Отпевание протоиерея михаила правдолюбова. Крест Правдолюбовых

В роду протоиерея Сергия Правдолюбова одиннадцать святых. Все они прославлены в сонме новомучеников и исповедников Российских. Прадед отца Сергия, священномученик Анатолий Правдолюбов, был расстрелян в 1937 году. Дед, священноисповедник Сергий Правдолюбов, испытан лагерем особого назначения на Соловках. Братья деда - священномученик Николай и мученик Владимир Правдолюбовы - тоже расстреляны, как и дед по матери, священномученик Михаил Дмитрев (1937). И если Русская Церковь сильна молитвами своих святых, то отец Сергий ощущает это самым непосредственным образом. Слушая отца Сергия, понимаешь: родство со святыми учит не чувству собственной необыкновенности, нет, напротив: смирению, сознанию собственного недостоинства... и еще - радости. Радости от того, что и ты, недостойный, принадлежишь к Церкви, породившей стольких святых. И это, может быть, главный урок, извлекаемый из встречи с протоиереем Сергием Правдолюбовым.

Протоиерей Сергий Правдолюбов родился в 1950 году в городе Спасске Рязанской области в семье священника Анатолия Правдолюбова. После школы учился в Гнесинском музыкально-педагогическом училище, служил в армии. Затем поступил в 3 класс Духовной семинарии. В 1974-1978 годах учился в Московской Духовной Академии, защитил кандидатскую диссертацию по библеистике, служил иподиаконом у Патриарха Пимена. С 1978 по 1989 год служил диаконом и протодиаконом в Никольском храме в Хамовниках. В 1989 году защитил магистерскую диссертацию по византийской гимнографии, получил степень магистра богословия. 13 августа 1989 года рукоположен во иерея, служил в Никольской Церкви села Ржавки в Зеленограде. С ноября 1990 года - настоятель храма Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве. Профессор Московской Духовной Академии и Свято-Тихоновского Богословского университета. Член Синодальной богослужебной комиссии, член Союза писателей России.

Отец Сергий, Вы выросли в семье священника, более того, в священническом роду - означает ли это, что Вас и Ваших братьев с детства готовили к принятию священного сана?

Отец очень хотел, чтобы мы были священниками. И молился об этом перед Престолом на каждой Литургии. В самый ответственный ее момент, когда совершал поклон перед только освященными Святыми Дарами, он шептал: «Прошу, чтоб мои дети были священниками». По молитвам отца это и получилось - все мы, четверо братьев, стали священниками. Двое младших уже митрофорные протоиереи: Феодор и Серафим.

Отец очень мудро поступал: он не навязывал нам ничего, не требовал от нас знания Закона Божиего, Библии - чтоб не отбить нам охоту к этой теме. Но зато в нашем детстве было главное, то, без чего жить нельзя: участие в богослужении. Мы ходили в школу, конечно, и в обычную, и в музыкальную, и у нас не так много времени оставалось на храм, но мы бывали в храме каждую субботу, каждое воскресенье, а когда начинался пост, начиналась первая седмица поста, а потом и Страстная седмица и Пасхальная - мы были только в храме. И была полнота жизни такая, что переживаемые богослужения действовали лучше всяких воспитательных средств. У отца был настоящий литургический талант, он воспринял это от своих предков и от тех святых людей, которых он видел на Соловках, которые и там служили Литургию. Таких литургических дарований, какое было у моего отца, я мало встречал в жизни, очень мало. И его богослужение в храме - это было лучшее воспитание.

- А мама? Что она Вам дала?

Молились вечером и утром мы, конечно, с мамой. Моя мама - дочь священномученика Михаила Дмитрева, служившего в Селищах Касимовского района Рязанской области и расстрелянного в 37-м году в Рязани. Она была очень живая, горячая душой и очень любила мучеников; когда рассказывала, как арестовывали ее отца, - неудержимо плакала. Эти слезы - они на меня воздействовали больше всего. И я с детства полюбил мучеников за их героические страдания, за смерть, за свидетельство о Боге. И поэтому всю жизнь остаюсь именно вот таким, «мучениколюбцем», мама заронила это в меня.

Отца Михаила, деда своего, я всегда ощущал органично. Я понимал и чувствовал его как личность. Остался его дом в Селищах, мы туда ходили из Касимова иногда в гости пешком - семь километров. Видели всю эту обстановку, дом, храм, в котором он служил. У нас не было преград, которые мешали бы понять этого человека как личность.

Другое дело - дед по отцовской линии, священноисповедник Сергий Правдолюбов. Я его почти не застал, я родился 1 ноября, а 18 декабря дедушка Сергий умер. Он успел послать телеграмму: «Благодарю Вас за Сергея!» Я в честь него и назван.

Я всю жизнь стараюсь его понять - кто он такой, как он молился, как он служил, и это для меня очень долгий и тяжелый труд - понять деда. По словам моего отца, дед был таким мощным стержнем, столпом, который держал своей молитвой и своей силой всех окружающих людей, и в лагере на Соловках, и потом, в обычной жизни. Он не был жестким и волевым человеком по природе, но он видел, как люди колеблются, как им трудно, страшно - и потому так строго держал себя всегда и был той самой опорой, на которой все утверждались духом, молитвой. Я читал его и творения, и некоторые проповеди, и следственное дело его прочитал, а оно очень хорошо помогает понять, кто такой отец Сергий. Но все равно преграда есть между нами, я чувствую эту преграду - потому что он высокого уровня человек.

Ваш отец протоиерей Анатолий Правдолюбов был в заключении в Соловецком лагере особого назначения вместе со своим отцом (Вашим дедом) и дядей с 1935 по 1937 год, и затем в Медвежьегорсклаге с 1938 по 1940 год. Он рассказывал о людях, с которыми вместе был на Соловках? Чем стали для него годы заключения? Вы чувствовали это, когда росли рядом с ним?

К собственному страданию отец относился очень спокойно. Молча, терпеливо нес крест, который Бог ему дал. Мучениками считал других. Рассказывал о женщине из нашего Касимова, она была старостой в Казанском монастыре, Вера Николаевна Самсонова, она умерла там, на Соловках за две недели до освобождения: «Вот она сподоблена, она - мученица». Она прославлена в сонме новомучеников теперь. Но по отношению к нам, детям, как мне кажется сейчас, он немного скорбел, потому что видел, что мы недопонимаем всю силу и всю тяжесть того подвига, который понесли эти люди. Отец говорил нам с тоской: «А вы помните, как было в Древней Церкви? Стать мучеником, умереть за веру - это было счастье, такого человека все почитали. А если человек остался жив после мучений - это был такой авторитет, его все спрашивали, как поступать в жизни, что делать, и эти исповедники даже злоупотребляли иногда своим авторитетом и превышали свою власть исповедничества». Когда святой - близкий тебе человек, ты можешь просто в упор не видеть, что он святой. Племянница отца Михаила Дмитрева как-то сказала: «Как? Дядя Миша святой? Да что вы мне говорите? Он - дядя Миша!» Это так удивительно и это так замечательно.

Икона «Собор семи мучеников Маккавеевских ХХ века». Происходящих из села Маккавеева Рязанской области новомучеников - семь, как и ветхозаветных мучеников Маккавейских. Первый ряд слева направо: священномученик Александр Туберовский, профессор МДА, магистр богословия; над ним священноисповедник Александр Орлов, соловецкий узник, духовник святой блаженной Матроны Анемнясевской. Второй слева в нижнем ряду - священномученик Михаил Дмитрев. Над ним - мученик Владимир Правдолюбов. Далее в нижнем ряду - священномученик Анатолий Правдолюбов и священноисповедник Сергий Правдолюбов. Над последним - его брат, священномученик Николай Правдолюбов

- Оба Ваших деда - святые... Должно же у Вас быть какое-то особое чувство - что Вы их внук.

До прославления отца Михаила у меня было такое нехорошее чувство: вот, я его внук, и это как бы авторитетно для меня. А когда совершилось прославление, я поехал в храм, в котором отец Михаил служил, мы с моими братьями совершили Божественную литургию, и я, обратившись к народу, объявил: священномученик Михаил, настоятель вашего храма, к которому ходили ваши отцы и деды, прославлен во святых, и теперь это ваш святой, который знает всех вас и всех, которые были тогда еще маленькими детьми, за всех вас молится. И люди это так восприняли! И получился, знаете, какой интересный духовный эффект: они все ему дети, потому что духовные дети ближе, чем родные внуки. Я почувствовал сразу собственное отдаление. Он - святой, они его духовные дети или дети детей, а внук - это дальний родственник, то есть нечем хвалиться! Какой-то внук!

Я помню одного молодого человека в Рязани, он после прославления своего деда встал на колени посреди храма и спрашивает: «Как мне теперь жить, как мне теперь жить? Он же святой! Как мне теперь жить?». Я ему говорю: «Как хочешь, так и живи. Только чтобы не было потом стыдно перед дедом».

Если мой дед святой - что это дает лично мне, какие преимущества? Если я грешу, если я в Бога не верю или мало верю, если мало молюсь, что он может сделать? Он может обо мне походатайствовать, но не больше! Здесь нет прямой связи: если он - святой, то мы все спаслись. Далеко не так!

- Батюшка, кто стал для Вас ориентиром в выборе пути, в священническом служении?

Отец! В первую очередь, конечно, отец. А потом - отец Иоанн Крестьянкин. Милостью Божией он был назначен в город Касимов настоятелем, это случилось в 1966 году, когда мне было шестнадцать лет. И он целый год служил, и мы были вокруг него! И вся жизнь наша прошла вокруг него! По всем жизненным вопросам вся наша семья ездила за благословением к отцу Иоанну. И это такая милость Божия, которую вообще трудно себе представить! Мой отец его чтил с таким благоговением, как к святителю Николаю относился к отцу Иоанну. Папа лучше нас понимал, кто такой отец Иоанн Крестьянкин, потому что прошел через лагерь, как и отец Иоанн. Они ведь были почти ровесники. Это отношение моего отца к отцу Иоанну очень большую давало силу, очень большую духовную поддержку и, конечно, ориентир.

Но что касается выбора... Я практически не выбирал. Куда меня влекло, туда я и шел. Если бы меня завлекло в какое-то другое дело, а не в священство, я бы туда пошел и даже отца бы не послушал. Я искал то место, где я могу получить наиболее полное приближение к Богу и реализацию всех своих возможных сил. Я узнавал, где самая суть. Где я найду суть, тем я и буду заниматься. Нашел бы в музыке, стал бы музыкантом. Но я не нашел в музыке, я нашел потолок в музыке, четкий, ощутимый потолок. В поэзии то же самое, и в философии то же самое, еще до семинарии я много прочитал философских трудов и никакого ответа и удовлетворения не находил. И только в священстве, только в богослужении, только в молитве, опытным путем нашел ответ.

- Но музыке Вы все-таки отдали должное...

Это шло от отца. Его дарование и любовь к музыке не реализовались, он поступал в музыкальное училище в Москве, но как сын священника не был принят, а вскоре после этого его забрали в лагерь на Соловки. Но он любил слушать музыку часами, мог играть на фисгармонии, на пианино, на виолончели, без устали импровизировать. Он много сил положил на гармонизацию знаменного распева, который он считал приемлемым для современного богослужения, но не в классическом, монотонном и унисонном пении, а в более привычной гармонизации. И этот труд он всю жизнь совершал, у него несколько томов нот хранилось. Мы все занимались музыкой. У нас образовался семейный струнный квартет, по четвергам мы обязаны были собираться и играть. Мы играем на горке, катаемся на санках, на лыжах, мама выходит: «Ребята, вам квартет пора уже играть! Отец ждет!» Так не хотелось! Но зато какое мы удовольствие получали от этого музицирования! Мы же пели в Церкви на клиросе, и в музыкальной школе учились, и дома играли квартет. Лучшее музыкальное воспитание трудно себе представить. В доме очень много было пластинок, музыку классическую слушали с большим удовольствием. Кстати, во время постов нам запрещалось слушать музыку. Поэтому, мы первым делом, только разговевшись, сразу с братьями бежали к своим пластинкам. Очень Шаляпина любили, и из «Бориса Годунова» сцены очень мощные, и симфонии.

Вы были иподиаконом у Патриарха Пимена, потом, долгое время, диаконом на приходе в Хамовниках... А почему Вас так долго не рукополагали во иереи?

Мне никто не объяснял, почему. Это было так тоскливо, мучительно, очень мучительно... Я дважды хотел уехать из Москвы, куда-нибудь подальше, и там рукоположиться в священники, но отец Иоанн запретил мне уезжать: «Терпи». Ларчик открывался крайне просто: все мои ближайшие родственники были государственные преступники, это такой букет, с которым в Москве не рукополагали. Проверялась вся родословная. Понимаете, какая ужасающая вещь: я все эти годы не был рукоположен не по какому-то другому поводу, а из-за мучеников...

Но так замечательно, что Вы - доцент МДА, магистр богословия, профессор и завкафедрой ПСТГУ - стали настоятелем храма в ТроицеГоленищево, который был древней Патриаршей резиденцией, где подвизался святитель Киприан, и что Вы тоже человек науки...

То, что меня поставили настоятелем в Троице-Голенищево - это тоже чудо, одно из многих в моей жизни. Вы правильно сказали, у меня всегда была такая жажда учиться, невероятная жажда, я мог три ночи не спать - книги читать, не отрываясь. Когда человека невозможно остановить, это есть то, что ему надо. Меня нельзя было остановить, я очень хотел учиться. То, что я так долго был диаконом, сослужило добрую службу. Диакон свободнее, чем священник, у него больше свободного времени. Он после службы может бежать к рукописям, в Румянцевскую библиотеку, в Центральный Государственный Архив древних актов. И этого научного пыла на десять лет у меня хватило, чтобы написать вторую диссертацию и ее защитить. Выбрать между богослужением и научной деятельностью я не мог. Стоило мне позаниматься восемь часов подряд, у меня начинался протест. Чтобы я как книжный червь сидел столько с книгами и больше ничем не занимался? Не хочу, никогда больше не пойду в эту библиотеку! А потом снова надо, снова туда бегу. Заниматься только одной наукой - это не жизнь, это ужасно. Только служить?.. Нет - хочется чего-то еще, и наука требует своего. Брат моего деда Владимир , мученик, он же Киевскую Духовную Академию закончил, и дедушка Сергий тоже. У Владимира был замечательный писательский дар, он издавал книги, писал и научные работы, преподавал, значит, и у меня какие-то гены есть. Когда занимаешься многим, получаешь удовлетворение. Надо быть просто Богу благодарным за то, что, во-первых, я хотел получить академическое образование - получил, хотел защитить диссертацию - защитил, хотел преподавать - напреподавался, преподавал много лет и в Академии, и в институте, преподавал литургику, византийскую гимнографию, русское литургическое творчество, святоотеческие чтения, практическое руководство для пастырей, каноническое право... У меня были такие открытия научные, что я прямо подпрыгивал в метро от радости: «Ой, как хорошо, что преподобный Андрей Критский сам писал ирмосы, а не кто-то другой после него, как некоторые ученые думали!» Люди пугались - человек больной. А это просто открытие.

В своих проповедях, статьях, трудах Вы очень большое внимание уделяете духовной жизни, подлинной молитве, «горячему, неравнодушному к Богу сердцу». Как сердце в себе возгревать?

Это такой процесс, он или есть, или его нет. А как его возгревать? Один священномученик с Соловков написал своим детям прекрасные слова: «Дети мои! Прошу вас! Ходите перед Богом!». Это из Библии - Енох был праведным и ходил перед Богом. Бог его взял на небо живым. Больше, после этого уже ничего не скажешь. Все этим словом сказано, так писал священномученик. Ходить перед Богом, в присутствии Бога, не забывать Его, молиться Ему, иметь с Ним общение, скорбеть о своих грехах - жить перед Богом! А что еще другое? По-другому не может быть. Или я обманываю людей, или я хочу для себя личного комфорта, удобства и прочего в этой жизни - и для меня это важнее всего, или надо поступать, как ты говоришь! Ты читаешь Евангелие - ты должен это выполнять, по-другому никак. Это традиция всех русских людей, всех без исключения, одних больше, других меньше.

Я хочу сказать, что человек должен додумать все до конца, додумать! У меня были хорошие преподаватели в духовной Академии и семинарии, которые мне очень много дали, и книги, которые мне удалось прочесть, они учили додумывать до конца, буквально насквозь пробивать до логического завершения, и на этом не останавливаться! По-другому быть не может. Или ты тогда будешь обманщик, или ты будешь лентяй, или, вообще, зачем ты живешь?

Я не вижу здесь какой-то трудности. Это обычно. Я очень боялся отвратить от Церкви своих детей, насильно заставляя их делать часто совершенно непомерные вещи.

- В своих выступлениях и публикациях Вы поднимаете очень серьезные вопросы церковной жизни. Насколько трудно в наше время отстаивать истину?

Во все времена истину было отстаивать трудно. Уверяю вас, в любые времена! Возьмите любую эпоху, любого святого, любого человека. Отец Сергий, дед мой, был великолепным оратором, который мог такие диспуты устраивать и так убеждать людей в православной вере, беседуя с безбожниками! Это у него получалось совершенно блестяще! И у отца Анатолия тоже был прекрасный проповеднический дар. У меня намного скромнее, и ничего не сделаешь. Однако Бог даровал мне, совсем не по моему желанию, защищать православную веру! Это не я сам захотел! Это настолько важно и необходимо для Церкви сейчас! Я полюбил наш Никео-Цареградский Символ веры , я понял ценность каждого слова, до слез! Когда веры у людей не хватает, тогда они и начинают веру искажать - какой это ужас! Спасительный якорь для нас - Символ веры ! Это такое оружие, поразительное! Бог даровал мне поучаствовать в маленькой степени (кто я такой! я ничтожно малый человек), но, тем не менее, в защите Православия - это святое, это настолько высоко! Настолько, что никто не может пожелать выше того, чтобы защитить Господа Иисуса Христа и Пресвятую Богородицу в правильном почитании. Ты ощущаешь, что ты не зря жил - это надо было! Дедушка мой диспутировал с неверующими, отец выступал против бывшего профессора Ленинградской Духовной Академии Александра Осипова, который отрекся от Христа. А я, грешный, вошел в их труд, я тоже продолжил дело защиты Православия не по своей инициативе, а по благословению священноначалия. Господи, слава Тебе! Чего же можно большего желать!

- У Вас два сына, близнецы: Вы молились за них, чтобы они стали священниками?

А как же! Без конца, неотрывно! Сейчас воспитать детей очень трудно, а без молитвы - просто невозможно. Владимир уже диакон, Анатолий старше его на 10 минут, он тоже должен рукоположиться.

- Расскажите, как проходило обретение мощей, прославление Ваших родных?

Любовь к мученикам, она меня подвигнула проявить колоссальную энергию! Преодолеть все препятствия! И в общей сложности я прочел шесть или семь томов следственных дел, связанных непосредственно с моими родными: отцом , дедом , братом деда и прадедом , дедом по маминой линии. Несмотря на препоны, я сумел сохранить те места следственных дел, которые имеют отношение к «активным церковникам», как называли этих людей в те годы. Что может быть лучше для прославления - активный церковник! Мне удалось милостью Божией всех людей, включенных в эти дела, всех, каких было возможно, представить к прославлению. Всего 32 человека. Моих родственников было всего 11 человек, а всех рязанских святых - 32. То есть я выкопал из каждого дела все возможное для прославления.

И еще хочу сказать о своем большом впечатлении. Я люблю дедов, почитаю их, да, они - мои родные - пострадали. Но когда я стал читать про простых людей!.. Это было в Погосте Рязанской области около Касимова. Простая женщина, крестьянка, может быть, даже колхозница. Ее арестовали только за то, что, когда забирали священников, она сказала: «А батюшки ни в чем не виноваты, зачем вы их арестовываете?» Ее сразу взяли и с батюшками вместе в «воронок» - раз! Вы понимаете, эта женщина, посидев день-два, могла бы сказать: «Я неосторожно сказала, я не такая верующая, я отказываюсь от этого, я в Бога не верю, крест снимаю, отпустите меня, я - советский человек, колхозница». И ее бы отпустили. Но она пошла до смерти, до конца. Ее расстреляли вместе с батюшками, она сейчас прославленная святая: Фекла Макушева. Стойкость, вера, мужество этих простых крестьян восхищают больше, чем традиционная священническая. Священники, они просто обязаны быть стойкими и верными Христу даже до смерти.

Пришли арестовывать плотника в Клетинскую верфь, где строят баржи. Средь бела дня - арестовывать мужика, который был мощным, сильным, владел топором. Звали его Петр Гришин. Как себя повел этот человек, по свидетельству очевидцев, я это сравниваю только с апостолами! Ему сказали: «Тебя вызывают». Он взял спокойно топор - стук! - в бревно его вонзил, как делают плотники, когда уходят на перекур, и пошел спокойно. «Оставил сети, оставил лодку, оставил отца»... и семейных своих (ср.: Мф. 4, 22; Мк. 1, 18, 20; Лк. 5, 11) - его позвал Господь! На страдание он пошел. Вот! Некоторые батюшки так не могут, а он смог! Простой плотник! Вот это меня восхищает!

Устюхина Александра, святая мученица, староста церковная. Громаднейший собор в Гусь-Железном находится. Приехала комиссия закрывать храм, вызывают ее - старосту: давайте ключи. Она: «Ни за что!» И - выпрыгнула в окно и убежала в лес! Они постояли-постояли и уехали. Потом приехали и арестовали ее на три месяца за самоуправство, потому что она ключи так и не отдала. Три месяца в городской тюрьме просидела. Потом ее обратно вернули, а в 37-м году взяли и расстреляли. Надо икону написать - эта староста Александра Устюхина должна изображаться в одеянии мученическом, в одной руке крест, а в другой большие ключи от храма, а за ней соборище огромный!

- Вы ведь составляете службы, тропари новомученикам...

Я являюсь членом Синодальной богослужебной комиссии. Недавно издана Минея общая, в которой службы всем чинам новомучеников, мы этим занимались почти пять лет, эта книга - результат наших трудов. Всем новомученикам уже написаны общие службы - у них другая специфика, чем у древних мучеников. После моего преподавания мне предложили участвовать в этой комиссии, и отец Иоанн Крестьянкин еще был жив, и он благословил! Это последнее благословение перед его смертью, поэтому я им очень дорожу.

- Как Вы смогли составить житие блаженной Матроны Анемнясевской? О ней ведь почти никто ничего не знал.

Я его не составлял. Житие Матроны Анемнясевской составил брат моего деда, Владимир Анатольевич, он за это и был арестован. Написанное им житие Матроны было положено во второй том его уголовного дела как вещественное доказательство. И мне его отдали, я не просил. Как будто бы из рук самой Матроны! И, конечно, я был должен довести этот труд до конца. Я перепечатал житие на компьютере. Вместе с художником, он в Храме Христа Спасителя трудился, выбрали иконографию и написали образ. Составили службу, акафист написала наша прихожанка, и общими усилиями в 1999 году в городе Касимове произошло прославление местной святой . Она умерла в Москве, будучи заключенной Бутырской тюрьмы, в больнице, там был дом хроников. Есть твердое предание, что кто-то ее выпросил или выкупил за деньги, и чуть ли не на Даниловском кладбище ее похоронили. Там же, где и Матрона Московская была похоронена. Искать захоронение, чтоб обрести мощи?.. Я не раз присутствовал при обретении мощей. Вы знаете, когда человек лежит в земле, это настолько правильно, от Бога! «Земля, и в землю отыдеши». А когда тебя вынимают, это уже сфера действия людей. В земле гораздо спокойней лежать.

- Но мощи Вашего деда, священноисповедника Сергия Правдолюбова, все же обретены - как это произошло?

После прославления отца Сергия мы обратились с письмом к Святейшему Патриарху Алексию II, предварительно взяв благословение у митрополита Воронежского и Липецкого Мефодия - в его епархию входил тогда город Лебедянь, где дед был похоронен, и у митрополита Рязанского Симона. Патриарх, видя, что два митрополита благословили, дал благословение нам поднимать мощи. Составили комиссию, назначили день, археолога церковного взяли, пригласили Сергея Алексеевича Беляева, который поднимал мощи многих святых, в том числе и Патриарха Тихона. Помолились, благословились и начали трудиться. Это была тяжелая, физически мощная работа, трудились молодые люди, мои сыновья Анатолий и Владимир, тогда еще студенты, мой племянник, отца Феодора сын, Леша, отец Михаил, муж моей дочки Анны, и еще было много студентов, и люди в возрасте, и батюшки были, молились, читали Евангелие целый день. Потом обрели, зажгли свечи, смотрим: внизу лежит воин, мученик - как на фреске. Мы не успели его поднять в один день, уже темно стало. Мы всю ночь молились, свечи жгли, по очереди там дежурили и на рассвете решили закончить. Конечно, все были переутомлены, не спали, но был такой духовный подъем, что не стали работу откладывать. И около семи утра снова полезли внутрь раскопа и стали поднимать. Подложили туда лист железа, чтобы не потерять, не рассыпать, стали медленно подводить, и когда уже почти полностью подвели - удивительная вещь - на горе, в соборе, расстояние почти километр, на колокольне ударили в колокол. Это совпадение просто поразительное - мы стали поднимать, и колокольный трезвон! Мы вложили святые мощи в гробницу, внесли в храм, отслужили краткий молебен, потом стали готовить к перевозке. И вот тут-то надо было выспаться, пускай бы в храме эта гробница постояла, а мы бы поспали, но такой был подъем! Мы ехали весь день, потом на закате - небо пылало, багровое было, яркое, прямо как мученическое. А в машине было так тесно, нельзя было никого посадить, только святые мощи. И я понял, что засыпаю, что сейчас рассыплю все и сам разобьюсь. Тогда я в полный голос стал служить молебен и так с молитвой ехал! Надо было проехать 400 км, ехали долго, уже стемнело. Мы договорились, чтобы нас встречали в селе Маккавееве у Касимова, чтобы там готовить святые мощи к прославлению. Ехать оставалось мало, мы созвонились, говорим: «Мы подъезжаем, готовьте храм!» Интересно, что отец Сергий в этом селе родился, и мы привезли сюда его мощи. Мы подъезжаем в темноте к храму, никто в колокола звонить не стал, потому что было уже поздно, люди бы встревожились, но я въехал на улицу и стал переключать фары - дальний свет, ближний, аварийный, в общем, иллюминацию устроил, чтобы люди понимали, что мощи везут! Подъезжаем, там нас встречают батюшки, народ стоит, стали мощи выносить. Это было ровно десять лет назад. И случилось такое чудо! Когда открыли заднюю дверцу машины, волна пошла благоухания, и весь храм, когда внесли мощи,- там такой храм громадный деревянный - наполнился ароматом! А потом благоухание прекратилось. Это очень похоже на прославление преподобного Серафима Саровского, там тоже был такой аромат. А потом я наткнулся случайно на «Повесть временных лет», обретение мощей преподобного Феодосия Печерского, я был поражен, так похоже - в момент подъема тоже ударило «било монастырское». Тысяча лет прошла, и в начале Руси, и сейчас - удивительно похоже! То есть такая связь святых людей! Преемство идет от XII до XXI века, это поразительно, церковное единство!

- Батюшка, какое событие в Вашей жизни стало настоящей радостью для Вас?

Много было!!! Прославление, конечно! Главным образом - прославление сонма новомучеников и исповедников Российских в Храме Христа Спасителя в 2000 году, это было событие совершенно невероятное! А в нашем храме самое сильное событие, которое ни с чем не может сравниться, - это когда мы впервые вошли в поруганный храм - в склад Гостелерадио - освободили престол, веником я его почистил, каменный престол веником, там была грязь - мы зажгли свечу и поставили ее на престол - вот это было событие! Торжество Православия!

Когда рукоположили, это тоже было поразительно... Мне на жизнь жаловаться нельзя! Я родился в 1950 году, сколько лет жил при советской власти, и никто меня не тронул, никто меня никуда не забирал. Трудности были, конечно, но при этом я оставался жив, в тепле, в благополучии.

- А когда было очень трудно? Были такие моменты?

Трудностей было всегда очень много, и даже болезни, было и очень тяжело, но это как-то забывается. Главным образом, вот такие замечательные вещи, которые Бог дал ощутить: прославить святых, мощи обрести, защищать Православие, служить священником, проповедовать, преподавать - а что еще надо? В жизни больше ничего и не надо! Полнота жизни! Общение с Богом, молитва Богу, говорение о святом, о насущном - вот это и составляет очень большую жизненную радость!

Беседовала Анна Афанасьева

Фото из семейного архива протоиерея Сергия Правдолюбова

Журнал «Православие и современность» № 21 (37)

Владимир Анатольевич Правдолюбов, мученик, расстрелян 4 октября 1937 г. Прославлен в 2000 г. Память 21 сентября / 4 октября.

Очень трудно представить себе, а тем более описать жизнь людей, на долю которых выпали тяжелейшие беды и испытания: войны, ссылки, лагеря, притеснения от властей, разорение семей... Но, оказывается, несмотря на страдания, через которое они прошли, их дух лишь больше закалился и укрепился в любви к Богу, к жизни, людям. Мы же, живущие благодаря их мученическому подвигу, должны стараться воспринять все то, что с таким трепетом и любовью охраняли они в эти страшные годы, чтобы быть достойными их мученичества и исповедничества. Ибо они пронесли свою веру и нравственную чистоту через всю жизнь, преодолев все испытания. Мы счастливы, что имеем хотя бы малую возможность прикоснуться к их памяти.

Этот доклад посвящен жизненному пути протоиерея Анатолия Правдолюбова, жившего в прошлом столетии и пострадавшего в годы гонения от безбожной власти. О. Анатолий 5 лет провел в заключении на Соловецких островах.

До заключения о. Анатолий был регентом церковного хора и перенял от своих учителей-регентов старую дореволюционную традицию партесного пения - пения по партиям. Именно эту практику он ввел в своем приходе, когда стал священником.

Важным делом в жизни о. Анатолия стало занятие гармонизациями древних распевов: знаменного, киевского, греческого, также он является автором духовных сочинений и теоретического труда «Жизненные правила для регента-любителя».

О. Анатолий Правдолюбов родился в семье потомственных священников, которая отличалась еще и тем, что во всех поколениях было много педагогов - и не только в священном сане. Дед о. Анатолия, протоиерей Анатолий Авдиевич Правдолюбов, состоял благочинным в своем округе, был законоучителем духовных училищ и наблюдателем церковно-приходских школ уезда. Он вел большую, тщательную работу по налаживанию системы образования и просветительской деятельности во вверенном ему благочинии Касимовского округа Рязанской области.

Отец о. Анатолия, протоиерей Сергий Правдолюбов, окончил Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия. Специальностью его была апологетика – защита православной веры от неверия. На этом поприще он успешно подвизался много лет. Отец стал для Анатолия наставником и учителем, его «академией».

Восприемниками моими были Владимир Анатольевич Правдолюбов – старший брат отца, и Юлия Дмитриевна Федотьева - единственная старшая сестра матери моей».

Вскоре после окончания Киевской духовной академии в 1915г. отца Сергия рукополагают в сан пресвитера и определяют служащим священником Спасской церкви в слободе Кукарка Вятской епархии, а позже назначают настоятелем Троицкого собора в той же слободе (позже - г.Советск Кировской области) и благочинным 1-го округа Яранского уезда Вятской епархии.

Обстоятельства, связанные с надвигающейся революцией, опасение за жизнь и здоровье сына заставили о. Сергия отправить Анатолия в г. Касимов Рязанской области, где мальчик живет с 1918 по 1921гг. у родителей матери. Два последующих года Анатолий живет с родителями.

В 1923 г. отца Сергия Правдолюбова переводят в Касимов

настоятелем Троицкой церкви. Анатолий поступает в городскую семилетку, окончив которую в 1929 г., он не смог дальше учиться. Протоиерей Анатолий вспоминает: «По тогдашним правилам в восьмой класс нужно было подавать заявление. На мое заявление была наложена резолюция: «Отказать за неимением мест». Это была отговорка. Места были, но время было такое, что ни в какое сколько-нибудь повышенного типа училище детей духовенства не принимали, и вообще священники и их дети, равно как и купцы, были лишены гражданских прав».

С 9 лет Анатолий начал учиться игре на фортепиано. Мама, будучи сама пианисткой, пожелала дать Анатолию насколько возможно основательное музыкальное образование и определила его к одной из лучших учительниц города - Юлии Никодимовне Башкировой, ученице петербургского профессора Демянского, того самого, который был первым учителем С. В. Рахманинова.

Осенью 1929 г. Анатолий подает заявление в общину Успенской церкви города Касимова, где служил его дед по отцу протоиерей Анатолий Авдиевич Правдолюбов, с просьбой принять его на освободившуюся тогда вакансию штатного псаломщика. Решением приходского собрания Анатолий был избран на эту должность и служил псаломщиком сначала в Успенской церкви, а затем в храме Благовещения до 1935 г. В июне 1930 г. архиепископом Рязанским Ювеналием Анатолий посвящается в стихарь.

Любовь Анатолия к музыке была так сильна, что он старался использовать малейшую возможность для большего ее постижения. Молодой человек мечтал о том, что станет профессионалом-музыкантом, и продолжал учиться как мог, хотя это было трудно, так как во время одного из раскулачиваний, которому подвергалось их семейство, инструмент отобрали. Анатолию приходилось бегать по всему городу к людям, имеющим пианино, и вымаливать где час, где полтора в неделю, чтобы заниматься. Но он не сдавался и продолжал насколько возможно развиваться музыкально.

В 1934 г. у Анатолия появилась надежда на получение государственного средне-специального музыкального образования. Однажды у знакомых, где Анатолий занимался на фортепиано, он был представлен приехавшему к ним погостить московскому композитору Александру Алексеевичу Оленину. Последний, послушав игру юноши и познакомившись с его фортепианными сочинениями, признал в нем «несомненное дарование музыкальное и даже композиторское и сказал, что не учиться дальше есть преступление». Оленин взялся помочь Анатолию и посоветовал ему написать письмо М. М. Ипполитову-Иванову, на которое Правдолюбов получил очень любезный ответ: «Вас необходимо поставить на музыкальные ноги», -написал Михаил Михайлович и пригласил к нему в Москву.

Вот как рассказывает о встрече с М. М. Ипполитовым-Ивановым сам отец Анатолий: «Приехав в Москву, я подвергся подробным испытаниям, а потом, по его рекомендации, у преподавателей Музтехникума его имени - Пресмана и Целиховского. Они подвергли меня еще более подробным испытаниям, каждый порознь. Повернув меня спиной к роялю, много играли и модулировали, а потом заставляли называть звуки и тональности. За эти дни бывал я и в Замоскворечье у В. В. Целиховского, играл на его прекрасном рояле фирмы Ренин, бывал у А.А.Оленина, у его друга А. М. Дианова и везде играл. Дали обо мне все один и тот же отзыв: «Юноша очень интересный в музыкальном отношении, обладающий абсолютным слухом и имеющий композиторские задатки». Ипполитов-Иванов принял Анатолия в техникум, но администрация, узнав о его биографии и семье, по понятным причинам отказала и не стала оформлять документы. Пришлось вернуться на родину - в город Касимов, где 28 июля 1935 г. Анатолий был арестован вместе со своим отцом и дядей. Им предъявили стандартное обвинение для большинства подобных случаев в то время - контрреволюционная деятельность. Все трое были отправлены в Соловецкий лагерь особого назначения сроком на пять лет. В автобиографии протоиерея Анатолия сохранились интересные детали разговора в следственной камере Бутырской тюрьмы. «При допросе, - пишет он, - я сказал однажды следователю:

Позвольте и мне спросить вас: вот следовательское дело, как и все у нас, постепенно совершенствуясь, достигло очень высокого уровня, и вы сам, как вижу, следователь высокообразованный и опытный. Скажите, неужели вам не ясно, неужели вы не понимаете, что все это наше так называемое дело не имеет никакого состава преступления?

Отлично понимаю, - отвечал следователь. - А если бы ты был взаправду виноват, я не так бы с тобой разговаривал.

Ничего! Вот поедешь, пять лет поработаешь на лесоразработках, это будет тебе полезно. Видишь, сейчас время такое…

А время действительно приближалось к своему зениту - 1937 г., когда не только мои деды, но и немало «верных, нужных сынов партии» были отправлены на тот свет, а потом, как деды, так и они, посмертно реабилитированы. Мы же были, можно сказать, у самой смерти, но уцелели».

Период заключения явился для о. Анатолия одним из самых чудесных и утешительных. Много было пережито им и его отцом и дядей издевательств, глумлений, испытаний. Но чем труднее и страшнее было жить, тем больше им посылалось от Бога неизреченных утешений, таинственных наставлений, радостных уверений.

«Соловецкие воспоминания у меня в числе самых отраднейших, - вспоминает отец Анатолий. - Без конца писал бы и говорил об этом кратком, но и радостном времени. Было много горя, требовалось много терпения, иногда терпение истощалось, я бросался на землю и рыдал, а папа бранил меня и не велел горевать, хотя по-человечески и самому ему было очень нелегко. Ему было даже гораздо тяжелее, чем мне. Люди старые привыкли к почету или, по крайней мере, к сдержанности окружающих, боявшихся сказать духовенству что-либо грубое, так как были статьи закона, довольно жестко каравшие за это. А тут папа «со беззаконными вменися». Он был осыпаем с утра до вечера то насмешками, то скверной руганью, и особенно он страдал от необходимости носить засаленную лагерную одежду, «обмундирование второго или третьего срока», которую он звал «одеждою поругания».

Но у нас было нечто, могущественно поддерживающее и радующее нас. Это, во-первых, сознание своей невиновности и того, что мы лишены свободы и подвержены трудному режиму исключительно за то, что являемся служителями Христовыми , а потому не только можем, но и обязаны по заповеди радоваться и веселиться.

<…> Преподобные Зосима и Савватий и целый сонм священномучеников, мучеников и преподобных, конечно, не безразлично относились к нам, но ободряли и утешали. Иногда настолько утешали, что суровость режима как бы исчезала и радовала душу светлой радостью всякая мелочь, вроде хорошего заката или красивого полярного сияния. Многие заключенные не могли понять нашей радости и даже злились на нас за нее».

Трудно себе представить, что было пережито за этот пятилетний срок, но именно он явился для отца Анатолия настоящей школой истинно христианской жизни, опытом незыблемого стояния в вере и добре. Дух и силу этого исповеднического подвига он пронес потом через всю свою многотрудную жизнь. Кроме того, за эти пять лет они с отцом прошли весь курс духовной академии, занимаясь каждый день. Память о благословенной земле Соловецкой постоянно пребывала в душе о. Анатолия. Он часто рассказывал о своей жизни семерым детям, которые особенно любили слушать разные истории «про Соловки». Разумеется, помня о хрупком детском восприятии, отец многое опускал из той суровой, а порой и жестокой повседневности Соловецкого лагеря, которая сейчас известна многим по письмам священника Павла Флоренского, воспоминаниям академика Дмитрия Лихачева, писателя Олега Волкова и многих других. Отец, как мог, щадил детское восприятие, часто повторяя лишь, что не в силе Бог, а в правде!

После возвращения из заключения в 1940 г. Анатолий захотел возобновить свое служение псаломщиком, но сделать это не удалось из-за препятствия властей. Даже найти какую-либо работу служителю культа оказалось крайне трудно. «Церковников» в те годы буквально выдавливали из государственной системы. Они считались людьми последнего сорта, лишними в буквальном смысле слова. Все же Анатолию удалось устроиться на Касимовский утюжно-механический завод, где он сначала возил тачку с литьем, потом шлифовал утюжную крышку, а потом был переведен на формовку колесной втулки. Перед самой войной и частично в начале ее Правдолюбов был командирован в поселок Лашму для освоения производства пищеварных котлов. Удивительно, что даже в таких трудных обстоятельствах он сохранял присутствие духа и радость творчества, о чем свидетельствуют его воспоминания: «Я освоил формовку столитровых котлов и сдал экзамен - самостоятельно отформовал котел. Мой котел получился такой чистый и правильный, словно стеклянный, так что я пожалел, что не могу взять его себе домой на память».

1 сентября 1940 г. Анатолий по благословению своего духовника епископа Аркадия (Садковского) вступил в брак с дочерью священника села Селищи Касимовского района протоиерея Михаила Дмитрева (ныне священномученик) - Ольгой Михайловной Дмитревой. В 1941 г. родилась первая дочь Елена, из-за чего Анатолий не попал на фронт в первые дни войны.

Новые испытания были принесены Великой Отечественной войной. 16 сентября 1941 г. Анатолия мобилизуют в ряды Советской Армии, в 464-й строительный батальон, очевидно, из-за судимости. По выражению самого отца Анатолия, этот батальон оказался несчастнее других. «По слухам, было там вредительство, после наказанное расстрелом виновных». «По крайней мере, - вспоминает он, - нас не кормили так, как это было положено, как кормили в соседних с нами такого же типа батальонах, в результате чего многие товарищи мои умерли, а остальные, и я в том числе, после долгого лежания среди болот в овинах у станции Дворец, распухшие, почти без сознания, уже не борющиеся за жизнь, после вмешательства какой-то высокой комиссии были срочно отправлены в близлежащие полевые госпитали, и, по словам врача, буквально их забили, так что некуда было раненых помещать. Я лечился долго, мне несколько раз делали вливание крови, давали усиленное питание, сначала бессолевое, поили гематогеном, делали какие-то уколы. Болезнь нашу квалифицировали, как безбелковый отёк № 1, иначе - алиментарная дистрофия. Долго я был в госпитале выздоравливающих в Лыкошине Калининской области, где очень успешно работал регистратором. После того я направлен был в запасной полк и стал... кадровым солдатом».

После перенесенного недуга Анатолий воюет на 2-м Ленинградском и Псковском фронтах в десантно-лыжной бригаде, в саперах, в легкой артиллерии заряжающим «сорокапятки». Далее он снова попадает в госпиталь, теперь уже инфекционный, из-за тяжелого неоднократно редуцирующего гемоколита и содержится в нем длительное время. Выписавшись, Анатолий направляется приказом в пехоту, в 578-й стрелковый полк 208-й стрелковой дивизии пулеметчиком.

В январе 1944 г. он получает тяжелое ранение при защите пушкинских мест. «Мне дали в руки ручной пулемёт, и в восемь часов утра, в яркое солнечное утро, по искрящемуся снегу, с командой - не залегать, мы пошли в наступление. Тут, недалеко от могилы Пушкина, я был ранен, очевидно, снайперской разрывной пулей, которая сделала небольшое отверстие в левой руке, на мелкие кусочки раздробила середину плечевой кости, при выходе разворотила мышцы тыльной стороны руки и части спины, повредила некоторые ребра, так, что они долго потом при дыхании щёлкали. Много осколков, как показывает рентген, засели потом в мышцах, так, что их нельзя извлечь, не повредив нервов. <…> Кроме первичной операции в санбате под местным наркозом, я перенес еще три операции, все под общим наркозом. Было мне снова несколько вливаний крови (своя едва не вся вытекла на поле боя). Три раза в жаркое летнее время я изнывал с головы по пояс в гипсе, каждый раз по месяцу. Всё было безрезультатно: раздробленная плечевая кость так и не срослась»

У Анатолия образовался т. н. ложный сустав. 1-го июня 1945 г. он был демобилизован. В феврале 1946 г. он получил вторую группу инвалидности и уже после войны, в 1951 г., был признан негодным к несению воинской обязанности и снят с воинского учета. Впоследствии это ранение периодически напоминало о себе, о чем писал отец Анатолий в 1963 г.: «Долгое время я страдал обострениями хронического остеомиелита, когда рана открывалась, вытекало из неё множество гноя, и потом была такая слабость, что, как говорится, ветром качало. И так было почти ровно через каждые восемь месяцев. Сейчас рана не открывается, но временами, особенно под ненастье, так болит, что не дает спать. Это похоже на больной зуб, но какой-то гигантский. Рука не поднимается, много короче правой, и силы в ней по динамометру четыре килограмма».

После того, как Анатолий несколько окреп, он был переведен из второй в третью группу инвалидности и поступил работать табельщиком на чугунный литейно-механический завод пос. Сынтул Касимовского р-на, где протрудился с августа 1945 г. до января 1946 г., когда по состоянию здоровья был вынужден уволиться. Немного поправившись, Анатолий устроился работать на Касимовский ликёро-водочный завод счетоводом торгового отдела, в каковой должности он состоял до 10 июля 1947 г..

С июля 1947 г. начинается новый ответственный период в жизни Анатолия - начало служения церкви. 21 июля епископ Рязанский Иероним рукополагает Анатолия в сан диакона Вознесенской церкви города Спасска-Рязанского. 7 декабря того же года диакон Анатолий Правдолюбов рукоположен в сан пресвитера той же церкви и сразу назначен настоятелем ее и благочинным Спасского округа. В феврале 1950 г. по собственному прошению отец Анатолий освобождается от обязанности настоятеля с оставлением на должности благочинного на месте второго священника.

С 1950 по 1958 г. следует ряд переводов о. Анатолия с прихода на приход. Сначала его назначают вторым священником в Никольскую церковь Прудской слободы города Михайлова, в июне 1952 г. - на четвертое место в Никольской церкви города Скопина. С 18 ноября 1952 г. по 26 февраля 1953 г. отец Анатолий является благочинным Скопинского округа. В августе 1955 г. его переводят в город Спасск-Рязанский настоятелем Вознесенской церкви и благочинным Спасского округа. 21 июня 1956 г. отец Анатолий был возведен в сан протоиерея.

Все эти годы служения отца Анатолия сопровождались оскорблениями, газетной травлей, очень жестким обхождением. Да и сами эти бесконечные перемещения, сопровождавшиеся неимоверными скорбями и трудностями для семьи, были вызваны тем же - слишком активный священник, слишком много и убедительно проповедует, слишком благоговейно служит.

11 июня 1958 г. протоиерея Анатолия назначают настоятелем Покровской церкви села Маккавеева (рабочий поселок Сынтул). Один старец сказал ему в то время: «Здесь служи, здесь и упокоишься». И отец Анатолий принялся за ревностное возделывание Христовой нивы. Семья поселилась сначала в сторожке, а затем с помощью добрых людей кое-как построили небольшой дом.

В то время сынтульский храм был единственным действующим храмом на весь Касимовский район, а о. Анатолий - единственным священником. Он почти все время проводил в храме: служил, исповедовал, причащал. Кроме этого, в свободное время он сам чистил, красил, чинил что-то в церкви. В этот храм на каждую службу, особенно праздничную, стекалось огромное множество народа со всех близлежащих сел, так как свои церкви там были давно закрыты. Были даже постоянные прихожане из Меленок - деревни на границе с Владимирской областью (это почти 40 км от Сынтула). Поэтому и праздников в сынтульском храме получалось огромное количество: все престольные праздники закрытых храмов служились здесь. А это непременно всенощное бдение с литией и каноном, утром - водосвятный молебен, литургия с проповедью и крестный ход. Количество исповедников и причастников на каждой службе было просто колоссальным. На Пасху народ не помещался в храме и стоял вокруг во дворе. Требы служились постоянно, причем чаще всего нужно было ехать в какое-нибудь село.

Тяжесть пастырского креста усугубляли разного рода нововведения советской власти. Так в 60-х годах вышло постановление, согласно которому священник переставал быть полновластным хозяином церковно-богослужебной жизни, но превращался в наемника, которого брала на работу община. И именно община определяла и указывала священнику, что и как делать. А «община» эта в то время представляла собой абсолютно нецерковного старосту с идейно близкими ему людьми, которые не уставали напоминать отцу Анатолию, что он наемник. Староста регулярно отчитывался перед «высоким» начальством, что и как делает священник. Так однажды на отца Анатолия донесли, что он не имеет богословского образования, поэтому не имеет права говорить проповеди. После этого было постановлено, чтобы впредь протоиерей Анатолий Правдолюбов все свои проповеди перед произнесением носил в поссовет. Только после «богословского освидетельствования» их «компетентными» людьми принималось решение, произносить данную проповедь или нет. Многие подобные явления отягощали жизнь и служение ревностного священника.

Кроме богослужебно-храмовой жизни, которой отец Анатолий в первую очередь отдавал свои силы, он неустанно трудился над тем, чтобы все его семеро детей получили образование, которого он по воле Божией был лишен. После опыта лагерной жизни отец Анатолий считал, что дети не должны пропускать школу, даже в дни церковных праздников, кроме Страстной недели. Церковную жизнь они не выставляли напоказ. Помимо учебы в общеобразовательной и музыкальной школах, дети под его руководством дома занимались на различных музыкальных инструментах, играли квартеты, пели духовные песнопения небольшим хором. Классическая же и духовная музыка звучала в доме постоянно в виде граммофонных записей, которые отец Анатолий специально выписывал по почте. Позже отец Анатолий всех своих детей определил учиться в Москву, и все получили образование, что доставило ему настоящую радость.

Семья Правдолюбовых. 1973 г.

Справа налево: Серафим, будущий протоиерей, фортепиано; Феодор, будущий протоиерей и благочинный 1-го Касимовского округа, фортепиано; Ольга Михайловна, мама, сопрано в церковном хоре; Сергей, будущий протоиерей, 1-я скрипка; протоиерей Анатолий, тенор-виола; Лидия, виолончель; Елена, художница-миниатюрист и реставратор, иконописец; Михаил, будущий протоиерей, 2-я скрипка, Ксения, фортепиано, закончившая теоретический факультет Гнесинского института, отсутствует на фотографии потому, что в этом году вышла замуж и уехала из Сынтула.

Шесть лет спустя: отец с сыновьями. 1979 г. На праздновании 65-летия о. Анатолия

Слева направо: Серафим, иподиакон Рязанского архиепископа Симона; Сергий, диакон Николо-Хамовнического храма г. Москвы; о. Анатолий; Феодор, священник Покровского храма села Маккавеева (пос. Сынтул) Рязанской области; Михаил, диакон Петропавловского храма в Лефортове, г. Москва

В 1967 г. отец Анатолий по благословению своего духовника, ныне покойного отца Иоанна Крестьянкина, начинает регулярно писать дневник. «Пока ты будешь собираться написать что-то великое и солидное - время уйдет. Благословляю тебе писать в дневник все, чем обладаешь и чему научился за всю жизнь твою от общения с богомудрыми пастырями и угодниками Божиими». Но жизнь пастырская мало давала к этому возможностей.

В 1968 г. о. Анатолий занялся гармонизацией древних роспевов для смешанного хора. Эту работу он продолжал до 1972 г. с необычайным вдохновением и трудолюбием.

Однако жизненные испытания прошедших лет и непосильная физическая нагрузка брали свое. 18 октября 1975 г. у о. Анатолия случился обширный инфаркт. По молитвам духовника и всех любящих его священник выжил, но полностью оправиться уже не смог. Как последствие инфаркта появилась сердечная недостаточность, а от нее стали страдать ноги, которые и так болели от постоянного многочасового стояния. О страданиях в последние четыре года знал только он и отчасти его близкие. Но о. Анатолий не упал духом. После болезни еще активнее взялся за написание дневника.

В августе 1980 г. о. Анатолий слег совсем, началась его подготовка к смерти. Он вспоминал всю свою жизнь, постоянно исповедовался и причащался. В январе 1981 г. он чудом встал и повенчал своего сына Серафима, после чего больше уже не вставал.

16 февраля 1981 г., когда сидевшая с ним дочь ненадолго вышла, отец Анатолий тихо отошел ко Господу. Вернувшись, она увидела своего отца, стоящего на коленях со склоненной на стул головой, замершего в поклоне перед иконами.

Отца Анатолия отпевали в Покровской церкви с. Маккавеева при огромном стечении народа. Похоронен он за алтарем этой же Церкви. Память об этом удивительном человеке жива в сердцах многих, имевших счастье хотя бы раз слышать слово доброго, светлого и жизнелюбивого пастыря Христова.

Наследие отца Анатолия весьма внушительно. Он записал множество проповедей, домашних бесед, воспоминаний.

В своих воспоминаниях о. Анатолий с удивительной теплотой и благодарностью Богу пишет обо всем пережитом: «Я всегда умилялся той «академией», через которую Господь меня провел. Тут, кроме богословия (к которому я, увы, с молодости не очень прилежал), были и изящные поэты, и музыка, и сначала вынужденное, а потом и сердцем принятое мое шестилетнее служение псаломщиком, и любительское регентство, и пятилетнее пребывание с убийцами и ворами всех рангов, и почти четырехлетнее пребывание на фронте и в госпиталях во время войны, и обучение медицине в объеме почти фельдшерской школы, и преуспеяние в формовке пищеварных котлов и колесной втулки, а попутно подробное ознакомление мое с рабочими, некое вливание в рабочую массу, и годы канцелярской работы с заниманием должности помощника бухгалтера, и даже, отчасти, огородное дело, которому нас обучали в лагере, - все это дало свое приращение, все это пошло в ту евангельскую сокровищницу, из которой можно выносить и старое, и новое. Все при добрых чувствах к пастырскому делу пойдет там или здесь, рано или поздно, в пользу».

Статья Ксении Нефедовой из журнала «Музыкальная академия» №2-1999, «Протоиерей Анатолий Правдолюбов: Литургия и проповедь - дороже для меня ничего нет».
Протоиерей Анатолий Правдолюбов. Моя летопись. Раннее детство.
Автобиография. Рукопись из архива Л. А. Правдолюбовой.

Кровь мучеников - семя Христово
Три века служения вере и Отечеству

В ушедшем ХХ веке Русская Православная Церковь, по слову Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, "пережила беспрецедентные гонения, воздвигнутые богоборцами на веру Христову". Сколько всего священнослужителей и мирян пострадало? Точного ответа на этот вопрос сегодня не даст никто. Гонения на Церковь, начавшиеся уже в 1918 году, достигли своего апогея в 1937-1938 годах. На основании данных правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, только в 1937 году было арестовано 136900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85300; в 1938 арестовано 28300, расстреляно 21500…

В августе 2000 года Архиерейский Собор канонизировал 1154 святых мучеников и исповедников российских ХХ века. В сонм новопрославленных святых вошли и представители старинной священнической династии Правдолюбовых, которая уже почти 300 лет служит Церкви Христовой и Отечеству.

Среди канонизированных новопрославленных святых четверо Правдолюбовы - отец и его трое сыновей.

Первый из них - отец, протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов, который был арестован чекистами и расстрелян 23 декабря 1937 года в Рязани.

Вторым причислен к лику святых мучеников его старший сын Владимир Анатольевич Правдолюбов, который к моменту гибели отца уже был расстрелян большевиками. Владимир Анатольевич был кандидатом богословия и доцентом Второго Московского Университета. Первый раз его арестовали в 1918 году. После заключения он особо заботился о беспризорных детях, устроил в Москве уникальный детдом, питомцы которого изучали литературу и искусство. В 1925 году Владимира Анатольевича вновь арестовали и отправили на три года в Соловки, а затем выслали на поселение. Далее последовал его очередной арест, заключение в карагандинские лагеря, где он был расстрелян 4 октября 1937 года.

Третий из прославленных святых Правдолюбовых - протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов, который был арестован в 1935 году и сослан вместе со своим сыном (тогда еще мальчиком, будущим священником) в Соловецкий лагерь на пять лет. В 1944 году протоиерея Сергия вновь лишают храма и ссылают на каменоломни под Малеево. Вернувшись в 1947 году с каторги тяжело больным человеком, он прожил в семье только три года.

Четвертый из прославленных святых - священник Николай Анатольевич Правдолюбов. Отец Николай был сослан на Соловки на пять лет. После освобождения ему было запрещено служить. Однажды к нему пришли верующие и просили начать служить в их храме, так как у них нет священника и власти хотят его закрыть. Отец Николай обратился за благословением к своей матери, Клавдии Андреевне Правдолюбовой (напомним, что к тому моменту были расстреляны ее муж и старший сын). После долгой молитвы Клавдия Андреевна благословила своего сына на служение. Священник Николай Анатольевич Правдолюбов начал служить в храме Елатьмы. Вскоре, 13 августа 1941 года (уже шла война), его арестовали и расстреляли во дворе рязанской тюрьмы.

В настоящее время служат восемь Правдолюбовых, все они священники (протоиереи): Симеон, Сергий, Владимир, Андрей, Михаил, Серафим, Федор, Михаил. Все восемь протоиереев состоят в прямом родстве с канонизированными новопрославленными святыми Правдолюбовыми. По словам протоиерея Сергия Правдолюбова, "династийное священство" было обычным явлением в России. Духовенство представляло целое сословие, священники роднились между собой, и их дети находили своих суженых в той же церковной среде. Постепенно возникали династии, однако их было не много. В Москве были династии Соколовых и Каляды, в Рязани - Смирновых, в Ярославле - Мальцевых, в Липецкой епархии - Кондратюков. "Однако, - говорит протоиерей Сергий Правдолюбов, - как наши предки, так и мы не собираемся сыновей своих "тащить" в священники, поскольку "невольник не богомольник". Однако если Богу угодно, чтобы возможно больше Правдолюбовых продолжало нести крест служения Церкви Христовой - значит, надо его нести и мы будем в этом неколебимы".

24 августа 2000 года, село Селищи, Рязанской области, Касимовского района. Слева направо: прот. Симеон Владимирович Правдолюбов - настоятель храма Вмч. Георгия Победоносца в г. Касимове; Прот. Сергий Анатольевич Правдолюбов - настоятель Троицкого храма в Троице-Голенищеве, г. Москва; Прот. Владимир Сергиевич Правдолюбов - настоятель Никольского храма, г. Касимов; Прот. Андрей Владимирович Правдолюбов - настоятель Успенского храма, г. Касимов; Прот. Михаил Владимирович Правдолюбов - настоятель храма Св. Диомида, с. Перво, Касимовского района; Прот. Серафим Анатольевич Правдолюбов - настоятель храма Святой Троицы в пос. Гусь-Железный, Касимовского района; Прот. Феодор Анатольевич Правдолюбов - настоятель Покровского храма, село Маккавеево (или пос. Сынтул) Касимовского района. Село Маккавеево - это древнее название места, где стоит храм. Прот. Михаил Анатольевич Правдолюбов - клирик храма Воскресения Христова, что в Сокольниках, г. Москва.

Статья подготовлена по материалам газеты "Труд" .

Протоиерей Сергий Правдолюбов рассказал о жертвенном священническом служении представителей старших поколений удивительной церковной династии, к которой он принадлежит. Сегодня речь пойдет о продолжателях дела своих предков, четверо из которых в год 2000-летия христианства были причтены нашей Церковью к лику святых.

– Отец Сергий! Если на фотографии 1924 года были запечатлены три пастыря Правдолюбова, то на фотоснимке, сделанном в 2000 году, – уже целая шеренга священнослужителей. И что – все они Правдолюбовы?

Все Правдолюбовы и все протоиереи, они представляют две ветви нашего рода. Для начала назову их подряд (слева направо): батюшки Симеон, Сергий, Владимир, Андрей, Михаил, Серафим, Феодор и еще один Михаил.

Первый, четвертый и пятый по счету – сыновья находящегося здесь же протоиерея Владимира Сергеевича Правдолюбова (третий слева), он – родной брат моего покойного отца. Остальные четыре батюшки, в том числе и я (в темных очках), тоже родные братья, сыновья приснопамятного протоиерея Анатолия Сергеевича Правдолюбова. И все мы, понятно, в прямом родстве с новопрославленными святыми.

Снимок сделан в Селищах под Касимовом, 24 августа, через четыре дня после того, как на Архиерейском соборе состоялось прославление новомучеников, в том числе первых двух Правдолюбовых, а также нашего родственника Михаила Дмитрева – это наш дедушка по материнской линии. Собственно, возле его дома в Селищах мы и сфотографировались.

– В каких храмах служат ваш дядюшка и двоюродные братья?

– Протоиерей Владимир Сергеевич Правдолюбов в молодости закончил механико-математический факультет МГУ, а затем духовную семинарию и академию, стал кандидатом богословия. Его служение продолжается уже 43 года. Со своей матушкой Ниной Ивановной он воспитал двух дочерей и четырех сыновей, из которых трое пошли в священство. Андрей – настоятель касимовского Успенского храма, где некогда служил наш прадед, ныне святой священномученик протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов.

Симеон – настоятель Георгиевского храма в Касимове, а Михаил – настоятель церкви святого Диомида в селе Перво Касимовского района. – Хотелось бы немного узнать и о ваших родных братьях. -Хорошо, но прежде – сыновнее слово о нашем отце, протоиерее Анатолии Сергеевиче Правдолюбове. В 1935-1940 годах он вместе с отцом и дядей немало хлебнул “Соловецкого лиха”. С 1941 по 1944 год наш будущий отец воевал, был тяжело ранен при освобождении Пушкинских Гор.

Его церковное служение началось в 1947 году и продолжалось до самой кончины. Помню, отец мог часами музицировать на фортепьяно или на виолончели, сочинять. Он был талантливым церковным композитором, и вот только сейчас, спустя почти 20 лет после кончины отца, готовится к печати сборник его произведений. Самое же главное – отец обладал великим литургическим даром, никогда впоследствии я не встречал священника, который мог бы даже отдаленно сравниться в красоте совершения богослужений.

Отец, например, считал, что участие ребенка в богослужениях во дни Великого поста, Страстной и Пасхальной седмиц дает маленькому христианину больше, чем все остальные средства воспитания, вместе взятые. Нас отец никогда не заставлял учить Закон Божий или еще что-то церковное. Он приобщал нас к мировому музыкальному, философскому и литературному наследию. А к богословию мы потянулись позже, сами. Теперь о братьях.
Наша общая радость в том, что в свое время все мы были иподиаконами у Святейшего Патриарха Пимена. С тех пор много воды утекло. Михаил последние 10 лет служит в знаменитом столичном храме Воскресения Христова в Сокольниках, является кандидатом богословия; у него и матушки Любови – двое сыновей. Другие братья, – Серафим и Феодор, – двойняшки.

Первый из них – настоятель самого большого в Рязанской епархии Троицкого собора в поселке Гусь-Железный и глава самого большого среди нынешних Правдолюбовых семейства: у Серафима и матушки Марины семь сыновей и дочка. Очень ответственное служение у Феодора – уже четверть века он настоятель Покровского храма в селе Маковеево, Касимовского района, храма, где свыше 20 лет служил наш отец.

Там же, у церковной стены, находится его святая могила. Вот, наверное, и все, если вкратце.

– Но ведь вы ничего не рассказали о себе.

– Конечно, прожито немало и есть что вспомнить. Например, то, как подобно молодому Анатолию, моему будущему отцу, и моему деду Николаю, мне пришлось пройти через серьезное нравственное испытание. Дело в том, что в годы моей учебы в Московской духовной семинарии сотрудники известной “конторы” неоднократно пытались завербовать меня, суля златые горы, возможность поездить не только по Союзу, но и по всему миру. Я очень хотел учиться.

И понимал, что если откажусь быть сексотом, меня ничего хорошего в дальнейшем не ждет. И все-таки я сказал кагебистам “нет”. В тяжелейшее для меня время я написал музыку к древнейшему песнопению “Вечери и твоея тайныя днесь”. В нем говорится, что христианин отказывается от всех благ жизни, от своего будущего; пусть даже он окажется неизвестно где, но Богу и Христу останется верен до смертного часа. Думаю, сам Господь выступил тогда моим заступником.

Вспоминаю об этом потому, что теперь, согласно решениям последнего Архиерейского Собора, священникам запрещается работать на секретные службы, и о попытках их вербовки, если таковые случатся, священнослужители могут заявлять открыто. Убежден, что все священники благодарны архиереям, утвердившим такую позицию в современной церковной жизни. – То было первое ваше произведение? -Нет, второе. Первым было песнопение “Ныне отпущаеши”. Оба они исполнялись церковными хорами в Москве, Санкт-Петербурге и Киеве.

Есть у меня и третье произведение, “Соловецкие мученики”, первая стихира на литии, она пока что не звучала публично. Я написал стихиру под сильнейшим впечатлением от фотовыставки, посвященной бывшим узникам Соловецкого лагеря. Ночью долго не мог уснуть, закрывал глаза – и видел страдальческие лица, и среди них – Правдолюбовых. И вдруг, когда уже почти уснул, я услышал пение. Оно прозвучало отдельной музыкальной фразой. Вместе с мелодией возникали слова.

И я вспомнил, что именно так происходило у древних церковных авторов – они одновременно “слышали” мелодию и слова песнопений. Я кинулся к столу и стал записывать. Помню: это произошло в ночь на 11 февраля 1992 года, то была особенная ночь, ночь необычайного творческого озарения. Надеюсь, что мои “Соловецкие мученики” обязательно прозвучат. Хотелось бы, чтобы это произошло в нынешнем году во время торжественного акта в Православном Свято-Тихоновском богословском институте, где я читаю лекции.

Мне хотелось бы самому управлять хором, я умею это делать.

– Одни из пастырей Правдолюбовых служат в сельской местности, другие в городе, в том числе двое в столице. Скажите, как живется сегодня пастырям? Нуждаются они или благоденствуют, если говорить о материальной стороне дела?

– Приход приходу – рознь, как на селе, так и в большом городе. В столице, скажем, больше народу бывает в тех храмах, что находятся вблизи метро или многолюдных перекрестков. Такие храмы – побогаче. Но я хочу сказать о другом.

Да, есть священники, которые имеют приход в селе, а большую часть времени проводят в городе, занимаясь “улучшением” личного благосостояния, но это, скорее, исключение из правила (как Иуда был исключением среди апостолов), и таких сребролюбов-стяжателей сурово обличает наш Святейший Патриарх Алексий II. Правило же таково, что в абсолютном своем большинстве священники Бога боятся и несут свое служение достойно – и в хороших условиях, и в крайне скудных.

Потому что самое главное для пастыря – это его храм и престол Божий, стоящий в храме. И пусть вокруг будет лес, степь, пустыня – для священника это безразлично, потому что основное для него – ежедневное общение с Богом и с людьми. В известном смысле священнику в большом городе даже тяжелее, беспокойнее, чем сельскому батюшке. Я вот уже сколько лет в Москве, а все не могу привыкнуть. Дважды просился направить в провинцию, но безуспешно.

– Вы преподаете в духовных высших учебных заведениях. Поделитесь своим мнением о современном православном студенчестве. Вы с оптимизмом оцениваете церковную молодежь?

– В Евангелии есть прекрасные слова, что Бог может из камней воздвигнуть детей Аврааму. И вот я на протяжении многих лет наблюдаю, как вчерашние “камни” чудесным образом превращаются в замечательных священнослужителей. Дело в том, что Церковь – не земное устроение, это таинственный богочеловеческий организм.

Если бы Церковь была только творением рук человека, от нее бы давно ничего не осталось. Глядя на студентов, недавних простых ребят из глубинки, я вижу, как очень быстро меняются, преображаются их лица. Потому что Бог призвал этих молодых людей к служению, Он сам устраивает свою Церковь и людей призывает достойных. И им дано стать священниками даже более лучшими, чем иным выходцам из пастырских семей.
Поэтому, когда я слышу в своей среде, что кто-то пренебрежительно отзывается о церковной молодежи, я тут же вмешиваюсь: “Прекрасная молодежь идет в Церковь, и служить она будет прекрасно”.

– Теперь такой резонный вопрос: появятся ли в наших храмах в наступившем XXI веке молодые священники из рода Правдолюбовых?

– Мои прадед и дед – Анатолий Авдеевич и Сергий Анатольевич – были знакомы со Святейшим Патриархом Тихоном, получили от Первосвятителя фотографию с его дарственной надписью – “Протоиереям Сергию и Анатолию Правдолюбовым. Патриарх Тихон, 1924 год”. Тогда мои предки и порешили, чтобы два имени, благословленные Патриархом Тихоном, чередовались в нашем роду. Маленький Анатолий тогда уже был – мой будущий отец. Поэтому мне заранее было заготовлено имя Сергий.

Мне было лет восемь, когда я получил от отца наказ: “Когда вырастешь, женишься и у тебя родится сын, обязательно назови его Анатолием” Семнадцать лет назад мы с матушкой Маргаритой Владимировной так и сделали: одного из сыновей-двойняшек назвали Анатолием, а второго Владимиром. Теперь будем ждать внука Сергия. Рад, что оба моих сына стали первокурсниками Православного Свято-Тихоновского богословского института, выбрали богословско-пастырский факультет.

Кроме того, мой родной племянник Сергий уже третьекурсник Московской духовной семинарии (кстати, это он автор современной фотографии Правдолюбовых). Не исключено, что и еще кто-то из сыновей моих родных и двоюродных братьев ступит на путь церковного служения. Впрочем, как и наши предки, мы не собираемся сыновей силком тащить во священники: “невольник – не богомольник”.

– И последний вопрос, отец Сергий: если не секрет – о чем бесшумно “шелестит” генеалогическое древо Правдолюбовых?

– Наше “древо” свидетельствует, что одни Правдолюбовы, которые не были связаны с Церковью, оставались бездетными, а дети других – не женились или не выходили замуж. И такие “ветви” постепенно “засыхали”. Зато “священнические ветви” продолжают “зеленеть”. Здесь, конечно, нет никакого повода для гордости и кичливости – вот, мол, какие мы “избранные” и замечательные, ведь все когда-то заканчивает свое существование. Тем не менее некая тайна в наблюдаемом положении вещей определенно есть.

И если Богу угодно, чтобы возможно больше Правдолюбовых продолжало нести крест служения Церкви, – значит, надо его нести. Будем в этом неколебимы.

2.02.2011
Протоиерей Михаил Правдолюбов
К 8-летию со дня кончины архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

Свои воспоминания об отце Иоанне (Крестьянкине) я не записывал очень долго. Мне казалось - все пишут. Напишут всё, что только можно! Но когда я прочитал то, что было написано действительно очень многими, захотелось написать и мне, тем более что многие годы на исповеди я приводил людям мнения отца Иоанна по самым разным вопросам.

Я работал на протяжении всего Великого поста 2005 года, к Пасхе закончил и отправил в Печоры. Отец Иоанн прочитал эти заметки и одобрил их. Он ничего не велел убирать, ничего не сказал против, и теперь эти заметки для меня самого очень и очень дороги. Ведь отец Иоанн сам их читал, он со всем согласился! Не сказал, что я что-нибудь написал от себя. А Татьяна Смирнова, после того как они прочитали в Печорах мое «творение», позвонила в Москву и сказала: «Нам очень понравилось! Хорошо! Но почему же так мало?» - «Да у меня почти двадцать страниц - это совсем немало», - подумал я, но потом, также мысленно, с Татьяной Сергеевной согласился: действительно, об отце Иоанне можно писать и писать! Но, к сожалению, того, что еще можно и нужно о нем написать, прочитать он не сможет.

Так что эти воспоминания, как бы они написаны ни были, ценны уже тем, что их читал и одобрил сам архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

* * *

Мои родители, протоиерей Анатолий и Ольга Михайловна Правдолюбовы, всегда были очень близки к отцу Иоанну (Крестьянкину). Когда отец Иоанн служил в селе Троица-Пеленица (Ясаково) Рязанской епархии, мой папа в те же годы служил в городе Спасск-Рязанский. Эти приходы были ближайшими друг к другу и мои родители часто виделись с отцом Иоанном. Уже тогда они относились к нему как к старцу, хотя разница в возрасте моего папы и отца Иоанна была всего четыре года. Особенно близкими отношения поддерживались у них в то время, когда отец Иоанн служил на последнем своем приходе Рязанской епархии - в Никольском храме города Касимова. Это время хорошо запомнили и мы, дети, тогда уже достаточно взрослые. Запомнились продолжительные богослужения отца Иоанна - всенощные бдения с литией, акафистами и очень продолжительными проповедями.

Недолгим было служение отца Иоанна в Касимове, но запомнилось оно как очень большой и значительный период нашей жизни. Объяснить я это могу тем, что для самого отца Иоанна каждый день был очень важен, потому и окружающими время воспринималось иначе. В тот достаточно небольшой период времени вместилось множество событий: богослужения, проповеди, поездки отца Иоанна, после которых он обязательно устраивал встречи, на которые собирал близких себе людей: моих родителей со всеми детьми, моего дядю - протоиерея Владимира Правдолюбова с семьей, и эти беседы затягивались до самой глубокой ночи. Для детей это были очень важные встречи: мы были свидетелями бесед священнослужителей, обсуждения их пастырских проблем, вопросов богослужения.

На одной из таких встреч отец Иоанн как-то заговорил о монашестве. Он обращался при этом к моим тетям - Вере Сергеевне и Софии Сергеевне, как бы наталкивая их на мысль о принятии ими монашеского пострига. Отец Иоанн до поступления в Псково-Печерский монастырь не был монахом, и Вера Сергеевна подумала: «А сам-то отец Иоанн какой? “Серенький?” Ведь не монах же он!». Вдруг отец Иоанн повернулся к Вере Сергеевне и сказал с улыбкой: «Серенький я, серенький! Ну и вы оставайтесь пока серенькими».

Отец Иоанн иногда мог тонко и пошутить. Однажды после всенощного бдения он очень долго, часа полтора, говорил проповедь. Закончив, подошел к певчим и спросил: «Никто из окна не упал?» Моя тетя, София Сергеевна, тут же ответила: «А что, уже полночь?» Отцу Иоанну ее ответ очень понравился.

В Касимове отец Иоанн начал совершать таинство елеосвящения для всех желающих. Раньше такого никогда не было, считалось, что собороваться можно только в тяжелой болезни. Отец Иоанн, соглашаясь с таким отношением к соборованию, долго убеждал моего папу, протоиерея Анатолия, и дядю, протоиерея Владимира, что время наступило такое, что совершенно здоровым считать себя вряд ли кто может - у каждого есть какие-то свои болезни. Поэтому один раз в год можно собороваться всем, и надо заранее объявлять в храме о совершении таинства соборования, чтобы собирались в назначенное время все желающие. Протоиерей Анатолий и протоиерей Владимир согласились с отцом Иоанном, но впервые такое соборование провели все-таки не в храме, а в доме моей бабушки - Лидии Дмитриевны. Это произошло в феврале 1967 года.

Собрались вместе две семьи: отца Анатолия и отца Владимира. Были здесь и дети, и пожилые люди. Таинство совершали отец Иоанн, мой папа и дядя. Они всех по очереди помазывали елеем, священники помазывали друг друга. Через некоторое время таинство елеосвящения совершили в Никольском храме и затем стали совершать его ежегодно. Не знаю, как происходило это в других местах, но такая традиция постепенно установилась повсеместно.

О том, как часто можно причащаться, отец Иоанн говорил, что один раз в месяц можно причащаться всем. Только некоторым он благословлял причащаться один раз в две недели. Чтобы он благословлял причащаться более одного раза в две недели, я не слышал.

Об исповеди отец Иоанн говорил, что в наше время вполне допустима исповедь как подробная, так и краткая. Во время поста, когда желающих исповедоваться и причаститься святых Христовых Таин бывает великое множество, для подробной исповеди просто нет времени. Когда есть время, нужно исповедоваться подробно, а когда времени для этого не хватает, ничего страшного нет в том, что исповедь совершается кратко.

Из Касимова отец Иоанн уехал на второй день праздника Сретения Господня, 16 февраля 1967 года, но связь с ним у нас не прекратилась. Отец Иоанн поступил в Псково-Печерский монастырь уже монахом - постриг он принял от Глинского старца схиархимандрита Серафима (Романцова; прославлен в лике святых в 2010 г.). Я впервые увидел отца Иоанна в монашеской мантии и клобуке, когда приехал к нему в монастырь. Мы, дети отца Анатолия Правдолюбова, очень часто стали посещать Печоры, чтобы получить благословение отца Иоанна, услышать его наставления, помолиться на монастырских службах.

Город Печоры расположен в таких широтах, что весной и в начале лета здесь стоят настоящие белые ночи, а в зимнее время - постоянный мрак. Где-то часам к десяти дня становилось светло, а в четыре часа - уже сумерки. Так что утром идешь на службу в монастырь в темноте, а к вечерней службе - почти во мраке ночи. Паломников в монастыре с поступлением сюда отца Иоанна стало особенно много. Когда мы приезжали в обитель в летнее время, то обязательно встречали кого-нибудь из знакомых - из Рязанской области или из Москвы. Зимой паломников было значительно меньше, поэтому мне особенно нравилось приезжать в Печоры в зимнее время.

Поезд из Москвы прибывал на станцию Печоры-Псковские очень рано - около пяти часов утра. Первый автобус, отвозивший людей в город, уже стоял у здания вокзала и отправлялся, когда поезд еще стоял на станции. После московской жизни люди попадали как бы в другой мир: тишина, белый снег, мороз, тротуары посыпаны песком, а не солью, как в Москве. Подходили к монастырю, огромные ворота которого были еще закрыты. Все молчали, говорить никому не хотелось, ждали, когда монах-привратник откроет ворота. Высоко над воротами висела большая икона Успения Божией Матери, а перед ней всегда горела красная лампада. Наконец, монастырские ворота приоткрывались и паломники по одному входили на территорию монастыря. Войдя, совершали крестное знамение, кланялись и проходили через каменную арку надвратного Никольского храма туда, откуда начинался Кровавый спуск к древней пещерной церкви Успения Божией Матери, где вот-вот должен был начаться братский молебен. Во мраке раннего утра были видны фигуры монахов, спешивших к началу молебна.

В Успенском храме в это время всегда было темно, только горели лампады, даже свечей на подсвечниках почти не было. В монастыре так было принято, чтобы и братский молебен, и полунощница, совершаемая сразу же после молебна, совершались при естественном освещении лампад. Главным во время молебна было чтение Евангелия - зачало 43-е от Матфея: «Рече Господь Своим учеником: вся Мне предана суть Отцем Моим…» . Особенно проникновенно и значительно звучали слова: «Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть» . А в полунощнице, конечно же, самым значительным было песнопение «Се Жених грядет в полунощи…». Также в полной темноте монахи вставали стройными рядами перед иконой Успения Божией Матери, главной святыней монастыря, и пели неторопливо и просто: «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа…». Казалось, что монахи более размышляют над словами этого прекрасного песнопения, чем поют. Отец Иоанн никогда не пропускал братского молебна, и голос его всегда можно было различить в этом простом хоре монастырской братии.

После полунощницы отец Иоанн проходил в алтарь и вставал около жертвенника - он вынимал частички из просфоры за множество людей, каких он знал и кто просил его помолиться. Делал он это строго до Херувимской песни, перед которой отходил от жертвенника и больше уже частичек не вынимал. Однажды он поделился своими чувствами, какие испытывал во время своей молитвы за людей - живых и умерших. Он говорил: «Люди как будто идут мимо меня, чем ближе к Херувимской песни, тем скорее они хотят пройти. Торопят друг друга и как бы подталкивают в плечо, чтобы я успел их помянуть…».

Для нас стало потребностью ездить в Печоры, а наши родители только приветствовали стремление своих детей попасть в монастырь и желание на каждый важный жизненный шаг получать благословение отца Иоанна.

На службу в армии отец Иоанн благословил меня образом преподобного Сергия Радонежского. Получил я также его благословение на поступление в семинарию. Благословляя, отец Иоанн сказал: «Поступай в семинарию, а затем и в духовную академию». Когда я уже работал над кандидатским сочинением, отец Иоанн благословил меня иконой апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Тема сочинения была очень сложной - богословской, христологической, и, благословляя меня иконой святого Иоанна Богослова, отец Иоанн как бы давал понять, что я справлюсь с этой работой.

Когда же пришло время женитьбы, мы с моей будущей женой Любовью Дмитриевной прежде всего поехали к отцу Иоанну, потому что решили соединить свои жизни только в том случае, если будет на то его благословение.

Мы пришли к отцу Иоанну и рассказали ему о своем намерении. Отец Иоанн сказал нам на это: «Сегодня после вечернего богослужения в Успенской церкви будет совершаться монашеский постриг. Приходите, помолитесь, а потом уже будем решать, что вам делать - постриг принимать или в брак вступать».

Можно представить, с какими чувствами мы ушли от отца Иоанна. Целые сутки мы не знали, каков будет его ответ, а вечером того дня, как и сказал нам отец Иоанн, молились в Успенском храме. Во мраке, почти в темноте совершался монашеский постриг. Горели свечи и лампадки, монахи тихо пели «Объятия Отча…», постригаемый в белой длинной одежде полз по каменному полу храма, иеромонахи и архимандриты, среди которых был и отец Иоанн, прикрывали его своими мантиями. Было торжественно и печально. После пострига мы пошли в тот дом, где остановились, и только вечером следующего дня снова были у отца Иоанна.

Ни о чем не спрашивая, он благословил нас на брак иконами Нерукотворного образа Спасителя и Божией Матери «Иерусалимская». При этом мы получили от него неоценимые наставления. Отец Иоанн говорил нам о браке как о таинстве и сказал такие слова, которые запомнились на всю жизнь. «Семья - это домашняя церковь, - говорил отец Иоанн. - У вас всегда перед мысленным взором должна быть такая картина: икона Спасителя, брачное ложе и детская колыбель. Брак - это таинство. А какое чудо - рождение детей! “Господи, Ты видел, как ткалась моя плоть!”» - процитировал он один из псалмов в русском переводе.

Говорил отец Иоанн и о том, что в христианском браке любовь никогда не исчезает, она, напротив, с годами становится только больше, и чем дольше живут супруги вместе, тем больше и больше любят друг друга.

Получил я благословение отца Иоанна и на принятие диаконского сана. В то время я был иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена. Благословив, отец Иоанн сказал: «Будь в послушании у Святейшего Патриарха: как он скажет, пусть так и будет». Ждал я достаточно продолжительное время… Наконец, однажды, после всенощного бдения в Елоховском соборе, когда уже задернули завесу, услышал, что Святейший Патриарх Пимен подзывает меня со своего патриаршего места с правой стороны престола и говорит: «Завтра я тебя буду рукополагать». И вот в воскресный день 5-й седмицы Великого поста, в день памяти преподобной Марии Египетской, 1 апреля 1979 года, Святейший Патриарх Пимен рукоположил меня во диакона и назначил в храм святых апостолов Петра и Павла в Лефортове .

Когда я рассказал об этом отцу Иоанну, он вспомнил годы своего заключения. «В 1950 году я сидел в Лефортовской тюрьме, - сказал он. - И все, кто был со мной в камере, слышали звон Петропавловского храма. Он находится близко от тюрьмы, и мы всегда знали о важных моментах службы и особенно усердно молились в это время».

Теперь, когда я приезжал в Псково-Печерский монастырь уже в сане, то обязательно служил вместе с монахами. Когда я получил двойной орарь, монахи приносили мне из ризницы широкий архидиаконский орарь со словами, вышитыми на нем: «Свят, Свят, Свят…». Приходилось мне служить и с отцом Иоанном. Это было большим утешением. А однажды я служил с отцом Иоанном на приходе - в селе Юшково.

Это был Ильин день - храмовый праздник прихода. Храм с домиками около него был более похож на скит, чем на приходскую церковь. Здесь служил отец Паисий, монах. Жили при храме и несколько стареньких монахинь. Отец Паисий всегда приглашал отца Иоанна послужить у него в этот день, и много лет отец Иоанн принимал это приглашение. Юшково находится километрах в пятнадцати-двадцати от Печор, и поэтому, приехав утром на поезде из Москвы, я успел добраться до этого храма еще до начала службы. Когда отец Иоанн увидел меня в алтаре, то очень удивился и спросил: «Как ты здесь оказался?» - «Приехал специально, чтобы вместе с вами помолиться», - ответил я. - «Будешь служить?» - спросил отец Иоанн. - «Если вы благословите - буду». - «Обязательно служи!» - сказал о. Иоанн.

Это был замечательный день! Перед началом литургии отец Иоанн служил молебен с акафистом пророку Илии и водоосвящением, около него был народ, все пели. После литургии - крестный ход с окроплением народа и храма. Как будто отец Иоанн снова оказался на приходе. Он разговаривал с людьми - к нему подходили целыми группами и семьями. И все это на природе, среди зелени травы и деревьев. Светило солнце и было очень тепло - лето в самом разгаре! После того, как закончилась служба и крестный ход, отец Иоанн пошел окроплять прихрамовые постройки. «Пойдемте, окропим святой водой хижину Марии», - сказал он о маленьком домике одной из монахинь, к которому и направился. И правда, этот маленький домик похож был более на хижину, чем на дом. У всех на лицах были радостные улыбки, а монахиня Мария была просто счастлива от того, что отец Иоанн пришел к ней в дом и окропляет святой водой ее жилище.

Потом была трапеза в доме отца Паисия. И снова - общение с людьми и очень интересные разговоры. Один из священников спросил отца Иоанна, можно ли считать Чернобыльскую катастрофу апокалипсической и не является ли Чернобыль той самой «травой полынь», о которой говорится в Апокалипсисе? «Я бы не стал так прямо называть эту аварию на атомной станции прямым исполнением Апокалипсиса, - отвечал отец Иоанн. - Нужно очень осторожно относиться к толкованию Апокалипсиса, и не случайно Церковь не принимает очень многих его толкований. Есть толкование Апокалипсиса святого Андрея Кесарийского - вот это толкование Церковью принимается, его можно читать. Остальные - очень сомнительные!» Говорил также отец Иоанн о том, что очень нехорошо, когда церковные книги и иконы продаются в обычных магазинах рядом с самым разнообразным товаром. «Этого не должно быть!» - сказал он. Говорил также, что у каждого человека должна быть тесная связь со своим ангелом-хранителем. Одним словом, темы разговора были самые разнообразные, но, к сожалению, беседа оказалась непродолжительной - отец Иоанн должен был ехать в монастырь.

Под горкой, на которой стоял храм, отца Иоанна ждала машина - «Волга», которую отец Паисий заранее для него вызвал. Все мы спустились с горки к этой машине, а отец Иоанн, подойдя к молодому водителю, дал ему конфетку. «Нет, я не буду», - ответил тот. Отец Иоанн воскликнул: «Какое воздержание!» Рядом с «Волгой» оказалась еще одна машина - «Нива», и священник, который на ней приехал, потянул отца Иоанна к этой машине, упрашивая его поехать вместе с ним. «А где ваш спутник, высокий молодой мужчина?» - поинтересовался отец Иоанн, потому что все видели этого священника в храме во время службы, окруженного целой группой своих прихожан. «А вот он!» - ответил батюшка и открыл багажник своей «Нивы». В нем оказался скрюченный буквально в два раза мужчина лет тридцати ростом под два метра. Батюшка затолкал его туда для того, чтобы освободить место для отца Иоанна. «Как вам не совестно?! Что вы делаете? Как можно так издеваться над человеком?!» - сурово сказал отец Иоанн. - Не поеду я с вами!» А мне велел садиться на заднее сиденье «Волги», сам сел рядом со мной, и так мы ехали до самого монастыря, продолжая беседу.

На следующий день этот священник, увидев меня в монастыре, сказал: «Как я тебе завидую: ты ехал вместе с отцом Иоанном!»

Где-то в середине восьмидесятых годов началась первая смута о номерах. Тогда это были не ИНН, а новые пенсионные документы. Нужно было заполнять какие-то анкеты, в которые требовалось вписать определенный номер, в каждой анкете свой. Начали говорить о печати антихриста и о недопустимости заполнения таких анкет. Меня постоянно спрашивали, как к этому относиться. Я считал, что ничего особенного в этом нет, но хотелось узнать мнение отца Иоанна. В одну из своих поездок в Печоры я подробно изложил отцу Иоанну все то, что смущает людей. Отец Иоанн мне лично отвечал так. Никаких номеров бояться не нужно. Цифры - всюду: на часах стоят цифры, на документах, на страницах книг, где их только нет! Так что же теперь их бояться? Бояться нужно не цифр, чисел и номеров, а нужно бояться греха, который мы совершаем, особенно соблазнов последнего времени. Если мы с легкостью поддаемся этим соблазнам, если с легкостью грешим, то дух антихристов действует в нас, незаметно для нас самих печать антихриста, которую так все боятся, может уже на нас стоять!

Когда же появилось смущение об ИНН, я спросил также и об этом. Отец Иоанн ответил мне, дескать все, что было сказано им о пенсионных документах, следует отнести и к ИНН: никаких номеров бояться не нужно!

В московском храме святых апостолов Петра и Павла я служил достаточно долго - целых 11 лет. Стал уже протодиаконом, служил с двойным орарем, а желание было служить в иерейском сане. Несколько раз я просил у отца Иоанна благословения на то, чтобы подать прошение в Патриархию с просьбой о рукоположении, но он отвечал: «Время еще не пришло, еще рано». Когда же меня стали звать в Рязанскую епархию, я поехал за благословением перейти в эту епархию. Но отец Иоанн ответил: «Ни в коем случае! Оставайся на месте! Будешь ты священником. Когда время придет, все произойдет само собой, безо всякого твоего прошения! А сейчас никуда не стремись, это будет крест напрошенный, свой - не от Бога, а от себя. За 12 лет я был на шести приходах - Летово, Некрасовка, Борец, Касимов… но сам никогда никуда не стремился, меня всегда переводили с разными формулировками: для улучшения церковной жизни, в связи с церковной необходимостью… Сам - никогда! Так и ты - никуда не стремись, все будет в свое время. А впрочем, - прибавил отец Иоанн, видя мое желание перейти в другую епархию, - можешь поступать как знаешь». - «Нет, отец Иоанн, что вы, - ответил я, - без вашего благословения я ничего предпринимать не буду». Видно было, что отец Иоанн одобряет мое настроение.

Прошло еще несколько лет и произошло то, о чем говорил отец Иоанн. В 1990 году, незадолго до нашего храмового праздника - памяти первоверховных апостолов Петра и Павла - я неожиданно получил указ Святейшего Патриарха Алексия II, в котором говорилось, что по моем рукоположении во иерея я назначаюсь в храм Воскресения Христова в Сокольниках. И вот в самый день памяти апостолов Петра и Павла Святейший Патриарх приехал в наш храм, совершил торжественное богослужение, за которым и рукоположил меня во иерея. После литургии Святейший сказал: «Это моя первая иерейская хиротония в Москве». Действительно, после своей интронизации 10 июня 1990 года Святейший Патриарх еще никого не рукополагал.

Сразу же я стал служить на новом месте в Сокольниках, а при первой же возможности поехал к отцу Иоанну. Я рассказал ему все, что со мной произошло, а отец Иоанн, поздравляя меня с рукоположением во иерея, только одобрительно кивал головой. Свое отношение ко всему, о чем я рассказывал, он выразил всего в нескольких словах. Когда мы с ним пришли на службу в Успенскую церковь, то стоявшему рядом со мной в алтаре священнику отец Иоанн сказал: «У отца Михаила все по воле Божией совершается. Его ангел-хранитель за руку ведет».

К тому времени уже несколько лет как не было в живых моих родителей, и в те годы, приезжая к отцу Иоанну, я всегда испытывал к нему сыновние чувства. Тем более теперь, когда я приехал к нему с известием о таком великом и радостном событии, как священническая хиротония, я особенно сильно почувствовал, что приехал как к своему отцу.

Встречи наши с отцом Иоанном проходили обычно в его келье. В назначенное время мы приходили к нему, и первое, что он делал, это вставал перед иконами и читал молитвы: «Царю Небесный», «Егда снизшед, языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва; и согласно славим Всесвятаго Духа», «Не умолчим никогда, Богородице, силы Твоя глаголати, недостойнии…», и мы всегда понимали, что это не просто беседы, а общение, в котором услышим такие наставления, которые должны исполнить, что ответы на наши вопросы, которые мы зададим отцу Иоанну, будут проявлением воли Божией в нашей жизни. Не каждому выпадает такое счастье, когда можно приехать к старцу, задать вопрос, получить конкретный ответ (например, о женитьбе) и быть уверенным в том, что этот ответ и есть воля Божия о тебе.

После молитвы отец Иоанн садился на небольшой диванчик, мне обычно велел сесть рядом с ним по левую от него сторону, старший наш сын, Сережа, садился по правую, а маленький еще Ваня устраивался на небольшой скамеечке у его ног. Любовь Дмитриевна всегда была рядом с младшим сыном - перед отцом Иоанном. И сколько бы времени ни прошло после нашей последней встречи, отец Иоанн всегда нас встречал так, будто виделись мы совсем недавно. А однажды отец Иоанн сказал, после того, как мы не были у него достаточно долго: «Старые друзья встречаются - я очень рад!». Так мы и беседовали: рассказывали о себе, задавали вопросы. Отец Иоанн всегда живо всем интересовался: кто где учится, кто что делает?

Рассказывал он и о себе, говорил иногда, как нелегко ему бывает. «Я шестьдесят лет у себя отбрасываю, а шесть оставляю», - как-то сказал он нам.

Говорил он и о том, как важно священнику на приходе относиться ко всем одинаково и не допускать каких-то особенных чувств к тому или иному человеку. «Чувства зарождаются в голове, - говорил он, - опускаются в сердце и начинают его терзать».

Когда пришло время нашему старшему сыну определяться, как строить свою жизнь, отец Иоанн спросил у него: «Ты хочешь продолжать дело своих отцов?» - «Да, хочу!» - горячо ответил он. - «Священство - это призвание», - сказал отец Иоанн, и это было как благословение нашему Сереже на всю жизнь.

В то время, когда мы ждали ребенка, отец Иоанн сказал нам: «У вас будет мальчик. Назовите его Иоанном». Действительно, на свет появился мальчик, и назвали мы его Иоанном в честь отца Иоанна. Мы решили, что покровителем его будет апостол и евангелист Иоанн Богослов, и день ангела его пусть будет вместе с отцом Иоанном - 13 июля, в Собор двенадцати апостолов.

Задавал я вопрос отцу Иоанну и о духовничестве: как относиться к той проблеме, которая возникает очень остро на многих приходах повсеместно, - к проблеме, когда многие священники считают себя вправе удерживать около себя прихожан и запрещают идти на исповедь к другому священнику.

Отец Иоанн ответил на это так. «Очень важно, чтобы все, что составляет человека, а это - разум, воля, совесть, духовная свобода, чтобы ничего из этого не было нарушено. А если нарушается - начинается болезнь. Как в Евангелии сказано: Христос исцелял слепых, глухих, хромых, прокаженных… (отец Иоанн помолчал, посмотрел мне прямо в глаза) и бесныя. Да, это тоже болезнь, духовная болезнь. А начало болезни выражается в том, что человек лишается собственной воли, сам подчиняет ее воле другого человека. И тогда совесть почти ничего не в состоянии говорить человеку, она заглушена в результате подмены собственной ответственности перед Богом ответственностью кого-то другого».

«Что такое духовничество? - продолжал отец Иоанн. - Это когда духовно опытный старец брал себе духовных чад числом не более двенадцати. И это было такое духовничество, когда старец буквально со своих рук кормил своих детей, а в случае смерти передавал их другому. Вот это действительно духовничество! А у нас на приходах такого быть не может. Здесь должна быть полная свобода! Причины перехода от одного священника к другому могут быть самые разные. Даже то, что у одного священника времени меньше, а у другого больше - это также может быть причиной перехода к другому священнику: зачем же я буду отнимать время у страшно загруженного батюшки, лучше пойду к тому, кто более свободен. И можно, совершенно не смущаясь, идти к менее загруженному священнику. Или, к примеру, священника переводят. Зачем всем его прихожанам ехать за ним на другой приход? Они должны оставаться на месте и идти к тому священнику, кто будет служить у них - в той церкви, которая находится рядом с домом и является приходом этих людей. Я так и говорил всегда своим прихожанам в тех случаях, когда меня переводили: “Оставайтесь на месте, никуда не рвитесь, у вас теперь другой батюшка. Это меня переводят, а не вас!”. А то ведь как получается: на исповеди что-то говоришь, а тебе в ответ: “А вот мой духовник мне благословил то-то делать”. Какой духовник? Где он, этот духовник? Оказывается, где-нибудь далеко-далеко есть батюшка - чей-то духовник. Ну зачем это? Зачем какие-то непонятные сложности? Ну и говоришь в таких случаях: “Делай, что хочешь!” А бывает и так: приходят к батюшке люди и говорят: “Батюшка, мы к тебе последний раз пришли, мы от тебя уходим”. - “Ну и с Богом, идите!”, - отвечает он им. Вот это правильно, так и должно быть!»

«Разделение на приходы существовало всегда, как, я помню, это было в Орле, где я бывал в детстве, - продолжал говорить отец Иоанн. - Но это разделение прежде всего было территориальным. Весь Орел был поделен на определенные районы, которые прикреплялись каждый к своему храму. Одни улицы относились к одному храму, другие - к другому. Весь город был поделен и священники не должны были исполнять требы не в своем районе. Панихиды, причащение, отпевание, крестины… - каждая улица знала свой храм. Но молились все там, где хотели. Даже было так: перед каким-нибудь праздником священник объявлял с амвона, что завтра, например, такой-то праздник и мы все будем молиться в таком-то храме - в том, где престол. И все шли туда. Разделение на приходы должно быть, но все мы составляем единое целое - Церковь и все мы возносим молитвы к Богу как единое целое».

«Вслед за Святейшим Патриархом Пименом, - как-то говорил отец Иоанн, - скажу, что у нас в Церкви должен сохраняться в богослужении славянский язык, старый стиль, а с католиками можно только чай пить».

В конце восьмидесятых годов отец Иоанн говорил о нашем времени как о времени бескровного мученичества. «Вы - бескровные мученики, - говорил он. - А дальше будет еще труднее. Ваше время тяжелее нашего, и вам можно только посочувствовать. Но мужайтесь и не бойтесь! Сейчас везде смущение, смятение и неразбериха, а будет еще хуже: перестройка, перестрелка, перекличка. Наступит время тяжелого духовного голода, хотя на столе все будет».

Провожал нас отец Иоанн также всегда с молитвой. Мы все вставали, молились, отец Иоанн брал кисточку и помазывал всех елеем от разных святых мест, потом кропил каждого святой водой, давал отпить немного из маленькой серебряной кандии, которая у него всегда была в келье именно для этих целей, а затем выливал немного святой воды на грудь. Потом каждого благословлял, и мы уходили от отца Иоанна с новыми духовными силами.

Любовь отца Иоанна к Богу и ко всем людям в некоторой степени передавалась и нам. Поэтому мы всегда так стремимся в Печоры - чтобы получить от отца Иоанна его благодатную, молитвенную помощь и благословение.

————————————————————————————

Когда я служил диаконом, отец Иоанн был однажды в нашем Петропавловском храме. Он приехал на сороковой день по кончине своего двоюродного брата, похороненного на Введенском (Немецком) кладбище, расположенном рядом с храмом, чтобы отслужить на его могиле панихиду. В храм отец Иоанн пришел на раннюю литургию. Его сразу же окружил народ, и отец Иоанн с большим трудом продвигался к главной святыне нашего храма - Почаевской иконе Божией Матери. В это время я уже произносил мирную ектению. На втором антифоне я подошел к отцу Иоанну, чтобы помочь ему подойти к иконе. Но он, посмотрев на меня очень сурово, сказал: «Что ты делаешь? Ты же служишь! Как ты мог отойти от престола?!» Я вернулся в алтарь и с тех пор уже никогда не забывал наставления, которое получил от отца Иоанна: во время литургии от престола отходить нельзя.

Отец Иоанн как-то говорил мне, что любимая его икона Божией Матери - это икона «Взыскание погибших». Отец Иоанн жил в Москве на Сивцевом Вражке и любил ходить в храм Воскресения словущего, что на Успенском Вражке (Брюсов переулок, 15/2; в советское время - улица Неждановой), где находилась эта чтимая икона.

Еще рассказывал мне отец Иоанн о том, как тяжело было ездить ему через всю Москву на трамваях от Сивцевого Вражка в Измайлово, в храм Рождества Христова, где он начал свое священническое служение. «Пока доберешься до храма, уже устанешь», - вспоминал он.

А однажды, когда я приехал в измайловский храм Рождества Христова, его настоятель, наш благочинный, протоиерей Леонид Ролдугин говорит мне: «Иди сюда, что я тебе сейчас покажу!». Он завел меня в алтарь, подвел к жертвеннику и, сняв икону Божией Матери «Иерусалимская», висевшую над ним, подал мне: «Посмотри, что написано на обратной стороне иконы». Я перевернул икону и увидел в нижней ее части небольшую серебряную табличку, на которой было выгравировано: «Московскому храму Рождества Христова, что в Измайлове, колыбели моего священнического служения, от архимандрита Иоанна Крестьянкина. 12/25.10.1998 г.». С тех пор, когда я бываю в этом храме, то прошу отца Леонида: «Можно приложиться к иконе Божией Матери отца Иоанна (Крестьянкина)?»