Одним из таких мыслителей был немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788–1860). В своих трудах, прежде всего в фундаментальном произведении "Мир как воля и представление", он стремился создать принципиально новое и всеобъемлющее учение, противоположное рационалистической философии Нового времени, в том числе философии Лейбница и Гегеля.

В своей философии Шопенгауэр исходил из предположения о существовании двух миров – мира, в котором живут и действуют люди, и запредельного для них потустороннего мира, в котором действует и по-разному проявляется мировая воля. Именно этот мир он называл подлинным. Действующая в нем бессознательная мировая воля воплощается во всех явлениях Вселенной и в то же время чужда им, существует как некая упоминаемая нами "вещь в себе", о которой рассуждал в свое время соотечественник Шопенгауэра Иммануил Кант.

Шопенгауэр писал: "Воля как пещь сама по себе, вполне отлична от своего явления, и вполне свободна от всех его форм, в которые она входит" . Слепо действующая мировая воля в своих бесконечных бессознательных проявлениях неуловима для людей, непознаваема ими. В то же время она проявляется в их воле, которая также бессознательна и определяет все их поведение. Окружающий человека мир Шопенгауэр считал неподлинным, производным от мировой воли и существующим лишь в представлении людей.

Шопенгауэр отмечал, что мировая воля не имеет какого- либо своего основания. Она "свободна от всякого множества", т.е. от множества явлений Вселенной – она одна в мире существует вне времени и пространства" . Однако во времени и пространстве существует то множество явлений, через которые она себя проявляет, в том числе всемирное тяготение, магнетизм, вообще все физические, химические и биологические процессы, поведение и деятельность людей и т.д. Люди имеют о ней лишь мистические представления, далекие от понимания ее сущности. В человеке и его воле она проявляется так же слепо (бессознательно), воплощаясь в его инстинктивной деятельности и поступках.

Шопенгауэр много раз указывал на инстинктивные импульсы в поведении животных и людей. В то же время он не мог игнорировать сознательную деятельность человека, однако заявлял, что она совершается иод влиянием осознанных инстинктов. В любом случае изначальной и самой глубокой побудительной силой деятельности и поведения людей признавались коренящиеся в их психике инстинкты к жизни. Эта идея была впоследствии всесторонне развита другими философами, о чем пойдет речь далее. А сейчас отметим, что именно инстинктивное созерцание людей окружающего их мира, а вовсе не их аналитическое мышление, играет, по Шопенгауэру, основную роль в их восприятии действительности и в сохранении человеческого рода.

По утверждению Шопенгауэра, мировая воля проявляет себя в представлениях людей зачастую не просто неразумно, а абсурдно. Для нее нет ни прошлого, ни будущего. Отсюда, нет ни единства производной от нее человеческой истории, ни ее последовательного развития. Есть лишь множество разовых проявлений человеческого существования во времени и пространстве. При этом Шопенгауэр размышлял о давлении времени на существование каждого человека и парода. Он восклицал: "Нас постоянно гнетет время, не дает нам перевести дух и стоит за каждым как истязатель с бичем. Оно мало кого оставляет в покое" . По Шопенгауэру, поток событий во времени отражается в представлениях людей как бессвязное течение случайностей, подобное течению кучевых облаков в ветренную погоду. Нет ничего закономерного, ни более или менее постоянного. Все непредсказуемо и ненадежно. Отсюда неуверенность людей в направлении их деятельности, страх перед неизвестностью.

К тому же, продолжал Шопенгауэр, люди постоянно находятся в состоянии противоречий и борьбы между собой. Все это происходит под воздействием на их существование бессознательной мировой воли, которая сама находится в состоянии присущих ей внутренних противоречий. Последние приводят к ее раздвоению и к борьбе самой с собой. Из рассуждений Шопенгауэра следует, что зло коренится в самом мировом начале, т.е. в потусторонней слепо действующей мировой воле. Это также одна из основополагающих идей его философии.

Хотя Шопенгауэр стремился создать всеохватывающую философию, в которой бы решались вселенские проблемы мира и человека, тем не менее основное содержание его учения заключалось в решении этических проблем. В своих сочинениях он представил человека как существо страдающее, действующее под влиянием бессознательных импульсов своей воли в отрыве от других людей, в состоянии одиночества. В таком состоянии человек чаще всего не способен адекватно воспринимать кого-либо из себе подобных и их страдания, а также происходящие события, ибо он подавлен собственными страданиями и одиночеством. Его страдания кажутся ему непреодолимыми. Он и не имеет выхода из трагических для него обстоятельств, а все больше, как писал Шопенгауэр, рассуждает о смерти, которая кажется ему избавлением от переживаемых страданий.

Осмысливая такого рода духовное состояние человека и рассуждения разных мыслителей по этому поводу, подобные рассуждениям Шопенгауэра, великий русский писатель А. М. Горький справедливо заметил, что если они и размышляют о страданиях человека, даже о страданиях всего мира, то умалчивают "о стремлении мира уничтожить страдания; если же вспоминают об этом, то лишь для того, чтобы заявить: страдание непобедимо" .

В своих этических рассуждениях Шопенгауэр, по сути дела, отразил жизнь предоставленных самим себе инди- видов-одиночек, переживание ими своих страданий из-за невозможности удовлетворить свои насущные потребности и достойно существовать, реализуя свои способности, получая признание других людей и общества. Об этом свидетельствуют многие его работы, прежде всего его главный труд "Мир как воля и представление", одна из глав которого названа "О ничтожестве и горестях жизни".

Эта глава опубликована отдельным изданием и вошла в собрание сочинений Шопенгауэра, вышедшее в Москве в 1992 г. В ней он следующим образом изложил одно из основных положений своей философии: будучи проявлением бессознательной мировой воли, воля человека также бессознательно направляет его поступки. Пробудившись к жизни из ночи бессознательного, она "видит себя индивидуумом в каком-то бесконечном и безграничном мире среди бесчисленных индивидуумов, которые все к чему-то стремятся, страдают, блуждают; и как бы испуганная тяжелым сновидением, спешит она назад к прежней бессознательности" .

Но постепенно индивидуум с его волей адаптируется в человеческом мире и начинает действовать, как другие индивидуумы. Он выражает постоянное "хотение" реализовать свои притязания, носящие во многом неопределенный характер. Ему, как и другим людям, удается "лишь скудное поддержание своей жизни" путем неустанного труда и вечных забот, повторяющихся каждый день. Происходит постоянная борьба с нуждой, которая длится всю жизнь. А в перспективе виднеется смерть.

Шопенгауэр с иронией заявлял: "Все в жизни говорит нам, что человеку суждено познать в земном счастии нечто обманчивое, простую иллюзию". Реального счастья человек не испытывает. От этого его жизнь печальна и кратковременна. "Сравнительно счастливые люди по большей части счастливы только на вид". Жизнь рисуется Шопенгауэром как беспрерывный обман в малом и большом. "Нас обманывает то надежда, то ее исполнение. Настоящее никогда не удовлетворяет нас, будущее ненадежно, прошлое невозвратно", – писал он. И продолжал: "Время превращает в ничто все наши наслаждения и радости. И мы потом с удивлением спрашиваем себя, куда они девались?"

Шопенгауэр еще и еще раз повторял, что сама жизнь людей подтверждает: все их стремления и желания были обманом и заблуждением. Этот вывод он выразил также в стихотворной форме в произведении "О ничтожестве и горестях жизни":

"И старость, и опыт ведут заодно

К последнему часу, когда суждено.

Понять после долгих забот и мученья,

Что в жизни брели мы путем заблужденья" .

Ведущая роль в этике Шопенгауэра отводится оправданию эгоизма как побудительной силы, направляющей волю человека, все его поступки. По словам этого мыслителя, все эгоистические стремления человека направлены на выживание в непонятном для него мире, на удовлетворение его различных "хотений" (желаний), защиту от разного рода страданий. При этом человек игнорирует желания других людей и нередко действует во вред им. Эгоизм трактуется Шопенгауэром как изначальное, глубоко внутреннее свойство характера человека, над которым он не властен. Это свойство характера разъединяет людей, укореняет их одиночество, что усиливает их страдания. Будучи неискоренимым, эгоизм определяет поведение людей в любое время и при любых обстоятельствах.

С точки зрения Шопенгауэра, жизнь человека в мире, его судьба ("жребий") определяется следующими обстоятельствами: во-первых, тем, каков сам человек, что в нем есть – здоровье, сила, красота, темперамент, нравственный характер, умственные способности, образование; во-вторых, тем, что человек имеет, т.е. разного рода собственность; в-третьих, чем является человек в представлениях других людей. Это и определяет их отношение к нему. Все эти факторы влияют на то, будет ли человек счастлив среди других людей, или нет. При этом подлинные нравственные и иные качества человека и представления о нем других людей могут существенно различаться. Между ними, писал Шопенгауэр, такое же отношение, "как между действительными королями и театральными" . Похожее отношение существует и между подлинными свойствами человека и его представлениями о себе. Разного рода заблуждения – такова характерная особенность его существования в мире, такого его постоянное душевное состояние.

В то же время оно разное у разных людей. Отмечая это, Шопенгауэр писал, что восприятия действительности духовно неразвитым человеком будут "бедны и бледны" в сравнении, например, с ее восприятием Сервантесом, который, сидя в жалкой тюрьме, писал "Дон Кихота". По словам Шопенгауэра, человек с неразвитым сознанием, бедным духовным миром "обречен лишь на чувственные удовольствия, на тихую жизнь в семейном кругу, на низменную общительность и вульгарное времяпровождение" .

Возможно, это покажется странным, но Шопенгауэр резко осуждал присвоение человеком достоинств своего народа или своей нации, если он гордится принадлежностью к ним. Самой дешевой гордостью он считал национальную гордость , якобы она обнаруживает у человека отсутствие значимых индивидуальных качеств. Иначе де не "хватался" бы он за то, что он разделяет с миллионами людей. Кто обладает значительным личным превосходством, тот, по словам Шопенгауэра, ясно видит недостатки своей нации, имея их постоянно перед глазами.

Значительное место в его этических воззрениях уделено проблемам морального достоинства и чести человека, прежде всего женской и мужской чести, рыцарской и гражданской. Решение этих проблем он связывал прежде всего с развитием духовного мира человека, его индивидуального сознания.

Надо признать, что в приведенных выше высказываниях Шопенгауэра немало суждений, звучащих актуально и в наше время, а именно: высказывания о подсознательном и бессознательном поведении людей в тех или иных ситуациях, об их инстиктивном и интуитивном восприятии явлений действительности, о некоторых принципах этики, например о необходимости избегать ситуаций, вызывающих страдания людей, о том, что не следует придаваться иллюзиям, что необходимо реально оценивать условия своей жизни и свои возможности и т.д.

И все же следует учитывать, что философия Шопенгауэра в целом не соответствует действительности. Речь идет не о той действительности, которая, но Шопенгауэру, существует в представлениях людей, а о той, которая существует объективно в ее природной и социальной форме, в которой развивается человеческая цивилизация. Нельзя не сказать и о том, что его философские суждения высказаны им в контексте его весьма пессимистических воззрений. Реальную жизнь людей он представил преимущественно в темном, даже мрачном свете, трагических тонах.

В то же время не надо забывать, что иррационалистическое восприятие мира и места в нем человека в той или иной степени присуще многим мыслителям, в том числе философам, ученым, писателям, поэтам, художникам, музыкантам, другим представителям культуры.

В настоящее время влияние философии Шопенгауэра на умы людей остается значительным. Это объясняется, в частности, многими трагедиями, которые пережили люди во многих странах в двадцатом столетии и переживают в нынешнем. Его воззрения оказали заметное влияние на такие направления современной философии, как философия жизни, экзистенциализм, прагматизм, интуитивизм, психоанализ и др.

• Шопенгауэр А. Понятие воли // Его же. Избранные произведения. М.: Просвещение, 1992. С. 41.
• Там же. С. 42. Афоризмы и максимы. С. 16.
• Там же. С. 18.

5. Сравнительный анализ онтологии Платона и Аристотеля.

6. Онтологические и гносеологические воззрения неоплатонизма и средневековой христианской философии (Плотин, Августин, Аквинский).

7. Пантеистическая концепция бытия эпохи Возрождения (Кузанский, Бруно).

8. Учение о субстанции в Новоевропейской философии (Декарт, Спиноза, Лейбниц)

9. Основные принципы и положения онтологии и гносеологии Гегеля.

10. Онтологическое учение Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

11. «Мир как воля и представление» (Шопенгауэр).

13. Материя как объективная реальность. Основные фил. И естественно-научные представления о материи.

14. Пространство и время как философские категории

15. Понятие психики её структура в учении Зигмунда Фрейда.

16. Номинализм и реализм – основные течения средневековой схоластической философии.

17. Эмпиризм и рационализм – основные методологические направления в евр. Философии Нового времени.

18. Познаваемость мира и проблема истины в философии.

19. Специфика научного знания и его функции.

20. Проблема причинности в философии. Детерминизм и индетерминизм.

21. Античная философия о природе и сущности человека.

22. Эпоха Возрождения о сущности человека

23. Философия Нового времени о природе и сущности человека.

1) Прежде всего – это физические, природные свойства человеческого тела и человек рассматривается как любое физическое тело природы.

24. Карл Маркс о сущности человека и проблема отчуждения.

25. Экзистенциализм о подлинном и неподлинном бытии (Хайндеггер, Ясперс).

26. Проблема отчуждения в экзистенциализме (ж.-п. Сартр).

27. Античная философия о свободе человека (Демокрит, Эпикур, стоики).

28. Проблема свободы человека в философии Нового времени и Просвещения (Гоббс, Локк, Спиноза, Гольбах, Гельвеций, Руссо)

29. Проблема свободы в немецкой классической философии (Кант, Гегель).

30. Экзистенциализм о свободе человека (Сартр)

31. Общество и его структура.

32. Формационная и цивилизационная концепции развития общества.

33. Человек и общество.

34. Феномен массы.

11. «Мир как воля и представление» (Шопенгауэр).

Мир явлений для Шопенгауэра – это лишь представляемый мир и он вводит нас в заблуждение, если мы его принимаем за сущность. Познать сущность мира или "вещь в себе" посредством науки или научных методов невозможно. Более того, внутреннюю сущность мира надо искать в стороне, совершенно отличной от представления. Объективному, рациональному познанию он противопоставляет интуитивное познание. Метафизическое познание сущности мира может быть обретено не посредством мышления, а лишь путем непосредственного постижения сущности вещей.Сознание (познание) предполагает познающего и познаваемое. Задача, следовательно, заключается в том, чтобы усмотреть в самосознании нечто, что не предстает перед нами в качестве познающего субъекта и что, по сути, находится в основе всякого представления и явления. И Шопенгауэр усматривает, что это есть хотение или воля. Из этой интуиции Шопенгауэр и выводит, что метафизическое исследование должно считать волю той всеобщей "вещью в себе", которая лежит в основе всего без исключения. "Кроме представления и воли, мы не знаем и не можем более помыслить ничего.»Все силы и влечения, представленные в явлениях, таким образом, есть лишь обнаружения единой и бесконечной воли, которую внутренняя интуиция позволяет нам постичь, как нашу сущность. При этом только бессознательную волю следует отождествлять с силой и влечением. Таким образом, Шопенгауэр отделяет волю от сознания (познания). Воля первична, независима от познания, а познание (сознание) вторично и зависимо от воли. Сознание (разум, познание) лишь средство для воли. Мир как представление, с которым имеет дело познание, и мир как воля разнородны и несоизмеримы. Мир как воля есть мир в себе. Воля – это та искомая метафизическая сущность и она становится у Шопенгауэра творческой мировой силой, порождающей мир.Воля как "вещь в себе", направлена исключительно на саму себя, почему она и является абсолютно неразумной волей. Сознание со всеми его разумными формами есть лишь явление. Вследствие этого учение Шопенгауэра и можно определить через понятие иррационализм.Натурфилософия Шопенгауэра показывает три главные ступени "объективации" воли: механическая причина, органическое раздражение и мотив, сознательно определяющий действия. Таким образом, природа представляет собой последовательный ряд ступеней обнаружения воли, в котором обнаруживается постепенный переход от чисто внешней к внутренней форме причинности. Весь процесс в природе сводится к тому, что воля из бессознательной превращается в сознательную форму явлений. Множество вещей в природе, в том числе и индивиды, есть лишь проявления воли. Эта множественность вещей, как и множественность субъектов, обладающих сознанием, обусловлена лишь представлением. Ведь множественность единичного предполагается пространством и временем, которые есть лишь функции представления и не присущи вещам в себе. И хотя мировая воля всюду является во множестве, это множество не касается ее, как "вещи в себе", самой по себе, но относится только к явлениям.

Шопенгауэр однозначно выступает противником свободы воли, заявляя, что воля на ее сознательной ступени действует согласно принципу мотивации. Воля не подчиняется разуму, но имеет свою собственную необходимость.Характер лежит в основе всех актов, вызываемых мотивацией, причем, он действует так же, как и силы природы. Именно характер придает необходимость человеческой воле, лишая ее свободы. Каждый действует сообразно тому, каков его характер.

То к чему только и стремится воля – это воля к жизни. Неудержимое, непрестанное стремление к благу, к наслаждениям, к радости, неустанная погоня за счастьем – это воля к жизни. Таким образом, воля к жизни с необходимостью влечет за собой эгоизм, который и служит, как правило, источником всех поступков человека. Эгоизм глубоко коренится в индивидуальных свойствах отдельных личностей.Если неудовлетворенность, лишение неустранимы, то страдание усугубляется. А если они преодолены, то воля неизбежно порождает все новые и новые желания, а тем самым новые лишения и нескончаемую неудовлетворенность. Хотеть и стремиться составляют само существо воли, в силу чего вся жизнь человека становится "несносным бременем". Таким образом, хотение, желание наслаждений жизни, владеющее человеком, становится источником его страданий. Чем сильнее воля, тем сильнее страдание. Именно потому, что наша жизнь насыщена волей к жизни, она полна страданий, она есть страдание. Мир – юдоль скорби и страдания – таков лейтмотив всей философии Шопенгауэра.Путем резигнации человек, по мнению Шопенгауэра, достигает истинного спокойствия и полного безжелания. Любой мотив теперь сменяется квиетивом, отрешением от всякого желания. А это дается нелегко, путем неустанной борьбы с вожделениями. Кроме того, если эгоизм и добродетель никогда не подадут друг другу руки, то квиетив, раскрепощая нас, освобождая от эгоизма, выступает родным братом добродетели. И, по сути, здесь у Шопенгауэра осуществляется переход от жизнеутверждения к жизнеотрицанию. Подавляя волю к жизни, этика Шопенгауэра утверждает аскетизм и самоотречение.

12. Основные положения экзистенциалистской концепции бытия.В философии экзистенциализма яркое выражение находят противонаучные тенденции. Экзистенциализм стремится выделить внутреннее состояние человеческого существования, которое не дается измеряющей и вычисляющей науке.

Единственно адекватное и самое глубокое знание человека – осознание своей смертности и несовершенства, причем таким знанием обладает каждый, даже самый непросвещенный человек. Большинство представителей экзистенциализма не предлагают человеку никакой потусторонней перспективы и полагают, что человек не должен убегать от осознания своей смертности. Ведь лишь в одном никто не может заменить другого – в смерти. Смерть – это единственный индивидуальный поступок.Хайдеггер. Экзистировать значит выходить за пределы своего упорядоченного сознания, эмпирического повседневного кругозора. Если человеку удается ощутить то единое, что проявляется в его потоке настроений и переживаний, то он придет к осознанию своей фундаментальной настроенности. Это и есть человек как он есть, а не то, что он думает о себе или думают о нем другие. Экзистенция – это судьба-призвание, которой человек должен следовать. Человек отличается от всех видов сущего и от животного в частности. Животное всегда есть то, что оно есть. А человеку доступна экзистенция, он есть всегда нечто большее, чем он есть в данный момент, его бытие проектирует само себя. Если человеку не открывается его экзистенция, он начинает усиленные поиски и часто находит опору в стандартном анонимном конформном безличном общественном сознании, которое Хайдеггер обозначает словом “Ман”. Человек как «Дазайн» (вот бытие или здесь бытие) всегда находит и осознает себя в мире. Если в большинстве повседневных взаимосвязей с другими человек может быть легко заменен любым другим Дазайн, то подлинным в таком бытии оказывается «Любой». Любой является общей основой для всех Дазайн, общим единым Некто. В существовании Дазайн на уровне Любого выделяются три черты: изолированность, усредненность и одинаковость. В мире с Любым Дазайн не может прийти к самому себе. Такое существование Хайдеггер считает неаутентичным, т.е. неподлинным. Подлинным бытием является лишь индивидуальное бытие Дазайн. Чтобы его обрести, прийти к самому себе, надо затратить немалые усилия. Ясперс. Экзистенция не может быть познана и определена, но лишь выявлена в ходе экзистенциального “прояснения”. Экзистенция – это свобода. А свобода и все, что с ней связано – всегда нечто непознаваемое, непредметное и ускользающее от всякой исследовательской деятельности. Человеку, желающему утвердиться в своей судьбе, не утратить себя, своих сил явно недостаточно, поэтому ему необходима поддержка Бога или трансценденции. Экзистенция просто выводит нас к трансценденции и здесь не может быть никаких научных доказательств или опровержений, ибо “доказанный Бог уже не Бог”. Наше бытие во времени есть не что иное, как встреча экзистенции и трансценденции. Свобода – это дар из трансценденции или из Бога. Хайдеггер и Ясперс подчеркивают, что человек всегда и непременно включен в мировую историю. Он заброшен в ситуацию, не будучи в состоянии вырваться из своей современности. Человек заброшен в историю, но не определяется историческими обстоятельствами, хотя и зависит от них. Сартр и Камю. Человек творит себя сам, а не является познающим субъектом или акт мышления. Существование, а не мышление, есть то основное, что определяет человека. Единственно подлинной реальностью является переживаемая реальность, а не познаваемая. Человек не может выйти за пределы человеческой субъективности. Достоверно лишь то, что переживает отдельный индивид. Бытие человека постоянно ускользает от него, ибо человек – всегда проект самого себя, это существо, проецирующее себя в будущее. Более того, само “я” оказывается для человека неуловимым. Существование – это переход от возможности к действительности, т.е. становление. Существование предшествует сущности и, значит, сущность подчинена существованию. Это означает, что человек не детерминирован своей сущностью, ибо она лишь возможность, становящаяся действительностью в процессе существования. И т.к. человек проявляет себя лишь после того, как начинает существовать, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Сартр утверждает два начала: “бытия-в-себе” и “бытия-для-себя”. “Бытие-в-себе” – это независимый от человеческой реальности мир, он непроницаем для самого себя и идентичен самому себе, т.е. он есть то, что он есть и не может быть ничем иным. “Бытие-для-себя” является творческим, активным, образующим началом (сознанием). Сущность “бытия-для-себя” заключается в том, что оно постоянно само себя создает, непрерывно себя утверждая и отрицая. Противостояние “бытия-в-себе” и “бытия-для-себя” порождает столкновение сознания с миром и порождает отчуждение. Мир – это нечто чуждое и враждебное, в этом мире человек совершенно одинок, он заброшен в этот мир и заброшен в этом мире. Абсурдно все, ибо единственное, что можно сказать о мире – это то, что он неразумен. Отчуждение непреодолимо, абсурд несокрушим. Каков же выход? Бунт, заявляет Камю, но бунт метафизический. “Метафизический бунт – это восстание человека против своего удела и против всего мироздания. Но в этом бунте нет никакой позитивной программы и никакого намека на возможность изменить что-либо. Возможен и другой выход из абсурда – это самоубийство, но Камю отвергает его. Самоубийство лишено смысла, ибо оно не в силах преодолеть абсурд, а жизнь все же стоит того, чтобы быть прожитой, заявляет Камю.

Артур Шопенгауэр – немецкий философ-иррационалист. Учение Шопенгауэра, основные положения которого изложены в труде «Мир как воля и представление» и других работах, часто называют «пессимистической философией». Считал человеческую жизнь бессмысленной, а существующий мир – «наихудшим из возможных миров». Мир по Шопенгауэру – это «арена, усыпанная угольями», через которую человеку предстоит пройти. Движущая сила всего – воля к жизни, порождающая желания. Но даже если желания удовлетворены, человек не способен испытывать счастье, вместо этого его ждут пресыщение и скука, а затем новые желания и страдания. Оригинальные идеи Шопенгауэра получили развитие в различных сферах общественной и научной мысли. Его взгляды повлияли на психоанализ и теорию эволюции, на различные направления философии и изучение структуры языка. Первый перевод труда Шопенгауэра на русский язык был выполнен в 1903 году литературным критиком Юлием Исаевичем Айхенвальдом, который называл себя критиком-импрессионистом и пользовался большим уважением в литературных кругах. Благодаря переводам Юлия Айхенвальда нам доступны все основные работы Артура Шопенгауэра. Как и другие книги серии «Великие идеи», книга будет просто незаменима в библиотеке студентов гуманитарных специальностей, а также для желающих познакомиться с ключевыми произведениями и идеями мировой философии и культуры.

Из серии: Великие идеи

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мир как воля и представление (Артур Шопенгауэр) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

О мире как представлении

Предисловие к первому изданию

Я хочу объяснить здесь, как следует читать эту книгу, для того чтобы она была возможно лучше понята. То, что она должна сообщить, заключается в одной единственной мысли. И тем не менее несмотря на все свои усилия я не мог найти для ее изложения более короткого пути, чем вся эта книга.

Я считаю эту мысль тем, что очень долго было предметом исканий под именем философии, что именно поэтому людьми исторически образованными было признано столь же невозможно найти, как и философский камень, хотя уже Плиний сказал им: «Сколь многое считают невозможным, пока оно не осуществится».

Смотря по тому, с какой из различных сторон рассматривать эту единую мысль, она оказывается и тем, что назвали метафизикой, и тем, что назвали этикой, и тем, что назвали эстетикой. И, конечно, она должна «быть всем этим», если только она действительно есть то, за что я ее выдаю.

Система мыслей должна постоянно иметь связь архитектоническую, то есть такую, где одна часть всегда поддерживает другую, но не поддерживается ею, где краеугольный камень поддерживает, наконец, всё части, сам не поддерживаемый ими, и где вершина поддерживается сама, не поддерживая ничего. Наоборот, одна-единственная мысль, как бы ни был значителен ее объем, должна сохранить совершенное единство. Если, тем не менее, в целях передачи она допускает разделение на части, то связь этих частей все-таки должна быть органической, то есть такой, где каждая часть настолько же поддерживает целое, насколько она сама поддерживается им, где ни одна не первая и не последняя, где вся мысль от каждой части выигрывает в ясности и даже самая малая часть не может быть вполне понята, если заранее не понято целое. Между тем книга должна иметь первую и последнюю строку, и потому в этом отношении она всегда остается очень непохожей на организм, как бы ни походило на него ее содержание: между формой и материей здесь, таким образом, будет противоречие.

Отсюда ясно, что при таких условиях для проникновения в изложенную мысль нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза, и притом в первый раз с большим терпением, которое можно почерпнуть только из благосклонного доверия, что начало почти так же предполагает конец, как конец – начало, и каждая предыдущая часть почти так же предполагает последующую, как последующая – первую. Я говорю «почти», ибо вполне так дело не обстоит, но честно и добросовестно сделано все возможное для того, чтобы сначала изложить то, что менее всего объясняется лишь из последующего, как и вообще сделано все, что может способствовать предельной отчетливости и внятности. До известной степени это могло бы и удаться, если бы читатель во время чтения думал только о сказанном в каждом отдельном месте, а не думал (что очень естественно) и о возможных оттуда выводах, благодаря чему, кроме множества действительно существующих противоречий мнениям современности и, вероятно, самого читателя, приходят еще много других, предвзятых и воображаемых. В результате возникает страстное неодобрение там, где пока есть только неверное понимание, тем менее признаваемое, однако, в качестве такового, что обретенная с трудом ясность слога и точность выражения, хотя и не оставляют сомнений в непосредственном смысле сказанного, но не могут одновременно обозначить и его отношений ко всему остальному. Поэтому, как я уже сказал, первое чтение требует терпения, почерпнутого из доверия к тому, что во второй раз многое или всё покажется совершенно в ином свете. Кроме того, серьезная забота о полной и даже легкой понятности при очень трудном предмете должна служить извинением, если кое-где встретится повторение. Уже самый строй целого – органический, а не похожий на звенья цепи – заставлял иной раз касаться одного и того же места дважды. Именно этот строй, а также очень тесная взаимосвязь всех частей не позволили мне провести столь ценимое мною разделение на главы и параграфы и принудили меня ограничиться четырьмя главными разделами – как бы четырьмя точками зрения на одну мысль. Однако в каждой из этих четырех книг надо особенно остерегаться, чтобы из-за обсуждаемых по необходимости деталей не потерять из виду главной мысли, к которой они принадлежат, и последовательного хода всего изложения. Вот первое и, подобно следующим, неизбежное требование, предъявляемое неблагосклонному читателю (неблагосклонному к философу, потому что читатель сам – философ).

«Жизнь коротка, а истина влияет далеко и живет долго: будем говорить истину »

Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат». Без знакомства с этим введением и пропедевтикой решительно невозможно правильно понять настоящее сочинение, и содержание названного трактата настолько предполагается здесь повсюду, как если бы он находился в самой книге. Впрочем, если бы он не появился раньше ее на несколько лет, он не открывал бы моего главного произведения в качестве вступления, а был бы органически введен в его первую книгу, которая теперь, поскольку в ней отсутствует сказанное в трактате, являет известное несовершенство уже этим пробелом и постоянно должна восполнять его ссылками на упомянутый трактат.

Однако списывать у самого себя или кропотливо пересказывать еще раз уже высказанное однажды мне было бы столь противно, что я предпочел этот путь несмотря даже на то, что теперь я мог бы лучше изложить содержание своего раннего трактата и очистить его от некоторых понятий, вытекающих из моего тогдашнего чрезмерного увлечения кантовской философией, каковы, например, категории, внешнее и внутреннее чувство и так далее. Впрочем, и там эти понятия находятся еще только потому, что я до тех пор, собственно, никогда не погружался глубоко в работу над ними. Поэтому они играют побочную роль и совсем не касаются главного предмета, так что исправление таких мест в упомянутом трактате совершится в мыслях читателя само собой благодаря знакомству с «Миром как волей и представлением». Но только в том случае, если из моего трактата «О четверояком корне» будет вполне понятно, что такое закон основания и что он означает, на что распространяется и на что не распространяется его сила; если будет понято, что этот закон не существует прежде всех вещей и что весь мир не является лишь вследствие и в силу него, словно его королларий, и что, наоборот, закон основания не более, чем форма, в которой всюду узнается постоянно обусловленный субъектом объект, какого бы рода он ни был, поскольку субъект служит познающим индивидом, – только в этом случае можно будет приступить к впервые испробованному здесь методу философствования, совершенно отличному от всех существовавших доселе.

То же самое отвращение к буквальному списыванию у самого себя или же пересказу прежнего другими и худшими словами – ибо лучшие я сам у себя предвосхитил – обусловило и другой пробел в первой книге этого произведения, а именно я опустил все то, что сказано в первой главе моего трактата «О зрении и цвете» и что иначе дословно было бы приведено здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним небольшим сочинением.

Наконец, третье требование к читателю могло бы даже безмолвно подразумеваться само собою, ибо это не что иное, как знакомство с самым важным явлением, какое только знает философия в течение двух тысячелетий и которое так близко к нам: я имею в виду главные произведения Канта. Влияние, оказываемое ими на ум того, кто их действительно воспринимает, можно сравнить, как это уже и делали, со снятием катаракты у больного. И если продолжить это сравнение, то мой замысел надо охарактеризовать так: я хотел вручить очки тем, для кого названная операция была удачна, так что сама она составляет необходимое условие для пользования ими. Хотя поэтому исходным моим пунктом и служит всецело то, что высказал великий Кант, но именно серьезное изучение его творений позволило мне найти в них значительные ошибки, которые я должен был вычленить и отвергнуть для того, чтобы очищенное от них его учение могло служить мне основой и опорой во всей своей истине и красоте. Но чтобы не прерывать и не запутывать своего изложения частной полемикой против Канта, я вынес ее в специальное приложение. И насколько, согласно сказанному, моя книга предполагает знакомство с философией Канта, настолько же требует она знакомства и с этим приложением. Поэтому можно было бы посоветовать прочесть сначала приложение, тем более что по своему содержанию оно тесно примыкает именно к первому отделу настоящего труда. С другой стороны, по самому существу предмета нельзя было избегнуть и того, чтобы и приложение подчас не ссылалось на само произведение. Отсюда следует только то, что и приложение, как и главная часть книги, должны быть прочитаны дважды.

Таким образом, философия Канта – единственная, основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении. Но если кроме того читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона, то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал еще благодетельное воздействие Вед, доступ к которым, открытый Упанишадами, является в моих глазах величайшим преимуществом, каким отмечено наше юное еще столетие сравнительно с предыдущими, – ибо я убежден, что влияние санскритской литературы будет не менее глубоко, чем в XV веке было возрождение греческой, – если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен слушать все то, что я поведаю ему. Для него оно не будет тогда звучать чуждо или враждебно, как для многих других; ибо если бы это не казалось слишком горделивым, я сказал бы, что каждое из отдельных и отрывочный изречений, составляющих Упанишады, можно вывести как следствие из излагаемой мною мысли, но не наоборот, – саму ее найти в них нельзя.

Однако большинство читателей уже потеряли терпение, и у них вырывается, наконец, упрек, от которого они так долго и с трудом удерживались: как смею я предлагать публике книгу, выдвигая условия и требования, из которых первые два высокомерны и нескромны, и это в то время, когда всеобщее богатство самобытных идей столь велико, что в одной Германии они благодаря книгопечатанию ежегодно становятся общим достоянием в количестве трех тысяч содержательных, оригинальных и совершенно незаменимых произведений и, сверх того, бесчисленных периодических журналов и даже ежедневных газет; в то время, когда нет ни малейшего недостатка в своеобразных и глубоких философах, когда, напротив, в одной Германии их одновременно процветает больше, чем могут предъявить несколько столетий подряд? Как же, спрашивает разгневанный читатель, исчерпать все это, если к каждой книге приступать с такой подготовкой?

«Я с глубокой серьезностью посылаю в мир свою книгу в уповании, что рано или поздно она дойдет до тех, кому единственно и предназначалась »

Я решительно ничего не могу возразить против этих упреков и надеюсь лишь на некоторую благодарность со стороны таких читателей за то, что я заблаговременно предупредил их не терять и часа над книгой, чтение которой не может быть плодотворно, если не выполнены выставленные требования, и которую поэтому лучше оставить совсем. К тому же, можно смело поручиться, что она вообще не понравилась бы им, что она всегда будет служить только для немногих людей и поэтому должна спокойно и скромно дожидаться тех немногих, чье необычное мышление найдет ее для себя желанной. Ибо даже оставляя в стороне подготовку и напряжение, которых она требует от своего читателя, кто же из образованных людей нашего времени, когда наука приблизилась к той прекрасной точке, где парадокс совершенно отождествляется с ложью, – кто же решится почти на каждой странице встречать мысли, прямо противоречащие тому, что он раз и навсегда признал окончательной истиной? И затем, как неприятно разочарованы были бы иные лица, не найдя здесь и речи о том, чего именно здесь, по их крайнему убеждению, и следовало бы искать, ибо образ их спекулятивного мышления совпадает с умозрением одного еще здравствующего великого философа, который написал поистине трогательные книги и имеет только одну маленькую слабость: все то, что он выучил и одобрил до пятнадцатого года своей жизни, он считает врожденными основными идеями человеческого духа. Кто бы вытерпел все это? И поэтому я опять советую отложить книгу в сторону.

Но я боюсь, что и этим не отделаюсь. Читатель, дошедший до предисловия, которое его отвергает, купил книгу за наличные деньги, и он спрашивает, как ему возместить убыток. Мое последнее средство защиты – это напомнить ему, что он властен, и не читая книги, сделать из нее то или другое употребление. Она, как и многие другие, может заполнить пустое место в его библиотеке, где, аккуратно переплетенная, несомненно будет иметь красивый вид. Или он может положить ее на туалетный или чайный столик своей ученой приятельницы. Или, наконец, – это самое лучшее, и я ему особенно это советую, – он может написать на нее рецензию.

А теперь, позволив себе шутку, для которой в нашей сплошь двусмысленной жизни едва ли может быть слишком серьезна какая бы то ни была страница, я с глубокой серьезностью посылаю в мир свою книгу в уповании, что рано или поздно она дойдет до тех, кому единственно и предназначалась. И я спокойно покоряюсь тому, что и ее в полной мере постигнет та же участь, которая в каждом познании, и тем более в самом важном, всегда выпадала на долю истины: ей суждено лишь краткое победное торжество между двумя долгими промежутками времени, когда ее отвергают как парадокс и когда ею пренебрегают как тривиальностью. И первый удел обыкновенно разделяет с ней ее зачинатель. Но жизнь коротка, а истина влияет далеко и живет долго: будем говорить истину.

Дрезден, август 1818 г.

Гносеология А.Шопенгауэра: мир как представление.

Его понимание знания и истины. Об объективном мире мы не можем иметь объективного знания. Истина об объекте не является знанием объекта. Истиной человек называет знание собственных представлений. Итак, человек познает не объективный мир, а собственные представления об объективном мире. То, что традиционно называлось знанием есть не что иное, как представление!

"Мир" имеет способность к самостоятельному существованию.

Между знанием и миром лежит представление, истиной об объекте является представление (об объекте). Шопенгауэр против системы И.Канта, поскольку Философ подменил онтологию (учение о бытии) гносеологией (учением о познании бытия). В полной противоположности Канту Шопенгауэр выставляет тезис о возможности познания свойств и отношений объекта без самого объекта. Материализм, с точки зрения Шопенгауэра, также далек от философской истины. Материализм есть естествознание, т.е. наука, поэтому предлагает какую угодно, но не философскую истину.

Истина философии - это истина об отношении человека к миру, это знание, которым человек измеряет окружающий мир и самого себя. Она объективна и объектна по содержанию, но субъекта по характеру. Шопенгауэр стремиться найти закон непосредственной связи субъекта и объекта.

Если в представлении, по Шопенгауэру, субъект и объект связаны непосредственно (в чем состоит философская истина), но противостоят друг другу, то необходимо выйти за границы самих представлений (за границу философской истины). У Шопенгауэра появляется потребность построить учение о бытии.

Онтология и антропология А.Шопенгауэра: мир как воля.

Абсолютным первоначалом бытия является мировая воля.Воля универсальна: силы физические, химические силы, органическая жизнь. Воля - главная сила мира,- утверждает Шопенгауэр. Воля как воля к мощи (жизни), как воля к власти (в борьбе за выживание) - правит миром, воля, но никак не разум. Если бы в основании мира лежал Разум, откуда взяться борьбе. Миром правит слепая воля,- такова исходная установка и неутешительный вывод А.Шопенгауэра. Воля находится в состоянии постоянного внутреннего борения, происходит её “раздвоение с самой собой”.

Мир и человек есть формы объективации воли. В мире и в человеке воля проявляется. Деятельность рассудка и разума, составляет апостериорное знание, т.е. знание о формах объективации (проявления) воли.Воля является той "изначальной силой", которая существует всегда как нерастворимый осадок, как такое явления, которое не может в дальнейшем быть сведено ни к какой форме, не может быть редуцировано к какому-либо содержанию. Сущностью тела поэтому является воля, воля и есть априорное знание тела. В отличие от всей новоевропейской традиции становление природы рассматривается как бесцельная (не имеющая цели в себе) бесконечная и беспрерывная борьба воли с самой собой.

16.В середине XIX века разгорелась борьба между славянофилами и западниками по кардинальным вопросам философии. Особенно большие расхождения были по проблеме исторической роли и исторических судеб России.

Славянофилы: И.В. Киреевский, А.С. Хомяков и др.

Славянофилы стремились выработать христианское миропонимание, опираясь на Восточных Отцов Церкви и на православие, в той особенно его форме, как оно выработано русским народом. Они высоко ценили своеобразие русской культуры и настаивали на том, что развитие русской жизни шло, и должно в будущем идти. Своими особыми путями, иными, чем развивалась Западная Европа.

Славянофилы действительно противопоставляли Восток Западу, остава- 46 ясь в своих философских, религиозных историко-философских воззрениях на русской почве. Но противопоставление Западу проявлялось у них не в огульном отрицании его достижений, не в замшелом национализме. Напротив, славянофилы признавали и высоко ценили достоинства западноевропейской культуры, философии, духовной жизни в целом. Они творчески восприняли философию Шеллинга, Гегеля, стремились использовать их идеи.

Славянофилы отрицали и не воспринимали негативные стороны западной цивилизации: социальные антагонизмы, крайний индивидуализм и меркантильность, излишнюю рациональность и т.п. Истинное противостояние славянофильства Западу заключалось в различном подходе к пониманию основ, «начал» русской и западноевропейской жизни. Славянофилы исходили из убеждения, что русский народ должен обладать самобытными духовными ценностями, а не воспринимать огульно и пассивно духовную продукцию Запада. И это мнение сохраняет свою актуальность и поныне.

К западникам относятся: П.Л. Чаадаев, А.Л. Герцен и др.

Западники наоборот думают, что Россия должна учиться у Запада и пройти тот же путь развития, которым шла и идет Западная Европа. Они хотят, чтобы Россия усваивала европейскую науку и светское просвещение. Основная идея западников заключается в признании европейской культуры последним словом мировой цивилизации, необходимости полного культурного воссоединения с Западом, использования опыта его развития для процветания России.

Славянофилы против Петра 1.

Славянофилы, как и западники, выступали за освобождение крестьян. Славянофилы первыми обратили внимание на сохранение у славянских народов общинного землевладения. В крестьянской общине они видели проявление соборности, коллективных начал славянского быта, преграду против частной собственности. При отмене крепостного права славянофилы предлагали наделить крестьян землей, сохранив общину как залог "тишины внутренней и безопасности правительства".

Немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788-1860) является одним из первых последовательных критиков Гегеля и создателем оригинальной философской концепции, кладущей в основание мира не определимую в понятиях волю. Известность пришла к Шопенгауэру только в конце его жизни. Это было особенно обидно и потому, что еще в молодости Шопенгауэр создал философскую концепцию, изложенную им в книге «Мир как воля и представление» (1819).

Философия Шопенгауэра опиралась на два принципа: мир - эго воля в себе и одновременно мир - это представление для меня. Всякое тело есть объективация воли, а воля - в-себе-бытие тела. Воля, известная человек)" по самому себе, представляет собой внутреннюю сущность всех сил: силы, побуждающей развиваться растения; силы, благодаря которой происходит кристаллизация; силы, влекущей магнит к Северному полюсу; даже силы тяжести, действующей во всей материи и к устремляющий камень к земле, а Землю - к Солнцу. Воля лежит вне всякого времени и пространства, она не подчиняется причинности, не имеет основания и цели. Объекты, определенные благодаря пространству и времени (представления), исследуются наукой, исходящей из принципа причинности. Только гений искусства, способный к чистому созерцанию и наделенный необычной фантазией, в состоянии познать вечную идею и выразить ее в поэзии, изобразительном искусстве, музыке. Воля всегда находится в стремлении, стремление - ее единственная сущность. Им не ставится никакая достижимая цель, и оно не способно ни к какому конечному удовлетворению, т.е. счастью.

Философия Шопенгауэра глубоко пессимистична, но это своеобразный «оптимистичный пессимизм». С присущим ему художественным талантом Шопенгауэр ярко рисует жизненные страдания во всех их формах и действиях, страдания, от которых нет иного спасения, кроме уничтожения воли к жизни, перехода в небытие (нирвану). Уничтожение имеет своим следствием справедливость и сострадание, являющееся фундаментом морали. Чувство сострадания, подчеркивает Шопенгауэр, относится не только к человеку, но равным образом и к животным.

Понятия бессмертной души, божественной цели и достоинства человека не существуют для Шопенгауэра. Человек - это часть природы, и разум дает ему лишь незначительное преимущество перед другими живыми существами. Представитель человеческого рода является беспокойным животным, которое борется и страдает, чья сущность выражена в сексуальности и эгоизме. В жизни нет цели, человек находится в затруднительном положении, поскольку само его существование является проблемой. Только гениальность и святость, эстетическое восприятие и преодоление индивидуализма открывают путь к спасению.

В конце XIX и начале XX столетия Шопенгауэр занимал важнейшее место в европейской культуре. Под его влиянием находился композитор Р. Вагнер, на которого, очевидно, особое воздействие оказали влияние мысли Шопенгауэра о музыке как прямом, непосредственном выражении усилий воли, а также идея отречения от воли. Шопенгауэра с увлечением читали Ф. Ницше и Л. Толстой, Т. Манн и М. Пруст, молодой Л. Витгенштейн, Г. Малер, Р. Штраус, И. В. Тургенев, Ч. Беккет, Г. Борхес и др. В пьесе А. П. Чехова «Иванов» один из героев упоминает Шопенгауэра как выдающегося мыслителя. Обаяние работ Шопенгауэра во многом объясняется его литературным мастерством. Для произведений Шопенгауэра характерны прекрасный прозаический стиль, понимание законов композиции и драматургии - каждое очередное высказывание поражает своей образностью и приурочивается к тому моменту, когда может произвести максимальный эффект. Все это делает переход от систематического философского исследования к роману или опере почти настолько же плавным, насколько это вообще возможно . Самое сильное впечатление производили эстетическая теория Шопенгауэра, его философия музыки, понимание бессознательного, интерпретация непреодолимого сексуального влечения, пессимизма и решение вопроса о ценности человеческого существования.