Э.В. Ильенков: философия и педагогика

• 1924, 18 февраля – день рождения, г. Смоленск.
• 1928 – переезд семьи на жительство в Москву.
• 1940 – закончил выпускной класс москов-ской средней школы № 170.
• 1941 – поступает в москов-ский Институт фило-софии и ли-тера-туры. Эвакуи-руется в г. Ашхабад, продолжает учебу в Московском государственном университете, в состав которого с декабря вошли все факультеты ИФЛИ.
• 1942, июль – переезд в г. Свердловск вместе с МГУ. В августе призван в армию.
• 1942—1943 – учится в училище им. Фрунзе (г. Сухой Лог, Свердловской области).
• 1943, август – направляется на Западный фронт в звании младшего лейтенанта. В составе второго и первого Белорусских фронтов принимает участие в боях в должности командира артиллерийского взвода. Награжден орденами и медалями.
• 1945 – после окончания военных действий продолжает служить в оккупационных войсках в Германии. В августе откомандирован в Москву для работы в газете «Красная Звезда» (литературный сотрудник).
• 1946, февраль – возвращается на учебу в МГУ, на философский факультет.
• 1950 – аспирант МГУ, на кафедре истории марксистско-ленинской философии.
• 1953 – сотрудник Института философии Академии наук СССР, сектор диалектического материализма.
• 1953 – защита кандидатской диссертации по теме: «Некоторые вопросы материалис-тической диалектики в работе К. Маркса «К критике политической эконо-мии» (научный руководитель – проф. Т.И. Ойзерман).
• 1953, май – изгнание из МГУ
• 1965 – Президиум АН СССР присуждает Ильенкову премию им. Чернышевского за научные труды по теории диалектики. В течение ряда лет работает научным редактором отдела диалектического материализма «Философской энциклопедии».
• 1968 – защита докторской диссертации «К вопросу о природе мышления. На материале анализа немецкой классической диалектики».
• 1979, 21 марта – день смерти.

Несколько слов об Ильенкове

С. Мареев

В минувшем 1989 году мы отметили две даты, связанные с именем одного человека, – 65-летие со дня рождения и 10-летие со дня смерти Эвальда Васильевича Ильенкова. Он принадлежал к немногочисленной плеяде выдающихся философов-марксистов, которые творчески развивали революционную науку, несмотря на сложившийся в СССР шестьдесят лет назад режим, так сказать, наименьшего благоприятствования.
Отношение к Ильенкову со стороны официальной науки лучше всего, пожалуй, выразил его бывший товарищ А.А. Зиновьев в дружеском шарже, когда они еще вместе делали знаменитую на всю Москву стенгазету Института философии АН СССР. Ильенков изображен там колдующим над «черным ящиком», а с портрета на него косо и подозрительно взирает Гегель-Федосеев. Ильенков был философом на подозрении, хотя вся его «подозрительность» состояла только в том, что он, как и Сократ, говорил своим согражданам только одно: умейте думать, афиняне! Но думать в это время было не обязательно. Наука о мышлении, как говорят теперь, оказалась невостребованной. Это положение было типичным. Его вместе с Ильенковым – каждый по-своему – разделяли Л.С. Выготский и В.Ф. Асмус, А.Н. Леонтьев и М.А. Лифшиц, А.Ф. Лосев и Д. Лукач (кстати, со всеми этими людьми, кроме первого и последнего, Ильенков находился в довольно близких приятельских отношениях). До сих пор приходится удивляться тому, что было позволительно так относиться к интеллекту страны.
Э.В. Ильенков родился 18 февраля 1924 г. в Смоленске. Имя Эвальд было дано ему по тогдашней моде, чтобы подчеркнуть, что некрещеный: в православных святцах такого имени нет. Именно в то время появились многочисленные Генрихи, Нинели, Владлены, Октябрины и т.д. Однажды мне представили даже человека по имени Маузер. Таков был радикальный отказ от «старого мира», в котором, как мы сейчас убеждаемся, не всё заслуживало абсолютного отрицания.
Отец Эвальда, впоследствии видный советский писатель Василий Павлович Ильенков, вскоре после рождения сына переехал в Москву. Семья через некоторое время поселилась в одном из первых писательских кооперативных домов в проезде Художественного театра, на котором теперь, рядом с огромным термометром, висят мемориальные доски в честь советских поэтов Николая Асеева и Михаила Светлова. В этом доме в основном и прошла жизнь Эвальда Васильевича, за исключением тех лет, которые отняла у него война.
Эвальд Ильенков был человеком сугубо мирным, и военная служба для него, как и для многих его сверстников, стала суровой, хотя и осознанной необходимостью. Будучи в физическом отношении человеком отнюдь не могучим, он с честью прошел через суровые испытания Великой Отечественной командиром орудийного расчета, освобождал Белоруссию, брал Кенигсберг, а потом и Берлин. Война не сделала его более воинственным, но научила ненавидеть всякого рода мракобесие, явное или прикрытое демагогической фразой. Человек в общем мягкий и деликатный, легко прощающий обычные людские слабости, он был абсолютно непримирим, когда дело касалось принципиальных вопросов марксистского мировоззрения. Из-за этого его часто упрекали в «нетерпимости» и «некритичности» к самому себе. Из-за этого же некоторые ныне здравствующие либерально настроенные интеллектуалы как будто бы стесняются своей былой дружбы с этим человеком.
В юности Ильенков проявлял большую склонность к искусству, литературе, музыке, в особенности к музыке немецкого композитора и мыслителя Рихарда Вагнера, в творчестве которого его привлекали космизм, идея трагедии абсолютной власти и власти золота, разрушающей все органические человеческие связи: узы дружбы, любви, крови. Сам впоследствии он высказывался в том смысле, что «Кольцо нибелунгов» – это «Капитал» К. Маркса, переложенный на музыку: та же критика отчуждения, если употреблять этот несколько неопределенный термин, превратившийся, по словам М.А. Лифшица, в предмет «научного мародерства» после того, как стали известны так называемые ранние работы Маркса.
Во всяком случае, поступив в 1940 г. в Московский институт философии, литературы и истории, специально философией Ильенков заниматься не собирался. Любовь к ней, прежде всего к немецкой классической философии и в особенности к гегелевской диалектике, ему привил известный в то время профессор Борис Степанович Чернышев, который заведовал кафедрой истории философии МИФЛИ и читал лекции по логике Гегеля. Лекции эти впоследствии были изданы, и если судить по данному тексту, профессор Чернышев не спешил, как это бывает при изложении положительного содержания гегелевской диалектики, ставить многозначительное «НО...», после которого следует обычное: Гегель «был идеалист», и потому его диалектика приходит в противоречие с идеалистической системой... Все это очень легко научаются произносить даже юноши, не одаренные очень большими философскими способностями. Однако о какой-то любви к диалектике, просто к истине в этом случае говорить уже не приходится.
Когда Ильенков после войны вернулся на философский факультет МГУ, который выделился в 1942 г. из бывшего МИФЛИ, профессора Чернышева там уже не было: в 1944 г. он умер. Но любовь к Гегелю с его диалектикой осталась у Ильенкова на всю жизнь.
Однако эта философская любовь, хотя она и была первой и Ильенков не изменял ей никогда, была все-таки не главной. Его главной философской любовью был Спиноза. И если кто-то, усомнившись в этом, хотя бы бегло прочитал начало большой работы о Спинозе, которую Ильенков всю жизнь собирался написать, но так и не завершил, то сомнения на сей счет тотчас же рассеялись бы. Спиноза был для Ильенкова вершиной домарксовского материализма, выше которой, как он считал, этот материализм не поднимался. В этом с ним отнюдь не все соглашались и не соглашаются до сих пор. Но объяснять это мнение только лишь «увлечением» Спинозой, видимо, все-таки нельзя. Во всяком случае здесь есть одна очень серьезная проблема, связанная с пониманием природы мышления. Ильенков считал, что Спиноза впервые дал четкое материалистическое определение мышления не как проявления некоей особой духовной субстанции, а как деятельности особого материального тела – деятельности по логике вещей вне этого мыслящего тела.
Такого определения мышления дей-стви-тель-но никто из мысли-телей до Спинозы не давал. Здесь он является прямым предтечей марксизма, считал Ильенков. Можно, разумеется, спорить и с этим и считать, что марксис-тское мате-риалис-тическое понимание природы мыш-ления заключается в чем-то ином, например в получении, хранении и переработке «инфор-мации». Но это говорит только о том, что споры об истори-ческом значении вклада того или иного мыслителя оборачи-ваются спорами теоре-тичес-кими. Точно так же и теоретические споры не могут выйти за рамки абстрактного теоретизи-рования до тех пор, пока они не опираются на исторические факты. Здесь Ильенков видел органическую связь теории, или логики, с историей и искал в ней ответов на теоретические вопросы, ибо ни одна марксистская истина, в чем он был убежден, не есть «голый результат», оста-вив-ший позади себя тенденцию, а результат вместе со своим становлением.
Не случайно в качестве темы кандидатской диссертации Ильенков, когда по окончании философского факультета он был оставлен в аспирантуре, выбрал проблему диалектики логического и исторического, иначе – проблему историзма Марксова метода, примененного им, в частности, в «Капитале». Идеи этой диссертации в значительной мере легли в основу большой работы «Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении», которая была им написана в 1956 г. и в урезанном виде, после четырехлетних мытарств, опубликована под названием «Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса», когда Ильенков был уже сотрудником Института философии. Но до этого произошло еще одно знаменательное событие, которое заслуживает упоминания в анналах истории советской философской мысли.
Где-то в середине 50?х годов Эвальд Ильенков и еще один отчаянный фронтовик, Валентин Коровиков, выступили с простыми и ясными, как им казалось, идеями, нет ни «диамата», ни «истмата», а есть материалистическая диалектика и материалистическое понимание истории. Эти идеи и сейчас, в годы перестройки, никак не выйдут из эмбрионального состояния, а в то время выступление с чем-то подобным было равносильно самоубийству. «Куда они нас зовут, Ильенков и Коровиков? – заявил тогдашний декан философского факультета профессор В.С. Молодцов. – Они зовут нас в душную сферу мышления». Уже только по одному этому замечанию можно судить о тогдашнем состоянии нашей философии. После этого два друга вынуждены были уйти с философского факультета МГУ, один вообще из философии – это ныне известный корреспондент «Правды» В. Коровиков, – другой в академический институт.
В центре внимания Ильенкова всегда находились проблемы познания, проблемы диалектической логики, понятой как наиболее общая и конкретная теория мышления. Многим в 50?х годах это казалось (а некоторым кажется до сих пор) отступлением от марксистской ортодоксии, согласно которой материальное бытие первично, а мышление только вторично. Эту основную истину всякого материализма Ильенков никогда не забывал. Но он также отдавал себе ясный отчет в том, что никакая философия не может охватить собой все материальное бытие, всю природу и всю общественную жизнь, – здесь ее уже давно потеснили многочисленные специальные науки. Можно, конечно, продолжать спорить о том, что же из состава материального бытия осталось на долю философии, за исключением того, что взяли себе физика, химия, биология, космология и т.д. Но то, что мышление, его основные формы и законы были и остаются предметом философии, – это совершенно бесспорно. И здесь, как говорится, работы непочатый край. Что же касается материального бытия, самой объективной реальности, то основные мыслительные формы и есть формы самой реальности, так сказать, в снятом виде они, как определял их Ильенков, объективные формы субъективной человеческой деятельности. Именно такой подход, считал он, обеспечивает неразрывное единство диалектики, логики и теории познания марксизма, за которое ратовал В.И. Ленин. Адекватная постановка проблемы состоит не в том, чтобы отделить мышление от материального бытия или, наоборот, материальное бытие от мышления, а в том, чтобы соединить то и другое, показать «посюсторонность» мышления, доказать, что оно не трансцендентно бытию, а имманентно ему.
В настоящее время даже те, кто разошелся (или никогда не сходился) с Ильенковым в отношении понимания сути человеческого мышления и сознания, не могут отрицать того факта, что именно он в значительной мере открыл направление марксистских исследований этих проблем в советской философии. До него подобное направление существовало, правда, в марксистской психологии и было представлено такими именами, как Л.С. Выготский и А.Н. Леонтьев. Но оно уже в 30-е, а затем в 40?е и 50?е годы было оттеснено более многочисленной и крикливой школой последователей павловской рефлексологии, которая и была официально признана в качестве «естественнонаучной основы» марксистской теории познания. Человек на долгие годы оказался низведенным до уровня собаки...
Надо отметить, что это было время, когда идея подведения под марксизм «естественнонаучной основы» господствовала в философском сознании. И это вполне объяснимо, в особенности в свете недавно опубликованных заметок академика В.И. Вернадского. Основная масса естествоиспытателей, которые марксизм знали только понаслышке, по понятным мотивам тяготела к так называемому естественнонаучному материализму и, столкнувшись с необходимостью как-то считаться с официальным «диаматом», интерпретировала его положения в терминах и представлениях, свойственных естествознанию: рефлексологии, дарвинизму, новейшей физике и т.д. «Диамат» тем самым превращался в естественнонаучный материализм, слегка помазанный сверху марксистским мирром, приправой из марксистских фраз о партийности, классовости, непримиримости идеализма и материализма и т.д. Получилась довольно парадоксальная вещь, которая нередко наблюдалась в истории: народ-завоеватель оказывается ассимилированным более многочисленным и культурным «порабощенным» народом. Именно это и произошло с нашей философией. Вернадский сетует на то, что естествоиспытателям навязывают чуждый их мировоззрению и методам их наук «диамат». Он говорит о том, что современному ученому гораздо ближе естественнонаучный материализм. Но этим самым он и выдает «тайну» превращения марксистской философии в сталинский «диамат», который держался до последнего времени тем, что служил чисто идеологической подпоркой для всякого рода авантюр в области естествознания, селекционной деятельности, общественной жизни и т.д. Именно этот «диамат» Ильенков не принял с самого начала и всегда относился к нему в лучшем случае иронически.
Кстати, поистине медвежью услугу оказал Ильенкову летчик-космонавт В.И. Севастьянов, настойчиво повторяя в послесловии к опубликованной недавно в журнале «Наука и религия» (1988. № 8, 9) его ранней работе «Космология духа», что идеи этой работы «не противоречат диамату». В том-то и дело, что противоречат, потому что они являются продолжением линии Спиноза – Маркс – Энгельс в понимании субстанциального единства мышления и «протяжения», т.е. материи и мышления, где последнее понимается не как случайный феномен, «акциденция», а как «атрибут», т.е. необходимо присущее материи свойство, которое она не может никогда утратить, как не может она утратить и свойство «протяжения», т.е. способность быть телом. Это существенно иная, нежели «диаматовская», точка зрения, где мышление целиком сведено к мозговой «функции», т.е. к его чисто естественнонаучному пониманию.
В 60?е годы Ильенков написал ряд очерков, которые предназначались для планировавшейся тогда в Институте философии АН СССР «Истории диалектики». По ряду причин эта «История» тогда не состоялась, но из уже написанных материалов по инициативе тогдашнего директора института П.В. Копнина Ильенковым была составлена докторская диссертация под названием «Проблема мышления в немецкой классической философии», которая и была при огромном стечении философской публики успешно защищена в 1968 г. Это произошло, так сказать, уже на излете хрущевской «оттепели», после чего над советской философией снова опустился мрак, конца которого Ильенков уже не дождался: 23 марта 1979 г. его не стало, или, как сказано в одном романе, он перестал быть.
Ко второй половине 60?х годов относится и один малоизвестный, но любопытный эпизод, который проливает свет на суть взаимоотношения развиваемой Ильенковым линии в марксистской философии (сейчас почти официально признано, что марксизм допускает некоторый философский «плюрализм», поэтому мы и можем себе позволить говорить о «линии Ильенкова») с другими областями знания, в частности с естествознанием. В то время журналом «Коммунист» академику Н.Н. Семенову была заказана статья по методологическим проблемам современного естествознания. Обычно естествоиспытатели, даже рангом пониже, чем Н.Н. Семенов, считают, что уж чего-чего, а «философию»-то они знают, и чаще всего с полным сознанием своего превосходства пишут ужасные философские глупости. Иначе отнесся к делу Н.Н. Семенов: он обратился в Институт философии с просьбой порекомендовать ему консультанта. Ему предложили на выбор нескольких специалистов, в том числе Ильенкова, который после короткого знакомства больше всего его устроил. После этого маститый ученый в течение двух месяцев не реже раза в неделю аккуратно посещал квартиру в проезде Художественного театра и прошел короткий, но основательный курс материалистической диалектики. О результатах и философских способностях «ученика» каждый может судить по статье Н.Н. Семенова «Роль марксистско-ленинской философии в современном естествознании» (Коммунист. 1968. № 10). Позже она была напечатана в книге того же автора «Наука и общество» (Москва, 1973).
Этот случай, отнюдь не единичный, хотя и очень показательный, говорит о довольно плодотворных контактах Ильенкова с людьми самых различных специальностей, которые (в чем, видимо, и состоит отличительная особенность настоящего ученого) имели желание и готовность узнать для себя что-то новое и интересное.
Ирония судьбы такова, что если Ильенкова в 50?х годах обвиняли в «гносеологизме», то в последнее время его обвиняли в отрицании «специфики» мышления, т.е. в прямо противоположном грехе. Но это не отражение колебаний «линии» Ильенкова, а одна из превратностей судеб марксистской философии, повторяющих превратности нашей истории.
Здесь мы имеем еще один вариант повторения исторической драмы, но не в виде фарса, а в форме событий, в общем-то тоже близких к драматическим. Имеется в виду история борьбы Ленина с философским ревизионизмом теоретиков II Интернационала, у которых логика и теория познания совершенно отделились от диалектики, превратившейся в результате такого отделения в очень абстрактную и одностороннюю теорию развития, как это произошло в особенности под пером К. Каутского. Именно тогда сложилось твердое убеждение в том, что марксизму «не хватает» своей теории познания и логики, которые-де должны быть заимствованы у современных естествоиспытателей (Маха, Пуанкаре и т.п.). Ленин, когда он настаивал на том, что диалектика и есть теория познания марксизма, был слишком «правым» для людей типа А. Богданова, Я. Бермана и др., которые стремились создать теорию познания и логику, соответствующие «современной науке».
Если вернуться к нашим временам, то картина, если только произвести соответствующую замену имен, будет почти такая же: совсем недавно один уважаемый профессор с большим пафосом доказывал, что мы должны, так сказать, пройти по тропам В.И. Вернадского. Что же это за хвостистская философия, которая все время идет по следу современного естествознания и никогда его не обгоняет? Можно, конечно, воспринимать все это и как фарс, но это такой фарс, который доставил, по крайней мере, Ильенкову очень много огорчений.
Диалектика, логика и теория познания сходятся и совпадают только на основе деятельности, практики, функцией которых и является человеческое мышление. В настоящее время так называемый «деятельностный подход» давно уже стал своеобразной модой. Его всюду пытаются «применить», даже там, где это вовсе даже не требуется. Вследствие этого границы самого понятия «деятельность» оказываются настолько размытыми, что уже непонятно, что имеется в виду. Получается какая-то абстрактная активность на манер дурного фихтеанства. Для Ильенкова это был прежде всего труд, труд в первую очередь физический, создающий все материальные блага на Земле. К труду он всегда испытывал неподдельное уважение и сам охотно проводил время за изготовлением и совершенствованием аппаратуры, чтобы слушать записи любимого Вагнера по возможности без помех и искажений. В последние годы он успешно осваивал токарный станок и переплетное дело. Это не значит, что деятельность ученого – не труд, а означает просто, что в основе всех форм человеческой активности, познавательной и эстетической, политической и духовно-практической, лежит трудовая деятельность во всем многообразии ее определений.
Хрестоматийное марксистское положение о том, что труд создал человека, которое стало общей фразой и произносится часто с ироническим оттенком, – ведь труд и изуродовал человека – Ильенков принимал вполне всерьез. Он считал, что это не только общее место марксистской теории, но и важнейшее методологическое положение, которое может и должно быть и теоретической, и практической базой педагогики. Вот почему Ильенков такое огромное внимание уделял работе известных советских психологов и педагогов И.А. Соколянского и А.И. Мещерякова по воспитанию и обучению слепоглухонемых детей, которая строилась на основе марксистской методологии, на основе организации прежде всего практической деятельности с человеческими вещами и в человеческом мире.
Будучи по внешнему виду человеком вагнеровского типа, мыслителем-затворником, колдующим над своими склянками и ретортами, Ильенков был натурой страстной, увлекающейся, т.е. вполне фаустовской. Слабое здоровье не всегда позволяло ему находиться в гуще жизни и борьбы, но душой он всегда был там: его волновали, а порой и очень огорчали все значительные события и в общественной, и в политической, и в научной сфере. Как бы ни был он предан науке, его влекли к себе с неодолимой силой жизнь и борьба. Видимо, так и должно происходить со всякой действительно высокой наукой: она уходит своими корнями в жизнь, а ее крона открыта всем бурям современности.
Кто знал его лично и наблюдал в различной обстановке, тот мог бы легко заметить, что основную часть времени он проводил в хлопотах, далеких от философии в ее обычном понимании. Он мало писал, и литературное наследство его не так уж велико, если то, что осталось, исчислять в авторских или учетно-издательских листах. Но ни одну страницу из того, что было им написано, нельзя назвать ремесленной поделкой. Он писал только тогда, когда чувствовал в этом абсолютную внутреннюю необходимость, и только то, что выношено и выстрадано. Ни в едином слове он не слукавил. В этом его не могут упрекнуть даже его идейные и теоретические противники.
В последнее время имя Ильенкова стало мелькать на страницах печати. В прошлом году писатель В. Кожинов на страницах «Литературной газеты» вспомнил о том, что он во второй половине 50?х годов входил в своего рода кружок, душой которого был Э. Ильенков. «В этом кружке встречались разные люди – Ю. Давыдов, С. Бочаров, Гачев, Палиевский, Пажитнов, Карякин, эмигрировавшие позднее А. Зиновьев и Шрагин и т.д.». Это были разные люди, которые шли вместе только до тех пор, пока не погасло общее для всех солнце. А когда оно погасло, каждый стал для себя зажигать свой собственный маленький светильничек. Но, как сказал поэт, «в годину смуты и разврата не осудите братья брата».
«В трудах Ильенкова... нет ни следа дурной уникальности или сомнительной претензии на безусловно новое, нет ничего похожего на погоню за философской модой. Все это было чуждо, можно даже сказать, ненавистно ему, хотя он также имел за спиной недавно прожитую молодость, отвращение к догматизму, знакомство с многообразными философскими и эстетическими взглядами, существующими в современном мире». Так писал о нем в предисловии к его книге «Искусство и коммунистический идеал» (Москва, 1984) М.А. Лифшиц. Кстати, в приложении к этой книге дана самая полная библиография работ Ильенкова. Поэтому, как сказал Джон Толанд в своей автоэпитафии, остальное ищи в моих сочинениях.

Один из моих философских учителей - Эвальд Васильевич Ильенков (1924-1979), с которым познакомился в 1962 году, будучи аспирантом Института философии Академии наук СССР. Много общался с ним, штудировал его тексты, бывал у него дома, спорил. Огромное позитивное впечатление от его личности, мощное интеллектуальное воздействие от его аргументации! Его работа «Космология духа» предвосхитила разрабатываемую мной изначальную Правую Веру.

Не все понимают грандиозность постижений Эвальда Васильевича в этой работе . Например, вопиющее непонимание представлено в книге выпускника кафедры этики и эстетики философского факультета СпбГУ Николая Владимировича Носова «Преступные философы» (Москва: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2007, стр. 166-184). Почему же доброжелательный к людям тонкий и интеллигентный классик советской философии попал в разряд «преступников»? За то, что он сказал правду о человеке и о его предназначении в космосе? Наверное, жили бы мы во времена инквизиции, Носов загнал бы Ильенкова на костёр. Между тем Ильенков вслед за интеллигентнейшим Антоном Павловичем Чеховым задумался над вопросом - «как стереть Вселенную в порошок и самому при этом остаться в живых?» Христианская эсхатология давно учила о гибели и воскресении мира как цели Священной Истории и о новом творении и о жизни в Царствии Небесном, о возвращении в рай. Разве не люди свершили репетицию Богосаможертвоприношения на Голгофе? Что преступного в Эвальде Ильенкове или в Иисусе Христе? Какое надо иметь извращенное восприятие и какой узкий мировоззренческий кругозор. Читаем предвзято-ерническую главку об Ильенкове из этой книги:

«/стр. 166:/ ДЕЛО ФИЛОСОФА-МАРКСИСТА ЭВАЛЬДА ИЛЬЕНКОВА, ИЛИ УБИЙЦА ВСЕЛЕННОЙ

Самоубийство. - Доказательство трусости
Г. Флобер. Лексикон прописных истин

Футуристический конгресс Назария

Философская доктрина марксизма всем своим преобразовательным пафосом была нацелена в светлое коммунистическое будущее. Правда, точную картину этого будущего различные теоретики марксизма-ленинизма представляли себе по-разному. Но требования естественного отбора у марксистов всегда были /стр. 167:/ очень строги, поэтому из всего многообразия возникающих идей и систем выживали только сильнейшие. Остальные по Дарвину уничтожались в непримиримой борьбе. Однако в начале 1990-х годов в советском обществе развитого социализма произошла переоценка ценностей. Из небытия всплыли различные альтернативные философские концепции и, казалось бы, навсегда похороненные идеи. С одной из этих идей, пролежавшей лет двадцать в забвении, познакомил меня мой хороший друг, философ и поэт Назарий Садовский, ушедший из жизни в возрасте 33 лет в октябре 2003 года.

Дело было в Санкт-Петербурге весной 1995 года. Назарий, тогда уже больной, попросил меня помочь ему перепечатать на пишущей машинке написанную им заказную статью на тему «Идеология и массовое сознание». В процессе перепечатки я включился в эту работу, и в результате статья вышла как наша совместная. В последней части ее Назарий обращался к теме футуристических проектов, в которых идеологи обычно представляют ложную, но приемлемую для массового сознания картину будущего. Этим позитивным проектам будущего противостоят критические футуристические проекты с катастрофическим сюжетом, предсказания экологического кризиса (катастроф) или социальные антиутопии. Мы проанализировали несколько известных современных футуристических проектов, после чего Назарий поведал мне и будущим читателям удивительную историю, которая как бы подводила итог нашим рассуждениям о двух видах футуристических проектов. Вот цитата из нашей статьи (естественно, эта ее часть принадлежит Назарию Садовскому).

«В рамках марксизма, впрочем, возникла совершенно оригинальная и неожиданная концепция, автором /стр. 168:/ которой является Э. В. Ильенков. В ней самым стран­ным образом соединились воедино классическая социалистическая утопия о светлом коммунистическом бу­дущем, научном и общественном прогрессе и ужасаю­щая по своему размаху и смыслу катастрофическая судьба Вселенной.

Ильенков исходит из двух предпосылок: во-первых, все, что единожды рождено, с необходимостью долж­но погибнуть; во-вторых, человек, точнее, сознание, которое репрезентирует человека, есть та высшая фор­ма, в которой природа достигает своего самосознания, и, достигнув осознания собственной гибели, природа возлагает на человека обязанность уничтожить себя. Причем под этим имеется в виду не какая-нибудь локальная экологическая катастрофа в масштабах одной планеты, но тотальное разрушение Вселенной. Чело­век коммунистического общества доходит до созна­ния того, что он как высшая природная форма дол­жен оказать эту услугу Универсуму, потому что при­рода вне человека не способна самоаннигилировать­ся. Таким образом, человек приносит себе в жертву Вселенную и самого себя посредством чудовищного взрыва, так что и наша Вселенная, предполагает Иль­енков, образовалась за счет того, что предыдущая со­знательная форма пожертвовала собой, в результате чего возникло то, что физики-теоретики по причине диалектической непрозорливости называют Большим взрывом.

Если и раньше мы понимали, что любая футуроло­гия идеологична и опасна как для массы, так и для от­дельного человека, в том числе и представителя влас­ти, то теперь еще в большей степени становится оче­видным, что масштабность претензий идеологическо­го прогнозирования угрожает всему Божественному творению».

/стр. 169:/ Эвальд и поколение борцов и строителей коммунизма

Меня заинтересовали подробности этой странной марксистской теории, и я начал выуживать сведения о философе и его космологическом проекте. Вот отрыв­ки из биографических сведений об Ильенкове, напи­санных его другом.

«Э. В. Ильенков родился 18 февраля 1924 г. в Смо­ленске. Имя Эвальд было дано ему по тогдашней моде, чтобы подчеркнуть, что некрещенный: в православ­ных святцах такого имени нет. Именно в то время по­явились многочисленные Генрихи, Нинели, Владле­ны, Октябрины и т. д. Однажды мне представили даже человека по имени Маузер. Таков был радикальный отказ от "старого мира", в котором, как мы сейчас убеждаемся, не все заслуживало абсолютного отрица­ния». (Отзвуки этого имятворчества на ранних этапах советской власти слышны и сегодня. Так, автор не­скольких громких строительных проектов в центре Санкт-Петербурга носит фамилию Сопромадзе. Ис­токи ее таковы. После установления Советской влас­ти в Закавказье в начале 20-х годов в новых советских республиках оказалось немалое число сирот. Этих де­тей направляли для воспитания и обучения в различ­ные детские и юношеские образовательные учрежде­ния, преимущественно рабочих специализаций. Безымянным ученикам, часто не знавшим своих родите­лей и, соответственно, не имевшим фамилий в рус­ском понимании и вместо имен носившим уличные прозвища, давали фамилии, приближенные к профи­лю получаемого образования. Так у предков господи­на Сопромадзе оказалась теоретико-механическая фа­милия. А где-то мирно проживают потомки других послереволюционных сирот, среди которых точно есть /стр. 170:/ носящие гордозвучную фамилию Поливинилхлоридзе. - Прим. автора).

Вернемся к биографии философа. Отец Эвальда, впоследствии видный советский писатель Василий Павлович Ильенков, вскоре после рождения сына переехал в Москву. Семья через некоторое время поселилась в одном из первых писательских кооперативных домов в проезде Художественного театра, на котором теперь рядом с огромным термометром висят мемориальные доски в честь советских поэтов Николая Асеева и Михаила Светлова. В этом доме в основном и прошла жизнь Эвальда Васильевича, за исключением тех лет, которые отняла у него война.

В юности Ильенков проявлял большую склонность к искусству, литературе, музыке, в особенности к музыке немецкого композитора и мыслителя Рихарда Вагнера, в творчестве которого его привлекали космизм (возьмем на заметку), идея трагедии абсолютной власти и власти золота, разрушающей все органические человеческие связи: узы дружбы, любви, крови. Сам он впоследствии высказывался в том смысле, что «Кольцо Нибелунгов» - это «Капитал» К. Маркса, переложенный на музыку: та же критика отчуждения, если употреблять этот несколько неопределенный термин, превратившийся, по словам М. А. Лифшица, в предмет «научного мародерства» после того, как стали известны так называемые ранние работы Маркса.

Эвальд Ильенков был человеком сугубо мирным, и военная служба для него, как и для многих его сверстников, стала суровой, хотя и осознанной необходимостью. Будучи в физическом отношении человеком отнюдь не могучим, он с честью прошел через суровые испытания Великой Отечественной командиром орудийного расчета, освобождал Белоруссию, брал /стр. 171:/ Кенигсберг, а потом и Берлин. Война не сделала его более воинственным, но научила ненавидеть всякого рода мракобесие, явное или прикрытое демагогической фразой.

Человек в общем мягкий и деликатный, легко прощающий обычные людские слабости, он был абсолютно непримирим, когда дело касалось принципиальных вопросов марксистского мировоззрения. Из-за этого его часто упрекали в «нетерпимости» и «некритичности» к самому себе. Из-за этого же некоторые ныне здравствующие либерально настроенные интеллектуалы как будто бы стесняются своей былой дружбы с этим человеком.

Жизнь философа не была отмечена заметными событиями. Ильенков закончил МГУ в 1950 году, поступил в аспирантуру. Через три года защитил кандидатскую диссертацию, посвященную, естественно, анализу работ Карла Маркса. В том же году Ильенков стал сотрудником Института философии Академии наук СССР, где и проработал до конца жизни. С университетскими коллегами Эвальд рассорился вскоре после устройства в академические структуры. В 1968 году им была защищена докторская диссертация на материале немецкой классической философии.

История создания «сугубо мирным человеком» Ильенковым теории уничтожения Вселенной довольно загадочна. Начало этой загадочной истории, завершившейся теоретическим убийством мироздания, очень символично. К ней причастен еще один советский философ, тоже фронтовик и тоже со странно звучащим именем - Побиск. Отчество и фамилия у философа Побиска были вполне человеческие. Побиск Георгиевич Кузнецов. Имя Побиск в переводе с коммунистического языка на русский означает Поколение Октябрьских Борцов и Строителей Коммунизма. Не больше и не меньше, а целое поколение. /стр. 172:/ Символично и то, что Побиск Кузнецов (так и хочется сказать, что вместе со всем своим поколением) несколько раз был осужден за антисоветскую деятельность в 40-е и 50-е годы. В первый раз его взяли прямо из госпиталя, где он ухитрился создать кружок по изучению проблем жизни. В то время всякие «кружки» были подозрительны, а тем более в тех условиях, в которых находился раненый командир взвода разведки Побиск Кузнецов.

Ученик Эвальда Ильенкова С. Мареев вспоминает: «Побиск Георгиевич Кузнецов, который после очередной отсидки (до второй отсидки, но после первой) появился в доме Ильенкова, утверждает, что Ильенков познакомил нас с текстом "Космологии" в его присутствии, после того как мы втроем, по его словам, порядочно "надрались". Вообще такое могло быть».

Довольно логично, что теория последнего, решительного и сокрушительного удара по Вселенной впервые явилась этому миру в связи с изрядной долей горячительных и возбуждающих воинственный дух напитков.

Так или иначе, но первое представление Вселенского убийства самому Марееву не запомнилось. Его учитель Ильенков со своим другом Побиском были более стойкими «пивцами». После этой встречи Ильенков предложил Кузнецову писать статьи в Советскую философскую энциклопедию, которую он редактировал. «Поколение Октябрьских Борцов» отметился в ней статьей «Жизнь».

Что же касается до ильенковской «Космологии», ее публикация задержалась надолго. «Космология духа» была впервые полностью опубликована в сборнике «Философия и культура» (Москва, 1991).

Чтение этого памятника марксистской мысли действительно впечатляет. Уже начиная с заглавия: /стр. 173:/

Космология Духа. Попытка установить в общих чертах объективную роль мыслящей материи в системе мирового взаимодействия (Философско-поэтическая фантасмагория, опирающаяся на принципы диалектического материализма)

Начинает Ильенков свою идею со славословий разуму и мышлению.

«... Итак, мышление есть абсолютно высший продукт развития мироздания. В нем, в рождении мыслящего мозга, мировая материя достигает такой ступени, на которой исчерпываются все возможности дальнейшего развития "вверх" - по пути усложнения организации форм движения.

Далее путь может идти только "вниз", по пути разложения этой организации - в чисто биологически-физиологическую в случае умственной деградации или еще дальше - в простой химизм в случае физиологической смерти мозга.

Путь далее "вверх" исключен. Мыслящая материя мозга, формой движения которой является мышление, есть абсолютно высший и непереходимый предел поступательного развития. Это - совершенно необходимый вывод всякой научной философии.

Иными словами, мыслящий мозг предстает с этой точки зрения как одно из необходимых звеньев, замыкающих всеобщий круговорот мировой материи. В смысле "поступательного" развития это абсолютно высшая точка круга, за нею следует возвращение материи в более элементарные и ранее пройденные формы - в биологию, в химизм, в огненно-жидкую или раскаленно-туманную массу небесных тел, в холодную и недифференцирован/174/ную разреженную пыль туманностей, в газовый туман межгалактических пространств, в чисто механическое перемещение элементарных частиц и т. д. и т. п...».

Разум, согласно Ильенкову, обязательно дойдет до своей «ручки», когда дальнейшее качественное развитие невозможно. И чем же займется наш высший продукт мировой эволюции, осознав себя на вершине мировой пирамиды?

«Ясно, что где-то во мраке грядущего человечество прекратит свое существование и что вечный поток движения Вселенной в конце концов смоет и сотрет все следы человеческой культуры. Сама Земля будет когда-нибудь развеяна в пыль космических пространств, растворится в вечном круговороте мировой материи...

С этой точки зрения небезынтересно прочертить перспективу в будущее более конкретно, нежели это делалось до сих пор. Что человечество вместе с Землей когда-нибудь погибнет - это бесспорно и не представляет вопроса.

Весь вопрос сводится к тому, как именно это должно произойти. Какие условия сделают гибель человечества столь же неизбежной, сколь и его рождение в лоне всеобщего взаимодействия?

Реально эта роль представляется так: человечество (или другая совокупность мыслящих существ) в какой-то, очень высокой, точке своего развития - в точке, которая достигается тогда, когда материя более или менее обширных космических пространств, внутри которых человечество живет, остывает и близка к состоянию так называемой "тепловой смерти", - в этой роковой для материи точке - каким-то способом (неизвестным, разумеется, нам, живущим на заре истории человеческого могущества) сознательно способствует тому, чтобы начался обратный - по сравнению с рас/175/сеиванием движения - процесс - процесс превращения умирающих, замерзающих миров в огненно-раскаленный ураган рождающейся туманности.

Мыслящий дух при этом жертвует самим собой, в этом процессе он сам не может сохраниться. Но его самопожертвование совершается во имя долга перед матерью-природой. Человек, мыслящий дух, возвращает природе старый долг. Когда-то, во времена своей молодости, природа породила мыслящий дух. Теперь, наоборот, мыслящий дух ценой своего собственного существования возвращает матери-природе, умирающей тепловой смертью, новую огненную юность - состояние, в котором она способна снова начать грандиозные циклы своего развития, которые когда-то в другой точке времени и пространства, приведут снова к рождению из ее остывающих недр нового мыслящего мозга, нового мыслящего духа...

Ведь если предположить, что мыслящий дух рождается где-то на периферии круговорота мировой материи только затем, чтобы вскоре бесследно и бесплодно исчезнуть, вспыхивает на короткое мгновение на остывающей планете лишь затем, чтобы снова погаснуть, оставив после себя лишь развалины материальной культуры, которые столь же быстро развеет по Вселенной поток ее нескончаемого движения, - если предположить такую судьбу мыслящего духа, то получается весьма странное понимание "атрибута".

Ведь в этом случае мышление оказывается чем-то вроде плесени на остывающей планете, чем-то вроде старческой болезни материи, а вовсе не высшим цветом мироздания., не высшим продуктом всеобщемиро-вого развития.

Мышление превращается в абсолютно бесплодный эпизод, которого с равным правом могло бы и не произойти вовсе без всякого ущерба для всего остального.

/стр. 176:/ Вряд ли такая роль соответствует месту мышления в системе форм движения мировой материи. Высшая форма ее движения не может быть самой бесплодной и самой ненужной из всех.

Гораздо больше оснований предположить, что мыслящая материя - как высшая качественно форма движения всеобщей материи - играет немаловажную роль в процессе всеобщего круговорота - роль, соответствующую сложности и высоте ее организации.

Почему же не предположить в таком случае, что мышление как раз и есть та самая качественно высшая форма, в которой и осуществляется накопление и плодотворное использование энергии, излучаемой солнцами?

Реально это можно представить себе так - в какой-то, очень высокой, точке своего развития мыслящие существа, исполняя свой космологический долг и жертвуя собой, производят сознательно космическую катастрофу - вызывая процесс, обратный тепловому умиранию космической материи, т. е. вызывая процесс, ведущий к возрождению умирающих миров в виде космического облака раскаленного газа и пара.
Попросту говоря, мышление оказывается необходимым опосредующим звеном, благодаря которому только и делается возможным огненное "омоложение" мировой материи, оказывается той непосредственной "действующей причиной", которая приводит в актуальное действие бесконечные запасы связанного движения, на манер того как ныне оно, разрушая искусственно небольшое количество ядер радиоактивного вещества, кладет начало цепной реакции.

В данном случае процесс, по-видимому, будет иметь также форму "цепной", т. е. самовоспроизводящейся по спирали, реакции - реакции, создающей своим собственным ходом условия своего же собственного про/177/текания в расширяющихся в каждое мгновение масштабах. Только в данном случае цепная реакция распространяется не на искусственно накопленные запасы радиоактивного вещества, а на естественно накопленные запасы движения Вселенной, на запасы, связанные с состоянием тепловой смерти в мировом пространстве.

Попросту говоря, этот акт осуществляется в форме грандиозного космического взрыва, имеющего цепной характер и материалом которого (взрывчатым веществом) оказывается вся совокупность элементарных структур, рассеянных излучением по всему мировому пространству.

С точки зрения современной физики это вовсе не выглядит невероятным».

Вот так! Мы дошли-таки до радикального пункта ильенковского проекта - действительного взрыва всей Вселенной, осуществляемого людьми сознательно и добровольно! В полном согласии с эмпирическими данными современной физики, которая, конечно, не пытается выяснить моральные и социальные причины законов материального мира. Ильенкову этого явно недостаточно.

«Мышление, таким образом, и выступает как то самое звено всеобщего круговорота, посредством которого развитие мировой материи замыкается в форму круговорота - в образ змеи, кусающей себя за хвост, как любил выражать образ истинной (в противоположность "дурной") бесконечности Гегель.

Задача, таким образом, решена при соблюдении всех условий. Ни один из принципов материализма не затронут. Некоторые положения диалектики приобрели более конкретную форму выражения. Мышление понято как действительный атрибут материи, как высший продукт всеобщего развития, как высший /стр. 178:/ цвет материи, который с необходимостью расцветает в ее лоне и при этом дает необходимый с точки зрения всеобщего развития плод. Соблюден и конкретно проведен и закон сохранения и превращения материи и движения. И вместе с этим указан возможный путь, на котором происходит использование излученной звездами теплоты для обратного процесса - процесса концентрации материи и движения в плотную и разогретую туманность, в раскаленные вращающиеся массы газа. Но что не менее важно и интересно с точки зрения проблемы взаимоотношения материи и мышления - гипотеза отводит мышлению, мыслящему духу, такую роль в ходе всеобщего круговорота мироздания, которая гораздо больше соответствует его месту на лестнице развития, чем представление, согласно которому все развитие духовной и материальной культуры, вся история мыслящего духа ведет к нулевому результату, к гибели, не оставляющей никакого следа.

Высшая и конечная цель существования мыслящего духа оказывается космически грандиозной и патетически-прекрасной. От других гипотез относительно финала существования человечества гипотеза отличается не тем, что устанавливает в качестве этого финала всеобщую гибель - гибель, смерть, уничтожение представляют собой абсолютно необходимый результат в любой гипотезе, - а лишь тем, что эта гибель рисуется ею не как бессмысленный и бесплодный конец, но как акт по существу своему творческий, как прелюдия нового цикла жизни Вселенной.

Такого значения за человеком и такого смысла его гибели не может, по-видимому, признать ни одна другая гипотеза».

Дальнейшее изложение столь же уникально, как и общий вид гипотезы.

/стр. 179:/ «Гибель ведь все равно неизбежна, - пишет советский философ, - и ее неизбежности не может не признавать никакая гипотеза на этот счет. И единственное различие между возможными гипотезами может состоять лишь в различных толкованиях объективного смысла и роли акта гибели в лоне всеобщего круговорота мировой материи, места и роли этого акта в системе мирового взаимодействия.

Предлагаемая гипотеза отличается тем преимуществом, что гибель человечества (и мыслящего духа вообще) предстает в ее свете не бессмысленной, как в любой другой возможной гипотезе, а оправданной как абсолютно необходимый акт с точки зрения всеобщего круговорота мировой материи, развивающейся по своим объективным законам.

Смерть мыслящего духа становится подлинно творческим актом - актом, который превращает обледеневающие пустыни межмировых пространств, погруженные во мрак, во вращающиеся массы раскаленных, светлых, теплых солнечных миров - систем, которые становятся колыбелями новой жизни, нового расцвета мыслящего духа, бессмертного, как сама материя...

Смерть мыслящего духа становится тем самым его бессмертием. И когда-то вновь - в бесконечно далеком грядущем - новые существа, в которых природа разовьет мыслящий дух, будут - как и мы ныне - созерцать сверкающие над небом их Земли звездные миры с гордым сознанием, что эти миры обязаны своим существованием некогда исчезнувшему мыслящему духу, его великой и прекрасной жертве.

В сиянии звездного неба мыслящее существо будет всегда видеть свидетельство могущества и красоты бессмертного даже в смерти своей мыслящего духа - опредмеченную, чувственно воспринимаемую, а по/180/тому не вызывающую никаких сомнений свою собственную власть над предметным миром.

Звездное небо, как и вся окружающая природа, будет для мыслящего существа зеркалом, в котором отражается его собственная бесконечная природа. Через сияние звезд мыслящему духу будет говорить - на языке, понятном только ему, - вечно возрождающийся в своих продуктах бессмертный мыслящий дух.

И в созерцании вечной природы человек - как и всякое мыслящее существо - будет испытывать гордость самим собой, космическими масштабами своей собственной вселенско-исторической миссии - местом и ролью мыслящего существа в системе мирового взаимодействия.

В сознании огромности своей роли в системе мироздания человек найдет и высокое ощущение своего высшего предназначения - высших целей своего существования в мире. Его деятельность наполнится новым пафосом, перед которым померкнет жалкий пафос религий.

Это будет пафос истины, пафос истинного сознания своей объективной роли в системе мироздания».

Сколько красивых слов, посвященных картине самоубийственного акта, предлагаемого к исполнению всему человечеству! Куда там античному «учителю смерти» - Гегесию! Тот предлагал освободить от страданий только лишь единичные человеческие тела с помощью простого самоубийства, самыми примитивными способами. Ильенков берет на вооружение всю совокупность будущего технического прогресса, а самоубийственный акт предлагают совершить над всем Уни -версумом, включая неразумных зверушек и птичек, которых, конечно, никто не будет спрашивать, согласны ли они с таким самоочевидным выводом марксистского разума! Но разве это может быть препятствием на пути высшего природного феномена?

/стр. 181:/ «Ясно, что выполнить свою вселенско-историческую миссию мыслящий дух окажется в состоянии лишь на вершине своего развития, своего могущества - до которой нам, людям XX века, разумеется, не дожить. (Вот уж воистину - слава Богу!) Пройдут миллионы лет, родятся и сойдут в могилу тысячи поколений, установится на Земле подлинно человеческая система условий деятельности - бесклассовое общество, пышно расцветет духовная и материальная культура, с помощью которой и на основе которой человечество только и сможет исполнить свой великий жертвенный долг перед природой.

Для нас, для людей, живущих на заре человеческого расцвета, борьба за это будущее остается единственной реальной формой служения высшим целям мыслящего духа. И к ныне идущей борьбе, к ныне совершающейся деятельности наша гипотеза не прибавляет ничего и не отнимает от нее ничего, прибавляя лишь гордое - и носящее пока лишь чисто эстетический характер - сознание, что деятельность человека одухотворена не только пафосом "конечных" человеческих целей, но имеет, кроме того, и всемирно-исторический смысл, осуществляет бесконечную цель, обусловленную со стороны всей системы мирового взаимодействия».

Такова вкратце космологическая гипотеза Ильенкова. Многим она показалась и покажется научно-фантастической, вроде полета из пушки на Луну. Сам Ильенков, кстати, недаром называет все это «философско-поэтической фантасмагорией». Но нельзя, видимо, спорить с его собственной самооценкой: «Такого значения за человеком и такого смысла его гибели не может, по-видимому, признать ни одна другая гипотеза».

/стр. 182:/ Представим на мгновенье, что идея, высказанная философом, нашла отклик в сердцах политиков и всего человечества.

Итак, человечество вдруг решило воплотить убийственно-самоубийственную цель марксистского разума - уничтожить весь мир, уничтожить само себя. В этом случае разумные люди, пожалуй, были бы вынуждены искать какой-то выход из сложившейся печальной перспективы. Я предложил бы следующий.

Следует подпольно создать компьютерный механизм, который в результате усилий многих поколений революционеров стал бы более совершенным, нежели разум промарксистски ориентированных правителей. Тогда следовало вложить в этот компьютерный разум программу, которая уничтожила бы всех людей на планете Земля и не позволила бы этим безумцам, во всяком случае, уничтожить Вселенную.

К слову сказать, подобные утопические проекты уже рассматривались в мировой научно-фантастической литературе. Правда, вряд ли западные фантасты знали о чудовищной машине уничтожения мира, которую вполне серьезно намеревался создать из живых разумных людей советский философ Эвальд Ильенков.

Месть Вселенной

Вселенная отомстила «новому Гегесию» Эвальду Ильенкову по-своему. Вот описание последних месяцев жизни философа со слов его друга.

«Где-то в конце сентября (а может быть, в начале октября) 1978 г. мы с Ильенковым отправились на море /стр. 183:/ в Пицунду. После морских купаний запланировали проехать в Ереван и, на обратном пути, в Тбилиси. Ни в одном из этих мест я до тех пор никогда не был, а потому был рад подобному случаю, да еще в сообществе с другом и учителем.

Ильенков, обычно трудный на подъем, на этот раз как-то легко согласился. Купил новый красный рюкзак, у меня был мой старый, и мы отправились...

В Пицунде мы развлекались как могли. Ильенков один раз даже искупался в море. Вода была уже весьма освежающая, и Эвальд Васильевич произнес, необычно возбужденный и радостный, фразу, которая мне по разным причинам запомнилась: "Даже рюмочку выпить не хочется!" Мне стало грустно: его безнадежно больная душа уже давно искала утешения в "рюмочке", а в то, что морские купания могут заменить такому человеку рюмочку, я никогда не мог поверить. И подтверждением тому были его, в общем-то, в основном грустное настроение, никак не соответствующее всей курортной обстановке, и его обычный задумчивый вид. Поэтому все наши развлечения ограничивались в основном прогулками и посещением бара после ужина, пока не были исчерпаны положенные на это дело лимиты.

Меланхолия продолжалась. Присутствие в Институте философии Ильенков игнорировал. Однажды, выйдя из Института, я позвонил ему. В ответ на все вопросы - односложные "да", "нет". Когда я высказал предложение взять отпуск и отдохнуть - как будто бы его кто-то заставлял работать! - ответ был такой: "Да, да, в бессрочный". А когда я сказал "До свидания", он ответил мне: "Прощай!"

Да, это было последнее "прости". Но даже это "прощай" прошло где-то под сознанием, как-то резануло своей странностью: почему "прощай", ведь человек /стр. 184:/ никуда не собирался... А он, оказывается, уже давно собрался и все решил. Не решил только - как, оставалось дело "техники". Но и "техника" была в конце концов, тоже продумана. Врач-патологоанатом, выдававший его тело, вдруг спросил: а он что, знал анатомию?» Эвальд Ильенков покончил жизнь самоубийством 21 марта 1979 года, перерезав себе сонную артерию. Сон разума, породивший самоубийственное чудовище, ведущее Вселенную к гибели, прекратился».

Эвальд Ильенков, Валентин ТОЛСТЫХ - Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга - диалог)

Эвальд Ильенков - Искусство и коммунистический идеал

Эвальд Ильенков - Учитесь мыслить смолоду

Эвальд Ильенков - Философия и культура

Эвальд Ильенков и смерть.

Писать о смерти дело сомнительное и не больно хорошее, а не писать иногда сложно. Любимый Э.В. Ильенковым Спиноза писал, что ничего более бессмысленного, чем раздумывать о смерти нет. Где-то эти слова приводил и сам Эвальд Васильевич. Можно было бы привести антитезу сказанному, ту мысль Льва Толстого, что если за день не подумал о смерти, то день был прожит напрасно.

21 марта 1979 года умер Эвальд Васильевич Ильенков, по официальной версии от кровоизлияния в мозг. Событие для отечественной мысли гораздо более трагическое, чем все те «философские» поезда-пароходы, на которых люди отправлялись в большинстве своем заниматься единственным делом, в котором выказывали успехи, писать философскую беллетристику, а по возможности и отираться на преподавательских кафедрах.

Эвальд Ильенков совершил самоубийство, ножом проткнул себе шею, вроде бы не с первой попытки ему это удалось. Последнюю неделю своей жизни он перестал с кем-либо видеться. М.Т. Михайлов пишет о предшествовавшем этому событию эпизоде, когда на публичном всемосковском семинаре психологов, среди прочих выступавших, людей в основном близких Э.В.Ильенкову, выступил не названный Михайловым оратор, бывший когда-то учеником Ильенкова и сказал под зальные аплодисменты: Да я за один абзац Бердяева отдам весь ваш марксизьм-ленинизьм! (http://caute.net.ru/ilyenkov/biog/rem/04.html).

Так началась последняя неделя жизни Эвальда Васильевича. И последний акт человеческой воли - сначала тупой нож, потом удар по горлу острым и последний шаг на лестничную площадку. Его жена сказала: у меня здоровая психика, - она была на кухне. А потом были похороны под вагнеровский траурный марш, и оставшиеся книги рукописи, ученики, ученик А.В. Суворов, который стал адресатом последнего письма Ильенкова, письма в котором он назвал Сашу сыном, и попросил у него прощение за смерть, за свой уход (http://www.caute.tk/ilyenkov/biog/suvorov.html).

Ильенков, будучи образованным философом-марксистом, написал в 50-е годы «Космологию духа», эссе о смерти и жертве, когда человечество сознательно жертвует собой, дабы спасти от смерти всю вселенную, и этим ее возрождает, чтобы та в свою очередь снова породила разумную форму жизни - онтологическое кольцо, драма всего бытия, в которой при недостаточной разумности человечества - оно может предать и самое себя, свою идеальность, и просто бесплодно погибнуть вместе с космосом…

Параллели с вагнеровской темой жизни Э.В. Ильенкова очевидны, как очевидна и связь вагнеровской музыки с жизнью исторического человечества, и какое-то важное ее качество на острых гранях истории. Ильенков сам провел параллели с Марксом в творчестве Вагнера, и дело тут не в симпатиях Ильенкова, - скорее таков объективный ход развития человеческого духа, его противоречий, что породили в одно и тоже время столь разные по направлению, но не по отношению к истории вершины. Как пишет сам Ильенков: При этом Вагнер все эти стадии пережил личностно, пытаясь каждый раз дать себе строго рациональный отчет в том, что происходит (335).

Но Вагнер важен именно изображением трагического в движении истории, когда невозможно найти иной для себя выход кроме смерти, или как написано в ильенковских заметках: …смысл трагедии, заложенной и древних, в первобытных и вечных слоях народной психологии, а именно: что необходимым является не только рождение Зигфрида, но и его гибель, крушение попытки освободить Мир. Поэтому убийство Зигфрида начало выглядеть не как результат подлого предательства, не как убийство из-за угла, а как абсолютно неизбежная развязка, как финал, необходимость которого заложена уже в самом начале вещей, в самой «сущности мира», как он выражается (339).

Судьба философа Э.В. Ильенкова была трагична: знать и понимать больше всех тех поклонников Бердяева и Флоренского, что уже в 60-е годы составляли весьма активную часть философского населения академических кафедр, писать о разуме истории, о диалектике как Логики человеческого бытия, и, одновременно, не иметь возможности защитить наследие Ленина и Маркса в формально марксистских учреждениях, что отчасти было просто отражением движения советского общества к краху, который одновременно стал шагом к краху всего человечества.

И здесь, пожалуй, не удастся избежать своего рода символизма, когда ход истории оказывается не таким прямым, как хотелось бы, а ее «обратные движения» давят, прежде всего, самые тонкие ростки духа, и когда невозможно достичь того, о чем знаешь, что это могло бы быть, что это должно было осуществиться, - то на долю лучшего остается смерть: Гибель и оказывается единственным и естественным результатом столкновения прекрасной свободной индивидуальности с миром. Поэтому в самом образе Зигфрида уже с самого начала заключена смерть, гибель, и образ его развивается ей навстречу (339).

Да, есть какая-то неловкость в этом отождествлении ухода Ильенкова и смертью Зигфрида, хотя по словам М.А. Лифшица «со своей пушкой Ильенков дошел до Берлина», но та жестокая реальность истории, которая собрала свою жатву - и перед, которой Эвальд Ильенков был в каком-то смысле первой жертвой, дальше перемолола миллионы людей, и возможно перемелет еще миллиарды, когда был уничтожен марксов полюс истории, полюс разума, полюс трудного, но исторического добра, а на его месте оказалась распадающаяся в переизбытке сил реальность постмодерна, темное время истории, утрачивающей человеческую определенность.

Смерть Ильенкова была событием, после которого сохранение морального ядра советской социалистической жизни было невозможно. Он для себя уже не находил пути вместе с историей, он ушел в сторону смерти - он ушел как жертва, верится, не напрасная жертва. Он думал о смерти, об этом вспоминают люди его знавшие, но больше Ильенков думал о жизни, и много для нее сделал - для тех, например, «ильенковских ребят», что из обреченных слепоглухонемых стали людьми, большими людьми, чем разменявшие на бананы и яркие витрины свою жизнь бывшие советские люди, люди с «нормальной психикой».

Прав был Спиноза, что думать надо о жизни, как прав был и Маркс, в понимании главного пути человеческой истории, но иногда остается только смотреть на безумную пляску бесчеловечной стихии, и понимать не напрасность смерти, о чем, собственно, и говорил Лев Толстой. Но тот же Спиноза как-то написал, что прекрасное так же редко, как и хрупко. Это об Ильенкове - в понимание его смерти.

Э.В. Ильенков. Приложение. Заметки о Вагнере//Искусство и коммунистический идеал, М, 1984.

Все цитаты, кроме взятых из интернета, приведены по этой работе с указанием страниц.

Эвальд Васильевич Ильенков (18 февраля 1924, Смоленск - 21 марта 1979, Москва) - советский философ.

Сын писателя, лауреата Сталинской премии В. П. Ильенкова. Родился в Смоленске, вскоре семья Ильенковых переехала в Москву.

Во время войны командовал артиллерийским расчетом на Западном фронте, дошёл до Берлина.

В 1950 году окончил философский факультет МГУ и остался в аспирантуре на кафедре истории марксистско-ленинской философии. В 1953 Ильенков защитил кандидатскую диссертацию «Некоторые вопросы материалистической диалектики в работе К. Маркса „К критике политической экономии“», давшую начало целому направлению в марксистской философии (диалектическая логика).

Женился в начале пятидесятых на педагоге Ольге Салимовой.

Научный путь

Около 2-х лет затем Ильенков преподавал в МГУ, а в 1955 году вместе со своим другом В. И. Коровиковым был уволен из университета. Причиной послужили их совместные тезисы о предмете философии как науки. Молодые преподаватели утверждали, что философия - это наука о мышлении, о его законах и категориях. Реальный мир философия изучает лишь в той мере, в какой он разумно понят, то есть уже нашёл свое идеальное выражение в истории человеческой мысли. Философия осуществляет рефлексию мышления в самое себя, позволяя ему понять логику собственных действий. Однако тогдашний заведующий отделом науки и культуры ЦК КПСС А. Румянцев не понял это классическое (восходящее к Канту и Гегелю) понимание предмета философии. Кроме того, в ходе проверки выяснилось, что «У части студентов и аспирантов имеется стремление уйти от насущных практических задач в область „чистой науки“, „чистого мышления“, оторванного от практики, от политики нашей партии. Некоторые студенты признались, что давно не читают газет.» После проверки состояния дел на философском факультете МГУ комиссией ЦК КПСС взгляды Ильенкова были признаны как «извращение философии марксизма». Ильенкову пришлось перейти на работу в Институт философии АН СССР, где он и работал до конца своих дней.

Ильенкову не было и 30-ти, когда он закончил рукопись «Космология духа», работы, в которой впервые был дан чёткий ответ на вопрос о смысле и цели существования во Вселенной разумных существ. Согласно гипотезе Ильенкова, матерью-природой им суждено противостоять энтропии во Вселенной и, жертвуя собой, осуществить возвращение умирающих миров к исходному, «огнеобразному» состоянию. Смерть мыслящего духа становится творческим актом рождения новой Вселенной и в ней - иных разумных существ.

Большая книга Ильенкова о методе восхождения от абстрактного к конкретному в теоретическом мышлении была закончена в середине 50-х. Как и «Космология духа», в полном объёме на русском языке книга увидела свет лишь много лет спустя после смерти автора. Урезанная более чем наполовину и с иным заглавием - «Диалектика абстрактного и конкретного в „Капитале“ К. Маркса», - она была напечатана в 1960 году, годом позже в полном объёме издана на итальянском, а затем и на многих языках мира.

Суть развиваемого Ильенковым логического метода заключалась в том, как теоретическое мышление прослеживает процесс формирования предмета, начиная с простейшей, самой абстрактной формы его бытия и заканчивая наиболее развитыми и конкретными его формами. Энергию этому историческому процессу всегда сообщает особое противоречие, кроющееся в субстанции данного предмета. И всякая новая конкретная форма, принимаемая предметом, возникает в качестве средства разрешения этого противоречия, непосредственно в точке столкновения противоположных сторон, или «моментов» его субстанции. Истина есть не что иное, как разрешённое (не только в уме, но и в реальности - самой вещью в ходе её истории) противоречие, а диалектическая логика - это учение о методе конкретного разрешения реальных противоречий.

С конца 50-х годов Ильенков принимал участие в проекте издания «Философской энциклопедии». Во время работы над вторым томом он курировал раздел диалектического материализма. В этом томе появились сразу семь его статей; в их числе была и знаменитая статья «Идеальное», которая вызвала оживлённую полемику, длящуюся уже без малого полвека. Категорию идеального - в разных её ипостасях: формы стоимости, личности и таланта, общественных идеалов и, конечно, в её собственно логической форме - Ильенков исследовал в течение всей своей жизни.

Термином «идеальное» у Ильенкова обозначается отношение между по меньшей мере двумя разными вещами, одна из которых адекватно представляет сущность другой в форме человеческой деятельности. Чтобы выражение сущности вещи было идеально чистым, материалом для него должно стать природное тело какой-либо другой вещи. Вещь как бы вручает свою «душу» другой вещи, и та делается её символом. Так, дипломат символически представляет свою страну, деньги представляют стоимость всех товаров, а слова - значение разных вещей в культуре. Идеальное есть представление в ином и через иное, притом это всегда адекватное представление, и представление именно сущности вещей, а не каких-либо внешних черт, и всегда через деятельность. Идеальное не скрывается в черепной коробке, доказывал Ильенков. Его телом является не только мозг, но и любая созданная человеком для человека вещь. Мозг отдельного человека генерирует нечто идеальное лишь тогда, когда он начинает обслуживать потребности «неорганического тела» человечества - культуры. Сознание и воля возникают тут как формы ориентации в вещественном мире культуры; так же, как простая чувственность (пространственные образы, звуки, запахи и вкусы) служит для ориентации живого существа во внешнем природном мире.

Итог своим исследованиям Ильенков подвёл в объёмистой рукописи «Диалектика идеального». Однако и эту рукопись автору не довелось увидеть напечатанной на родном языке (незадолго до смерти Ильенкова вышла сокращённая почти вдвое и «исправленная» редактором англоязычная версия работы). 21 марта 1979 года Эвальд Васильевич Ильенков, не выдержав затяжной депрессии, вызванной непониманием и критикой в официальных научных и партийных кругах, покончил жизнь самоубийством, перерезав себе горло сапожным ножом.

Педагогическая деятельность

Ильенков был известен также как педагог, утверждавший, что даже слепые и глухие от рождения могут со временем стать полноценными членами общества при надлежащем методе воспитания и обучения, и своими трудами доказавший этот тезис.

С 1991 года его учениками проводятся ежегодные Ильенковские чтения.