Регент – это тот, кто не может не служить. «Десять заповедей для идеальных певчих»

Моя должность в храме называется регент (от лат. управляющий), т. е. руководитель церковного хора, который является уставщиком над певчими, задает им тон и подает знаки рукой (или руками) для согласного пения.

Раньше это место занимал головщик, который никогда не дирижировал, он первым начинал пение, задавая тем самым и тон, и темп, и характер звучания песнопения, а хор вступал со второй фразы, продолжая пение головщика.

Почему я не головщик?

Почему я не головщик? Потому, что в современной Церкви царит, к сожалению, другая система пения.

Головщики были в Православной Церкви в те времена, когда:

богослужебное пение представляло собой весьма стройную систему и включало в себя не только слышимое пение, но и знание точных законов соединения движения сердца с движением голоса;
когда богослужебное пение объявлялось особой дисциплиной тела, души, духа;
когда правильная духовная жизнь провозглашалась причиной и условием правильно построенной мелодии, а певчий должен был стать неким инструментом Святаго Духа, а пение – богословием в звуках;
когда богослужебные песнопения не сочинялись композиторами, а являлись плодами молитвенного подвига монашествующих (к примеру, многим известен нерукотворный гимн Пресвятой Богородице «Агни парфене», который пропели ангелы во сне святому Нектарию Эгинскому, записавшему мелодию и все 24 стиха этого гимна).

В результате обрыва традиций сегодня многое утеряно, а система богослужебного пения оказалась вытесненной музыкой, большей частью композиторской, что наблюдается даже во многих монастырях; да и на клирос, в церковный хор приходят люди зачастую невоцерковленные, что сказывается на качестве служб.

Что я считаю важным в церковном пении

В таких условиях меня как регента заботят три главных аспекта:

стилистика самих песнопений, которые руководитель хора свободно выбирает по своему усмотрению из огромного количества доступных сегодня нот;
характер, манера исполнения песнопений;
внутреннее состояние поющих, осознание ими мировоззренческого, исповедального, духовного содержания каждого музыкального элемента и каждого слова, осознание того, что сам процесс исполнения является следствием и проявлением определенно настроенного человеческого духа.

В подборе репертуара руководствуюсь тем, чтобы песнопения как можно меньше давали возможностей певчим демонстрировать свои голоса. У Блаженного Августина в «Исповеди» сказано: «Когда со мною случается, что меня трогает больше пение, нежели то, что поется, то я признаюсь, что я тяжело согрешаю, и тогда желал бы и не слышать поющего».

О том же говорит свт. Иоанн Златоуст в одной из своих бесед: «Слуга Христов должен петь так, чтобы приятными были слова, которые он произносит, а не голос его».
В одном из писем архимандрита Иоанна Крестьянкина к духовным чадам нашла такие строки: «…пение профессиональное редко несет в себе живой, до Господа доходящий глас. Сердце надо иметь обращенным к Богу. Только тогда никто на пение и внимание не обратит, но все устремятся за вами к Богу».

Что касается манеры исполнения, то у нас есть 75-е правило Шестого Вселенского Собора (VII в.), которое никто не отменял. Святые отцы постановили: «Желаем, чтобы приходящие в Церковь для пения не употребляли бесчинных воплей, не вынуждали из себя неестественного крика, и не вводили ничего несообразного и не свойственного церкви: но с великим вниманием и умилением приносили псалмопения Богу, назирающему сокровенное. Ибо Священное слово поучало сынов израилевых быти благоговейными».

Вот ключевое для нас слово – благоговейно всё надо петь в Церкви. Один человек недавно сказал: стоял на службе в одном из наших храмов, молился, вдруг сопрано как заверещит, хотелось убежать, молитва разрушилась. Надо помнить, что Церковь – это не концертный зал и не театр, а молитвенное собрание верующих. В храме эмоциям не место, иначе духовность заменяется душевностью. Некоторые прихожане тоже иногда грешат этим, когда во время пения «Символа веры» или «Отче наш» стараются перекричать других и даже хор.

О дисциплине в церкви

Для меня важен и вопрос о дисциплине в церкви, о благочинии певчих на хоре и клиросе. Певчие у нас зачастую считают, что их назначение не молиться, а исполнять певческую работу, во время которой можно вести себя довольно свободно, допуская во время чтения чтеца праздные разговоры, шутки, даже смех, ведя переписку или переговоры по сотовому телефону. В некоторых храмах во время Шестопсалмия даже выходят покурить. Моменты чтения воспринимаются как перерыв в работе.

В церковный хор должны идти не просто профессионалы, желающие попеть за определенное вознаграждение, но и дорожащие Церковью и чтущие её святость. Надеюсь, что в нашем храме Господь собрал именно таких людей на клиросе. Я их всех очень люблю и каждый день поминаю о здравии на утренних молитвах, заказываю за них службы по праздникам и когда болеют.

Все наши певчие периодически участвуют в таинстве исповеди, принимают Святое причастие. Перед началом каждой службы мы просим друг у друга прощения, благословения. На репетициях-спевках молитвенно обращаемся за помощью к нашим храмовым святым, к покровителю уральских певчих свщмч. Вячеславу Невьянскому, а также к покровителю всех певчих прп. Роману Сладкопевцу.

«Десять заповедей для идеальных певчих»

По дороге в храм твори молитвы (в том числе молитву идущего в церковь «Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем…»).
Во время богослужения внимай словам молитв и Священного Писания, не допускай посторонних разговоров (кроме тех замечаний и указаний, которые необходимы по ходу службы); ум возводи на Небо.
Помни о великой ответственности певчих перед Богом и людьми – нашими устами прихожане возносят к Богу молитвы.
В основу ангелоподобного пения в храме положи для себя принцип: «Бога должно воспевать не голосом, но сердцем». Прилагай все свои силы так, будто это твоя последняя служба.
Не приступай к пению в гневе, раздражении или не простив ближнего.
Соблюдай по возможности все посты, в том числе среду и пятницу.
Приступай ко Святому Причащению не реже 4-х раз в год, т. е. в каждый из постов (а лучше раз в месяц), чтобы иметь духовное подкрепление и не стать врагом Христу.
Внешним видом соответствуй облику православного человека. Женщинам: юбка до щиколоток или ниже колен без глубоких разрезов, рукава не выше локтя, ноги прикрыты гольфами или носками.
Помни заповедь «Блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся». Признавай достоинства других и будь снисходительным к недостаткам и немощам других.
Следуй во всех обстоятельствах совету прп. Амвросия Оптинского: никого не осуждай, никому не досаждай и всем свое почтение выражай.

С любовью ваш регент»

А вообще клирос у нас очень дружный.

Одна из певчих Анастасия Пронькина (это моя дочь) написала стихотворение .
Вот это стихотворение:

«Любимому клиросу посвящается…»

Эпиграф:
«Друзья мои, прекрасен наш союз! (Пушкин)
«Надеюсь, регент мне поставит плюс!» (автор)

Вы послушайте, ребята,
Сей папирус вам поведает
Про наш прекрасный клирос:
С чувством юмора у всех у нас в порядке,
Потому что начинаем день с зарядки.
Не с зарядки белого смартфона
И не пресловутого айфона,
А с зарядки голоса и слуха,
Чтобы не страдало чьё-то ухо,
И простим неправильную ноту,
(Если вдруг медведь вам наступил на «что-то»),
Ну, а если вдруг придется туго, —
Бережно плечо подставим другу.
Есть у нас диван, электрочайник,
Ну, а если в пении вы «чайник», —
Подливать не будем кипяточку…
Вот ещё б найти для рифмы строчку!
Ах, друзья мои, люблю вас очень!
Станислава Пронькина, короче.*

*«Сие слово зде допущено для рифмы пущей» (А.С.Пушкин)

В дальнейшем на своей страничке планирую поговорить о том, что такое богослужебное пение, что включает в себя это понятие и почему вообще в храме необходимо пение.

16.11.2016

Дмитрий Васянович уже десять лет возглавляет архиерейский хор Красноярска. В преддверии Международного съезда регентов и певчих Русской Православной Церкви мы побеседовали с ним о нюансах именно регентского мастерства. Почти полностью исчезнувшее в советский период, сегодня оно возрождается по всей России, но появляются и новые опасности. Д. Васянович делится своими размышлениями о том, насколько это искусство сегодня востребовано в Красноярской епархии и почему не следует давать в храмах «духовные концерты».

В чем главная задача церковного хора – создание «молитвенной атмосферы» в храме, эстетическое оформление пространства во время богослужения?..

– Мне кажется, что задача – в соединении того и другого. Все же одного без другого не бывает. В храм приходят разные люди: те, у кого воспитан музыкальный слух, будут отвлекаться от молитвы в случае, если хор будет петь не слаженно, если же человек простой пришел, а хор выводит помпезные рулады, он может попросту растеряться. Задача хора – совместить эстетику и молитвенность.

И еще есть одна важная деталь – это помощь священнику в совершении Таинств. Например, хору приходится просчитывать длительность молитвословия для того, чтобы не создавать паузы, которые могут вызывать недоумения у молящихся. То есть мы находимся на соединении нескольких линий – священнодействия, музыкальной эстетики и молитвы каждого находящегося в храме.

Вы регент архиерейского хора. Служба, возглавляемая митрополитом Красноярским и Ачинским Пантелеимоном, отличается чем-то от обычных богослужений?

– Да, конечно. Владыка Пантелеимон любит простое пение, монастырские распевы, распевы Киево-Печерской или Троице-Сергиевой лавры. И поэтому во время богослужений архиерейским чином я зачастую отказываюсь от композиторских молитвословий в пользу распевов монастырских.

Некоторые люди говорят, что сложно молиться, когда хор начинает давать «оперу»… Как Вы относитесь к своевременным церковным композиторам?

– Да, я согласен с этим суждением. Хор действительно может отвлекать от молитвы чрезмерной эмоциональностью при исполнении песнопений. И ведь «по-оперному» можно петь не только современные сочинения.

Церковные композиторы разные, и пишут они разную музыку. К примеру, Владимир Ковальджи – современный композитор, регент, его церковные произведения не выходят за рамки простоты и молитвословия. У него молитвенные песнопения, без премудростей, я их очень люблю. Мы исполняем его музыку наряду с монастырскими распевами, церковным обиходом, и они гармонично вливаются в богослужение.

Но от сочинений некоторых композиторов мы отказываемся. Слишком пышные «духовные концерты», или попытка внести современные «терпкие» гармонии в церковную музыку, действительно, отвлекают и вызывают, как минимум, недоумение.

Кстати, был интересный случай. Один знакомый побывал в Енисейске, помолился в храме и поделился тем, как странно стоять на службе, когда одновременно звучат протяжный знаменный распев и торжественное партесное пение. Возникло ощущение, что пение его как бы «раздваивало», выбивало из молитвенной колеи. По отдельности и то, и другое может быть благодатно, а в соединении произвело вот такой эффект.

Я думаю, что нужно составлять богослужение в едином стиле, чтобы не вносить разлад в души прихожан. К выбору исполняемых песнопений следует подходить рационально и не превращать молитвословие в пышное песнопение ради показа голосов или красивых гармоний.

В кафедральном соборе и на выездных службах Вы все контролируете? Можете ли Вы повлиять на выбор регентов в других храмах, когда богослужение совершает владыка?

– У каждого регента – свой взгляд на то, что должно звучать на богослужении. Мне кажется, многие допускают ошибку, когда думают, что раз к ним приехал архиерей, то надо блеснуть профессиональными навыками, изловчиться исполнить нечто помпезное. Я с этим не согласен, но другим регентам не могу указывать, все же это их «монастырь», и я туда со своим уставом не полезу. Если меня зовут руководить службой, я выполняю выбор исполняемых песнопений, другой регент выбирает то, что ближе именно ему. Вот владыка или настоятель вправе указать регенту всегда, что им нравится, а что – нет.

Как Вы относитесь к практике, которая сейчас все чаще встречается в наших храмах, когда всю литургию поют прихожане вместе с хором и духовенством. Или дело прихожан – вдумчиво молиться, а не следовать за хором?

– Я все же за то, чтобы прихожане пели определенные песнопения, несложные в музыкальном плане – «Отче наш», «Верую», «Честнейшую херувим…», «Тело Христово...». Конечно, если пение литургии прихожанами в традиции какого-то храма, где ведутся занятия, где это воспитывается – другое дело, я даже порадуюсь. Но это ведь не должно быть стихийно, неуправляемо, над этим действительно нужно работать.

Помню, когда я был в Псково-Печерском монастыре в праздник Крещения Господня, там вместо запричастного концерта в исполнении хора выходил иеромонах и вместе с народом разучивал тропарь Богоявления. Он повторял каждую строчку, объяснял значение, пропевал, и после уже всем приходом тропарь этот исполнялся многажды, пока в алтаре шла подготовка к Причастию.

Мне кажется, это тоже вопрос «ладности» и эстетики: люди, которые не имеют музыкального слуха и настойчиво поют вместе с хором все подряд, тоже отвлекают молящихся. Я это сравниваю с тем, как если бы человек подошел к иконе и посчитал, что он имеет право в ней что-то дорисовать. Я, приходя в другой храм, никогда не подпеваю хору. Нужно обладать большим самолюбием и самомнением, чтобы так поступать, думая, что ты украшаешь собой звучание клироса.

Бывает, священники приглашают в храм на клирос людей с музыкальным образованием, но не верующих. Как у вас с этим обстоит дело? Есть вообще такая проблема?

– Думаю, что каждый священник или регент сам принимает решение. Когда ко мне приходят новые певчие, я, конечно, разговариваю по душам, спрашиваю, крещеный ли, православный ли, согласен ли подходить ко Причастию, на помазание, участвовать в Таинствах Церкви. Я слежу за тем, чтобы мои певчие причащались.

Вспоминается ситуация, когда профессиональный музыкант захотел петь в нашем хоре, но назвал себя буддистом. Я сказал: «Извините, мы с Вами не сможем вместе трудиться, если Вы не предполагаете пересмотреть свои взгляды». Случалось даже готовить к Таинству Крещения человека, который пришел прослушиваться в хор. Ведь это просто нечестно – петь в храме и не быть причастным к происходящему в нем.

– Мы редко выступаем. Я не очень люблю концерты, для меня это исполнение духовного песнопения, лишенное места и смысла. В богослужении оно несет определенный смысл в определенном месте службы, а во время концерта молитва превращается в демонстрацию красивых созвучий и звучания голосов. Может, я не прав, но мне не очень близка концертная деятельность. Свое регентство я воспринимаю как служение. Надеюсь, что и мои хористы тоже воспринимают так свое пение на службе. Не могу за них отвечать, но мне кажется, что мы в этом единодушны.

А вообще возможно ли некое внутреннее совмещение и молитвы, и пения? У вашего хора, в частности, это гармонично происходит?

– В идеале – да, но на деле мы не всегда можем контролировать молитвенность своего состояния. Во время молитвы в храме случается поймать себя на том, что отвлекся.

И у регента такое случается, когда он собирается спеть песнопение и проследить при этом, чтобы оно легло на определенный ход священника. Это кажется чисто техническим процессом (рассчитать движения иерея и соотнести со звучанием молитвы), но я себя понуждаю и слежу за ребятами, чтобы они тоже находились в молитвенном состоянии. Меня очень радует, если мои певчие во время ектеньи крестятся, например.

Насколько мастерство регента востребовано в Красноярской епархии?

– Я точно знаю, что открывается много храмов, и туда требуются регенты. Очень часто ко мне обращаются священники с просьбой найти псаломщика или певчих, знающих службу. Я развожу руками: кадров пока дефицит. Мне кажется, можно открыть регентские курсы, и это было бы очень своевременно.

Беседовал Юрий ПАСХАЛЬСКИЙ

Материал предоставлен порталу «Приходы»
пресс-службой Красноярской епархии

Евгений Сергеевич Кустовский – регент московского храма во имя Трех Святителей Вселенских Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Окончил Московское хоровое училище имени Свешникова, дирижерско-хоровой факультет консерватории, аспирантуру института им. Гнесиных. С 1996 года руководит созданными им же при храме Московскими православными регентскими курсами (МПРК).

МПРК известны своей активной издательско-просветительской деятельностью. Е.С. Кустовский – редактор и составитель многочисленных богослужебных сборников. На интернет-сайте МПРК http://kliros.ru/kust/kust.html находится богатое нотное собрание обиходных песнопений, а в интернет-сообществе “Клирос” общаются православные регенты практически со всего мира.

– Евгений Сергеевич, Вы учились в Консерватории. Почему Вы не связали свою судьбу со светской музыкой, почему стали регентом? Как сложилось так, что Вы пришли на клирос?

Когда я учился в консерватории, то примерно к третьему курсу начал серьёзно задумываться о том, чем я буду заниматься после ее окончания. Конечно, я получал образование и квалификацию по полной программе. Больше, чем мне давали там, мне бы не дали нигде. Но почти все выпускники консерватории дружными рядами шли работать в рестораны, в дома звукозаписи, педагогами по сольфеджио в музыкальных школах или, в лучшем случае, в училищах. И только единицы продолжали работать как дирижёры.

Я стал спрашивать – не риторически самого себя, а педагогов, студентов, – для чего консерватории выпускают каждый год 20 отточенных специалистов, которые потом работают не по специальности? Ведь никто же не выпускал по 20 хоров для каждого из дирижёров. Получалось, что заведомо выпускали человека безработного, либо человека, который будет работать где-нибудь ещё, но только не дирижером. На такие вопросы я получал разного рода ответы, начиная с “не лезь не в своё дело” и заканчивая партийными комсомольскими утверждениями, что меня ждёт некий город Ош, в котором вообще ни одного дирижёра-хормейстера нет, что я закончу и поеду туда и буду там работать по распределению и поднимать хоровую культуру киргизского народа.

– Вы учились на дирижерском факультете?

Да, на дирижёрско-хоровом. Меня с седьмого класса хорового училища учили дирижировать. Но кем – так и не сказали.

В общем, ответа на свой вопрос я так и не нашел. Сейчас я понимаю, что тогда мне никто и не мог сказать правды. А правда заключалась вот в чем: дирижёрско-хоровое отделение консерватории, в то время, когда оно только появилось – это было высшее отделение по подготовке дирижёров не только светских, но и церковных хоров. Это была верхняя надстройка над Синодальным училищем. А спрос на регентов высшей квалификации был в России огромный. В советское время об этом забыли, и получилось так, что дирижёрско-хоровое отделение консерватории продолжало функционировать в полном объёме, а вот регентского не было, потому что в Москве к этому времени действовали всего 42 храма.

Но я этого не знал. Я тогда не был церковным человеком. И что поют в церкви, кто поёт в церкви, меня не интересовало. Меня просто интересовал вопрос, зачем мы нужны, кто для меня сформирует хор из 20 человек, дождавшись, когда я закончу учиться. Вопрос элементарный, очевидный, просто я его начал задавать раньше других. Другие стали задавать его себе на 5-м курсе и пытались устроиться руководителями самодеятельных вузовских хоров, но такие должности по Москве были заняты. В общем, меня эта ситуация очень угнетала. К сожалению, не дал ответа даже мой педагог по дирижированию, глубоко верующий человек, который был консультантом Матвеева по церковному пению, – Василий Федорович Балашов. Он, как и все лучшие педагоги, был по необходимости членом партбюро. Конечно, он ничего не мог сказать.

Тогда я принял очень непопулярное решение. Я решил больше не заниматься дирижированием. К тому времени я уже занимался фольклористикой у профессора Консерватории А.В. Рудневой и по ее рекомендации просто перевёлся на фольклорное отделение в Гнесинский институт. Никто не мог понять, зачем я это сделал. А я уже понимал, что нет такой профессии – дирижёр, если у него нет хора. А фольклорист – есть.

– В фольклористике могло найтись дирижёрское применение? Там была востребованность?

– Нет. Хором управляет запевала, и не руками, а голосом.

– А почему вы тогда ушли туда? Получается, что дирижер – это не специальность?

– Буквально так. Вне хора это не специальность. Ну, как, например… боксер. Без соперника он уже не боксер, а, скажем, мастер по борьбе с тенью. Или артист балета, исполняющий роль боксера.

Я на много лет ушёл из дирижирования – 7 лет работы в Союзе композиторов, старший научный сотрудник фольклорной комиссии, командировки, статьи, научная работа, аспирантура в Гнесинском институте. Но вот во время учебы в аспирантуре я попал на клирос…

Это получилось случайно. Одна девушка из ансамбля сказала, что её брат уходит в отпуск и нужен человек, который умеет читать ноты. А у меня как раз был финансовый кризис: я учился в аспирантуре и получал мизерную зарплату, жена была беременна второй дочерью, работать мне, как аспиранту, не разрешали. И я пошёл просто подменить человека – ну а что, подумаешь попеть с листа… да запросто!

Но на клиросе я увидел, что поют и регентуют там совершенно не ангелы, а такие же музыканты, как и я, но с важным преимуществом: они свободно владеют кругом своих напевов, которому меня не учили нигде – ни в училище, ни в консервотории, ни в аспирантуре. Пришлось осваивать на ходу.

Я втянулся в это дело, стал петь, затем регентовать… и вот тут-то педагоги моего славного Гнесинского института меня на клиросе и увидели.

– А Вы не боялись?

– Боялся. Из-за клироса я не защитил диссертацию. Это был уже конец 1982 года: поэтому меня уже не выгнали из ВУЗа, не расстреляли. Но почему-то вдруг оказалось, что аспирантура не для меня: часов для меня нет, моя тема не очень актуальна… и так далее. Я особенно не расстраивался, тем более, что после того, как закончил аспирантуру, уже не вернулся в госсистему, а оставался на клиросе.

– А как произошло так, что Вы остались на клиросе? Вот Вы пришли один раз попеть…?

– У Курта Воннегута есть фантастическая повесть: на далёкой планете живет отшельник, о Земле ему напоминает только случайно найденая в пустыни железяка – пружина от обломков корабля, которую он носил на шее. Точил её, шлифовал, полировал как амулет. Затем на эту планету опустился потерпевший крушение корабль, и когда появился реальный шанс улететь, выяснилось, что у корабля нет самой главной детали, ключа зажигания. И вдруг выяснилось, что железяка-амулет и есть ключ зажигания.

То же и у меня. Встав на клирос, я почувствовал (понял позже, а почувствовал именно тогда), что все, чем я занимался – совершенно разнородные специальности и увлечения, исключающие друг друга, которые я ставил как альтернативу одно другому, – они все явились слагаемыми того, что нужно на клиросе. У меня сильнейшее дирижёрское образование (училище, консерватория), я фольклорист, причём не просто фольклорист-теоретик (к тому времени было развито фольклорное движение поющих фольклористов – я совместно работал с Покровским, другими ансамблями). Это значит, что я мог услышать напев, понять его как напев и дальше петь с любым текстом. Вот это и есть природа церковного обихода.

В довершение к этому «букету» у меня был коллектив в таком жанре как авторская песня. На Биофаке МГУ был ансамбль «Скай», опыт работы с которым научил меня очень неплохо аранжировать бардовские песни для квартетного исполнения.

И вдруг всё это вместе сошлось в церковной музыке: КСП и консерватория, фольклористика и дирижирование. Опыт работы с малым коллективом, с ансамблем, с квартетом, опыт вхождения в напев и развертки его в новом тексте. В результате тот путь, который люди проходят годами, у меня занял месяц. Вся клиросная специфика оказалась мне знакома по различным до-церковным профессиям. Ключ подошёл! Вдруг оказалось, что есть область, в которой все мои знания являются востребованными.

Такого «парада планет» нарочно не придумаешь. Надо быть слишком умным человеком, чтобы наметить себе долгосрочную жизненную программу: я буду заниматься тем-то и тем-то, чтобы получить регентскую квалификацию. Я бы не додумался. Но так получилось. Когда я пришёл на клирос, то просто почувствовал: больше мне нигде ничего не нужно, а здесь нужно все.

– А что происходит в храме, Вы уже понимали?

Нет. В храм я впервые пришел на два месяца раньше, чем на клирос. Первое мое впечатление стало константой, точкой отсчёта. То есть всё, что делает хор – правильно. Правильно, что мы поём 1-й глас, что он состоит из таких-то мелодий, что на шестопсалмии надо выйти покурить (смеется. – прим. ред). Правильно и то, что мы здесь для того, чтобы зарабатывать деньги и петь красивую музыку. Моим первым хором, одним из лучших в Москве, руководил Николай Сергеевич Георгиевский – до недавнего время он был регентом первого клироса России, в Храме Христа Спасителя. А в то время Н.С. Георгиевский регентовал в храме Рождества Богородицы во Владыкино. Это был концертнейший хор. Вся лучшая музыкальная литература: Бортнянский, Кастальский, Гречанинов, Никольский – все это было наше. По 4 человека на партию, хор 16-20 человек, с солистами. Такова была первая, «нулевая» точка отсчета. Я думал, что служба – это некая изысканная форма концерта, в котором сосуществуют сразу несколько видов искусств: художественного хорового пения, художественного чтения, и все это подчиняется определённому сценарию (Всенощная, Литургия). И я долго пребывал в уверенности, что так и должно быть. Но впервые мои убеждения пошатнулись, когда меня попросили помочь на клиросе, где нет баса, и я пришёл и увидел, что, оказывается, все можно спеть очень просто. И никто не ругает за то, что хор не поёт известных композиторов, которых, как я думал, обязательно нужно петь на богослужении. И я понял, что богослужения могут совершаться на противоположных уровнях: с одной стороны можно сделать роскошный концерт из произведений композиторов, с другой стороны – вообще не спеть ни одного авторского опуса, а спеть все на «двух аккордах». При этом служба не перестает быть службой.

Добрый десяток лет пения и регентования в разных храмах позволил мне сделать сравнения и понять, что, оказывается, можно за всю службу ни разу не вынуть ноты и при этом не испортить ничего. И что нет в службе таких эпизодов, которые обязаны быть сверхсложными или сверхкрасивыми. У самой службы нет такого требования. У службы есть требование уметь говорить языком гласов . Потому что номер гласа в уставе записан, а, например, что в Великий четверток надо петь «Вечери Твоея тайныя» именно Львова – там этого нет. У этого песнопения есть свой собственный 6-й глас. И существуют несколько традиций, не авторских, обиходных, в которых этот 6-й глас может быть более длинным или более коротким.

– Евгений Сергеевич, расскажите о своём воцерковлении. Вот вы пришли на клирос…

– Так получилось, что крестился и познакомился со своим духовником двумя месяцами раньше, чем стал певчим. В одной из первых бесед с о. Владиславом я спросил у него: как же так, у меня своя дорога, я пишу диссертацию, у меня уже есть имя, по России известное…что же, мне всё это бросать?

– Чего, – говорит, – ты мне заладил моё-моё, своё-своё . Ты музыкант?

– А ты что, сам стал музыкантом? Что, слух сам себе развил?

– Нет, слух у меня с рождения.

– А, значит всё-таки не сам. А что ты сам-то?

Думаю, действительно, а что я сам-то? Слух себе развил не я, музыкальную память – тоже. Моего ничего…

– Тебе Господь дал?

– Пора отдавать.

И решил отдавать… вот до сих пор отдаю .

– А потом Вы пробовали заниматься церковной музыкой в Гнесинке?

– Нет, как раз наоборот. Я отовсюду ушел. Ушёл на клирос. И стал в одном хоре петь, в другом регентовать, в третьем снова петь, в четвёртом опять регентовать.. 10 лет я прыгал из хора в хор в качестве типичного наёмного певчего-регента. Певчий правого хора – регент левого, в одном храме на буднях – в другом на праздники… Десятка два храмов я пробежал тогда. Это нормально. Сейчас тоже полно народа, который прыгает из храма в храм с не меньшей интенсивностью. У меня появился редкий для певчего опыт сравнения стиля богослужения в разных храмах Москвы. Человек, который служит всё время в одном храме, только понаслышке знает о том, как богослужение совершается в другом храме. А я собственным опытом прошел этот путь, мне дал Господь возможность увидеть разные варианты – от сильнейших сокращений до отсутствия всяких сокращений, от получасовых до многочасовых богослужений.

И вот, когда я уже был опытным правохорным регентом, о. Владислав получил место в Подмосковье и начал создавать свою собственную общину. И он меня пригласил… не то, что бы пригласил – у нас с ним немного иной тип отношений – поставил к себе на клирос. Тогда я навсегда бросил наёмную работу.

Я стал открывать для себя совершенно новый тип хора: хор=община . В представлении иных регентов и певчих общинный хор – это что-то такое: стоит один лапотно-бородатый дяденька, который с избытком благочестия делает безграмотные движения руками и фольклорным голосом орёт что-то среднее между пятым и шестым гласом, а все прихожане подвывают ему, нестройно, с запозданием. Получается каша из полузнакомых слов, которые кто-то знает, кто-то не знает, все путаются, сбиваются…

…и вдруг оказалось, что общинный хор может состоять из 4-5 довольно молодых человек, с высшим образованием, которые хорошо читают ноты с листа, могут петь нормальными академическими голосами. Их надо было просто найти в этой общине, дать им представление о том, как звучит какой глас, собрать их вместе и уже дальше не отпускать. По квалификации этот хор был совершенно не хуже, чем тот, который был у меня раньше, а через несколько лет на каждой воскресной службе на клиросе пели 15 человек.

Помню, кто-то из музыкантов меня недавно упрекал, что я деградировал: был музыкантом-профессионалом, а скатился до «бабулькиного» пения. Я думаю, есть люди, которые никогда не поймут, что умение сделать что-то просто , не потеряв при этом качества – это не деградация, а наоборот. Но я говорю не для того, чтобы их переубедить. До этого надо дойти, как дошёл Бортнянский, который, имея опыт писания изысканнейших концертов, для службы написал простые ирмосы Покаянного канона на 5-ти аккордах, увидев в этой простоте то необходимое состояние, которое возможно только на Великом Повечерии 1-й седмицы Великого Поста. Это понимание приходит к людям уже после того, как они поднимались на вершину музыкальных дел во всех отношениях. В одном «Аминь»… Впрочем, позвольте процитировать Алексея Пузакова, одного из лучших исполнителей Рахманинова, регента храма Николы в Толмачах. Он написал в гостевом альбоме Регентских Курсов: «Аминь – самый главный звук. Слышать его – быть регентом». У него концертный хор. Обычно я говорю это с осуждением, но здесь я делаю поправку – он служит в храме, где это востребовано. Это не тот храм, где был бы уместен строго аскетический стиль древнего пения, или простого пения. Стиль – это все вместе: пение хора, архитектура храма, традиции богослужения. То, что уместно в одном храме, будет совершенно неуместно в другом.

И еще я понял, что надо искать «золотую середину» либо в наиболее развитых проявлениях обихода, либо в творчестве тех композиторов, которые дошли до одной важной мысли: лучший способ писать церковную музыку – это подражать обиходу в силу своего таланта. То есть писать то, что органично сочетается с обиходом, а не противопоставляется ему. Таких композиторов было достаточно и в 19 и в 20 веке: Аллеманов, Фатеев, Азеев, Туренков и даже Кастальский, который, как выяснилось впоследствии, не только писал изысканные произведения, но и умел очень своеобразно обрабатывать обиходные напевы. Он доказал это своей бессмертной работой «Пособие по выразительному пению стихир», которое переиздано силами Курсов при помощи о. Михаила Фортунато.

У меня есть на этот случай несколько мыслей по поводу пения хора:

Чем отличается хороший хор от плохого? Не тем, что хороший хор поёт Рахманинова, а плохой – 6-ой глас, а тем, что плохой хор поёт Рахманинова, как 6-ой глас, а хороший хор поет 6-ой глас, как Рахманинова. Важно не что, а как . Расположение гласа, расположение аккорда очень вариантно: его можно свернуть в трёхголосие, а можно по всем правилам широкого расположения развернуть до шестиголосия. Например тропарь Рождеству Христову, 4-й глас, в гармонизации Кастальского – это вообще «симфония»! Если поет большой хор, то не надо натягивать на него квартетные расположения, и наоборот: не надо пытаться спеть сложный многоголосный опус Гречанинова квартетом. Тут нужно соответствие динамики и выразительности пения со следующими условиями: где, в какой день и с каким хором ты служишь.

И ещё одна мысль на тему «что такое хорошо, что такое плохо». Когда я провел службу и мне говорят «Вы сегодня очень плохо пели» – это мне неприятно. Но когда говорят «Вы сегодня очень хорошо пели» – вы знаете, это тоже нехорошо. Это значит, что наше пение оттянуло на себя слишком много внимания, стало самодостаточным. Из служебного превратилось в концертное . Кстати, за несколько десятков лет я только два или три раза слышал от о. Владислава оценку своего пения. Впрочем, иногда я добиваюсь от него, на мой взгляд, самой высокой похвалы. Происходит это так: иногда я, бывает, пою на службе только разученное песнопение, а потом осторожно спрашиваю: «Батюшка, ну как мы сегодня пели «Херувимскую?» А он мне: «А что, это было что-то особенное, вы разве что-то новое пели? А я и не заметил». Вот это самое лучшее, что может заслужить хор –когда его пение не замечают. Но не потому, что оно маловыразительное, а потому, что оно точно вписывается в выразительность богослужения. Сама служба имеет динамическую кривую – взлеты, спады, кульминацию. Если хор не будет эту кульминацию поддерживать, он выпадёт из богослужения, и на это все обратят внимание. А если эта кульминация будет поддержана особо выразительным пением хора – это естественно. Внимание должно быть не к тому, как поёт хор, а к тому, как проходит служба.

– Хор надо не замечать?

Да. Замечать надо весь комплекс богослужения, не выделяя из него пение хора в особую эстетическую категорию.

Подготовка к печати: Марина Васильева, Мария Абушкина.

Регент: Регент правитель, временно исполняющий полномочия монарха Регент секретарь канцелярии Великого княжества Литовского Регент руководитель церковного хора в Русской православной Церкви Регент известный алмаз … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Регент (значения). Регент (от лат. regens, род. п. regentis правящий) руководитель церковного хора. Содержание 1 История в России 2 … Википедия

регент - РЕГЕНТ1, а, м Руководитель и дирижер церковного хора. Регент, любимец и баловень купечества, лысый, маленький и толстый мужчина, в длинном сюртуке, более широкий в заду, чем в плечах, тонким голосом, бережно, точно сообщая хору какую то нежную… … Толковый словарь русских существительных

Регент (от лат. regens, родительный падеж лат. regentis правящий) в России руководитель церковного хора (обычно в Православной церкви). Ссылки Московская регентско певческая семинария Русской Православной церкви; Библиотечка регента (ноты и т.… … Википедия

Руководитель церковного хора, регент правитель государства, уже у Петра I (Смирнов 254). Через нем. Regent или польск. regent из лат. regens, ntis правитель … Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера

- (от лат. regens, родительный падеж regentis правящий) руководитель русского церковного хора … Большая советская энциклопедия

I м. Временный правитель монархического государства, назначаемый в случае вакантности престола или длительного отсутствия, болезни и несовершеннолетия монарха. II м. Руководитель церковного хора (в русской православной церкви). Толковый словарь… … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

Регент - (лат. управляющий) руководитель, дирижер церковного хора … Православный энциклопедический словарь

- (лат., regens, tis, от regere царствовать). 1) правитель страны при несовершеннолетнем государе. 2) дирижер хора певчих. 3) название бриллианта чистейшей воды, купленного герцогом Орлеанским для Людовика XV, весом ок. 137 ми каратов. Словарь… … Словарь иностранных слов русского языка

Книги

Великий русский регент В. С. Орлов , Е. Тугаринов. Работа посвящена выдающемуся регенту Василию Сергеевичу Орлову (1857-1907), жизнь которого была тесно связана с деятельностью Московского Синодального хора и училищацерковного пения. Вместе…
Апокалипсис в быту. Поэтика неостранения у Андрея Платонова , . Ольга Меерсон - филолог, профессор ведущего американского университета. В то же время она - православная матушка, музыкант, регент церковного хора, литургический богослов, переводчик стихов,…

Есть профессия, которая требует от человека совмещения таких качеств, как музыкальный слух, знание церковного устава и умение руководить коллективом. Эта профессия - регент, начальник церковного хора. О том, от чего зависит красота богослужения и как можно превратить разнобой индивидуальностей в слаженный хор, нам согласился рассказать известный в Москве регент Евгений КУСТОВСКИЙ .

- Евгений Сергеевич, когда, почему и как решили стать регентом?
- Я уже был на четвертом курсе аспирантуры, диссертация была практически готова. И в это время я познакомился с отцом Владиславом Свешниковым. Когда отец Владислав меня увидел, он сказал: «Хватит тебе ерундой заниматься, надо заниматься делом!» Заниматься делом означало то, что музыкант должен быть на клиросе. Я пытался возражать, что я, мол, уже состоялся как музыковед, фольклорист. А он напомнил мне притчу о талантах и сказал: «Все твои способности были тебе даны просто так, “за здорово живешь”, пора отдавать».
И я пришел на клирос.

- Как певчий или уже как регент?
- Да что вы! Сначала, конечно, как певчий. Причем даже просто как человек, заменяющий ушедшего в отпуск певчего. А вот когда я оказался на клиросе, я понял: все, что я делал в жизни до этого, было лишь подготовкой.

- Вы пришли на клирос уже воцерковленным человеком?
- В общем, да, но все-таки я считаю, что настоящее воцерковление произошло только на клиросе. Потому что воцерковление, какое получал среднестатистический прихожанин конца 80-х годов, часто ограничивалось лишь общими представлениями о вере и Церкви. А также всевозможными заблуждениями - типа того, что нельзя через левое плечо передавать свечу или что на Иоанна Предтечу нельзя есть круглое... А логика, красота, гармония богослужения может открыться мирянину именно на клиросе. Ведь это непосредственное участие в богослужении.

- Какие требования вы предъявляете певчим?
- Прежде всего, чтобы у человека был слух, без этого на клиросе, как ни крути, делать нечего. Потом - чтобы у человека было чувство ансамбля, способность петь вместе с другими, чувствовать и слышать других. И еще - чтобы была способность реагировать на руку регента.

- А как вы относитесь к певцам, что называется, с вокально «поставленными» голосами?
- Дело в том, что ансамблевый и сольный вокал - это совершенно разные технологии. Зачастую на клирос приходят не хоровики, а вокалисты, и если я вижу, что человеку есть над чем работать, то я предпочту сам с ним заняться. А беда многих профессиональных певцов с «поставленными» голосами заключается в том, что их готовили к сольному пению, и они часто совершенно не в состоянии петь в хоре, не выделяясь из него.

- Какие хоры вам кажутся более успешными: мужские, женские, смешанные?
- Здесь можно посмотреть с двух точек зрения: музыканта и регента. Эти точки зрения очень разные. Как музыкант я могу посмотреть на этот вопрос с позиций эстетизма, с позиций вкусовщины, которая во всех нас есть, и сказать, что мне больше нравятся однородные хоры. Но рассуждать так - это все равно что сказать: мне больше нравится, когда у священника седая борода, чем когда черная. Я же предпочитаю рассуждать как регент, и в этом смысле мне все равно, какой по составу хор. Какой есть, такой и хорошо.
Хотя, конечно, объективно говоря, однородные хоры звучат значительно монолитнее, слаженнее, чем смешанные. Ведь церковное пение изначально монастырское, а монастырь - явление все же «однополое». И конечно, более традиционным в нашей церкви является мужской хор. Женские однородные хоры до сих пор занимаются поисками того, как передать средствами женского голоса музыкальные традиции, рожденные в мужских хорах.

- Как вы относитесь к «народному хору» - когда песнопения исполняются всеми молящимися?
- Прежде всего необходимо определиться, о каких песнопениях мы говорим. Ведь есть изменяемые песнопения, а есть неизменяемые. От этого многое зависит. С неизменяемыми песнопениями все просто. Есть множество храмов, где их поют все прихожане, например, в нашем храме тоже так. Я очень это приветствую. Я даже выступал на первом регентском съезде, прошедшем три года назад, с докладом «Воспитание поющего прихода».

А как быть с прихожанами, не имеющими слуха? Ведь бывает, что кто-то поет фа-диез в то время, как все поют соль...
- А вас это смущает? Меня нет. Во-первых, я умею изменять свою требовательность к певчему в зависимости от удаленности его от клироса. На клиросе я могу всячески «снимать стружку» с певчих. Но человек, поющий где-то в храме, мне не мешает. Во-вторых, человеку, если он поет уверенно и свободно, вообще-то не естественно петь фа-диез в то время, как рядом звучит соль. Это просто неудобно, это акустический закон. Поверьте мне, я говорю это как специалист по народному пению! Здесь очень многое зависит от регента: он должен уметь в какой-то момент перестать быть профессиональным музыкантом и превратиться в запевалу. Ведь так и в фольклоре: есть мастера, ведущие хор, а все остальные подтягивают. Кроме того, когда люди в храме понимают, что регент не оценивает их пение, а просто предлагает петь, все выстраивается очень даже неплохо. А если прихожанин боится спеть что-то не так - вот тут-то он и поет не так. В пользу всенародного пения мы решили и такую известную всем православным проблему, как заполнение паузы перед причастием. Где-то в этот момент поют так называемые «концерты», где-то читают молитвы перед причастием, где-то поют стихиры дня или праздника. А мы на каждой Литургии поем с прихожанами стихи ко причащению: «Хотя ясти, человече, Тело Владычне...» - и так далее, вплоть до «Вечери Твоея тайныя...».

- А как быть с изменяемыми песнопениями?
- Это, конечно, другое дело. Всенародно такие песнопения петь очень и очень трудно. Но все-таки возможно, и я знаю храмы, где такие песнопения поют все прихожане. Делаются такие попытки и у нас: в нашем храме есть «приходские аналои». Мы заказали нашему приходскому столяру сделать широкие, пологие и невысокие аналои - такие, чтобы на них можно было положить последование вечерни, утрени, литургии, тексты различных служб. Лет сто назад это было бы просто невозможно: было по одному-два экземпляра богослужебных книг на весь приход. Сейчас же я могу - например, на Троицу - разложить публикации текстов на эти аналои для всех прихожан, и все поют.

Сохранились ли дореволюционные грамзаписи обыкновенных приходских хоров, на которые можно было бы равняться современным регентам?
- Очень мало. Сохранились пластинки, записанные в 1912 году в Париже монахами Киево-Печерской лавры. Или фрагменты служб, записанные в храме Христа Спасителя. Разница между прошлыми записями и современным звучанием в том, что наше дореволюционное церковное пение было испорчено целым веком страстных интонаций, подвываний, подъездов - такая манера была присуща пению в церкви в XIX веке. И только в ХХ веке начались поиски НЕ-страстной церковной музыки, которые ведутся до сих пор.

Еще не так давно в репертуаре церковных хоров было много сложной авторской музыки, часто напоминавшей не песнопения, а итальянские оперы. Сейчас этого меньше. А как вы видите перспективу развития духовной музыки?
- Сейчас страстная музыка постепенно уходит с клироса, все больше становится анахронизмом. Многие образцы европеизированного музыкального творчества XVIII и XIX веков сегодня просто неприемлемы в контексте богослужения. Зато все большее применение получает обиход - то есть пение на гласы. Надо сказать, что обиход - это богатейший язык, богатейший материал. При этом разработан он очень мало, и знаем мы его крайне плохо. Навыки настоящего «полногласия» - то есть владения не только всеми гласами, но всеми разновидностями каждого из них - мы во многом утеряли. Чтобы вернуться к ним, нужно много работать и очень этого хотеть. На своем клиросе мы поем практически все на гласы. Например, за всенощной мои певчие раскрывают ноты только один раз - на предначинательном псалме, да и то скорее для напоминания, так как мы его поем всегда на один и тот же мотив.

- А разве не нужно, чтобы пение было разнообразным?
- Да зачем? Я лично считаю, что на разные мотивы должны исполняться изменяемые песнопения. Мы никогда не поем разные «Свете тихий», никогда не поем разные «Ныне отпущаеши». Зачем вносить разнообразие в неизменяемые песнопения, если наибольшей значимостью и выразительностью обладают изменяемые?

- Как вы относитесь к увлечению знаменным пением, которое сейчас можно слышать со многих клиросов?
- Я думаю, для многих это именно так, как вы сказали: увлечение. Зачастую древний распев вставляется в службу как некое декоративное явление, такой экзотический номер, выпирающий из совокупности остальных песнопений, как гвоздь из ровной поверхности. Делать такие украшения несложно, гораздо труднее выдержать всю службу в знаменном стиле, особенно изменяемые песнопения.

Согласитесь, слух современного человека вос питан на гармонической, я бы сказал, европейской музыке: на Бетховене, на Чайковском, на «Битлах», если хотите...
- Да, есть такое мнение, что мы стали жертвами европейского засилья в музыке. Но на самом деле я, как бывший фольклорист, могу сказать вам, что в русском фольклоре переход от одноголосия к многоголосию происходит в том же XVII веке, что и в церковной музыке. Это произошло практически одновременно и независимо.

- Выбор стиля - обиход, авторские сочинения, знаменное пение, - наверное, еще зависит от традиций храма и привычек прихожан. Вы, как регент, прислушиваетесь к мнению прихожан?
- Вы знаете, мне никогда не бывает важно, как оценивается прихожанами само по себе пение хора. Мне это все равно. Гораздо важнее другое - поняли ли прихожане службу, знают ли они, о чем она была, чувствуют ли они ее. Если это так, то значит, служба прошла нормально.

Мы подошли к теме человеческих отношений в храме. Регент - не только музыкант, но и начальник над людьми, певчими. Как вы добиваетесь послушания на клиросе? Вы строги? Певчие вас боятся?
- Да, я строг. Да, певчие меня боятся. Я могу рассердиться, могу «по стенке размазать». Но могу и, наоборот, жилетку подставить. Конечно, брань и строгость - это не самоцель. Главное, чтобы пели хорошо и чувствовали себя спокойно и уверенно. Хотя иногда окрик тоже может быть полезен, если он содержит в себе некий энергетический допинг, который заставляет собраться человека, находящегося или в харизматической отрешенности, или просто в нерабочем состоянии. А вообще, одно из самых трудных умений регента - это что-то сделать или сказать по сути жестко, а по форме мягко. Это умение приходит к регентам далеко не сразу.

- А с чем чаще всего приходится бороться при работе с хором?
- Исправлять по ходу службы приходится многое: и нечистое пение, и неправильное чтение текста. Но выражать недовольство я позволяю себе, как правило, только тогда, когда человек отключается. Хотя я часто прекрасно понимаю, что человек просто устал. А если я слышу, что человек фальшивит, я внутри себя, конечно, буду недоволен, но постараюсь исправить дело как можно мягче. Очень важно никого не обидеть, и поэтому к разным певчим необходим самый разный подход: к одному - более снисходительный, а к другому - бескомпромиссный.

- А еще на клиросе часто бывают такие проблемы, как болтовня и смех. Как вы с этим боретесь?
- Я иногда сам становлюсь как бы возбудителем смешка - для того, чтобы вовремя его и прекратить. Иногда остроумное слово разряжает обстановку и снимает усталость. Таким образом мне удается как бы взять ситуацию в свои руки. Важно, чтобы все понимали: чуть-чуть посмеялись -
и все, пошли дальше. Если на клиросе есть понимание службы как службы, ничто не страшно. А болтовня на клиросе - этого, сказать честно, у нас почти не бывает. Если и бывает, то в основном как проявление усталости, вымотанности. А для меня это всегда сигнал, что я что-то упустил, что-то не так делаю: ведь болтовня означает, что человек вышел из службы, отключился. Это вина регента - значит, не может удержать.

- Еще одна клиросная проблема - опоздания...
- У нас на клиросе люди поют только ради пения на клиросе, ради участия в службе, служения Богу. Есть хоры, где люди поют ради заработка, но у нас это не так: платят у нас мало. Люди у нас поют просто потому, что любят служить. И если человек опоздал на службу, это воспринимается с сочувствием: жалко, что он опоздал. Жалко, что он хотел прийти вовремя и не смог. Но опоздания у нас - не повод для каких-то разборок.

Коснемся состава клироса. Бывают хоры из наемных певцов, для которых церковное пение - работа. А бывают хоры, состоящие только из прихожан. Как это в вашем храме?
- Сейчас все больше становится исключительно общинных хоров, и это, я уверен, очень правильно. У нас на клиросе могут петь только члены нашей общины, которые исповедуются у наших священников, причащаются в нашем храме. У нас нет такого: пришел, спел, ушел. У нас так: пришел, спел... и остался в нашей общине. Многие и помимо пения находят для себя работу в храме. У нас вот так, и во многих храмах так же, но я знаю и очень многие храмы, где до сих пор сохраняются наемные хоры. Эти хоры отличаются прежде всего денежными приоритетами. Я же считаю, что приоритеты клирошанина должны быть другими.

- Последний вопрос касается певческого воспитания детей. Как оно должно производиться?
- Клиросное воспитание детей - это одна из самых важных наших задач. Есть различные приемы обучения. Можно ставить детей на клирос вместе со взрослыми, можно организовывать «детские богослужения». Но нужно учитывать и некоторые особенности. На взрослый клирос можно ставить детей только с определенного возраста, когда чувствуется, что ребенок может выдержать режим службы. А чисто детские хоры могут быть самого разного возраста. Понятно, что навыки чтения слов и нот у детей вырабатываются очень постепенно. Поэтому к службам с детьми приходится специально готовиться. Детские службы у нас бывают примерно раз в месяц, и перед каждой службой бывают спевки. Я, впрочем, не люблю заниматься с детьми концертными программами, разучивать сложные партии. Я предпочитаю делать из детей «обиходный клирос». Я даю им понять, что они готовят службу, а не концерт. И между прочим, я сторонник подготовки с детьми не только литургий, но и вечерних служб, где много изменяемых песнопений. Очень важно приучать детей читать тексты. И надо сказать, дети гораздо лучше, чем взрослые, схватывают это умение. Для детей особенно важно, что у них перед глазами. Они когда поют по словам - поют слова, а когда по нотам - ноты, а это совершенно разное восприятие. Лучше всего они поют наизусть. При пении с детьми изменяемых песнопений очень помогает прием, заимствованный из монастырской практики: пение с канонархом. Канонарх читает один стих, хор поет его, потом другой стих и так далее. Впрочем, со взрослыми это тоже достаточно эффективный прием заставить их понимать смысл того, что они поют.