Не менее прочную позицию занимали в душе. Леонид андреев - баргамот и гараська

Баргамот и Гараська

Было бы несправедливо сказать, что природа обидела Ивана Акиндиныча Бергамотова, в своей официальной ча­сти именовавшегося «городовой бляха №20», а в неофи­циальной – попросту «Баргамот». Обитатели одной из окраин губернского города Орла, в свою очередь, по отно­шению к месту жительства называвшиеся пушкарями (от названия Пушкарной улицы), а с духовной стороны харак­теризовавшиеся прозвищем «пушкари – проломленные головы», давая Ивану Акипдиновичу это имя, без сомнения, не имели в виду свойств, присущих столь нежному и дели­катному плоду, как бергамот. По своей внешности Баргамот скорее напоминал мастодонта или вообще одного из тех милых, но погибших созданий, которые за недостатком по­мещения давно уже покинули землю, заполненную мозгля­ками-людишками. Высокий, толстый, сильный, громоглас­ный Баргамот составлял на полицейском горизонте видную фигуру и давно, конечно, достиг бы известных степеней, если бы душа его, сдавленная толстыми стенами, не была погружена в богатырский сон. Внешние впечатления, про­ходя в душу Баргамота через его маленькие, заплывшие глазки, по дороге теряли всю свою остроту и силу и доходи­ли до места назначения в виде слабых отзвуков и отблесков. Человек с возвышенными требованиями назвал бы его кус­ком мяса, околоточные надзиратели величали его дубиной, хоть и исполнительной; для пушкарей же – наиболее за­интересованных в этом вопросе лиц – он был степенным, серьезным и солидным человеком, достойным всякого по­чета и уважения. То, что знал Баргамот, он знал твердо. Пусть это была одна инструкция для городовых, когда-то с напряжением всего громадного тела усвоенная им, но зато эта инструкция так глубоко засела в его неповоротливом мозгу, что вытравить ее оттуда нельзя было даже крепкой водкой. Не менее прочную позицию занимали в его душе не­многие истины, добытые путем житейского опыта и, без­условно, господствовавшие над местностью. Чего не знал Баргамот, о том он молчал с такой несокрушимой солид­ностью, что людям знающим становилось как будто немного совестно за свое знание. А самое главное, – Баргамот об­ладал непомерной силищей, сила же на Пушкарной улице была все. Населенная сапожниками, пенькотрепальщиками, кустарями-портными и иных свободных профессий пред­ставителями, обладая двумя кабаками, воскресеньями и по­недельниками, все свои часы досуга Пушкарная посвящала гомерической драке, в которой принимали непосредствен­ное участие жены, растрепанные, простоволосые, растас­кивающие мужей, и маленькие ребятишки, с восторгом взиравшие на отвагу тятек. Вся эта буйная волна пьяных пушкарей, как о каменный оплот, разбивалась о непоколе­бимого Баргамота, забиравшего методически в свои мощные длани пару наиболее отчаянных крикунов и самолично доставлявшего их «за клин». Крикуны покорно вручали свою судьбу в руки Баргамота, протестуя лишь для порядка.

Таков был Баргамот в области международных отноше­ний. В сфере внутренней политики он держался с немень­шим достоинством. Маленькая, покосившаяся хибарка, в которой обитал Баргамот с женой и двумя детишками и ко­торая с трудом вмещала его грузное тело, трясясь от дрях­лости и страха за свое существование, когда Баргамот во­рочался, – могла быть спокойна если не за свои деревянные устои, то за устои семейного союза. Хозяйственный, рачи­тельный, любивший в свободные дни копаться в огороде, Баргамот был строг. Путем того же физического воздей­ствия он учил жену и детей, не столько сообразуясь с их действительными потребностями в науке, сколько с теми неясными на этот счет указаниями, которые существовали где-то в закоулке его большой головы. Это не мешало жене его Марье, еще моложавой и красивой женщине, с одной стороны, уважать мужа, как человека степенного и непью­щего, а с другой – вертеть им, при всей его грузности, с такой легкостью и силой, на которую только и способны слабые женщины.

Часу в десятом теплого весеннего вечера Баргамот стоял на своем обычном посту, на углу Пушкарной и 3-й Посад­ской улиц. Настроение Баргамота было скверное. Завтра светлое Христово воскресение, сейчас люди пойдут в цер­ковь, а ему стоять на дежурстве до трех часов ночи, только к разговинам домой попадешь. Потребности молиться Бар­гамот не ощущал, но праздничное, светлое настроение, раз­литое по необычайно тихой и спокойной улице, коснулось и его. Ему не нравилось место, на котором он ежедневно спокойно стоял в течение десятка годов: хотелось даже де­лать что-нибудь такое праздничное, что делают другие. В виде смутных ощущений поднимались в нем недоволь­ство и нетерпение. Кроме того, он был голоден. Жена нынче совсем не дала ему обедать. Так, только тюри пришлось похлебать. Большой живот настоятельно требовал пищи, а разговляться-то когда еще!

– Тьфу! – плюнул Баргамот, сделав цигарку, и начал нехотя сосать ее. Дома у него были хорошие папиросы, пре­зентованные местным лавочником, но и они откладывались «до разговленья».

Вскоре потянулись в церковь и пушкари, чистые, благо­образные, в пиджаках и жилетах поверх красных и синих шерстяных рубах, в длинных, с бесконечным количеством сборок сапогах на высоких и острых каблучках. Завтра всему этому великолепию предстояло частью попасть на стойку кабаков, а частью быть разорванным в дружеской схватке за гармонию, но сегодня пушкари сияли. Каждый бережно нес узелок с пасхой и куличами. На Баргамота никто не обращал внимания, да и он с неособенной любовью посматривал на своих «крестников», смутно предчувствуя, сколько путешествий придется ему завтра совершить в участок. В сущности, ему было завидно, что они свободны и идут туда, где будет светло, шумно и радостно, а он торчи тут как неприкаянный.

На окраине города Орла жил Иван Акиндиныч Бергамотов, часто его звали просто Баргамотом. Он был городовым и следил за порядком на Пушкарной улице. Местные жители, которые звались «пушкарями» по наименованию улицы, были шумным народом. Каждый день они устраивали драки и бранились, и городовой многих забирал в участок. Пушкари уважали Баргамота, так как он был сильным, непоколебимым и серьезным мужчиной. Многие считали его бесчувственным.

Жил Иван Акиндиныч в скромной хибарке с женой и двумя детишками. Его жена, с виду слабая женщина, умело руководила мужем.

Накануне праздника Христова воскресения Баргамот дежурил на обычном месте. Он наблюдал, как днем такие буйные пушкари, вечером смиренные и наряженные идут в церковь на службу. Городовой думал, что завтра они напьются и подерутся, и снова нужно будет вести кого-нибудь в участок. Добрые мысли пришли к нему, когда Баргамот представил, как придет домой, станет разговляться после поста и подарит сыну мраморное яйцо.

Колокол прозвонил, сообщая о воскресении Христа, и Баргамот заметил на углу улицы Гараську. Это был мужчина без определенного места жительства, вечно пьяный и острый на язык. Неоднократно Баргамот забирал его в участок за брань и драки, хотя чаще колотили самого Гараську. Пьяный в стельку мужчина разозлил уставшего и голодного городового и тот, не дожидаясь привычных оскорблений, повел Гараську в участок. По пути пьяница вспомнил про святой праздник и собрался подарить городовому яйцо, но упав на землю, разбил его. Гараська стал плакать, а Баргамот почувствовал себя плохо, ведь человек подошел к нему с добрым помыслом в праздник, а он его сразу повел под арест.

Баргамот пожалел Гараську и привел его к себе домой. Жена накрыла стол, усадила гостя и вежливо поинтересовалась, как его звать. Крогда женщина назвала его Герасимом Андреичем, мужчина расплакался пуще прежнего – к нему с самого рождения не обращались по отчеству, так уважительно.

Рассказ Леонида Андреева учит нас, что любой человек заслуживает доброго отношения и понимания. Нужно совершать добрые поступки и помогать людям.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Андреев. Все произведения

• Ангелочек
• Баргамот и Гараська
• Роза мира

Баргамот и Гараська. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Кавалер Глюк Гофмана

  Поздней осенью я сидел в берлинском кафе и слушал нехитрую музыку пошленького вальса. Визгливые голоса скрипок и флейты фальшивили и вызывали у меня раздражение.

• Краткое содержание Белый Клык Лондона

  «Белый Клык» – повесть о жизни волка – Белого Клыка. С первых строчек Джек Лондон знакомит читателя с Северной глушью – холодным и диким местом, где идет ожесточенная борьба за выживание.

• Краткое содержание Зощенко Беда

  Деревенский мужик Глотов Егор Иванович копил деньги на покупку лошади. Чтобы купить лошадь он бросил курить, пить и экономил на еде.

• Краткое содержание Повесть о Петре и Февронии Муромских

  В произведении описана романтическая история любви супругов, впоследствии ставшие для народа святыми. Благоверный Петр был вторым сыном Муромского Юрия Владимировича. Перед своим вступлением на правительство он тяжело заболел

• Краткое содержание Шолохов Наука ненависти

  Во время войны судьбы людей и деревьев чем-то похожи. Вот участок леса, исполосованный снарядами и усыпанный срезанными осколками стволов сосен, среди которых лежали изорванные в клочья трупы немецких солдат.

Баргамот и Гараська

Было бы несправедливо сказать, что природа обидела Ивана Акиндиныча Бергамотова, в своей официальной ча­сти именовавшегося «городовой бляха №20», а в неофи­циальной – попросту «Баргамот». Обитатели одной из окраин губернского города Орла, в свою очередь, по отно­шению к месту жительства называвшиеся пушкарями (от названия Пушкарной улицы), а с духовной стороны харак­теризовавшиеся прозвищем «пушкари – проломленные головы», давая Ивану Акипдиновичу это имя, без сомнения, не имели в виду свойств, присущих столь нежному и дели­катному плоду, как бергамот. По своей внешности Баргамот скорее напоминал мастодонта или вообще одного из тех милых, но погибших созданий, которые за недостатком по­мещения давно уже покинули землю, заполненную мозгля­ками-людишками. Высокий, толстый, сильный, громоглас­ный Баргамот составлял на полицейском горизонте видную фигуру и давно, конечно, достиг бы известных степеней, если бы душа его, сдавленная толстыми стенами, не была погружена в богатырский сон. Внешние впечатления, про­ходя в душу Баргамота через его маленькие, заплывшие глазки, по дороге теряли всю свою остроту и силу и доходи­ли до места назначения в виде слабых отзвуков и отблесков. Человек с возвышенными требованиями назвал бы его кус­ком мяса, околоточные надзиратели величали его дубиной, хоть и исполнительной; для пушкарей же – наиболее за­интересованных в этом вопросе лиц – он был степенным, серьезным и солидным человеком, достойным всякого по­чета и уважения. То, что знал Баргамот, он знал твердо. Пусть это была одна инструкция для городовых, когда-то с напряжением всего громадного тела усвоенная им, но зато эта инструкция так глубоко засела в его неповоротливом мозгу, что вытравить ее оттуда нельзя было даже крепкой водкой. Не менее прочную позицию занимали в его душе не­многие истины, добытые путем житейского опыта и, без­условно, господствовавшие над местностью. Чего не знал Баргамот, о том он молчал с такой несокрушимой солид­ностью, что людям знающим становилось как будто немного совестно за свое знание. А самое главное, – Баргамот об­ладал непомерной силищей, сила же на Пушкарной улице была все. Населенная сапожниками, пенькотрепальщиками, кустарями-портными и иных свободных профессий пред­ставителями, обладая двумя кабаками, воскресеньями и по­недельниками, все свои часы досуга Пушкарная посвящала гомерической драке, в которой принимали непосредствен­ное участие жены, растрепанные, простоволосые, растас­кивающие мужей, и маленькие ребятишки, с восторгом взиравшие на отвагу тятек. Вся эта буйная волна пьяных пушкарей, как о каменный оплот, разбивалась о непоколе­бимого Баргамота, забиравшего методически в свои мощные длани пару наиболее отчаянных крикунов и самолично доставлявшего их «за клин». Крикуны покорно вручали свою судьбу в руки Баргамота, протестуя лишь для порядка.

Таков был Баргамот в области международных отноше­ний. В сфере внутренней политики он держался с немень­шим достоинством. Маленькая, покосившаяся хибарка, в которой обитал Баргамот с женой и двумя детишками и ко­торая с трудом вмещала его грузное тело, трясясь от дрях­лости и страха за свое существование, когда Баргамот во­рочался, – могла быть спокойна если не за свои деревянные устои, то за устои семейного союза. Хозяйственный, рачи­тельный, любивший в свободные дни копаться в огороде, Баргамот был строг. Путем того же физического воздей­ствия он учил жену и детей, не столько сообразуясь с их действительными потребностями в науке, сколько с теми неясными на этот счет указаниями, которые существовали где-то в закоулке его большой головы. Это не мешало жене его Марье, еще моложавой и красивой женщине, с одной стороны, уважать мужа, как человека степенного и непью­щего, а с другой – вертеть им, при всей его грузности, с такой легкостью и силой, на которую только и способны слабые женщины.

Часу в десятом теплого весеннего вечера Баргамот стоял на своем обычном посту, на углу Пушкарной и 3-й Посад­ской улиц. Настроение Баргамота было скверное. Завтра светлое Христово воскресение, сейчас люди пойдут в цер­ковь, а ему стоять на дежурстве до трех часов ночи, только к разговинам домой попадешь. Потребности молиться Бар­гамот не ощущал, но праздничное, светлое настроение, раз­литое по необычайно тихой и спокойной улице, коснулось и его. Ему не нравилось место, на котором он ежедневно спокойно стоял в течение десятка годов: хотелось даже де­лать что-нибудь такое праздничное, что делают другие. В виде смутных ощущений поднимались в нем недоволь­ство и нетерпение. Кроме того, он был голоден. Жена нынче совсем не дала ему обедать. Так, только тюри пришлось похлебать. Большой живот настоятельно требовал пищи, а разговляться-то когда еще!

– Тьфу! – плюнул Баргамот, сделав цигарку, и начал нехотя сосать ее. Дома у него были хорошие папиросы, пре­зентованные местным лавочником, но и они откладывались «до разговленья».

Вскоре потянулись в церковь и пушкари, чистые, благо­образные, в пиджаках и жилетах поверх красных и синих шерстяных рубах, в длинных, с бесконечным количеством сборок сапогах на высоких и острых каблучках. Завтра всему этому великолепию предстояло частью попасть на стойку кабаков, а частью быть разорванным в дружеской схватке за гармонию, но сегодня пушкари сияли. Каждый бережно нес узелок с пасхой и куличами. На Баргамота никто не обращал внимания, да и он с неособенной любовью посматривал на своих «крестников», смутно предчувствуя, сколько путешествий придется ему завтра совершить в участок. В сущности, ему было завидно, что они свободны и идут туда, где будет светло, шумно и радостно, а он торчи тут как неприкаянный.

«Стой тут из-за вас, пьяниц!» – резюмировал он свои размышления и еще раз плюнул – сосало под ложечкой.

Улица опустела. Отзвонили к обедне. Потом радостный, переливчатый трезвон, такой веселый после заунывных великопостных колоколов, разнес по миру благостную весть о воскресении Христа. Баргамот снял шапку и перекрестил­ся. Скоро и домой. Баргамот повеселел, представляя себе стол, накрытый чистой скатертью, куличи, яйца. Он не то­ропясь со всеми похристосуется. Разбудят и принесут Ва­нюшку, который первым делом потребует крашеного яичка, о котором целую неделю вел обстоятельные беседы с более опытной сестренкой. Вот-то разинет он рот, когда отец пре­поднесет ему не линючее, окрашенное фуксином яйцо, а настоящее мраморное, что самому ему презентовал все тот же обязательный лавочник! «Потешный мальчик!» – ухмыльнулся Баргамот, чувствуя, как что-то вроде роди­тельской нежности поднимается со дна его души.

Главный герой - Иван Акиндинович Бергамотов по кличке «Баргамот» - городовой, которого уважали жители окраины «Орла». Этого высокого, толстого и в то же время сильного человека знали как серьёзного и солидного мужичка. Многие к нему относились с почтением, другие величали его «дубиной». У Баргамота была жена и двое детей.

Баргамот любил участвовать в драках, ведь он был весьма сильным человеком, а драки на углу Пушкарной улицы, где и находился его пост, происходили часто.

Главные действия происходят в десять часов вечера. Иван Бергамотов стоит на своём посту с плохим настроением, ведь его дежурство проходит как раз в разгар предпасхального вечера, нужно успеть подарить своему сыну Ванешке «мраморное» пасхальное яйцо, а стоять ему ещё до трёх часов ночи.

И вот тут появляется пьяный Гараська – пушкарь, которого Баргамот недолюбливал. «Баргамот» хватает Гараську и тащит его в участок, а пока они туда идут, Гараська задаёт много вопросов, касающихся воскресения Христа и пасхи. И тут случается неожиданное. Гараська, находясь в алкогольном опьянении, падает на землю и начинает реветь. Как оказалось, он нехотя раздавил яйцо, которое, как он сказал, хотел только что подарить Баргамоту.

Приятно удивлённый «не полученным подарком», Баргамот приглашает Гараську в гости, где его радушно принимает жена Ивана. Гараська заплакал от того, что хозяйка обращается к нему по имени-отчеству.

Этот рассказ Андреева Николая Андреевича учит нас тому, что если человек беден, без образования (каковым и был Гараська), то он забывает, как его раньше называли по имени-отчеству, а значит и нельзя проявлять чрезмерного уважения к таким людям, ведь они могут вспомнить, что они – никто. Также и с Гараськой. Для жителей города он был всего лишь «Гараськой». Когда жена Ивана захотела проявить чрезмерное почтение к Гараське, всё вышло не так, как она ожидала. Гараська вспомнил, что он – никто и заплакал.

Картинка или рисунок Баргамот и Гараська

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Девочка со спичками Андерсена

  Маленькая девочка пробиралась по темным улицам. Стоял мороз. И был это самый канун Нового года. Девочка шла босиком и с непокрытой головой. Туфли, в которых она выходила из дома, были ей очень велики – они принадлежали ее матери.

• Краткое содержание Всем смертям назло Титов

  Молодой Сергей Петров после окончания горного техникума работал шахтером. Однажды, спускаясь в забой шахты, на работу в ночную смену, он увидел, как вагонетка повредила электрический кабель