Патрикеевы - Крохи — ЖЖ. Об отце Михаиле Польском

Основные вехи жизненного пути: 22.08.1904 г. р., г. Москва Из купцов 09.03.1916 — вступила в братство святителя алексея при Чудовом монастыре 04.08.1918 — проживала в г. Саратов 1920 — окончила гимназию Послушница Серафимо-Знаменского скита 1922 — юридически оформлено ее удочерение еп. Серафимом (Звездинским), т.к. сопровождать в изгнании разрешалось только родственникам 30.04.1923 — сопровождает в ссылку в Зырянский край еп. Серафима 26.04.1925 — вернулась с владыкой в Москву 1926 — с владыкой в Аносиной пустыни на хуторе Кубинка 1927 — с владыкой в Дивеево 1932 — с владыкой в г. Меленки 1928 — пострижена в рясофор 11.04.1932 — арестована 24.06.1932 — освобождена 01.08.1932 — сопровождает в ссылку владыку в Казахстан, г. Гурьев, г. Уральск, г. Ишим 1937 — последовала за владыкой в г. Омск 1940 — вышивальщица в пос. Чисмены близ Волоколамска 1941 — певчая Ильинского храма г. Сергиев-Посад 1942 — пострижена в мантию, затем в схиму 1942 (сентябрь) — г. Дмитров 21.07.1980 — скончалась. Погребена на кладбище г. Дмитрова («Красная Горка»)

Из воспоминаний матушки Анны (Тепляковой) (полностью ):

Схимонахиня Иоанна (Анна Сергеевна Патрикеева)

Последнюю Патрикееву - схимонахиню мать Иоанну я не только знала совне, а я даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была года на три-четыре постарше. Она уже была инокиня, такой подвижнический образ жизни избрала. Потом она была четырнадцать лет в ссылке на севере. И когда она жила в затворе последние годы, она почти никого не принимала, но я к ней ездила.

Матушка Иоанна была близкой духовной дочерью архиепископа Серафима Звездинского. Он был монахом Чудова монастыря, а в их семье ни одного праздника не упускали, чтобы не поехать в Кремль, на службу в Чудов монастырь. Она еще была маленькой девочкой, с бантиками. И когда служил Владыка, ей разрешали на кафедре присесть - и так она всегда сидела на кафедре. С того времени она выбрала духовным отцом именно Владыку Серафима. Так оно и было до конца.

Где бы ни был Владыка, Анна Патрикеева всегда была в тех местах.

Он был Владыка Дмитровский. Там был Борисоглебский женский монастырь. Когда уже советская власть не разрешала жить в своей епархии и жили кто где, Владыка Серафим при мне всю зиму жил в Аносиной пустыни. И матушка игуменья Борисоглебского Дмитровского монастыря дала инокиню, мать Клавдию, Владыке для необходимого ухода за ним. Патрикеева Анна тогда уже была монахиня, мать Иоанна. Они втроем у нас жили в Аносине всю зиму. Это было примерно в 27-м году.

Потом Владыку Серафима Звездинского вызвали и дали ему выезд в Диве-ево. И Владыка Серафим, как матушка Иоанна мне рассказывала, очень просил матушку игуменью Дивеевскую, чтобы она разрешила ему служить. Матушка сначала как бы боялась, времена уже были не столь легкие, но потом все-таки она согласилась и дала возможность Владыке Серафиму служить (полуподвальный храм был у них), и дала двух певчих. Владыка там служил около года.

Но потом Владыку Серафима забрали оттуда и сослали…

Спустя уже много лет я встретила Анну Сергеевну, тогда уже схимонахиню матушку Иоанну, в храме Петра и Павла на Преображенской площади, где она некоторое время была алтарницей. Это был приход моих родителей, я там жила (при Хрущеве его взорвали). Тогда там служил митрополит Николай Крутицкий. И там же служил священник о. Б. Он еще был совсем юный и, как я помню, такого поведения, какое многих смущало, кто знал матушку Иоанну. Как это она, схимонахиня, себе духовного отца выбрала о. Б.? Поведения, мол, такого - в ресторанчик, и все это, - его влекла эта сторона. Но матушка Иоанна, премудрая, воспитанная Владыкой Серафимом Звездинским (и вообще вся семья такая), и она так его вела… Мудрейшая схимонахиня, мудрейшая. И матушка о. Б. до последних дней жизни матушки Иоанны не оставляла ни в чем и никогда. Она-то, можно сказать, мудро поступила со своей половиной, с о. Б., что так привязала его к матушке Иоанне.

Вдруг матушка Иоанна исчезла. Потом мне сказали, что она тайно живет в таком-то месте: кто-то ей подарил домик в деревне Дубки, в четырнадцати километрах от Дмитрова. На краю деревни старая избушка-развалюшка стоит, бурьяном кругом обросла. Под одной крышей дом, двор, коридорчик. Участок две сотки… Вот в этой избушке ее поселили, и она ушла как бы в затвор. О. Б. с матушкой все там устроили, обклеили обоями, заготовили дрова на всю зиму.

Матушка Иоанна сама писала иконы, в домике на стенах везде были ею писанные иконочки.

Две женщины из этой деревни о ней заботились - одна носила ей эти дрова на всю неделю, а другая воды. Она никаких супов себе никогда не готовила. Вообще вела строжайший образ жизни. Но и, конечно, хоть чистенько было, но все это худое, как решето. Она однажды мне на Рождество прислала открытку. Пишет, извиняется, что не может кончить письмо: чернила застывают и пальцы обморожены.

Она почти никого к себе не принимала. Только о. Б. очень часто приезжал приобщать ее со Святыми Дарами, и особо заботилась о ней его матушка.

Я тайно к ней ездила. Когда к ней приходишь, то она тут же прочитает молитву, спросит, как мы живы-здоровы, - и на этом у нее весь разговор кончается. Только о духовном…

И однажды было уже поздно, и она меня оставила ночевать. Я говорю:

Матушка, уж больно холодно у вас в комнате.

Это ничего, вот крысы одолели.

Господи, помилуй, крысы! А я их видеть не могу, я прямо могу от разрыва сердца умереть, я, наверное, один раз в жизни смогла только взглянуть на это существо. Страшно боюсь, страшно боюсь. И когда она это сказала, я говорю:

Как, матушка, у вас крысы? Она говорит:

Да, одна крыса вздумала у меня на кровати, на моем диванчике, крысят выводить.

Я как услышала, Господи, Боже мой! Это можно прямо сознание потерять.

Но я, говорит, осторожненько пододвинула стульчик, положила тряпицу там, осторожненько перенесла эту крысу.

А выросла в позолоченных кроватках! Вот ведь в чем дело-то!

Я ее звала к себе жить, но она отказалась.

К ней в ту пустыньку дважды жулики лезли. Однажды лезет жулик, выставил раму, и рама падает. «Я скорее, - говорит, - в коридор и закрыла со стороны коридора дверь. А у меня что взять? У меня были очень памятные маленькие часики, он взял их, и рублей пятнадцать денег он взял. Больше ничего не взял. Книги у меня были в коридоре». Другой раз на Пасху кулич, пасочку у нее украли.

Так она и жила: эти две женщины аккуратно за ней ухаживали, о. Б. приезжал причащать - в общем, она живет и радуется своей «пустыне»: «Ничего, что холодно, ничего, что крысы, - самое главное, что это пустынное место!» Это ее очень сильно устраивало.

Потом начал трещать потолок. Матушка о. Б. позвала, этих женщин, которые ухаживали, воду ей носили, картошку и дрова, говорит: «Вот обрушится, а ведь, пожалуй, председателю-то вашего сельсовета не очень хорошо будет». Председатель действительно решил: «На самом деле, старушку надо куда-то пристроить».

И выхлопотали срочно. На краю Дмитрова был выстроен четырехэтажный дом для слепых. Ей на втором этаже дали комнату. Но в квартире еще муж с женой и две дочки. Я приезжаю уже туда, она говорит: «Замечательная семья! Меня ничем не беспокоят». Она не пользовалась ничем, только ночью пользовалась туалетом и брала воды себе в чайничек. А девочкам на стол, на кухне конфеточки клала. А чтобы слышно не было, когда бегают детки, так изнутри своей комнаты она ватное одеяло повесила. О. Б. приезжает аккуратно, ее причащает, матушка заботилась о всем.

Я говорю:

Матушка, как же вам теперь хорошо, как хорошо! А она говорит:

А все-таки свою пустыньку мне жаль. Прожила она около трех лет в Дмитрове.

Однажды приехал о. Б. причащать ее. Причастил и говорит:

Ну, матушка, теперь я приеду на Казанскую (это дней через десять).

Нет, батюшка, не успеешь. Приезжай, пожалуй, денька за два пораньше. Он ее послушался, приехал, причастил - и в тот день она Богу душу отдала.

Мне сообщили, я на похоронах была. Он ее отпевал.

- 175 -

Патрикеевы

Воспоминания схимонахини Анны

Семья Патрикеевых была очень богата. В Москве у них было три дома, в Химках дворец. На Театральной площади против Большого театра ресторан - этот дом снесен. В Ольгин день, на именины средней дочери, в Химках устраивали фейерверки, приглашали оркестры.

Семья была глубоко верующая, в особенности мать. Любимое их место, которое они часто посещали, был Чудов монастырь в Кремле. В их доме бывали старец Варнава, батюшка Иоанн Кронштадтский. Они знакомы были с Владыками Арсением Жадановским и Серафимом Звездинским.

Младшую дочь, Анну Сергеевну Патрикееву (схимонахиню Иоанну), я не только знала совне, но даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была лишь немного

Вспоминает протоиерей Леонид Кузьминов: «Замечательна была ее любовь к храму, усердие к по­сещению богослужения, береж­ливое отношение к службе Божией, ревность о чистоте ее. Она скурпулезно знала службу, не оставалась безразличной к по­грешностям в богослужении, по­нимая важность каждого слова. Дважды указала мне на мои слу­чайные ошибки при произнесе­нии возгласов. От нее нельзя было услышать никакого ропота, недовольства; всегда приветли­вое лицо, несмотря на тяжкие физические страдания.

С трудом передвигаясь на тяже­лых, неприспособленных косты­лях (в то время других и не было), Ольга Сергеевна была усердной прихожанкой храма в Серпухове, где я служил, когда впервые узнал ее. Когда меня перевели в Новодевичий монас­тырь, Ольга Сергеевна каждую праздничную и воскресную службу приезжала ко мне на Ли­тургию из Серпухова - какой же это был для нее подвиг, кото­рый я тогда недостаточно ценил…»

Схимонахиня Анна (А.С. Теплякова) с гостями, Хотьково, начало 1990-х гг.

Воспоминания схимонахини Анны (Анны Семеновны Тепляковой)

Эти воспоминания были прочитаны в передачах радиостанции «Радонеж» протоиереем Александром Шаргуновым, настоятелем московского храма святителя Николая в Пыжах, летом 1997 г.

Семья Патрикеевых была очень богата. В Москве у них было три дома, в Химках дворец. На театральной площади против Большого театра ресторан — этот дом снесен. В Ольгин день, на именины средней дочери, в Химках устраивали фейерверки, приглашали оркестры.
Семья была глубоко верующая, в особенности мать. Любимое их место, которое они часто посещали, был Чудов монастырь в Кремле. В их доме бывали старец Варнава, батюшка Иоанн Кронштадский. Они знакомы были с Владыками Арсением Жадановским и Серафимом Звездинским.
Бабушка по матери [Александра Игнатьевна Осипова] в молодости овдовела. Она была богатой. К ней присватался тоже очень богатый вдовый купец, а она не желала выходить замуж. Но старцы благословили ее, чтобы она обязательно вышла за него замуж. Бабушка вышла замуж за этого богатого вдовца, а он немного пожил и умер. И она стала богатейшим человеком. Куда же она определяла свое богатство? Строила храмы. Однажды приехали в Москву из Киево-Печерской Лавры начальники просить у митрополита помощь для строительства новой трапезы, потому что братии много, а трапезная маленькая — не помещались, и приходилось на два стола обедать. Митрополит им отказал. Тогда бабушка едет сама в Киев. Составили смету, и она построила новую трапезную для братии Киево-Печерской Лавры. Для Тихоновой пустыни, что по Киевской железной дороге, построила храм. Принимала большое участие в строительстве храма в Черниговском скиту Лавры преподобного Сергия.

Дети Патрикеевы: Павел, Ольга, Мария, Александра, Анна

Архимандрит Серафим (Звездинский) и епископ Арсений (Жадановский) с семьей Патрикеевых

Незадолго до революции отец умер, супруга его Анна Алексеевна осталась вдовой с четырьмя дочерьми и двумя сыновьями и всецело взяла духовное руководство над своей семьей. Впоследствии она приняла иночество...
Мария ушла в Серафимо-Дивеевский монастырь, в тридцать девять лет она умерла от брюшного тифа. Александра во время революции пропала.

Младшую дочь, Анну Сергеевну Патрикееву (схимонахиню Иоанну), я не только знала совне, но даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была лишь немного постарше. Она уже была послушницей [во время пребывания в Аносиной пустыни (1925-1926 гг.) Анна носила ряску и апостольник, которые ей благословил Владыка Серафим во время их пребывания в ссылке в Зырянском крае, осенью 1924 г.], избрала такой подвижнический образ жизни. Потом она была с Владыкой в ссылке на севере. И когда она жила в затворе в последние годы и почти никого не принимала, я ездила к ней.
Анна Патрикеева - ученица гимназии

Мать Иоанна была близкой духовной дочерью епископа Серафима (Звездинского). Еще до революции он был архимандритом Чудова монастыря, а после смерти отца (в 1914 г.) в семье Патрикеевых ни одного праздника не пропускали, чтобы ни поехать к Кремль, на службу в Чудов монастырь. Она была тогда еще девочкой с бантиками, и когда служил Владыка, ей разрешали на кафедре присесть. Так она часто сидела на кафедре. Она избрала духовным отцом именно Владыку Серафима и оставалась его преданной духовной дочерью до конца, всюду сопровождая его. Он был епископом Дмитровским. В Дмитрове был Борисоглебский женский монастырь. Матушка-игуменья дала Владыке инокиню Клавдию для необходимого ухода за ним. Когда советская власть не разрешила епископам жить в своих епархиях, и жили кто-где, Владыка Серафим при мне всю зиму жил в Аносиной пустыни вместе со своими послушницами Клавдией и Патрикеевой Анной. Это было в 1925-1926 гг. Потом Владыку Серафима вызвали и дали ему выезд в Дивеево. Владыка, как мать Иоанна рассказывала, очень просил игуменью Дивеевскую разрешить ему служить. Матушка сначала боялась — времена были совсем не легкие — но потом все-таки согласилась, предоставила возможность Владыке Серафиму служить в полуподвальном храме и дала двух певчих. А потом в Дивеево Владыку Серафима забрали и сослали.
Спустя уже много лет я встретила Анну Сергеевну, тогда уже схимонахиню Иоанну, в храме Петра и Павла на Преображенской площади, где она некоторое время была алтарницей. При Хрущеве этот храм взорвали. А тогда там служил митрополит Николай Крутицкий. И там же служил отец Борис [Гузняков], еще совсем юный, и как я помню, такого поведения, которое многих смущало. Знавшие мать Иоанну обычно недоумевали: как это она, схимонахиня, себе духовным отцом выбрала отца Бориса, поведения такого — ресторанчики любил и подобное. Но мать Иоанна, премудрая, воспитанная Владыкой Серафимом и вообще из благочестивейшей семьи, она так его вела. И матушка отца Бориса до последних дней жизни матери Иоанны не оставляла ее ни в чем и никогда. Она-то, можно сказать, мудро поступила со своим супругом, с отцом Борисом, привязав его так к матери Иоанне.
Вдруг мать Иоанна исчезла. Потом мне сказали, что она тайно живет в таком-то месте. Кто-то ей подарил домик в деревне Поддубки, в четырнадцати километрах от Дмитрова. На краю деревни старая избушка-развалюшка стоит, бурьяном кругом обросла. Участок две сотки. Вот в этой избушке она поселилась и ушла как бы в затвор. Отец Борис с матушкой все там устроили, оклеили стены обоями, заготовили дрова на всю зиму. Мать Иоанна сама писала иконы. В домике на стенах всюду были писанные ею иконочки. Две женщины из этой деревни о ней заботились. Одна носила дрова на всю неделю, другая — воду. Никаких супов она себе никогда не готовила. Вообще вела строжайший образ жизни. У нее было всегда чисто, но все худое как решето. Однажды на Рождество прислала мне открытку. Пишет и извиняется, что не может кончить письмо: чернила застывают и пальцы обморожены. Она почти никого к себе не принимала, только отец Борис часто приезжал со Святыми Дарами приобщать ее и особо заботилась о ней матушка отца Бориса Вера Константиновна. Я тоже тайно к ней ездила. Когда входишь к ней, то она тут же прочитает молитву, спросит, как мы живы-здоровы. И на этом весь разговор кончается: только о духовном. Как-то было уже очень поздно, и она меня заставила ночевать. Я говорю:
— Матушка, уж больно холодно у вас в комнате.
— Это ничего, вот крысы одолели.
Господи помилуй, крысы! А я их видеть не могу, страшно боюсь!
— Как, матушка, у вас крысы?
— Да, одна вздумала на моем диванчике крысят выводить.
Я как услышала это, едва не потеряла сознание.
— А я, — продолжает мать Иоанна, — осторожненько пододвинула стульчик, положила третицу крысят и осторожненько перенесла их.
А выросла в позолоченных кроватках... Я звала ее к себе жить, но она отказалась. К ней в ту пустыньку дважды жулики лезли. «Однажды лезет жулик, — рассказывала мать Иоанна, — выставил раму, и рама падает. Я скорее в коридор и закрыла со стороны коридора дверь. А у меня что взять? У меня были очень памятные маленькие часики. Он взял их. И рублей пятнадцать денег. Больше ничего не взял. Книги у меня были в коридоре. Другой раз на Пасху: кулич и пасочку украли.
Так она и жила... Живет и радуется своей пустыньке. Ничего что холодно, ничего что крысы. Самое главное, что это пустынное место...
Потом начал трещать потолок. Матушка отца Бориса позвала женщин, ухаживавших за ней, и говорит: «Вот обрушится, председателю-то вашего сельсовета не очень хорошо будет». Председатель действительно подумал: старушку надо куда-то пристроить, и выхлопотали срочно на краю Дмитрова в недавно построенном девятиэтажном доме для слепых комнату на втором этаже. В квартире еще одна семья: муж, жена и трое детей: две дочки и сыночек. Я приезжаю туда, мать Иоанна говорит: «Замечательная семья, меня ничем не беспокоят». Она ничем не пользовалась, только ночью туалетом и брала воды в чайничек. Девочкам на стол на кухне конфеточки клала. А чтобы слышно не было, когда бегают детки, она изнутри своей комнаты на дверь ватное одеяло повесила. Отец Борис по-прежнему приезжал аккуратно, причащал ее, матушка его заботилась обо всем... Я говорю:
— Матушка, как же вам теперь хорошо, как хорошо.
А она отвечает:
— А все-таки свою пустыньку мне жаль.
Прожила она около трех лет в Дмитрове. Однажды приехал отец Борис причащать ее и говорит: «Ну, матушка, теперь я приеду на Казанскую», — это дней через десять. «Нет, Батюшка, не успеешь, приезжай, пожалуй, пораньше, денька за два». Он ее послушался, приехал, причастил. А на Казанскую она Богу душу отдала. Мне сообщили об этом, я на похоронах была. Отец Борис ее отпевал.

В семье Патрикеевых, кроме младшей Анны, было еще два сына и три дочери. Старший сын — Павел Сергеевич Патрикеев. Когда у Патрикеевых все дома отняли, им с матерью дали комнату в одном из трех домов — крохотную комнату прислуги с выходом на кухню, и надо жить в ней вдвоем с матерью. Павел Сергеевич не мог согласиться на это. Мама уехала в Серпухов, а он первое время обитал на холодной лестнице своего дома, подстилая газетки. Тогда кто-то позаботился, устроили в дом инвалидов. Но он тут же оттуда ушел. Когда жизнь так в корне изменилась, это, конечно, подействовало на психику. Он не был женат, хотя и говорил, что у него была красавица-невеста, единственная на свете, и он очень ее любил — но не судьба. Однажды его машина придавила где-то в подворотне, и повредила позвоночник. Он в больницу не пошел, так и остался сгорбленный, ходил, как таран, с палочкой и сумкой в руках. Каждое утро шел в церковь. Но сначала его путь в городской туалет. Все-таки у него осталось барское такое: умывался и зубы чистил, и каждый день обязательно ходил на улицу Горького, чтобы посмотреть температуру. Вечером тоже в церковь. Зимой, чтобы не замерзнуть, ездил в электричке. Милиция его не трогала, считали: больной старик, ходит, никого не трогает, ничего не собирает. Он не попрошайничал, не нищенствовал. Если вы его знали, можно было предложить: «Павел Сергеевич, возьмите, пожалуйста, вот на хлебец». «Спаси Господи, только мне столько не надо, мне на один хлеб», — ответит. Возьмет на один день только, остальное вернет. А если не знает вас, он у вас не возьмет. Один диакон из Всехсвятского храма (на Соколе), Георгий Федосеевич, знал Павла Сергеевича. Он каждую осень покупал ему боты «прощай молодость», большие такие, теплую тужурку, варежки теплые и шапку. Это он брал у Георгия Федосеевича, а больше ни у кого ничего не брал.
Ольга Сергеевна (сестра его) рассказывала:
— Паша приедет ко мне, — она Пашей его звала, — и уезжая говорит: «Оль, ты мне сколько-то копеечек дашь?» — на что-то там, на чашку кофе. «Паша, да почему же ты деньги-то не берешь», — говорю ему. — «Ах, какая ты! Мои родители всегда нищим подавали».
Нищим и сам раздавал. Только на хлеб себе оставлял. Если у него осталось на завтра, положим, тридцать копеек, а ему надо только четыре копейки на троллейбус, он остальные отдаст: «Мои родители же нищим подавали».
Года за четыре до того, как Павлу Сергеевичу к нам прийти, я однажды навещала Пенюгину Нину Фроловну [† 15 августа 1960 г]. Эта Нина Фроловна, известный хирург, про которую в газетах писали, была тайная монахиня. И Нина Фроловна мне говорит: «Нет человека несчастнее Павла Сергеевича Патрикеева». «А в чем его несчастье», — спрашиваю. «Тридцать лет ночует, в подъездах, рядом с мусорными ящиками и ведрами для помоев, а зимой едет с последней электричкой от Москвы до Лавры и оттуда обратно, чтобы не замерзнуть. Несчастный Павел Сергеевич Патрикеев. Ольга устроена, маму похоронила, живет в Серпухове, работает в артели бухгалтером. А вот Павел Сергеевич такой несчастный». Я говорю: «Нина Фроловна, дайте мой адрес, пусть он к нам приходит». И вот он стал к нам ходить. Мы жили в проходной тесной комнате, и он так спал, что мы, выходя на кухню, через его ноги перешагивали на полу. Потом я договорилась со своими подружками верующими, чтобы он у них недельку жил, затем у нас недельку. Он пошел к этим моим подружкам, затем приходит и говорит: «Уж дорогая моя хозяюшка, уж не прогоняйте, не посылайте. Там мужик страшный, я видел», — это хозяин. Дочь говорит: «Мама, что же это, пола нам жалко, что ли». Ведь он на полу спал, постелит что-нибудь. Соседи как-то терпели еще: кухня маленькая, дети грудные, удобства общие — барак. И он три года к нам приходил. Открывает дверь, борода большая. Мы ему сказали еще в начале: «Павел Сергеевич, лучше не надо бриться». Действительно, он такой благообразный стал. Идет, несет портфель. А в портфеле у него обязательно газета «Вечерка»: какая завтра будет погода. Открывает двери, и первые его слова: «Дорогая хозяюшка Анна Семеновна, могу вас порадовать, завтра температура такая-то». Он привык интересоваться погодой. Ночевал-то раньше на улице, только в трескучие морозы ездил в поезде. Меня-то под крышей погода не особо интересует, а ему надо было знать... В портфеле у него мочалка, булавки, зубная щетка. Как-то соседи прижали его к сараю, проверяли в портфеле, думали, что он все деньги, что собирает, носит нам. Оказалось, портфель пустой.
Вот так Павел Сергеевич у нас три года обитал. Вдруг однажды он у нас пропал. Это был фестиваль 1957 года. Тогда всех нищих вылавливали по Москве и вывозили. Я говорю: «Батюшки мои, куда же наш Павел Сергеевич пропал». Через некоторое время приходит милиционер и говорит: «Это ваш старик? — А у него в кармане наш адрес. — Забирайте, он у нас в милиции в Сокольниках». Я приехала. Дежурный милиционер говорит: «Заберите, пожалуйста, своего старика». В коридоре сидит Павел Сергеевич. Увидел меня, вскочил: «Дорогая моя Анна Семеновна, дорогая моя хозяюшка». Я говорю: «Пойду такси найму, а он пусть пока посидит у вас». А он испугался, что я уйду. Начал умолять: «Дорогая хозяюшка, дорогая Анна Семеновна, уж пожалуйста не уходите, уж пожалуйста». «Нет, нет, Павел Сергеевич, я вас около дерева поставлю. Вы уж постойте, а я буду поднимать руку, машину поймаю и вас привезу к нам. Я не уйду от вас». Он успокоился. А уж настолько ослаб, что я его еле привезла. Грязный, мокрый: две недели его не было. Тогда отец Алексий [Протодиакон Алексий Тепляков, муж Анны Семеновны Тепляковой] его обмыл: ножки ему обмыл, одел на него все сухонькое. А так он никогда ничего не снимал, так в ботах и спал.
Некоторе время Павел Сергеевич лежал. Может, у него уже инфаркт был. Когда он болел, мы его оставляли у нас: «Павел Сергеевич, останьтесь, отлежитесь». — Нет, уходил в церковь. Однажды я говорю: «Павел Сергеевич, дорогой, ни в коем случае я вас не пущу сегодня. Во-первых, я чувствую, что вы нездоровы, наверное, у вас голова болит, во-вторых, и погода плохая. Я не пущу». И вот он сидит на стуле, посидел, посидел, и говорит: «Дорогая хозяюшка, уж ради Бога прошу, не держите меня, не держите». Так и ушел.
Дочери еще студентки были, подтрунивали над ним. Говорит одна: «Павел Сергеевич, ну такой богатый был, золотые ручки у него были». «Ничего ты не понимаешь, — отвечает. — Дорогая хозяюшка, что она говорит, уши вянут, это все было у моего отца».

Павел Сергеевич Патрикеев

Любил он рассказывать о том, как какой-то старец страшивал его три раза подряд: «За все ли ты благодаришь Бога?» — «За все», — отвечал он. — «Нет, ты подумай, за все ли ты благодаришь Бога». — «За все»... Бывало, мы о чем-нибудь рассуждаем, а он и говорит: «Вы ничего не понимаете — все от Бога». Какой там ропот, какие жалобы! А нам хотелось чуть-чуть так уловить в нем просто человеческую слабость, чтобы он пожаловался, что вот жалко, что у него столько было. Но — никогда. Он рассказывал нам о своем детстве, что у родителей рестораны были, но им, детям, молока и хлеба белого вдоволь не давали. И никогда ни разу не пожаловался, что у него ведь что-то было. У него ничего действительно не было; он был единственным наследником и ни во что не вникал. Ему все только одно Божие. Иногда скажу: «Павел Сергеевич, вот ваше детство, ваша юность... как это можно смириться». — «Как вы не понимаете, что все от Бога»...
С ним иногда были комичные случаи. Жили мы в бараке на первом этаже. Окно в нашей комнате выходило в небольшой садик, отец Алексий сделал лестницу в садик прямо из окна, и мы прямо через окошко в садик ходили. А летом в садике сделал такую глинку, домушку, и дочери там спали, просторно.
Однажды мы с отцом собрались в церковь ко всенощной. Павел Сергеевич почему-то не пошел, может быть, ему нездоровилось. Наказываю ему: «Павел Сергеевич, никому не открывайте, дочери поздно вернутся, наверное, они тоже в церковь пойдут». А они пришли раньше, в дверь стучатся: «Павел Сергеевич, откройте!» — Что-то там засовами двигает, ворчит. «Павел Сергеевич, откройте скорее!» — никак не открывает. Пошли к окну: «Павел Сергеевич, ну окно откройте!» Опять делает вид, что что-то открывает, что-то делает. Стали уж сердиться на него, а он руками разводит: «Не велено, дорогие девочки». Они так смеялись. Не велено — значит все.
А один случай был необыкновенный. Нина Фроловна жила рядом с ГУМом, в большой комнате, разделенной перегородками на три части: две комнаты и кухня. Коммунальная квартира, коридорная система. Жила при ней одна тоже скитянка, из Серафимо-Знаменского скита — тихая такая Татьяна Сергеевна, духовная дочь Владыки Арсения, замечательная, потом монахиня Арсения [Татьяна Сергеевна Волкова]. Она у нее была прописана как прислуга, но они прожили всю жизнь вместе как духовные сестры. И вот Павел Сергеевич к ним ходил. Иногда придет, чайку попьет — ночевать они его не оставляли. И вот Татьяна Сергеевна нам рассказывает.
— Под Благовещение я уже замок на дверь вешаю, тороплюсь ко всенощной, и вдруг идет Паша. Я ему говорю: «Паша, ты что же, не знаешь, что завтра праздник?! Я ко всенощной тороплюсь, ты бы пораньше пришел». А он останавливается, смотрит на меня и говорит: «Ах Таня, Таня. Господь не спросит с тебя, была ли ты сегодня в церкви, а накормила ли ты голодного. Я голоден, накорми меня». У меня слезы потекли. Я открыла, накормила его, он согрелся, и тогда уже в церковь пошли.
А похоронить его мне не пришлось. Умер Владыка Николай. Мы были заняты похоронами, а Павел Сергеевич исчез. Приехали из Лавры, спрашиваем соседей: «Был Павел Сергеевич?» — «Нет». Стала всюду искать — нет. Я уж стала по всем моргам ходить, разыскивать его. Вдруг приходит милиционер и говорит: «У вас был старик такой-то?» — «Да». — «Так вот явитесь для опознания к начальнику Северного вокзала, чтобы закончить дело Павла Сергеевича Патрикеева. Его нашли, он умер скоропостижно в электричке» [Павел Сергеевич Патрикеев умер в конце декабря 1961 или начале января 1962 г.]. У него в кармане, позже уже, нашли наш адрес. Чтобы это дело можно было закончить, мы должны были опознать его одежду. Я приехала: да, все его. Это было уже после того, как его сожгли. Я так расстроена была: три года он к нам ходил, и вдруг его сожгли. Я пишу Ольге, его сестре в Серпухов (она знала, что он у нас обитает): «Оля, вот так-то и так-то. Я так переживаю скорбно, как же не пришлось похоронить, и его сожгли». И она мне пишет: «Не переживайте, он тридцать лет не имел крыши, пусть не имеет и гроба». Вот так рассудила...

Старшая дочь, Ольга Сергеевна Патрикеева, ушла совсем еще юной в Серафимо-Знаменский скит. Духовный отец этой общины был архиепископ Арсений (Жадановский), настоятельницей — схиигуменья Фамарь.
В 1924 году Серафимо-Знаменский скит закрывают. Я тогда жила в Аносиной Борисоглебской пустыни и была младшей келейницей у матушки игуменьи. Когда скит закрыли, одиннадцать сестер перевели к нам в Аносину пустынь. Именно в Аносину, потому что последняя игуменья Аносиной пустыни матушка Алипия, в схиме Евгения, была из одного мынастыря с матушкой Фамарью. И Ольга Патрикеева, несмотря на свое происхождение — ведь у нее были дворцы, фейерверки в честь нее устраивали — ничем, ничем не выделялась. Я прожила с ней три года и все удивлялась: сколько же в ней смирения, сколько духовности. Казалось бы, она должна была нос задрать: я вон где, а ты что, где росла? Боже сохрани!

Ольга Сергеевна Патрикеева

В 1929 году закрывают Аносину пустынь. После закрытия монастыря у Ольги еще жива была мама. И они с мамой уехали в Серпухов. Ольга работала бухгалтером в трикотажной артели, снимали комнатушку. Продолжала строгую иноческую жизнь. Монахиней не была, была рясофорной инокиней. Потом дом сломали, ей дали комнату; мама умерла. Однажды приехала в Москву по делам своей работы, ночевала у знакомой, Нины Фроловны, хирурга. Утром уезжает к себе в Серпухов, а Нина Фроловна едет в Боткинскую больницу, на работу. И вот как нам рассказывала потом Нина Фроловна:
— Приехала на работу, пошла к своим больным в палату, и вдруг меня вызывают в приемный покой. Я думаю: зачем же меня в приемный покой, я сегодня по приемному покою не дежурю. Мне говорят, что там привезли кого-то с травмой, вызывают меня. Прихожу в приемный покой и вижу Олю без ног. Она поехала в свой Серпухов и как-то по вине водителя попала под трамвай. Отрезало обе ноги — одну ниже колена, а другую выше. Сознание не потеряла и говорит: везите меня в такую-то больницу, у меня там врач знакомая. Я, конечно, оперировать не могла. На следующий день пришла к ней в палату и только спрашиваю: «Оля, что с тобой случилось». Она мне спокойно отвечает: «Нина Фроловна, я недостойна своими ногами ходить по земле». Какая сила духа.
Было ей тогда лет пятьдесят. И она дожила до восьмидесяти лет, тридцать лет без ног. Ольге Сергеевне сделали в Москве протезы, назначили пенсию от депо — раз по вине водителя. Она живет, не унывает, поет. Не имея слуха, поет псалмы, читает, молится. Соседи к ней прекрасно относятся, потому что она сама к ним, конечно, замечательно относится; помогают ей, приносят все нужное. Сначала с ней жила одна сестра Елена, тоже из Серафимо-Знаменского скита. Потом Елена умерла, и она осталась одна. Ездил к ней батюшка отец Леонид, служивший тогда в Серпухове. Он ее опекал до последней минуты, пока она была жива. Сделал столик на колесах, она могла на него поставить что-то: мисочку, тарелочку, чашечку, если сидит; могла подвинуть его к себе. Когда старенькая уже стала, то совсем не могла больше передвигаться, говорила: я упаду с кровати и встать не смогу. Я бывало к ней приеду: она сидит у окошка. Комната большая, окно большое, подоконник широкий, кровать — вся обстановка. Сидит на стуле между подоконником и кроватью. Я говорю: «Оля, тебе удобно так, как ты здесь устроилась». «Удобно»,— отвечает. Если бы коленочко второе было, могла бы хотя ползком передвигаться... Я однажды говорю ей: «Олечка, ну как же это можно, тяжкий тебе крест». «Почему, — отвечает,— все хорошо, лучше чем без рук-то. Я платочек сама себе повяжу, и поправлю, и одерну. Батюшка мне вон какой хороший сделал передвижной столик, совсем хорошо». Слуха у нее не было. И вот целый день, когда соседи на работе, поет себе псалмы. Какая сила духа! [О.С.Патрикеева умерла 10 июля 1983 г.]

Священномученик Серафим (Звездинский), епископ Дмитровский
Дни памяти: Январь 29 (новомуч.), Август 13

Схимонахиня Иоанна (Патрикеева)
http://zarechye.ortox.ru/about-us/nashi-svyatye/shimonahinya-Ioanna/
Основные вехи жизненного пути:
22.08.1904 г. р., г. Москва
Из купцов
09.03.1916 - вступила в братство святителя алексея при Чудовом монастыре
04.08.1918 - проживала в г. Саратов
1920 - окончила гимназию
Послушница Серафимо-Знаменского скита
1922 - юридически оформлено ее удочерение еп. Серафимом (Звездинским), т.к. сопровождать в изгнании разрешалось только родственникам
30.04.1923 - сопровождает в ссылку в Зырянский край еп. Серафима
26.04.1925 - вернулась с владыкой в Москву
1926 - с владыкой в Аносиной пустыни на хуторе Кубинка
1927 - с владыкой в Дивеево
1932 - с владыкой в г. Меленки
1928 - пострижена в рясофор
11.04.1932 - арестована
24.06.1932 - освобождена
01.08.1932 - сопровождает в ссылку владыку в Казахстан, г. Гурьев, г. Уральск, г. Ишим
1937 - последовала за владыкой в г. Омск
1940 - вышивальщица в пос. Чисмены близ Волоколамска
1941 - певчая Ильинского храма г. Сергиев-Посад
1942 - пострижена в мантию, затем в схиму
1942 (сентябрь) - г. Дмитров
21.07.1980 - скончалась. Погребена на кладбище г. Дмитрова ("Красная Горка")

Из воспоминаний матушки Анны (Тепляковой) (полностью здесь):
Схимонахиня Иоанна (Анна Сергеевна Патрикеева)
Последнюю Патрикееву - схимонахиню мать Иоанну я не только знала совне, а я даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была года на три-четыре постарше. Она уже была инокиня, такой подвижнический образ жизни избрала. Потом она была четырнадцать лет в ссылке на севере. И когда она жила в затворе последние годы, она почти никого не принимала, но я к ней ездила.
Матушка Иоанна была близкой духовной дочерью архиепископа Серафима Звездинского. Он был монахом Чудова монастыря, а в их семье ни одного праздника не упускали, чтобы не поехать в Кремль, на службу в Чудов монастырь. Она еще была маленькой девочкой, с бантиками. И когда служил Владыка, ей разрешали на кафедре присесть - и так она всегда сидела на кафедре. С того времени она выбрала духовным отцом именно Владыку Серафима. Так оно и было до конца.
Где бы ни был Владыка, Анна Патрикеева всегда была в тех местах.
Он был Владыка Дмитровский. Там был Борисоглебский женский монастырь. Когда уже советская власть не разрешала жить в своей епархии и жили кто где, Владыка Серафим при мне всю зиму жил в Аносиной пустыни. И матушка игуменья Борисоглебского Дмитровского монастыря дала инокиню, мать Клавдию, Владыке для необходимого ухода за ним. Патрикеева Анна тогда уже была монахиня, мать Иоанна. Они втроем у нас жили в Аносине всю зиму. Это было примерно в 27-м году.
Потом Владыку Серафима Звездинского вызвали и дали ему выезд в Диве-ево. И Владыка Серафим, как матушка Иоанна мне рассказывала, очень просил матушку игуменью Дивеевскую, чтобы она разрешила ему служить. Матушка сначала как бы боялась, времена уже были не столь легкие, но потом все-таки она согласилась и дала возможность Владыке Серафиму служить (полуподвальный храм был у них), и дала двух певчих. Владыка там служил около года.
Но потом Владыку Серафима забрали оттуда и сослали…
** *
Спустя уже много лет я встретила Анну Сергеевну, тогда уже схимонахиню матушку Иоанну, в храме Петра и Павла на Преображенской площади, где она некоторое время была алтарницей. Это был приход моих родителей, я там жила (при Хрущеве его взорвали). Тогда там служил митрополит Николай Крутицкий. И там же служил священник о. Б. Он еще был совсем юный и, как я помню, такого поведения, какое многих смущало, кто знал матушку Иоанну. Как это она, схимонахиня, себе духовного отца выбрала о. Б.? Поведения, мол, такого - в ресторанчик, и все это, - его влекла эта сторона. Но матушка Иоанна, премудрая, воспитанная Владыкой Серафимом Звездинским (и вообще вся семья такая), и она так его вела… Мудрейшая схимонахиня, мудрейшая. И матушка о. Б. до последних дней жизни матушки Иоанны не оставляла ни в чем и никогда. Она-то, можно сказать, мудро поступила со своей половиной, с о. Б., что так привязала его к матушке Иоанне.
Вдруг матушка Иоанна исчезла. Потом мне сказали, что она тайно живет в таком-то месте: кто-то ей подарил домик в деревне Дубки, в четырнадцати километрах от Дмитрова. На краю деревни старая избушка-развалюшка стоит, бурьяном кругом обросла. Под одной крышей дом, двор, коридорчик. Участок две сотки… Вот в этой избушке ее поселили, и она ушла как бы в затвор. О. Б. с матушкой все там устроили, обклеили обоями, заготовили дрова на всю зиму.
Матушка Иоанна сама писала иконы, в домике на стенах везде были ею писанные иконочки.
Две женщины из этой деревни о ней заботились - одна носила ей эти дрова на всю неделю, а другая воды. Она никаких супов себе никогда не готовила. Вообще вела строжайший образ жизни. Но и, конечно, хоть чистенько было, но все это худое, как решето. Она однажды мне на Рождество прислала открытку. Пишет, извиняется, что не может кончить письмо: чернила застывают и пальцы обморожены.
Она почти никого к себе не принимала. Только о. Б. очень часто приезжал приобщать ее со Святыми Дарами, и особо заботилась о ней его матушка.
Я тайно к ней ездила. Когда к ней приходишь, то она тут же прочитает молитву, спросит, как мы живы-здоровы, - и на этом у нее весь разговор кончается. Только о духовном…
И однажды было уже поздно, и она меня оставила ночевать. Я говорю:
-Матушка, уж больно холодно у вас в комнате.
- Это ничего, вот крысы одолели.
Господи, помилуй, крысы! А я их видеть не могу, я прямо могу от разрыва сердца умереть, я, наверное, один раз в жизни смогла только взглянуть на это существо. Страшно боюсь, страшно боюсь. И когда она это сказала, я говорю:
- Как, матушка, у вас крысы? Она говорит:
- Да, одна крыса вздумала у меня на кровати, на моем диванчике, крысят выводить.
Я как услышала, Господи, Боже мой! Это можно прямо сознание потерять.
- Но я, говорит, осторожненько пододвинула стульчик, положила тряпицу там, осторожненько перенесла эту крысу.
А выросла в позолоченных кроватках! Вот ведь в чем дело-то!
Я ее звала к себе жить, но она отказалась.
К ней в ту пустыньку дважды жулики лезли. Однажды лезет жулик, выставил раму, и рама падает. «Я скорее, - говорит, - в коридор и закрыла со стороны коридора дверь. А у меня что взять? У меня были очень памятные маленькие часики, он взял их, и рублей пятнадцать денег он взял. Больше ничего не взял. Книги у меня были в коридоре». Другой раз на Пасху кулич, пасочку у нее украли.
Так она и жила: эти две женщины аккуратно за ней ухаживали, о. Б. приезжал причащать - в общем, она живет и радуется своей «пустыне»: «Ничего, что холодно, ничего, что крысы, - самое главное, что это пустынное место!» Это ее очень сильно устраивало.
* * *
Потом начал трещать потолок. Матушка о. Б. позвала, этих женщин, которые ухаживали, воду ей носили, картошку и дрова, говорит: «Вот обрушится, а ведь, пожалуй, председателю-то вашего сельсовета не очень хорошо будет». Председатель действительно решил: «На самом деле, старушку надо куда-то пристроить».
И выхлопотали срочно. На краю Дмитрова был выстроен четырехэтажный дом для слепых. Ей на втором этаже дали комнату. Но в квартире еще муж с женой и две дочки. Я приезжаю уже туда, она говорит: «Замечательная семья! Меня ничем не беспокоят». Она не пользовалась ничем, только ночью пользовалась туалетом и брала воды себе в чайничек. А девочкам на стол, на кухне конфеточки клала. А чтобы слышно не было, когда бегают детки, так изнутри своей комнаты она ватное одеяло повесила. О. Б. приезжает аккуратно, ее причащает, матушка заботилась о всем.
Я говорю:
- Матушка, как же вам теперь хорошо, как хорошо! А она говорит:
- А все-таки свою пустыньку мне жаль. Прожила она около трех лет в Дмитрове.
Однажды приехал о. Б. причащать ее. Причастил и говорит:
- Ну, матушка, теперь я приеду на Казанскую (это дней через десять).
- Нет, батюшка, не успеешь. Приезжай, пожалуй, денька за два пораньше. Он ее послушался, приехал, причастил - и в тот день она Богу душу отдала.
Мне сообщили, я на похоронах была. Он ее отпевал.
http://club-vozrojdenie.ru/publ/svjashhennomuchenik_serafim_zvezdinskij_episkop_dmitrovskij/99-1-0-1281

• Дата рождения: 22 августа 1904 г.
• Варианты ФИО: Иоанна
• Место рождения: Москва
• Пол: женщина
• Профессия / место работы: схимонахиня
• Место проживания: Саратов

• Дата смерти: 21 июня 1980 г.
• Место смерти: Московская о., г. Дмитров

• Где и кем арестован: Владимирская (Ивановская в 1932г.) о., г. Меленки
• Дата ареста: 11 апреля 1932 г.
• Место отбывания: Иваново, тюрьма (11.04.1932-24.06.1932 гг.)

• Источники данных: БД «Новомученики и исповедники Русской Православной Церкви XX века»

Места проживания

Саратов
Дата начала: 04.08.1918 г.
С 04. 08. 1918г. проживала в г. Саратове.
В 1920г. окончила гимназию
Зырянский край (Коми АО), с. Визинга
30.04.1923-26.04.1925 гг.
30. 04. 1923г. сопровождает в ссылку в Зырянский край епископа Серафима
Москва
26.04.1925-11.1925 гг.
26. 04. 1925г. вернулась с владыкой Серафимом в Москву
Московская о., Истринский р., с. Аносино, хут. Кубинка, Аносинский Борисоглебский женский монастырь (Аносина Пустынь)
11.1925-1926 гг.
С ноября 1925г. до 1926г. - с владыкой Серафимом в Аносиной пустыни и на хуторе
Кубинка
Нижегородская о., с. Дивеево, Серафимо-Дивеевский Троицкий монастырь
1926-08.1927 гг.
В 1926-1927гг. - с владыкой Серафимом в Дивеево
Казахстан
01.08.1932-1932 гг.
После освобождения снова служила келейницей архиепископу Серафиму (Звездинскому)
в заключении и в ссылках до 1937г.
01. 08. 1932г. сопровождает в ссылку владыку Серафима в Казахстан, г. Гурьев,
г. Уральск, г. Ишим
Уральская о., г. Гурьев (Казахстан, г. Атырау)
1932-1933 гг.
Уральск
1933-1935 гг.
Тюменская о., г. Ишим
1935-1937 гг.
В 1935-1937гг. находилась в Ишиме вместе с сосланным в Ишим Владыкой Серафимом.
24 июня 1937г. Владыка Серафим был арестован и заключен в тюрьму г. Ишима
Омск
1937-1937 гг.
В 1937г. последовала за владыкой Серафимом в г. Омск, куда его перевели в тюрьму.
26 августа 1937г. архиепископ Серафим (Звездинский) скончался в Омской тюрьме.
После смерти Владыки она вернулась в Московскую область
Московская о., Волоколамский р., пос. Чисмены
1940-1941 гг.
С 1940г. - вышивальщица в пос. Чисмены близ Волоколамска
Московская о., г. Дмитров
09.1942-09.1980 гг.
С сентября 1942г. - в г. Дмитрове

Рукоположение

рясофор
1928
В 1928г. пострижена в рясофор
монахиня
1942
В 1942г. пострижена в мантию, затем в схиму
схимонахиня
1942

Служение

Москва, Чудов монастырь
09.03.1916-08.1918 гг.
09. 03. 1916г. вступила в Братство святителя Алексия при Чудовом монастыре
Москва, Серафимо-Знаменский скит
Должность
Дата окончания: 1923 г.
Послушница Серафимо-Знаменского скита.
Стала келейницей епископа Серафима (Звездинского).
В 1922г. было юридически оформлено ее удочерение епископом Серафимом (Звездинским),
т. к. сопровождать его в изгнании разрешалось только родственникам.
С 1923г. следовала за архиепископом Серафимом (Звездинским) и служила
ему в заключении и в ссылках
Владимирская о., г. Меленки
Должность келейница архиепископа Серафима (Звездинского)
10.1928-1932 гг.
С октября 1928г. до 1932г. - с Владыкой Серафимом в г. Меленки
Московская о., г. Сергиев Посад, Ильинская церковь
Должность певчая церковного хора
1941-1942 гг.
С 1941г. - певчая Ильинского храма в Сергиевом Посаде

Публикации

1. Сергия, инокиня Свято-Успенского Александровского женского монастыря. За Христа пострадавшие в земле Владимирской. Краткий биографический справочник. Машинопись.
С. 58.
2. За Христа пострадавшие в земле Владимирской: Синодик и биографический справочник. Свято-Успенский епархиальный женский монастырь. Александров, 2000.
С. 41.
3. http://www. vladkan. ru/personal/1501170900. html (Московский Патриархат. Комиссия по канонизации святых Владимирской епархии. Иоанна (Патрикеева Анна Сергеевна), схимонахиня).