Московского университета. В 1930-33 гг. необоснованно репрессирован. С 1944 г. профессор МГПИ им. Ленина. В работах 20-х гг. под влиянием Платона, неоплатоников, Гегеля, Шеллинга и Гуссерля стремился построить методами идеалистической диалектики универсальные модели бытия и мышления, а также художественного творчества. В эти же годы исследует античное восприятие мира в его структурной целостности. В дальнейшем Лосев переходит на марксистские позиции… (Философский Энциклопедический словарь, М., 1989).

Алексей Фёдорович Лосев – интервью

– Вся образованная Россия знает Лосева как выдающегося философа и филолога советских лет, автора грандиозных исследований по античности. Однако личная, духовная жизнь Алексея Федоровича до последних лет оставалась загадкой…
– Да, конечно, все, что было связано с его верой – тщательно скрывалось. Умер Алексей Федорович 10 лет назад в день святых Кирилла и Мефодия, 24 мая, в год Тысячелетия Крещения Руси. Только потом стало возможным о чем-то говорить. Например, о том, что он тайно принял монашество.
– Неужели об этом никто не знал?
– Почти никто. Более того, недавно я получила книжечку от одного бывшего студента, слушателя Лосева. И там у него есть глава об Алексее Федоровиче, где автор пишет, что они были потрясены, когда вдруг узнали, что в советское время мог быть философ – философ Лосев. “Какой-то неофициальный философ, который вместе с тем студентам преподавал латинский язык. Который всегда ходил в черной шапочке. Иной раз сидит на ученых заседаниях, и впечатление, как будто он немножко подремывает. А потом вдруг как встанет и начнет говорить что-то очень серьезное. Или сидит Лосев и как-то так руку странно держит, вроде под пиджаком. И всегда он ходил с молодой дамой по фамилии Тахо-Годи. И как она трогательно его водила, потому что он плохо видел. Жалко было смотреть на этого философа, который, оказывается, вынужден был преподавать латынь. Если бы мы тогда знали, кто это был!” А я потом этому бывшему студенту написала ответ: да, правильно, можно было подумать, что Лосев подремывает, но руку он так держал, потому что читал в это время Иисусову молитву и крестился. А читал он ее непрестанно. Бывало, он даже своим секретарям диктует, а сам держит там эту руку.
– Наверное, Лосев тяжело переживал диктатуру атеизма?
– А сами посудите. Он жадно слушал, как его друг, профессор Владимир Николаевич Щелкачев, рассказывал о своей поездке в Болгарию. Щелкачев попал туда как раз на праздник Кирилла и Мефодия и потом с энтузиазмом рассказывал Алексею Федоровичу, как праздновали этот день: как он зашел в болгарский храм и как, говорит, у них там хорошо, ведь там все по-нашему, православный обряд, церковнославянский язык. И Алексей Федорович, знаете, просто чуть не плакал, когда слышал, что где-то возможно вот такое народное празднование святых, что можно так открыто чтить святых, не боясь ничего.
– Но, может быть, живя в СССР, Алексей Федорович все-таки слишком уж осторожничал, опасаясь ходить в церковь?
– Что Вы! Это было ужасно, тяжело. Сейчас народ просто не представляет и не понимает, что тогда было. Мы были зажаты в кулак. Если узнают, что ты, преподаватель, ходил в церковь, то тебя выгонят… А как, между прочим, за университетскими следили, особенно на философском факультете! Какой был скандал уже в хрущевские годы с профессором Павлом Сергеевичем Поповым, философом из МГУ, когда донесли, что видели его в храме (он ведь тоже, верующий, боялся ходить). В свое время, в 1931-м, он был арестован, но его немножко подержали, а потом выпустили, поскольку он был родственник Льва Николаевича Толстого по супруге – а для Толстых, как Вы знаете, правил и норм никаких не было. Вы вспомните особенно хрущевское наступление на Церковь – что Вы! – П.С. Попова тогда ведь заставили отрекаться, говорить, что он никакой не верующий, а он оправдывался, говорил, что ходил в храм якобы ради эстетики, живопись церковную посмотреть. Никто, конечно, этому не верил. Но вместе с тем боялись официально крестить детей. Потому что требовался обязательно паспорт, и могли сообщить на работу. Я сама очень многого тогда не знала, от меня многое скрывалось. Например, я молодая была, меня посылали куда-то кому-то что-то отнести, помочь, какие-то продукты, деньги каким-то старичкам, старушкам. И только потом выяснилось, что это, оказывается, были родственники очень известного священника Михаила Шика (см. о нем “ТД”, №19). Или вот: приезжала к нам какая-то женщина, жила у нас, на лето якобы квартиру стерегла. Оказывается, это была монахиня, она скрывалась, чтобы не попасться властям. Жила у нас, потому что ей деться некуда, ее нигде нельзя было прописать.
– И Алексею Федоровичу удавалось все это скрывать?
– Да. Никто не знал, даже я многого не знала. Он никогда ничего лишнего не показывал, ничего никому не навязывал, никаких бесед ни с кем не вел. Но люди, которые его очень близко знали, говорили и теперь говорят, что Алексей Федорович был как старец, потому что давал такие советы, что невозможно было не послушаться. Он всегда чувствовал человека. Все, кто с ним близко общался, можно сказать, духовно окормлялись при нем. Но это было не безопасно. Все равно за нами следили. Не раз мне звонили по телефону и спрашивали: “Это что у вас там такое? У вас там семинар какой-то собирается? По каким дням? Можно ли прийти?” Я всегда говорила: “Помилуйте, какой семинар? Лосев занимается с аспирантами греческим и латинским языком…” Никого посторонних нельзя было пускать, только по списку аспирантов. И все равно, знаете, даже тогда, в конце 70-х – начале 80-х на него писали доносы.
– Даже до такого доходило?
– Да, и, между прочим, теперь это стало известно. Причем писал студент. Лосев работал в Педагогическом институте, до своей кончины в должности профессора занимался древними языками с аспирантами, а со студентами только до 66-го года, вел семинары по взаимосвязи античности, зарубежной и русской литератур. Попадались интересные люди на этих семинарах, были и диссиденты, которые сидели в лагерях.
– А в чем обвиняли Лосева авторы доносов?
– Что он идеологически вредно влияет на студентов. Там же парткомовцы всячески его унижали. Это только в последние годы его жизни изменилось отношение, да и то потому, что в администрации произошли изменения.
– Да к чему ж придраться-то можно было? Ведь Алексей Федорович просто преподавал латынь, античную литературу читал…
– Не знаю. Вот видите, люди бывают разные. Один, прослушав лекцию, говорил, что это не простой преподаватель, а за ним что-то скрывается. Другой доносивший, может быть, что-то пронюхал, а, может, просто получил двойку. Тот человек учился, между прочим, плохо, это известно.
– Долгие годы считалось, что было два Лосевых: до ареста в 20-х годах – Лосев-идеалист; начиная с 30-х, после тюрьмы и лагеря – совершенно другой Лосев, уже “на позициях марксизма”…
– Я всегда говорила о том, что Лосев – единый. Это видно из его работ по языкознанию. Ведь ему принадлежит знаменитая книга 1927 года “Философия имени”. Как правильно говорит лингвист Людмила Гоготишвили (она занимается философией языка Булгакова, Флоренского, Лосева), смысл в поздних трудах Лосева остался прежним, зато изменилась ученая терминология – она соответствовала уровню международной науки, а не только советской. Это же были годы 60-е, 70-е. Собственно Алексея Федоровича-то печататься допустили лишь со второй половины 50-х годов. За терминологией у Лосева нужно выискивать истинный смысл. В “Философии имени” он ни разу не упомянул Бога – и на это обращали внимание зарубежные философы. Но они понимали, что тогда нельзя было даже произнести это слово. Тем не менее, читая его книгу, они видели, о каком Абсолюте идет речь. И так же со знаменитой “Историей античной эстетики”. Умный человек четко осознает, что писалась она в 60-е годы, завершалась буквально в конце 80-х. Но и там просматривается самое главное – как язычество постепенно, в течение тысячелетия, стало уходить от грубого восприятия Божества, как оно переходило к представлению о едином Боге и как это сказывалось на всем развитии античности. Это исследование – не просто изучение языческого взгляда на мир и языческой философии, это замечательная история о том, как постепенно древний мир переходил к новой жизни. В последнем-то томе, там как раз говорится о христианских авторах, об александрийском неоплатонизме, об Августине. И всегда Алексей Федорович пишет о том, как важно неоплатоническое Единое, которое не имеет имени, но все держит в своих руках. Лосев довел историю этих античных философов до эпохи христианства.
– А как Алексей Федорович относился к западным конфессиям?
– Лосев был и оставался строго православным человеком. В своей знаменитой книге “Очерки античного символизма и мифологии” он давал философско-богословскую критику католичества. А уж о протестантизме он вообще говорил: “Ну, эти их пасторы – ученые профессора, а не священники, любой может стать: надел галстук, белый воротничок, закончил теологический факультет, научился критике библейских текстов – и ты пастор”. Но ведь не из этого складывается настоящая Церковь. Как философ и богослов Лосев рассматривал знаменитую проблему католического Filioque. Также в связи с католичеством он писал о примерах безумных экстазов некоторых католических святых. Возьмите хотя бы его “Эстетику Возрождения”. С серьезным опасением он относился к утверждениям о “непогрешимости” Римского папы. Алексей Федорович всегда подчеркивал, что этим католики утверждают не просто “непогрешимость” бытовую, но придают ей значение догматическое, вероучительное – ex cathedra – что особенно опасно. Ведь, получается, что папа Римский говорит, как наместник Христа на земле.
– Кто, на Ваш взгляд, особенно повлиял на формирование личности Алексея Федоровича?
– Алексей Федорович, будучи старшеклассником, уже читал Платона и Владимира Соловьева. Но дело в том, что самое большое влияние на него оказали семейная традиция, вера и храм. Имя Алексей он получил от деда Алексея Полякова (протоиерея, настоятеля храма Архангела Михаила), который сам крестил своего внука в честь святителя Алексия, митрополита Московского. Потом, до последних дней жизни Алексей Федорович с трепетом и любовью вспоминал гимназический храм, посвященный Кириллу и Мефодию. Если Вы знаете, последнее, что он написал, было “Слово о Кирилле и Мефодии”. Он вспоминает этот храм как самое дорогое, что связано с родиной, Россией. Так что, я думаю, дело не только в Платоне и Соловьеве – просто была заложена глубокая духовная основа, православная.
– Аза Алибековна, арест и последующее заключение, наверное, тяжело повлияли на Алексея Федоровича? Как все же не сломались вера?
– Да, конечно, это было очень трудно. Но посмотрите, был конец 20-х годов: когда разгоняли монастыри, когда закрывали храмы, когда тысячи монахов и монахинь отправлялись в ссылки, когда мало кто мог спокойно умереть в своей постели. Именно в это время Алексей Федорович и Валентина Михайловна принимают тайный монашеский постриг, в самое трудное время – 29-й год. У меня есть маленькая фотография Алексея Федоровича того времени, где он в своей шапочке – очень глубокой, – которая, собственно говоря, является иноческой скуфейкой. В дальнейшем эти шапочки меняли свою форму и считались академическим атрибутом, хотя на самом деле это совсем не так. И Валентина Михайловна хранила у себя такую же бархатную монашескую шапочку. Берегли они и другие знаки иночества. Так что, я думаю, у них была очень крепкая надежная вера, причем у Алексея Федоровича – осмысленная вера, глубочайшим образом обоснованная. И поэтому сбить его никто никогда не мог. Хотя… В письмах Алексея Федоровича, особенно лагерных, есть упоминания о том, как он горько плакал, находясь на Лубянке в одиночестве, но потом, оградив себя молитвой, преодолевал это…
– Принимал ли уже в советское время Алексей Федорович участие в Таинствах: исповедь и причастие?
– Да, но тайно. В церковь он не мог ходить. Он же ослеп. И исповедовался, и причащался тайно на дому. Он не мог открыто выйти. Другое дело, Владимир Николаевич Щелкачев (см. о нем “ТД”, №№20,22), он всегда открыто ходил в церковь. Но он математик, он сделал великие открытия, применил математику на практике, например, на знаменитых ромашкинских месторождениях в Башкирии. Владимир Николаевич – почетный нефтяник, лауреат Сталинской премии. Поэтому ему было не страшно. А Алексей Федорович находился в другом положении. Когда его арестовали по “церковному” процессу, ведь я читала потом его “Дело”, и там говорится, что Лосев был “идеолог церковников”. Поэтому власти на него наложили запрет заниматься философией. Да еще к тому же глаза потерял. Куда ему деваться, поэтому делалось все тихо, тайно. Даже от меня скрывали.
– А известно, кто из священнослужителей приезжал?
– У него были связи через вдову арестованного и погибшего священника Александра Воронкова. Тогда еще была жива Валентина Михайловна Лосева. Приезжали разные люди, знаю, что был покойный отец Василий, сам врач по специальности, настоятель храма Воскресения Словущего на Иерусалимском подворье Москвы. Он был довольно известен. Очень глубокий старец, скончался года два или три назад. Просто приходили, под видом каких-то давних друзей. А что, Вы думаете последнее десятилетие было простое? Алексей Федорович скончался в 88-м году, накануне всех изменений. И впервые о Лосеве как о церковном человеке сказала я, на девятый день после его смерти. Как раз начались празднества Тысячелетия Крещения Руси. Вскоре Лосева стали печатать. Задумали целую серию русских философов и начали как раз с Лосева, самого позднего, последнего русского философа…
– А из современных Алексею Федоровичу духовных лиц кто-нибудь близок?
Могу сказать, что в 20-е годы, когда можно еще было по монастырям ездить, общаться со священнослужителями, Алексей Федорович очень сблизился с архимандритом Давидом, который был настоятелем Андреевского скита на Афоне и основал Андреевское подворье в Петербурге. Это был его духовный отец. Затем отец Досифей, тоже был духовником Лосева. Из Зосимовой пустыни о.Мелхиседек. Затем владыка Феодор (Поздеевский), с которым Алексей Федорович на одних нарах спал и в пересылках был, и в лагерь отправлялся. Затем, конечно, нельзя обойти отца Павла Флоренского. Вы, наверное, знаете, что отец Павел венчал Алексея Федоровича и Валентину Михайловну в Сергиевом Посаде в 22 году. Сохранилось даже письмо 1923 года к о.Павлу, где Алексей Федорович приглашает его приехать на годовщину такого события важного, семейного. Лосев, отправляясь в Троице-Сергиев или Хотьково, всегда бывал в доме Флоренских. Среди других знакомых: владыка Арсений (Жадановский), владыка Серафим (Звездинский), владыка Варфоломей (Ремов), большой знаток семитической филологии, с которым как раз Алексей Федорович и Валентина Михайловна этой семитической филологией и занимались, изучали древнееврейский язык, псалмы Давида. Еще Новоселов Александр Иванович, замечательный духовный публицист и человек, который жил всеми проблемами Церкви. Потом известный математик-геометр Дмитрий Федорович Егоров, президент Московского математического общества: он был арестован после Алексея Федоровича по тому же делу.
– Жив ли кто-нибудь из этих людей?
– Никто. Самое интересное, что дети и внуки тех, кто пострадал тогда за веру, достойно продолжили или продолжают дело своих близких. Например, Алексей Федорович был близок с дедом отца Владимира Воробьева (они, собственно говоря, были одновременно арестованы), нынешнего ректора Свято-Тихоновского богословского института. Научная деятельность (отец Владимир – кандидат физико-математических наук) не помешала ему продолжить духовный путь своего деда. Или, например, с Алексеем Федоровичем был арестован Александр Борисович Салтыков. И вот его сын, отец Александр Салтыков, очень почитаемый батюшка, ученый, как вы знаете, искусствовед, прекрасный знаток древнерусской иконописи. Он вместе с отцом Владимиром служит в Никольском храме.
– Бывал ли Алексей Федорович в Университетской церкви?
– Постоянно посещал. Об этом он вспоминает в дневниках. Например, в книжке, которая называется “Мне было 19 лет”, он пишет о том, какое это было счастье – прийти в храм, где все свое: и студенты, и профессора – все были соединены вместе.
– Аза Алибековна, известно, что у Пушкина важные моменты жизни были связаны с праздником Преображения. У Лосева таким праздником, наверное, был день Кирилла и Мефодия?
– Этих славянских святых Алексей Федорович, конечно же, почитал, любил. Он и умер-то в день их праздника, 24 мая. Но все же главным для него была Пасха, потому что это Воскресение Господне…

С Азой Алибековной Тахо-Годи беседовал
Александр ЕГОРЦЕВ
“ТД”, №№ 22, 23, 25, 1998

Лосева называли последним русским философом эпохи Серебряного века.

А.Ф. Лосева считают учёным энциклопедического типа, редкостного для науки XX в., основанной на дифференцированности разных научных областей. Однако его энциклопедизм не результат формальной эрудиции и механического соединения отдельных научных областей. Его философские воззрения корнями уходят в философию всеединства Владимира Соловьёва. Ещё юношей он написал работу "Высший синтез как счастье и ведение", в которой утверждал единение науки, философии, религии, искусства и морали. Целостное восприятие мира сохранялось у него всю жизнь.

Лосев Алексей Фёдорович (1893-1988 гг.), мыслитель, философ, историк философии и эстетики. Родился в Новочеркасске, где окончил гимназию, в которой находился храм в честь святых Кирилла и Мефодия - покровителей философии и филологии. Учился на отделении философии и классической филологии историко-филологического факультета Московского университета. В 1919 г. Лосева избирают профессором классической филологии Нижегородского университета, а затем действительным членом Академии художественных наук и профессором Государственного университета музыкальных наук. В начале 1920-х гг. расширяется круг философских интересов и общений Лосева: психологическое общество при Московском университете, религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьёва, философский кружок имени Лопатина, Вольная академия духовной культуры, включая таких деятелей русского религиозного возрождения, как В.И. Иванов, H.A. Бердяев, П.А. Флоренский и других. С 1922 по 1929 г. Лосев преподавал эстетику в Московской консерватории, где общался с преподававшими там же известными музыкантами и математиками М.Ф. Гнесиным и С.Г. Нейгаузом, H.H. Лузиным и Д.Ф. Егоровым. Именно в это время у него выходит в свет цикл философских сочинений: "Античный космос и современная наука", "Музыка как предмет логики", "Философия имени", "Диалектика числа у Плотина", "Диалектика художественной формы", "Критика платонизма у Аристотеля", "Очерки античного символизма", знаменитая "Диалектика мифа". Русская эмиграция воспринимала выход книг Лосева как свидетельство великой жизни духа, ещё живой даже в советской России. В английском журнале Journal of Philosophical Studies в обзоре русской философии в 1931 г . N. Duddington сообщила "плохие вести" о философе Лосеве, "которым могла бы гордиться Россия": за свои глубокие метафизические труды, объявленные контрреволюционными, "он сослан в северную Сибирь". Действительно, после выхода "Диалектики мифа" в 1930 г . появились публикации Л.М. Кагановича, М. Горького и других авторов с её резкой критикой, в которых философ характеризовался как мракобес, реакционер, черносотенец и монархист. Кроме этого он был осуждён на XVI партсъезде ВКП (б) Кагановичем как классовый враг, а 18 апреля 1930 г. арестован и приговорён к 10 годам лагерей; его супругу арестовали спустя два месяца, приговорив к 5 годам лагерей. Заключение Лосев отбывал на Свири и Беломорстрое, однако раскаяния за свои философские суждения не испытывал. В 1932 г. он писал из лагеря жене: "В те годы я стихийно рос как философ и трудно было (да и нужно ли?) держать себя в обручах советской цензуры". "Я задыхался от невозможности выразиться и высказаться". "Я знал, что это опасно, но желание выразить себя, свою расцветающую индивидуальность для философа и писателя превозмогает всякие соображения об опасности". В 1933 г. в связи с завершением строительства Беломорканала по инвалидности (Лосев почти ослеп) он был освобождён и восстановлен в гражданских правах со снятием судимости. Однако ЦК ВКП(б) наложил запрет на его занятия философией, разрешив лишь античную эстетику и мифологию, вдобавок к этому его просто нигде не печатали. Он переводил Платона, Плотина, Секста Эмпирика, Прокла, Николая Кузанского, преподавал античную литературу, принимал экзамены в провинции, иногда в Москве. В 1941 г. в его дом на Воздвиженке 13, где он жил, попала фугасная бомба, дом был полностью разрушен. С философского факультета МГУ, где в 1942-1944 гг. Лосев был профессором, защитив по совокупности трудов в 1943 г. докторскую диссертацию по филологии, он был уволен по доносу, как идеалист. Принятый в МГПИ на филологический факультет, он проработал там до последних дней. Печатать А.Ф. Лосева стали лишь после смерти Сталина. В списке его трудов более 800 позиций, из них более 40 - монографии. Делом жизни Лосева явилось новое "восьмикнижие" - VIII томов в 10 книгах "История античной эстетики" (1963-1994 гг.), из которых тома с I по VI удостоены в 1996 г. Государственной премии Российской Федерации. Труды по эстетике включают также "Эстетику возрождения" (1978 г ., 1982 г., 1998 г.) и "Эллинистически-римскую эстетику 1-11 вв. н.э." (1979 г., 2002 г.). Кроме этих трудов можно отметить "Проблему символа и реалистическое искусство", "Владимир Соловьёв и его время". Частично сохранился архив, из которого сегодня печатаются новые материалы. В 1995 г. из Центрального архива ФСБ РФ в него переданы изъятые при аресте рукописи - 2350 страниц.

Алексей Фёдорович был физически крепким человеком, но после пожара на даче философа Александра Георгиевича Спиркина 12 августа 1986 г., где он много лет жил, встречался с друзьями и трудился, сильно сдал и к прежней активности не вернулся. Умер А.Ф. Лосев в День памяти святых Кирилла и Мефодия два года спустя, похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище. Дом на Арбате, где он провёл 50 лет своей 94-летней жизни, является памятником истории культуры, на нём прикреплена памятная охранная доска: "Дом А.Ф. Лосева". Здесь находится открытая в 2004 г . Государственная библиотека истории русской философии и культуры, а в 2006 г . во дворе дома по постановлению правительства Москвы был открыт памятник Алексею Фёдоровичу Лосеву. Периодически научная и философская общественность проводят чтения, посвященные А.Ф. Лосеву, а в год 20-летия со дня смерти философа его вспоминали не только в России, но и во Франции. В Париже в течение 2008 г. проходил семинар, посвященный лосевской "Диалектике мифа", организованный парижской ассоциацией памяти Владимира Соловьёва, осенью в Бордо прошла международная научная конференция "Творческое наследие А.Ф. Лосева в контексте европейской культуры".

Философское мировоззрение А. Лосева формировалось также на основе учения Платона. Первой публикацией, излагающей концепцию платонизма, была статья "Эрос у Платона" (1916 г.). Сквозь призму платонизма он воспринимал самые различные проявления мировой и отечественной культуры: музыку и математику; всё богатство взглядов Ф. Достоевского и Вл. Соловьёва, Ф. Шеллинга и Г. Гегеля, Ф. Ницше и А. Бергсона, П. Наторпа и Э. Кассирера; физические теории X. Лоренца и А. Эйнштейна.

Основная философская мысль А. Лосева выражена в его главной работе - "Философия имени". В ней он сделал своеобразный синтез феноменологии и платонизма. Философские идеи Плотина и Прокла, развивающие диалектические построения платоновского "Парменида", Лосев положил в основание преобразования феноменологии Э. Гуссерля, превратив её в универсальную диалектику. "Феноменология имени" генетически была связана со спорами об имеславии начала XX в.; система бытия строилась на основании тщательного анализа природы "имени" или "слова" (67 категорий). Для А. Лосева имя было особым местом встречи "смысла" человеческой мысли и имманентного "смысла" предметного бытия. Он утверждал, что всё в мире, включая и неживую природу, есть смысл и потому философия природы и философия духа объединяются в философии имени как самообнаружение смысла. Имя в своём законченном выражении понималось как "идея", улавливающая и очерчивающая "эйдос", существо предмета. Наибольшую полноту и глубину имя приобретает, когда охватывает и сокровенный "мистический" слой бытия, когда раскрывается как миф, который является не вымыслом, а, напротив, последней полнотой, самораскрытием и самопознанием реальности. Философия имени, по Лосеву, совпадала с диалектикой самосознания бытия и философией вообще, так как имя, понятое онтологически, являлось вершиной бытия, достигаемой в его имманентном самораскрытии.

В своих философских работах, до запрета ЦК ВКП(б) заниматься философией, А. Лосев отрицательно относился к противопоставлению идеализма и материализма. Главная философская мысль - единство идеи и материи, духа и материи, бытия и сознания. Идея одухотворяет материю, материя создаёт плоть идеи, так сказать овеществляет дух. В своих поздних работах он предпринял попытку в определённой мере сблизить своё философское учение с марксизмом, но органического синтеза не получилось, потому что оказалось невозможным совместить стиль чистого философствования с жестко идеологизированной системой марксизма тех лет.

В 1950-1980-х гг. А. Лосев вновь попытался обратиться к философии мифа, языка и символа. Это мы можем констатировать только как факт, потому как его лингвофилософские воззрения ещё недостаточно изучены. Крупный лингвист и логик, профессор Йельского университета США Себастьян Шаумян считал, что "закон полисемии Лосева есть самое важное открытие со времени 1930-х годов...". К концу жизни А.Ф. Лосев получил возможность вернуться к русской философии. Он издал небольшую, но имевшую огромный резонанс первую книгу о Владимире Соловьёве за всё время Советской власти, правда она была запрещена в больших городах СССР и отправлена в отдалённые районы Севера страны, Средней Азии и Дальнего Востока. А. Лосев считал Вл. Соловьёва своим учителем и перед смертью закончил большой том "Владимир Соловьёв и его время".

В целом философское наследие А.Ф. Лосева представляет кладезь мыслей фундаментального значения, долгое время находившихся под советским запретом или просто, по партийному указу "сверху", замалчивавшихся. Основу его составляют онтология, частично аксиология, а также история философии и эстетики.

Я расскажу вам о человеке, которого считаю своим Учителем, хотя он никогда нигде не преподавал мне никаких дисциплин, а я никогда нигде не сдавала ему никаких экзаменов. Но моими учителями в Московском университете были люди, которые учились у него в молодости классической филологии, в первую очередь классическим языкам и античной литературе, а более широко - науке об античности. Сам Алексей Федорович называл меня своей «внучкой», потому что моими учителями были его «дети» и воспитывали они меня так, как их воспитывал он.

Прежде всего я имею в виду его ученицу и спутницу жизни Азу Алибековну Тахо-Годи, которая заведовала кафедрой классической филологии филологического факультета МГУ в течение почти сорока лет, и Олега Сергеевича Широкова, моего научного руководителя в аспирантуре при этой кафедре. Но главное, чему учил Алексей Федорович Лосев, - это не просто поиск любого знания, а стремление к знанию осмысленному, знанию, не противоречащему вере, но единому с ней, это свободная, незашоренная мысль, уважение к мысли другого человека, честное и ответственное отношение к делу своей жизни: он учил тому, что можно назвать «духом Лосева».

Проходить «школу Лосева» я начала в аспирантские годы, когда Аза Алибековна предложила мне помогать Алексею Федоровичу в работе. Ведь он почти не видел (различал только свет и темноту), поэтому помощники-секретари читали ему вслух, подбирали необходимые тексты в сочинениях античных авторов, записывали под диктовку тексты будущих книг. К тому времени я была знакома с монографией Лосева «Гомер» и статьей «Эстетическая терминология ранней греческой литературы», которые были мне необходимы для дипломной работы. Конечно, я знала, что супруг Азы Алибековны - уважаемый профессор, крупнейший специалист по нашей специальности, но не понимала до конца, с кем меня свела судьба.

Имя Лосева тогда не было так известно, как сейчас, когда уже опубликованы многие его труды, бывшие в советские годы под запретом. Он был авторитетом для специалистов-античников, историков философии, культуры. О том как его ценили за рубежом, мы узнавали постепенно. Как-то раз Аза Алибековна показала мне в книжном шкафу в гостиной светло-голубую Итальянскую философскую энциклопедию и сказала только то, что там есть материалы об Алексее Федоровиче. А ведь там в 1957 году идеи Лосева были названы гениальными. Это позже мы узнавали, что русская философская эмиграция в работах Лосева 20-х годов видела свидетельство жизни духа в Советской России, что в Германии к 90-летию Лосева издана «Диалектика художественной формы» и работает семинар по изучению его философского наследия.

В родном отечестве истинную цену ученому знали немногие. Студенты и аспиранты педагогического института, в котором Лосев проработал свыше сорока лет до самой своей кончины, встречавшие его в коридорах или даже изучавшие у него древние языки, если и относились с уважением к статному слепому профессору, то вряд ли догадывались, о чем он размышляет, какая постоянная напряженная работа происходит в его уме, какой трагический жизненный опыт у него за плечами. Даже в благополучные по сравнению со сталинскими более поздние годы издания книг Лосева тормозились, тиражи урезались или отправлялись в ссылку (как это было с книгой о Владимире Соловьеве). Появление каждой книги, публикации в газете или журнале становилось для него и близких ему людей событием.

Когда появилась возможность говорить о нашем прошлом открыто, когда стали одна за другой появляться книги Лосева, выяснилось, что его труды имеют основополагающее значение не только в области официально разрешенной ему античной филологии и эстетики, не только в запрещенной для него Сталиным философии, но и в истории, культурологии, искусствоведении, теории музыки, теории и истории литературы, математике, логике, теоретической лингвистике, психологии и богословии. Лосев - редкий пример мыслителя-энциклопедиста, универсальной личности.

Постепенно стало приходить осознание, что он занимается самыми общими проблемами этих наук, точнее: философией истории, философией языка, философией музыки, математики… По мере выхода в свет все новых книг Алексея Федоровича, по мере изучения его наследия специалистами в разных областях науки, обсуждения и осмысления этого наследия на конференциях и в публикациях появилось понимание, что эти области для него никогда не были разрозненными, но - взаимосвязанными, взаимопроникающими частями цельного мира. В этом отношении Лосев был учеником Владимира Соловьева, обосновавшего понятие всеединства. Уже в ранней работе «Высший синтез как счастье и ведение» Лосев выдвигал целокупность религии, философии, науки, искусства и нравственности.

Алексей Федорович Лосев родился 23 сентября 1893 года в г. Новочеркасске на юге России . Отец, Федор Петрович, преподаватель математики в гимназии, был одаренным музыкантом, скрипачом, хормейстером и дирижером. Он рано оставил жену и маленького сына. Как вспоминал сам Лосев, увлечение скрипкой привело его отца к тому, что он «оставил семью, дом, уважаемое дело… Он полностью отдался богеме, которая поглотила его» . Только один раз, уже в 16 лет, Алексей Федорович видел своего отца. Но привязанность к музыке перешла к нему по наследству. Воспитала же его мать, Наталья Алексеевна, дочь протоиерея Алексея Полякова, настоятеля храма Михаила Архангела, в котором о. Алексий и крестил внука Алешу. Все предки по линии матери были донские казаки, участники русско-турецких войн, а прадед, сотник Алексей, за участие в Отечественной войне 1812 года был награжден Георгиевским крестом и удостоен потомственного дворянства.

Наталья Алексеевна сделала все, чтобы сын после окончания гимназии уехал на учебу в Московский университет. Лосев относился к ней с величайшей нежностью, считая, что именно она заложила в нем «первые понятия чести, порядочности, ответственности» . Своим любимым женщинам: матери Наталье Алексеевне Лосевой и жене Валентине Михайловне Лосевой - он посвящает первую большую книгу «Античный космос и современная наука» 1927 года.

Классическая гимназия в Новочеркасске, которую в 1911 году Лосев окончил c золотой медалью, на всю жизнь осталась у него в памяти. Программа классических гимназий в России предполагала глубокое изучение и классических языков, и математики, и Закона Божия. Там закладывались основы не только точных и гуманитарных наук, но и нравственности.

Любимым учителем Лосева был чех Иосиф Антонович Микш, друг знаменитого филолога Ф.Ф. Зелинского. Он преподавал латинский и древнегреческий языки и увлек ими юного гимназиста. В гимназии читали Гомера, Эсхила, Софокла, Еврипида, Данте, Гете, Байрона. В местном театре гимназист Лосев пересмотрел весь классический репертуар (Шекспир, Шиллер, Ибсен, Метерлинк, Островский, Чехов) в исполнении известных актеров, приезжавших в Новочеркасск на гастроли. По словам Лосева, он ходил в театр по восемь раз в неделю (в воскресенье утром и вечером). После каждого спектакля он размышлял над ним в дневнике.

Лосев выписывал журналы «Вокруг света», «Природа и люди», «Вестник знания», увлекался романами французского астронома Камилла Фламмариона. Научно-популярные труды этого ученого захватили мальчика. Небо стало для него первым образом бесконечности, понятие которой в философии Лосева - одно из основных. Директор гимназии заметил интерес юноши к философии Владимира Соловьева и при переходе в последний класс подарил ему в качестве награды за успехи восьмитомник этого философа. В библиотеке Лосева был и Платон в переводе Карпова, подаренный Микшем. Одновременно с гимназией Алексей Федорович закончил по классу скрипки частную музыкальную школу итальянца, лауреата Флорентийской консерватории Ф.А. Стаджи. В гимназии находился домовый храм в честь солунских братьев, святых и равноапостольных Кирилла и Мефодия, где гимназист Лосев пел в хоре. Просветителей славян Алексей Федорович чтил до конца своих дней.

Ко времени окончания гимназии у Лосева уже сложился серьезный интерес к философии и филологии, что и стало делом его жизни. В 1911 году он поступил в Московский университет (причем одновременно на два отделения - философское и классической филологии). Окончил его в 1915 году и был оставлен для подготовки к профессорскому званию. В 1914 году он был послан в Берлин для продолжения образования, работал в Королевской Библиотеке, слушал оперы Вагнера, но помешала война. Надо было срочно возвращаться домой. Это была единственная за всю жизнь поездка Лосева за границу.

Дипломное сочинение Алексея Федоровича «Мировоззрение Эсхила» было одобрено знаменитым символистом Вячеславом Ивановым, с которым Лосева познакомил филолог-античник Владимир Оттонович Нилендер, а сам Вячеслав Иванов остался любимым учителем и поэтом Лосева. С 1911 года А.Ф. Лосев посещал Религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева, где познакомился с крупнейшими философами Серебряного века русской культуры: Н.А. Бердяевым, Е.Н. Трубецким, С.Л. Франком, С.Н. Булгаковым, П.А. Флоренским и др. После закрытия этого общества в начале революции он участник Вольной академии духовной культуры, основанной Бердяевым и закрытой в 1922 году, когда около 200 известных ученых были высланы за границу («философский пароход»). Лосева тогда не тронули, он был еще слишком молод, он еще только начинал.

Сам Лосев вспоминал, что в то время Булгаков, Бердяев, Иванов, Трубецкой были уже крупными, сформировавшимися мыслителями, к тому же намного старше его: «Ни с кем я не мог по-настоящему сблизиться. Только, пожалуй, Семен Людвигович Франк, может быть, как-то с большим чувством относился к моим платоновским исследованиям и ко мне самому, стараясь поддержать меня и понять» . И далее: «Конечно, из-за разницы возраста, положения, накопленных знаний стать другом я никак не мог, как не мог быть и избранным в члены общества»; «но постоянным неофициальным посетителем этих заседаний оказался»; «более того, я не только слушал всех так называемых богоискателей и символистов, всех я их со временем узнал, со всеми лично перезнакомился» .

В 1916 году вышли одна за другой три печатные работы молодого Лосева, первая из которых связана с античностью («Эрос у Платона»), а две другие посвящены философии музыки («О музыкальном ощущении любви и природы» и «Два мироощущения»). В 1918 года С.Н. Булгаковым, Вяч. Ивановым и Лосевым была задумана неосуществленная серия книг по русской религиозной философии. Обобщающая статья Лосева «Русская философия», в которой впервые представлен тип русской мысли и его модификации, была подготовлена, по-видимому, для этого издания. Она вышла в 1919 году в Цюрихе на немецком языке, о чем сам автор и не подозревал до 1983 года. Узнал он об этом из библиографии своих трудов, помещенной в мюнхенском издании «Диалектики художественной формы». Поскольку подлинник на русском языке не сохранился, в 1988 году был сделан обратный перевод с немецкого языка на русский, который и был опубликован в Москве .

В трудные годы гражданской войны Лосев остается один: его мать и другие родственники умерли от тифа. В это время он читает лекции в Нижегородском университете, где его избирают профессором в 1919 году, а в 1923 году утверждают в этом звании в Москве. В 1922 году отец Павел Флоренский венчал Алексея Федоровича с Валентиной Михайловной Соколовой в Сергиевом Посаде. В доме Соколовых на Воздвиженке молодой Лосев с 1917 года снимал комнату.

В 20-ые годы Лосев был регентом левого клироса, чтецом, звонарем, прислуживал в алтаре московского храма Воздвижения Креста Господня неподалеку от дома, где он жил. Его называли Алексей Звонарь. Храм находился на Воздвиженке, на месте напротив современного Военторга, был взорван в 1933 году. Духовным отцом Лосева в эти годы был архимандрит Давид, настоятель Андреевского скита на Афоне и строитель Андреевского подворья в Петрограде, служивший некоторое время в Москве. Архимандрит Давид возглавлял движение имяславцев, в котором участвовали и Лосевы.

Для философии и классической филологии наступили трудные времена: ни древнегреческий, ни латинский языки не были нужны никому, а при изучении философии требовался «классовый подход». Тогда Лосев начал реализовывать свое музыкальное образование. В 1922 году он стал профессором Московской консерватории, а в Академии художественных наук, которую упразднили в 1929 году, ведал отделом эстетики. В консерватории коллегами Алексея Федоровича были выдающиеся музыканты и теоретики музыки: М.Ф. Гнесин, А.Б. Гольденвейзер, Г.Э. Конюс, Н.Я. Мясковский, Г.Г. Нейгауз.

Книги по философии писать и тем более печатать было настоящей авантюрой. Однако, поскольку в это время еще не было создано единой системы государственных издательств, с 1927 по 1930 год появляется восемь книг Лосева с пометой «Издание автора», впоследствии названные «восьмикнижием» (термин философа С.С. Хоружего): «Античный космос и современная наука» , «Музыка как предмет логики» , «Философия имени» , «Диалектика художественной формы» , «Диалектика числа у Плотина» , «Критика платонизма у Аристотеля» , «Очерки античного символизма и мифологии» (1-й том, 2-й так и не появился), «Диалектика мифа» - последняя в этом цикле работ, ставшая для автора фатальной.

Все эти книги основаны на доскональном изучении античности, в которой рождается миф. Миф - это древнейшая форма освоения мира, обобщающая в одном слове множественные конкретности жизни, «миф есть сама жизнь», «миф есть само бытие, сама реальность». Древнее представление о слове-мифе как жизненной реальности у Алексея Федоровича спроецировалось на современную действительность, в которой происходила фетишизация, обожествление идей: идеи материи, идеи построения социализма в одной стране, идеи обострения классовой борьбы. Один миф создавал другой, заставлял целое общество жить по законам мифотворчества.

Лосев анализирует различные научные мифы, мифы социальные, особенно мифы «пролетарской идеологии», делая это строго в научном отношении и - совершенно свободно, даже дерзко, в форме непринужденной беседы. Такая книга не могла не быть запрещена. Однако Лосев не побоялся цензуры и вернул в печатавшийся текст все, что было ею исключено. Это стало поводом для ареста и самой книги, и ее автора, и его супруги, Валентины Михайловны Лосевой, которая вела все издательские дела мужа. В 1929 году, когда началась травля Лосева, супруги приняли монашеский постриг под именами Андроника и Афанасии. Преподобные супруги Андроник и Афанасия жили в V веке в Антиохии. После смерти детей они целиком посвятили себя служению Богу. Святой Андроник поступил в скит, а святая Афанасия - в монастырь. В дневниках Валентины Михайловны была обнаружена запись: «Предстоит мученичество за исповедование Христа. Или надо уходить в пустыню, или на подвиг исповедничества».

Лосев был осужден в докладе Л. Кагановича на XVI съезде ВКП(б) как классовый враг, реакционер и черносотенец, «Диалектика мифа» была названа «контрреволюционным и мракобесовским произведением» . (И в это же время Лосев избирается в Берлине членом «Кантовского общества»!) 18 апреля 1930 года Лосев очутился на Лубянке (Внутренняя тюрьма ОГПУ), затем был переведен в Бутырскую тюрьму, немного позже была арестована Валентина Михайловна. Проходили по сфабрикованному делу церковно-монархической организации «Истинное православие». (Все участники процесса впоследствии были полностью реабилитированы, но почти никто до этого не дожил. Лосева реабилитировали в 1994 году.) В тюрьме Лосев несколько месяцев провел в одиночной камере. Когда его перевели в общую камеру, прочитал несколько десятков лекций по истории философии, по эстетике, логике и диалектике, сам прошел курс математики.

Через полтора года был объявлен приговор: 10 лет лагерей. Лосева отправили по этапу на строительство Беломорско-Балтийского канала (концлагеря Кемь, Свирстрой, Медвежья гора). Здесь Алексей Федорович, после тяжелой физической работы на сплаве леса и канцелярской работы по 12-14 часов при тусклом освещении в проектном отделе, начал слепнуть. Не имея возможности заниматься наукой, он мог только продумывать свои будущие произведения, в том числе и художественные, которые составили впоследствии том философской прозы ученого.

Отдушиной была переписка с женой, сосланной на Алтай, в один из Сибирских лагерей. Эта переписка теперь издана отдельной книгой, которая есть в нашей библиотеке. О. Максим Козлов в выступлении на Татьянинском вечере сказал, что «письма Лосева жене из лагеря - это письма православного христианина, сознающего свою немощь, сознающего, как тяжело оставаться православным человеком в ужасе окружающей его жизни, видящего, как слаба его вера, но понимающего, что ему без этой веры не прожить» .

С помощью возглавлявшей политический Красный Крест Е.П. Пешковой супругам Лосевым удалось объединиться на Медвежьей Горе в Белбалтлаге. В 1933 году после завершения строительства канала оба были освобождены досрочно по инвалидности (Лосев почти ослеп) и в связи с ударной работой. Благодаря этому был выдан документ, разрешающий жить в Москве и снимающий судимость.

Лосев возвращается к научной работе, но заниматься философией ему запрещено. Алексей Федорович увлекается математическими изысканиями, в чем ему помогает жена, математик и астроном по образованию, доцент Московского авиационного института по кафедре теоретической механики, где она читала лекции до самой смерти в 1954 году. Оба они считают, что математика вне идеологии и поэтому труд по философии математики можно будет напечатать. Валентина Михайловна пишет предисловие к лосевским «Диалектическим основам математики». Но издательства отказывались печатать опального профессора. Появился этот труд только в 1997 году .

С 1938 по 1941 год Лосев ездил на заработки в пединституты Куйбышева, Чебоксар, Полтавы, где читал лекции по истории античной литературы. Принимается ученый и за переводы: Платон, Плотин, Прокл. В 1937 году были опубликованы переводы из Николая Кузанского, неоплатоника-гуманиста эпохи Возрождения, ценимого классиками марксизма. Был переведен Секст Эмпирик, но этот труд увидел свет только в середине 70-х гг. Подготовлена двухтомная «Античная мифология», началась работа над «Историей античной эстетики», первый том которой вышел только в 1963 году .

Новое испытание ожидало Лосевых в 1941 году, когда был уничтожен бомбой дом, где они жили. Погибла мать Валентины Михайловны, погибли многие рукописи и книги. Раскопками в развалинах дома и спасением рукописей, книг руководила Валентина Михайловна.

В 1942 году Лосева пригласили для преподавания логики в МГУ им. М.В. Ломоносова. В 1943 году он получил звание доктора филологических наук: философских дать побоялись. В 1944 году по доносу с обвинениями в идеализме Лосев был изгнан с философского факультета МГУ. Вероятно, то, что Лосев вообще остался жив и даже получил возможность преподавать античность в Московском государственном педагогическом институте им. В.И. Ленина, связано с отношением к нему лично Сталина.

Сталин в юности учился в духовной семинарии, поэтому у него сохранялось уважительное отношение к латыни и древнегреческому языку. Кроме того, известен некий «анекдот», его даже называют «апокриф», передававшийся из уст в уста с советских времен. Вот этот «миф»:

«Сталину докладывают:

Иосиф Виссарионович, есть у нас тут один идеалист - Алексей Лосев…

А все другие?

Все другие - материалисты, Иосиф Виссарионович.

Тогда пусть будет одын идеалист ».

В МГПИ Лосев работал сначала на кафедре классической филологии, а после ее закрытия - на кафедре общего языкознания до самого конца своих дней. На этой кафедре я преподавала в 1986-1993 годах. Помню, как по пятницам, когда у нас затягивались заседания кафедры, Игорь Георгиевич Добродомов давал знак аспирантам, что им пора ехать на Арбат к Алексею Федоровичу, который вел у них древнегреческий и латинский языки и читал курс сравнительно-исторической грамматики индоевропейских языков. После кончины Алексея Федоровича часть курсов, которые он вел, Игорь Георгиевич поручил мне. На кафедре я нашла программу, составленную Алексеем Федоровичем по индоевропеистике, а Аза Алибековна передала мне ксерокопию текстов из учебника Соболевского, по которому предстояло заниматься греческим (сам учебник тогда было невозможно достать).

В течение 23 лет Лосев-ученый работал «в стол», но не переставал преподавать. Всю жизнь он ждал начала учебного года. В последний год жизни он говорил: «А я с детских лет привык ждать первое сентября. С самым тревожным и радостным нетерпением. Да и сейчас, отдав семьдесят лет высшей школе, жду не дождусь того дня и часа, когда ко мне придут ученики, мои аспиранты... А больше всего волнует самый молодой народ. Те, кто только начнет заниматься с этого семестра» .

Прекрасно передал дух занятий Лосева с аспирантами посетивший их Юрий Алексеевич Ростовцев в своем очерке «Марафонец». Вот несколько фраз из этого очерка: «Самым бодрым, активным, цепким смотрелся преподаватель»; «Ты читаешь по складам. Пора читать бегло, красочно»; «А для чего надо знать долготу последнего <гласного>?»; «Тупое ударение? По какому правилу?.. Только говори уверенней, чтобы словесная каша не усыпляла нас…»; «Не бойтесь делать ошибки, мы ведь пока учимся. Но вы должны… вырастать из них. Я хочу видеть это». И вопрос автора очерка аспирантам по дороге с Арбата: «Почему же вы не пользуетесь такой редкой возможностью на все сто? Неужели вам не обидно? Разве рационально так пользоваться временем ученого, так мало брать из-за вашей слабой подготовки к занятиям? <…> У каждого нашлось оправдание» .

Один из друзей Лосева сказал, что его преподавание в пединституте можно сравнить с забиванием гвоздей скрипкой. Меня утешает только то, что у него были и другие занятия, и другие ученики. Достаточно прочитать первые страницы воспоминаний Владимира Бибихина , который ходил на эти занятия вольнослушателем. Там, к сожалению, приведены лишь немногочисленные сохранившиеся у него записи комментариев Лосева по древнегреческому языку, потому что одна из аспиранток не вернула ему толстую тетрадь с записями за два года. Где теперь этот клад? Если сохранился… Но сердце радуется, когда читаешь опубликованные воспоминания Евы Григорьевны Рузиной, учившейся у Лосева на классическом отделении пединститута, или Анны Аркадьевны Гаревой о гегелевском семинаре Лосева в МГУ, или Анны Самойловны Голубовой о его лекциях в МИФЛИ, понимавших, что он стремился не только донести знания, но научить мыслить .

Печатать свои труды Алексей Федорович смог опять только после смерти Сталина. Валентина Михайловна успела напечатать в «Ученых записках» МГПИ им. Ленина работы Лосева «Олимпийская мифология» , «Эстетическая терминология ранней греческой литературы» и «Гесиод и мифология» . В 1954 году Валентина Михайловна скончалась от рака крови. Это была удивительная женщина, которая видела, по ее словам, в любви к Алексею Федоровичу «весь смысл жизни своей на земле». В воспоминаниях историка и краеведа Николая Павловича Анциферова о лагерной жизни мы читаем: «Как живо помню я эту дружную высокую чету, направляющуюся... на работы. Жена Лосева... произвела на меня глубокое впечатление какой-то особой душевной грацией, одухотворяющей все ее движения. Блестяще образованная, умная, талантливая, она могла бы многого достигнуть в своей специальности - астрономии. Но она всю свою жизнь, все силы своей богато одаренной души посвятила мужу, любя его как человека, безгранично и страстно веря в его великое призвание философа. Каждая встреча с ними была для меня большой радостью» . После ее кончины был зарегистрирован брак Лосева с Азой Алибековной Тахо-Годи, дочерью врага народа Алибека Тахо-Годи, пришедшей в дом Лосева аспиранткой МГПИ в 1944 году и жившей в семье Лосевых уже несколько лет.

Алексей Федорович как-то раз во время занятий сказал мне: «Видишь, над дверью портрет? И еще один, на другой стене? Это Валентина Михайловна, моя супруга. Она была математик, астроном. Такого брака, какой был у нас, я больше никогда ни у кого не встречал. Когда Валентина Михайловна умерла, мы остались в доме вдвоем с Азой. И я сказал: «Неприлично, что профессор живет со своей ученицей. Надо расписаться». Ты думаешь, это я сделал Азу? Нет, ее сделала Валентина Михайловна. Аза и сама очень умный человек. У всех Тахо-Годи природный острый ум».

Тогда я поняла ровно столько, сколько было сказано. Это теперь, после опубликования Азой Алибековной книг «Лосев» и «Жизнь и судьба. Воспоминания», я понимаю (и то наверняка не до конца), сколько было не сказано. Алексей Федорович тогда не мог даже предположить, что откроется тайна их монашества, ведь об этом не знала даже любимая Лосевыми как родная Аза Алибековна. Впервые она рассказала об этом в 1993 году в МГУ на Международной конференции «А.Ф. Лосев. Философия, филология, культура», посвященной 100-летию со дня рождения Лосева в связи с новыми материалами из его архива.

Алексей Федорович не мог даже предположить, что будут опубликованы его дневники и переписка, что Аза Алибековна найдет в себе силы и мужество так документально, основываясь на архивных материалах, и в то же время так искренне, откровенно, с благодарностью и любовью, описать жизнь: свою и своих духовных родителей. Но Алексей Федорович, видимо, хотел, чтобы некоторые важные для него моменты были более понятны окружающим его людям и остались хотя бы в их памяти.

При жизни Лосевым было издано около 500 работ, в том числе несколько десятков монографий. Сейчас количество научных публикаций ученого уже давно превышает тысячу названий. К 115-й годовщине со дня рождения Лосева издан Библиографический указатель его трудов . В настоящее время Библиотека «Дом Лосева» готовит к публикации библиографический указатель исследований о Лосеве.

Издание и переиздание трудов Лосева продолжается благодаря усилиям и энергии Азы Алибековны. Сама ученый с мировым именем в области античности, заслуженный профессор МГУ, Аза Алибековна взяла на себя и издание работ Алексея Федоровича, и организацию его повседневного труда, быта. Будучи весьма занятым человеком, она организовала его жизнь так, что Лосев мог работать ежедневно с помощью секретарей: чаще всего аспирантов, иногда студентов или преподавателей кафедры классической филологии (в работе Алексею Федоровичу требовалось знание древних языков), а также людей, владеющих современными языками (для чтения научной литературы на иностранных языках), многочисленных своих друзей и учеников. Лосев работал каждый день, у него не было выходных. По ночам или во время прогулки по арбатскому двору он думал. Он привык конструировать книги в уме еще в лагерях, сторожа лесной склад. В последние годы он жил одной мыслью: успеть. Успеть высказать то, что жизнь не дала сделать вовремя. Успеть закончить свой труд.

Алексей Федорович прожил долго и оказался действительно последним русским философом, который не устрашился мифа о несокрушимости сталинской системы. Всю свою жизнь он создавал мощный свод трудов, редких по глубине мысли и творческим замыслам. Он не любил вспоминать прошлое и никогда не упоминал о лагерной жизни. Никогда не говорилось, что зрение он потерял в лагере. Могли сказать, что во время войны копали картошку, вот и полопались сосуды в глазах.

Десятки лет до самой своей кончины Лосев выпускал книги по эстетике, мифологии, античной культуре, теории литературы, языкознанию, в которых, несмотря ни на что, просвечивала, прорывалась его философская мысль. Делом жизни в последние годы для Лосева стала «История античной эстетики» , первые шесть томов которой были удостоены Государственной премии 1986 года. Том III «Высокая классика» посвящен Азе Алибековне, том IV «Аристотель и поздняя классика» - ее сестре Мине Алибековне. После кончины Лосева вышли том VII (в двух книгах), о сигнальном экземпляре которого ученый уже знал. Его принесли из издательства и положили рядом с гробом. Затем появился том VIII (тоже в 2-х книгах). Кроме того, в 1979 году вышла «Эллинистически-римская эстетика» , а в 1978 - «Эстетика Возрождения», которая с тех пор дважды переиздавалась .

История античной эстетики у Лосева - это по сути история античной философии. Только это не традиционная история философии, но построенная, словами историка эстетики, доктора философских наук Виктора Васильевича Бычкова, «в эстетическом модусе». Алексею Федоровичу было запрещено заниматься философией, ему было рекомендовано заниматься только античностью. И вот в виде истории античной эстетики был создан мощный корпус истории философии в десяти томах, которому нет аналогов в мировой науке, даже у немцев. Лосев не был академиком, он сам был целой Академией.

Огромный потенциал ученого чувствовался во время работы над книгами в кабинете. Я была секретарем у Лосева около пяти лет: в 1973-1975 и в 1985-1986 годах. Читала вслух научную литературу, при этом было ощущение, что он запоминает все с первого раза, что весь прочитанный материал раскладывается у него по полочкам, с которых в нужный момент извлекается, вписывается в определенный контекст, занимает свое место в системе. Работали и над текстами античных авторов, пользовались указателями, этимологическими и другими словарями по классическим языкам, подбирали в текстах необходимые примеры, проверяли переводы. Диктовал Лосев сразу продуманный готовый текст. При дальнейшей работе над рукописью текст перечитывался, делались вставки на обороте или на полях. Перечитывали текст и в окончательном виде перед передачей его машинистке. Была уверенность, что Лосев никогда ничего не забывает, может ответить на любой вопрос.

И за всеми выводами ученого стоит гигантская кропотливая филологическая работа, для которой была необходима колоссальная база, заложенная с детства. В настоящее время такой, наверное, ни у кого уже нет. После того как была прервана традиция классического образования в России и изучение классических языков в высшей школе стало начинаться с нуля, трудно себе представить, что сейчас кто-то может сдать экзамен так, как сдавал студент Лосев профессорам МГУ М.М. Покровскому и С.И. Соболевскому. Софокла он переводил с классического древнегреческого языка на латинский язык, а потом даже - на язык Гомера . О том, какие для этого нужны знания, я могу судить сама. Но такая же прочная база, как в классических языках и науке об античности вообще, была у Лосева во всех областях знания, которыми он занимался. Здесь мне уже придется ссылаться на авторитеты.

Теоретические вопросы языкознания он рассматривал с позиций философии языка. Еще Н.О. Лосский сделал вывод, что Лосев «почти не говорит о частных проблемах языкознания. Но если бы нашлись лингвисты, способные понять его философию языка… то они могли бы натолкнуться на совершенно новые проблемы и дать новые и плодотворные объяснения многих явлений жизни языка» . Академик Юрий Сергеевич Степанов, директор Института языкознания АН, пишет о Лосеве как о «единственном создателе собственной системы философии» в советское время, о выдающемся философе имени . Философской проблематикой лосевского наследия в области лингвистики в последние десятилетия занимаются в России и за рубежом как философы, так и лингвисты.

Основательное музыкальное образование, полученное в юности, Лосев продолжал пополнять всю жизнь и особенно интенсивно осмыслял музыкальную проблематику теоретически в годы работы в консерватории. Лауреат Государственной премии России, профессор Московской консерватории Юрий Николаевич Холопов, объявленный в 1998 году Человеком года в Американском Биографическом институте, назвал философскую теорию музыки Лосева самой лучшей в XX веке. В 1989 году на одной из первых конференций «Лосев и культура XX века» Холопов отметил, что Лосев занимался не традиционной теорией музыки как теорией музыкального произведения, а правильно понимаемой теорией музыки, соответствующей древней традиции, музыкой как искусством времени. Хотя музыкальная область была у Лосева далеко не на первом месте, но то, что им было здесь сделано, уже составило бы, словами Холопова, славу его наследия.

На IV философском конгрессе «Философия и будущее цивилизации» в 2005 году ученик Холопова, профессор и проректор по научной и творческой работе Московской консерватории Константин Владимирович Зенкин в докладе «О религиозных основах философии музыки А. Ф. Лосева» отметил особое значение для Лосева учения Св. Григория Паламы о сущности и энергии: музыка ближе всего к Абсолюту, это свойство божественной сущности.

Математикой Лосев занимался у профессора Д.Ф. Егорова, президента Московского математического общества, был близок с выдающимся математиком, будущим академиком Н.Н. Лузиным. В математических интересах Лосеву помогала и Валентина Михайловна. В письме ей из лагеря от 12 декабря 1931 года Лосев сообщает: «В тюрьме я прошел подробный курс дифференциального и интегрального исчисления, под хорошим руководством, и умею теперь интегрировать весьма трудные функции. Вместе с тем я обдумал целую диалектическую систему анализа, куда в строгом порядке и системе входят такие вещи, как ряды Тейлора, Маклорена и Коши, формулы Эйлера с величиной -е, уравнения Клеро, Бернулли и Риккатти, интегрирование по контуру и т.д. Жаль, что сейчас я лишен всяких книг» .

Вышел том трудов Лосева «Хаос и структура» , посвященный математической проблематике. Он был подготовлен Виктором Петровичем Троицким, автором многочисленных статей, докладов о Лосеве и монографии «Разыскания о жизни и творчестве Лосева», в которой обсуждаются проблема информации, типология бесконечностей, периодическая система начал, представление о чуде как научной категории у Лосева. Виктор Петрович - организатор многочисленных конференций и семинаров, старший научный сотрудник «Дома Лосева».

Богословские размышления для Лосева были самыми личными: «Еще не настало время, чтобы я высказал об имени то, что мог бы высказать и что мне дороже и ближе, чем философский анализ имени». Теперь становится очевидным, что это его мысли о почитании имени Божия . На первой странице лосевского текста книги «Имя»: читаем его слова: «…ни искусство, ни наука не есть еще условие достаточное для счастья. Правда, эта деятельность человеческого духа необходима нам, но она не достаточна. Религия есть синтез всего человеческого знания. Она же - синтез и тех источников, которые дают нам счастье» .

Известны диссертационные исследования кандидатов богословия о. Александра Задорнова «Религиозно-философские взгляды А.Ф. Лосева» (2002) и о. Валентина Асмуса «Триадология А.Ф. Лосева и патристика. Предварительные заметки» (2004), а также кандидатов философских наук Д.Ю. Лескина «Философия имени в России в контексте афонских имяславских споров 1910-х годов» (2001) и А.Г. Стульцева «Имяславие: философско-методологические экспликации в учении А.Ф. Лосева» (2005).

Итоговой на данный момент является монография Митрополита Илариона (Алфеева) , в которой даны исторический контекст полемики и богословское осмысление проблематики споров. «Московскому кружку» имяславцев, в который входили супруги Лосевы, в этой книге посвящен специальный раздел . В книге сделан вывод о необходимости создания специальной комиссии в рамках Синодальной Богословской Комиссии Русской Православной Церкви для исследования данного вопроса, чтобы была «восстановлена справедливость в деле имяславцев и сформулировано церковное учение о почитании имени Божия», поскольку в современных реалиях нет официальной церковной позиции по этому вопросу .

Мне близки мысли о. Максима Козлова, высказанные им на выступлении на Татьянинском вечере в МГУ в 1997 году. Простите за длинную цитату, но ее надо привести почти целиком, здесь важно каждое слово. «Лосев по своему наследию скорее философ, а не богослов. Ощущение сакральности, которое является априорной посылкой для всякого богослова, вряд ли было всецело присуще Лосеву. <…>

Лосев в своих философских построениях, конечно, продолжал традиции русской религиозной философии. С другой стороны, Лосев принципиально оспаривал те разнообразные варианты компромисса с католичеством или протестанством, которые вслед за Владимиром Соловьевым предлагались русской философией. Лосев считал, что именно различного рода конфессиональные компромиссы, явные или скрытые отступления от православной догматики были одной из причин исторической пассивности православной философии. И проблема для Лосева была не в том, чтобы оправдать православие, развить его философские возможности, хотя и это - существенный компонент, но в применении принципов православия для выработки основ цельной христианской культуры, включая искусство, науку и т.д. Прежде всего, необходимо было реконструировать православный тип исторического мышления, осознать специфику заложенного в православии понимания социального бытия, в отличие от католического или протестантского, которые, по Лосеву, в открытой или завуалированной форме привели к формированию господствовавших тогда европейских концепций истории и социальности.

Есть еще один важный момент, отличающий его от большинства современных ему русских философов, - это отношение к догматике. Лосев сознавал и постулировал важность догматических определений, конфессиональных различий, существующих в христианском мире. И центральное место в этом отношении занимает, по его мнению, Filioque, эта реальная граница, разделяющая православие и католичество. Лосев был первым, кто сделал попытку выведения всей специфики западной мысли и западной Церкви из лжеучения о Filioque как в католичестве, так и в протестантизме. Посвященные этой проблематике страницы «Очерков античного символизма и мифологии» и сейчас можно считать классическим богословским текстом…» .

Протоиерей В.В. Мохов, Благочинный г. Уфы, подчеркивал значение для христианской традиции исследований Лосевым феномена бессмертной человеческой души, тринитарных споров периода средневековья, а также чуда как диалектически необходимой категории сознания и нашего бытия вообще .

Когда Сергей Сергеевич Аверинцев готовил статью «Православие» для «Философской энциклопедии», то писал ее, по его собственному признанию, таким языком, «чтобы возможно меньшее число людей могло понять, что там говорится». Аверинцев обсуждал статью с Лосевым, которого считал своим Учителем и который в этой беседе хотел максимально его подготовить, дать как можно больше материала. Под впечатлением этого обсуждения Сергей Сергеевич оставил такое свидетельство: «Самым общим образом Алексей Федорович склонен был в большей степени связывать идентичность православия с найденной, наличной, переданной в предании формой, вплоть до мелочей… И всякое изменение, отчасти неизбежное в движении во времени, представлялось ему не только печальным, не только некоей убылью, потерей, но и просто разрушением, после которого говорить не о чем, которым идентичность православия как православия уничтожается» .

Схожие впечатления передает протоиерей Алексий Бабурин, близко общавшийся с Алексеем Федоровичем в последние годы его жизни, считавший Лосева своим духовным наставником, благодаря которому он пришел к осознанию необходимости встать на путь священства. По его свидетельству, Алексей Федорович считал, что церковнославянский язык нельзя в богослужении заменять русским языком, что современное церковное пение часто рассчитано на художественный эффект, что это не молитва. Сам же Лосев в свое время ходил в Москве в церковь, где пели соловецкие монахи, и вообще любил монастырские службы, Страстную и Светлую седмицы проводил в монастырях .

О. Алексий Бабурин приводит такие слова Лосева: «Доверие выше веры. Вера в Бога - теория. Доверие Богу - практика. Доверять значительно тяжелее, чем верить. Мы должны полностью полагаться на волю Бога, несмотря на самые невыносимые условия существования» .

По воспоминаниям Ст. Джимбинова, церковные службы Алексей Федорович знал наизусть . Пост Лосев соблюдал строго. Был период, когда он исповедовался в письмах игумену Иоанну (Селецкому), который жил в глубоком затворе на Украине и с которым Лосевы одновременно отбывали срок в лагере в поселке Медвежья гора .

Скончался Лосев на девяносто пятом году жизни в 1988 году, в год празднования тысячелетия христианства, 24 мая, в день памяти своих любимых святых - Кирилла и Мефодия, славянских просветителей, символизирующих единство философии и филологии. Накануне, 22 мая, он продиктовал свой последний текст, звучащий как завещание нам: «Слово о Кирилле и Мефодии». Его должен был зачитать на Дне славянской письменности в Великом Новгороде 24 мая один из молодых друзей Лосева Юрий Алексеевич Ростовцев, ныне главный редактор журнала «Студенческий меридиан». Однако получив весть о кончине Лосева, он вернулся в Москву на похороны. «Слово о Кирилле и Мефодии» зачитала Аза Алибековна в Институте мировой литературы Академии наук СССР на девятый день со дня кончины Алексея Федоровича, на заседании в честь Тысячелетия Крещения Руси. Оно сразу было напечатано в «Литературной газете» от 8 июня 1988 года. Вот этот текст целиком.

Реальность общего: Слово о Кирилле и Мефодии.

Меня, как и всех, всегда учили: факты, факты, факты; самое главное - факты. От фактов - ни на шаг. Но жизнь меня научила другому. Я слишком часто убеждался, что все так называемые факты всегда случайны, неожиданны, текучи и ненадежны, часто непонятны, и иной раз даже и прямо бессмысленны. Поэтому мне волей-неволей часто приходилось не только иметь дело с фактами, но еще более того с теми общностями, без которых нельзя было понять и самих фактов. И вот та реальная общность, те священные предметы, которые возникли у меня на путях моих обобщений: родина, родная гимназия, которую я кончил давно, еще до революции; единство филологии и философии; Кирилл и Мефодий как идеалы и образцы этого единения, и, наконец, церковь в здании моей гимназии в городе Новочеркасске на Дону, церковь, посвященная Кириллу и Мефодию, где каждый год 24 мая торжественно праздновалась память этих славянских просветителей, и праздновалась не только церковно, но и во всей гимназии. За эти 70 лет многое изменилось, и я сам стал другой. Но иной раз где-то в глубине души у меня звучит таинственный голос, и я слышу пение церковного тропаря, возвещающего мою подлинную реальную общность: «Яко апостолом единонравнии и словенских стран учителие, Мефодие и Кирилле богомудрии, Владыку всех молите мир вселенней даровати и душам нашим велию милость».

Похоронили Лосева по православному обряду на Ваганьковском кладбище в Москве. Сначала был установлен деревянный крест, потом его сменил крест из черного мрамора, на котором написаны слова из 53 псалма «Во имя Твое спаси мя». Каждый год 24 мая на панихиду там собираются родные, коллеги, ученики, ценители его наследия. Чаще всего служат батюшки, близкие Алексею Федоровичу: о. Владимир Воробьев, внук о. Владимира Воробьева, получившего, как и Лосев, 10 лет лагерей по одному делу с Лосевым, о. Александр Салтыков, сын лосевского друга Александра Салтыкова, получившего пять лет лагерей по тому же делу, о. Валентин Асмус, сын коллеги Лосева философа Валентина Фердинандовича Асмуса, о. Алексей Бабурин, бывший в молодости у Лосева массажистом, а ныне настоятель храма Святого Николая в селе Ромашково в Подмосковье.

В последние месяцы жизни Алексея Федоровича режиссер Виктор Косаковский успел снять почти целиком документальный фильм «Лосев», который доснимал во время похорон со слезами на глазах. Этот фильм получил приз «Серебряный кентавр» на Международном фестивале неигровых фильмов «Послание к человеку» в 1991 году и премию «Триумф». По инициативе друзей Лосева создано культурно-просветительское общество «Лосевские беседы». Под этим же названием был поставлен неоднократно демонстрировавшийся трехчастный документальный телевизионный фильм (режиссер О.В. Кознова).

Создан «Дом Лосева» - центр русской философии, в котором, кроме мемориальной квартиры, есть помещения для библиотеки, архива, музейной экспозиции, выставок и зал заседаний. Идет большая работа по подготовке к печати рукописей архива Лосева, а также рукописей, возвращенных из архива Лубянки. Все это было бы невозможно без энергии вдохновительницы и подвижницы Азы Алибековны и без помощи ее родных, друзей и учеников. Достаточно указать, что при жизни Алексея Федоровича состоялось более 500 его научных публикаций, а сейчас их значительно более тысячи.

Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева» (директор - Валентина Васильевна Ильина) в прошлом году отметила свое пятилетие. Там действует отдел изучения наследия А.Ф. Лосева, в котором я работала в первые годы после его открытия и с которым до сих пор сотрудничаю. Им руководит племянница Алексея Федоровича, доктор филологических наук Елена Аркадьевна Тахо-Годи. Действуют семинары «Творческое наследие А.Ф. Лосева: проблемы и перспективы» (руководитель - ст. научн. сотрудник Виктор Петрович Троицкий) и «Русская философия» (координатор семинара В.П. Троицкий), Музыкальная гостиная. По итогам работы Библиотека регулярно издает Бюллетень (вышло 12 выпусков), имеет сайт www.losev-library.ru , на котором отражается ее разносторонняя деятельность.

Сама Аза Алибековна Тахо-Годи написала и издала в серии «Жизнь замечательных людей» книгу «Лосев», вышедшую уже вторым изданием в 2007 году. Это не только книга-воспоминание, но и книга-исследование архивных документов (в том числе и домашнего архива). И это еще очень личная книга, книга-исповедь, книга-памятник. В прошлом году появилась новая книга Азы Алибековны «Жизнь и судьба: Воспоминания». М.: Молодая гвардия, 2009. Смысл этой книги в словах, помещенных на ее фронтисписе: «Вспоминая свою жизнь, я неизменно вспоминаю моих духовных родителей. Пишу о себе и невольно пишу о них. Иначе немыслимо. Что я без них? Кто я без них?»

И при жизни Алексея Федоровича, и после его кончины Аза Алибековна делала и делает все для сохранения и пропаганды наследия ученого. С 1976 года регулярно проводятся конференции, а по материалам конференций издаются сборники. Таких конференций, связанных и непосредственно с наследием Лосева, и с кругом его интересов, было уже более 50 в разных городах России и зарубежья. Часть этих конференций прошла в рамках «Лосевских чтений»; последние, XIII Лосевские чтения, состоялись в «Доме Лосева» 18-20 октября этого года на тему «Ф.М. Достоевский и культура Серебряного века: традиции, трактовки, трансформации». Конференция открылась 18 октября - в день именин Алексия, а 19 октября в холле Библиотеки был установлен бюст Алексея Федоровича Лосева работы скульптора Артема Власова.

К 115-летию со дня рождения Лосева, 23 сентября 2008 года, в «Доме Лосева» была открыта мемориальная экспозиция, а во дворе этого дома 33 на Арбате - бронзовый бюст философа на постаменте из карельского гранита (скульптор В.В. Герасимов) с надписью «Великий русский философ Алексей Лосев». Других памятников философам нет не только в Москве, но и во всей России.

смотреть на рефераты похожие на "Философ Алексей Федорович Лосев"

А. Ф. ЛОСЕВ ЦЕЛОСТНОСТЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА

А. Ф. Лосев (23.09.1893 - 24.05.1988) родился в Новочеркасске (столице
Области Всевеликого Войска Донского) в скромной семье Ф. П. Лосева, учителя математики, страстного любителя музыки, скрипача-виртуоза, и Н. А. Лосевой, дочери настоятеля храма Михаила Архангела, протоиерея о. Алексея Полякова.
Однако отец оставил семью, когда сыну было всего три месяца, и воспитанием мальчика занималась мать. От отца А. Ф. унаследовал страсть к музыке и, как он сам признавался, «разгул и размах идей», «вечное искательство и наслаждение свободой мысли». От матери - строгое православие и нравственные устои жизни. Мать и сын жили в собственном доме, который в 1911 г., когда
Алексей кончил с золотой медалью классическую гимназию, пришлось продать - нужны были деньги для обучения в Московском Императорском Университете
(доходов со сдаваемого матерью в аренду казачьего наследственного надела не хватало).

Алексей Лосев в 1915 г. окончил Университет по двум отделениям историко- филологического факультета - философии и классической филологии, получил он и профессиональное музыкальное образование (школа итальянского скрипача Ф.
Стаджи) и серьезную подготовку в области психологии.
Со студенческих лет он член Психологического Института, который основал и которым руководил профессор Г. И. Челпанов. Обоих, учителя и ученика, связывало глубокое взаимопонимание. Г. И. Челпанов рекомендовал студента
Лосева в члены Религиозно -философского общества памяти Вл. Соловьева, где молодой человек лично общался с Вяч. Ивановым, С. Н. Булгаковым, И. А.
Ильиным, С. Л. Франком, Е- Н. Трубецким, о. П. Флоренским. Оставленный при
Университете для подготовки к профессорскому званию, Алексей Лосев одновременно преподавал в московских гимназиях древние языки и русскую литературу, а в трудные революционные годы ездил читать лекции в только что открытый Нижегородский Университет, где и был избран по конкурсу профессором (1919), в 1923 г. Лосева утвердил в звании профессора уже в
Москве Государственный Ученый Совет.

На родину, где никого из близких за годы революции не осталось в живых,
Лосев не возвращался.

В 1922 г. он вступил в брак (венчал в Сергиевом Посаде о. П. Флоренский) с Валентиной Михайловной Соколовой, математиком и астрономом, которой мы обязаны напечатанием книг А. Ф. в 20-х годах.

Все эти годы А. Ф. Лосев был действительным членом Государственной
Академии Художественных наук, профессором Государственного Института музыкальной науки (ГИМН), где он работал в области эстетики, профессором
Московской консерватории.

Начал он печататься с 1916 г. («Эрос у Платона», «Два мироощущения», «О музыкальном ощущении любви и природы»).
В 1919 г. на немецком языке вышла в Швейцарии в сборнике «Russland» важная статья Лосева Russische Pholosophie. В 1918 г. молодой Лосев совместно с С.
Н. Булгаковым и Вяч. Ивановым готовил по договоренности с издателем М. В.
Сабашниковым серию книг. Называлась эта серия под ред. А. Ф. Лосева
«Духовная Русь». В ней, кроме вышеназванных, участвовали Е. Н. Трубецкой,
С. Н. Дурылин, Г. И. Чулков, С. А. Сидоров. Однако издание это не увидело света, что и неудивительно для революционных лет.

Однако в эти же годы началась подготовка т. н. «восьмикнижия», которое А.
Ф. Лосев опубликовал с 1927 по 1930 гг. Это были «Античный космос и современная наука» (1927), «Философия имени» (1927), «Диалектика художественной формы» (1927), «Музыка как предмет логики» (1927),
«Диалектика числа у Плотина» (1928), «Критика платонизма у Аристотеля»
(1929), «Очерки античного символизма и мифологии» (1930), «Диалектика мифа»
(1930).

Уже в конце 20-х годов автор этих книг подвергся травле и проработке в печати. На XVI партсъезде ВКП(б) его осудил (в первую очередь за
«Диалектику мифа») Л. М. Каганович, как классового врага. В ночь на
Страстную пятницу 18 апреля 1930 г. А. Ф. Лосева арестовали, приговорив к
10 годам лагерей (его супругу к 5 годам), обвиняя в антисоветской деятельности и в участии в церковно-монархической организации. Уже отбывшего 18 месяцев заключения во внутренней тюрьме Лубянки (4 месяца в одиночке) и находящегося в лагере на стройке Беломорско-Балтийского канала на Лосева в статье «О борьбе с природой» обрушился М. Горький.

С удивительной стойкостью переносили Лосевы свое лагерное бытие, о чем свидетельствует переписка А. Ф. с В. М., заключенной в лагере на Алтае.
Поддерживала силу духа супругов Лосевых их глубокая вера и тайно принятый ими (под именами Андроника и Афанасии) монашеский постриг (1929 г., 3 июня), совершенный известным афонским старцем, архимандритом о. Давидом.

Однако сфабрикованное дело потерпело в конечном счете крах. Лосевых освободили в 1933 г. в связи с завершением стройки канала. Правда, А. Ф. вышел из лагеря, почти потеряв зрение, но зато с разрешением (сказалась помощь Е. П. Пешковой, жены Горького, главы Политического Красного Креста) вернуться с восстановлением гражданских прав в Москву.
В ЦК ВКП(б) бдительно следили за вернувшимся философом. Ему наложили запрет на работу по его прямой специальности, разрешив заниматься античной эстетикой и мифологией. Все 30-е годы А. Ф. переводил античных авторов:
Платона, Аристотеля, Плотина, Прокла, Секста Эмпирика, мифо-графов и комментаторов философии, Николая Кузанского, а также знаменитый ареопагитский корпус. Штатного места в высших учебных заведениях для бывшего арестанта не было, и он вынужден был выезжать из Москвы раза два в год для чтения курсов античной литературы в провинцию.

В 1941 г. семья Лосевых пережила новую катастрофу - гибель дома от немецкой фугасной бомбы, полное разорение, смерть близких. Жить пришлось начинать сначала еще раз. Появилась надежда на университетскую деятельность. Пригласили на философский факультет МГУ им. Ломоносова. Но читавшего лекции и руководившего гегелевским семинаром проф. Лосева
(1942-1944 гг.) изгнали из Московского университета по доносу (в нем принял участие и бывший друг), как идеалиста.

В 1943 г. А. Ф. присудили степень доктора филологических наук.
Классическая филология оказалась спасительной. Власть перевела Лосева
(оставить без работы не решились) в Московский государственный пединститут им. Ленина на открывшееся там классическое отделение, где он мешал как конкурент зав. кафедрой. Правда, через несколько лет отделение закрыли, и
Лосев оказался сначала на кафедре русского языка, а затем на кафедре общего языкознания, где он преподавал древние языки аспирантам, проработав до самой своей кончины.

С 1930 по 1953 гг. А. Ф. Лосев не издал ни одного своего труда (перевод из Николая Кузанского не в счет) - издательства боялись печатать рукописи
Лосева по античной эстетике и мифологии, обставляя их отрицательными рецензиями, обвиняя в антимарксизме, что граничило с антисоветчиной, грозило новым арестом. Спасла смерть Сталина.
С 1953 г. А. Ф. Лосева начали интенсивно печатать. Теперь, в 1998 г., в списке трудов Лосева более 700 наименований, из них более 40 монографий. С
1963 по 1994 гг. выходило новое лосевское «восьмикнижие» - «История античной эстетики» в 8 томах и 10 книгах (т. VIII в двух книгах, готовый еще в 1985 г., вышел посмертно в 1992 и 1994 гг.). Этот труд явился подлинной историей античной философии, которая вся, по определению ее автора, выразительна, а значит, эстетична. Более того, этот труд дает нам картину античной культуры в единении ее духовных и материальных ценностей.

На склоне лет А. Ф. смог вернуться к любимой еще с 20-х годов проблематике. Впервые за советское время вышло собрание сочинений Платона под редакцией А. Ф. Лосева и В. Ф. Асмуса со статьями А. Ф. и комментариями
А. А. Тахо-Годи. Наконец, А. Ф. Лосев официально вернулся в философию, сотрудничая в пятитомной философской энциклопедии (1960-1970), где ему принадлежат 100 статей, иные из которых представляют большие глубокие исследования. Выпустил он (тоже впервые в русской науке) «Античную музыкальную эстетику» (1960-1961), не говоря уже о серьезных и объективных статьях, посвященных Рихарду Вагнеру, о котором не принято было говорить положительно (1968, 1978).

В 1983 г. вышла книга «Знак. Символ. Миф». Но еще раньше, в 1976-м, появилась книга «Проблема символа и реалистического искусства» (2-е изд.,
1995). Именно Лосев впервые за советское время заговорил о символе, о предмете, долгие годы закрытом для исследователей и читателей, и заговорил положительно, вопреки ленинской критике. Впервые поднял А. Ф. и ряд наболевших вопросов, связанных с эпохой Возрождения. А. Ф. Лосев, несмотря на противодействие защитников марксистской доктрины, представил обратную сторону так называемых титанов Ренессанса с их вседозволенностью и абсолютизацией человеческой личности. «Эстетика Возрождения» (1978) оказалась, как всегда у Лосева, больше, чем эстетика. Это выразительный лик культуры целой эпохи.
Вернулся А. Ф. и к русской философии, о которой он писал в давние времена.
Он подготовил большую книгу об учителе своей юности, Вл. Соловьеве, напечатав ее сокращенную редакцию под названием «Вл. Соловьев» (1983). Это вы звало невероятные гонения и на книгу (первую при советской власти о русском философе), и на ее автора. Книгу пытались уничтожить, а потом сослали на окраины страны (за невозможностью сослать самого автора).
Рукописи Лосева в разных издательствах были задержаны на основе приказа
Председателя Комиздата Б. Н. Пастухова. Полностью книга «Вл. Соловьев и его время» появилась в печати после кончины А. Ф., уже в 1990 г.

Так хотя бы в конце жизни, но снова были подняты Лосевым и восстановлены в своих правах излюбленные им с 20-х годов идеи (причем уже не только на античном материале) и выражены в чрезвычайно острой, яркой и полемической форме.

А. Ф. Лосев скончался 24 мая 1988 г. в день памяти славянских просветителей св. Кирилла и Мефодия, покровителей Лосева с детских лет (в гимназии домовый храм был посвящен этим святым). Последнее, что написал А.
Ф. Лосев, - «Слово о Кирилле и Мефодии - Реальность общего», с которым А.
Ф. собирался выступить в год празднования Тысячелетия Крещения Руси. Это слово на 9-й день по кончине А. Ф. я прочитала на Международной конференции, посвященной великому празднеству, в присутствии многочисленных гостей и участников почтенного собрания, светских и духовных лиц, в том числе высоких иерархов.

В 1995 г. мне пришлось познакомиться со следственным делом А. Ф. Лосева, причем выяснилось, что в Центральном архиве ФСБ РФ сохранились изъятые при аресте философа рукописи (2350 страниц), которые были переданы мне 25 июля
1995 г. в «Доме Лосева» (на Арбате) в торжественной обстановке.
Интереснейшие архивные материалы, сохранившиеся дома после катастрофы 1941 г. и пополненные вернувшимися с Лубянки, регулярно публикуются в журналах, сборниках, таких как «Студенческий меридиан», «Человек», «Начала»,
«Символ», «Вестник РХД» (оба последние - Париж - Москва), «Новый журнал»
(Нью-Йорк).
Как всегда поздно, но восторжествовала справедливость: в 1990 г. - вышел том Лосева под скромным названием «Из ранних произведений», где были напечатаны «Философия имени», «Диалектика мифа», «Музыка как предмет логики». А. Ф. Лосев вернулся в ряды великих русских философов. Он оказался из них последним. В 1993-1997 гг. издательство «Мысль» (Москва) выпустило семь томов сочинений А. Ф. Лосева, где перепечатано «восьмикнижие» 20-х годов и впервые опубликованы обширные архивные материалы. В 1997 г. появился сборник работ Лосева «Имя» (СПб. изд. «Алетейя»), куда вошли новые архивные материалы, в том числе тезисы докладов А. Ф. Лосева об Имени
Божием и многое другое. Жизнь и творчество А. Ф. Лосева продолжаются в его книгах.

Всякий, кто знакомится с трудами А. Ф. Лосева, будет поражен разнообразием его научных интересов, как будто совсем несовместимых друг с другом. Однако при ближайшем рассмотрении не только книг русского мыслителя, но и его биографии можно убедиться в удивительной целостности и целеустремленности его долгого творческого и жизненного пути.

Эта целеустремленность и целостность проявились еще в гимназические и студенческие годы.

А. Ф. любил родную гимназию, называя ее «кормилицей» (она действительно изобильно питала своих учеников науками) и вспоминая ее постоянно.

В гимназии заложено было у юного Лосева стремление соединять все области знания в нечто единое. Он увлекался литературой, философией, математикой, историей, древними языками. Учителя были выдающимися знатоками своего дела
(«Не чета нынешним профессорам», - говаривал он). Достаточно сказать, что в старших классах гимназии юноша изучал сочинения Платона, полученные в подарок от учителя древних языков И. А. Микша, а также сочинения Вл.
Соловьева, которыми наградил его директор гимназии Ф. К. Фролов.

Кроме того, существовали журналы «Природа и люди», «Вокруг света»,
«Вестник знаний», «Вера и разум», которые читал и выписывал гимназист.
Слушал он и лекции приезжих ученых и критиков вроде Ф. Степуна и Ю.
Айхенвальда, неизменно посещал театр, где играли известнейшие в России гастролеры, и концерты «Русского музыкального общества». Всего не перечесть. В недавно обнаруженной мною в домашнем архиве переписке (в пяти объемистых записных книжках) гимназиста Алексея Лосева и гимназистки Ольги
Позднеевой (сестры его сотоварищей по гимназии братьев Позднеевых, будущих профессоров) есть примечательные свидетельства вполне осознанного юношей дальнейшего жизненного пути.

«Я не для балов и не для танцев, а для служения науке, для поклонения прекрасному» (подчеркнуто Лосевым). Он пишет сразу два сочинения, о чем сообщает Ольге: «Я сижу до 12-ти, а иногда и больше. У меня на столе сейчас лежит по крайней мере до 200 книг и брошюр, не считая нескольких дестей исписанной бумаги. Все сочинения, рефераты, заметки, выписки из книг». Одно сочинение - «Ж. Ж. Руссо и диссертация: «О влиянии наук на нравы». Другое -
«Психические различия человека и животных». «В работе вся цель жизни.
Работать над самим собой, учиться и учить. Вот мой идеал», и добавляет одно из любимых изречений: «Если ты молишься, если ты любишь, если ты страдаешь, то ты человек». И еще одно: «Мысль без жизни и жизнь без любви - что пейзаж без воздуха - там задохнешься». Он с гордостью пишет о своей матери, что это именно она сделала «из жалкого, хрупкого дитяти юношу, честно трудящегося и стремящегося оправдать свое название христианина» (7 ноября
1909 г.). Он переписывает свой реферат о Руссо и готов писать всю ночь:
«Буду сидеть до света, а своего добьюсь». «Одна наука. Только ты одна приносишь мне успокоение». И мест таких множество в этом диалоге близких душ.

Особенно импонирует Алексею Камилл Фламмарион, знаменитый французский астроном и вместе с тем беллетрист, романами которого - «Стелла» и «Урания»
- зачитывался гимназист.
Для Алексея, который в 1909 г. написал сочинение «Атеизм. Его происхождение и влияние на науку и жизнь», важно, что Фламмарион, «будучи самым серьезным ученым, в то же время верующий в Бога», с уважением относится к христианству. Уже в этих словах гимназиста заложен один из главных жизненных и мировоззренческих принципов Лосева о целостном восприятии мира через единство веры и знания-

Вне философии юноша не мыслит жизни. Он твердо уверен в том, что
«философия есть жизнь», а «жизнь есть философия». «Есть, - пишет он, - единое знание, единый нераздельный дух человеческий. Ему служите!». «Вы хотите быть философом? Для этого надо быть человеком» (там же, выделено
Лосевым). Перед нами семена будущего целостного взгляда на мир и его освоение. Здесь же вполне осознанная целеустремленность к познанию истины, вечное ее искание, ибо претензия на обладание истиной «есть смерть» . Тут же спор с Достоевским, ибо «не красота спасет мир, а добро».

Размышления о любви студента Лосева тоже утверждают «взаимную принадлежность» двух душ к «вселенскому всеединству» , а стремление к любви тоже понимается как «стремление к утраченному единству», являясь космическим процессом. «Зерно любви» «в своем динамическом аспекте есть порыв к единству, побеждающему смерть, неведение и несчастье», «узревший тайну любви в идее всеединства знает, что такое он, человек, и куда он идет» . «Человеческая душа тоскует по своей небесной родине, но она в путах зла. Отсюда любовь на земле есть подвиг» . «Абсолютное счастье есть вечная жизнь и радость о Духе Святе» . Вера в единого Творца приводит к мысли, что
«Ипостасный Бог, являющий своим ипостасным единством идею всеединой вселенной», есть «предвечный образ единения душ» ,

Наиболее четко и выразительно представлена идея всеединства в юношеской работе Лосева под названием «Высший синтез как счастье и ведение», которая была написана накануне отъезда в Москву перед поступлением в Московский университет в 1911 г.
Он задумал это сочинение в 15 главах как некую программу для будущей творческой жизни. Правда, автор установил только основные тезисы, написал частично главу «Религия и наука», собрал к ней подготовительные материалы и заметки. Особенно дорога оказалась для юного (как и для зрелого) Лосева идея единения науки и религии, веры и знания. Ведь знать можно только тогда, когда веруешь, что объект знания действительно существует, а верить можно, если знаешь, во что надо верить. Одно из любимых изречений А. Ф. - слова апостола Павла «верою познаем».

Основной тезис юного философа был высказан вполне четко. Высший синтез - это синтез религии, философии, науки, искусства и нравственности, т. е. всего, что образует духовную жизнь человека.

Этот высший синтез, очевидно, нашел опору в теории всеединства Вл.
Соловьева, которого Лосев считал своим первым учителем наряду с Платоном, учителем в жизненном, а не абстрактном понимании идей и виртуозной диалектике.

Философские размышления молодого Лосева (а ими заполнены его дневниковые записи) все тяготеют к самой ранней его теоретической работе, которая вполне созвучна и его будущей творческой и жизненной позиции.

Однако здесь нам необходимо сделать некоторые уточнения, которые смогут связать русского философа с классической традицией. Наш читатель тем самым до некоторой степени получит объяснение, почему А. Ф. Лосев опирался в своих трудах на опыт античной философии, без которой не могли обойтись ни восточные Отцы церкви православной Византии (а они были мастерами диалектики, не уступая в этом неоплатоникам), ни западная средневековая схоластическая наука, ни эпоха Возрождения в лице кардинала Николая
Кузанского, ни Шеллинг, ни Гегель. В связи с этим думаю, что не следует ограничиваться при изучении работ А. Ф. Лосева ссылкой только на теорию всеединства Вл. Соловьева.
Конечно, Вл. Соловьев был, по признанию самого А. Ф., его первым учителем, и теория всеединства объединяет Лосева и Вл. Соловьева. Однако всеединство немыслимо без целого или целостности, а эта последняя опять-таки свои истоки имеет в античной философии, которая Лосевым, готовившим свои книги
20-х годов, была глубоко изучена в подлинниках. Ему особенно импонировала в этом плане теория Аристотеля об общности (синтез единичного и общего), которая есть не что иное, как идея, эйдос или смысл любой вещи, организующей ее целостность.

И вот тут-то Лосев выявляет и развивает в связи с идеей целостности теорию организма и механизма, намеченную в философии Аристотеля. В формулировке Лосева эта теория, обдумывавшаяся Аристотелем трудно и разбросанно, звучит достаточно ясно. Целостность вещи как организма гибнет с удалением из нее хотя бы одной существенной ее части, в то время как целостность механизма сохраняется, несмотря на удаление отдельных частей и на их замену. Это замечательное учение о целостном организме проходит через все творчество А. Ф., и раннее, и самое позднее. По Аристотелю, таким организмом является всякая отдельная вещь, всякое отдельное живое существо, всякая эпоха и, наконец, космос тоже в целом есть организм. Организм, таким образом, по Аристотелю, есть «такая целостность вещи, когда имеется одна или несколько таких частей, в которых целостность присутствует субстанциально».

У Аристотеля это продуманная философом теория, та логическая структура, которая необходима, чтобы отличать организм от механизма, а вовсе не обычное для древних представление о всеобщем одушевлении мира.

Более того, свою логическую структуру организма Аристотель выразил по своей терминологии в учении о «четырех причинах», которые Лосев именует, опять-таки разъясняя, интерпретируя и развивая, «четырехпринципной структурой всякой вещи как организма».
Основой такой структуры является эйдос, или идея, смысл, сущность вещи; далее материя, которая есть не что иное, как возможность жизненного воплощения идеи; затем причина развития данного организма, заключающая в себе самопроизвольное движение, и, наконец, результат или цель самодвижущегося развития. Этот аристотелевский так называемый четырехступенчатый принцип целостной структуры любой вещи как организма в дальнейшем вошел и в неоплатоническую систему, где делался особенный упор на единое, объединяющее в одно целое каждую его часть. Недаром Лосев выделил у Прокла в его учении о едином, т. н, генологии, двенадцать типов единого, в конце концов все многообразие мира возводилось у неоплатоников к высшему безымянному абсолюту, к Единому, создающему целостность космического организма.

Лосев был глубоким знатоком платоно-аристотелевского синтеза в неоплатонизме, последней философской школе античности (III-V вв.).
Думается, что не без воздействия тончайшей диалектики неоплатоников, которых Лосев изучал, комментировал, интерпретировал, переводил в течение всей своей долгой жизни, развивалось и укреплялось собственное учение
Лосева о целостности любой вещи и даже любой эпохи, которую он готов был рассмотреть «как живой, единый организм, как живое тело истории».

Эта целостность не исключала изучение отдельных фактов и явлений, она предполагала их, выявляя сначала нечто индивидуальное, частное, что в дальнейшем установит характерную для них органическую общность, как раз и создающую «живое тело истории». Еще в книге 1930 г. А. Ф. Лосев стремился установить именно тип античной культуры, отмечая, что «типология же и конкретная, выразительная физиогномическая морфология - очередная задача и всей современной философии и всей науки». Он готов был, «если позволят обстоятельства», опубликовать «ряд типологических работ». Такие обстоятельства надо было ждать десятки лет. Общее, целое, целостное культуры тысячелетней античности и вместе с тем индивидуальное, особенное, специфическое сумел продемонстрировать философ в своей монументальной
«Истории античной эстетики».
Небезынтересно отметить, что целостность ничуть не противоречит, по Лосеву, индивидуальности, которую, как он не раз повторял, «ничем нельзя объяснить, только из самой себя». «Даже Демокрит, - писал он, - впервые пожелавший изобразить индивидуальности, представил их как неделимые атомы». Но ведь греческое слово атоuоv и латинское individuum одинаково, буквально означают «неделимое», а значит, и целое, целостное, не разделенное механически на части. Значит, Демокрит тоже понимал атомы в качестве неких мельчайших организмов.

Однако умно сконструированная целостность каждой вещи и всего мира вовсе не исключала воздействия стихий и неожиданных драматических коллизий.
Недаром неоплатоники (особенно Плотин) представляли мир театральными подмостками, на которых разыгрывалась космическая драма, возглавляемая верховным хорегом-Демиургом.

Драма жизни, как мы знаем, не миновала и Лосева, почитателя «светоносного
Ума», «апологета разума», который, полагая, что мир «чреват смыслом», и в самой «бешеной бессмыслице» стремился «увидеть смысл». Философ Лосев отнюдь не случайно назвал жизнь сумасбродством, хотя видел даже в нем некий метод и определил «жизнь философа - между сумасбродством и методом».
Нет, не зря А. Ф. признавался в конце своего пути:
«Жизнь навсегда осталась для меня драматургически-трагической проблемой».
Теперь, надеюсь, вряд ли можно будет судить об энциклопедической эрудиции
А. Ф. Лосева и редкостной для науки XX в. (основанной на сознательном разъятии целого) универсальности русского мыслителя (философия и филология, эстетика и мифология, богословие и теория символических форм, история художественных стилей, философия музыки, математика, астрономия и др.), не учитывая понятий «всеединства», «высшего синтеза» и «целостности» предмета, понятого как организм. Мир для А. Ф. Лосева немыслим вне единораздельной целостности бытия. Сущность этой целостности можно изучить во всех внешних проявлениях ее частей, несущих на себе печать целого, так сказать энергию сущности, в формах словесных, математических, астрономических, символических, мифологических, музыкальных, временных и мн. др. Широта исследовательского диапазона Лосева и есть, таким образом, не что иное, как универсальное познание мира, созданного Единым Творцом, во всех выразительных смыслах и формах.

«Всеединство», «целостность», «высший синтез» привели Лосева к отрицанию противопоставления идеализма и материализма и вообще к употреблению этих
«заношенных терминов» с «неясным содержанием». Он решительно демонстрирует единство идеи и материи, духа и материи, бытия и сознания во введении к консерваторскому курсу по «Истории эстетических учений».

Он признает также диалектическую связь и единство между идеей и материей, но никак не главенство одной из них, как это характерно для марксизма.
Диалектик не может ставить преграду между сущностью и явлением, как нет преграды между бытием и сознанием, идеей и материей. Идея одухотворяет материю, а материя овеществляет дух, придает ему плоть.

А. Ф- Лосев писал: «Тело осуществляет, реализует, впервые делает существующим внутренний дух, впервые выражает его бытийственно. Сознание только тогда есть сознание, когда оно действительно есть, т. е. когда оно определяется бытием. Это диалектическое саморазвитие единого живого телесного духа и есть последняя известная мне реальность».
Здесь у Лосева нет ни абстрактной идеи, ни абстрактной материи. Наоборот, саморазвивающаяся идея обладает не только духом, но и материей, или телом, т. е., собственно говоря, включает в себя производственные отношения. Вот почему в экономике идея должна проявлять себя выразительно-сущей. Поэтому
«дух, который не создает своей специфической экономики, есть или не родившийся, или умирающий дух».
Как видим, А. Ф. Лосев создает свою теорию единства, или синтеза идеи и материи, подлинно диалектическим методом, присущим всем его построениям. «В философии я - логик и диалектик», - писал Лосев (письмо В. М- Лосевой из лагеря в лагерь от 11.03.32 г.), ибо в диалектике бьется «ритм самой действительности», диалектика - «глаза, которыми философия может видеть жизнь».
Чистая диалектика, писал А. Ф., относится к сфере «реалистической философии», понятой глубоко исторически, почему «все, что было, есть и будет, все, что вообще может быть, конкретным становится только в истории».
Свои тезисы А. Ф. подтвердил и в книгах 20-х годов, и особенно в поздней
«Истории античной эстетики». В ней историко-диалектический метод А. Ф.
Лосев применил к явлениям тысячелетней культуры, опираясь на точную науку, изучая детально, всесторонне, можно сказать, филигранно свой предмет и вполне естественно для него прибегая к художественной выразительности.

В книгах 20-х - начала 30-х годов, которые представлены в нашем томе, А.
Ф. Лосев строит свою оригинальную философскую систему, выдвигая такие кардинальные категории (логические и вместе с тем жизненные), как, например, одно, единое, сущность, эйдос, миф, символ, личность, имя, самое само, число и мн. др. и находит их истоки в античности. Поэтому всякий, кто хотел бы внимательно ознакомиться с целостной картиной лосевского видения мира с позиций философа XX в., должен обратиться не только к т. н.
«восьмикнижию» первой четверти века, но и к его позднему «восьмикнижию»
«Истории античной эстетики», тем самым соединив начала и концы в творчестве последнего представителя русской фило-софско-религиозной мысли. Сам А. Ф.
Лосев однажды признался в письме к В. М. Лосевой (из лагеря в лагерь
22.01.32 г.): «Имя, число, миф - стихия нашей с тобой жизни».

Лосев как религиозный философ раскрывается наиболее полно в своей философии имени («Философия имени» написана в 1923 г.), в которой он опирается на учение о сущности Божества и энергиях, носителях Его сущности
(доктрина христианского энергетизма, сформулированная в XIV в. св.
Григорием Паламой). Сущность Божества, как и положено в духе апофатизма, непознаваема, но сообщима через свои энергии. Эта доктрина нашла свое выражение в православном религиозно-философском движении имяславия, идеи которого глубоко понимали и развивали в 10-х - начале 20-х годов о. П.
Флоренский, о. С. Булгаков, В. Ф. Эрн, профессор-богослов Д. М. Муретов, религиозный деятель и публицист М. А. Новоселов, известные математики Д. Ф.
Егоров, Н. М. Соловьев и мн. др. А. Ф. Лосеву принадлежит серия докладов о почитании Имени Божьего в плане историческом (богословские споры IV в, и современное состояние вопроса) и философско-аналитическом. Он пишет также статью «Ономатодоксия» (греческое название имяславия), предназначавшуюся для печати в Германии.

Любое имя, а не только Имя Божие тоже понимается Лосевым не формально, как набор звуков, но онтологически, т.е. бытийственно. Однако открыто признаться в своих ареопа-гитских, паламитских и имяславских истоках ученый не мог, ссылаясь только на некие старые системы, давно забытые. Можно с полной уверенностью сказать, что идеи «философии имени» и сейчас современны, имея много общего с его поздними лингвистическими работами
50-80-х годов. В «Философии имени» А. Ф. Лосев философско-диалектически обосновал слово и имя как орудие живого социального общения, далекое от чисто психологических и физиологических процессов. В «Истории русской философии» Н. О. Лосский особенно оценил идеи Лосева в «Философии имени».
Лосский писал:
«Если бы нашлись лингвисты, способные понять его философию языка... они могли бы натолкнуться на совершенно новые проблемы и дать новые плодотворные объяснения многих явлений жизни языка». Н. О. Лосский подчеркнул наличие «целой философской системы» в «Философии имени» и открытие Лосевым «существенной черты мирового бытия», которое не замечают
«материалисты, позитивисты и другие представители упрощенных миропонимании».

Слово у А. Ф. Лосева всегда выражает сущность вещи, неотделимую от этой последней. Назвать вещь, дать ей имя, выделить ее из потока смутных явлений, преодолеть хаотическую текучесть жизни - значит сделать мир осмысленным. Поэтому весь мир, вселенная есть не что иное, как имена и слова разных степеней напряженности. Поэтому «имя есть жизнь». Без слова и имени человек «антисоциален, необщителен, не соборен, не индивидуален»,
«Именем и словами создан и держится мир. Именем и словами живут народы, сдвигаются с места миллионы людей, подвигаются к жертве и к победе глухие народные массы. Имя победило мир».

В. В. Зеньковский в «Истории русской философии» (Париж, 1950 г.), опираясь на «Философию имени», поражался «мощи дарования» Лосева, «тонкости анализа», его «силе интуитивного созерцания». Он подчеркивал в философии
Лосева «живую интуицию всеединства», символизм, близость к «христианской рецепции платонизма», «учение о Боге», которое нигде не подменяется учением о идеальном космосе, которое «решительно отделено от отождествления» этого космоса с Абсолютом (вопреки концепции софиологов с их космосом как живым цельм).
Лосев - творец философии мифа, тесным образом связанной с его учением об имени. Ведь «миф» по-гречески есть «слово максимально обобщающее». Автор понимает миф не как выдумку и фантазию, не как перенос метафорической поэзии, аллегорию или условность сказочного вымысла, а как «жизненно ощущаемую и творимую вещественную реальность и телесность». Миф - это
«энергийное самоутверждение личности», «образ личности», «лик личности», это есть «в словах данная личностная история». В мире, где царствует миф, живая личность и живое слово как выраженное сознание личности, все полно чудес, вопринимаемых как реальный факт, тогда миф есть не что иное, как
«развернутое магическое имя», обладающее также магической силой.

Миф как жизненная реальность специфичен не только для глубокой древности.
В современном мире очень часто происходит мифологизация, по сути дела, обожествление идей, выдвигаемых в политических целях, что особенно было характерно для страны, строящей светлое будущее с бессловесным обществом.
Создается, например, обожествление идеи материи (вне материализма нет философии), идеи построения социализма в одной стране, находящейся во вражеском окружении, идеи обострения классовой борьбы и мн. др. Идея, воплощенная в слове, обретает жизнь, действует как живое существо, т. е. становится мифом и начинает двигать массами и, собственно говоря, заставляет целое общество (не подозревающее об этом) жить по законам мифотворчества. Мифологизация бытия ведет к извращению нормального восприятия личного и общественного сознания, экономики, науки, философии, искусства, всех сфер жизни.

А. Ф. Лосев сознательно вставил в текст книги выброшенные цензурой опасные идеологические места. И не раскаивался. Он писал из лагеря жене: «В те годы я стихийно рос как философ, и трудно было (да и нужно ли?) держать себя в обручах советской цензуры». «Я задыхался от невозможности выразиться и высказаться». «Я знал, что это опасно, но желание выразить себя, свою расцветавшую индивидуальность для философа и писателя превозмогает всякие соображения об опасности» Опасность, как мы знаем, разразилась. «Диалектика мифа» была разрешена цензурой, возможно, потому, что политредактором
Главлита был поэт-баснописец Басов-Верхоянцев, который дал заключение на эту опасную книгу. Взаключенииотмечалась чуждость автора марксизму
(идеалист), приводились примеры из его «философского трактата», а затем следовала парадоксальная резолюция: «Разве только в интересах собирания и сбережения оттенков философской мысли, может быть, и можно было напечатать эту работу, столь не материалистически и не диалектически построенную». Как видно, поэт взял верх над цензором. В докладе Л. М. Кагановича, который приводил примеры из этого «контрреволюционного» и «мракобесовского» сочинения (дыромоляи, диамат как «вопиющая нелепость», колокольный звон, монашество, «долбежка» о «возможности социализма в одной стране»), прозвучали также эти самые «оттенки», что вызвали возмущенные возгласы с места: «Кто выпускает? Где выпущено? Чье издание?» Возмущенный драматург
Вл. Киршон воскликнул: «За такие оттенки надо ставить к стенке» (и накликал собственный расстрел).

Но дело было сделано. Запрещенная книга все-таки вышла", и ее не только продавали (книгопродавцы действовали в своих интересах очень оперативно).
Она попала в Ленинскую библиотеку, где ее, например, читал в научном зале и от руки переписывал философ Н. Н. Русов в военный 1942 год, американский же философ-славист Дж. Клайн купил эту книгу в Мюнхене в 1969 г. Теперь злосчастная рукопись «Диалектики мифа» со штампом Главлита и разрешением печатать вернулась с Лубянки в «Дом Лосева» после передачи мне архива философа в 1995-м.
Наука о числах, математика, «любимейшая из наук» (письмо кжене от 11.03.32 г.), связана для А. Ф. Лосева с астрономией и музыкой. Он разрабатывал ряд математических проблем, особенно анализ бесконечно малых, теорию множества, теорию функций комплексного переменного, занимался пространствами разного типа, общаясь с великими математиками Ф. Д. Егоровым и Н. Н. Лузиным, близкими ему мировоззренчески, религиозно-философски. Сохранился большой труд Лосева «Диалектические основы математики» с предисловием В. М. Лосевой
(в 1936 году были наивные надежды на публикацию). Для него и его супруги существовала общая наука, которая есть и астрономия, и философия, и математика. Вместе с тем «математика и музыкальная стихия» для него также едины, ибо музыка основана на соотношении числа и времени, не существует без них, есть выражение чистого времени. В музыкальной форме существует три важнейших слоя - число, время, выражение времени, а сама музыка - «чисто алогически выраженная предметность жизни числа». «Музыка и математика - одно и то же» в смысле идеальной сферы. Отсюда следует вывод о тождестве математического анализа и музыки в смысле их предметности. И в музыке происходит прирост бесконечно малых «изменений», «непрерывная смысловая текучесть», «беспокойство как длительное равновесие - становление».

Рассматривает Лосев соотношение музыки и учения о множествах. И там и здесь многое мыслит себя как одно. И там и здесь учение о числе, где единичности, составляющие его, мыслятся не в своей отдельности, но как нечто целое, так как множество есть эйдос, понимаемый как «подвижной покой». Однако в музыке и математике есть и решительное различие. Музыка живет выразительными формами, она есть «выразительное символическое конструирование числа в сознании». «Математика логически говорит о числе, музыка говорит о нем выразительно».
И наконец, замечательное сочинение А. Ф. Лосева под названием «Самое само»
(с интересными и подробными - их любил Лосев - историческими экскурсами).
«Самое само» никогда не печаталось при жизни философа, сохранилась рукопись, чудом уцелевшая в огне катастрофы 1941 г. Здесь учение А. Ф.
Лосева о вещи, бытии, сущности, смысле, который коренится в глубинах эйдоса. Здесь заключены зерна лосевского представления о всеединстве и целостности, в котором каждая отдельная часть несет в себе сущность целого, создавая живой организм, а отнюдь не механическое соединение частей. Этот организм и есть та общность, сердцевиной которой является «самость», «самое само». «Кто знает сущность, самое само вещей, тот знает все», - пишет
Лосев.

В свою очередь, всякая вещь чрезвычайно сложна, она «есть безусловный символ... символ бесконечности, допускающий... бесконечное количество интерпретаций». Вещь не есть ни один из ее признаков, но все ее признаки, взятые вместе, что совсем не мешает абсолютной индивидуальности вещи - а это и есть самое само. «Самое само - это самая подлинная, самая непреодолимая, самая жуткая и могущественная реальность, какая только может существовать».

Могущество абсолютной индивидуальности самого самого заключено в некоей тайне. Однако эта тайна совсем иного рода, чем кантовская вещь-в-себе.
Кантовская вещь-в-себе не существует в сознании человека, «тайна же - существует». Она никогда не может быть раскрыта, но «она может являться»
(здесь у А. Ф. замечательное рассуждение о тайне), т. е. смысл, сущность, самое само объективно существующей вещи может быть явлено человеку, вызывая бесконечное количество интерпретаций. Недоступное и непознаваемое самое само скрыто в «бездне становления», которая и «порождает его бесчисленные интерпретации», т. е. внутренняя динамика эйдоса неизбежно создает любые интерпретивные возможности (статика этого не знает). Характерна мысль
Лосева о том, что учение об абсолютной самости чуждо «срединным эпохам философии», когда особенно сильна аналитическая мысль и идет разработка деталей в ущерб синтетическому охвату. Видимо, А. Ф., говоря о «срединной эпохе», подразумевал методы позитивистской философии, столь распространенные в XIX в.

И в этой работе А. Ф. Лосев ведет сложный, но абсолютно системный и логически четкий анализ самого самого, выразительно, задорно, отнюдь не догматически, а в свободном разговоре с читателем (любимая манера опытного лектора, да еще и воспитанного на диалогах Платона). Об этой же манере изложения еще раньше свидетельствовала ироничная и острая «Диалектика мифа».

То и дело в тексте «Самого самого» мы встречаем обращения к читателю и к подразумеваемым оппонентам. Приведем некоторые из них: «могут возразить»,
«уже читатель догадался», «вот вы видели в первый раз», «и если вы, позитивисты, думаете», «если вы, мистики, хотите говорить», «какое возмущение и негодование вызовет такое рассуждение у всякого позитивиста» и мн. др. А то вдруг среди примеров на бесконечность фигурирует (о ужас!)
«моя старая истоптанная галоша» советской фабрики «Треугольник».

Следует заметить, что автор использует здесь не формальный литературный прием, а способ доходчивого изложения, совместного размышления с тем, кто будет держать в руках книгу. Такого рода рассуждения завершаются необходимыми для аргументации сведениями исторического характера или важными методологическими выводами.

Рассуждая и вступая в спор о типах мировоззрения, Лосев делает вывод, что философия не должна сводиться на мировоззрение, но и не должна целиком от него отмежевываться. Мировоззрение только и может быть обосновано при помощи философии, философия должна быть обоснованием мировоззрения, а совсем не наоборот. И читатель понимает подтекст: нельзя подгонять философию под мировоззрение, как это делается марксистами.
Более того, Лосев, исследуя очередную проблему, пробует строить сначала философскую основу, не опираясь ни на какое мировоззрение. Он готов использовать наиболее объективные и научные философские теории, общие почти для всех мировоззренческих позиций, отмечая в каждойиз них особый принцип, делавший их оригинальным историко-философским типом. А затем уже следует заключение, подтверждающее мысль автора подойти естественным путем к выработке мировоззренческой теории своего собственного типа. «И только после всего этого мы введем тот принцип, который превратит все эти схемы, формально общие для всех или для большинства мировоззрений, в новое мировоззрение».

Если наш читатель внимательно ознакомится с трудами русского философа, помещенными в этом томе, он увидит, что А. Ф. Лосев действительно оказался создателем своего собственного мировоззрения, систематически и логически продуманного и выверенного на фактах истории европейской философии.

Русские философы за рубежом по выходе книг их младшего сотоварища в
Советском Союзе сразу заметили эту особенность А. Ф. Лосева.

Известный историк русской философии Дм.Чижевский оценил работы А. Ф. как создание «целостной философской системы», которая стоит в «русле живого развития философской мысли современности» и свидетельствует о «философском кипении и тех философских творческих процессах, которые где-то под поверхностью жизни совершаются в России»2. С. Л. Франк, с которым близок был молодой Лосев, признал, что Лосев «несомненно сразу выдвинулся в ряд первых русских философов» и сохранил «пафос чистой мысли, направленной на абсолютное, - пафос, который сам есть, в свою очередь, свидетельство духовной жизни, духовного горения» Английский философский журнал
«Pholosophical studies (Цеа» достаточно внимательно следил (в статьях своего обозревателя Натали Даддингтон) за книгами Лосева. В журнале регулярно отмечался выход каждой книги, начиная с «радостной вести» 1927 г. о появлении «Философии имени» и кончая «печальной вестью» 1930 г. в связи с судьбой «Диалектики мифа» и самого философа, арестованного и сосланного
(хуже не могло быть) «на север Сибири». Сам А. Ф. мог с полным правом писать в «Истории эстетических учений», что он не чувствует себя «ни идеалистом, ни материалистом, ни платоником, ни кантианцем, ни гуссерли- анцем, ни рационалистом, ни мистиком, ни голым диалектиком, ни метафизиком». «Если уж обязательно нужен какой-то ярлык и вывеска, то я, - заключает он, - к сожалению, могу сказать только одно: я - Лосев». Этими словами философ подтвердил целостность своей мысли и жизни, свою абсолютную индивидуальность, свое самое само.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

А. Ф. Лосев "Античный космос и современная наука"
Исходник электронной версии:
А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.1] Бытие - Имя - Космос. Издательство "Мысль". Москва 1993 (сохранено только предисловие, работа "Античный космос и современная наука", примечания и комментарии, связанные с предисловием и означенной работой).

Известная книга замечательного мыслителя XX столетия Алексея Федоровича Лосева и именитого ученого-филолога Азы Алибековны Тахо-Годи посвящена Аристотелю, одному из величайших философов античности.

В книге анализируется жизнь и творчество крупнейшего русского философа-идеалиста второй половины XIX в., оказавшего значительное влияние на развитие русской культуры.

Книга крупнейшего русского философа XX века А. Ф. Лосева (1893-1988) представляет собой творческую биографию одного из выдающихся русских философов XIX века Владимира Сергеевича Соловьева (1853-1900). В ней нашли отражение основные факты и этапы его жизни и философского развития, главные идеи и концепции его учения. Подробно рассматриваются религиозные, социально-политические, мировоззренческие, жизненные взгляды философа.

Время от времени в нашей прессе появляются критические выступления, в которых исследования отдельных учёных и даже целые научные направления классифицируются как лженаучные. Но если раньше подобная классификация происходила в русле газетно-журнальных дискуссий, то в 1999 году начала действовать организация, претендующая на "истину в последней инстанции" - Комиссия РАН по борьбе с лженаукой (председатель Э.В. Кругляков, идейный...

Люди часто с любовью вспоминают свое детство. Я тоже вспоминаю его с любовью. Я был окружен заботой и лаской матери. Безоблачное, счастливое детство было и остается какой-то золотой мечтой, каким-то несбыточным раем...

Алексей Лосев - Из разговоров на Беломорстрое

Этот разговор проходил 1-го мая 1933 г. на Беломорстрое. Уже высилась красавица Маткожненская плотина, издали привлекая взор своим кокетливым, матово-зеленым ажуром. Уже приходил к концу восьмикилометровый 165-й канал, на котором круглые сутки стоял гул от подрывных работ, похожий на войну 1914-1915 г. на западном фронте, и из которого из одного было извлечено больше миллиона кубометров самых разнообразных пород.

Алексей Лосев - История античной философии в конспективном изложении

Античная философия, то есть философия древних греков и древних римлян, зародилась в VI в. до н. э. в Греции и просуществовала до VI в. н. э. (когда император Юстиниан закрыл в 529 г. последнюю греческую философскую школу. Платоновскую Академию). Таким образом, античная философия просуществовала около 1200 лет. Однако ее невозможно определять только с помощью территориальных и хронологических определений. Самый важный вопрос - это вопрос о античной философии.

Вышедшие в 1930 году "Очерки античного символизма и мифологии" - предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20-х годов - переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30-м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю.

Читатели по достоинству оценили эту замечательную работу выдающегося философа XX века Алексея Федоровича Лосева и знаменитого филолога-античника Азы Алибековны Тахо-Годи: биографии написаны удивительно просто и ярко; учения трех величайших философов античности (Сократа, Платона, Аристотеля) изложены в ней сжато и доступно.