Два типа мышления рассудок и разум. Рассудок и разум— два вида мыслительной деятельности человека, различие и взаимное отношение которых понималось неодинаково в тех или других философских учениях

12 февраля 1809 года родился знаменитый английский учёный, натуралист и путешественникЧарльз Дарвин . Его теорию эволюции и происхождения видов изучают на школьных уроках биологии. Тем не менее с именем Дарвина связано много заблуждений, неточностей и мифов,

Официальную версию и подробнее про Дарвина вы все знаете. Давайте сначала пробежимся по мифам, существующим в настоящее время:

Миф 1. Дарвин придумал теорию эволюцииНа самом деле первую научную теорию эволюции разработал в начале XIX века Жан Батист Ламарк . Ему принадлежит предположение, что приобретённые признаки передаются по наследству. К примеру, если животное питается листьями с высоких деревьев, его шея будет вытягиваться, и у каждого следующего поколения шея будет немного длиннее, чем у предков. Так, по мнению Ламарка, появились жирафы.

Чарльз Дарвин усовершенствовал эту теорию и внёс в неё понятие «естественный отбор». Согласно теории, больше шансов на продолжение рода имеют особи с теми признаками и качествами, которые наиболее способствуют выживанию.

Миф 2. Дарвин утверждал, что человек произошёл от обезьяныУчёный никогда не говорил подобного. Чарльз Дарвин предположил, что у обезьяны и человека мог быть общий обезьяноподобный предок. На основании сравнительно-анатомических и эмбриологических исследований он сумел показать, что анатомические, физиологические и онтогенетические характеристики человека и представителей отряда приматов весьма сходны. Так родилась симиальная (обезьянья) теория антропогенеза.

Миф 3. До Дарвина учёные не соотносили человека с приматамиВ действительности сходство человека и обезьяны было подмечено учёными в конце XVIII века. Французский натуралист Бюфон предположил, что люди - потомки обезьян, а шведский учёный Карл Линней отнёс человека к разряду приматов, где мы и в современной науке соседствуем как вид с обезьянами.

Миф 4. Согласно теории эволюции Дарвина, выживает сильнейшийЭтот миф происходит из неправильного понимания термина «естественный отбор». По Дарвину, выживает не самый сильный, а самый приспособленный. Зачастую простейшие организмы являются самыми «живучими». Это объясняет, почему сильные динозавры вымерли, а одноклеточные организмы пережили и взрыв метеорита, и следующий за ним ледниковый период.

Миф 5. Дарвин в конце жизни отрёкся от своей теорииЭто не более чем городская легенда. Спустя 33 года после смерти учёного, в 1915 году, в баптистском издании была опубликована история, как Дарвин отрёкся от своей теории перед самой смертью. Никаких достоверных доказательств этого факта нет.

Миф 6. Теория эволюции Дарвина - масонский заговорЛюбители конспирологических теорий утверждают, что Дарвин и его родственники были масонами. Масоны - участники тайного религиозного общества, возникшего в XVIII веке в Европе. Членами масонских лож становились знатные люди, им часто приписывают незримое руководство всем миром.

Историки не подтверждают тот факт, что Дарвин или кто-то из его родственников были членами каких-либо тайных обществ. Учёный, напротив, не спешил к публикации своей теории, работа над которой велась в течение 20 лет. К тому же многие факты, открытые Дарвином, нашли подтверждение у дальнейших исследователей.

А теперь мы подробнее рассмотрим, что говорят противники теории Дарвина:

Человек, выдвинувший теорию эволюции - английский естествовед-любитель Чарльз Роберт Дарвин.Дарвин никогда по настоящему не обучался биологии, а имел лишь любительский интерес к природе и животным. И как результат этого интереса, в 1832 г. добровольцем отправился в путешествие из Англии на государственном исследовательском судне «Бигл» и в течение пяти лет плавал по разным частям света. Во время путешествия молодой Дарвин остался под впечатлением от увиденных им видов животных, особенно от различных видов зябликов, обитавших на островах Галапагос. Он подумал, что отличие клювов этих птиц зависит от окружающей среды. Опираясь на это предположение, он сделал для себя вывод: живые организмы не были созданы Богом по отдельности, а произошли от единого предка и затем видоизменились в зависимости от условий природы.

Эта гипотеза Дарвина не основывалась ни на каком научном объяснении или эксперименте. Только благодаря поддержке знаменитых в то время материалистов-биологов, со временем эта гипотеза Дарвина утвердилась как теория. Согласно этой теории, живые организмы происходят от одного предка, но в течении длительного времени подвергаются небольшим изменениям и начинают отличаться друг от друга. Виды, более успешно адаптировавшиеся к природным условиям, передают свои особенности следующему поколению. Таким образом, эти полезные изменения со временем превращают индивид в живой организм, полностью отличный от своего предка. Что же подразумевалось под «полезными изменениями», так и осталось неизвестным. По мнению Дарвина, человек являлся самым развитым продуктом этого механизма. Оживив этот механизм в своем воображении, Дарвин назвал его «эволюцией путем естественного отбора». Отныне он думал, что нашел корни «происхождения видов»: основа одного вида - другой вид. Эти идеи он раскрыл в 1859 году в своей книге «Происхождение видов».

Однако Дарвин понимал, что в его теории было много нерешенного. Он признает это в книге «Трудности теории» (Difficulties of Theory). Эти трудности заключались в комплексных органах живых организмов, которые не могли появиться случайно(например, глаз), а также ископаемые останки, инстинкты животных. Дарвин надеялся на то, что эти трудности будут преодолены в процессе новых открытий, на некоторые же из них он давал неполные объяснения

В противовес сугубо натуралистической теории эволюции выдвигаются две альтернативы. Одна носит чисто религиозный характер: это так называемый “креационизм”, буквальное восприятие библейской легенды о том, как Всевышний сотворил вселенную и жизнь во всем ее многообразии. Креационизм исповедуют лишь религиозные фундаменталисты, у этого учения узкая база, оно находится на периферии научной мысли. Поэтому за недостатком места мы ограничимся лишь упоминанием о его существовании.

А вот другая альтернатива сделала весьма серьезную заявку на место под научным солнцем. Теория “разумного замысла” (intelligent design), среди сторонников которой немало серьезных ученых, признавая эволюцию как механизм внутривидовой адаптации к меняющимся условиям среды обитания (микроэволюция), категорически отвергает ее претензии на роль ключа к тайне происхождения видов (макроэволюция), не говоря уже о происхождении самое жизни.

Жизнь настолько сложна и многообразна, что абсурдно думать о возможности ее спонтанного происхождения и развития: в основе ее неизбежно должен лежать разумный замысел, говорят поборники этой теории. Что это за разум – не суть важно. Сторонники теории разумного замысла принадлежат скорее к разряду агностиков, чем верующих, теология их не особенно интересует. Они заняты лишь тем, что пробивают зияющие бреши в теории эволюции, и им удалось настолько изрешетить ее, что господствующая в биологии догма ныне напоминает не столько гранитный монолит, сколько швейцарский сыр.

На протяжении всей истории западной цивилизации считалось аксиомой, что жизнь сотворена высшей силой. Еще Аристотель выражал убеждение в том, что невероятная сложность, элегантная стройность и гармоничность жизни и вселенной не могут быть случайным продуктом стихийных процессов. Наиболее известный телеологический аргумент в пользу существования разумного начала сформулировал английский религиозный мыслитель Уильям Пэйли в книге “Натурбогословие” (Natural Theology), вышедшей в свет в 1802 году.

Пэйли рассуждал следующим образом: если, прогуливаясь в лесу, я споткнусь о камень, у меня не возникнет сомнений в его естественном происхождении. Но если я увижу валяющиеся на земле часы, мне вольно или невольно придется предположить, что сами по себе они возникнуть не могли, кто-то должен был их собрать. И если у часов (относительно малого и простого устройства) есть разумный устроитель – часовщик, то у самой Вселенной (большого устройства) и у наполняющих ее биологических объектов (более сложных устройств, чем часы,) должен быть великий устроитель – Творец.

Но затем объявился Чарльз Дарвин, и все изменилось. В 1859 году он опубликовал эпохальный труд под названием “Происхождении видов путём естественного отбора, или выживание благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь”, которому было суждено произвести подлинную революцию в научной и общественной мысли. Опираясь на достижения селекционеров (“искусственный отбор”) и на свои собственные наблюдения за птицами (вьюрками) на Галапагосских островах, Дарвин пришел к выводу, что организмы могут претерпевать небольшие изменения, приспосабливаясь к изменяющимся условиям среды обитания посредством “естественного отбора”.

Он далее заключил, что при наличии достаточно длительного времени сумма подобных малых изменений порождает более крупные перемены и, в частности, ведет к появлению новых видов. По мысли Дарвина, новые признаки, снижающие шансы организма на выживание, безжалостно отбраковываются природой, а признаки, дающие преимущество в борьбе за жизнь, постепенно накапливаясь, со временем позволяют их носителям брать верх над менее приспособленными конкурентами и вытеснять их из оспариваемых экологических ниш.

Этот чисто натуралистический механизм, абсолютно лишенный какой-либо целенаправленности или замысла, с точки зрения Дарвина исчерпывающим образом объяснял, каким путем развивалась жизнь и почему все живые существа столь идеально приспособлены к условиям своей среды обитания. Теория эволюции подразумевает непрерывную прогрессию постепенно изменяющихся живых существ в ряду от самых примитивных форм до высших организмов, венцом которых является человек.

Проблема, однако, в том, что теория Дарвина носила чисто умозрительный характер, ибо в те годы палеонтологические свидетельства не давали никаких оснований для его заключений. По всему миру ученые откапывали множество ископаемых остатков вымерших организмов прошлых геологических эпох, но все они укладывались в четкие границы все той же неизменной таксономии. В палеонтологической летописи не фигурировало ни одного промежуточного вида, ни единого существа с морфологическими признаками, которые подтверждали бы правоту теории, сформулированной на основании абстрактных умозаключений без опоры на факты.

Дарвин отчетливо видел слабость своей теории. Недаром он более двух десятков лет не решался опубликовать ее и направил свой капитальный труд в печать, только когда узнал, что другой английский натуралист – Альфред Рассел Уоллес – готовится выступить со своей собственной теорией, поразительно похожей на дарвинскую.

Любопытно отметить, что оба соперника повели себя как истые джентльмены. Дарвин написал Уоллесу учтивое письмо с изложением доказательств своего первенста, тот ответил не менее вежливым посланием с предложением представить на Королевском обществе совместный доклад. После этого Уоллес публично признал приоритет Дарвина и до конца своих дней ни разу не посетовал на свою горькую судьбу. Вот такие были нравы в викторианскую эпоху. Говорите после этого о прогрессе.

Теория эволюции напоминала здание, возведенное на траве с тем, чтобы впоследствии, когда подвезут нужные материалы, подвести под него фундамент. Ее автор полагался на прогресс палеонтологии, который – он был убежден – позволит в будущем найти переходные формы жизни и подтвердит справедливость его теоретических выкладок.

Но коллекции палеонтологов все росли и росли, а подтверждений дарвинской теории не было и в помине. Ученые находили сходные виды, но никак не могли обнаружить ни единого мостика, перекинутого от одного вида к другому. А ведь из теории эволюции вытекает, что такие мостики не только существовали, но что их должно было быть великое множество, ибо палеонтологическая летопись должна отражать все бесчисленные этапы долгой истории эволюции и фактически целиком и полностью состоять из переходных звеньев.

Некоторые последователи Дарвина, подобно ему самому, считают, что нужно лишь запастись терпением – мы, мол, просто еще не нашли промежуточные формы, но в будущем непременно их отыщем. Увы, их надеждам вряд ли суждено сбыться, ибо существование подобных переходных звеньев вступало бы в противоречие с одним из основополагающих постулатов самой же теории эволюции.

Представим себе для примера, что передние лапы динозавров постепенно эволюционировали в птичьи крылья. Но это значит, что на протяжении долгого переходного периода эти конечности не были ни лапами, ни крыльями, и их функциональная ненужность обрекала владельцев таких бесполезных обрубков на заведомое поражение в жестокой борьбе за жизнь. Согласно дарвинскому учению, природа должна была безжалостно выкорчевать подобные промежуточные виды и, стало быть, пресечь в зародыше процесс видообразования.

Но ведь общепризнано, что птицы произошли от ящеров. Спор не об этом. Противники дарвинистского учения вполне допускают, что прообразом птичьего крыла действительно могла быть передняя лапа динозавра. Они утверждают лишь, что какие бы пертурбации ни происходили в живой природе, они не могли протекать по механизму естественного отбора. Должен был действовать какой-то другой принцип – скажем, использование носителем разумного начала универсальных шаблонов-прототипов.

Палеонтологическая летопись упрямо свидетельствует о несостоятельности эволюционизма. На протяжении первых трех с лишним миллиардов лет существования жизни на нашей планете обитали только простейшие одноклеточные организмы. Но вот приблизительно 570 миллионов лет назад наступил кембрийский период, и в течение нескольких миллионов лет (по геологическим меркам - быстролетный миг), словно по мановению волшебной палочки, на пустом месте возникло практически все многообразие жизни в его нынешнем виде и без каких-либо промежуточных звеньев. По теории Дарвина этого “кембрийского взрыва”, как его называют, просто не могло произойти.

Другой пример: во время так называемого пермско-триасового вымирания 250 миллионов лет назад жизнь на земле едва не прекратилась: исчезло 90% всех видов морских организмов и 70% наземных. Тем не менее, основная таксономия фауны не претерпела никаких существенных изменений – основные типы живых существ, обитавшие на нашей планете до “великого вымирания”, полностью сохранились и после катастрофы. Но если исходить из дарвинской концепции естественного отбора, в этот период обостренной конкуренции за заполнение вакантных экологических ниш непременно должны были возникнуть многочисленные переходные виды. Однако же этого не произошло, из чего опять-таки следует, что теория неверна.

Дарвинисты отчаянно ищут переходные формы жизни, но все их старания пока не увенчались успехом. Максимум того, что им удается найти, – это черты сходства разных видов, но признаки подлинных промежуточных существ по-прежнему лишь грезятся эволюционистам. Периодически вспыхивают сенсации: найдено переходное звено! Но на поверку неизменно оказывается, что тревога ложная, что найденный организм – не более чем проявление обыкновенной внутривидовой изменчивости. А то и просто фальсификация вроде пресловутого пилтдаунского человека.

Невозможно описать радость эволюционистов, когда в 1908 году в Англии был найден ископаемый череп человеческого типа с обезъяньей нижней челюстью. Вот оно, реальное доказательство правоты Чарльза Дарвина! У ликующих ученых не было никакого стимула как следует присмотреться к заветной находке, а то они не могли бы не заметить очевидные нелепости в ее строении и не осознать, что “окаменелость” – фальшивка, причем весьма грубо сработанная. И прошло целых 40 лет, прежде чем ученый мир вынужден был официально признать, что его разыграли. Оказалось, что какой-то до сих пор неведомый шутник просто склеил нижнюю челюсть отнюдь не ископаемого орангутана с черепом от столь же свежего мертвеца-гомосапиенса.

Кстати, персональное открытие Дарвина – микроэволюция галапагосских вьюрков под давлением среды – тоже не выдержало испытания временем. Спустя несколько десятилетий климатические условия на этих тихоокеанских островах вновь изменились, и длина клюва птиц вернулась в прежнюю норму. Никакого видообразования не произошло, просто один и тот же вид птиц временно адаптировался к изменившимся экологическим условиям – самая что ни на есть тривиальная внутривидовая изменчивость.

Некоторые дарвинисты осознают, что их теория зашла в тупик, и лихорадочно лавируют. Так, например, ныне покойный гарвардский биолог Стивен Джей Гулд предложил гипотезу “прерывистого равновесия” или “пунктирной эволюции”. Это некий гибрид дарвинизма с “катастрофизмом” Кювье, который постулировал прерывистое развитие жизни через серию катастроф. По мысли Гулда, эволюция происходила скачкообразно, и каждый скачок следовал за каким-нибудь вселенским стихийным бедствием с такой быстротой, что не успевал оставить никакого следа в палеонтологической летописи.

Хотя Гулд и считал себя эволюционистом, его теория подрывает основное положение дарвинского учения о видообразовании посредством постепенного накапливания благоприятных признаков. Впрочем, “пунктирная эволюция” столь же умозрительна и так же лишена эмпирических доказательств, как и классический дарвинизм.

Таким образом, палеонтологические свидетельства решительно опровергают концепцию макроэволюции. Но это далеко не единственное свидетельство ее несостоятельности. Развитие генетики полностью разрушило веру в то, что давление среды может вызвать морфологические изменения. Не счесть мышей, которым исследователи отрубали хвосты в надежде, что их потомство унаследует новый признак. Увы, у бесхвостых родителей упорно рождались хвостатые отпрыски. Законы генетики неумолимы: все особенности организма зашифрованы в родительских генах и напрямую передаются от них потомкам.

Пришлось эволюционистам, следуя принципам своего учения, приспосабливаться к новым условиям. Появился “неодарвинизм”, в котором место классической “адаптации” занял мутационный механизм. По мысли неодарвинистов, отнюдь не исключено, что случайные мутации гена могли породить достаточно высокую степень изменчивости, которая опять-таки могла способствовать выживанию вида и, будучи унаследована потомством, могла закрепиться и дать своим носителям решающее превосходство в борьбе за экологическую нишу.

Однако расшифровка генетического кода нанесла сокрушительный удар по этой теории. Мутации происходят редко и в подавляющем большинстве случаев носят неблагоприятный характер, в силу чего вероятность того, что “новый благоприятный признак” закрепится в какой-либо популяции на достаточно долгий срок, чтобы дать ей преимущество в борьбе с конкурентами, практически равны нулю.

Кроме того, естественный отбор уничтожает генетическую информацию по мере отбраковки признаков, не способствующих выживанию, и оставляет только “отобранные” черты. Но их ни в коей мере нельзя считать “благоприятными” мутациями, ибо эти генетические признаки во всех случаях были изначально присущи популяции и лишь ждали своего часа, чтобы проявиться, когда давление среды “зачистит” ненужный или вредный мусор.

Прогресс молекулярной биологии в последние десятилетия окончательно загнал эволюционистов в угол. В 1996 году профессор биохимии университета Лихай Майкл Бэхи опубликовал нашумевшую книгу “Черный ящик Дарвина”, где показал, что в организме существуют невероятной сложности биохимические системы, которые никак не поддаются объяснению с дарвинистских позиций. Автор описал ряд внутриклеточных молекулярных машин и биологических процессов, отличающихся “неупрощаемой сложностью”.

Этим термином Майкл Бэхи обозначил системы, состоящие из многих компонентов, каждый из которых обладает критической важностью. То есть, механизм может работать только при наличии всех его компонентов; стоит хотя бы одному из них выйти из строя, как вся система разлаживается. Из этого с неизбежностью следует вывод: для того, чтобы механизм мог выполнить свое функциональное предназначение, все его составные части должны были появиться на свет и “включиться” одновременно – вопреки основному постулату теории эволюции.

В книге описаны также каскадные явления, например, механизм свертывания крови, в котором задействовано полтора десятка специализированных белков плюс промежуточные формы, образующиеся по ходу процесса. При порезе в крови запускается многоступенчатая реакция, в которой белки активируют друг друга по цепочке. В отсутствие любого из этих белков реакция автоматически прерывается. При этом каскадные белки высоко специализированы, ни один из них не выполняет никакой иной функции, кроме образования сгустка крови. Иными словами, “они непременно должны были возникнуть сразу в виде единого комплекса”, – пишет Бэхи.

Каскадность – антагонист эволюции. Невозможно себе представить, чтобы слепой, хаотичный процесс естественного отбора обеспечил запасание впрок множества бесполезных элементов, которые пребывают в латентном состоянии до тех пор, пока на свет Божий не появится, наконец-то, последний из них и позволит системе сразу же включиться и заработать на полную мощность. Подобное представление в корне противоречит фундаментальным принципам теории эволюции, что прекрасно сознавал и сам Чарльз Дарвин.

«Если будет доказана возможность существования любого сложного органа, который никоим образом не мог явиться результатом многочисленных последовательных малых изменений, моя теория разлетится в прах”, – откровенно признавал Дарвин. Его, в частности, крайне беспокоила проблема глаза: как объяснить эволюцию этого сложнейшего органа, который обретает функциональную значимость только в самый последний момент, когда все его составные части уже на месте? Ведь, если следовать логике его учения, любая попытка организма начать многоступенчатый процесс создания механизма зрения была бы безжалостно пресечена естественным отбором. И откуда ни с того ни с сего появились развитые органы зрения у трилобитов - первых живых существ на земле?

После публикации “Черного ящика Дарвина” на его автора обрушился град яростных нападок и угроз (в основном в интернете). Причем подавляющее большинство поборников теории эволюции выражало уверенность в том, что “дарвинская модель происхождения неупрощаемо сложных биохимических систем излагается в сотнях тысяч научных публикаций”. Однако ничто не может быть дальше от истины.

Предвидя, какую бурю вызовет его книга, работая над ней, Майкл Бэхи погрузился в изучение научной литературы, чтобы составить представление о том, как эволюционисты объясняют происхождение сложных биохимических систем. И… не нашел ровным счетом ничего. Оказалось, что не существует ни единой гипотезы эволюционного пути образования подобных систем. Официальная наука устроила заговор молчания вокруг неудобной темы: ей не было посвящено ни одного научного доклада, ни одной ученой монографии, ни одного научного симпозиума.

С тех пор было предпринято несколько попыток выработать эволюционную модель образования систем такого рода, но все они неизменно терпели неудачу. Многие ученые натуралистической школы отчетливо понимают, в каком тупике оказалась их любимая теория. «Мы принципиально отказываемся поставить разумный замысел на место диалога случая и необходимости, – пишет биохимик Франклин Хэролд. – Но при этом мы должны признать, что, если не считать бесплодных спекуляций, по сей день никому не удалось предложить детального дарвинистского механизма эволюции какой-либо биохимической системы”.

Вот так: принципиально отказываемся, и все тут! Прямо как Мартин Лютер: «Здесь я стою и не могу иначе»! Но вождь Реформации хотя бы обосновал свою позицию 95 тезисами, а тут один только голый принцип, продиктованный слепым поклонением господствующей догме, и ничего более. Верую, о Господи!

Еще более проблематичной представляется неодарвинистская теория самозарождения жизни. К чести Дарвина, он этой темы вообще не касался. В его книге речь идет о происхождении видов, а не жизни. Но последователи основоположника пошли на шаг дальше и предложили эволюционное объяснение самого феномена жизни. Согласно натуралистической модели, барьер между неживой природой и жизнью был преодолен стихийно благодаря сочетанию благоприятных условий среды.

Однако концепция самозарождения жизни построена на песке, ибо она входит в вопиющее противоречие с одним из самых фундаментальных законов природы – вторым законом термодинамики. Он гласит, что в замкнутой системе (в отсутствие целенаправленного подвода энергии извне) неизбежно возрастает энтропия, т.е. уровень организации или степень сложности такой системы неумолимо снижается. А обратный процесс невозможен.

Великий английский астрофизик Стивен Хокинг в своей книге “Краткая история времени” пишет: “Согласно второму закону термодинамики, энтропия изолированной системы всегда и во всех случаях возрастает, а при слиянии двух систем энтропия комбинированной системы выше, чем сумма энтропий входящих в нее индивидуальных систем”. Хокинг добавляет: “В любой замкнутой системе уровень дезорганизации, т.е. энтропия, неизбежно возрастает во времени”.

Но если энтропический распад – судьба любой системы, то абсолютно исключается возможность самозарождения жизни, т.е. спонтанное повышение уровня организации системы при прорыве биологического барьера. Самозарождение жизни при любых обстоятельствах должно сопровождаться возрастанием степени сложности системы на молекулярном уровне, а этому препятствует энтропия. Хаос не может сам по себе порождать порядок, это запрещено законом природы.

Еще один удар нанесла концепции самозарождения жизни теория информации. Во времена Дарвина наука полагала, что клетка – это просто примитивная емкость, заполненная протоплазмой. Однако с развитием молекулярной биологии выяснилось, что живая клетка представляет собой механизм невероятной сложности, несущий непостижимое количество информации. Но информация сама по себе из ничего не возникает. Согласно закону сохранения информации, ее количество в замкнутой системе никогда и ни при каких обстоятельствах не возрастает. Давление извне может вызвать “перетасовку” информации, уже имеющейся в системе, но ее общий объем сохранится на прежнем уровне или уменьшится вследствие возрастания энтропии.

Словом, как пишет всемирно известный английский физик, астроном и научный фантаст сэр Фред Хойл: «Не существует ни крупицы объективных свидетельств в пользу гипотезы о том, что жизнь спонтанно зародилась в органическом супе у нас на земле». Соавтор Хойла астробиолог Чандра Викрамасингх выразил ту же мысль более красочно: «Вероятность самозарождения жизни столь же ничтожна, как вероятность того, что ураганный ветер, проносясь над свалкой, одним порывом соберет из мусора исправный авиалайнер».

Можно привести множество других доказательств, опровергающих попытки представить эволюцию как универсальный механизм зарождения и развития жизни во всем ее многообразии. Но и приведенных фактов, полагаю, достаточно, чтобы показать, в каком затруднительном положении оказалось учение Дарвина.

И как же реагируют на все это поборники эволюции? Некоторые из них, в частности, Фрэнсис Крик (разделивший с Джеймсом Уотсоном Нобелевскую премию за открытие строения ДНК), разочаровались в дарвинизме и уверовали в то, что жизнь на землю занесена из космоса. Первым эту идею выдвинул еще столетие с лишним назад другой нобелевский лауреат, выдающийся шведский ученый Сванте Аррениус, предложивший гипотезу «панспермии».

Однако сторонники теории обсеменения земли зародышами жизни из космоса не замечают или предпочитают не замечать, что такой подход лишь отодвигает проблему на одну ступень, но отнюдь не решает ее. Допустим, что жизнь действительно занесена из космоса, но тогда возникает вопрос: а откуда она там взялась – самозародилась или была сотворена?

Разделяющие эту точку зрения Фред Хойл и Чандра Викрамасингх нашли изящно-иронический выход из положения. Приведя в своей книге «Эволюция из космоса» (Evolution from Space) массу доводов в пользу гипотезы о том, что жизнь была занесена на нашу планету извне, сэр Фред и его соавтор спрашивают: а как зародилась жизнь там, вне земли? И отвечают: известно как – ее создал Всевышний. Иными словами, авторы дают понять, что они поставили перед собой узкую задачу и за пределы ее выходить не собираются, им это не по зубам.

Однако основная масса эволюционистов категорически отвергает любые попытки набросить тень на их учение. Гипотеза разумного замысла, словно красная тряпка, которой дразнят быка, вызывает у них пароксизмы безудержной (так и подмывает сказать - животной) ярости. Эволюционный биолог Ричард фон Стернберг, не разделяя концепции разумного замысла, тем не менее позволил напечатать в руководимом им журнале Proceedings of the Biological Society of Washington научную статью в поддержку этой гипотезы. После чего на редактора обрушился такой шквал ругани, проклятий и угроз, что он вынужден был обратиться за защитой в ФБР.

Позицию эволюционистов красноречиво суммировал один из наиболее голосистых дарвинистов – английский зоолог Ричард Докинз: «Можно с абсолютной уверенностью утверждать, что любой, кто не верит в эволюцию, является либо невеждой, либо дураком, либо умалишенным (а может, и подонком, хотя в последнее не хочется верить)». Одной этой фразы достаточно, чтобы утратить всякое уважение к Докинзу. Словно ортодоксальные марксисты, ведущие войну с ревизионизмом, дарвинисты не спорят с оппонентами, а обличают их; не дискутируют с ними, а предают их анафеме.

Это классическая реакция господствующей религии на вызов со стороны опасной ереси. Такое сравнение вполне уместно. Подобно марксизму, дарвинизм давно выродился, окаменел и превратился в косную псевдорелигиозную догму. Да, кстати, его так и называли - марксизм в биологии. Сам Карл Макс восторженно приветствовал теорию Дарвина как «естественно-научный базис классовой борьбы в истории».

И чем больше прорех обнаруживается в обветшавшем учении, тем яростнее сопротивление его адептов. Под угрозой оказалось их материальное благополучие и душевный комфорт, рушится все их мироздание, а нет гнева безудержнее, чем гнев правоверного, чья вера рушится под ударами неумолимой реальности. Они будут зубами и ногтями цепляться за свои убеждения и стоять до последнего. Ибо когда умирает идея, она перерождается в идеологию, а идеология абсолютно нетерпима к конкуренции.

Начиная с "Манифеста Коммунистической партии"(1848), К.Марксом, Ф.Энгельсом, а впоследствии В.И.Лениным разработаны основы коммунистической идеологии, выработан план построения социализма. Все это начало активно внедряться на практике в России. Но, как теперь мы уже можем определенно сказать, не имело успех. Более того, потерпело сокрушительное фиаско. В чем же причины такой очевидной неудачи? Почему столь романтическая идея потерпела крах? Где ошиблись основоположники коммунизма? Анализу этих вопросов и посвящена работа, написанная в конце 1980-х - начале 1990 годов, и, судя по направленности мысли некоторых социологов (см. введение), до сих пор сохранившая свою актуальность.

Сладкий яд утопии

В 1859 году, когда Маркс и Энгельс полным ходом разрабатывали свою теорию коммунизма, вышла в свет книга Чарльза Дарвина "О происхождении видов путем естественного отбора", которая весьма недвусмысленно указывала на место человека в общем ряду со всеми прочими организмами биосферы и об их подчинении единым законам природы. Однако столь скромное место далеко не всех устраивало, не устроило оно и классиков коммунизма.

Все биологические системы, будь то вирус, человеческий организм или сообщества животных являются саморегулирующимися, и осуществляется эта регуляция, как известно, по принципу обратной связи. Этот же принцип заложен и в экономической системе, построенной на рыночных отношениях, вмешательство государства в этот механизм весьма ограничено. Марксизм же предлагает разрушение обратных связей и тотальный централизованный контроль. Какими соображениями руководствовались классики марксизма, предлагая этот путь, можно понять, исследуя их представления о теории эволюции.

Труд Дарвина глубоко оскорбил основоположников коммунизма в лучших чувствах ко всему человечеству. "Дарвин не подозревал, какую горькую сатиру он нарисовал на людей и, в особенности на своих земляков, когда он доказывал, что свободная конкуренция, борьба за существование, прославляемая экономистами как величайшее историческое достижение, является нормальным состоянием мира животных . Лишь сознательная организация общественного производства с планомерным производством и планомерным распределением может поднять людей над прочими животными..." .

Вот оказывается для чего следует уничтожить принципы обратной связи, чтобы "поднять людей над прочими животными"!

Психологически такое желание вполне понятно - природа, увы, не обладает моралью, каждую секунду на земле погибает астрономическое количество живых существ, проигравших в борьбе за существование. Такая расточительность природы есть плата за эволюцию, и, между прочим, никому не приходит в голову ликвидировать сию вселенскую несправедливость посредством борьбы с принципами обратной связи, регулирующими все эти процессы, тем более, что отдельные эксперименты в этом направлении, как правило, заканчиваются весьма плачевно. Вспомним, например, знаменитый эпизод избиения волков во благо зайцев, после чего зайцы благополучно погибли от эпидемий. Природа всегда мстит за попытки исправить ее законы.

Вернемся, однако, к классикам. Теория Дарвина первоначально произвела на них благоприятное впечатление, но только до тех пор, пока, на их взгляд, лила воду на их мельницу. "Книга дает естественно историческую основу для наших взглядов" . Но как только они заметили, что теория Дарвина аналогична рыночному принципу, "прославляемому экономистами", как великий Чарльз Дарвин им резко разонравился. "Все дарвиново учение о борьбе за существование является просто-напросто перенесением из общества в область живой природы гоббсова учения о bellum omnium contra omnes (война всех против всех) и буржуазного экономического учения о конкуренции, а также мальтусовской теории народонаселения. Проделав этот фокус (безусловная правомерность которого - в особенности, что касается мальтусовского учения - еще очень спорна - Л.О.-Д.), очень легко потом опять перенести эти учения из истории природы обратно в историю общества" .

Осмелюсь заступиться за "фокусника" Дарвина, для которого теория Мальтуса действительно послужила ключом к объяснению происхождения видов. Однако, для такого "просто-напросто" перенесения даже гениальности Дарвина было недостаточно (да и небезопасно по тем временам), не будь у него великолепной естественнонаучной базы и огромного количества неопровержимых фактов, собранных им в течение 20-ти лет, которые, в конечном счете, и убедили в правоте его теории весь мир, но только не Маркса и Энгельса.

Маркс и Энгельс, заклеймив теорию Мальтуса, "вместе с водой выплескивают и ребенка". А между тем, гениальное озарение, ведущее к великим открытиям, наступает порой и под воздействием более прозаических явлений, чем научная теория. Например, легендарное яблоко, упавшее на голову Ньютона, или архимедова ванна, а иногда уже доказанные научные истины не могут пробиться сквозь косность или предвзятость современников.

Совершенно непонятно, что именно в данном случае подразумевается под словом "перенос". Единственное, что мог бы Дарвин "просто-напросто перенести", так это просто-напросто сам факт существования этой борьбы, а он, как говорится, налицо как в человеческом обществе, так и во всей остальной биосфере. Впрочем, Маркс отнюдь не был столь уж ревностным поклонником чистоты границ между областями наук. В письме Лассалю 1861 г. он пишет: "Очень значительная книга Дарвина, она годится мне, как естественнонаучная основа понимания исторической борьбы классов". Стало быть, для борьбы классов годится, а для учения о конкуренции не годится. Причины такой дискриминации вполне понятны: если признать, что конкурентная борьба является естественным процессом, происходящим в человеческом обществе, то придется согласиться и с тем, что в биосфере борьба за существование является движущей силой эволюции. Следовательно, есть все основания предположить, что конкурентная борьба является движущей силой прогресса, а поскольку конкурентная борьба и борьба классов вполне объединяются под общим названием "борьбы за существование", то в дальнейшем Маркс предпочитал понимать историческую борьбу классов без книги Дарвина.

Энгельс также не отличался особой последовательностью взглядов в понимании движущих сил эволюции. Эту фразу о цирковых талантах Чарльза Дарвина можно прочитать и в письме Энгельса к Петру Лавровичу Лаврову, написанному в 1875 году , но уже в "Анти-Дюринге"(1871-1878) содержится критика этого положения. "Прежде всего Дарвину ставится в упрек, что он переносит теорию народонаселения Мальтуса из политической экономии в естествознание" , и далее на нескольких страницах идет спор с Дюрингом в пользу Дарвина и Геккеля. Можно было бы предположить, что взгляды Энгельса изменились, но, по всей видимости, они из-менились только на время, чтобы "разгромить" Дюринга, так как в дальнейшем они возвращаются на уровень 1875 года. Что же принять за основу, если взгляды ученого, мягко выражаясь, не отличались постоянством? Вероятно, его последнюю работу, если, конечно, не допускать, что он к тому времени уже утратил ясность мысли.

Таким трудом у Энгельса является "Диалектика природы", на ней я и основывалась, хотя и приходится часто слышать справедливое замечание, что она де не закончена. Конечно, следуя логике приведенных выше фактов, можно предположить, что если бы Энгельс ее закончил, мы смогли бы прочитать нечто совершенно противоположное, но если не прибегать к помощи спиритистов, остается довольствоваться тем, что есть.

Кроме того, наша задача состоит не в том, чтобы склочно выискивать у классиков противоречивые высказывания и выдвигать обвинения в научной недобросовестности, а в том чтобы выделить именно ту линию в их понимании законов природы, которая и привела к формированию нового "антидарвиновского" направления в естествознании. Конечно, оно было не единственным, и до Дарвина, и в его время вплоть до наших дней выдвигались, выдвигаются и, по всей вероятно-сти, будут выдвигаться все новые и новые гипотезы движу-щих сил эволюционного процесса, некоторые из них допол-няют учение Дарвина, другие ему противоречат, но ни одна из них не привела к столь печальным последствиям, которые нам довелось пережить.

Неизвестно кого первого осенила мысль обвинить Дарвина в плагиате - Маркса, Энгельса или Дюринга, но она настолько понравилась классикам, что повторяется в их работах многократно, а следовательно, ее можно считать программой в понимании ими учения своего великого современника. Но что остается от теории Дарвина, если из нее вычеркнуть борьбу за существование?!

В 1862 году Маркс пишет Энгельсу:"...меня забавляет его (Дарвина - Л.О.-Д..) утверждение, что он применяет "мальтусовскую" теорию также к растениям и животным..." . Возможность такого применения так позабавила Маркса, что он счел, вероятно, Дарвина за человека несерьезного, и уделял очень мало внимания его теории образования видов.

Другое дело Энгельс, он не только приводит формулу о большой любви Дарвина к теории Мальтуса, но и существенно "дополняет" причины видообразования, находит "ошибки", приводит "доказательства". "Ошибка Дарвина заключается именно в том, что он в своем "естественном отборе или выживании наиболее приспособленных" смешивает две совершенно разные вещи:

1. Отбор под давлением перенаселения, где наисильнейшие, быть может и выживают в первую очередь, но могут оказаться вместе с тем и наислабейшими в некоторых отношениях (здесь, вероятно, Энгельс понимает "отбор под давлением перенаселения" в самом прямом смысле слова - как физическую схватку - Л.О.-Д.).

2. Отбор благодаря большей способности приспособления к изменившимся обстоятельствам, где выживающие индивиды лучше приспособлены к этим обстоятельствам..." .

Стало быть драка это одно, а приспособление к обстоятельствам - другое, и смешивать эти две "совершенно разные вещи" будет ошибкой. Но думаю, что погибающее, например, от голода животное с Энгельсом не согласится, ибо ему, в сущности, безразлично отбирает ли корм у него более сильный сосед или засуха уничтожила кормовую базу всей популяции данного вида. Более того, для него вообще безразлично от чего умирать: от холода ли, от голода или быть съеденным своими собратьями (это лирический вопрос, какая смерть лучше - на плахе, в петле или на электрическом стуле, в любом случае молочный суп предпочтительнее), для него главное - выжить и дать плодовитое потомство, тем самым, следовательно, утвердить в биосфере преимущества собственного генотипа.

Для изучения экологии организмов, конечно, все детали жизни важны, но в том и состоит гениальность Чарльза Дарвина, что он сумел обобщить все многообразие жизни и увидел движущие силы эволюции в выживании наиболее приспособленных ко всему комплексу окружающих условий, да еще и назвал этот процесс емкой формулой ("тощей и односторонней" по мнению Энгельса) - "борьба за существование".

"До Дарвина его теперешние сторонники подчеркивали как раз гармоничное сотрудничество в органической природе, указывая на то, как растения доставляют животным пищу и кислород, а животные доставляют растениям удобрения, аммиак и углекислоту. Но лишь только было признано учение Дарвина, как эти самые люди стали повсюду видеть только борьбу" . Неизвестно, кто такие "эти самые люди", но совершенно очевидно, что сам Энгельс не смог преодолеть бытового смысла слова "Борьба" и в результате понял борьбу за существование весьма вульгарно, как тотальное взаимное из-биение всего живого на нашей планете.

Если бы Энгельс в своей критике учения Дарвина ограничился только сомнительным разделением некоторых форм приспособлений организмов к окружающей среде, смысл которого можно объяснить, разве что, глубоким отвращением классика к физическому насилию. Однако он обратил свое внимание на более глубокие законы природы, на движущие силы эволюции, что привело в дальнейшем к весьма драматическим последствиям, чего, к сожалению, не мог предвидеть вели-кий гуманист.

"...виды изменяются - старые вымирают, а их место занимают новые, более развитые (правильнее было бы сказать более приспособленные - Л.О.-Д.) ...например, при переселении растений и животных в новые места, где новые климатические, почвенные и прочие условия вызывают изменения" . Стало быть, Энгельс видит причины эволюции в изменениях, возникающих под влиянием окружающей среды, причем считает возможным "...обеспечить весь процесс развития, не нуждаясь в отборе и мальтузианстве" .

Еще более фантастичны представления Энгельса о наследственности: "Современное естествознание признает наследственность приобретенных свойств и этим расширяет субъект опыта, распространяя его с индивида на род: теперь уже не считается необходимым, чтобы каждый отдельный индивид лично испытывал все на своем опыте; его индивидуальный опыт может быть до известной степени заменен результатами опыта ряда его предков. Если, например, у нас математические аксиомы представляются каждому восьмилетнему ребенку чем-то само собой разумеющимся, не нуждающимся ни в каком опытном доказательстве, то это является лишь результатом "накопленной наследственности" .

Эта теория эволюции Энгельса, игнорирующая отбор и утверждающая передачу по наследству опыта предков вплоть до математических аксиом, может иметь успех в наше время разве что у восьмилетнего ребенка, но если бы ученые всего мира не смели оспаривать эту теорию, то вероятнее всего, генетика вообще не сформировалась бы как наука. Поэтому утверждение И.Т.Фролова, что "Марксизм...не исключает, наоборот предполагает исследование его (челове-ка - Л.О.-Д.) биологической природы, его генетики" - можно расценить, как желание советского ученого быть большим роялистом, чем сам король.

Для сравнения взглядов Энгельса с современной наукой проведем маленький экскурс по курсу общей биологии для средней школы.

Генетика блестяще подтвердила теорию Дарвина. Со-гласно ее законам, генотип любого организма стабилен всю жизнь и никакие внешние условия не могут его изменить. Только в процессе оплодотворения возникает новый набор, который все же значительно ближе к родительским формам, нежели к генотипу любого другого организма. И вот с этим относительно новым набором дочернему организму суждено жить всю жизнь, которая, в свою очередь, и выявит насколько удачно скомпоновались родительские гены. Но эти изменения происходят ненаправленно. Мы можем только путем отбора производителей с желательными качествами получать необходимые формы.

Конечно, среда играет большую роль в формировании и жизни организма. Если мы будем содержать корову в прекрасных условиях, но она будет иметь генетически низкие по-казатели по удоям, то она сможет давать больше молока, чем корова лучшей молочной породы, но содержащаяся в суровых условиях централизованного планирования. Однако по наследству эти качества не передаются. И сколько первую корову не воспитывай, сколько не прельщай ее званием "медалистки" и поездкой на ВДНХ СССР, как это было принято в свое время в нашей стране, со второй коровой ни ей, ни, вероятнее всего, ее потомству, по удоям не сравниться, но при условии одинакового содержания.

Таким образом, среда формирует организм в пределах его генотипа, и никакие изменения, возникшие под действием окружающей среды, по наследству не передаются, новое поколение все начинает с нуля, так, будто бы все его предки не испытывали вообще никакого влияния окружающей среды. Сам факт появления потомства свидетельствует о том, что родительский генотип вполне отвечает требованиям среды, что именно эта наследственная информация, позволившая им выжить, имеет право продолжать "родословную" данного вида в новых различных вариантах, так как имеет неоспоримое преимущество перед своими собратьями, не дожившими до половозрелого возраста или по другим причинам не оставившими потомства и, следовательно, проигравшими в борьбе за существование.

Маркс и Энгельс не были профессиональными биологами, и любой дарвинист без труда справился бы с жупелом мальтузианства. Но вся беда в том, что их работы были канонизированы, и любые сомнения в стерильной безгрешности каждой буквы их трудов (и, как правило, именно той буквы, которая в данный момент была официально признанной) расценивались как страшная крамола, а в иные времена, выражаясь профессиональным языком не способствовали выживанию.

И тут перед нами встает зловещая тень незабвенного академика Лысенко, в учении которого марксизм (в области естествознания) достиг своего апогея. Академик не только отрицал наличие отбора и его ведущую роль в эволюции, но и дал собственное толкование изменения наследственности организмов, которое происходит, по его мнению, за счет изменения метаболизма под воздействием среды.

Итак, мы можем отметить два взаимно исключающих направления в естествознании, фундаментальные принципы которых следующие:

I 1. Генетический код организма стабилен всю его жизнь.

2. Мутационный процесс происходит ненаправленно, все изменения нового организма случайны.

3. Новые формы возникают за счет выживания наиболее приспособленных.

II 1. Наследственная информация подвергается постоянным изменениям в процессе жизни организма.

2. Все изменения адекватны.

3. Новые формы возникают за счет этих изменений наследственности под действием окружающей среды. Борьбы за существование нет.

Первое направление создано дарвинизмом, генетикой, обобщено современной синтетической теорией эволюции, опирается на факты научных исследований.

Второе - чисто эмоциональное, направленное не на познание истины, а на дискредитацию оппонента любыми средствами. Отсюда и соответствующие методы: отрицание фак-тов, наклеивание ярлыков, противоречивые высказывания, "научная" аргументация, такая, как: обвинение в "антинародности" и "приверженности к буржуазным пережиткам", призывы к партийности в науке и т.д. и т.п. А как иначе бороться с фактами? Другого пути просто нет.

Если Маркс и Энгельс предполагали достаточным для "поднятия людей над прочими животными" ввести "планомерное производство и планомерное распределение", то Лысенко находился в более сложных условиях, так как планомерное хозяйство уже было, однако люди не спешили "подыматься" и все норовили жить по-старинке - наживая добро, приторговывая, нарушая плановое ведение хозяйства своими незапланированными действиями. Поэтому первоочередной задачей стало "воспитание нового человека", без которого становилось немыслимым построение нового общества, но именно эта задача с точки зрения естественных наук и особенно генетики является абсолютно невыполнимой. Данное утверждение заслуживает особого внимания и, как любое другое, требует доказательства, а потому оставим пока Маркса и марксистов и обратимся к генетике человека и проблемам воспитания.

Генетика поведения - относительно молодая наука и находится сейчас в стадии становления, хотя уже достигнутые ею успехи трудно переоценить. Изучение различных групп животных от бактерий до приматов убедительно свидетельствует о наличии генетического контроля над самыми разнообразными поведенческими реакциями. Изучать генетику поведения человека значительно сложнее, так как большинство методов, используемых для животных, к человеку неприменимы из этических соображений. И все же исследования ве-дутся весьма энергично, разрабатываются новые методики, накапливаются факты.

Конечно, человеку хотелось бы верить, что в отличие от других животных все его действия являются исключительно актами свободной воли и что он сам, таким образом, определяет собственную судьбу. Однако более странно прозвучало бы такое предположение, что генотип, контролируя огромное большинство физических параметров, не оказывает никакого влияния на поведение человека, хотя сами физические показатели такое влияние оказывают. Впрочем, крайне ярко выраженные примеры генетического контроля над поведением человека известны уже давно. Например, синдром Дауна, при котором появление добавочной хромосомы вызывает физические уродства, а также замедленное умственное, физическое и половое развитие. Встречаются и другие хромосомные изменения, оказывающие сильное влияние на поведение. Как известно, у человека имеется две половые хромосомы XX "женщины" и XY "мужчины". Однако, встречаются женщины с кариотипом XXX, XXXX и даже XXXXX, но, к сожалению, такие индивиды не отличаются сверхженскими качествами, более того, женщины с кариотипом XXX отличаются снижением коэффициента умственного развития, а с кариотипом XXXX и XXXXX серьезными умственными расстройствами и неспособны иметь детей . Мужчины с "кариотипом XYY - это в высшей степени безответственные и инфантильные ин-дивидуумы, у которых склонность к преступности проявляется в очень раннем возрасте". Такой вывод сделали Прайс и Уотмор, изучая заключенных в больнице одной из тюрем Шотландии .

Кроме перечисленных выше известно множество раз-личных хромосомных аномалий, оказывающих существенное влияние на поведение. Трудно себе представить, чтобы связь между генотипом человека и его поведением ограничивалась столь серьезными хромосомными патологиями, логичнее было бы предположить, что генетический контроль над поведением осуществляется не только в случае генетических аномалий, но и в нормальном состоянии. В настоящее время наука уже располагает экспериментальными данными о влиянии генотипа на такие важные поведенческие признаки как: беглость речи, способность к пространственному воображению, внимательность и т.д. Особенно много работ посвящено влиянию генетической программы на интеллект в связи с его большим влиянием на общую структуру личности. Не будем подробно рассматривать методы и результаты этих работ, процитируем только выводы, сделанные Уилсоном на основании многолетних исследований близнецов, воспитывающихся в различных условиях. "Индивидуальные различия интеллекта у людей никогда не будут сглажены, несмотря на все совершенства методов и энтузиазм воспитателей.

Генотипически обусловленные различия имеют слишком глубокие корни, чтобы их могла устранить специальная тренировка. Но максимальная реализация умственных способностей каждого ребенка - цель вполне реальная...". Аналогичные выводы можно сделать на основании знакомства с исследованиями, проведенными с целью выяснения зависимости умственных способностей детей от умственных способностей их истинных родителей и приемных. Оказалось, что умственные способности детей в любом случае гораздо ближе к их истинным родителям, чем к усыновителям и почти не отличаются по своим показателям от детей, воспитанных в родных семьях .

Следуя логике приведенных выше фактов, трудно не сделать вывод, что поведение человека в значительной степени зависит от за-ложенной в него генетической программы. Разумеется, определяется не само поведение, а предрасположенность к определенного рода действиям, но насколько эта программа будет реализована, зависит от окружающей среды. Как же мы будем "исправлять "генетические" дефекты"? Пока формирование личности происходит стихийно ни о каком "новом человеке" не может быть и речи; в этом случае мы всегда будем иметь лишь то, что имеем - пестрый калейдоскоп всевозможных вариантов.

Попробуем все это разнообразие привести в систему при помощи науки о случайных величинах. Известно, что любой непрерывный случайный признак, будь то величина листьев на деревьях, рост человека или его интеллектуальные способности при большом числе вы-борки имеет нормальное распределение, т.е. больше всего будет вариантов со средним значением, и чем больше признак отклоняется от средних величин, тем реже он будет встречаться. Возьмем, к примеру, интеллект. Какую бы популяцию мы не выбрали, больше всего в ней будет людей со средним интеллектом. И чем больше или меньше мы будем брать показатель этого признака, тем реже он будет нам встречаться. По этому же закону будет распределяться любой поведенческий признак, например, альтруизм, экстраверсия, склонность к лживости, память, невротизм и т.д.

Процесс воспитания нам необходимо направить таким образом, чтобы, например, исключить область "A" (см. рис.), то есть (в случае успешной работы) кривая нормального распределения должна переместиться вправо и под средними величинами мы уже будем понимать то, что прежде мы называли высокими. Впрочем, быть может, это бы нас уже устроило, знай себе двигай кривую вправо до бесконечности. И будут у нас, например, сплошные гении, а люди со средним интеллектом окажутся редким явлением.

A B C

Рис. Кривая нормального распределения. A - низкие низкие показатели; B - средние величины; C - высокие показатели.

Но, увы, на столь благоприятное развитие событий генетика не оставляет нам никакой надежды, т.к. генетический фонд, в силу случайности мутаций, дает нам самый разнообразный материал, и если, скажем, у ребенка нет природных математических способностей, а мы будем воспитывать великого математика, то великий не выйдет, получится математик средней руки (направленные мутации мы получать не умеем и вряд ли научимся в обозримом будущем). Стало быть, кривая нормального распределения в своем перемещении вправо имеет предел, обусловленный генетическим фондом, и даже то перемещение кривой, которое было описано выше, может произойти только за счет более полной реализации генетических программ, посредством благоприятного воспитания.

Что поделаешь, статистика наука точная! Для того, чтобы наша кривая все-таки двигалась в желательную сторону, мы должны поступать как в древней Спарте, где вели отбор по физической выносливости и, не мудрствуя лукаво, бросали слабых детей в пропасть, тем самым очищая генофонд от нежелательной предрасположенности. Соответствующее воспитание завершало дело. Таким образом, чтобы полностью ликвидировать пороки, не следуя примеру спартанцев, нам необходимо ни много ни мало избавиться от случайностей!!! Попробуйте представить себе мир, в котором полностью отсутствуют случайные события! Пожалуй, это будет не под силу даже самому богатому воображению.

Но даже если бы мы зашли в своем желании воспитывать "нового человека" так далеко, что стали бы достойными последователями древних спартанцев, и генетика дошла бы до такого совершенства, что мы могли бы у новорожденных учитывать все желательные и нежелательные наклонности, нам пришлось бы решать сплошь и рядом возникающие дилеммы: кто нам больше нужен - гениальный эгоист или умственно отсталый альтруист. Кроме того, коллективное воспитание, попытки всем детям привить примерно одинаковые черты, приводит часто к нежелательным последствиям. Допустим, что мы пытаемся воспитывать у детей такие черты, как альтруизм, чуткость в отношении к окружающим, доброта. Если у ребенка задатки эгоиста и стяжателя, то это воспитание, безусловно, пойдет на пользу, а если генетическая предрасположенность у другого ребенка направлена в сторону мягкости, уступчивости, отзывчивости, то аналогичное воспитание приведет к тому, что мы получим слабого, аморфного, безвольного человека, неспособного постоять ни за себя, ни за свои идеи.

Мы все имеем возможность наблюдать подобные парадоксы, когда в одной семье (при одинаковом воспитании), имея похожий генотип из сибсов (братьев и сестер) вырастают люди с диаметрально противоположными чертами характера. Остается вернуться к индивиду-альному подходу, но в таком случае детям все-таки лучше оставаться в семьях, и родители должны иметь точные указания, как им следует воспитывать каждого своего отпрыска, если, конечно, уже известны их генетические задатки. Но кто до этого воспитывал родителей? Да и, как указывалось выше, нам все равно никогда не удается посредством воспитания уравнять все разнообразие генетических программ.

В таком случае вся надежда на генетику (евгенику). Но генетики нам расскажут, что иногда один ген кодирует несколько признаков, а бывает, что несколько генов контролируют один признак, к тому же имеется сцепленное наследование, когда несколько признаков передаются совместно, да еще наличие случайных мутаций, да огромное количество самих генов, да еще их взаимные влияния, плюс окружающая среда - вот почему мы все такие разные - это результат взаимодействия большого числа случайных событий, которые не оставляют нам никакой надежды на полную ликвидацию дефектов личности в процессе воспитания "нового человека".

Впрочем, учитывая состояние, в котором находится наша педагогика сегодня, можно заключить, что мы имеем большие резервы. И все равно нам придется смириться с тем прискорбным фактом, что какой-то процент пороков мы будем иметь всегда, и это будет плата за добродетели.

А может быть, чтобы избавиться от случайностей при формировании генотипа каждого человека, предоставим генной инженерии не только редакцию, но полностью отдадим в ее руки задачу формирования рода человеческого. Пусть они на ЭВМ рассчитывают оптимальные варианты и собирают хромосомы in vitro. Но как тогда быть со средой? Как мы будем бороться с непредсказуемыми случайными событиями, происходящими в окружающей среде и оказывающими влияние на формирование и реализацию генетической программы? Ведь известно, что даже люди, обладающие одинаковым генотипом - монозиготные близнецы - и воспитывающиеся в одной семье, иногда реализуют эту программу очень неоднозначно, что в большей степени зависит от дальнейших условий существования. Поэтому даже стандартная, заранее рассчитанная среда, в которой происходило бы формирование личности, не гарантирует от разнообразия, которое всегда раскладывается по нормальному распределению, описанному выше. Кроме того, многие качества личности проявляются в зависимости от обстоятельств и порой весьма неожиданно. И то, что в одном случае мы примем за добродетель, в другой обстановке расценится как порок.

И вообще, любая стандартизация генофонда человека была бы чрезвычайно вредна, так как снижала бы его адаптивную ценность. Проще говоря, огромное разнообразие условий существования человека требует, соответственно, неограниченного разнообразия человеческих способностей, иначе наш вид просто вымрет.

Но представим себе на минуту жизнь стандартного человека в стандартных условиях! Вряд ли кого-нибудь прельстит такая перспектива. Впрочем, надежда на полную ликвидацию случайных событий даже в самом отдаленном будущем абсолютно нереальна. Или нам удастся создать такую среду, в которой не будет места порокам, и наиболее полно раскроются лучшие качества личности? Но может ли несовершенное общество создать совершенные условия? Реальнее предположить, что оба эти процесса будут идти одновременно - человеческое общество будет совершенствовать среду своего существования, которая в свою очередь будет влиять на обще-ство и на каждого его члена. Но следует особо отметить, что как совершенство среды, так и человека не может быть абсолютным. Мы можем говорить только о степени адаптации, т.е. соответствие качеств, которыми обладает человек, конкретным условиям среды.

Наши надежды на создание оптимального общества аналогичны ожиданию того, что на нашей Земле вдруг образуется идеальная биосфера, где никто никого не будет кушать, все виды будут жить в полном мире, согласии, в пищевом и территориальном изобилии!

Вполне возможно, что многие идеологи коммунизма действительно свято верили в непогрешимость своих взглядов, более того, видели в своих теориях путь к светлому будущему человечества. Вся беда в том, что они принимали идею создания "нового общества" без всякой критики, как само собой разумеющееся, и вместо того, чтобы решить для начала вопрос - "возможно ли это сделать?", они сразу переходили к проблеме - "как это сделать". А как можно сделать то, что сделать невозможно? И совершенно естественно, что для решения такой, прямо скажем, непростой задачи пришлось притягивать за уши всевозможные наукообразные фантазии, отрицать научные фак-ты. Ибо любому ученому, поставившему перед собой задачу уложить в "прокрустово ложе" марксистской идеи построения нового общества подлинную науку, неизбежно придется отсекать от нее все больше и больше научных фактов, пока от нее совсем ничего не останется, а образовавшуюся пустоту придется заполнять всевозможным наукообразным суррогатом.

Если Марксу и Энгельсу приходилось бороться с дарвинизмом, то Лысенко кроме дарвинизма, которому он противопоставил "советский творческий дарвинизм"(?!), пришлось бороться еще с генетикой и с теорией вероятностей. В отношении последней академик смотрел прямо в корень, призывая " ...без всяких церемоний изгнать случайности из биологической науки" .

Столь решительные действия в отношении генетики и теории вероятностей вполне входили в планы уничтожения всего, что могло поставить под сомнение правильность выбранного пути, а именно эти науки, как указывалось выше, не оставляют никакой надежды на возможность воспитания "нового человека", а следовательно, и на создание "нового общества".

Вот и пришелся Лысенко ко двору со своей теорией эволюции, предполагающей бесконечную пластичность человеческой природы, легко изменяемой под воздействием воспитательных мер. Очень удобная теория для попытки создания человека-раба, подчиненного единой воле, и надо признаться, что "отец-народов" в этом весьма преуспел. Правда, несмотря на отрицание генетики, он вел по всем правилам настоящий искусственный отбор по признаку личной преданности. И не стал дожидаться, пока среда перевоспитает генетиков, а взял, да и уничтожил под корень и генетику, и генетиков, и не только их... Видать не очень доверял товарищ Сталин академику Лысенко.

Не надо обладать особой проницательностью, чтобы в желании Маркса "поднять человека над прочими животными" не заметить признания в том, что, по крайней мере, к тому моменту этого не произошло. В дальнейшем, как мы отмечали, рецепт Маркса не имел успеха, а также не оправдались надежды на воспитательные меры и, даже самые смелые евгенистические проекты, как уже говорилось, не имеют перспективы. Казалось бы, уже можно было сделать вывод, что человечество как ныне, так и в будущем не будет иметь принципиальных различий со всеми прочими организмами планеты, а следовательно, законы существования и развития - едины. Однако человечество с выводами не спешит. Наше антропоцентрическое мышление отказывается понимать логику поведения других организмов, расценивая ее, как отсутствие мышления. Нас, например, восхищает "лебединая верность", когда лебедь, потеряв "подругу верную", сводит счеты с жизнью. Но вряд ли кто-нибудь станет воспевать высокие чувства паучихи, поедающей после полового акта своего "супруга". А между тем, эти события имеют совершенно аналогичный экологический смысл, так как ликвидируют "лишних" животных, дабы не составляли конкуренции собственному потомству.

Но давайте подумаем, насколько логично мы действуем сами. Чего стоит хотя бы эпизод избиения колокола в Угличе, принесшего дурную весть. Это, конечно, было давно, но и современные люди действуют, порой, не более логично: бьют посуду во время семейных ссор, швыряют трубку на рычаг ни в чем не повинного телефонного аппарата, посылают проклятия в полной уверенности, что адресат их не услышит... А много ли логики в действиях наших политиков?

Очень интересно, что бы о нас подумали какие-нибудь инопланетяне, если бы вдруг решили исследовать умственные способности вида Homo sapiens на примере экономического устройства нашего государства периода социалистического строительства. Боюсь, что они отказали бы нам не только в способности мыслить, но и усомнились бы, пожалуй, в наличии у нас таких элементарных инстинктов, свойственных всему живому, как, например, инстинкт самосохранения!

Кроме того, когда делаются попытки определить разницу между человеком и другими животными, под человеком подразумеваются не все представители рода человеческого, а только некоторая наиболее развитая его часть. Ведь и сейчас существуют в глубинах континентов племена, не ушедшие по своему образу жизни дальше собирательства. Впрочем, и среди развитых народов отыщется немало представителей, разница между которыми и прочими животными далеко не столь очевидна.

И все же человеку трудно смириться с мыслью, что все успехи цивилизации достигнуты благодаря тем же законам природы, по которым существует не только человек, но и все остальные организмы нашей биосферы.

В истории развития естествознания можно наблюдать, как человечество отчаянно сопротивляется попыткам объединения его со всей остальной биосферой Земли и как постепенно сдается под натиском неопровержимых научных фактов, отодвигающих область научных исследований все дальше - в сферы малоизученные, такие как способы мышления. Но мы еще так мало знаем о том, как мыслит человек, и еще меньше о том, как это делают другие животные, что корректнее будет оценивать высшую нервную деятельность человека и других организмов по ее результатам, т.е. по воздействию на окружающую среду.

Древнейшие представители вида Homo sapiens вряд ли противопоставляли себя окружающей среде, природе. В дальнейшем всевозможные религиозные учения по-разному представляли соотношение человека с окружающем миром, хотя, обычно, и признавали принципиальную разницу между человеком и прочими животными. Тем не менее, ни одна религия не ставила человека в центр Мира, напротив, призывала к смирению перед силами природы, перед божествами, олицетворяющими эти силы. Вероятно, это имеет важное адаптивное значение, так как корректирует действия человека в биосфере.

В середине прошлого века произошла переоценка представлений о месте человека в Природе, причем пошла она по двум взаимно противоположным направлениям, базирующимся на описанных выше естественнонаучных теориях. Одному из них дал импульс великий Дарвин, и с тех пор доказательство общего плана строения человека и других животных, общие схемы развития зародышей, признание человека животным видом и т.д., а в последнее время успехи таких наук, как генетика поведения, этология, зоопсихология и других стремительно сближают в нашем сознании человека с другими организмами нашей планеты, пробивая бреши в антропоцентрическом сознании человечества. Другое же направление, теоретические основы которого были заложены Марксом и Энгельсом, а практически воплощались в нашей стране, прямо противоположно и ориентирует человека на невиданные нигде прежде антропоцентрические претензии гигантских размеров.

Со старой религиозностью, где человеку отводилась достаточно скромная роль, было покончено, на ее месте возникла новая религия со своими идолами, святынями, проповедями, мировоззрением, догмами. Психологически она имела более сильное воздействие, так как оказалась более лестной, и, кроме того, рай обещался еще при жизни на Земле. Роль божества отводилась человеку, который как утверждалось, ВСЕ МОЖЕТ: и горы сдвинуть, и реки вспять повернуть, и погодой управлять, и сам же этот рай на земле построить, и обрести нем бессмертие. Однако теперь уже совершенно очевидно, что пара хватило только на гудок.

Хотя классики и скорбели по поводу того, что человек еще не "поднялся над животными", тем не менее, с присущей им логикой они доказывали принципиальную разницу между человеком и прочими животными, ставя в вину человечеству очевидность аналогий между дарвиновской "борьбой за существование" и экономической борьбой в человеческом обществе, пытаясь доказать существование различных законов развития и движущих сил эволюции между человеком и другими животными, что необходимо было для теоретического обоснования более гуманных, лучших законов развития человеческого общества, чем всей остальной биосферы. Хотя лично у меня в голове не укладывается: какие еще могут быть законы природы кроме ЗАКОНОВ ПРИРОДЫ?!

Больше всего уделял внимание этому вопросу Энгельс в "Диа-лектике природы". "Но примем на минуту for argument sake (с целью анализа самого аргумента) эту формулу: "Борьба за существование". Животное в лучшем случае доходит до собирательства, человек же производит. .Это делает невозможным всякое перенесение без соответствующих оговорок законов жизни животных на человеческое общество" . Но во времена Энгельса уже были известны производящие животные, однако Энгельса не так-то просто сбить с толку - "...государства насекомых (обыкновенные насекомые не выходят за рамки чисто природных отношений) - [следовательно, по Энгельсу есть отношения природные, а есть неприродные!- Л.О.-Д.] - здесь даже социальный зачаток. То же самое у производящих животных с органами-орудиями (пчелы, бобры и т.д.): однако, это является чем-то лишь побочным и не оказывающим воздействие на положение в целом" . Таким образом, и доказывать ничего не надо, раз не вписывается в его теорию, то естественно является "чем-то лишь побочным" и, конечно же, " не оказывает воздействия" на взгляды Энгельса "в целом". Если бы Энгельс был более беспристрастным исследователем этого вопроса, он бы внимательнее отнесся к наличию производства у различных видов животных и заметил бы, что в данном случае явление имеет место и, следовательно, не дает право проводить качественную границу между человеком и остальными животными, поскольку вопрос кто производит больше, а кто меньше - вопрос количествен-ный.

Кроме того, Энгельс отказывает животным в целенаправленном изменении окружающей среды, что также предлагает как аргумент в пользу права человека на особые законы развития: "...когда животные оказывают длительное воздействие на окружающую их природу, то это происходит без всякого намерения с их стороны и является по отношению к самим этим животным чем-то случайным...". "Животное уничтожает растительность какой-нибудь местности, не ведая что творит. Человек же ее уничтожает для того, чтобы на освободившейся почве посеять хлеба...". Удивительно, как это Энгельсу удается знать намерения всех животных, вернее отсутствие всяких намерений? В то время что, порой, они совершенно очевидны, например, некоторые виды рыб уничтожают водную растительность с совершенно определенным намерением - создать территорию для нерестилищ и выращивания потомства, бобры валят деревья также со вполне очевидными намерениями, добывая тем самым материал для строительства "хаток" и плотин, кроты роют подземные лабиринты, чтобы впоследствии собирать попавших туда мелких животных, и т.д.

"Короче говоря, животные только пользуются внешней природой и производят в ней изменения просто в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет ее служить своим целям, господствует над ней. И это является последним существенным отличием человека от остальных животных...". Этот вывод звучит скорее как декларативное пожелание, нежели научное утверждение, тем более, что Энгельс сам приводит примеры, когда человек "только пользуется внешней природой", нанося вред не только этой самой "внешней природе", но и самому себе, да еще и "планомерный образ действия существует в зародыше уже везде, где живой белок существует и реагирует...".

Таким образом, и в этом случае невозможно заметить качественную разницу между человеком и прочими животными, так как в любом случае, будь то человек или прочие животные, имеет место преднамеренное воздействие, а вот последствия могут выходить далеко за пределы этих намерений и в том и в другом случае.

Однако, несмотря на то, что Энгельс фактически сам же доказывает несостоятельность своей позиции, он все же делает вывод: "...мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее (Природы - Л.О.-Д.) законы и правильно их применять" , не отдавая себе отчет в том, что познание бесконечно, а следовательно, "правильность" применения законов природы всегда будет весьма и весьма относительной и не может застраховать от тех же последствий, выходящих за пределы намерений. Более того, Энгельс "не заметил", что другие организмы тоже познают природу и вся разница между ними и человеком только в масштабах познания, т.е. опять же количественная!

Энгельс отмахнулся от преднамеренных действий различных организмов, признав их "чем-то случайным", что и позволило ему поднять на головокружительную высоту господства над Природой аналогичные действия человека, и признать возможность "...подчинить нашему господству и регулированию... общественные последствия нашей производственной деятельности" , из чего судя по опыту нашего государства, можно еще раз убедиться в том, что благими намерениями мостят дорогу в Ад.

Вскоре после выхода в свет книги Дарвина "О происхождении видов путем естественного отбора, или в борьбе за жизнь выживают достойнейшие" состоялась конференция Британской ассоциации в Оксфорде, на которой главный оппонент Дарвина епископ Самюэль Уилберфорс задал вопрос другу и единомышленнику Дарвина Томасу Гексли: "У вас прабабка - обезьяна, что вы так рьяно отстаиваете свое происхождение?" На что Гексли дал блестящий ответ, который в несколько измененном виде разошелся по всей Англии в виде афоризма: "Уж лучше иметь прабабкой обезьяну, чем епископа".

Следуя этому примеру, хочу ответить на желание Маркса поднять человека при помощи плановой экономики над прочими животными своим афоризмом - "Уж лучше не поднимать человека над животным, да жить по-людски, чем поднимать, да жить по-свински".

Маркс и Энгельс были выдающимися мыслителями и не могли не заметить в трудах Дарвина фундаментального открытия в области естествознания.

Я думаю, что "все дарвиново учение" стало для Маркса и Энгельса "просто-напросто перенесением" в тот момент, когда эмоции возобладали над беспристрастным исследованием.

Вот что пишет Маркс в письме к Лафаргу в 1869 году: "Борьба за существование в английском обществе - всеобщая конкуренция, bellum omnium contra omnes привела Дарвина к открытию ожесточенной конкурентной борьбы за существование как основного закона "животного" и растительного мира". (Трудно себе представить, чтобы Дарвин, путешествуя на корабле "Бигль" в качестве натуралиста занимался не столько исследованиями природы, сколько изучением всеобщей конкуренции в английском об-ществе. А ведь именно полученные в этом путешествии впечатления легли в основу его теории - Л.О.-Д..). Но читаем дальше - "Дарвинизм же, наоборот, считает это решающим доводом в доказательство того, что человечество никогда не избавится от своего скотства" .

Конечно, в дружеском письме такие изящные выражения вполне уместны, но если мы заменим слово "скотство" более научной терминологией, то у нас получится следующее - человечество никогда не избавится от своей принадлежности к биологическому виду со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Бытовые выражения вряд ли могут быть уместны в научных исследованиях, и, тем более, служить аргументами. Законы природы вообще не могут быть плохими или хорошими, они просто есть, и следует их встречать с открытыми глазами, а не зарываться, как страус, головой в песок, утверждая, что мы другие, что законы природы для нас не писаны. Но пока мы вынуждены жить по этим законам, поскольку не создали еще человека, способного жить по другим, более гуманным, на наш взгляд, законам.

Жаль, что древние рабовладельцы не могли ознакомиться с идеей воспитания "нового человека". Они бы пришли в восторг от перспективы создания человека, для которого труд является первой необходимостью.

Впрочем, некоторые наши идеологи были бы не прочь усилить эффект путем принуждения вплоть до физического уничтожения. Вот как легко оказалось под знаменем "свободы, равенства, братства" утверждать рабство, элитарность, геноцид.

Мне это напоминает знаменитые апории Зенона или софизмы, где в логическое построение вносится заведомая или невольная ошибка, которую иногда очень трудно обнаружить, и результат получается парадоксальный. При помощи таких построений можно, например, доказать, что движения нет, длины всех окружностей равны, а дважды два - пять. В последнем случае, например, в процессе алгебраических действий производится деление на ноль, что и приводит к ошибочному результату.

В нашем случае подобное "деление на ноль" было произведено в двух логических построениях, что и позволило в результате поставить знак равенства между свободой и рабством.

1. Приписывание человеческому обществу особых законов развития, основанное на ошибочном постулате о качественном различии между человеком и всей прочей биосферой Земли.

Однако, очень скоро выяснилось, что качествами, позволяющими жить по этим новым законам, человек не обладает и продолжает жить по старым, по которым уже миллионы лет существует все живое на Земле. С целью ликвидации столь явного несоответствия теории и практики пришлось подкрепить теорию еще одним логическим построением.

2. Человек, с которым мы имеем дело, это не тот человек, необходимо вылепить такого человека, который бы этим законам соответствовал, т.е. подтянуть человека под новые законы. Для этого пришлось произвести еще одно "деление на ноль" - принять догму о бесконечной пластичности человеческой природы. Но в этом случае никак не удавалось решительно размежеваться со всей остальной природой, поэтому пришлось просто-напросто перечеркнуть науку генетику.

Увы, ни Магомет к горе не пошел, ни гора к Магомету.

В результате такого "улучшения" законов природы мы и получили разорванные принципы обратной связи и, как следствие, полный хаос в экономике вместо ожидаемого полного порядка, а со всех сторон выползали те самые запрещенные принципы обратной связи, но уже в виде уродливых, преступных или полупреступных явлений.

Вообще говоря, планирование - вещь необходимая как в экономике, так и в обычной человеческой жизни. Например, людям определенно не помешает взять с собой зонтик по случаю сырой погоды, но никому не придет в голову на основании утреннего прогноза ходить под раскрытым зонтиком весь день. Так же и в экономике существует достаточное поле деятельности для планирования, если, конечно, планирование вводится не из соображений "поднятия человека над прочими животными", а из объективной экономической необходимости.

Можно сколько угодно скорбеть по поводу неудачной попытки осчастливить все человечество, однако, ошибка есть ошибка плановый человек в запланированном обществе не получился. Впрочем, так ли уж это печально? Вспомним слова великого античного мыслителя, основоположника объективной диалектики Гераклита: "Людям не лучше было бы, если бы исполнялись все их желания".

Принадлежность человека к животному виду и его существование согласно общим законам природы вовсе не унижает человечество (наш болезненный антропоцентризм очень похож на оскорбленные чувства чеховского героя Василия Семи-Булатова из села Блины-Съедены, который в своем письме к ученому соседу утверждает, что "...если бы человек, властитель мира, умнейшее из дыхательных существ, происходил от глупой и невежественной обезьяны, то у него был бы хвост и дикий голос"), и уж, конечно, не освобождает от ответственности за свои поступки, за судьбу ближних и судьбы человечества, тем более, что другие животные, на своем уровне, также решают подобные проблемы. Порой, волки защищают свое потомство насмерть, и люди иногда доедают побежденного не хуже любой волчьей стаи.

Лучше понять и почувствовать эту гармонию нашей общности с "братьями меньшими" и всей природой, больше пользы от этого может быть, чем от чванливого желания господствовать над ней. А совершенствовать свое общество можно сколько угодно и без того, чтобы изобретать новые законы природы, достаточно лишь открывать и изучать существующие. Только не надо любую хорошую идею доводить до абсурда.

Любители научной фантастики знают, что ни одному даже самому талантливому писателю не удалось изобразить идеальное общество и вообще никакое другое общество, кроме нашего земного, с крыльями ли, с рогами, о двух головах, а все наши, родные, с нашими страстями, с нашими противоречиями, с нашим несовершенством... Без конфликта вообще невозможно завязать никакой сюжет ни в жизни, ни в литературе.

Марксу и Энгельсу мешало быть объективными исследователями горячее желание осчастливить одним махом все человечество, перепрыгнув для этого даже через естественные законы природы. И все же, отдавая им должное, хочу в заключение привести слова Маркса, которые в нескольких строчках доказывают все то, на что мне пришлось затратить так много бумаги.

"Сосуществование двух взаимно-противоположных сторон, их слияние в новую категорию составляет сущность диалектического движения. Тот, кто ставит себе задачу устранения дурной стороны, уже одним этим сразу кладет конец диалектическому движению".

ЛИТЕРАТУРА

1. Маркс и Энгельс, полное собрание сочинений т. 20 с.359.

2. там же, т. 30, с.102.

3. там же, т. 20, с.622.

4. там же, т. 30, с.475.

5. там же, т. 34, с.137.

6. там же, т. 20, с.323

7. там же, т. 30, с.204.

8. там же, т. 20, с.621.

9. там же, т. 20, с.622.

10. там же, т. 20, с.621.

11. там же, т. 20, с.621.

12. там же, т. 20, с.424

13 Л.Эрман, П.Парсонс Генетика поведения и эволюция М., Мир, 1984, сс.104-106

14. там же, с.103.

15. там же, с.202.

16. там же, сс.412-413.

17 Лысенко Т.Д., Агробиология, с. 579.

18. Маркс и Энгельс, полное собрание сочинений т. 20 с.622.

19. там же, т. 20, с.624.

20. там же, т. 20, с.494.

21. там же, т. 20, с.495.

22. там же, т. 20, с.495.

23. там же, т. 20, с.496.

24. там же, т. 20, с.497.

25. там же, т. 32, с.493.

26. там же, т. 4 , с.136.

Теория Дарвина сыграла огромную роль в обосновании и укреплении исторического взгляда на органическую природу, придав новый смысл и новые цели всем биологическим наукам.

Этот факт был подчеркнут самим Дарвином и оценен многими его современниками. После работ Дарвина исторический метод становится руководящей основой биологических исследований. Характерно, однако, что отклики на теорию Дарвина, начиная с 1859 г. и вплоть до современности, - крайне противоречивы. Положительному отношению одних критиков противостоит резко отрицательное отношение других. Первые принадлежали и принадлежат к прогрессивному лагерю науки, вторые отражают реакционные течения в ней. Причины отрицательного отношения к теории Дарвина со стороны реакционного лагеря прекрасно видны из оценки ее основоположниками марксизма-ленинизма.

К. Маркс и Ф. Энгельс высоко оценивали теорию Дарвина, в основном, по следующим причинам:

• Дарвин открыл и фактически обосновал закон развития органического мира;
• предложил материалистическое объяснение основной особенности органической эволюции, - ее приспособительного характера, вскрыв основной направляющий ее фактор;
• существенно подкрепил этим материалистическое мировоззрение, оружие пролетариата.

Маркс писал Энгельсу: «книга Дарвина («Происхождение видов») дает естественно-историческую основу нашим взглядам». Эту же мысль Маркс высказывает и в письме к Лассалю, указывая, что сочинение Дарвина «годится, мне кажется, как естественно-научная опора исторической классовой борьбы». В этом же письме высказана глубокая мысль, что в книге Дарвина «не только нанесен смертельный удар «телеологии» в естественных науках, но и эмпирически выяснено ее разумное значение». Другими словами, не только показан самый факт приспособленности организмов (органическая целесообразность), но дано материалистическое причинное объяснение его, изгоняющее из биологии учение о целях, якобы осуществляемых органической (живой) природой.

Энгельсом также отмечено, что Дарвин «нанес сильнейший удар метафизическому взгляду на природу». В. И. Ленин сравнил роль Маркса с ролью Дарвина, который «поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними»…

И. В. Сталин высоко ценит Дарвина, как представителя подлинной науки, «той науки, которая имеет смелость, решимость ломать старые традиции, нормы, установки, когда они становятся устарелыми, когда они превращаются в тормоз для движения вперед и которая умеет создавать новые традиции, новые нормы, новые установки».

Отмеченные выше положительные стороны теории Дарвина - причина ненависти реакционного лагеря к ней.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter .

П ер Мoнсон - профессор социологии, директор Центра российских и восточно-европейских исследований Гетеборгского универсистета (Швеция)

«Не вызывает сомнений то, что я не марксист»

Одним из центральных для европейской истории является вопрос о том, какую роль Карл Маркс и его теория, названная марксизмом, на самом деле сыграли в русской Октябрьской революции 1917 года и какова их ответственность за развитие Советского Союза. Сам Маркс был европейцем, и марксизм родился в Европе. Однако благодаря контактам русских социал-демократов со Вторым Интернационалом марксизм «дошел» и до страны, которая зачастую не рассматривается как часть Европы . И все же именно в России марксизм впервые «пришел» к власти и оформился в государственную идеологию, которая оправдывала все те ужасы, которые пришлось пережить миллионам людей. В одной из самых читаемых в истории книг - «История ВКП(б). Краткий курс» - авторы идеологии чествовались в катехизисной форме:

«Маркс и Энгельс, великие учители пролетариата, в противовес социалистам-утопистам первые разъяснили, что социализм - не выдумка мечтателей (утопистов), а необходимый результат развития современного капиталистического общества [...] Маркс и Энгельс учили пролетариат сознавать свои силы, сознавать свои классовые интересы и объединяться для решительной борьбы против буржуазии. Маркс и Энгельс открыли законы капиталистического развития общества и научно доказали, что развитие капиталистического общества и классовая борьба в нем должны неизбежно привести к падению капитализма, к победе пролетариата, к диктатуре пролетариата. […] Но чтобы победить старый мир и создать новое бесклассовое общество, пролетариат должен иметь свою собственную рабочую партию, которую Маркс и Энгельс называли коммунистической партией» .

Для многих, кто не был близко знаком с сочинениями Маркса и Энгельса, написанное представлялось довольно хорошим резюме того, чему их учили. Если добавить к этому и то, что, автором текста, вероятно, был Сталин, то связь между марксизмом и сталинской политикой приобретает более «интимный» характер. Открытие после распада Советского Союза архивов и исследований, касающихся личной ответственности Сталина за лишения и смерти миллионов людей, показали, что сегодня можно «считать полностью доказанным, что сам Сталин был не только символом режима, но и ведущей фигурой, принимавшей основные решения и инициировавшей все правительственные действия какого-либо значения» . Сталин не только обобщал и формулировал то, что он сам считал наиболее важными истинами марксизма, он также в конце своей жизни неоднократно перечитывал Маркса и Энгельса (хотя в основном читал он Ленина). Публично он хотел быть воспринятым как марксист, и таковым он считал себя на самом деле - письма Сталина и его рукописные заметки, сделанные в сочинениях Маркса, Энгельса и Ленина в последние годы жизни Сталина, говорят о том, что он считал себя убежденным марксистом и наедине с самим собой .

Однако, то, что Сталин считал себя марксистом, совсем не означает, что на Маркса автоматически возлагается ответственность за то, что сделали его последователи, равно как нельзя возложить вину на Иисуса за крестовые походы или инквизицию или на пророка Мухаммeда - за теракт 11 сентября в Соединенных Штатах. Но вопрос все же остается: в какой степени разработанные Марксом теоретические и политические идеи могли быть использованы его последователями для оправдания захвата власти во время русской революции в 1917 году, а затем для того, чтобы убить миллионы людей - как реальных, так и воображаемых противников режима. Именно этот вопрос и обсуждается в дальнейших разделах этой статьи.

Маркс и Россия

Для самого Маркса и для многих последующих марксистов центральным был вопрос: насколько обобщающим был его анализ капиталистического развития десятилетий середины XIX века и в какой степени остальной мир была обречен на тот же процесс. Казалось, что Маркс ответил на этот вопрос в достаточно ясной форме, когда он в 1867 году в предисловии к первому изданию «Капитала», написал:

«Классической страной этого [капиталистического] способа производства является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов. Но если немецкий читатель станет фарисейски пожимать плечами по поводу условий, в которые поставлены английские промышленные и сельскохозяйственные рабочие, или вздумает оптимистически успокаивать себя тем, что в Германии дело обстоит далеко не так плохо, то я должен буду заметить ему: De te fabula narratur! («о тебе речь идет!») [...] Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего .

Для политических и стратегических дебатов в русском революционном движении этот вопрос имел особое значение. Представление о том, что капиталистический способ производства будет вытеснять все докапиталистические формы хозяйства, доминировало в социал-демократическом движении на рубеже XIX и XX веков, и поэтому определяющим в русских дискуссиях стал вопрос какой именно должна быть предстоящая анти-царская революция. То, что русское самодержавие являлось феодальным режимом, было ясно, и в соответствии с марксовой схемой способов производства - «азиатский, античный, феодальный и современный буржуазный» - будущая революция должна была быть буржуазной, и она по примеру французской революции 1789 года должна была привести к созданию буржуазного общества. К социалистической революции социал-демократы могли стать готовыми только после определенного периода капиталистического развития, так как, согласно Марксу, «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самогó старого общества» .

Проблема осложнялась тем, что в России существовало другое социалистическое течение, которое конкурировало с социал-демократией и не принимало «модель этапов» Маркса. Это движение называлось «народники», и из него в 1902 году образовалась эсеровская партия. Народники, как и социал-демократическое течение, не были однородными, и в их среде существовало несколько направлений, но общим для них всех было то, что они верили и надеялись, что Россия сможет пропустить капиталистическую фазу и перейти непосредственно от существующего феодального общества к социалистическому. Почвой для такого «исторического прыжка» и возлагавшихся по этому поводу ожиданий считалась древняя традиция общины, получившая развитие в русской деревне. Это была форма управления, при которой некоторое число крестьянских хозяйствующих семей с помощью старейшины коллективно решало, что и когда сеять и жать, как вести уход за скотом и когда необходимо произвести перераспределение земель в зависимости от размера семей и их домашнего хозяйства. Община могла также принимать решения в вопросах незначительного характера, касавшихся непосредственно самой деревни. Кроме того, она отвечала за отношения со внешним миром, к примеру, в вопросах налогообложения и призыва солдат на военную службу.

Первый том «Капитала» К. Маркса был переведен на русский язык в 1872 году и сразу же стал пользоваться успехом . В отличие от восприятия «Капитала» в Германии (где к тому же книга продавалась очень вяло), в России теория Маркса не воспринималась как концепция, согласно которой буржуазное общество являлось предпосылкой для социализма, который станет «естественной исторической необхо-димостью». Теория Маркса рассматривалась в большей степени как углубленная критика капитализма со всеми его уродствами и ужасами. Поэтому Маркс оказался популярным среди народников, надеявшихся, что этот этап можно будет пропустить. В 1873-1874 гг. несколько тысяч сторонников народников Михаила Бакунина и Петра Лаврова подались в русские деревни для того, чтобы убедить крестьян восстать против царской империи; но все это «хождение в народ» потерпело фиаско. Крестьяне покачивали головами и считали пришедших агитаторов сумасшедшими - а среди них были, в основном, студенты, вернувшиеся после учебы в Швейцарии, где тогда жил Бакунин. Те крестьяне, которые головами не качали, шли в ближайший полицейский участок и доносили на пришедших. Большинство этих народников оказались арестованы и посажены в тюрьму или сосланы в Сибирь.

Именно в этот период порвал с народнической организацией «Земля и воля» «отец русского марксизма» Георгий Плеханов. Организация после неудачи «хождения в народ» становилась все более террористической. После нескольких неудачных покушений одной из групп террористов, основавшей новую организацию «Народная воля», в конце концов удалось в марте 1881 года убить царя Александра II. В январе 1880 года Плеханов уехал за границу, чтобы избежать ареста. Он не возвращался на родину до тех пор, пока в 1917 году не был свергнут царь. В 1880 году он основал новую организацию «Черный передел», в названии которой отразилась старая мечта русского крестьянства о получении обрабатываемой им земли после гигантского передела.

Несколько лет спустя - в 1883 году, когда умер Маркс, он создал вместе с четырьмя другими русскими эмигрантами в Женеве группу «Освобождение труда» . Публикацией брошюр и статей, тайно перевозимых в Россию, большинство из которых конфисковалось полицией и цензурой, группа начала распространять свое понимание идей Маркса. И именно этот привезенный материал повлиял на формирование представления о марксизме будущими лидерами русского социал-демократического движения, включая Ленина .

В 1881 году, пытаясь найти решение важнейших для русского революционного движения стратегических проблем, один из членов группы Плеханова - Вера Засулич - написала Марксу в Лондон и спросила: какого мнения он сам придерживается в вопросе о том, может ли Россия пропустить капиталистическую стадию развития. Четыре сохранившихся черновика показывают, как трудно было Марксу составить ответ Засулич. Проблема для него заключалась в том, что те, кто называл себя его учениками, исходили из написанного им в первом томе «Капитала». Но с тех пор он изменил свою позицию. В 1869 году, когда имелись планы по переводу «Капитала» на русский, Маркс начал изучать этот язык, чтобы суметь полностью погрузиться в ситуацию там и глубже изучить роль общины в русском обществе . Кроме того, Маркс был высокого мнения о русских революционерах «Народной воли», но довольно невысоко отзывался о тех русских, которые затем заявили себя марксистами .

Менять свою позицию Маркс начал раньше, что заметно, если сравнить немецкие издания 1867 и 1873 годов с французским изданием «Капитала». В немецких изданиях Маркс пишет, что экспроприация собственности крестьян является основой первоначального накопления капитала и что она имеет различные формы и проходит различные стадии в разных странах - «только в Англии она получает свою классическую форму». Во французском издании 1872-75 гг., которое было не просто переводом немецкого издания, но версией, переработанной и отредактированной самим Марксом , он уточняет, что, хотя этот процесс до сих пор завершен только в Англии, «все другие западноевропейские страны последуют тем же путем» . Может показаться, что в этом разъяснении сказано в основном то же, о чем Маркс написал в первом издании «Капитала» в 1867 году, но главное здесь то, что Маркс теперь проводит границу между Западной и Восточной Европой - и Россия является частью последней.

Эволюцию взглядов Маркса по этому вопросу можно видеть и в письме, написанном осенью 1877 или 1878 года в русский журнал «Отечественные записки». В одной из статей журнала утверждалось, что в главе «Капитала» о «так называемом первоначальном накоплении» Маркс изложил «историко-философскую теорию об универсальном поступательном развитии» . В своем ответе, который так и не был отправлен, Маркс написал, что критик превратил его «исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются...». Это, по словам Маркса, было бы для него «одновременно и слишком лестно, и слишком постыдно». Что касается вопроса о роли деревенской общины в возможном переходе к социалистическому обществу, то Маркс написал, что он пришел к выводу, что, «если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 года [когда было отменено крепостное право], то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя» .

Вопрос о развитии России и роли общины в этом развитии, по его мнению, был еще не решенным. Вот почему ему было так трудно ответить Вере Засулич, особенно после того, как у него сложились хорошие отношения с «Народной волей» - в Лондоне его посетил представитель организации, и Маркс очень хорошо принял его; кроме того, Марксу прислали народовольческую программу, которая была адресована русским рабочим .

Более того, Маркс высоко оценил убийство Александра II и описал группу, совершившую акцию, как «действительно дельных людей, без мелодраматической позы, простых, деловых, героических» . В первоначальном длинном наброске ответа Засулич он пишет: «Русские «марксисты», о которых Вы говорите, мне совершенно неизвестны» .

Это предложение не было включено в отправленный в конце концов краткий ответ. В своем ответе Маркс цитирует собственные слова, взятые из французского издания «Капитала», где он подчеркивает, что тем же путем, что и Англия, пойдут страны Западной Европы. Соответственно, он ответил Засулич так:

«Анализ, представленный в «Капитале», не дает, следовательно, доводов ни за, ни против жизнеспособности русской общины. Но специальные изыскания, которые я произвел на основании материалов, почерпнутых мной из первоисточников, убедили меня, что эта община является точкой опоры социального возрождения России, однако для того чтобы она могла функционировать как таковая, нужно было бы прежде всего устранить тлетворные влияния, которым она подвергается со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития» .

Таким образом, как представлялось Марксу в 80-е годы XIX века, этот вопрос еще не был тогда решен, и ответ на него зависел от хода ближайших событий. Наконец, в предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста коммунистической партии» (1882 г.) в анализе Маркса стал фигурировать новый фактор: зависимость успеха русской революции также и от революции на Западе . Здесь впервые в обсуждении темы русской крестьянской общины мы видим, что отношения между революциями в России и на Западе рассматриваются в качестве решающего обстоятельства в вопросе о том, в какой степени община могла бы стать основой для строительства коммунистического общества в России.

Изменил ли Маркс свою позицию снова? Чем можно объяснить это неожиданное сопряжение будущей русской революции с социалистической революцией на Западе - сопряжение, которое будет играть важную роль в решении русских большевиков взять власть в октябре 1917 года? Ответ: вероятно, дело не в том, что Маркс изменил свое отношение, так как написал это предисловие не он, а Фридрих Энгельс. Маркс, который был тогда болен и находился в депрессии после смерти своей жены, позволил Энгельсу написать предисловие; Энгельс же «сохранял твердую уверенность в том, что, как только начнется русская революция, за ней обязательно последует германская революция» .

Энгельс и марксизм

Впервые в дискуссиях об ответственности Маркса и марксизма за развитие Советского Союза назовем имя Энгельса. Его можно было бы упомянуть и ранее, так как Энгельс тоже с интересом следил за событиями в России (он начал изучать русский язык в 1852 году) и был знаком с дебатами по поводу русской крестьянской общины . В очерке, озаглавленном «О социальном вопросе в России», написанном в 1875 году, он высказал точку зрения, что русская крестьянская община может стать основой для перехода к новому обществу, но только в случае, если пролетарская революция уже осуществится в Западной Европе . Следовательно, не Маркс, а Энгельс связал русскую революцию с успешными революциями в Западной Европе. После смерти Маркса Энгельс разработал ту концепцию, которую все чаще стали называть «марксизмом», и она не всегда была вполне созвучна с мыслями Маркса. Например, постановка вопроса о роли общины в русской революции была полностью отвергнута Энгельсом, который вместо этого говорил о будущей капиталистической России .

Вклад Энгельса в разработку марксизма обсуждался много. Но есть три бесспорных момента, которые важно иметь в виду при анализе его вклада. Первый момент -длительная интеллектуальная и политическая дружба Энгельса с Марксом. С того момента, как они встретились в Париже в 1844 году после того, как Энгельс послал статью в журнал Маркса «Немецко-французский ежегодник» , и до дня смерти Маркса, который умер, сидя в своем кресле, 14 марта 1883 года, - и эту картину застал пришедший навестить друга Энгельс, - они были очень близки друг другу. В течение нескольких лет Энгельс «приносил себя в жертву», работая в семейной текстильной фирме Эрмен & Энгельс в Манчестере, чтобы иметь возможность обеспечивать Маркса и его семью. Для того, чтобы элементарно выжить, Маркс часто просил у Энгельса деньги, и, судя по переписке между ними, случаев разногласия между ними было не очень много, отчасти потому, что Энгельсу было достаточно того, что во многом в их отношениях он занимал позицию подчиненного .

Вторым моментом, пожалуй, более важным, является то, что Энгельс пережил Маркса на двенадцать лет и что именно в период между 1883 и 1895 годами вырабатывались основы того, что называлось «марксизмом» и было усвоено как немецким, так и международным рабочим движением во Втором Интернационале. В течение этих лет Энгельс был бесспорным авторитетом во всех теоретических и стратегических вопросах в рамках движения, а молодое поколение - Карл Каутский, Эдуард Бернштейн, Георгий Плеханов и другие - писали ему, этому «старику» в Лондоне, чтобы проконсультироваться по различным вопросам. Наряду с этим Энгельс работал и над публикацией новых изданий Маркса и собственных работ. На основе оставленных Марксом рукописей он редактировал и издал в 1885 и 1895 годах соответственно тома II и III «Капитала» . Благодаря этой работе Энгельс сыграл не только большую, но и решающую роль в развитии марксизма .

Для понимания «Капитала», особенно третьей книги, ставшей в итоге предметом наибольших споров , важен тот факт, что именно Энгельс редактировал издание на основе написанных Марксом в 1864-65 гг. рукописей и что он полностью опустил все то, над чем Маркс работал в течение 70-х годов, главным образом, материал по России. По мнению некоторых исследователей, это означало, что вся «экономическая критика» Маркса стала восприниматься совершенно по-другому, чем считал Маркс. Интерес Маркса к событиям в России объяснялся не только его интересом к возможной революции там, но и тем, что он теоретически пока не решил проблему «естественной необходимости» капиталистической экономики во всех обществах .

Третий момент, еще более спорный, состоит в том, что именно Энгельс разработал теорию, которая стала философской основой марксизма: диалектику природы. Предысторией этой теории был давний интерес Энгельса к естественным наукам и его попытки увязать современное развитие естественных наук с теориями Маркса и его собственными о развитии человеческой истории и современного капиталистического общества.

Утром 30 мая 1873 года его, судя по всему, посетило озарение. Энгельс бросается к письменному столу и описывает все в письме к Марксу . В последующие годы он продолжал развивать свои мысли, и публично они были впервые представлены в полемике с немецким приват-доцентом Евгением Дюрингом, который в 70-е годы XIX века приобрел определенную известность в немецкой социал-демократической партии. Лидеры «партии Маркса», прежде всего Август Бебель и Вильгельм Либкнехт, призывали Маркса выступить с критикой теорий Дюринга, но Маркс был занят работой над вторым томом «Капитала» и изучением ситуации в России, и потому эту задачу неохотно взял на себя Энгельс .

Результат критического рассмотрения Энгельсом Дюринга был опубликован в форме статей в газете «Вперед» (Vorwärts, 1877-78) и в том же году позже в виде книги «Анти-Дюринг». Книгой, которая представила марксизм более широкой аудитории, стал именно «Анти-Дюринг», а также краткое резюме «Развитие социализма от утопии к науке», опубликованное на французском языке в 1880 году и переведенное на немецкий язык в 1882-м. Именно поэтому особый вклад Энгельса в марксизм - идея диалектики природы, согласно которой законы человеческой истории и капиталистического общества являются специальными проявлениями тех законов, которые действуют в природе, - важен для того марксизма, который сформировался в конце XIX века и который затем развили, каждый по-своему, Каутский, Плеханов, Ленин и Сталин .

Дискуссия по поводу вклада Энгельса в содержание и развитие марксизма в основном касалась роли диалектики природы в понимании исторического развития и теории естественно-необходимого коллапса капитализма в будущем, гарантиро-вавшего исторический триумф социализма таким же вынужденным образом, как и законы природы . В России эту теорию сформулировал Плеханов и назвал «диалектическим материализмом»; как Ленин, так и Сталин считали диалектический материализм базовой философией марксизма, и он, таким образом, стал частью советской государственной идеологии и тем «марксизмом», который для многих сегодня ассоциируется с Марксом .

Поэтому важным представляется вопрос: каким было отношение самого Маркса к попытке Энгельса разработать диалектику природы? Позиции разных авторов и исследователей по этому поводу очень разные. Ответ здесь особенно трудно дать ввиду трех обстоятельств: во-первых, философские сочинения молодого Маркса не были известны до их опубликования в 30-е годы XX века, и поэтому диалектика природы Энгельса (или диалектический материализм - позже сокращенный до «диамата») стала философской основой «пролетарского мировоззрения». Во-вторых, в сочинениях Маркса и письмах Маркса и Энгельса друг другу и другим людям нет никаких однозначных указаний на то, что Маркс разделял взгляды Энгельса на диалектику природы. В-третьих, в предисловии ко второму изданию в 1885 году Энгельс писал, что это мировоззрение было разработано по большей части Марксом, и поэтому: «для нас было чем-то само собой разумеющимся, что это мое сочинение не могло появиться без его ведома. Я прочел ему всю рукопись перед тем, как отдать ее в печать…» . Известно также, что Маркс сам участвовал в написании раздела о политической экономии, что свидетельствует в пользу принятия им подхода Энгельса.

Все эти три обстоятельства обсуждались рядом исследователей, и, несмотря на то, что отношение Маркса к диалектике природы Энгельса отнюдь не ясно, тем не менее, многие, как сторонники, так и критики марксизма или коммунизма, согласны в том, что Энгельс в «Анти-Дюринге» изложил точку зрения Маркса .

От марксизма к «энгельсизму»

О Марксе и Энгельсе часто говорят как об одном лице . Быть может, в этом что-то есть, считает один из исследователей: ведь Энгельс понимал Маркса лучше, чем последний понимал самого себя, и переводил мысли Маркса на более простой язык, который был понятнее для основной массы читателей . Это «переплетение» Маркса и Энгельса, восприятие их как близнецов было присуще не только тем, кто критически относился к их совместной работе, но и представителям марксизма-ленинизма .

Тем не менее, против такой точки зрения насчет гармоничных «близнецов» многие возражали, и не в последнюю очередь - западные исследователи Маркса . Ряд авторов проводил резкое различие между «естественнонаучным» марксизмом Энгельса и более «гуманитарным» марксизмом Маркса. В особенности после возрождения марксистской мысли в 60-е годы XX века некоторые стали даже утверждать, что Энгельс исказил подлинный марксизм (марксизм Маркса), и поэтому Маркс не несет ответственность за то, что недавно происходило в Советском Союзе .

Как представляется, многие из тех, кто анализирует отношения между Марксом и Энгельсом (на разных уровнях), с самого начала имеют для себя ясную позицию, которую остается лишь подтвердить. Но вопрос этот не следует представлять в черно-белом свете: ведь Маркс и Энгельс не были ни интеллектуальными «однояйцевыми близнецами», ни совершенно противоположными друг другу мыслителями. Существуют разные ответы даже на, казалось бы, простой вопрос: знал ли Маркс содержание «Анти-Дюринга»? Один из исследователей в связи со словами Энгельса, что он «прочел всю рукопись Марксу», утверждает после анализа всех заявлений Маркса, сделанных им в письмах по поводу диалектики природы Энгельса, что не нашел ничего дающего основания предполагать, что Маркс был восторге от этой идеи, считал ее совпадающей с его собственными взглядами или даже вообще был знаком с ней .

Те, кто обсуждает этот вопрос, дают, как ни парадоксально, совершенно противоположные истолкования тому факту, что Маркс ни в письмах, ни публично не высказался по поводу диалектики природы Энгельса. Это воспринимается либо как доказательство того, что Маркс поддерживал мысли Энгельса, либо как доказательство того, что он относился к ним отрицательно .

Что бы Маркс ни думал о диалектике природы, большинство все же соглашается с тем, что она стала важной частью той системы мыслей, которая сформировалась в конце XIX века и которую стали называть «марксизмом». Получается, что философская основа этого марксизма формулировалась не самим Марксом и не Марксом и Энгельсом вместе, а только Энгельсом. Следовательно, концепцию «марксизма» предпочтительно было бы называть иначе.

В некотором смысле, идеология, которая примерно с 1890 года называлась «марксизмом», является скорее созданием Фридриха Энгельса, чем Карла Маркса. Поэтому к ней гораздо лучше подходил бы термин «энгельсизм». Социалисты, как правило, изучали «Анти-Дюринг» и его сокращенный вариант «Развитие социализма от утопии к науке», а не «Капитал». Таким образом, не Маркс, а Энгельс разработал так называемое марксистское мировоззрение. В первые годы существования Второго Интернационала Энгельс являлся неоспоримым авторитетом для лидеров рабочего движения и социалистических теоретиков. Он был оракулом, у которого можно было проконсультироваться по всем теоретическим, практическим и стратегическим вопросам. Именно поэтому необходимо обратить внимание на энгельсизм в марксизме.

Согласно ортодоксальному марксистско-ленинскому мифу, Маркс и Энгельс были интеллектуальными близнецами, которые по практическим соображениям взяли на себя различные задачи .

Если следовать этому ходу мысли, можно сказать, что именно энгельсизм, а не марксизм лег в основу диалектического материализма Плеханова, который Ленин, а за ним и Сталин сделали основой «марксистско-ленинской партийной идеологии» . Почему же многие авторы считают само собой разумеющимся, что разработчиками этой доктрины являются одновременно как Маркс, так и Энгельс? Представим себе, что Энгельса однажды утром в мае 1873 года не посетило «диалектическое прозрение»; тогда он не пытался бы разработать диалектику природы, и этот строившийся на естественнонаучной базе «энгельсизм» никогда не был бы обнародован - ни в «Анти-Дюринге», ни в «Развитие социализма от утопии к науке», а соответствующие заметки Энгельса не были бы опубликованы в Советском Союзе в 1925 году под названием «Диалектика природы»; и в этом случае никто бы не считал Маркса диалектическим материалистом .

Тогда было бы невозможно утверждать (как это делают даже люди, заявляющие, что хорошо знакомы с предметом), что «диалектический материализм, как его проповедовали Карл Маркс и Фридрих Энгельс, - самая популярная метафизическая доктрина нашего времени» и что «сегодня он является официальной философией советской империи и всех марксистских школ за пределами этой империи» , или что Ленин «считал себя рыцарем марксистской ортодоксии. И по-своему, специфическим образом, он действительно был верен доктринам Маркса и Энгельса настолько, насколько возможно. Оба основателя марксизма одобряли насильственные революции, диктатуру и террор; они предсказывали «диктатуру пролетариата» и надеялись на нее... Многие допущения ленинизма восходят непосредственно к марксизму середины XIX века» . Поэтому вопрос о Карле Марксе и ответственности марксизма за события в Советском Союзе по крайней мере отчасти связан с восприятием вклада Маркса и - соответственно - Энгельса в развитие марксизма. Наибольшие расхождения касаются вклада Энгельса: «Для некоторых Энгельс - плохой философ, детерминист, позитивист и механистический материалист […]; с точки зрения других, Энгельс был гением… сознательно отвергшим редукционизм» .

Но во вкладе Энгельса есть еще одна составляющая, на которую многие ученые не обратили внимания. Корни этого вклада - в молодых годах Энгельса, когда он работал в Манчестере в семейной компании «Эрмен & Энгельс». Там он встретил свою подругу жизни, ирландку, рабочую девочку Мэри Бернс (см. примечание 31); она показывала ему те пролетарские районы, где теоретический коммунизм Энгельса получил эмпирическое подтверждение. На протяжении почти двух лет, проведенных Энгельсом в Манчестере, он, помимо блестящего эскиза «Наброски к критике политической экономии», написал свою первую книгу «Положение рабочего класса в Англии». Именно благодаря этой книге реально существующий пролетариат был впервые представлен как класс, который должен восстать против ужасных условий, царивших в Англии раннего капитализма, включая Манчестер - центр текстильной промышленности. Коммунизм, формировавшийся в первую очередь в Германии, в среде младогегельянцев, таких, как Гесс и Маркс, носил более философский характер. Во Франции его носителями были ремесленники. В Манчестере Энгельс вступил в контакт с представителями раннего чартистского движения в Англии и со сторонниками реформатора Роберта Оуэна, что повлияло на осознание Энгельсом политических и социальных требований рабочих в качестве предвестников будущего коммунизма. Без этого опыта, приобретенного Энгельсом в Манчестере, по словам одного манчестерского историка, «не было бы Советского Союза, и история 20 века была бы совсем другой»: «ни Ленина, ни ГУЛАГа, … ни футболок с Че» .

Это обоснование коммунистической идеологии борьбой между классами современного капиталистического общества - между буржуазией и пролетариатом - сыграло решающую роль как в русской революции 1917 года, так и в «революции сверху» Сталина, начиная с 1928 года и далее. Согласно этой точке зрения, считалось оправданным убивать миллионы людей, считавшихся «классовыми врагами», были ли они сторонниками царя, представителями буржуазии, кулаками (богатыми крестьянами), членами буржуазных или умеренных социалистических партий или бывшими большевиками - как троцкисты или бухаринцы. Все эти «враги» подлежали искоренению для того, чтобы в один прекрасный день достичь цели - коммунистического общества. Таким образом, согласно этой интерпретации, политику Ленина и Сталина сформировало и узаконило представление о классовой борьбе в революционном социализме, предложенное Энгельсом в книге о социальных ужасах капитализма в Манчестере в 40-е годы XIX века.

Никоим образом нельзя отрицать того, что Маркс также говорил о «классовой борьбе в капиталистическом обществе» или что ему принадлежит, пожалуй, самое известное высказывание на сей счет: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов» (в «Манифесте коммунистической партии») ; но возможность очистить учение о классовой борьбе от всех этических принципов была предоставлена его сочетанием с «научной необходимостью». То, что «научно доказано», очевидно, не может быть поставлено под сомнение, и именно научно обоснованной теорией классовой борьбы Энгельс создал возможность, позволившую Плеханову, Ленину, а затем Сталину не только политическими аргументами, но и от имени «научного социализма» убедить своих сторонников в праве на казнь миллионов классовых врагов .

Маркс, Дарвин, Энгельс, Каутский

Если ответственность за политику Ленина и Сталина лежит не на Марксе и марксизм, а скорее на Энгельсе и «энгельсизме», то в этой цепочке не хватает еще одного звена: Чарльза Дарвина. Несомненно, ни для Маркса, ни для Энгельса Дарвин не имел такого же большого значения, как Гегель, но он сыграл важную роль в качестве связующего звена между попытками Маркса и Энгельса разработать теорию истории («исторический материализм»), марксовским анализом «законов движения буржуазного общества» (теория капитала) и «диалектикой природы» Энгельса.

Маркс прочитал «Происхождение видов» в 1860 году - через год после публикации, и после этого он писал немецкому лидеру рабочего движения Фердинанду Лассалю: «Очень значительна работа Дарвина, она годится мне как естественнонаучная основа понимания исторической борьбы классов» . Год спустя он отчасти изменил свое мнение, заметив: «Примечательно, что Дарвин в мире животных и растений узнает свое английское общество с его разделением труда, конкуренцией, открытием новых рынков, «изобретениями» и мальтусовской «борьбой за существование»» . Энгельса прочитал книгу раньше Маркса и писал ему в декабре 1859 г.:

«Вообще же Дарвин, которого я как раз теперь читаю, превосходен. Телеология в одном из своих аспектов не была еще разрушена, а теперь это сделано. Кроме того, до сих пор никогда еще не было столь грандиозной попытки доказать историческое развитие в природе, да к тому же еще с таким успехом. С грубым английским методом приходится, понятно, мириться» .

Если сравнить это с тем, что Маркс написал Лассалю, то можно увидеть, что в данном случае скорее Энгельс вдохновил Маркса, чем наоборот. Это становится еще яснее, когда читаешь продолжение письма Маркса Лассалю:

«Приходится, конечно, мириться с грубой английской манерой изложения. Несмотря на все недостатки, здесь впервые не только нанесен смертельный удар «телеологии» в естествознании, но и эмпирически объяснен ее рациональный смысл» .

Давно считалось известным, что, «несмотря на то, что у Маркса едва ли был какой-либо личный контакт с Дарвином, он все же предложил посвятить главный труд своей жизни, «Капитал» (или какую-либо его часть, версию или ее перевод), Дарвину, но Дарвин отказался от предложения» . Это должно было означать, что Маркс, несмотря на приведенные выше комментарии, был высокого мнения о Дарвине. Маркс послал Дарвину экземпляр «Капитала» (второго немецкого издания 1873 года) с посвящением «Мистеру Чарльзу Дарвину от искреннего поклонника. Карл Маркс, Лондон 16 июня 1873 г.» . Три с половиной месяца спустя Дарвин ответил:

Уважаемый сэр,

Я благодарю вас за честь, которую вы мне оказали, посылая мне вашу большую работу о «Капитале», и я желал бы всем сердцем, чтобы я был более достойным ее, лучше понимая глубокий и важный предмет политической экономии. Хотя наши исследования столь различны, я думаю, что мы оба искренне желаем расширения знания и что [это расширение] в долгосрочной перспективе, безусловно, сделает человечество счастливее.

Искренне Ваш

Теория, утверждающая, что Маркс хотел посвятить Дарвину «Капитал», опирается на другое письмо от Дарвина, датированное 13 октября 1880 года, где он выражает благодарность «за доброжелательное письмо и приложение к нему» и несколько ниже пишет: «Я бы предпочел, чтобы эта часть или том не посвящалась мне (хотя я благодарю Вас за оказанную честь), поскольку это в определенной степени предполагает мое одобрение издания в целом, о котором я не знаю ничего» .

Тем не менее, нет никаких доказательств этой теории: «письмо Маркса, к сожалению, не найдено» . Письмо Дарвина нашли среди оставленных Марксом бумаг, и поэтому исследователи Маркса полагали, что письмо было написано ему. Впервые оно было опубликовано в русском журнале «Под знаменем марксизма» (№ 1-2, 1931) . На самом деле письмо получил «зять» Маркса Эдвард Эвелинг, после того как он сам написал Дарвину и попросил разрешения посвятить ему свою будущую книгу «Дарвин для начинающего» . Эвелинг был убежденным дарвинистом еще до встречи с дочерью Маркса Элеонорой; хотя он был уже женат, он начал жить с ней (позже он женился еще на одной женщине) и стал «горячим марксистом» ; и именно он в 1898 году (возможно, после того, как подделал подпись Элеоноры) получил яд, который она приняла и от которого умерла. Эвелинг и опубликовал в 1897 году письмо Дарвина к Марксу 1873 года. Кроме того, он вместе с немецким материалистом Людвигом Бюхнером посетил в 1881 году Дарвина; они обсудили тогда вопросы религии .

Вопрос, хотел ли Маркс посвятить Дарвину «Капитал», представляет не только академический интерес, но и касается того, считал ли Маркс свою теорию истории дополнением дарвиновской теории эволюции, построенным на той же основе. Если Маркс в конце 1880-х годов хотел посвятить свою большую работу Дарвину, это говорит о том, что он был очень высокого мнения о нем и хотел связать свою собственную теорию с дарвиновской. Но если он этого не хотел, то это может означать, что он не считал свой исторический анализ основанным на «естественно-историческом развитии» . В настоящее время существуют убедительные доказательства того, что на самом деле Дарвин был в контакте с Эдвардом Эвелингом; отсюда можно сделать вывод, что переписка между Марксом и Дарвином в 1873 году стала последним контактом между ними и что после 1873 года, по-видимому, интерес Маркса к теории Дарвина уменьшился . Это подтверждается и тем фактом, что в этнологических заметках Маркса 1879-1881 гг. Дарвин цитируется лишь один раз, и ничего не говорит о том, что интерес Маркса к нему позже вновь возрос . Поэтому вывод таков: Маркс не строил свой общественный анализ на дарвиновской основе - как это явно делали первые марксисты. Этот вывод подкрепляется тем фактом, что Маркс в 70-е годы XIX века углублялся скорее в докапиталистические формы общества, чем в теории эволюции.

Зато неоднократно возвращался к Дарвину Энгельс во время работы над своей «Диалектикой природы». Теорию эволюции Дарвина он считал «третьим великим открытием» (вместе с открытиями преобразования энергии и органической клетки), дававшим возможность объяснить вариации органической жизни в природе. Дарвин, согласно Энгельсу, также заложил основу для понимания исторического развития человеческого разума .

Именно на этом фоне следует воспринимать сравнение дарвиновского и марксовского «открытий» Энгельсом на похоронах Маркса. Согласно энгельсовскому сравнению, материалистическое понимание истории Маркса становится «четвертым открытием», а собственное открытие Энгельса - «диалектика природы» - «пятым», что, наконец, структурирует всю систему мышления. Именно эта система развивается в 80-е годы XIX века в «пролетарское мировоззрение», или, как его часто называли, «научный социализм», разработанный первым после Энгельса поколением марксистов, в частности, Карлом Каутским.

Важное значение Каутского для русской социал-демократии, включая Ленина и большевиков, выпало из истории. Это можно объяснить тем, что Ленин и Каутский в начале войны в 1914 году заняли противоположные позиции, а затем после русской революции 1917 года стали политическими противникам. Но Каутский, наряду с Энгельсом, в течение последних десятилетий XIX века был «ведущим идеологом европейского социализма. После смерти Энгельса Каутский как его друг и наследник смог занять влиятельную позицию, на равную с которой впоследствии могли претендовать лишь немногие социалисты. Он был «папой римским» социализма, оракулом приближающейся революции...Он был приемным отцом и наставником для целого поколения молодых социалистических авторов и теоретиков во всей Европе» .

Именно этот фундаментальный «марксистский сциентизм» развивал и распространял Каутский, в том числе в Центральной и Восточной Европе, включая обе фракции русской социал-демократической партии - большевиков и меньшевиков.

Ленин в это время еще не успел заявить о себе; выделялось скорее правое крыло в социал-демократическом рабочем движении - ревизионисты во главе с Бернштейном в Германии, так называемые «экономисты» в России, - раскритикованные другими лидерами. В 1914 году произошел первый раскол между центром и левыми, после 1917 года пропасть между Каутским и Лениным углубилась, в итоге чего между ними возникло жесткое противостояние, и Каутский стал «ренегатом» .

Уже через неделю после Октябрьской революции Каутский резко критиковал большевиков за то, что они захватом власти пытались построить социализм в такой отсталой стране, как Россия. По мнению Каутского, использование террора и подавления в строительстве социализма полностью противоречило теориям Маркса и Энгельса .

Именно в ответ на критику Каутского Ленин написал работу «Пролетарская революция и ренегат Каутский» - брошюру в сотню страниц, полную злобных выпадов против своего бывшего учителя. В ней Ленин пытался узаконить захват власти и террор против «классовых врагов», используя цитаты из Маркса. В особенности Ленин обвинял Каутского в «извращении концепции диктатуры пролетариата и в принижении Маркса до либерала, и тем самым - в разрушении революционной силы угнетенного класса» .

Как критика Каутским большевистского режима, так и критика Лениным Каутского были борьбой за то, кто является «лучшим марксистом». Как Ленин замечает, у Каутского «вместо «экономического анализа»… каша и путаница первого сорта. Вместо марксизма это - обрывки либеральных учений и проповедь лакейства перед буржуазией и перед кулаками»:

«О, ученость! О, утонченное лакейство перед буржуазией! О, цивилизованная манера ползать на брюхе перед капиталистами и лизать их сапоги! Если бы я был Круппом или Шейдеманом, или Клемансо, или Реноделем, я бы стал платить господину Каутскому миллионы, награждать его поцелуями Иуды, расхваливать его перед рабочими, рекомендовать «единство социализма» со столь «почтенными» людьми, как Каутский. Писать брошюры против диктатуры пролетариата, рассказывать о вигах и тори в XVIII веке в Англии, уверять, что демократия означает «охрану меньшинства», и умалчивать о погромах против интернационалистов в «демократической» республике Америке, - разве это не лакейские услуги буржуазии?»

Диктатура пролетариата

Итак, в вопросе о возможной ответственности Маркса за развитие событий в Советском Союзе мы остановились на том, что Карл Каутский и марксистский лидер Октябрьской революции Владимир Ленин вступили в соревнование друг с другом по вопросу о том, кто из них в большей степени «марксист» и является ли противник марксистом вообще. Как в таком случае мы можем определить, кто прав - Каутский или Ленин, если уже сначала решили для себя, каков должен быть ответ? Можно сравнить заявления обоих с тем, что сам Маркс написал в различных книгах, статьях, черновиках, письмах, - точно так же, как это делали многие другие, настаивая на точности по отношению к «оригиналу». Но поскольку Маркс, - как, впрочем, и Энгельс и последующие марксисты, - все написали так много, то представляется чрезвычайно трудным, если не невозможным, найти внутри довольно широких рамок современного социализма такую позицию, для которой нельзя было бы найти таким образом поддержку. Кроме того, перефразируя сказанное об одном философе в энциклопедии, можно утверждать, что «взгляды [Маркса], наверняка, изменились, но каким именно образом - ученые расходятся во мнениях» . Это сказано об Аристотеле, но, конечно, касается также и Маркса, и Энгельса или Плеханова, Каутского, Ленина и даже Сталина. Все в той или иной степени меняли свои позиции в разное время и в разных ситуациях; можно, однако, обсуждать вопрос, насколько сильными были эти изменения и почему они произошли. При этом для понимания смысла различных заявлений или для толкования определенного теоретического утверждения часто нужно также знать конкретный контекст .

На самом деле одним из самых важных краеугольных камней в конструкции «марксизма» конца XIX века является то, что независимо от контекста, выделяется истинное ядро позиций Маркса (и Энгельса), образующее основу «марксизма». Даже очень хорошо разбирающиеся и начитанные ученые (например, Колаковский) называют Маркса и Энгельса «основателями» и пишут: «Мы можем сказать, что с появлением «Коммунистического манифеста» социальная теория Маркса и его указания к действию получили законченное оформление в виде четко обрисованной и неизменной схемы. Его поздние работы не вносили каких-либо существенных изменений в то, что он написал раньше, но обогащали ранее написанное конкретным анализом и превращали то, что до того существовало порой лишь в качестве афоризмов, лозунгов или «верхушки» аргументации, в массивную теоретическую конструкцию» .

Это пишет автор, который вообще не упоминает работу Маркса над русской историей и дискуссию по поводу возможной роли общины в русской революции. Поэтому не будет преувеличением утверждать, что Колаковский в данном случае следует по стопам Энгельса, полностью исключая то, что проигнорировал и Энгельс, когда он отредактировал и издал II и III тома «Капитала».

Проблема такого подхода к анализу причин и следствий заключается в том, что она базируется на методологически ошибочной концовке, которая может быть выражена как post hoc ergo propter hoc («после этого, следовательно, из-за этого»). Идея заключается в том, что написанное Марксом и Энгельсом привело к тому , что написали Каутский и Плеханов, что, в свою очередь, привело к тому , что написал Ленин, что, в свою очередь, привело к тому, что говорил и делал Сталин. При таком взгляде получается, что Маркс является «первопричиной» в причинно-следственной цепи, которая тянется к Сталину, и поэтому Маркс может считаться ответственным за его политику. В графической форме такой «причинно-аналитический» подход выглядит так (модель 1):

Маркс I (реальный Маркс, который прожил свою жизнь) →

→ сочинения Маркса → читатель

Эта модель строится с учетом того, что Маркс существовал как реальный человек, который своими действиями и текстами дал читателям прямую возможность узнать, что он на самом деле подразумевал своими произведениями. Но «можно привести аргументы в пользу того, что процесс определения смысла работ [Маркса] прямо противоположен этому очевидному процессу переноса. Если анализировать восприятие текстов [Маркса], то следует начать с читателя, который работает с текстом и начинает с предвзятых мнений, вопросов и предположений. Именно читатель является активным толкователем текста и, следовательно, в некотором смысле конструирует «мнение» [Маркса]» . Если исходить из этой точки зрения, то придется перевернуть вышеприведенную модель, и тогда мы получим модель 2:

Читатель → сочинения Маркса → Маркс II, III, IV и т. д.

(Интерпретации определенных читателей)

Там, где указан «Маркс I», имеется в виду настоящий Маркс, сделавший многое в своей жизни. Маркс II, III, IV и т. д - это не существовавшая в реальности личность, а то, чем он стал в результате интерпретации текстов и другого своего наследия. Конечно, речь не идет обо всех толкованиях, к тому же можно считать бесспорными некоторые базовые факты - известно, что Маркс родился в 1818 году и умер в 1883 году, а также и то, в какие годы были опубликованы его книги. Несмотря на то, что кто-то из читателей будет верить и надеяться, что именно его собственная интерпретация согласуется с первоначальными намерениями Маркса, какого-либо способа полностью разрешить различные споры по поводу толкований нет. Читатель «далеко не пассивен в своем отношении к тексту. На самом деле, учитывая разнообразие различных прочтений Маркса и Энгельса, легче обосновать точку зрения, согласно которой в диалектическом процессе, когда читатель получает смысл из текста, а смыслы, которые может получить читатель, ограничены текстом, - ведущей стороной является читатель» .

Если при чтении текста главную роль действительно играет читатель, то результат его интерпретации следует рассматривать как сочетание намерений толкователя, контекста, в котором используется интерпретация , и возможных интерпретаций, порождаемых текстом. Все толкователи мыслей Маркса, включая Энгельса, формировали в своих подходах собственное понимание его идей, на которое влияли их намерения по использованию этих идей и их собственные мысли в соотношении с марксовыми. Энгельс стал играть роль главного толкователя мыслей Маркса после его смерти потому, что говорил о нем как о неоспоримом идеале. Каутский, Плеханов и Ленин в своих теоретических и политических проектах тоже использовали Маркса и даже обращались к авторитету Энгельса, который они сами помогали создавать. Поэтому представляется сложным делом пытаться обсуждать проблему вины, к примеру, анализируя смысл одного ключевого понятия, такого, как «диктатура пролетариата» , чтобы понять, кто толковал его ближе к первоначальному замыслу Маркса - Каутский или Ленин. Любая попытка прийти к общему понятию с однозначным содержанием не учитывает проблематичность такого абстрагирования: содержание самого понятия может сильно варьироваться. Ленин использовал идею «диктатуры пролетариата» для легитимизации партийной диктатуры, которая была установлена после октября 1917 года и затем стала атрибутом однопартийного государства СССР. Каутский, в свою очередь, использовал этот термин почти как синоним демократии . То, что на Маркса в своих интерпретациях ссылались как Ленин, так и Каутский, указывает на проблематичность попыток установить, какое определение предполагал Маркс для этого выражения всякий раз, когда он его использовал .

Выводы тех, кто все же попробовал проанализировать, что именно Маркс, Энгельс, Плеханов, Каутский, Ленин и Сталин имели в виду под термином «диктатура пролетариата», отличаются друг от друга по вопросу о том, когда, где и с чьей подачи этот термин приобрел то содержание, которое встречается у Ленина, а затем у Сталина. Плеханов ввел это понятие во время дискуссий в России с народниками, вместе с Лениным он включил его в программу партии в 1903 году; тем не менее, использование в дальнейшем этого понятия Лениным отличается от использования его Марксом и Энгельсом:

Именно Ленин переосмыслил пролетарскую диктатуру в антидемократическом духе и сделал ее синонимом однопартийной системы и беззаконного террора. Ленин не последовал за Плехановым, он порвал с ним и превратил эпизодическую фразу Маркса в обоснование авторитаризма. В ряде вопросов Ленин был настоящим (хотя и невольным) новатором, и ленинизм появился как новая форма марксизма в период между 1900 и 1905 годами после того, как Ленин отказался от важных элементов более демократической теории Плеханова. Эволюция понятия «диктатуры пролетариата» от Плеханова до Ленина - составная часть истории рождения ленинизма .

Маркс и марксизм

По-видимому, трудно прийти к однозначному ответу на вопрос об ответственности Маркса и марксизма за развитие Советского Союза, особенно при Сталине, так как Ленин едва успел стать свидетелем образования Союза в 1922 году из-за болезни в последние годы жизни. Это, конечно, не означает, что с ним не были связаны важные предпосылки для последующих лет сталинской власти: он позволил Сталину занять высокие посты и дал возможность ему ссылаться на свои теории. Можно ли рассуждать подобным образом и в отношении Маркса?

Один из способов подойти ближе к этому вопросу заключается в том, чтобы провести в анализе различие между «Марксом» и «марксизмом». Чисто аналитически это трудно сделать, так как почти все занимающиеся Марксом и марксизмом, - как научно, так и политически, - смешивают эти понятия, констатируя происхождение марксизма от Маркса, и утверждают, что основателем марксизма является Маркс (и, по мнению многих, также и Энгельс). То, что стало называться марксизмом, сформировали последователи на основе отдельных цитат и интерпретаций Маркса (и иногда Энгельса). Получается, что непосредственно избранные цитаты и интерпретации образуют так называемый «марксизм». Таким образом, нет никакой возможности говорить, что сам Маркс был бы «марксистом», за исключением тех случаев, когда он интерпретирует себя сам .

Для того, чтобы принять, что Маркс не был основателем марксизма, следует расценивать памятные знаки о нем в бывших коммунистических странах не как символ его пророческого или богоподобного статуса, а скорее как знак признания дела его жизни - попытки понять и объяснить свое общество и направление его развития. Речь идет о том, чтобы видеть в нем прежде всего человека, который иногда (может быть, часто) ошибался, но в ходе своей интеллектуальной работы обнаружил важные исторические и социальные процессы, и который не оставлял работу на полдороги из-за дешевой популярности, но был готов искать новые пути, когда найденный ответ не удовлетворял его. То, что он прекратил работу над второй книгой «Капитала» и вместо этого в течение 10 лет посвятил себя России и другим «неразвитым» странам (к неудовольствию Энгельса), говорит не о том, что он не был серьезным исследователем, а, наоборот, свидетельствует о том, что он был таковым . Так не поступает тот, кто заинтересован лишь в распространении идеологии.

Кто же выиграет от «понижения» Маркса до «просто» знающего и интересного ученого, который сам никогда не пытался разработать «научный социализм» и не задумывался о том культовом статусе, который у него появился после смерти? Тогда, наверное, будет легче анализировать его фактический вклад, не связывая его постоянно с понятием «истинного марксизма». Маркс пытался развивать исторически ориентированную общественную науку, исходя из теорий и методов, которые он считал правильными. То, что общественная наука того времени не оказала ему того признания, которого он считал себя достойным, беспокоило Маркса, но при этом ему не нравились чествования в свой адрес к концу жизни, когда его имя стало широко известно в радикальном лагере. Он также мог быть, как минимум, критичным по отношению к идеям сторонников, и не в меньшей степени - к тем, кто был ему политически близок, как немецкие рабочие лидеры Август Бебель и Вильгельм Либкнехт.

Надо понимать, что Маркс, как и все люди, менял позиции по мере растущих знаний и опыта и по мере погружения в ту или иную проблематику. Полностью согласованного и свободного от противоречий Маркса, где все написанное и сказанное им вписывается в некоторую большую мозаику, нет. Вот почему существует так много различных марксизмов - не только потому, что он работал над разной проблематикой на разных этапах своей жизни, но и потому, что сказанное им в один период он не мог подтвердить позже. Если «то, что нас научили называть «марксизмом», сформировалось только после смерти Маркса» , то все баталии по поводу того, кто наиболее верен Марксу, совершенно неинтересны. Неинтересны и попытки выяснения - сколько всего существует «марксизмов». В литературе есть все: «Два марксизма: научный и критический» , «Три лица марксизма: советская идеология, маоизм и гуманистический марксизм» и, наконец, «Четыре жизни Карла Маркса» (собственная жизнь Маркса, марксизм-ленинизм, западный марксизм и современный «глобализированный марксизм») . К этому можно добавить «ортодоксальный марксизм» (созданный Каутским и Плехановым и доминировавший до 1914 года), австрийский австромарксизм, марксизм Франкфуртской школы, представленный такими именами, как Адорно, Хоркхаймер и Маркузе, исторически ориентированный марксизм в Англии 1950-х - 60-х гг. и евромарксизм (прежде всего в юго-западной Европе), различные академические направления, возникшие после нового прочтения Маркса в 60-х годах XX века (например, школа Альтюссера, исследования логики «Капитала», аналитический марксизм) . Кроме того, можно назвать и отдельных личностей, работавших, как считается, в марксистской традиции в более широком смысле - Розу Люксембург, Льва Троцкого, Антонио Грамши, Жан-Поля Сартра, Эрнеста Манделя и многих, многих других.

Ленин и Сталин - не единственные претенденты на то, чтобы выступать от имени Маркса. Но, поскольку большевики стали первыми захватившими власть во имя Маркса, и все последующие коммунистические государства во многом пошли по тому же самому пути - разрешая только одну партию, разрабатывая пятилетние хозяйственные планы, подавляя инакомыслие, создавая аристократию бюрократической номенклатуры и чествуя Маркса, - те, кто не знаком с историей, могут подумать, что от Маркса ведет прямая дорога к коммунизму, оформившемуся после 1920 года. Так как и упомянутые государства, и их противники подчеркивали эту связь, это утверждение в конце концов зафиксировалось как однозначная истина. Но достаточно напомнить о тысячах марксистов, которые с самого начала выступали с критикой такого развития и такого использования Маркса, особенно о таких противниках Ленина и его марксизма, как Каутский и меньшевики. Тысячи, возможно, сотни тысяч марксистов погибли в сталинских тюрьмах и трудовых лагерях - только потому, что у Сталина были наилучшие возможности для распространения своих взглядов на марксизм, а голоса других был подавлены; так что нет никаких оснований для принятия его притязаний быть единственным истинным толкователем Маркса. Тот, кого можно считать ответственным за насилие в Советском Союзе, безусловно, не может стоять в ряду всех других толкователей Маркса, находившихся в оппозиции к власти и заплативших за это своей жизнью. Те, кто считает, что существует простая линия причинно-следственной связи от Маркса до Сталина, просто принимают интерпретацию Сталина, в которой он сам был «величайшим в истории марксистом», тогда как на самом деле существовало большое количество толкований различных моментов работ Маркса. Эти интерпретации также могут с полным правом называться «марксизмом», несмотря на то, что за ними не стоял гигантский государственный аппарат, который в Советском Союзе смог оформить марксизм-ленинизм в монолитную государственную идеологию.

Маркс, согласно Энгельсу, сказал эти слова, когда прочитал набросок программы партии, написанный его зятем Полем Лафаргом (Энгельс в письме к Бернштейну от 2 / 3 ноября 1882 года, MEW 37:437).

Вопрос об отношениях России с Западом (Европой) являлся другой важной темой в русской истории с периода возникновения Киевской Руси в 900-е годы и до времени современной России. Основание Петром Великим Санкт-Петербурга в 1703 году как «окна на Запад», дебаты между славянофилами и западниками в 1800-х годax и речь Михаила Горбачева о том, что «Европа - наш общий дом (Горбачев 1987:186) являются всего лишь несколькими примерами. Через поиск своего отношения к «Европе» российские деятели стремились найти свою, русскую идентичность (см. Neumann 1996:1).

4 История ВКП (б):15. Сталин внимательно читал рукопись этой книги и внес много поправок. Книга, ставшая обязательной для чтения для каждого взрослого советского гражданина, имела более трехсот изданий и 43 миллиона экземпляров (см.: Volkogonov 1995:552 е). Сам Сталин написал в книге главу «О диалектическом и историческом материализме», и после Второй мировой войны, когда готовилась к публикации корректура со всеми поправками Сталина, его имя значилось в качестве автора книги (см. Tucker 1990:531).

5 «It may be fully substantiated that Stalin himself was not simply a symbol of the regime, but the leading figure who made the principal decisions and initiated all state actions af any significance» (Khlevniuk 2001:325).

6 См.: Ree 2002:16.

Когда книга была опубликована в начале апреля 1872 года, в первую неделю было продано 900 экземпляров, а уже к серединe лета переводчик хотел начать подготовку нового издания, которое так и не осуществилось (Eaton 1980:100).

Несмотря на то, что оба - Бакунин и Лавров - считались народниками, их идеи были очень разными. Сторонников Лаврова называли «пропагандистами»; они считали, что крестьяне должны быть обучены принципам социализма до революции. Бакунинцы, или «повстанцы» (второе течение), верили, что нужна лишь «агитация», а необходимости в образовании нет» (White 1996:296). Бакунин и Маркс сначала были близки друг другу, но позже стали врагами, в то время как Лавров, вместе с переводчиком «Капитала» Даниельсоном, стали с Марксом близкими друзьями, несмотря на то, что русские «не могли примирить свое видение будущего России с прогнозом [Маркса], что промышленный капитализм будет предшествовать социализму» (Eaton 1980:89).

Вера Засулич сталa известна в русском революционном движении, когда она в январе 1878 года стреляла и серьезно ранила губернатора Санкт-Петербурга Федора Трепова. На суде ей удалось добиться оправдания после сильной речи защиты (Rubel&Manale 1975:282).

Жена Маркса Женни написала Энгельсу в январе 1870 года, что Маркс «начал изучать русский язык, словно речь идет о жизни и смерти» (Rubel&Manale 1975:252). Десять лет спустя «Маркс мог насчитать около 200 книг на русском языке на своих книжных полках» (Smith, 1996:54). Согласно другим данным, Маркс в 1881 году собрал свои русские книги под рубрикой «Russisches in my bookstall», всего «115 названий, 150 отдельных томов» (White 1996:245).

«… my critic … absolutely insists on transforming my historical sketch of the genesis of capitalism in Western Europe into a historico-philosophical theory of the general course fatally imposed on all peoples, whatever the historical circumstances in which they finds themselves placed… This is to do me both too much honour and too much discredit… I have come to the conclusion that if Russia continues along the path it has followed since 1861, it will lose the finest chance ever offered by history to a people and undergo all the fateful vicissitudes of the capitalist regime» (Shanin 1983:135f).

В своей программe народники пыталась соединить свои взгляды на роль общины в грядущей революции и рабочих: «(1) Земля и орудия труда должны принадлежать народу, и каждый работник имеет право на их использование. (2) Работа должна проводиться коллективно (в общинах, артелях, ассоциациях, а не частным образом. (3) Продукты совместной работы должны быть распределены среди работников после консультаций между ними и из потребностей каждого. (4) Структура государства должна быть основана на федеральном пактe всех общин. (5) Каждая община должнa быть полностью независимой и совершенно свободной во всех вопросах, касающихся ее внутренних дел. (6) Каждый член общины должны быть полностью свободным иметь свое мнение и личную жизнь. Его свобода может ограничиваться лишь в том случае, если он применит силу против кого-либо из членов его собственной или другой общины» (Venturi 1960:700).

Письмo Женни Лонге от 11 апреля 1881 г. (MEW Bd.35:179). В этом же письме Маркс описывает группу в Женеве как «доктринеров, путаных анархо-социалистов», чье «влияние на русском «театре военных действий» равно нулю» (цит. в: Rubel&Manale 1975:323).

«The analy sis in Capital therefore provides no reason either for or against the vitality of the Russian commune. But the special study I have made of it, including a search for original source-material, has convinced me that the commune is the fulcrum for social regeneration in Russia. But in order that it might fuction as such, the harmful influences assailing it on all sides must first be eliminated, and it must then be assured the normal conditions for spontaneous development» (Shanin 1983:124).

Wada 1983:70-71. White также подчеркивает, что «оригинальная рукопись к предисловию написана Энгельсом» (White 1996:292). Не все согласны с такой интерпретацией. Распространена и точка зрения, что «предисловие было написано Энгельсом, но подписано обоими и отражает, по всей вероятности, позиции обоих» (Smith, 1996:58 е).

Как он отметил в письме к Николаю Даниельсону, русскому переводчику «Капитала». Ср.: Hunt 2010:275 f. По словам Levine, здесь заметно сопротивление Энгельса панславизму: «Энгельс обвинял народников в панславизме. Энгельс ненавидел панславизм, который он рассматривал как инструмент царского империализма. Но он также ненавидел панславизм потому, что это была форма славянского имперского национализма. Таким образом, в борьбе между немцем Энгельсом и славянскими народниками проявляется древняя антипатия между немецкими рыцарями и славянами, едва замаскированная в виде диалектического материализма» (Levine 1975:171).

Статью «Наброски к критике политической экономии» Маркс назвал позже «гениальным наброском к критике экономических категорий» (Marx 1970b:10). Анализ наброска Энгельса см. в: Claeys 1984.

Когда 7 января 1863 года умерла спутница Энгельса Мэри Бернс, он написал письмо к Марксу, в котором выразил глубокую скорбь. Маркс ответил на следующий день и, выразив из чувства долга сожаление по поводу ее смерти, перешел к своему собственному тяжелому положению: он искал деньги на счета от мясника и булочника и на требования по оплате школы дочери. Вместо смерти Мэри, было бы лучше, пишет он, чтобы умерла его собственная мать и оставила бы наследство. Прошло пять дней, прежде чем Энгельс смог ответить, он писал: «Ты, конечно, поймешь, что на этот раз мое собственное несчастье и твое ледяное отношение к нему сделали для меня совершенно невозможным ответить тебе раньше» (MECW, vol.41:443).

«Хотя Энгельс знал русский язык, он не разделял точку зрения Маркса, что особенности происходящего в России важны для изучения развития капитализма. Напротив, он считал занятия Маркса Россией ненужным времяпрепровождением, лишь откладывавшим завершение работы над оставшимися книгами «Капитала». Однажды он заметил, что он бы с радостью взял бы все материалы о России, собранные Марксом, и бросил бы их в огонь. [...] Когда Энгельс готовил второй и третий тома «Капитала», каких-либо попыток включить в них что-либо из русского материала, на который Маркс потратил так много времени, он не сделал. [...] В 1884 году он отдал обширную библиотеку Маркса по России Лаврову» (White 1996:281).

Для ознакомления с многообразным вкладом Энгельса в развитие марксизма на протяжении этих лет см.: Steger & Carver (Eds.) 1999.

«Dialectical materialism as taught by Karl Marx and Frederick Engels is the most popular metaphysical doctrine of our age. It is today the official philosophy of the Soviet empire and of all the schools of Marxism outside of this empire. It dominates the ideas of many people who do not consider themselves Marxians and even of many authors and parties who believe they are anti-Marxians and anti-communists. It is this doctrine which most of our contemporaries have in mind when they refer to materialism and determinism» (Mises 2007:102).

Lenin «presented himself as the paladin of Marxist orthodoxy. In his own ideosyncratic way, indeed, he could not have been more loyal to the doctrines of Marx and Engels. The co-founders of Marxism had approved of violent revolution, dictatorship and terror; they had predicted and hoped for the ‘dictatorship of the proletariat’… Many assumptions of Leninism sprang directly from the Marxism of the mid-nineteenth century» (Service 2007:52f).

Вначале Энгельс написал набросок в форме вопросновый вариант Марксу. Работа над «Манифестом» затянулась, и некоторые члены Союза начали угрожать, что, «если манифест не будет доставлен в Лондон до вторника 1 февраля, мы примем меры». Через несколько дней в феврале Маркс закончил работу, и «Манифест» был напечатан и опубликован всего за несколько дней до Февральской революции в Париже 1848 года (Struik 1971:60ff).

По словам Ханта (Hunt 2010:357ff), Ленин был, конечно, хорошо знаком с работами Маркса, но, по-видимому, во многом предпочитал Энгельса. На Ленина также сильно повлиял Плеханов, который воспринял от Энгельса прежде всего понимание марксизма как полной системы, претендующей на объяснение истории, естествознания, экономики и политики.

«Darwin’s work is most important and suits my purpose in that it provides a basis in natural science for the historical class struggle» (Письмо Маркса Лассалю от 16 января 1861 г. - MECW , vol.41:245).

«It is remarkable how Darwin rediscovers, among the beasts and plants, the society of England with its division of labour, competition, opening up of new markets, ‘inventions’ and Malthusian ‘struggle for existence’» (Письмо Маркса Энгельсу от 18 июня 1862 г. - MECW, vol.41:380).

«Darwin, by the way, whom I"m reading just now, is absolutely splendid. There was one aspect of teleology that had yet to be demolished, and that has now been done. Never before has so grandiose an attempt been made to demonstrate historical evolution in Nature, and certainly never to such good effect. One does, of course, have to put up with the crude English method» (Письмо Энгельса Марксу от 11-12 декабря 1859 г. - MECW, vol.40:550).

«One does, of course, have to put up with the clumsy English style of argument. Despite all shortcomings, it is here that, for the first time, ‘teleology’ in natural science is not only dealt a mortal blow but its rational meaning is empirically explained» ((Письмо Маркса Лассалю от 16 января 1861 г. - MECW , vol.41:245).

«… that though Marx scarcely had any personal contact with Darwin, he did offer to dedicate the culmination of his life"s work, Capital (or some part, edition or translation of it) to Darwin, and that Darwin declined the offer» (Fay 1978:133). По крайней мере три биографа Маркса едины в этом мнении: «Маркс предложил посвятить свою книгу Дарвину, в отношении которого он испытывал большее интеллектуальное восхищение, чем в отношении кого-либо другого из его современников, считая, что Дарвин своей теорией эволюции и естественного отбора сделал то же самое для «морфологии» естествознания, что он сам стремился сделать для человеческой истории» (Berlin, 1965:216; здесь Берлин смешал тома I и II и передает скорее позицию Энгельса). Также: «Несколько лет спустя, в 1880 году, когда Маркс все еще работал над томом II «Капитала», он попросил Дарвина о чести посвятить его ему» (Padover 1980:211); и, наконец: «Маркс хотел посвятить второй том «Капитала» Дарвину (Дарвин поблагодарил за честь и ответил отказом, потому что у него создалось впечатление, что книга была явно атеистической, и он не хотел обидеть чувства своей семьи)» (McLellan 1981:424).

«Mr. Charles Darwin. On the part of his sincere admirer (signed) Karl Marx London 16 June 1873 (illegible numb) Modena Maitland Park» (Gruber 1961:582). Книга с надписью находится в библиотеке Дарвина; фото из титульного листа текста Маркса - см.: Huxley & Kettlewell 1965:80, где авторы излагают точку зрения, согласно которой «Карл Маркс уважал Дарвина и хотел посвятить ему английский перевод «Капитала»», но получил на свою просьбу вежливый отказ».

«Oct. 1, 1873. Dear Sir, I thank you for the honour which you have done me by sending me your great work on Capital; & I heartily wish that I was more worthy to receive it, by understanding more of the deep & important subject of political Economy. Though our studies have been so different, I believe that we both Earnestly desire the extension of Knowledge, & [" that " added] this in the long run is sure to add to the happiness of Mankind. I remain Dear Sir/Yours faithfully/Charles Darwin” (Feuer 1976:2). Письмо (фотокопия) приведено в: Colp 1976:393.

Wheen 2004:335. В первом томе «Капитала» Дарвин упоминается только два раза в сносках (Marx 1970а:297, 323). Дарвин, по-видимому, даже не читал эти сноски, когда он получил книгу в 1873 году: его экземпляр «Капитала» «был разрезан до стр. 105 - не до конца, стр. 822; даже содержание в конце было неразрезанным» (Gruber 1961:582).

Gerratana 1973:79. Несмотря на это, Джерратана считает, что «в 1880 году Маркс попросил разрешения посвятить ему [Дарвину] том II «Капитала» (ibid:80)

Письмо Эвелингa Дарвину нашел в 1975 году Томас Кэрролл в архиве бумаг Дарвина, принадлежавшем Робину Дарвину (Carroll 1976:385; письмо там же, 386f). Найдены также две статьи, которые Эвелинг отправил Дарвину (Colp 1976:388).

«Несомненно, хорошо известно, что Карл Маркс хотел посвятить «Капитал» автору «Происхождения видов». Это интеллектуальное родство двух великих людей, как представляется, получило дополнительное подтверждение благодаря выступлению Фридриха Энгельса в Лондоне на могиле Маркса: «Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории»» (Avineri 1967:30). Согласно Авинери, связь между Марксом и Дарвином основана на мистификации: Маркс попросил Энгельса отрецензировать «Капитал», в частности, в либеральной газете Der Beobachter. В письме от 7 декабря 1867 г. Маркс писал Энгельсу, что «было бы забавно надуть швабского Майера, друга Фогта» (MECW, vol.42:493). Редактор газеты Майер был последователем Дарвина, настроенным антипрусски и прокапиталистически, и Энгельс, уравнивая Маркса с Дарвином и изображая Маркса либералом, хвалящим «прогресс», пишет в своей рецензии: «…автор (Маркс), - несомненно, сам того не желая, - дал сильнейший аргумент против всего профессионального социализма». Поскольку эта увязка эволюционной теории Дарвина и исторической теории Маркса стала одним из центральных пунктов ортодоксального марксизма, то, что «успешная литературная мистификация в отношении редактора провинциальной немецкой газеты обернулась самой запоминающейся эпитафией на интеллектуальном памятнике Марксу и превратилась в догму» (Avineri 1967:31е), - несомненно, ирония истории.

«… a leading ideologist of European socialism. After the death of Engels Kautsky, as his friend and heir, achieved a position of power such as only a few socialists might since have claimed. He was the pope of socialism, a kind of oracle for the approaching revolution ... He was the foster-parent and mentor to a generation of young socialist writers and theorists in the whole of Europe» (Zeman & Scharlau 1965:22).

«Kautsky’s perversion of the concept of the dictatorship of the proletariat reduced Marx to being a liberal, and destroyed the revolutionary strength of the oppresed class” (Donald 1993:238).

«Oh, wonderful erudition! Oh, refined servility to the bourgeoisiel Oh, civilized belly-crawling and boot-licking before the capitalists! If I were Krupp or Scheidemann, or Clemenceau or Renaudel, I would pay Mr. Kautsky millions, reward him with Judas kisses, praise him before the workers and urge “socialist unity” with “honourable” men like him. To write pamphlets against the dictatorship of the proletariat, to talk about the Whigs and Tories in England in the eighteenth century, to assert that democracy means “protecting the minority,”and remain silent about pogroms

Salvadori 1979:256. Каутский пишет: «Демократия и социализм не отличаются в том смысле, что одно является средством, а второе целью, оба понятия являются средством достижения одной и той же цели. Под современным социализмом мы имеем в виду не только общественную организацию производства, но и демократическую организацию общества, так как социализм неразрывно связан с демократией. Социализма без демократии не существует» (Kautsky: Die Diktatur des Proletariat:9, cit. I ibid).

По словам Х. Дрейпера, проанализировавшего собрания сочинений Маркса, Маркс использовал эту фразу девять раз в различных контекстах (литературные произведения, речи, письма и т. д.), один раз - вместе с Энгельсом. Последний использовал выражение «диктатура пролеатриата» в дальнейшем шесть раз, в том числе три раза - в 1890-е годы (Draper 1986:385 е). Резюмируя использование этого термина Марксом и Энгельсом, он пишет: ««диктатура пролетариата» для Маркса и Энгельса с самого начала и до конца означала исключительно «власть пролетариата», «завоевание политической власти рабочим классом», создание рабочего государства в первый период после революции... «Диктатура пролетариата» не указывала на какие-либо специальные характеристики, методы или институты правления пролетариата - это означало господство пролетариата, и больше ничего» (ibid: 213).

«It was Lenin who reinterpreted proletarian dictatorship in an antidemocratic fashion and made it synonomous with one-party rule and lawless terror. Lenin did not follow Plekhanov but broke with him and turned Marx"s casual phrase into a justification for authoritarianism … On a variety of issues Lenin was a genuine (if unwitting) innovator, and Leninism emerged as a novel form of Marxism between 1900 and 1905 by abandoning crucial elements of Plekhanov"s more democratic theory. The history of the “dictatorship of the proletariat” from Plekhanov to Lenin forms one part of the story of the emergence of Leninism» (Mayer 1993:256f).

Так, пожалуй, обстоит дело, когда он отказывается от определенной интерпретации знаменитого предисловия к «Критике политической экономии», где он кратко описал свое интеллектуальное развитие и выдвинул свою теорию истории; впоследствии же эта теория была подвергнута им критике как «историко-философская теория о всеобщем пути» развития, от представления о котором он отказывается. Можно сказать, что он поправляет самого себя, или, вернее, отвергает одну из своих собственных интерпретаций.