Использование монастырей в пенитенциарных целях. Монастырские тюрьмы в российской империи

О русских монастырях написано немало как о центрах духовности и книжности, образцовых хозяйствах, локомотивах колонизации земель, памятниках фортификационной архитектуры. Но это только лицевая сторона медали. Были у монастырей и другие, теневые функции. Одна из них - обеспечение общественной изоляции «неудобных» людей. Поскольку постриг символизировал социальную смерть, пострижение в монашество издавна применялось обладателями власти как способ избавиться от нелюбимой жены или политического конкурента. В дополнение к этому уже в средневековой России монастыри стали использоваться в качестве специализированных тюрем для лиц, неблагонадежных с точки зрения господствующей Церкви, а значит, способных представлять опасность для идеологических основ всей социально-политической системы.

Исторически монастырские тюрьмы появились благодаря средневековому принципу разделения судебной власти на светскую и духовную. Причем юрисдикции церковного суда подлежали не только клирики, но и миряне, обвиняемые в преступлениях против закона Божьего и святой Церкви. Поэтому наряду с провинившимися попами и монахами держали ответ перед церковными владыками блудники и прелюбодеи, святотатцы и кощунники, колдуны и еретики, получавшие приговоры по всей строгости канонического права. Весомость этих приговоров гарантировалась соответствующей инфраструктурой: «крепкими» монастырями и архиерейскими подворьями.

Более масштабная интеграция русских монастырей в пенитенциарную систему государства началась в эпоху церковного раскола XVII века. Вождь староверов протопоп Аввакум Петров сидел на цепи сначала в московском Андрониковом монастыре, а позднее в подклети колокольни Пафнутьева Боровского монастыря, по соседству со своими духовными дочерями: боярыней Феодосией Морозовой и княгиней Евдокией Урусовой. Такую горькую участь повторили сотни приверженцев староверия.

В борьбе с расколом роль монастырей уже не исчерпывалась их использованием в качестве тюрем: при царе Алексее Михайловиче на главные региональные монастыри - как Спасский в Ярославле или Ипатьевский в Костроме - была возложена обязанность духовного надзора за местным населением. В стремлении угодить начальству монахи порой шли на риск, собирая информацию о распространении раскола и «шатании умов», а присылаемые по их сигналам стрелецкие карательные команды всюду сопровождались настоятелями монастырей или кем-то из «соборных старцев».

Таким образом, система церковно-государственного взаимодействия в целях искоренения инакомыслия и «крамолы» сложилась в России еще до Петра I. Но именно при царе-реформаторе эта система приобретает завершение, а ее маховик раскручивается с беспрецедентным размахом. Значительно разрослись как количество «сидельцев», так и список мужских и женских монастырей-тюрем, которых насчитывался не один десяток: в центре и на севере России, на Урале и в Сибири…

Одному из первых выпало вкусить прелестей русского монастырского заточения иностранцу Максиму Греку. Афонский монах, получивший образование в ренессансной Италии, прибыл в далекую северную страну для редактирования Псалтыри. Когда дело было сделано, ученый муж запросился восвояси, но ему было сказано: «А не бывати тебе от нас… человек еси разумной, и ты здесь уведал наша добрая и лихая, и тебе там пришед все сказывати». Дорога домой оказалась отрезанной для Максима после церковного Собора 1525 года, на котором грек был объявлен еретиком, чернокнижником и турецким шпионом и приговорен к заточению в Иосифо-Волоцкий монастырь. Туда же его обвинитель Московский митрополит Даниил послал подробные указания: «И заключену ему быти в некоей келье молчательне… и да не беседует ни с кем же… но точию в молчании сидети и каятись о своем безумии и еретичестве».

В Средние века обвинение в ереси было одним из самых надежных способов нейтрализации идейных и политических противников, поскольку еретик лишался всех прав и ставился вне общества. Максим Грек, несправедливо осужденный, лишенный любимых книг, бумаги и чернил и даже права причастия, не вынося бездействия, писал углем прямо на стенах монастырской темницы. После Собора 1531 года Максима перевели из-под Волоколамска в тверской Отрочь монастырь, а в застенки цитадели иосифлян был брошен его товарищ - князь-инок Вассиан Патрикеев, которого, по словам еще одного диссидента XVI века Андрея Курбского, там вскоре и «уморили презлые иосифляне».

Иосифляне - влиятельный «орден» последователей Иосифа Волоцкого - инициировали эту серию репрессий, стремясь разгромить движение своих оппонентов - нестяжателей, выступавших против монастырского землевладения. Финальная атака состоялась два десятилетия спустя, когда пользовавшийся благоволением молодого Ивана Грозного сторонник нестяжательства Троицкий игумен Артемий также был обвинен в ереси и заточен в Соловецкий монастырь. По иронии судьбы, туда же вскоре отправился и принимавший участие в суде над ним бывший член «Избранной Рады» протопоп Сильвестр. Правда, харизматичный Артемий смог завоевать доверие своих тюремщиков, которые позволили ему бежать из монастыря, переправиться за границу и стать одним из первых идейных эмигрантов в истории России.

Помимо расколоучителей постоянный контингент монастырских тюрем составляли проштрафившиеся священнослужители, активисты различных сект (скопцов, хлыстов, молокан), а также лица, осужденные за нарушение православной морали и «оскорбление святыни», за «еретичество» и «безбожие». В допетровское время правом заточать в монастыри помимо царя обладали церковные владыки: Патриарх и епархиальные архиереи. В синодальный период от последних эта привилегия перешла к Святейшему Синоду, а начиная с 1835 года решения принимались исключительно на высочайшем уровне. Но от этого данная практика не приобрела легитимности, ибо в законах Российской империи не только не регламентировался порядок заключения в монастырские тюрьмы, но даже не было упоминания об их существовании.

Если в Древней Руси заточению в монастырь обычно предшествовал какой-то гласный процесс, то в XVIII-XIX веках приговоры выносились келейно и, как правило, были бессрочными. Так, в большинстве личных дел узников соловецкого острога стояли пометки: «заключен навсегда», «срок заключения не назначен» или «впредь до исправления». Подразумевалось, что заточением в монастырь решаются сразу три задачи: наказания, общественной изоляции и «исправления» провинившихся, и о ходе этого процесса монастырское начальство обязано было ежегодно рапортовать в столицу.

Духовное «исправление»

Раскаянию и «исправлению» «духовных преступников» призвана была способствовать уже сама обстановка заточения. По крайней мере до конца XVIII века узник мог угодить в так называемую земляную тюрьму - яму с обложенными кирпичом краями и сверху закатанную бревнами. Человека, порой скованного по рукам и ногам, бросали в этот сырой холодный погреб с крысами, которые нередко объедали нос и уши страдальцу, лишенному права иметь даже палку для защиты. Не отличалось христианским гуманизмом и содержание людей в «арестантских чуланах» и «каменных мешках» для одиночного заключения, иногда настолько тесных, что там нельзя было даже лежать, и узнику годами приходилось мучиться в скрюченном состоянии.

Неудивительно, что многие узники, потрясенные ужасом подобного погребения заживо, умирали буквально в первый же год. Так, Владимир Бантыш-Каменский, заключенный в тюрьму суздальского Спасо-Евфимиева монастыря 29 декабря 1828 года по обвинению в безнравственном поведении, не продержался и месяца, умер 22 января, а декабрист князь Федор Шаховской, доставленный в монастырь 3 февраля 1829-го, скончался 24 мая того же года. Вообще, из монастырской тюрьмы нечасто выходили живыми, и те, кто смог пережить первоначальный шок, оставались там по полвека и дольше. Старообрядец Семен Шубин просидел на Соловках 63 года, а осужденный за скопчество Антон Дмитриев умер после 65 лет заточения. Таким образом, строгость наказаний за «духовные преступления» во многом превосходила наказания уголовников.

Физические страдания дополнялись моральными. В ряде случаев заключенные лишались даже права называться собственным именем, вместо которого употреблялся арестантский номер либо кличка по составу «преступления» (например, «скопец»). У многих монастырских узников развивались душевные болезни. С одной стороны, этому способствовал психологический гнет одиночного заключения без права читать и писать, а с другой - намеренное стремление духовной администрации дискредитировать всех «еретиков», «безбожников» и «вольнодумцев», выставляя их в качестве сумасшедших.

Соловецкий острог

Одной из старейших и крупнейших церковных тюрем царской России был Соловецкий монастырь. Эту бесславную главу в истории знаменитой обители первым изучил Михаил Колчин, работавший на Соловках в конце XIX века фельдшером и получивший доступ к закрытому монастырскому архиву. Результаты своих изысканий он изложил в книге «Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI-XIX веках», которая увидела свет в полном виде лишь после революции 1905 года, когда автора уже не было в живых. Эта книга - красноречивое свидетельство того, что русский «Архипелаг ГУЛАГ» имеет глубокую предысторию, связанную с именами множества дореволюционных мучеников идеи и узников совести.

Соловецкая тюрьма появилась почти одновременно с монастырем: уже в середине XVI века, при игумене Филиппе Колычеве, сформировавшем исторический облик обители, туда активно ссылались «духовные преступники». Удаленность этого монастыря, расположенного на острове в Белом море, делала его в высшей степени подходящим местом для решения подобной задачи. Первоначально узников держали прямо в подклети соборного храма, но тюремное хозяйство Соловков постоянно разрасталось, превращаясь в сложную и разветвленную инфраструктуру.

«Арестантские чуланы», «каменные мешки» и тюремные казематы были разбросаны по всей территории монастыря. Они именовались либо по местоположению, либо по фамилиям прежних знаменитых узников. Темницы располагались у Никольских и Святых ворот, в подклети Успенского и Преображенского соборов, в Корожной, Салтыковской и Головленковой башнях; позднее в северо-западной части крепости был выстроен отдельный корпус, сначала в два, а после надстройки в три этажа, использовавшийся целиком для содержания заключенных. Кроме того, существовала казарма для солдат тюремного караула, численность которого достигала 50 человек. Караульная команда ежегодно менялась - во избежание привыкания тюремщиков к своим подопечным и подпадания под их влияние. Сильные духом узники могли повлиять даже на монахов, приставленных к ним для присмотра и «увещания». Архимандрит Александр (Павлович) жаловался в 1855 году: «Помощника же из братии для увещания арестантов я не имею: малоученые неспособны, а ученые сами заражаются».

«И железа съедаются»

Как правило, вместе с новым заключенным присылалась инструкция по режиму его содержания. Режим мог варьироваться в зависимости от социального статуса узника, степени его «преступления», а также отношения со стороны настоятеля монастыря, одновременно являвшегося комендантом тюрьмы и пользовавшегося на архипелаге неограниченной властью. Невольники могли сидеть на цепи, носить кандалы, быть свободными от оков и даже в отдельных случаях держать прислугу. Но все они мечтали любой ценой покинуть Соловки. Однако что-либо предпринять было очень трудно, ибо в монастыре процветало доносительство, а все посетители острова давали расписку не вступать в контакты с арестантами.

Узник XVIII века Максим Пархомов, пользуясь случаем, писал: «Лучше бы быть мне на каторге, нежели в здешнем крайсветном на море Соловецком острове. Не токмо здешним морским жестоким, ядовитым воздухом человеческое здоровье, но и железа съедаются». В целях «исправления» колодников их предписывалось «смирять по монастырскому обычаю нещадно», что подразумевало как использование на тяжелых работах, так и телесные наказания. Практиковались и пытки: архиепископ Холмогорский Афанасий (Любимов) в особой грамоте запрещал пытать лишь непосредственно на территории святой обители. При Петре I «для познания истины» была даже учреждена должность инквизитора, которую выполнял иеромонах, занимавший благодаря этому чину высокое положение в монастырской иерархии.

Вот имена и «вины» некоторых узников Соловецкого острога XVIII-XIX веков. В 1727 году заточен Лукиан Серебрянников - «за неизвет» о слышанных им «поносных словах» про императрицу Екатерину I; в 1746-м по распоряжению Синода прислан новокрещеный из персиян Александр Михайлов, «чтобы он от благочестия каким-либо случаем не мог в неверие обратиться»; в 1748-м - выкрест из иудеев Павел Федоров «дабы он от православной веры не отвратился». В 1828-м - студенты Московского университета Николай Попов и Михаил Критский, проходившие по процессу декабристов; в 1830-м - крепостной философ-самоучка Федор Подшивалов; в 1850-м - украинский националист Георгий Андрузский; в 1861-м - священник Федор Померанцев за неправильное толкование крестьянам царского манифеста 1861 года; священник Иван Яхонтов - за служение панихиды по крестьянам, расстрелянным в селе Бездна при подавлении волнений по поводу того же манифеста.

Суздальская крепость

Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь пользовался славой одного из самых жутких мест заточения «духовных преступников». Сюда ссылались преимущественно высокопоставленные и «особо опасные» персоны для содержания в строжайшем одиночном заключении: представители аристократии, старообрядческие епископы, монах Авель - «русский Нострадамус», предсказавший смерть Екатерины II и Павла I, нашествие французов и сожжение Москвы.

А вот какие узники сидели в суздальской тюрьме уже в начале XX века: Ермолай Федосеев - за то, что «жил в пещере и своей лицемерной праведностью привлекал к себе массы простого народа»; Иван Чуриков - «выдавал себя за целителя и чудотворца и тем эксплуатировал религиозное чувство простецов»; священник Герасим Цветков - за то, что отвергал авторитет Святейшего Синода и говорил о необходимости созыва вселенского Собора…

Можно встретить утверждение, что монастырские тюрьмы, как и другие неблаговидные страницы церковной истории, - на совести государства, навязывавшего Церкви чуждые ей функции. Однако факты свидетельствуют о том, что интересы светской и духовной власти в этой сфере чаще всего совпадали, и тюремщики в рясах прекрасно вжились в свою роль. Когда в начале XX века под влиянием либерализации общества встал вопрос о ликвидации монастырской тюрьмы, Владимирский архиепископ Сергий (Спасский) направил в Синод письмо с протестом, указывая, что в таком случае «епископам будет трудно управлять епархиями», и потому он «всеусерднейше просит от себя и за других епископов не закрывать арестантское отделение Суздальского монастыря». Такую точку зрения разделял и тогдашний архимандрит Спасо-Евфимиева монастыря Серафим (Чичагов), бывший полковник, который ревностно выполнял обязанности начальника тюрьмы, провел в ней ревизию, отремонтировал здание и даже выступал с инициативой учредить для монастырских заключенных особую форму одежды. Современной Русской Православной Церковью этот человек причислен к лику святых.

Экспонат 1
Монастырские тюрьмы, как душегубки, одним из первых, видимо, начал использовать ученик Иосифа Волоцкого митрополит Даниил. Согласно летописи, он "уморял у себя в тюрьмах и окованых своих людей до смерти" (ПСРЛ, Т. 34. - С. 26).
Один из погибших в этот период уже упоминался - обличитель монашества и фальшивок в церковных законах Вассиан Патрикеев.
Другой "еретик" - Максим Грек - выжил и сохранил нам описание основных способов уморения заключенных: "морили дымом, морозом и голодом".
(Цит. по Костомаров Н. И. Русская история: В жизнеописаниях ее главнейших деятелей. - М.: Мысль, 1991. - С. 245).

Если с голодом и морозом понятно, то "морение дымом" требует особого разъяснения - способ казни заключался в том, что помещение обкладывали мокрыми сеном и соломой, которые затем поджигали (морили не обязательно до смерти).
Дымом Годунов избавился от главы оппозиции - князя Ивана Шуйского. Последний был насильно пострижен в монахи и умер в белоозерском монастыре "нужной смертью", "утуши сеном" (из летописей). После смерти князя правительственный пристав внес в монастырскую казну крупную сумму на помин его души. Сделать это без санкции правительства пристав не мог, снестись из отдаленного монастыря с Москвой не успел бы.
Следовательно, отправляя еще живого Шуйского в монастырь, Годунов вместе с ним отослал деньги на помин его души - очень благочестивое убийство

(Скрынников Р. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. - Смоленск: Русич, 1997. - С. 42; РИБ. - Т. 13. - С. 716; РИБ. ОР. Собр. Кирилло-Белоозерского монастыря. 78 \ 1317. Л. 69-69 об.; ПСРЛ. Т. 34. - С. 196; Псковские летописи. Вып. 2. - С. 264; Флетчер Д. О государстве русском // Накануне смуты. - М.: Молодая гвардия, 1990. - С. 509; Горсей Д. Сокращенный рассказ или мемориал путешествий // Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев. - Л.: Лениздат, 1986. - С. 201 и комм. 34).

Экспонат 2.

1671-1672 гг. Крестьяне Спасо-Прилуцкого монастыря архимандриту Евфросину, келарю Сильвестру и всей братии о прощении их и освобождении из темницы.

Государю архимадриту Ефросину и государю келарю старцу Селивестру и казначию и всеи яже о Христе з братьею бьют челом и горко плачютца всемилостивого Спаса Прилуцкого монастыря вотчинны сироты ваши, бедные и беспомощные Оска Григорев Осока, Степка Юдин, Филка Иванов, Мишка Василев, Демка Артемьев.

Милости у вас, государеи своих властеи, просим. Сидим мы, бедные, по вашему, государи власти, указу и благословению в темнице заключены, помираем наглою и томною голодною смертию и муки и пытки терпели. Вам государем, про все ведомо. А сами мы, бедные, в темнице седя, горко слезами днем и ночью плачем наги и босы, холодны и голодны, пить и ясть нечево, а за вас, государи власти, бога молим.
А домишка наши опустели, а женишка и детишка те все в миру бродят, не ведаем мы того, бедные, жывы ли они или мертвы, толко мы с тоски погибли, а вашие милости ожидаем с часу на час.

Умилостивись, государь архимарит Ефросин и государь келарь старец Селивестер, и казначеи, и вся братия, пожалуите нас, бедных и беспомощных убогих сирот своих, не прогневаитесь до конца на нас, грешных, будите, государи власти, к нам милостивы для ради всемилостиваго Спаса и пречистые богородицы и для ради преподобных отец Димитрия и Игнатия Прилуцких чюдотворцов, и для ради государевы царевы пресветлыя нынешныя новыя радости для благоверныя царицы, и для ради своево душевного спасения и многолетнего здравия.

Не поморите нас, бедных и убогих, в темнице сидящих, голодною смертию, разрешите нас, бедных, даите нам, бедным, еще волнои свет видеть и вас, государи власти, тако ж во светлости лице ваше видети. И милости вашие и благословения просим.
А в темнице сидельцов умножилось, ПОЛТОРАСТА ЧЕЛОВЕК, подаяния мирского нет ничево. Даите наши многогрешные души на покаяние, простите нас, грешных, будите милостивы, якож небесныи отец милостив есть и щедр и праведен, долготерпелив и многомилостив, не до конца прогневатца, також, государи власти, и нас, грешных, помилуите, выкинте ис темницы заключеницы, чтоб нам, бедным, семьишка свои и детишка сыскать, буди они живы. Государи смилуитеся".
(Крестьянские челобитные XVII в.: Из собрания Государственного Исторического музея. - М.: Наука, 1994. - С. 108).

Экспонат 3.
Еще и в 18 в. московский архиепископ Амвросий применял следующие меры против "безместных" (не имеющих своего прихода) попов: устраивал на них облавы, рвал бороды, "многодетных в железах голодом и дымом морил подолгу".
(История Москвы: Хрестоматия. Т. 3. Вторая столица Российской империи (кон. 17 - нач. 20 вв.). - М., 1997. - С. 106).

Экспонат 4.
Мрачной славой пользовались земляные тюрьмы Соловецкого монастыря - темные сырые погреба. Бывали случаи, когда крысы в них объедали узникам нос и уши. Один караульщик дал узнику палку для обороны от крыс.
С типично христианским милосердием караульщика велено было "за такую поблажку бить нещадно плетьми".

(Колчин М. Колчин М. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI - XIX вв.: Исторический очерк / С пред. А. С. Пругавина. - М., 1908. - С. 19).
В 18 в. монастырский архимандрит доносил: "имеется де у них, в монастыре, тюрьмы тягчайшие, а именно Корожная, Головленкова; у Никольских ворот - две. Оные все темно-холодные. Пятая, звания Салтыкова, теплая"
(Н. Павленко. Птенцы гнезда Петрова. - М.: Мысль, 1984. - С. 225).

Экспонат 5.
В 18 веке монастырские тюрьмы использовались Тайной канцелярией. Карательное учреждение не ошиблось в выборе тюремщиков. После ликвидации Тайной канцелярии селенгинскому настоятелю велели освободить находящихся в монастыре узников. Настоятель ответил, что все арестанты умерли, за исключением одного, который помешался и почти ничего не говорит.
Из Петербурга велели выдать сумасшедшего (поручик Родион Ковалев, вина неизвестна) на руки родственникам если таковые найдутся. Точное число умерших арестантов неизвестно, но, по отписке настоятеля как минимум еще два арестанта сошли с ума перед смертью - наглядное подтверждение суровости тюремного режима. (Пругавин А. Монастырские тюрьмы против сектантов. - М., 1905. - С. 46 - 47).

Экспонат 6.
Из донесений в Синод соловецкого архимандрита Александра:

"Об Иване Голицыне, присланном в 1850 г. "за пребывание в ереси": "в церковь никогда не ходит, таинств не принимает и не верит ничему… Не может быть освобожден никогда, хотя бы и раскаялся. Имеет дар необыкновенно красноречиво вовлекать в свои заблуждения беседующих с ним".

"О рядовом П. Воронине, присланном в 1853 г. "за совращение себя, жену и дочь в раскол":
"Увещеваний не принимает, объявил себя, что он еврейской веры был и будет… По безнадежности к раскаянию должен быть заключен навсегда".
"Об Иване Буракове, присланном в 1853 году "за отступление от православия в раскол какого еще не бывало, ничему не верит": "Величайший вероотступник, увещеваний не принимает, святыню, догматы и самого Иисуса Христа хулит… Должен оставаться в строгом заключении".

(28 июля 1855 г. - Цит. по Колчин М. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI - XIX вв.: Исторический очерк / С пред. А. С. Пругавина. - М., 1908. - Приложение).

Экспонат 7.
Тюрьма Суздальского монастыря:

В 1825-1870 гг., из 124 заключенных - у 58 человек вина не названа, у 44 - религиозные преступления: отступление от православия, оскорбление догматов, сектантство, "за нелепые и неблагонамеренные умствования против св. веры и церкви", за сношение с раскольниками "к явному соблазну чад православной церкви". Были также духовные, отправленные в монастырь за неблаговидный образ жизни. 39 заключенных так и умерли в монастырской тюрьме (самый долгий срок заключения - 53(!) года).

Режим - различный. По отчету игумена в 40-х об одном заключенном сказано: "содержится с особой свободой. Имеет прогулки, когда пожелает", о другом же - "по причине злохулений св. церкви и вредных мнений о правительстве находится в строгом заключении".

(ЦГАДА Фонд Суздальского монастыря. Дело № 1, 1841-1849 гг. "Об арестантах, находящихся в монастыре ").
В 1847 г. присланный в монастырь под надзор профессор духовной Академии Иосиф жаловался в Синод, что настоятель запрещает ему всякое общение, не допускает к нему даже сапожника и, несмотря на кровотечение в горле, лекаря, и он "корчась на койке и страдая от стужи, нередко просит Господа Бога, чтобы умереть, чем так мучиться". (ЦГАДА. Фонд Суздальского монастыря, 1867, № 166. Дело № 2. "Об обучении арестантов").

Различное отношение игумена к заключенным проявилось и в его предложениях правительству об их дальнейшей судьбе: для троих (духовных лиц, сосланных в монастырь за пьянство и неблаговидное поведение) - допускал освобождение, ни для одного противника церкви - освобождения не допускал .
Любопытный пример мотивировки - "из опасения, чтобы он не сообщил противных православной церкви мыслей другим, и не может быть освобожден".
(ЦГАДА. Фонд Суздальского монастыря. Дело № 2. 1864 г. "О преступниках, сосланных в монастырь").
Религиозные преступники содержались не только в монастырских тюрьмах.

Любопытный вид преступления - согласно отчету "Попечительного о тюрьмах общества" в 1829 году в Петербургской городской тюрьме содержалось трое мужчин за то, что долго не были на исповеди(!).
(М. Н. Гернет История царской тюрьмы. Т. 1-5. - М.: Юридическая литература, 1960-1963).

Экспонат 8.
Из истории Соловецкой монастырской тюрьмы:

В 1766 году Синод возложил на архимандрита Соловецкого монастыря обязанности начальника тюремной стражи:
"А как де в оном монастыре первенствующая власть вы, архимандрит, то оную команду поручить в твое ведомство".
(М. Н. Гернет. История царской тюрьмы. Т. 1-5. - М.: Юридическая литература, 1960-1963).
В период с 1806 по 1825 год в монастырь было прислано 25 заключенных, обвиняемых по делам веры, в частности за оскорбление "святыни" (из них 15 человек умерли в тюрьме, как значится в монастырских документах, "не раскаявшись").
В 1830 году, по рапорту архимандрита Досифея, в монастыре находилось 36 заключенных за религиозные преступления не считая уголовных и политических арестантов.
(ЦГИА, фонд Синода, 1830, № 961).
В 1855 году 18 заключенных за религиозные преступления (в том числе, 25 лет провел к тому времени в тюрьме крестьянин Сергеев, содержавшийся "за крещение себя по-старообрядчески двумя перстами, рассказы нелепостей, происходящих от религиозного исступления"). Многие заключенные были сектантами-скопцами.
В то же время, крестьянин Шубин был заключен в 1812 году за богохульство (провел в тюрьме 63(!) года, умер "не раскаявшись").

Учитель приходского училища Воскресенский, в 1825 году присланный в тюрьму "за богохульство" после наказания кнутом раскаялся, однако содержался в заключении еще десять лет и был освобожден с условием не покидать монастыря.
Бывший артиллерийский капитан Николай Ильин, который в 1860 году был заключен в Соловецкую тюрьму за основание общества, отрицавшего всякую религию, после пятнадцати лет заключения сошел с ума и был переведен в более мягкую тюрьму Суздальского монастыря, а в 1879 году освобожден.

Что касается тюремного режима:
По воспоминаниям одного из заключенных, священника Лавровского, заключенные содержались по двое в чуланах размером в шесть квадратных аршин (3 квадратных метра), почти все пространство камеры занимали койки. Рамы без форточек, поэтому здесь был очень тяжелый воздух, как пишет Лавровский - "удушающий" (к тому же параша выносилась раз в сутки). Питание бывший заключенный называет убогим и пишет о восхищении узников, если хлеб оказывался мягким. В камерах было так темно, что пищу принимали на ощупь. "Но всех прискорбий тогдашнего содержания в нынешнем моем положении и объявить не можно, дабы и самое истинное описание утеснений не вменено мне было в новое преступление".

(Колчин М. А. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в 16-18 веках: Исторический очерк // Русская старина. - 1887. - октябрь. - С. 64).
Следует упомянуть также и некоторые специфические особенности поведения тюремщиков, не характерные для обычной тюрьмы:
Узникам плевали в лицо и называли их погаными Пищу сектантов кропили святой водой, зная, что они считают такую еду оскверненной.
В 1835 году, монах-эконом обвинил двух заключенных в краже вина. Обоих он избил, после чего один из пострадавших покушался на самоубийство. После выяснилось, что кражу совершил сам эконом. Синод, по этому поводу, отметил "жестокости монашествующих Соловецкого монастыря".
В монастырь прибыл жандармский офицер Озерецкий, доложивший, что "многие арестанты несут наказания, весьма превышающие меры вины их".
Настоятель был сменен, но режим не претерпел изменений.
("Известия общества изучения Русского севера" за 1915 год).

Экспонат 9.
К истории "Охоты на ведьм".

"В Енисейске я предполагал было заняться осмотром старых бумаг тамошнего архива, но к сожалению узнал, что древние столбцы и прочие документы после двух пожаров все без исключения сгорели". "Так как сгоревшие древние документы помещались в Енисейском Рождественском монастыре, то я и решился осмотреть этот монастырь, с той мыслью, не узнать ли там каких-либо письменных и устных преданий. Предположение мое некоторым образом оправдалось; в монастыре я встретил презамечательную личность - это настоятельница монастыря игуменья Деворра.

По словам Деворры, в острожных стенах Енисейска существовала обширная тюрьма... а в монастыре было устроено особое тюремное отделение с железными решетками для помещения преступниц женского пола... в острожской енисейской тюрьме содержалось очень много сосланных на вечное заточение за чернокнижество. Там был особый двор для казней и, между прочим, осталось в предании, что здесь сожжено было несколько человек на кострах, уличенных в знакомстве с нечистою силой".

Теперь перейду к якутскому острогу. Перебирая древние свитки этого архива, я нашел что в начале царствования Алексея Михайловича, в Якутск, подобно Енисейску, прежде других преступников начали ссылать людей, обличенных в чернокнижестве и "тайном богомерзком общении с нечистою силою".
Нельзя представить себе до чего страдали эти несчастные. В бумагах о таких преступниках обыкновенно предписывалось местному начальству содержать их как можно строже, сажать в тюремные камеры, приковывать их к стене на цепь и отнюдь не допускать к ним людей. В документах о чернокнижниках я нашел любопытный факт, где между прочим говорится: "чтобы такого-то сосланного на вечное заточение, за общение с нечистою силою, посадить в темную каюту [одиночную камеру] на цепь и отнюдь не давать ему воды, ибо он, Максим Мельник, многажды уходил в воду".
(Сельский С. Ссылка в Восточную Сибирь замечательных лиц // Русское слово. - 1861. - № 8. - С. 3-4, 6).
Сенатский указ от 12 июня 1735 года (№ 6749) предписывает двух колдуний по учиненной наперед пытке "наказать на теле, разослать в девичьи монастыри в работу, где им быть вечно и безысходно, объявя им, что ежели они из монастыря уйдут и будут потом пойманы: они казнены будут смертью безо всякой пощады", а одну, наказав также на теле, "отпустить на поруки, чтобы ей впредь того не делать под страхом смертной казни, ежели впредь в том поймана и обличена будет"
(С. И. Викторовский. История смертной казни в России. - М., 1912. - С. 202).

Экспонат 10.
В 1737 г. 12-летнюю дворовую девочку Ирину Иванову обвинили в том, что в "ее утробе было дьявольское наваждение, говорящее человеческим языком". Девочку(!) заключили в Томский монастырь, били кнутом и, вырезав ноздри, сослали в далекий Охотский острог под постоянный надзор местного духовенства.
(Есипов Г. Преступления против государства и общества. - М., 1906. - С. 166).

Экспонат 11.
Особо любопытные заключенные Соловецкого монастыря:

1746 - по распоряжению Синода, прислан новокрещеный перс Александр Михайлов "чтобы он от благочестия каким-либо случаем не мог в неверие обратиться и тем благочестие поругано не было и для лучшего в благочестивом законе к вере утверждения содержать его безвыходно с дачею надлежащего пропитания и с крепким смотрением".
1748 - заключен новокрещен из евреев Павел Федоров "дабы он от православной веры не отвратился".

В 1744 г., по указу Синода, в Соловецкую монастырскую тюрьму заключили матроса Никифора Куницына, дабы "за богоотступное своеручное его письмо, каково писал на князя тьмы, содержать его в вечных монастырских до смерти и что за такое его тяжкое пред Богом согрешение во всю свою жизнь приносить Господу Богу покаяние, приходя с работы в церковь ко всякому славословию по вся дни".
(Колчин М. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI - XIX вв.: Исторический очерк / С пред. А. С. Пругавина. - М., 1908. - С. 77-78).

Многие монастыри царской России служили тюрьмами, в которые заключались лица, обвиняемые в религиозном свободомыслии, участники антицерковных движений, а также боровшиеся против самодержавия, против крепостного гнета, участники революционного движения. Монастырское заключение - одно из самых тяжких наказаний, применяемых православной церковью с давних пор. Так, в Никоновской летописи рассказывается, что еще в начале XI в. еретики заключались в погреба архиерейских домов. Но особенно переполнены монастырские тюрьмы были в XVII - XVIII ее., когда выступления против свободомыслия и феодально-помещичьей эксплуатации принимали часто религиозную окраску. Немало лиц, обвиненных в антицерковных и политических выступлениях, содержалось в монастырских казематах и в XIX в.

Самыми страшными из монастырских застенков были земляные тюрьмы. Там держали наиболее опасных для церкви и царизма преступников - «раскольников и церковных мятежников». Земляные тюрьмы представляли собой вырытые в земле ямы, в которые затем опускались деревянные срубы. Поверх земли делалась кровля с небольшим оконцем для передачи пищи. В такой земляной тюрьме томился один из расколоучителей, протопоп Аввакум. «Еретики - собаки, - говорил он, - как-то их дьявол научил: жива человека закопать в землю» 1 . На него надели еще «чепь со стулом», которые он носил в течение всего заключения в монастырской тюрьме. В такую же яму по приказанию патриарха Иоакима были брошены в оковах участники соловецкого восстания 1668-1676 гг.

Во многих монастырях узников помещали в особые каменные мешки. Например, в Прилуцком монастыре Вологодской губернии каменные мешки представляли собой узкие каменные шкафы, возведенные в несколько этажей внутри монастырских башен. Каменные мешки были изолированы друг от друга, их окна и двери заделывались кирпичом, оставлялось лишь небольшое отверстие для передачи узнику пищи и воды. Каменные мешки имел также Спасо-Каменский монастырь Вологодской губернии, основанный в 1260 г. Тюрьмой здесь служили монастырские башни. Из этих тайников узники редко выходили на волю. Сибирский селенгинский Троицкий монастырь также был известен бесчеловечными условиями содержания узников. В одиночных казематах - «каютах», в «заклепных железах» несчастные жертвы инквизиции часто сходили с ума. Еще в 1770 г. в такой «каюте» селенгинского монастыря был обнаружен подпоручик Сибирского пехотного полка Родион Колев, просидевший в ней в кандалах 25 лет и сошедший с ума 2 .

Каменные каюты были также в Николаевско-Корельском, якутском и других монастырях. В XVII в. в якутский монастырь сослали Максима Малыгина по обвинению в «тайном богомерзком общении с нечистой силой». Его посадили навечно в темную каюту на цепь. Тюремщики не давали ему воды, так как боялись, что он, будучи чародеем, уйдет через воду из тюрьмы. В каменном мешке макарьевского Унженского монастыря Костромской губернии был заточен в 1757 г. основатель религиозной секты Тихон Смурыгин. По предписанию Синода его заковали и вели «наикрепчайшее смотрение о неимении им прежнего злого действия» 3 . Широко известны были тюрьмы Соловецкого монастыря, основанного в первой половине XV в. Каменные мешки в монастырских башнях и стенах этого монастыря имели форму усеченного конуса длиной около трех метров, шириной и высотой по два метра, в узком конце - один метр. В верхних этажах Головленковской башни Соловецкого монастыря каменные мешки были еще теснее: 1,4 метра в длину, 1 метр в ширину и высоту. Маленькое оконце служило не для освещения, а только для подачи пищи. В таком мешке нельзя было лежать, узник спал в полусогнутом состоянии. Сюда заключали узников «безысходно», т.е. на всю жизнь, никакой связи с внешним миром они не имели. Помещая свои жертвы в эти страшные тюрьмы, синодальные инквизиторы обычно писали: «Посадить его (т.е. заключенного) в Головленковскую тюрьму вечно и пребывати ему в некоей келий молчательной во все дни живота и никого к нему не допускать, ниже его не выпускать никуда же, но точно затворену и зоточену быть, в молчании каяться о прелести живота своего и питаему быть хлебом слезным» 4 . В таких нечеловеческих условиях узники пребывали в течение многих лет, пока смерть не приносила им избавления.

В башне Соловецкого монастыря, носившей название Корожня, тюремные кельи были устроены на каждом этаже. Это были маленькие и темные каморки с небольшими отверстиями вместо двери, через которые узник с трудом мог пролезть внутрь. Еще в XIX в. местные жители рассказывали о суровом режиме в этой тюрьме - заключенных морили дымом, замуровывали, пытали (для пыток служил нижний этаж башни). Тюрьма Соловецкого монастыря постоянно расширялась. В 1798 г. под тюрьму было приспособлено выстроенное ранее здание, а в 1842 г. и этого оказалось мало: для узников построили специальное трехэтажное здание и особые казармы для тюремной охраны. В новой тюрьме в полуподземном нижнем этаже были небольшие чуланы, без лавок и окон, куда помещали особо важных преступников.

Среди монастырских тюрем первое место, особенно в XIX в., занимала тюрьма при суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, основанном около 1350 г. Эта тюрьма существовала с 1766 г. и с ростом антицерковного движения все время расширялась. В 1824 г. под тюрьму было переделано старое помещение духовной семинарии, находившееся за крепкими монастырскими стенами. В 1889 г. к тюрьме был присоединен каменный флигель на 22 одиночные камеры 5 .

Тюремные помещения были и в других монастырях - Антониево-Сийском на Северной Двине, Новгород-Северском, Кирилло-Белозерском и др. Кирилло-Белозерский монастырь, основанный в 1397 г., известен как место ссылки и заключения опальных бояр и церковников. Здесь побывали в XVI-XVII ее. князья Воротынские, Шереметьевы, Черкасские, советник Ивана IV Сильвестр, князь Шуйский, митрополит Иосиф, патриарх Никон. В монастыре была еще особая тюрьма около Косой башни, в которую помещали за «слова и дела против царя», за «сумасбродство», за раскол и сектантство. В 1720 г. в эту тюрьму за «непристойные слова» попал Иван Губский - его велели содержать в кандалах и использовать на монастырской работе «до скончания века». Еще в 1856 г. в этой тюрьме сидел лодзинский учитель Миневич, осужденный в 1839 г. за «возмущение крестьян против правительства» 6 .

В петербургский Александро-Невский монастырь помещали особо важных раскольников, захваченных церковными следователями и доказчиками в разных местах. Следствие над ними вели синодальные инквизиторы. Отсюда узники часто попадали в Тайную канцелярию для «дознания истины», т.е. для пыток. Каменные мешки были и в московском Симонове монастыре. Женщин держали в тюрьмах таких монастырей, как суздальский Покровский, Долматовский, Кашинский, Иркутский, Рождественский и др. В Орловской губернии раскольников заточали в монастырь в селе Столбове Дмитровского уезда. Особое здание для «колодников» было выстроено в 1758 г. при московском Сретенском монастыре.

«Церковных мятежников» часто помещали в монастыри, где не было специальных тюремных зданий. Например, в 1760 г. в Берлюков монастырь был отправлен после наказания плетьми крепостной крестьянин Иван Варфаломеев «за богохульные и тяжко предерзостные хульные речи на евангелие». Он жил под караулом и выполнял самые тяжелые монастырские работы 7 . Специальное помещение для узников имели и архиерейские дома. Например, в Коломенском епископском доме, как рассказывает Павел Алепский, была большая тюрьма с железными колодками для преступников. По условиям заключения эта тюрьма не уступала Соловецкой. Узников держали также в подвалах московских Успенского и Преображенского соборов 8 . В Троице-Сергиевой лавре, кроме подвала, имелись еще особые кельи, без дверей, с одним лишь отверстием. В Москве подследственных содержали в тюрьме, устроенной в подвале консисторского архива, а также в особой палате Знаменского монастыря. В 1758 г. находившихся здесь колодников перевели в Сретенский монастырь, где для них было построено особое тюремное здание.

Отдаленность многих монастырей от населенных пунктов, высокие монастырские стены (например, в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре стены были высотой свыше 27 метров, а толщиной 2 метра) и надежная охрана делали невозможным побег из монастырских тюрем, и узники проводили в них часто всю жизнь «до скончания живота».

В монастырских тюрьмах режим был более суровый, чем в каторжных. Роль тюремщиков выполняли сами монахи, они же наблюдали за приставленными сторожами, а комендантом монастырской тюрьмы был архимандрит, обладавший неограниченной властью. Главным тюремщиком Спасо-Евфимиева монастыря был известный архимандрит Серафим Чичагов, в прошлом полковник царской армии. За организованный им жестокий тюремный режим его обласкал царь и назначил орловским архиепископом. Режим в Соловецкой тюрьме был также настолько суров, что в 1835 г. правительство назначило специальную ревизию этой тюрьмы, так как в обществе много говорили о бесчеловечных условиях содержания в ней узников. Проводивший ревизию жандармский полковник Озерецковский был вынужден признать, что узники Соловецкой тюрьмы несли наказание, значительно превышавшее их вины. В результате ревизии некоторые узники были освобождены, других из монастырской тюрьмы перевели в обычные кельи. Облегчение режима продолжалось, однако, недолго. Камеры Соловецкой тюрьмы вскоре вновь заполнились узниками.

В монастырскую тюрьму попадали и такие лица, как новгородский архиепископ и первый вице-президент Синода Феодосии Яновский - соперник и враг всесильного архиепископа Феофана Прокоповича. Феодосий Яновский боролся против ограничения церковной власти и подчинения ее государству, против попыток отобрать у церкви ее имения. Он говорил, что введение монастырских штатов 1701 г. является порабощением духовных пастырей, что «пасомые овцы власть над пастырями возымели» и что неожиданная смерть Петра I была небесной карой за присвоение им власти над духовенством. «Только коснулся он духовных дел и имений, - писал Феодосий, - как бог его взял». Особой присягой он обязал подчиненных ему служителей церкви бороться против ограничения церковной власти, против «тиранства над церковью». Феодосия обвинили в «злохулительных» словах против Екатерины I, в «предерзостных упротивностях», а также в расхищении церковных ценностей. 12 мая 1725 г. с Феодосия сняли архиепископский сан и вместо смертной казни сослали в Николаевско-Корельский монастырь. Здесь его поместили в каменную тюрьму под церковью, в которой предварительно был снят деревянный пол и разрушена печь. Камеру запечатали особой печатью, и узника стали называть «запечатанным старцем». Пищей ему служили хлеб и вода. Феодосий не выдержал тяжести заключения и вскоре умер 9 . Секретаря Феодосия Семенова обвинили в том, что он знал о «злохулительных словах», которые произносил Феодосий, и не донес на своего «владыку». За «укрывательство» ему отсекли голову 10 .

В 1661 г. ростовский митрополит Иона рассматривал дело о «церковных развратниках» - ростовском портном Богданове и его учениках, посадском человеке Федоре Логинове и огороднике Постникове. Их обвинили в том, что они не ходят в церковь, не выполняют церковных обрядов, оскорбляют иконы, мощи называют куклами, священников - мучителями, а патриарха Никона - лживым отцом, предтечей антихриста. По окончании следствия митрополит Иона передал обвиняемых светскому суду. По настоянию митрополита их подвергли допросу «с пристрастием», т.е. пытали. Во время жестоких пыток Богданов держался мужественно и не отказался от своих убеждений. За «неистовые речи и развратие церковного устава» Богданова отправили в Кандалажский монастырь на Кольском полуострове с предписанием держать с «великим бережением». Он был заключен в каменный мешок, где находился в кандалах, лишенный света, мучимый холодом и голодом.

У ростовского архиерея Георгия Дашкова были немалые «заслуги» перед самодержавием - он принимал активное участие в подавлении астраханского стрелецкого восстания 1706г. Но Дашков выступал против ограничения имущественных прав церкви, пытался восстановить патриаршество, возмущался всесильным Феофаном Прокоповичем, осуждая его жестокость. «Сколько людей погубил Феофан совершенно напрасно, - писал он, - измучил, сжег медленным огнем, подверг пыткам и заточениям без всякого сострадания и сожаления». В 1734 г. Георгия Дашкова обвинили в выступлении против правительства, во взяточничестве и разорении епархии. Его лишили сана и сослали «под крепкое смотрение» в вологодский Спасо-Каменский монастырь на Кубенском озере, но и здесь Дашков не перестал осуждать правительство за ограничение им церковных привилегий. За «неспокойствие и подозрение» его отправили за 7000 километров в Нерчинский монастырь для содержания в одиночном заключении «до смерти, неисходно» 11 .

В монастырских тюрьмах узники часто были закованы в ручные и ножные кандалы, прикованы к стене или к деревянной громадной колоде, подвергались «смирению по монастырскому обычаю». «Смирение» выражалось в том, что узников сажали на цепь, наказывали батогами или плетьми, изнуряли тяжкими монастырскими работами. Для усиления наказания на узников часто надевали «рогатки» - железный обруч вокруг головы, закрывавшийся под подбородком на замок при помощи двух цепей. К обручу приделывались перпендикулярно несколько длинных железных щитов. Рогатка не позволяла узнику лечь, и он вынужден был спать сидя. Такой режим применялся к узникам, считавшимся особо опасными для самодержавия и церкви.

Инквизиционное хозяйство монастырей было самое разнообразное: оковы большие и малые, ручные и ножные, рогатки, кнут, ременные плети, шелепы (расширявшиеся на конце лопатообразные дубинки), батоги. Все это приобреталось на церковные деньги и хранилось в консисторских и монастырских тюрьмах. Цепи были неотъемлемой принадлежностью всех судебных дел, которые вели духовные власти. Выражения «посадить на большую цепь», «содержать в цепи» встречаются во многих памятниках. Узников подвергали наказанию на особом лобном месте, существовавшем во многих монастырях. Характер наказания зависел от усмотрения архимандрита. Виды монастырского «смирения» перечислены в одной сатирической челобитной XVII в., имевшей широкое хождение в рукописных списках. «А в Калязине обитель не малая, - читаем в челобитной, - казна большая, после мору старых лет в запасе осталось, в хлебне по подлавичью стулья да чепи валяются, в мукосейке по спицам шелепы да плети висят, в караульне по подлавичью снопы батогов лежат, а у нас, богомольцев твоих, от того страху они не видят, а у малодушных за плечами кожа вертится, от того и ночью не спится» 12 .

В монастырских тюрьмах за узниками велось постоянное наблюдение. Монахи-тюремщики производили обыски, выискивая «зловредные тетрадишки и письма», так как узникам было запрещено писать. Они следили, чтобы узники не общались между собой и с караулом. Беспокойным узникам, нарушавшим суровые тюремные правила, монастырские тюремщики вкладывали в рот кляп; его вынимали только при принятии пищи. Для испанской инквизиции типичен кляп в форме груши, которая могла раздвигаться во рту. Кляп, применявшийся в монастырских тюрьмах, был проще по конструкции, но действовал не хуже испанского, когда надо было заставить узника замолчать.

В 1728 г. в один монастырь был послан иностранец Яков Иванов, принявший незадолго до того православие. Он обвинялся в том, что произносил «сумасбродные слова». Чтобы лишить его этой возможности, ему всунули в рот кляп. Такой режим предписывался и специальными инструкциями Синода: «... а если оный колодник станет произносить важные и непристойные слова, то класть ему в рот кляп и вынимать, когда пища будет дана, а что произнесет в то время, то все записывать и, содержа секретно, писать о том в Тайную канцелярию». Пищей для большинства заключенных были хлеб и вода, некоторым давался скудный тюремный паек. Среди узников были, впрочем, и привилегированные заключенные «благородного звания», которые получали пищу от своих родственников.

Рассматривая своих узников как арестантов, монастырские тюремщики хотели придать им и внешний арестантский вид. Так, архимандрит суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Серафим Чичагов пытался одеть своих заключенных в тюремную одежду. Синод, однако, был вынужден охладить рвение тюремщика, так как в монастыри часто ссылались лица без решений суда, в административном порядке. Формально они не лишались гражданских прав, поэтому обращаться с ними как с арестантами было признано неудобным. В 50-х годах XIX в. правительство в связи со слухами об изуверском отношении монахов-тюремщиков к своим узникам пыталось несколько смягчить режим в монастырских тюрьмах. Во главе арестантского отделения хотели поставить светского коменданта, а в придачу ему дать помощника из монахов. Но Синод решительно возражал против такой реформы и в монастырских тюрьмах все осталось по-старому: военная стража и тюремные служители были в полном подчинении архимандрита.

В монастырских застенках «для познания истины» заключенных нередко пытали. Епископ Георгий Конисский так описывает практиковавшиеся в конце XVII в. казни и пытки: «Казни сии были - колесовать, четвертовать и на кол сажать, а самая легчайшая - вешать и головы рубить. Вины их изыскивались от признания их самих, к тому надежным средством служило препохвальное тогда таинство - пытки, которой догмат и поныне известен из сей пословицы русской - кнут не ангел, души не вынет, а правду скажет, и которая производилась со всей аккуратностью и по указанию Соборного уложения, сиречь степенями и по порядку, батожьем, кнутом и шиною, т.е. разожженным железом, водимым с тихостью или медлительностью по телам человеческим, которые от того кипели, шкварились и вздымались. Прошедший одно испытание поступал во 2-ое, а кто не выйдет живым, тот считался за верное виновным и веден на казнь» 13 .

Чаще всего пытали поднятием на дыбу. Как описывает историк М. Снегирев, «поднятому на дыбу привязывали к ногам тяжелые колодки, на кои ставши палач подпрыгивал и тем самым увеличивал мучение: кости, выходя из суставов своих, хрустели, ломались, иногда кожа лопалась, жилы вытягивались, рвались и тем причинялись несносные мучения. В таком положении били кнутом по обнаженной спине так, что кожа лоскутьями летела» м. Пытки производились не только по усмотрению архимандрита, но и по настоянию епископов, которым подчинялись монастырские тюремщики. Так, епископ Холмогорский Афанасий в своей грамоте настоятелю Соловецкого монастыря прямо предписывал прибегать к пыткам, чтобы вырвать от узников нужное признание - «чистосердечное покаяние». Зная о таких монастырских порядках, архангельский губернатор в 1774 г. обратился к архимандриту Соловецкого монастыря с секретным письмом, напоминая, что пытки в монастырях формально законом не разрешались. Впрочем, нельзя осуждать одних только монастырских тюремщиков за их жестокость - ведь этого требовали от них и Синод, и правительство. Инструкции Синода, на основании которых заключались в монастырские тюрьмы узники, были очень суровы. В них указывалось, в каких тюремных помещениях следовало держать заключенных, какой должен быть для них режим, какие меры следовало применять к тем, кто начнет «сумасбродничать» - одиночное заключение, карцер, лишение пищи, телесное наказание. В инструкциях глухо упоминалась также и «вина» заключенных: «За вину его, за дела, противные благочестию, за многие вины вместо смертной казни бить нещадно кнутом и сослать в монастырь». В XIX в. режим в монастырских тюрьмах мало изменился. По-прежнему узникам запрещалось общение с монастырской братьей, из среды последней выделялись монахи для «увещевания», а по существу для систематического шпионажа за заключенными. Помимо инструкций от Синода, такие же инструкции получали монастырские тюремщики от высшей и местной администрации. Например, владимирский губернатор (ему подчинялся Суздаль, где находится Спасо-Евфимиев монастырь) требовал от монастырского начальства разные сведения о монастырских заключенных. Как видно из представленных сведений, узники не назывались по фамилиям, каждый числился под известным номером. Правом ссылки в монастырские казематы, помимо Синода, пользовались также губернские гражданские власти, местное церковное начальство. В 1835 г. ревизией Соловецкого монастыря были вскрыты значительные злоупотребления и произвол. Тогда был издан указ, запрещающий сажать в монастырские тюрьмы без особого разрешения верховной власти. Но на практике этот порядок не соблюдался.

Кого же и за какие «вины» заключали в монастырские тюрьмы? Ответ на этот вопрос дают секретные донесения монастырских тюремщиков. На первом месте были лица, выступавшие против господствующей православной церкви, против ее деспотизма в вопросах веры, за свободу совести: старообрядцы и сектанты, отступившие от православной церкви, осужденные «за вольные мысли насчет нравственности и религии», за непризнание «угодников», за отказ от исповеди и причастия.

В 1554 г. в Соловецкую тюрьму были брошены участники антицерковного движения, возглавлявшегося Матвеем Башкиным. Церковный собор 1554 г. приговорил Башкина к сожжению, а его соучастников к заточению в «молчательные кельи» с «великой крепостью». С 1701 г. в Головленковой башне того же монастыря томились единомышленники Григория Талицкого - тамбовский епископ Игнатий, поп Иванов и др. Сам же Талицкий, как отмечалось выше, был сожжен копчением. В 1744 г. в Соловецкую тюрьму попал Афанасий Белокопытов, обвиненный в «непокорстве» православной церкви. Вначале Белокопытова приговорили к смертной казни, затем смертную казнь заменили «неисходным до смерти содержанием» в «самом крепком каземате» с оковами на руках и ногах.

В тюрьму Николаевско-Корельского монастыря был посажен «под крепкое смотрение» ростовский митрополит Арсений Мациевич за осуждение им мероприятий правительства, направленных к отобранию у церкви ее имений 15 . В 1786 г. среди узников Соловецкой тюрьмы были Павел Федоров и перс Александр Михайлов. Вина их заключалась в том, что они оба, поддавшись на уговоры священников, приняли православие (первый был еврей, а второй мусульманин). Опасаясь, как бы новообращенные не вернулись к вере своих отцов, Синод распорядился заключить их до самой смерти в монастырскую тюрьму.

Ссылка и заключение в монастырские тюрьмы за свободомыслие и неподчинение господствующей церкви особенно часто применялись в XIX в. Так, в Соловецком монастыре в 1826 г. из 30 узников за «вины» против церкви страдали 29 человек, в 1836 г. - 36 (из 45), а в 1855 - 18 (из 19) 16 . Среди заключенных немало было и борцов против самодержавия, участников революционного движения.

В 1825 г. учителя Новоторжского училища Василия Воскресенского обвинили в богохульстве. Его подвергли жестокому наказанию кнутом, а затем заключили «навечно» в Соловецкую тюрьму. В 1851 г. сюда же сослали придворного певчего Александра Орловского - его обвинили в атеизме, в 1853 г. - вахтера Ивана Буренкова - «величайшего богоотступника».

Среди узников Соловецкой тюрьмы было немало раскольников, отступивших от православной церкви, молившихся по старым книгам и придерживавшихся некоторых старых обрядов. В расколе, как отмечалось выше, выражался стихийный протест против социального гнета и эксплуатации. Самодержавие и церковь видели в расколе и сектантстве не только отступников от православной церкви, но и государственных преступников, поэтому они расправлялись с ними с большой жестокостью. В 1821 г. в Соловецкую тюрьму на 15 лет был заключен солдат Иван Кузнецов за пропаганду раскола среди солдат. В 1857 г. за «противозаконные по расколу проступки» в тюрьму попал самарский мещанин Лазарь Шепелев. Он не выдержал сурового режима и вскоре умер. В 1860 г. в эту же тюрьму посадили основателя секты прыгунов Максима Рудометкина. Он пробыл в одиночном суровом заключении 17 лет, до смерти. В 1859 г. в Соловецкую тюрьму был заключен под строгий надзор капитан артиллерии Николай Ильин - основатель религиозной секты.

Спустя 10 лет царская охранка решила освободить Ильина из тюрьмы, но этому воспротивился Синод. Он настоял на дальнейшем заточении Ильина, «до изъявления им полного и искреннего раскаяния в своих религиозных заблуждениях». После 15 лет страданий Ильин потерял рассудок, но его продолжали держать в монастырском застенке, и лишь в 1879 г. после 20-летнего заключения он был выпущен на свободу.

В тюрьме Спасо-Евфимиева монастыря также было много узников, обвиненных в отступлении от господствующей церкви, в свободомыслии. С 1766 по 1902 г. здесь перебывало свыше 400 человек, из них 340 - в XIX в. Так, в течение 20 лет, до самой смерти в 1832 г. тут сидел основатель секты скопцов Кондратий Селиванов, присвоивший имя Петра III. Среди узников этого монастыря был молоканин Тамбовской губернии Григорий Булгаков, жаловавшийся Николаю I на притеснения молокан со стороны царских чиновников и духовенства и порицавший православие 17 . Примером религиозной нетерпимости со стороны церкви и царизма может служить дело архангельского мещанина Василия Ракова. Его обвинили в принадлежности к штундистам - секте, которая признавалась наиболее нетерпимой (штундисты призывали народ не посещать церковь, не почитать икон, не принимать священников с требами). Ракова заключили в Суздальскую тюрьму в 1893 г., откуда он вышел только в 1902 г.

В монастырских тюрьмах было также много заключенных за выступления против феодально-крепостнической эксплуатации, против усиления крепостного гнета. Дела о них рассматривались в Преображенском приказе и Тайной канцелярии, в монастырские тюрьмы они попадали по согласованию с Синодом. Участники крестьянской войны под предводительством Степана Разина, сотники Исачко Воронин и Сашко Васильев были брошены в Головленскую тюрьму Соловецкого монастыря. Во время соловецкого восстания они приняли в нем активное участие. Когда же восстание было разгромлено, Васильев и Воронин оказались в оковах в Корожной земляной тюрьме, их затем зарубил царский воевода Мещеринов 18 .

В 1670 г. в тюрьму Тихвинского женского монастыря попала активная участница разинского восстания Степанида, стоявшая во главе повстанческого отряда Слободской Украины. В 1721 г. в произнесении «непристойных слов» против царя Петра I был обвинен Федот Костромин. Его пытали в Преображенском приказе, наказали нещадно кнутом, а затем заключили в Соловецкую земляную тюрьму, где он и умер. В 1752 г. в «важной вине» против царской власти обвинили крестьянина Василия Щербакова. Он был наказан кнутом и сослан «навечно» в Соловецкую тюрьму.

В XVIII в. в связи с усилением феодально-крепостнического гнета возникли массовые крестьянские выступления, прикрывавшиеся часто царистскими лозунгами. Руководители отдельных выступлений также попадали в монастырские тюрьмы. Так, в 1764 г. в курский Богородицкий Знаменский монастырь заключили крепостного крестьянина Даниила Тихонова, распространявшего слухи о появлении царя Петра III. В 1765 г. после жестокого наказания в тюрьму Тобольского монастыря заключили крестьянина Евдокимова, выдававшего себя за русского царя 19 . Ближайшие соратники Емельяна Пугачева Чика и Губанов после разгрома крестьянского восстания были посажены в застенок при Казанском соборе в Уфе под соборной колокольней, а крепостной крестьянин Василий Журавлев, поддерживавший во время восстания связь с уральскими казаками, был заточен в тюрьму Суздальского монастыря.

После подавления крестьянского восстания под водительством Пугачева появился новый самозванец Осип Журыгин, выдававший себя за сына Екатерины II. Самозванца бросили в Суздальскую тюрьму. В Соловецкой тюрьме закончил свою жизнь другой самозванец, Тимофей Курдинов, называвший себя принцем Иоанном и пытавшийся вызвать народное возмущение 20 .

И в XIX в. в монастырские тюрьмы попадали участники антиправительственных и революционных движений. В Соловецкую тюрьму из Красноярска был переведен декабрист Ф. П. Шаховской, после того как он заболел там психическим расстройством. Сюда же были посажены участники тайного общества, студенты московского университета Николай Попов и Михаил Критский, сочувствовавшие декабристам. В 1850 г. здесь оказался студент Георгий Андрузкий «за вредный образ мыслей и злонамеренные сочинения».

В монастырские тюрьмы попадали также крестьяне, боровшиеся против крепостного гнета и пытавшиеся облегчить свое положение. Так, в 1837 г. в Рыльский монастырь заключили крепостного крестьянина Ефима Никитина за «сумасбродные вымыслы о преобразовании государственного управления». Несмотря на тяжкие условия заключения, он не пал духом, даже изобрел какую-то машину. Его освободили только в 1850 г. 21 В Соловецкой тюрьме в 1864 г. находился студент Казанской духовной академии Яхонтов. Он принимал участие в организации панихиды по крестьянине Антоне Павлове, казненном после зверского подавления крестьянского восстания в местечке Бездна Пензенской губернии, когда было убито и умерло от ран более 90 человек.

6 декабря 1876 г. на Казанской площади в Петербурге состоялась антиправительственная демонстрация, организованная Г. В. Плехановым. В числе многочисленных ее участников, арестованных царской охранкой, были молодые рабочие Яков Потапов, Матвей Григорьев и Василий Тимофеев. Их осудили на пять лет монастырской тюрьмы «для исправления их нравственности и утверждения в правилах христианского долга». Потапова, развернувшего во время демонстрации красное революционное знамя, отправили в вологодский Спасо-Каменский монастырь, Григорьева - в чуркинскую Николаевскую пустынь Астраханской губернии, а Василия Тимофеева - в Крестный монастырь той же губернии. Потапова и Григорьева вскоре перевели в Соловецкую тюрьму. Сделано это было для того, чтобы пресечь антиправительственную агитацию, которую они вели в местах своего заключения 22 .

Среди узников монастырских тюрем было немало психически ненормальных. Царское правительство не нашло для них другого места! Но часто психически ненормальными объявляли совершенно здоровых людей. Ненормальность их заключалась в том, что они боролись за свободу совести, выступали против господствующей церкви. Например, в 1834 г. монаха Антиоха за его «нелепые слова» против православной церкви признали сумасшедшим и заключили в Суздальскую тюрьму. Узники этой тюрьмы из-за тяжелых условий действительно сходили с ума. Это не освобождало их, однако, от монастырского заключения. Во время обследования тюрьмы Суздальского монастыря в 1835 г. среди заключенных оказалось одиннадцать «поврежденных в рассудке». Несчастных продолжали держать в тюрьме, так как их «заблуждения», т.е. выступления против церкви, все еще считались вредными.

В отдельных случаях участников антицерковных выступлений, сектантов объявляли сумасшедшими и отправляли в психиатрические лечебницы. Например, в Казанскую психиатрическую лечебницу поместили основателя секты «малеванцев» Кондрата Малеванного и Степана Чекмарева. Их признали параноиками, а их влияние на последователей - «магическим». Это не помешало, впрочем, вызвать их на диспут - «религиозное собеседование», устроенное во время миссионерского съезда в Казани в 1897 г. «Параноики» горячо защищали свои взгляды от нападок воинствующих миссионеров-церковников и проявили себя вполне нормальными людьми. После диспута их вновь поместили в психиатрическую больницу, где они провели 15 лет 23 .

На какой же срок помещали узников в монастырские тюрьмы? Часто этот срок не уточнялся. В приговорах и указах встречается обычно выражение «безысходно, навсегда», т.е. узники приговаривались к пожизненному заключению. Фактическое заключение можно подсчитать по сохранившимся спискам узников. Например, за период с 1772 по 1835 г. в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре перебывало 102 человека. К моменту составления сведений (1835 г.) умерло 29 человек, до 5 лет просидело 46 человек, от 5 до 25 лет - 32 человека 24 . Крестьянин Калужской губернии Степан Сергеев находился в монастырской тюрьме 25 лет, а крестьянин Вятской губернии Семен Шубин - 43 года. Вина этих узников заключалась в том, что они отступили от православия и перешли в раскол и сектантство.

Освобождение узников зависело от отзыва монастырского начальства. Но отзывы эти редко были положительными. Обычно монастырские тюремщики давали такие характеристики об узниках: «не может быть освобожден без явной опасности для общественного порядка», «заключение полезно, доколе не придет в чувство христианского самосознания в преступлениях» 25 . В Суздальской тюрьме в течение 35 лет содержался раскольник Семен Мошонов, мелкий чиновник из Павлова Нижегородской губернии. Когда решили, наконец, его освободить, то возражать стал архимандрит Пафнутий, считавший, что Мошонов представляет для церкви большую опасность. «В народе, не имеющем здравого смысла, - писал он в своем заключении, - этот человек может поселить совершенное отчаяние и уныние». И Мошонов остался в монастырской тюрьме 26 .

В монастыри попадали также люди по приговорам светского суда. Это был особый вид уголовного наказания, часто в дополнение к другому наказанию. Заключение на срок от 4 до 8 месяцев рассматривалось как тюремное заключение без ограничения прав. Насколько часто прибегали к этому виду уголовного наказания, можно судить по тому, что в 1857 г. в монастырях содержалось 648 человек - крестьян, мещан, ремесленников, осужденных за различные проступки против господствующей церкви - за отступление от православия, за неисполнение «новообращенными» церковных обрядов, за систематическое отклонение от исповеди и причастия. Осужденные насильственно отторгались от своих семей и занятий, что нередко приводило их к разорению. Естественно, что монастырское заключение вызывало у них ожесточение и ненависть к церковникам.

Частыми узниками в монастырях были также священники и другие служители церкви, наказанные за разные проступки - пьянство, буйство, нарушения благочиния, за действия антиправительственного характера. По отчетным данным Синода, с 1855 по 1859 г. в монастырях перебывало 4480 церковников, из них только за пьянство - 3300 человек. Синод отмечал, что ежегодно за разные проступки ссылают в монастыри до 900 церковников 27 .

В 900-х годах среди небольшой части духовенства наблюдалось движение за ослабление власти Синода и епархиального начальства, за оживление приходской деятельности. Синод сурово расправлялся с участниками этого движения и рассылал недовольных по монастырским тюрьмам. Так, в 1901 г. в Суздальскую тюрьму был заключен священник Цветков. Его вина была в том, что он выступал за ослабление власти Синода, говорил о необходимости созвать церковный собор для упорядочения церковной жизни 28 .

Соловецкая тюрьма существовала до 1883 г., когда из нее были выведены последние узники, но караульные солдаты содержались в ней до 1886 г. После официального закрытия Соловецкий монастырь продолжал служить местом ссылки для провинившихся служителей церкви. Тюрьма при суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре существовала до 1905 г., еще в 1902 г. в ней насчитывалось 12 узников. В 1905 г. в ней томился крестьянин Петр Леонтьев, заключенный в эту тюрьму в 1871 г. по обвинению в том, что он распространял среди крестьян «лжеучение», направленное против верховной власти и духовенства. Несчастный пробыл в монастырской тюрьме 34 года, и об этой трагической судьбе спокойно рассказывается в отчете обер - прокурора Синода 29 . О суровом тюремном режиме 900-х годов свидетельствует письмо одного суздальского жителя, писавшего в петербургскую консисторию: «Обратите внимание на тамошнего архимандрита - коменданта, за что он так зверски запер несчастных заключенных и теснит их самым ужасным образом. Прислали какого-то зверя, который совершенно позабыл, что он служитель божий».

Даже царская охранка считала необходимым ликвидировать эту тюрьму. В 1903 г. она уведомляла Синод, что, поскольку тюрьма находится в заводском районе Суздаля, среди рабочих распространяются слухи о тяжелом положении ее узников. Царские чиновники предлагали перевести заключенных Суздальской тюрьмы в другие, более отдаленные монастыри. Синод, однако, не хотел расставаться со своей бастилией. Лишь в 1905 г., под влиянием роста революционного движения, правительство было вынуждено ликвидировать Суздальскую тюрьму. Эта ликвидация, впрочем, носила формальный характер. Еще в 1907 г. в смете Синода были предусмотрены средства на содержание тюремной стражи, а в 1908 г. эта стража была даже увеличена. Понадобилось еще немало времени, чтобы эта «бастилия духа» была полностью уничтожена.

1. «Житие протопопа Аввакума...», стр. 108; см. также Ард. Попов. Суд и наказание за преступления против веры и нравственности. Казань, 1904, стр. 55.

2. «Русское слово», кн. 8, 1861, стр. 14.

3. «Костромская старина», 1890, стр. 24.

4. А. И. Иванов. Соловецкая монастырская тюрьма. Соловки, 1927. Описанию Соловецкой тюрьмы посвящены следующие работы: М. Колчин. Ссыльные и заточенные в Соловецком остроге в XVI - XIX в. М., 1908; В. И. Немирович - Данченко. Соловки. СПб., 1875; А. С. Пругавин. В казематах. СПб., 1909; М. Н. Гернет. История царской тюрьмы, т. 1 - 5. М., 1951 - 1956; Д. Венедиктов. Палачи в рясах. М., 1923.

5. Описание тюрьмы суздальского Спасо - Евфимиева монастыря см.: А. С. Пругавин. Монастырские тюрьмы. М., 1905; «Суздаль и его достопримечательности». Суздаль. Изд. Владимирской архив ной комиссии, 1912.

6. Г. Антипин. Крепость Кирилло - Белозерского монастыря. Кириллов, 1934, стр. 34-38.

7. Н. П. Розанов. История Московского епархиального управления, ч. II, кн. 2, М., 1876, стр. 153.

8. Павел Алепский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в России, - «Чтения ОИДл, кн. 4, 1896 - 1897, 1900.

9. И. А. Чистович. Феофан Прокопович. СПб., 1878, стр. 166 - 168.

10. Там же, стр. 173.

11. И. А. Чистович. Указ. соч., стр. 348, 365.

12. «Русский архив», кн. II, 1873, стр. 1780.

13. «Русский архив», 1867, стр. 1139-1155.

14. Там же, стр. 1160.

15. М. С. Попов. Арсений Мациевич и его дело. СПб., 1912.

16. М. Н. Гернет. История царской тюрьмы, т. 2, стр. 486.

17. О. И. Дубасов. К истории противоцерковного движения. - «Древняя и Новая Россия», 1878, № 8, стр. 312.

18. Н. И. Барсуков. Соловецкое восстание. Петрозаводск, 1954.

19. «Исторические записки», т. 31, 1955, стр. 96, 102.

20. Там же, стр. 129-130.

21. М. Н. Гернет. Указ соч., т. 2, стр. 488.

22. Д. Венедиктов. Указ. соч., стр. 90. 86

23. «Деяния 3 Всероссийского миссионерского съезда в Казани». Киев, 1897, стр. 90.

24. М. Гернет. Указ. соч., т. 2, стр. 481.

25. Там же, стр. 475.

26. «Древняя и Новая Россия», кн. 8, 1878, стр. 313,

27. А. Завьялов. Циркулярные указы святейшего Синода 1867 - 1900 гг., СПб., 1900, стр. 50, 54.

28. М. Гернет. Указ. соч., т. 2, стр. 331.

29. Отчет обер-прокурора Синода за 1909 г. СПб., 1910, стр. 22.

30. «Ежегодник Музея истории религии», т. IV. Л., 1960, стр. 118.

Сюда же попадали и те, чью вину, подлинную или мнимую, знали очень немногие - монастырские стены умели хранить тайны своих узников.

Для отбытия наказания в монастырях создавались специальные тюрьмы, отношение к узникам которых традиционно не отличалось милосердием, а зачастую было более суровым, чем в обычных острогах. Охрану узников в крупных монастырских тюрьмах осуществляли специальные военные команды.

Зачастую узники попадали в монастырскую тюрьму так и не побывав под судом и следствием. В 1775 г. кошевой Запорожской Сечи Кальнишевский, сечевой судья Головатый и писарь Глоба по ходатайству Потемкина были без суда заточены Екатериной II в монастыри, откуда на свободу уже не вышли. В отношении Кальнишевского «справедливость восторжествовала», он был освобожден из-под стражи глубочайшим 110-летним старцем, но покинуть монастырь уже был не в состоянии.

Монастырских острогов в России было не мало. В 1905 г. исследователь монастырских тюрем А.С. Пругавин перечислил в своей книге 18 мужских и 9 женских монастырей, служивших для заточения узников, и этот перечень был далеко не полным. По решению императора или Синода для заключения под стражу мог быть использован любой монастырь.

Немало известных лиц «прошло» через казематы Спасо-Евфимьевского монастыря

Старейшие и наиболее известные монастырские тюрьмы находились в Соловецком и Спасо-Евфимьевском монастырях. В первый традиционно ссылали опасных государственных преступников, второй первоначально предназначался для содержания душевнобольных и пребывающих в ереси, но затем в него стали направлять и узников, обвиненных в государственных преступлениях.

Отдаленность Соловецкого монастыря от обжитых мест и труднодоступность сделали его идеальным местом заточения. Первоначально казематы располагались в крепостных стенах и башнях монастыря. Зачастую это были клетушки без окон, в них можно было стоять, согнувшись, или лежать на коротком топчане, поджав ноги. Интересно, что в 1786 г. архимандрит монастыря, где содержалось 16 узников (из них 15 - пожизненно), не знал о причине заключения семи. Указ о заключении таких лиц обычно был лаконичен - «за немаловажную вину к содержанию до кончины живота».

Среди узников монастыря были и священники, обвиненные в пьянстве и богохульстве, и различные сектанты, и бывшие офицеры, которые во хмелю нелестно отозвались о нравственных качествах очередной императрицы, и крупные сановники, замышлявшие государственный переворот, и «правдоискатели», написавшие жалобы на представителей власти. Пять лет по неизвестному обвинению провел в этой тюрьме французский дворянин де Турнель. Самый юный заключенный попал в тюрьму в 11-летнем возрасте по обвинению в убийстве, в заключении ему пришлось провести 15 лет.

Для чего в России создавались монастырские тюрьмы?
За этими стенами содержали узников
Режим в монастырской тюрьме отличался крайней жестокостью. Власть игумена не только над узниками, но и над охранявшими их солдатами была практически бесконтрольна. В 1835 г. жалобы узников «просочились» за монастырские стены, на Соловки приехала ревизия, возглавляемая жандармским полковником Озерецковским. Даже жандарм, повидавший на своем веку всякого, вынужден был признать, что «многие арестанты несут наказания, весьма превышающие меры вины их». В результате ревизии трое узников были освобождены, 15 отправлены на военную службу, двое переведены из камер в кельи, один принят в послушники, а ослепший заключенный отправлен на «материк» в больницу.

Но и после ревизии режим в тюрьме не был облегчен. Узников кормили скудно, им запрещали всякую связь с волей, не давали письменных принадлежностей и книг, кроме религиозных, а за нарушения правил поведения подвергали телесным наказаниям или сажали на цепь. Особенно жестоко обращались с теми, чьи религиозные убеждения не совпадали с официальным православием. Даже искреннее раскаяние и переход в православие таких узников не гарантировали им выход на свободу. Отдельные «пребывающие в ереси» узники проводили в этой тюрьме всю сознательную жизнь . Так, крестьянин Антон Дмитриев за самооскопление был заключен в монастырь в 1818 г. и провел в одиночной камере 62 года.

Для чего в России создавались монастырские тюрьмы?
В тюремной келье закончился жизненный путь декабриста Ф.П. Шаховского

Немало известных лиц «прошло» через казематы Спасо-Евфимьевского монастыря. В тюремной келье закончился жизненный путь декабриста князя Шаховского и монаха-прорицателя Авеля. Даже в конце XIX века в монастырскую тюрьму заключали без решения суда, зачастую по надуманным обвинениям. Так, крестьянина Федосеева Синод отправил в монастырь за то, что он «жил в пещере и своей лицемерной праведностью привлекал к себе массы простого народа». Истинно верующий житель Архангельска Василий Рахов, активно занимавшийся благотворительностью и открывший для бедных детский приют и две столовые, местным духовенством, почувствовавшим в нем конкурента, был обвинен в штундизме. Дело дошло до суда, но светский суд Рахова оправдал. Тогда по утвержденному императором ходатайству Синода его отправили для заключения в монастырь. На свободу несчастный узник вышел только в 1902 г., проведя в заключении 7 лет.

Во второй половине XIX века монастыри все реже стали использоваться как места заключения. Последние узники Соловецкой тюрьмы, сектанты Давыдов и Леонтьев, в 1883 г. были переведены для проживания в монастырские кельи. В 1885 г. была упразднена караульная команда, и тюрьма окончательно прекратила свое существование. В 1903 г. в здании тюрьмы была оборудована больница. Дольше просуществовала Спасо-Евфимьевская монастырская тюрьма, последний заключенный которой, старообрядец Федор Ковалев, был освобожден 2 марта 1905 г.

В центре христианского правосудия лежат понятия греха и покаяния. Цель Церкви – добиваться личного покаяния; Христос учил: коллективного спасения в царствии божием нет - спасается каждый самостоятельно. Но окружающая христиан действительность безнадежно испорчена грехом, поэтому необходимы места, в которых мирские влияния были бы исключены или максимально ограничены, а их обитатели могли бы полностью сосредоточиться на индивидуальном спасении.

Так появились монастыри. Скоро в них потянулись люди, не желающие полностью рвать с мирской жизнью. По мере завоевания церковью Европы христианское понимание правосудия распространялось и на светские преступления; церковь брала в свои руки суд и наказание.

«Согрешающего брата, если необходимо, надобно стараться исправлять так, чтобы, желая уврачевать страждущего, может быть, легкою лихорадкой, сам себя не подверг худшей болезни - ослеплению от гнева», - так в V веке описывал правила египетских монастырей один из основоположников иночества Иоанн Кассиан Римлянин. Он настаивал, что монастыри должны помогать мирянам справляться с их грехами. Но Кассиан предостерегал монахов от излишнего усердия в этой помощи - проще говоря, они не должны быть жестоки к прибывшим на покаяние. Уже в первые столетия существования монастырей такие увещевания не были излишни.

Пенитенциарная симфония

Различия между восточным и западным монашеством проявились намного раньше раскола церкви на католическую и православную. В середине VI века святой Бенедикт Нурсийский создает устав, который ляжет в основу западной монастырской традиции. Восточное монашество появилось еще раньше – в IV веке. Его основателями считаются святые Антоний Египетский и Пахомий Великий. «Обличай (и исправляй) детей своих (духовных) нещадно; потому что с тебя взыщется осуждение их (если они окажутся достойными осуждения на Страшном Суде)», - писал святой Антоний в «Уставе отшельнической жизни». На Востоке прямое искоренение греха монахами только приветствовалось.

Следствием этого стало появление исторически новой формы наказания - ссылки в монастырь. Правда, долгое время ни светские, ни церковные документы не разъясняли, какой она должна иметь характер - добровольный или принудительный. Заточение в монастырь представителей клира, а также дополнительная внутренняя изоляция для монахов стали нормой еще в V веке, но распространение этого не предусмотренного светскими законами наказания на мирян тогда – еще редкость.

Но уже в первой половине VI века в своде законов византийского императора Юстиниана монастырская ссылка как форма наказания получает юридический статус. Так, жена за измену мужу отправлялась в монастырь на покаяние, а мужу принадлежало право вернуть ее в течение двух лет. Если муж о жене за это время забывал, то она оставалась в монастыре навсегда. А если двое супругов расторгли брак без законных оснований, то они оба ссылались в монастырь до конца жизни.

Возникновение монастырского заточения как формы наказания для мирян при Юстиниане исторически совпадает с появлением концепции симфонии (греческое Συμφωνία - созвучие), подразумевавшей, что церковь и государство должны пребывать в согласии и сотрудничестве. Византийские церкви и монастыри ради этого «созвучия» превращались в пенитенциарные учреждения.

На практике монастырская ссылка быстро становится относительно гуманным и надежным способом «решения проблем» - политических, аппаратных и карьерных. Так, 48-м правилом Трулльского собора (692 год) установлено, что если возникает необходимость возвести в епископский сан женатого человека, - а на это место в церковной иерархии могут претендовать только давшие обет безбрачия, - то его супругу необходимо пожизненно сослать в монастырь. Причем подчеркивалось, что, если она не согласна на постриг, то продолжает удерживаться в монастыре как узница. Уже в VII веке в Византии получает распространение практика ссылки и заточения в монастырь неугодных членов царствующей династии и государственных чиновников; в таких случаях кроме обязательно покаяния совершался и насильственный постриг. Характерно, что светское византийское законодательство об этой практике умалчивало.

Насильственный постриг в монахи часто рассматривался в Византии как идеальный способ смягчить смертный или другой приговор. Патриарх Константин Лихуд из христианских побуждений настоял в 1059 году, чтобы беглым рабам-убийцам было дано право скрываться в монастырях и принимать постриг, молитвой и трудом зарабатывая себе прощение. На сто лет раньше император Константин Багрянородный предложил всем убийцам, чье преступление неизвестно, уходить в монастырь, принимать постриг и каяться в своем грехе до конца жизни. В таком случае светское уголовное наказание за убийство на них не распространялось.

Уроки Византии

В первые века после принятия христианства русская каноническая практика только изучает и осваивает комплекс норм, сформированных в Византии за несколько предшествующих столетий.

В «Русской правде» Ярослава Мудрого присутствует понятие «дом церковный», под которым подразумевается не только монастырь, но и любая церковная недвижимость. Согласно «Русской правде», в «дом церковный» помещалась женщина, вышедшая замуж за другого при живом законном муже, или вторая жена, если муж женился на ней при жизни его первой супруги, для развода с которой у него не было достаточных оснований. Подобному наказанию подвергалась и женщина, состоящая в отношениях с двумя братьями. Заключение в «доме церковном» продолжалось до момента выплаты штрафа в пользу епископа. Но каков был режим содержания женщин в «доме церковном», доподлинно не известно; непонятно также, что происходило с ними, если штраф не выплачивался.

Первое упоминание о политической ссылке в монастырь в соответствии с византийской традицией датировано 1146 годом, когда князь Изяслав Мстиславич сместил с киевского престола князя Игоря Ольговича. Изяслав собирался пойти войной на брата Игоря, поэтому последний пообещал отказаться от претензий на Киев и постригся в монахи. В монастыре он принял схиму. В Лаврентьевской летописи указывается, что князя «всадища в поруб в монастыре у святаго Иоанна, и приставиша ему сторож». Это первое известное нам упоминание «поруба» - монастырской темницы - и один из немногих примеров добровольного пострига среди русской феодальной аристократии.

Гораздо чаще в русской истории монастырь упоминается в связи с репрессивными мерами. Особенно заметной его роль становится в период формирования единого государства, с конца XIV века. Причем пострижение в монахи сплошь и рядом оказывалось обратимым: при смене политического курса опальный монах вполне мог стать расстригой и вернуть себе прежний статус в миру.

Например, в 1389 году войско Новгородской республики совершило карательный поход на крепость Заволочье, правители которой хотели присоединения к Московскому княжеству. Зачинщиков «отпадения» Заволочья к Москве воеводу Ивана Никитича и его братьев Герасима и Родиона привезли в Великий Новгород. Ивана «скынуша с мосту», а его братьев «постригоша в черньци». Но уже в 1401 году освобожденный агентами Москвы Герасим стал воеводой, который затем терроризировал новгородские земли. В летописях этого периода он фигурирует как Герасим Расстрига.

Православие, самодержавие, репрессии

С конца XV века пенитенциарные функции монастырей на Руси расширяются. «Умножение еретических отклонений, раскол господствующей церкви на враждующие партии "иосифлян" и "заволжских старцев", ослабление внутрицерковной дисциплины, вылившееся в многочисленные злоупотребления клира и зарождение религиозного равнодушия среди мирян, усложнение отношений со светской властью, желавшей одновременно и укрепления авторитета церкви, и упрочнения ее зависимости от правительства», - перечисляет причины этого процесса историк Сергей Шаляпин.

В летописях прежних веков упоминания о монастырской ссылке для провинившегося клира и еретиков – редкость. С XVI века таких случаев все больше. Церковные власти стремительно выстраивали репрессивную систему, направленную на подавление внутренней оппозиции. Источники фиксируют: впервые в истории России представители церкви занимаются сыском. Монастыри теперь не просто место ссылки - они становятся тюрьмами для смутьянов и богохульников, причем церковное правосудие все еще сохраняет полную автономию от государства.

В свою очередь, царь и его приближенные продолжают использовать проверенный византийский метод: ссылают в монастыри и насильно постригают в монахи неугодных сановников и провинившихся жен. Особенно печальна была участь девушек из царской фамилии. Согласно сословным законам, на дочери царя мог жениться только представитель другой монаршей династии, а таких женихов хватало далеко не всем дочерям Рюриковичей и Романовых, так что в какой-то момент русских принцесс ожидал неизбежный постриг.

Поворот в отношениях между государством и церковью происходит в середине XVII века. Начавшийся Раскол, вызванный попыткой модернизировать обряды и книги в соответствии с современными греческими образцами, привел русскую церковь к тяжелому кризису. Начиная реформу, патриарх Никон не сумел предвидеть столь мощного сопротивления, которое встретили его нововведения. Патриарх был вынужден обратиться за помощью к царю Алексею Михайловичу, до этого наблюдавшему за Расколом со стороны.

Одним из центральных эпизодов Раскола стало вооруженное сопротивление монахов Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря в Белом море, которое длилось восемь лет – с 1668-го по 1676 год. Соловецкое восстание удалось подавить только при помощи правительственных войск. Нам интересен эпизод 1654 года: взбунтовавшиеся монахи приняли решение больше не молиться за царя, а несогласные с ними лоялисты из числа братии были заключены в казематы.

Раскол имел два взаимосвязанных следствия. Во-первых, церковь покинула наиболее пассионарная часть клира и мирян. Во-вторых, в России прервалась традиция византийской симфонии – церковь вышла из первого этапа Раскола настолько ослабленной, что теперь требовалась только воля властителя, чтобы окончательно лишить ее статуса равноправного партнера в отношениях с государством. Первым символическим шагом на пути подчинения церкви светским властям стал суд над инициатором церковной реформы патриархом Никоном и ссылка его под строгий надзор в Кирилло-Белозерский монастырь.

Первые Соловки

Искомым волевым правителем, который навсегда лишил русскую церковь политической самостоятельности, стал сын царя Алексея Михайловича Петр. В своей церковной реформе он вдохновлялся протестантскими образцами - в скандинавских и германских землях государь являлся и главной церкви. Было ликвидировано патриаршество, а вместо него учрежден Святейший Синод - фактически, «министерство духовных дел».

«Протестантские» реформы Петра I лишили монастыри былого значения; на этом фоне случай бывшего раскольничьего Соловецкого монастыря, чей авторитет и богатство при Петре I только росли, представляется уникальным. Царь видел в Соловках важную морскую базу, а удаленное расположение делало остров еще и идеальной тюрьмой.

История Соловецкой монастырской тюрьмы начинается в 1520-х годах, когда победившие в долгом церковном споре «иосифляне» стали ссылать сюда своих оппонентов – «нестяжателей» . В 1554 году в Соловецкую тюрьму бросили участников движения боярина Матвея Башкина, который выступал против русской церкви с позиций европейской Реформации; сам Башкин, по слухам, был сожжен в Иосифо-Волоцком монастыре. В XVII веке на Соловках появляются и первые политзаключенные - сюда ссылают участников крестьянского восстания Степана Разина.

В царствование Петра I Соловки становятся местом заключения для противников церковной реформы – и, разумеется, жертв оговора. В 1701 году сюда по доносу ссылают духовника царской семьи, впоследствии канонизированного под именем Иова Анзерского – он обвинялся в сношениях с книгописцем-раскольником Григорием Талицким, в своих «тетрадях» объявившим царя антихристом (самого Талицкого казнили «копчением»). Впрочем, попадаются и «светские» политзаключенные – например, некий Федот Костромин, посаженный в Соловецкую тюрьму в 1721 году за произнесение «непристойных слов» в адрес государя.

Но для того, чтобы Соловки стали настоящей политической тюрьмой, была необходима политическая полиция. Созданная в 1718 году Тайная канцелярия под разными названиями проработала до 1801 года; именно с ее деятельности в 1720-1730-х годах начинается история «государевых преступников» в Соловецкой тюрьме. Сотрудники Тайной канцелярии выискивали и ловили «произносителей важных и непристойных слов» во всех пределах империи Романовых.

Порядок ссылки на Соловки был следующий. Из Тайной канцелярии или Синода архангельскому губернатору и настоятелю Соловецкого монастыря отправляли письмо с указанием имени заключенного. Сотрудники канцелярии не были обязаны объяснять, за что конкретно человек приговаривается к ссылке или тюремному заключению; вот типичные формулировки: «за великоважную вину», «за злодейственные поступки», «за буйство», «за явное его с женским полом грехопадение». В этих же письмах указывалось, как следует содержать преступника: «сажать в земляную тюрьму», «держать в каземате под караулом до смерти», «не сковывать в кандалы, а держать у стены на цепи», «держать вечно в тягчайших трудах». Встречалась при этом и рекомендация «поместить в среде братии», что означало обычную монастырскую ссылку «для покаяния»; последняя, впрочем, так и осталась одной из главных форм наказания для провинившихся служителей церкви. Как для заключенных, так и для ссыльных Соловки становились последним приютом - сажали и ссылали туда, в отличие от других мест лишения свободы, пожизненно.

В XVIII веке примерно половину контингента в Соловецком монастыре составляли ссыльные, а другая половина томилась в казематах и «земельной тюрьме». В отличие от казематов, обустроенных в монастырской стене и башнях, она представляла собой сеть ям глубиной в два метра. По краям ямы были обложены кирпичом, крышей служил дощатый настил, засыпанный землей. В настиле прорубалось отверстие, через которое узнику подавали пищу; оно же служило для вентиляции. В такой «камере» узник Соловков проводил остаток дней. Сырость и крысы, заживо объедавшие заключенным конечности и лица, были дополнительной пыткой. Известен случай, когда некий караульный подал заключенному «вору и бунтовщику Ивашке Салтыкову» палку для защиты от крыс и за неуместный гуманизм был нещадно бит плетьми.

Взойдя на престол в 1742 году, Елизавета Петровна обратила внимание на варварский способ наказания, применявшийся на Соловках. Существование «земляных тюрем» не вязалось с духом просвещенной монархии, которую пыталась строить Елизавета; тюрьмы было приказано засыпать, но исполнители саботировали повеление императрицы. В 1758 году на Соловки отправилась комиссия Сената. Предположительно, перед ее визитом земляные тюрьмы были замаскированы; так или иначе, доказательств для обвинения монахов у Сената не было. Когда жуткие соловецкие ямы прекратили функционировать на самом деле, доподлинно неизвестно.

Благодаря опеке Тайной канцелярии Соловки считались одной из самых суровых тюрем империи; царские амнистии здешних узников не касались – на Соловки отправляли умирать.

В монастыре колодников охраняли солдаты, которые находились на иждивении у государства. Также в их обязанности входил надзор за ссыльными. «Строже охранять ссыльных, а при необходимости силой усмирять их потому, что архимандриту делать это неудобно и неприлично», - гласил приказ. Кроме охранников к каждому заключенному был прикреплен монах, который в соответствии со старыми византийскими правилами должен был непрестанно склонять его к исповеди. За такую работу монах получал от государства 9 рублей в год; впрочем, обычно эти деньги перечислялись напрямую в казну монастыря.

В русских тюрьмах никогда хорошо не кормили. Но на Соловках было особо скудное меню - хлеб и вода. Тем, чья вина считалась легкой, а также ссыльным, разрешались щи и квас, но правилами оговаривалось: «рыбы не давать никогда». Во времена Екатерины II наступила либерализация - заключенным и ссыльным стал полагаться продовольственный паек одного монаха.

О побегах с Соловков сохранились только отрывочные и недостоверные сведения, да и те касаются преимущественно ссыльных. Ловили их чаще всего еще на острове или на морском льду. Беглецам урезали суточную норму хлеба, чтобы «впредь сухари не сушил».

Особую касту среди соловецких заключенных составляли «секретные». Они доставлялись в монастырь без указания имени и состава преступления. Для их охраны выделялась специальная солдатская команда, которой также не сообщалось о личности арестанта. Задолго до ГУЛАГа в Соловецкой тюрьме таких арестантов научились различать по номерам или кличкам. «Когда он, колодник, посажен будет в тюрьму, тогда к нему приставить караул, и всегда бы с ружьями было по два человека на часах: один от гвардии, а другой из гарнизонных. Двери б были за замком и за твоей печатью, а у тюрьмы окошко было б малое, где пищу подавать; да и самому тебе в тюрьму к нему не ходить, нежели других кого допускать, и его, колодника, в церковь не допускать. А когда он, колодник, заболеет и будет весьма близок к смерти, то по исповеди приобщить его св. тайн в тюрьме, где он содержится, и для того двери отпереть и распечатать, а по причащении оные двери запереть тебе своею печатью и приказать хранить накрепко», - говорилось в инструкции для офицеров специальной команды. Кем были секретные узники Соловков, до сих пор неизвестно.

Были и другие спецкатегории заключенных. В 1720-1730-е годы - это время расцвета Соловецкой тюрьмы - сюда помещают проигравших в борьбе придворных партий царедворцев, неудачливых заговорщиков. В тюрьме судьбы их складывались по-разному: граф Петр Толстой содержался на общих условиях, а князь Василий Долгоруков мог себе позволить откупиться от работ, спать в каземате на перине и иметь в услужении крепостного. Другая категория заключенных, которых отправляют на Соловки на протяжении всего XVIII века - это украинцы. Сначала это последователи Мазепы, затем казаки, выступавшие за сохранение сечевых вольностей. Именно на Соловках в 1803 году умер в возрасте 112 лет последний атаман Запорожской Сечи Петро Калнишевский.

Но к этому моменту преемница Тайной канцелярии - Тайная экспедиция - указом Александра I уже прекратила свое существование. Соловецкая монастырская тюрьма начинает терять свое значение; у нее появляются сильные конкуренты - ссылка в Сибирь и на Кавказ. Известно, что Николай I изначально планировал сослать декабристов именно на Соловки, так как тюрьма эта обросла зловещими легендами. В ожидании целой группы родовитых офицеров-заговорщиков в Соловецком монастыре наконец-то начали строить тюремный замок, но в последний момент император передумал и сослал декабристов в Сибирь.

Из-за переменившихся планов монарха строительство Соловецкого тюремного замка затянулось. Оно было закончено только в 1830 году. Государство выплатило за его постройку монастырю 8,5 тысяч рублей. Опись, составленная в том же году, фиксировала, что в здании есть 27 камер при 39 окнах и 32 дверях «на железных петлях с засовами и висячими замками». Отапливалась тюрьма четырьмя большими печами.

Новое здание тюрьмы осталось в распоряжении архимандрита. Соловецкая тюрьма продолжала оставаться политической: в XIX веке через нее прошли некоторые декабристы, активисты националистических движений, социалисты, сектанты. Сажали сюда, как и прежде, пожизненно. Но один из благосклонных к царю современников, посетивший Соловки в царствование Николая I, писал: «Давно не слышно здесь звука цепей, нет страшных подземелий и погребов, где страдало человечество, где наказывалась злоба и пороки, а нередко и невинность. Это несчастное время осталось теперь только в воспоминании нашем и время просвещения изгладило уже следы его».

Впрочем, театральному режиссеру и критику Владимиру Немировичу-Данченко, побывавшему на Соловках уже в 1870-е годы, запомнилась иная картина. «Эта сырая каменная масса внутри сырой каменной стены переносит разом за несколько веков назад. Когда я вошел внутрь тюрьмы, меня охватил суеверный страх. Узкая щель без света тянулась довольно далеко. Одна стена ее глухая, в другой - несколько дверей с окошечками. За этими дверями мрачные, потрясающе мрачные темничные кельи. В каждой окно. В окне по три рамы, и между ними две решетки. Все это прозеленело, прокопчено, прогнило, почернело. День не бросит сюда ни одного луча света. Вечные сумерки, вечное молчание. Я вошел в одну из пустых келий. На меня пахнуло мраком и задушающей смрадною сыростью подвала. Точно я был на дне холодного и глубокого колодезя», - писал Немирович-Данченко.

К началу 1880-х годов содержание тюрьмы в монастыре стало нерентабельным. В 1883 году ее закрыли. Вплоть до Манифеста 17 октября 1905 года на Соловки продолжали ссылать провинившихся священнослужителей: разрешение свободы вероисповедания фактически упразднило в России монастырское заключение в любой из его форм.

С начала XVI века по 1883 год узниками Соловецкого монастыря стали около 600 человек.

Последняя ссылка в монастырь

В начале XX века перед империей Романовых стояло множество вызовов. Один из них - националистические движения, среди которых самыми опасными считались польское и украинское. Когда началась Первая Мировая война, национализм окраин стал значимым фактором в противостоянии.

Греко-католическая церковь в Галиции была оплотом украинского национализма. Когда в сентябре 1914 года русская армия заняла австро-венгерский Львов, то одним из первых шагов оккупационных властей стал арест предстоятеля Украинской греко-католической церкви Андрея Шептицкого. Он был отправлен по этапу Киев - Новгород - Курск, после чего был заключен в Спасо-Евфимиевский монастырь в Суздале.

Этот арест мало кого встревожил - шла война, национальная и религиозная нетерпимость становились нормой. Лишь немногих представителей русского гражданского общества известие о заточении Шептицкого шокировало: оказывается, монастырские тюрьмы не ушли в прошлое; возвращение к дремучей архаике оказалось легким.

«Наши монастыри можно было поздравить с избавлением от роли тюремщиков, а государство - с освобождением еще от одного обломка мрачной старины. Наконец, с проведением Закона о веротерпимости, монастырские тюрьмы, из мрачных щелей которых выглядывали некогда истомленные, бородатые, порой сумасшедшие, лица российских ересиархов, теряли, казалось, саму основу своего бытия... И вот мы слышим, что монастыри опять являются местом "особого надзора" и особого вида "заточения"», - писал в 1914 году Владимир Короленко.

Как оказалось впоследствии, казус Шептицкого стал последним известным случаем монастырской ссылки в истории России. Но история тюрьмы в монастыре продолжится и в ХХ веке.

В 1923 году открывается Соловецкий лагерь особого назначения, который просуществует 10 лет. На пике репрессий в заключении там будут находиться около 72 тысяч человек - в 120 раз больше, чем за все 400 лет существования Соловецкой монастырской тюрьмы.

В 1990 году в Москве на Лубянской площади будет установлен «Соловецкий камень» в память о жертвах политических репрессий.