Как выглядит черт в реальной жизни. Использование слова чёрт в русском языке

План
Введение
1 Биография
2 Роли в театре
2.1 Оперные партии
2.2 Среди драматических ролей

Список литературы

Введение

Пров Михайлович Садовский (старший) (настоящая фамилия Ермилов ; 1818-1872) - российский актёр и основатель знаменитого театрального семейства Садовских, который считался выдающимся исполнителем ролей в пьесах Александра Островского в Малом театре.

1. Биография

Пров Михайлович Ермилов родился 11 (23) октября 1818 года в городе Ливны. После смерти отца воспитывался братьями матери, актёрами Григорием и Дмитрием Садовскими. Именно тогда актёр сменил фамилию на Садовский. В подростковом возрасте подрабатывал перепиской ролей для артистов тульской труппы, а в 1832 году Садовский в возрасте 14 лет был принят в ту же труппу.

Играл в театрах провинции (в театрах Калуги, Рязани, Воронежа, Казани). Михаил Щепкин видел игру Садовского в Казанском театре в труппе П. А. Соколова. В 1839 году Пров Михайлович дебютировал в Малом театре, куда попал по приглашению М. С. Щепкина.

Прова Михайловича Садовского современники называли представителем высокохудожественного реализма. Одно появление Садовского на сцене вызывало внимание зрительного зала. Первые роли Пров Михайловича были сыграны в водевилях и комедиях, драмах и мелодрамах. Критики отмечали в Садовском одновременно черты нескольких амплуа: комика, простака, хара́ктерного актёра. Пров Садовский не старался смешить зрителя, держался на сцене серьёзно и достигал этим необыкновенного комизма. Большой успех приносили ему водевильные характерно-бытовые роли.

В 1850-е годы Садовский играл в пьесах И. С. Тургенева, А. В. Сухово-Кобылина, А. Ф. Писемского. Расцвет сатирического таланта Прова Михайловича связан с выступлениями в новом русском реалистическом репертуаре, пьесах Н. В. Гоголя и А. Н. Островского. Роли в пьесах Островского стали центральными в творчестве Садовского.

В конце 1840-х годов Садовский сблизился с кружком московских литераторов, артистов и музыкантов, куда входил и Островский. Именно Садовский познакомил Московское общество с пьесой «Свои люди - сочтёмся», вызвал у молодой части труппы Малого театра интерес к творчеству Островского. В первых 28 постановках пьес Островского в Малом театре Садовским было исполнено 29 ролей.

Похоронен на Пятницком кладбище в Москве.

2. Роли в театре

На различных сценах им было сыграно множество драматических ролей и несколько оперных партий – музыкальная и драматическая труппы еще не были разделены. Восстановить весь список его ролей невозможно. Известны лишь те, что были исполнены в московской императорской труппе, среди них как роли в легких несерьезных водевилях, так и в драматических спектаклях, требующих вдумчивого глубокого анализа:

2.1. Оперные партии

· 1846 - «Аскольдова могила» Верстовского - Фрелаф

· 1855 - «Мельник - колдун, обманщик и сват», комическая опера Аблесимова, музыка Фомина - Фаддей

· 1865 - «Орфей в аду» опера-фарс Оффенбаха - Стикс

2.2. Среди драматических ролей

· 1839 - «Филатка и Мирошка - соперники» Григорьева 2-го - Филатка

· 1839 - «Любовное зелье», перевод Д. Т. Ленского с франц. - Жанно Бижу

· 1839 - «Дезертир» перевод Д. Т. Ленского с франц. - Нац

· 1839 - «Хороша и дурна, и глупа, и умна» перевод Д. Т. Ленского с франц. - Емельян

· 1841 - «Лев Гурыч Синичкин» Д. Т. Ленского - Пустославцев

· 1843 - «Что имеем не храним, потерявши плачем» Соловьёва - Петухов (впервые 8 октября 1843 в бенефис И. В. Самарина)

· 1843 - «Король Лир» Шекспира - Шут

· 1843 - «Женитьба» Н. В. Гоголя - Анучкин и Подколёсин

· 1843 - «Игроки» Н. В. Гоголя - Замухрышкин

· 1844 - «Мещанин во дворянстве» Мольера - Журден (в собственный бенефис 19 апреля 1844)

· 1844 - «Дочь русского актёра» Григорьева 1-го - Ушица

· 1845 - «Ябеда» Капниста - Хватайко

· 1845 - «Ревизор» Н. В. Гоголя - Осип

· 1846 - «Вицмундир» П. Каратыгина - Разгильдяев

· 1846 - «Мнимый больной» Мольера - Арган

· 1846 - «Тяжба» Гоголя - Пролетов

· 1848 - «Хорош Петербург, да друзья одолели» Григорьева 2-го - Безмерин

· 31 января 1849 - «Лекарь поневоле» Мольера (впервые 31 января 1849 года в бенефис М. С. Щепкина ).

· 1849 - «Скапеновы обманы» Мольера - Скапен (Сайт Малого театра называет другую дату постановки: 6 октября 1847 в собственный бенефис)

· 1851 - «Дайте мне старуху!». Водевиль В. И. Савинова (26 сентября 1851 в собственный бенефис).

· 1852 - «Комедия ошибок» Шекспира - Дромио Сиракузский

· 1852 - «Всемирная выставка». Водевиль А. М. Красовского (15 октября 1852 в собственный бенефис).

· 1853 - «Не в свои сани не садись» А. Н. Островского - Русаков

· 1853 - «Жених из ножевой линии» А. Красовского - Мордоплюев

· 1853 - «Утро молодого человека» Островского - Смуров (впервые в Москве 11 мая 1853 в бенефис Ф. Н.Усачёва).

· 1853 - «Бедная невеста» А.Н.Островского - Беневоленский (премьера 20 августа 1853)

· 1854 - «Бедность не порок» А. Н. Островского - Любим Торцев (премьера 25 января 1854)

· 1854 - «Не так живи, как хочется» Островского - Агафон

· 1855 - «Свадьба Кречинского» А.Сухово-Кобылина - Расплюев (премьера - 28 ноября 1855 года в бенефис С. В. Шумского)

· 1856 - «В чужом пиру похмелье» А. Н. Островского - Тит Титыч (премьера 9 января 1856 года в собственный бенефис)

· 1856 - «Провинциалка» Тургенева - Ступендьев

· 1857 - «Праздничный сон - до обеда» А. Н. Островского - Неуеденов (2 декабря 1857 в собственный бенефис)

· 1857 - «Картина семейного счастья» Островского - Пузатов

· 1858 - «Ревизор» Гоголя - Городничий

· 1858 - «Не сошлись характерами» Островского - 1-й кучер

· 1859 - «Жених из долгового отделения» Чернышёва - Ладыжкин

· 1859 - Недоросль Д.И.Фонвизина - Скотинин

· 1859 - «Тяжба» Гоголя (новая постановка) - Бурдюков

· 1859 - «Гроза» А. Н. Островского - Дикой (премьера 16 ноября 1859 года в бенефис С. В. Васильева)

· 1860 - «Старый друг лучше новых двух» Островского - Густомесов

· 1861 - «Свои люди - сочтёмся» А. Н. Островского - Подхалюзин (31 января 1861 в собственный бенефис)

· 1862 - «Мишура» А. Потехина - Побединский (12 ноября 1862 в бенефис Е. Н. Васильевой)

· 1862 - «Испорченная жизнь» Чернышёва - Делакторский (22 января 1862 в бенефис В. В. Бороздиной] )

· 1862 - Горе от ума А.С.Грибоедова - Горич

· 1863 - «Утро делового человека» Н.В.Гоголя - Барсуков

· 1863 - «Воспитанница» Островского - Потапыч

· 1863 - «Горькая судьбина» А. Ф. Писемского - Ананий

· 1863 - «Грех да беда на кого не живёт» - Краснов (ту же роль исполнял в постановке 1867 года)

· 1864 - «Шутники» Островского - Хрюков

· 1865 - « Укрощение строптивой Шекспира - Баптист

· 1865 - «Воевода» Островского - Шалыгин

· 1865 - «На бойком месте» Островского - Бессудный

· 1866 - «Пучина» Островского - Боровцов

· 1866 - «Самоуправцы» А. Ф. Писемского - Митрич

· 1866 - «Сам у себя под стражей» П. Кальдерона - Бенито (28 октября 1866 в бенефис режиссера А. Ф. Богданова)

· 1866 - «Виндзорские проказницы» Шекспира - мистер Пэдж

· 1867 - «Двенадцатая ночь» Шекспира - Мальволио

· 1867 -«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Островского - Осипов и Щелкалов

· 1867 -«Тушино» Островского - Сеитов

· 1867 - Господин де Пурсоньяк Мольера - Пурсоньяк

· 1867 - «Козьма Захарьич Минин-Сухорук». Драма в стихах А. Н. Островского (20 января 1867 в собственный бенефис)

· 3 января 1868 - «Василиса Мелентьева» А. Н. Островского и С. А. Гедеонова - князь Воротынский (3 января 1868 в собственный бенефис)

· 1868 - «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского - Мамаев

· 1868 - «Расточитель» Н. С. Лескова (под псевдонимом М. Стебницкий) - Мякишев (20 декабря 1868 в бенефис Е. Е. Чумаковой)

· 1869 - «Горячее сердце» - Курослепов (премьера 15 января 1869 в собственный бенефис)

· 1869 - «Свои люди - сочтёмся» - Большов

· 1870 - «Бабушкин внучек». Переделка с франц.водевиля П. С. Федорова (14 января 1870 в собственный бенефис)

· 1871 - «Лес» - Восмибратов (премьера 26 ноября 1871 года в бенефис С. П. Акимовой)

· 1871 - «Не все коту масленица» Островского - Ахов

Список литературы:

1. Большая Советская Энциклопедия. Гл. ред. А. М. Прохоров, 3-е изд. Т. 22. Ремень - Сафи. 1975. 628 стр., илл.; 37 л. илл. и карт.

2. Театральная энциклопедия. Гл. ред. П. А. Марков. Т. 4 - М.: Советская энциклопедия, Нежин - Сярев, 1965, 1152 стб. с илл., 6 л. илл.

3. Семья Садовских

4. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

5. Сайт Малого театра

6. Биография Прова Михайловича Садовского

7. А. Н. Островский. Полное собрание сочинений. Том II. Пьесы 1856-1861. М.: 1950. Государственное издательство художественной литературы. 405 с, илл. стр. 391-392

8. Театральная энциклопедия. Гл. ред. П. А. Марков. Т. 2 - М.: Советская энциклопедия, 1963

9. А. Н. Островский. Полное собрание сочинений. Том II. Пьесы 1856-1861. М.: 1950. Государственное издательство художественной литературы. 405 с, илл. стр. 399-401

Садовский, Пров Михайлович

Даровитейший артист московской драматической труппы, род. 11 окт. 1818 г. в г. Ливнах Орловской губ., где, отец его, рязанский мещанин, служил в то время по откупу. Родовая фамилия его, судя по некоторым данным, была Ермилов: так, по крайней мере, Пров Михайлович назван в консисторском метрическом свидетельстве, хотя в паспорте рязанской думы и в увольнительном от общества свидетельстве артист именуется просто Михайловым. Девятилетним мальчиком С. лишился отца, оставшись на попечении матери и ее двоюродного брата Кашеварова; тяжелая участь сиротства, на которую С. был обречен с столь раннего возраста, и неразлучные с этим положением невзгоды и лишения сообщили натуре С. тот крепкий закал, который оказал незаменимую помощь в первый, самый трудный, период его артистической деятельности. При матери С. оставался недолго; его взял к себе в скором времени родной дядя (по отцу) Григорий Васильевич Ермилов (по сцене Садовский), бывший актером в тульском театре и считавшийся одним из лучших талантов своей труппы. Таким образом уже с детства завязывается у С. тесная связь и непосредственное знакомство с той средой, славным представителем которой он сделался впоследствии. Находясь неотлучно при дяде, С. переписывал для него роли и всматривался во все подробности театрального дела; по мнению некоторых, С. немалым обязан этому первому своему руководителю в области сценического искусства, давшему правильное направление пробуждавшимся способностям мальчика. По смерти Григория Васильевича, С. взял к себе другой дядя - Дмитрий Васильевич, тоже актер; он отдал племянника учиться рисованию, но, по-видимому, кое-что делал в смысле развития у С. и драматического искусства. В 1832 г. в Туле формировал труппу провинциальный антрепренер Турчанинов, пригласивший к себе и С., очевидно, только для пополнения комплекта; и вот, четырнадцатилетним мальчиком С. впервые выступил на подмостках театра, исполняя роль Сезара в водевиле "Ватель, или Потомок великого человека". Первый период (с 1832 по 1839 г.) сценической деятельности С. в необеспеченном положении провинциального артиста прошел в беспрерывных скитаниях из одного города в другой; и только непреклонная любовь к искусству и привычка к лишениям спасли С. от нравственной гибели среди непрерывной цепи испытаний, составлявших в то время обычный удел труженика провинциальной сцены. Весь первый год С. служил у Турчанинова бесплатно и лишь к концу года антрепренер раскошелился, выдав начинающему труженику один рубль в виде награды. Понятно, при таких условиях С. находил невыгодным продолжать службу у Турчанинова и решил искать другого места. Отправившись в Рязань, С. поступил в труппу Шилкина и Вертовского; в скором времени труппа переселилась в Елец, и этот переезд повлиял гибельным образом на ее материальное положение. В Ельце тогда играла уже труппа Вышеславцева, и в скором времени артисты обеих трупп очутились в том положении, которое близко граничит с нищетою. С. в то время пришлось вспомнить свои уроки рисования и взяться за кисть; он стал рисовать декорации для театра и этим заработком хоть отчасти ослабил кризис того безвыходного положения, в котором ему пришлось очутиться. Поняв бесплодность конкуренции, обе труппы решили соединиться в одну и переехали в Лебедянь, где тогда была ярмарка, но дела от этого не улучшились, так что соединенная труппа поспешила возвратиться в Елец. Но и здесь сборы продолжали уменьшаться, так что даже С., который был одним из видных участников труппы, весьма часто приходилось питаться сухим хлебом. В таком бедственном положении весьма кстати подоспел на помощь С. его дядя Дмитрий Васильевич, случайно посетивший Елец и взявший с собой племянника в Воронеж. Здесь С. поступил в труппу Вышеславцева, который воспользовался крайним положением С. и положил ему очень небольшое вознаграждение. Поэтому через год С. перекочевал в Тамбов и поступил к антрепренеру Пивато: с труппой его посещал и другие города. Довольно продолжительное время (полтора года) Садовский играл в Казани в труппе Соколова. Здесь между прочим увидел его знаменитый Щепкин (в 1838 г.); он сразу оценил недюжинный таланта молодого артиста, обласкал его и даже поручил ему исполнить роль в своем бенефисном спектакле. Советы и указания Щепкина имели немаловажное влияние на развитие дарования С. Хотя материальные условия службы за все указанное время для С. были крайне невыгодны, но он не падал духом, расширял свой репертуар, прилежно изучая и обрабатывая новые роли. Случайно побывав в Москве, С. познакомился с тогдашним любимцем публики В. Н. Живокини, и это знакомство оказало решительное влияние на склад и направление таланта С.: знаменитый комик московской труппы как бы вдохнул в юношу настроение к комизму и то искусство в передаче комических ролей, которым прославил свое имя С. После посещения Москвы С. возвратился в труппу Вышеславцева и играл в Белеве и Воронеже, а затем уехал в Рязань и поступил в труппу Азбукина. Тяжелая болезнь, постигшая С. в Рязани, на лечение которой он израсходовал все свои скромные сбережения, на время прервала его скитальчество. По выздоровлении он уехал в Тулу в труппу того же Азбукина, с которой играл в Туле и Зарайске. К тому времени за С. утвердилась уже прочная репутация талантливого и трудолюбивого актера и положение его начало изменяться к лучшему: в труппе Азбукина он был первым лицом, исполнял должность режиссера и им дорожили настолько, что Азбукин связал его неустойкой в 500 р. на случай, если бы С. вздумал разорвать с его труппой. И эта предусмотрительность была не лишней: в то время к С. то и дело поступали более выгодные предложения от других провинциальных антрепренеров, но С. принужден был отвечать отказом.

Между тем постепенно под влиянием общих восторженных отзывов об его игре у С. начинает созревать намерение покончить с необеспеченным и подверженным разным случайностям положением провинциального артиста и искать более прочной почвы. Еще в первый приезд в Москву Живокини советовал С. дебютировать на казенной сцене, но скромный юноша, привыкший всячески смиряться в угнетенном положении работника провинциальной сцены, не рассчитывал на свои силы и ограничился тем, что усердно посещал театр в качестве зрителя и, конечно, внимательного ученика. Провинциальные успехи ободрили С., внушили ему больше доверия к своим силам. И вот в 1839 г. С. не без риска решается порвать связи с провинциальной сценой. Воспользовавшись отсутствием Азбукина, уехавшего в Орел для пополнения труппы, С. отправился в Москву с намерением добиться дебюта на императорской сцене. Дело уладилось легко благодаря участию Живокини, познакомившего С. с инспектором репертуарной части А. Н. Верстовским, и Щепкина, отрекомендовавшего С. начальству с самой лучшей стороны. В скором времени С. дан был дебют, причем он исполнил роль Жана Бижу в водевиле "Любовное зелье или Цирюльник-стихотворец"; дебютант был принят в состав труппы "артистом 3 разряда" с жалованьем по 800 р. асс. в год. Любопытно, что дебют С. был не из удачных; по крайней мере тогдашняя пресса отозвалась о дебютанте крайне сухо и пренебрежительно; так, "Репертуар" (1839 г. № 2) дал следующий отзыв: дебютант принадлежит "к числу таких артистов, от которых театр не выиграет ничего, и о которых нельзя сказать ни худого, ни хорошего; С. при старании, при любви к искусству для второстепенных и третьестепенных комических ролей может быть полезным артистом".

Хотя поступление на московскую сцену составило очень заметную грань, как в личной жизни, так и в развитии сценического дарования С., однако справедливость требует сказать, что талант знаменитого комика не сразу развернулся во всю ширь и мощь. Дело в том, что С., как новичку, часто поручались роли бледные, мелкие, не дававшие простора для проявления артистических сил. С. нередко и сам жаловался на это невнимание к себе и в задушевном разговоре с С. П. Соловьевым высказывался так: "работать хочется, а работы нет. Хороши роли я играю: здравствуйте, прощайте". У С. являлась даже мысль бросить казенный театр и опять уехать в провинцию, где он надеялся, по крайней мере, пользоваться правом самостоятельного выбора ролей. Вообще в 1839-1842 гг. на долю С. приходились большею частью незначительные роли, более же благодарные и выигрышные расхватывались старейшими по службе артистами. Лишь изредка и С. удавалось получать роль более значительную, и тогда он создавал яркий тип. Так, когда С. сыграл роль Пустославцева в водевиле "Лев Гурыч Синичкин", критика единогласно назвала эту игру созданием; то же можно сказать об исполнении роли Петухова в водевиле Соловьева "Что имеем - не храним" и роли шута в "Короле Лире". В 1843 г. С. сыграл роль Подколесина в "Женитьбе" Гоголя и передал эту роль так ярко и правдиво, что рецензенты назвали эту игру художественным творчеством. Известная сцена молчания вслед за предложением Подколесина обнаружила в С. высокий мимический талант, и эта сцена в передаче его всегда вызывала восторг зрителей. Хотя гоголевские роли составляли любимую стихию С., надобно сказать, что не все они выходили у него одинаково удачно. Так, напр., роль Осипа в "Ревизоре" С. исполнял с тем художественным совершенством, какое дается лишь первоклассным артистам, и восхищенный его игрой А. Григорьев писал: "совершенно спокойное, правдивое до совершенства воспроизведение личности со всеми тончайшими психологическими чертами и во всей соответствующей этим чертам внешности - вот игра Садовского" ("Москвитян.", 1852 г., № 8). Роль же городничего в той же пьесе почему-то не удалась С.; его городничий вышел сухим резонером, скучным флегматиком, все живое и эффектное исчезло в передаче С. В свое время театральная критика искала причин этой неудачи в нежелании С. следовать тому облику, который придал этой роли общепризнанный создатель ее Щепкин; но, кажется, настоящая причина лежит в том, что эта роль просто не подходила к артистическому темпераменту С. Следует также отметить, что С. совершенно не удались роли из "Горе от ума", которые он исполнял (Фамусова и Скалозуба). В общем репертуар конца 40-х и начала 50-х годов давал С. немного: со смертью Мочалова Шекспир был снят с репертуара, в комедиях же Мольера все главные роли поручались Щепкину. Пятидесятые и начало шестидесятых годов являются кульминационным пунктом в артистической деятельности С., эпохой расцвета его таланта. Появление комедий Островского внесло широкую струю свежего воздуха в театральную атмосферу, а для таланта С. послужило могучим толчком к дальнейшему совершенствованию и развитию во всей красе. Хорошо изучивший провинциальный быт и повседневные характеры захолустья во время своих скитаний по провинциальным сценам, С. нашел в репертуаре Островского богатейший материал как раз из той области, которая была ему так близко знакома; природная наблюдательность артиста помогла ему придать полную жизненность исполняемым ролям, а громадный талант и артистическая опытность содействовали тому, что С. не переигрывал, а соблюдал меру художественности. В этом кроется, по объяснению современников, секрет того громадного успеха, какой имел всегда С. в комедиях Островского: для восхищенного зрителя получалась иллюзия, что перед ним живое лицо - иллюзия, являющаяся венцом артистического творчества.

Комедию "Свои люди - сочтемся", появившуюся в рукописи в конце 1849 г., С. еще до разрешения ее на сцене читал в интеллигентных кружках Москвы. В январе 1853 г. С. начал свой цикл бытовых ролей исполнением роли Русанова в комедии "Не в свои сани не садись", в следующем году создал роль Любима Торцова в комедии "Бедность не порок", которая, между прочим, и посвящена ему автором. С тех пор он делается необходимым участником при постановке комедий Островского. Художественное воспроизведение типов послужило поводом к знакомству артиста с Островским, которое впоследствии перешло в сердечную дружбу, и некоторые не без основания ставят вопрос о взаимном благотворном влиянии друг на друга артиста и писателя. С. был также дружественно принят в кружке "Москвитянина", хотя руководство этого последнего имело скорее отрицательные результаты в деятельности артиста.

В 1863 г., уступая настояниям своих поклонников, С. приехал на гастроли в С.-Петербург. Как и следовало ожидать, ему был оказан здесь восторженный прием, а рецензенты наперерыв рассыпались в похвалах игре артиста. Для примера приведем выдержку из статьи критика "Библиотеки для Чтения" (1863 г., апрель). О роли Подхалюзина критик говорит так: "пред вами стоял человек, в котором дикция, приемы, мимика сливались в такое целое, откуда ничего нельзя выкинуть, чтобы не расстроить общей гармонии. Он ни разу не сказал вам своей игрой: "посмотрите, как у меня это выходит". Тут наслаждался всякий желающий насладиться зрелищем самой жизни, доведенной творчеством художника до осязательности, до прозрачности. Когда смотришь на такую игру, то скорее начнешь рассуждать по поводу лица, воспроизводимого артистом, а сама игра уже с первых минут так ярко обличает свою правду, что она перестает быть игрой, а всецело сливается с жизнью". Не менее сильное впечатление производил С. и в роли Подколесина: "вся апатическая, обломовская сторона русского человека, все жалкое, колеблющееся и призрачное в нашей раскисшей жизни, все это живьем представляет нам великий художник, воспроизводя глубоко комическое лицо гоголевского мира. Сцена Подколесина с невестой была чудом мимики; в промежутках между словами, произносимыми Подколесиным, С. вставлял целый мимический разговор, полный такого заразительного комизма, что нельзя было смотреть на все оттенки лица несчастного Ивана Кузьмича, не разражаясь гомерическим смехом".

К концу 60-х гг. в деятельности С. начинают проскальзывать черты некоторой утомленности и как бы небрежности; публика очень часто замечала, что С. появлялся на сцене без твердого знания роли. Биографы С. объясняют эту черту не упадком таланта, а тою особенностью дарования артиста, в силу которой он чувствовал наибольшее призвание к ролям, так сказать, стоячим, не развивающимся в действии, а остающимся неизменными, сохраняющими определенную и раз навсегда данную окраску во время всего хода пьесы. Разработавши такую роль, С. давал яркий тип, но отвык создавать резкую перемену настроения на сцене, а в зависимости от этого отчасти отвык и работать.

Переходя к общему анализу дарования С., следует прежде всего сказать, что это был комический талант, так сказать, чистой воды. Ни одна роль драматического оттенка не удалась С. Поставивши в 1851 г. в свой бенефис (по совету друзей из "Москвитянина") короля Лира и сыгравши заглавную роль, С. потерпел полное фиаско, которого не могли не признать самые страстные поклонники его таланта; и впоследствии С. не только ни разу не повторял этой роли, но даже, по словам П. Каратыгина, "сам смеялся над своей трагикомической выходкой" (Русская Старина, 1879 г., XXIV). Равным образом совершенно бледной в передаче С. вышла роль Анании ("Горькая судьбина" Писемского). Зато комические и бытовые роли передаваемы были С. с неподражаемым совершенством, о чем в одинаково восторженном тоне пишут современники артиста, очевидцы его замечательной игры. Театральные обозрения тогдашних периодических изданий представляют чуть ли не сплошной панегирик игре С., а один из биографов С., суммируя типические черты его искусства, говорит так: "достоинство его игры состоит в необыкновенной простоте, естественности и спокойствии; никогда он не гонится за эффектами и, несмотря на обыкновенно приветливый прием публики, не позволяет себе быть угодником толпы; обдуманность ролей и правда, до которой достигает только внутреннее созерцание души актера - настоящие двигатели таланта Садовского на сцене. Всмотритесь пристально в его физиономию, какая мимика и как выражаются в его лице страсти. Голос его ясен, чист, произношение верное и каждое хоть и просто сказанное им слово выдается рельефно и в патетической ситуации глубоко западает в душу зрителя. Разнообразие, с которым он исполняет свои роли, доведено у него до высочайшей степени совершенства" (статья Арапова в "Сыне Отечества", 1857 г., № 24).

Репертуар С. был очень обширен. Главный контингент ролей давали ему произведения русских авторов, преимущественно Островского. Вот перечень главнейших ролей: Подхалюзин и Большов ("Свои люди - сочтемся"), Смуров ("Утро молодого человека"), Беневоленский ("Бедная невеста"), Любим Торцов ("Бедность не порок"), Пузатов ("Картина семейного счастья"), Петр Ильич ("Не так живи, как хочется"), Брусков ("В чужом пиру похмелье"), Юсов ("Доходное место"), Густомесов ("Старый друг лучше новых двух"), Потапыч ("Воспитанница"), Дикой ("Гроза"), Брусков ("Тяжелые дни"), Краснов ("Грех да беда"), Хрюков ("Шутники"), Шалыгин ("Воевода"), Боровцов ("Пучина"), Бессудный ("На бойком месте"), Куроедов ("Горячее сердце"), Восьмибратов ("Лес"), Ахов ("Не все коту масленица") и др. - Островского; Иванов ("Нахлебник" - Тургенева); Победимский ("Мишура" - Потехина); Расплюев ("Свадьба Кречинского" - Сухово-Кобылина); из других авторов, кроме Гоголя и Грибоедова, назовем: Владыкина ("Омут", "Тесть в беде", "Образованность"), Чаева ("Сват Фадеич" и "Свекровь"), Боборыкина ("Однодворец" и "Большие хоромы"). Из иностранных пьес С. особенно выделялся в роли Баптисты ("Укрощение строптивой") и Сганареля ("Мнимый рогоносец"). Замечательно, что С. довольно упорно отказывался от ролей классического репертуара, но если ему случалось брать такую роль, то, по выражению одного из биографов, "этот самородок, этот кремень, ударяясь о крепкое огниво Шекспировской или Кальдероновской роли, давал бездну блестящих ярких, дорогих искр" (Родиславский, "Русский Вестник", 1872, июль). Кроме игры на сцене, С. славился искусством с необыкновенным юмором рассказывать небольшие бытовые сценки, создаваемые им экспромтом. Это искусство в свое время широко эксплуатировалось в Москве и благодаря ему, С. был желанным гостем во многих даже аристократических домах Москвы; между прочим маститый герой А. П. Ермолов с особенным наслаждением слушал мастерские рассказы С. и питал к артисту очень дружеское чувство, памятником которого являются записочки, напечатанные в "Русском Архиве", 1873 г., № 2. Таковы рассказы: о Наполеондере І, покорившем под свой ноготок всю Европию и городов несметное число; о русском купце, ходившем с супружницей смотреть Мочалова в театр; о Лудвиге Филиппыче; о том, как император Александр Павлович, по совету англичанина, отправил Наполеона на такой остров, где нет ни земли, ни воды и т. п. Один рассказ-импровизация записан был Огаревым и впоследствии напечатан в "Русском Архиве" за 1873 г. ("О французской революции 1848 г.").

Материальное положение С. со времени перехода в Москву изменялось к лучшему с весьма медленною постепенностью, особенно на первых порах. Поступивши на оклад 800 руб. асс., С. в 1840 г. был переименован "артистом 2-го разряда" с окладом 343 руб. ceр.; 9 мая 1841 г. был повышен в звание "артиста 1-го разряда" на оклад 485 руб. сер. В 1842 г. получил прибавку до 528 руб. сер., с 1843 г. стал получать 600 руб. сер. В 1844 г. получил оклад 700 руб. сер. и бенефис. Затем получал бенефисы ежегодно. В 1851 г. получил оклад 800 руб. сер., с 1853 г., кроме оклада, стал получать 3 руб. поспектакльной платы, с 1855 г. - по 7 руб. той же платы, в 1858 г. получил высший размер жалованья - 1143 руб. сер.; с 1859 г. стал получать пенсию в таком же размере; в 1861 г. получал по 35 руб. поспектакльной платы; с 1864 г. получал: жалованья - 1143 руб., гардеробных - 1257 руб., по 45 руб. поспектакльной платы и бенефис. 11-го декабря 1862 г. в виде награды был возведен в звание потомственного почетного гражданина. В 1844 г. С. женился на Елизавете Леонтьевне Кузнецовой; имел единственного сына Михаила (род. 1847 г.), который тоже играл на московской сцене.

О личных качествах С. в воспоминаниях знавших его встречаем самый теплый отзыв. Это был человек добрый и отзывчивый; благородство души и нравственная порядочность внушали невольную симпатию к нему. Правда, он был очень туг к сближению с людьми, но эта черта была следствием не дурных качеств натуры, а выработалась неблагоприятными условиями его жизни. Выдающейся особенностью его характера была постоянная сосредоточенность и замкнутость, переходившая в несообщительность; всегда молчаливый и задумчивый, С. не переступал границ официального знакомства по отношению к большинству товарищей по сцене. Эти качества между прочим охарактеризованы метким стихом Щербины ("молчит многодумно Садовский") в стихотворной характеристике кружка "Москвитянина", Характер С. сложился в таком направлении в зависимости от условий кочевой его жизни на провинциальных сценах. Среда провинциальных актеров была очень невысока в своем умственном и нравственном уровне. На московской сцене С. продолжал держать себя таким же молчальником. Здесь, впрочем, он нашел и людей по душе, и тесная дружба с ними лучше всего показывает, что не черствость и равнодушие были причиною, почему С. старался чаще "прятаться в свою улитку". С. умер 16 июля 1872 г. на своей даче близ Москвы.

В. Родиславлев, "П. М. Садовский" ("Материалы для биографии") в "Русском Вестнике", 1872 г., т. 100, июль. - Соловьев С. П., "Воспоминание о П. М. Садовском" ("Русский Архив", 1873 г., № 2). - Арапов, "Биографический очерк московского артиста Имп. театров П. М. Садовского" ("Сын Отечества", 1857 г., № 24). - В. Межевич, "Современные русские актеры", № 1. П. М. Садовский ("Пантеон", 1843 г., кн. 8). - Федин, "Народный драматический писатель и народный актер - А. П. Островский и П. М. Садовский" ("Грамотей", 1875 г., № 2). - Оценка Аверкиева в "Московских Ведомостях", 1872 г., № 183. - Живые отзывы, например "Русская сцена", 1864 г., № 1, в статье "Московская сцена". - Немало писал о Садовском Ап. Григорьев. - Некрологи напечатаны в газетах: "Новости", 1872 г., №№ 172 и 174, "Русские Ведомости", 1872 г., № 161 и др.

{Половцов}

Садовский, Пров Михайлович

(собственно Ермилов) - знаменитый русский актер; род. в г. Ливнах 10 октября 1818 г., рано остался на попечении своих дядей по матери, Григория и Дмитрия Садовских, известных провинциальных актеров, фамилию которых и принял. Дебютировал четырнадцати лет в Туле, играл в разных провинциальных городах, в 1838 г. приехал в Москву и скоро был принят на сцену Императорских театров, с которой не сходил до самой смерти в июле 1872 г. Известность его постепенно увеличивалась с 1853 г., когда он исполнил роль Русакова в ком. "Не в свои сани не садись". Островский вообще нашел в С. гениального исполнителя; в ролях Любима Торцева ("Бедность не порок"), Подхалюзина ("Свои люди - сочтемся"), Беневоленского ("Бедная невеста"), Тита Титыча ("Тяжелые дни") и др. он достиг высшего совершенства. Удивительно хорош был С. и в пьесах Гоголя (Осип и городничий в "Ревизоре", Подколесин в "Женитьбе", Замухрышкин в "Игроках"). Такого Расплюева, каким явился он в "Свадьбе Кречинского", никогда не видела потом русская сцена. Из иностранного классического репертуара ему всего больше удавался Мольер ("Жорж Данден", "Лекарь поневоле", "Мещанин во дворянстве" и др.). С. можно назвать представителем высокохудожественного реализма; смех, который он вызывал в зрителях своею читкою и мимикой, своим тончайшим оттенением не только существенных, но и второстепенных черт исполняемой роли, иногда даже одним своим появлением на сцене - был тот, если можно так выразиться, художественный смех, которым мы смеемся при чтении Гоголя, Островского, Мольера и в котором часто (как напр. при исполнении С. роли Любима Торцова) слышится истинный трагизм. - Хорошая статья о С. написана В. Родиславским ("Русский вестник", 1872 г., кн. 7); много интересного о С. в воспоминаниях Д. А. Карабчевского, в ("Русс. мысли" 1890-х гг.).

Многие из нас то и дело поминают черта, но чем является черт на самом деле? Что под ним подразумевали наши предки. О каком существе или явлении идет речь?

«Черт» - тайное имя…

На самом деле, в отличии от современных людей, предки редко употребляли слов «черт», так как считали, что при упоминании своего имени он может тут же появиться и навредить. Подобная вера существовала практически у всех народностей. Поэтому везде, как и у славян, имя «нечистой силы» старались заменять каким-либо другим словом, прозвищем, отражающим то или иное ее свойство. Самыми распространенными «псевдонимами» черта были «нечистый», «недобрик», «лукавый», «немытик» и так далее.

В древние времена чертями называли вообще всех нечистых и злых духов, поэтому «черт» был образ собирательный. У восточных славян «черт» был родовым понятием, указывающим на достаточно большую сферу зловредных потусторонних существ, включающую в себя водяных, леших, домовых и прочее. По некоторым поверьям, водяные – это водные черти, леший – лесной черт и так далее.

Хотя следует сказать, что словом «черт» называли не только категорию нечистых духов, но и отдельных существ, то есть было как бы две версии понимания – черти (как нечистые существа) и черт (как отдельная «личность»). Но постепенно, черт все больше персонифицировался в отдельное демоническое существо и уже с приходом христианства окончательно стал тем чертом, которым мы знаем теперь.

Легенда о происхождении чертей

Самая распространенная легенда о происхождении чертей гласит, что чертями стали ангелы, восставшие против Бога и свергнутые за неповиновение с Небес. Но в отличие от Сатаны, который при этом провалился сквозь землю, ни остались на поверхности и постепенно, «одичав», превратились в чертей.

Есть и другие легенды, о происхождении чертей. Например, одна из них говорит о том, что черти произошли от плевка Бога, другая утверждает, что черти появляются каждый раз, когда Сатана стряхивает воду с рук позади себя.

Образ черта

Образ чета уходит в глубокую древность еще к языческим бесам, но постепенно, под влиянием христианской мифологии, образ этого существа был сильно демонизирован, пока не превратился в «слугу» Дьявола.

В целом же, облик черта во многом перекликается с внешним описанием беса, а именно, черт, как правило, черен, мохнат, с хвостом, рогами и копытами. Глаза черта пылают огнем, а его зычный и сиплый. Также черта нередко изображают лысым и слегка хромым. Согласно легендам черти стали хромать, когда упали на землю, свергнутые Богом.

Где обитают черти

Согласно поверьям черти разделяются на две категории – обычные и «лихие». Первые обитают на земле, вредят людям, сбивают их с праведного пути и устраивают всяческие пакости, а время от времени, возвращаются на «отдых» в преисподнюю или за новыми указаниями. А «лихие» черти постоянно живут в аду, где мучают грешников.

Что же касается «земных» чертей, то они обитают преимущественно в темных чащах, болотах, оврагах и так далее. Одна из легенд о чертях объясняет это так: при сотворении мира черт за щеку спрятал глину, а архангел донес на него. Черту пришлось выплюнуть - образовались горы и озера. Бог в наказание посадил черта в самый глубокий и бездонный овраг и наполнил его вонючей водой и глиной. Поэтому черти теперь и бывают в оврагах и болотах, даже можно слышать, как они там стонут, визжат и хохочут.

Есть еще одно народное поверье о том, почему черти так любят болота. Считается, что до тридцати лет черт живет, где ему нравиться, но потом переселяется в болото, что бы жениться там и начать плодить чертей. А совсем старые черти из болота потом перебираются в моря и большие озера.

Также одним из излюбленных мест обитания чертей являются заброшенные мельницы и бани. По различным поверьям, черти могут также жить на погостах и на чердаках. В последнем случае они легко проникают в дома через трубы или селятся под полом, иногда за печью. Но так происходит лишь в том случае, если в доме нерадивые хозяева, которые не следят за порядком и часто ругаются между собой.

Черт и ангел-хранитель

Интересно отметить, что в некоторых поверьях о чертях отражается, так сказать, полнота представления о жизни человека, то есть понимание «хорошего» и «плохого». Согласно некоторым легендам, при рождении каждому человеку дается не только ангел-хранитель, но и черт, который в течение всей его жизни присутствует за левым плечом (ангел-хранитель, соответственно, находится за правым). Именно наличием ангела и черта древние люди объясняли извечную борьбу между «светлым» и «темным» началом в человеке. При этом черт и ангел постоянно веду бой за душу человека.

© Алексей Корнеев

Черт – один из самых вездесущих и популярных героев крестьянских поверий, его образ отражен в живописи (от древнерусской до современной), в литературе (от житий и апокрифов до поэзии, прозы XX в.). Черт упоминается в многочисленных пословицах, о нем рассказывают были, легенды, сказки.

Черт – обобщающее, родовое название для различных нечистых духов; в поверьях черт многолик, его образ смешивается с образами водяных, леших, банников и т.п. «Поверья о духах: черте, лешем, водяном... неразрывно связаны между собою; отличить их по внешнему виду, характеру, поступкам невозможно, понятие о них среди крестьян неясное, неопределенное», – констатирует в конце XIX в. собиратель фольклора из Вологодской губернии. «Черти – это общее название всей злой силы, которая еще называется «нечистою»« (Арх.); «Многие не знают различия между лешими и чертями вообще» (Волог.); «Водяной с рогами и хвостом, похож на черта» (Орл.); «Черти живут в разных местах, как-то: в домах, лесах, водах, овинах, банях и гумнах; называются они лесовиками, домовиками, банниками и овинниками» (Смол.).

В соответствии с таким общераспространенным представлением черт в ряде районов России может именоваться «шишком», а на севере и северо-западе – «лембоем» (это также родовые наименования нечистой силы).

Разновидности чертей в поверьях, отождествляемые более всего с водяными и разнообразными мелкими нечистыми духами – анчутики, ичетики, кузутики, кулиши, хохлики, шуликуны, шутики.

С.А. Токарев полагает, что в XIX-XX вв. понятие о черте получило очень широкое значение, покрыв «целый ряд отдельных более узкоспециальных образов» [Токарев, 1957]. Однако подобный обобщающий процесс, скорее всего, произошел значительно раньше: наименование черт в основном сменило (начиная с XVI-XVII вв.) название «бес», которым после принятия христианства стали обозначаться самые разнообразные нечистые существа и силы «дохристианского происхождения» (см. БЕС). («Бес – дух, демон в самом общем понимании» [Токарев, 1957]; его образ с распространением христианства обогатился новыми чертами антипода Бога, духа зла.)

В поверьях черти (как и бесы) – бывшие ангелы, сброшенные с неба вместе с Дьяволом, Сатаной. «Черти взбунтовались на небе, не хотели слухать Бога, да и... фить! Как пужнул их архангел Михаил с неба – кто куда» (Орл.); «Когда Бог сотворил мир, то заставил ангелов петь ему славословие, а сам ушел в рай к Адаму. Ангелы-то пели, пели, да соскучились. Вот один из них и говорит: «Бог-то ушел, давайте-ка отдохнем». Некоторые ангелы и перестали славословить. Бог пришел и приказал верным ангелам прогнать их с неба. Эти ангелы и стали нечистыми» (Пенз.).

Крестьяне многих районов России рассказывали, что ангелы-черти, упавшие с неба на воду, стали водяными, на леса – лешими, на дома – домовыми и т.п. Однако эта легенда, очевидно, возникла достаточно поздно и отнесена к сложившимся ранее понятиям о лесных, водяных и прочих нечистых духах, которые обычно имеют не небесное, но хтоническое («земное или земноводное») происхождение (см. ВОДЯНОЙ , ЛЕШИЙ ).

По рассказу, записанному в Саратовской губернии, черти возникли из плевка Бога. Появление чертей связывается и с Сатаной: «Происхождение чертей народ считает от Сатаны, а Сатана уж так весь свой век живет, не переводится» (Новг.).

Черти не только отождествляются с бесами, демонами; нередко в представлениях народа они существуют в «табели о рангах» духов зла: «Черт, Дьявол, бес, Сатана – сим вымышленным особам простолюдины определяют разные степени и достоинства и уверяют, что черт смущает, бес подстрекает, Дьявол нудит, а Сатана знамения творит для колебания крепко в вере пребывающих» [Чулков, 1786].

Тем не менее, хотя отмечено, что «активные и мстительные» духи зла отличаются от «озорных и капризных» местных духов [Карнаухова, 1928], образ черта в народных поверьях находится на грани между образами библейского духа зла и двойственных нечистых духов: «В представлении заонежан человеконенавистник-дьявол сам по себе: это отвлеченное существо, о котором, вне круга религиозных верований, они знают лишь из особого рода сказаний; в жизни же они имеют дело с духами совершенно иного порядка, которые и по природе, и по наклонностям близки к человеку, но только сильнее его <... > Черти в глазах народа также отличны от Дьявола; по заонежскому поговорью: «Черт чертом, а Дьявол сам по себе»«.

Традиционный облик черта (там, где он более или менее отличен от иных представителей нечистой силы) в общем наследует бесу (см. БЕС): это черное (синее, темное), мохнатое существо, с крыльями и хвостом, с когтями, рожками и копытцами. Глаза его горят, как угли, голос зычный, сиплый, «каркающий». Он может быть кривым, хромым, лысым (с остроконечной, «шишом», головой), с гусиными пятками.

Однако, по мнению ряда исследователей, подобному образу беса-черта, напоминающего фантастическое животное, предшествовал (или сопутствовал) образ обнаженного женообразного юноши с женскими (часто поднятыми над головой и спутанными) волосами. Такой облик прослеживается в памятниках древнерусского и средневекового искусства. Ф. Буслаев полагал, что лишь «миниатюристы XVII в. стали смелее обращаться с личностью беса. Демон старинной живописи даже был не страшен по своему виду, а пугал только идеею вечной гибели. Мастера XVII в. стали намеренно ухищряться в вымышлении отвратительных очертаний бесовских фигур...» [Буслаев, 1886].

Так или иначе, но для народных поверий XIX-XX вв. характерен облик черта – фантастического существа, особо склонного к разнообразным метаморфозам. Он не только «каркает вороном, стрекочет сорокой», но может принимать какой угодно вид – «животного с черной шерстью, человека с рожками» (Волог.); черти являются людям «в разных видах, смотря по цели. Если нечистому, черту, надо испугать человека, то он является в виде страшного зверя; если «самустить» (совратить) на худое дело – в виде человека; коли подурачиться, поглумиться над людьми – то в виде кошки, собаки и т? д. Столб пыли, поднимаемый вихрем, производят, по мнению крестьян, черти, когда они возятся между собой» (Волог.).

По поверьям, черт может обращаться в мышь, змею, лягушку, рыбу, сороку, свинью, козлика, барана, овечку, лошадь, зайца, белку, волка; а также в клубок ниток, ворох сена, камень [Максимов, 1903]; как и бес, Дьявол, он оборачивается змеем, а также монахом, священником, войском в белом.

Одно из самых излюбленных обличий черта – вихрь; он может принимать неопределенный и страшный облик: «Лукавый, или черт, кажется, по народным поверьям, в разных видах... В деревне Княжая крестьянин Иван Шурыга занялся гонкой дегтя: «Гоню я деготь в Страстную субботу, не хотелось мне бросить, и я остался на ночь... Сидеть до полуночи в истопке мне показалось страшно, и я вышел к огню из истопки. Сижу у огня и вижу, что ко мне быстро катится как копна огненная. Докатилась до истопки, отворила дверь в истопку и говорит: «Сдогадался таки, ушел!» – и укатилась от истопки. Я так испугался, что давай Бог ноги! Бог с ним и с дегтем!» Соседи уверяют, что в истопке его бы непременно задавило» (Новг.).

Черт оборачивается человеком, до мелочей похожим на знакомого, родственника (попутчика, соседа, кума, свата, мужа): «Недавно в деревне Мальцеве умерла женщина Марья с огромнейшим животом. Родные передают, что когда они стали ей укорять, что она гуляет (распутничает), она им рассказала следующее: «Когда Костю (мужа) взяли в солдаты, я сильно тосковала. И вот стал но ночам ходить ко мне мужик, ликом и всем, как Костя. Живот-то и стал расти!» Народ уверяет, что это ходил к ней лукавый» (Новг.).

Черта-человека выдают зычный голос, горящие глаза, а также едва заметные рожки, копытца; как и у лешего, у него иногда подоткнута правая пола одежды; на голове у черта может быть красная шапочка (реже он носит красную рубашку, пояс).

Распространенные названия черта, характеризующие различные черты его внешнего облика, характера и помогающие избежать частого употребления его настоящего имени, – нечистый, немытик, некошной, невидимка, недобрик, лукавый, грешок, враг, рогатый, плохой и т.п.: «Слово черт произносить грех, не то он привяжется и будет причинять зло» (Волог.); «Во Владимирской губернии считали, что, «как зачнешь ругаться, он подскочит и толкает, ругайся, дескать, больше». Слово черт хотя и употребляется там, но чаще заменяется словом «шут», «шутник», «окаяшка», «черный»« [Померанцева, 1975]; «Многие слова черт не произносят, боясь черта, а называют его черный, немытик» (Новг.).

Излюбленные места обитания чертей – болота, лесные чащобы: по поверьям Олонецкого края, черти по зорям собираются на советы на опушках глухого леса. Обитают черти и в водоемах, реках, омутах – во многих районах России понятия о чертях связываются прежде всего с водяными духами: в Орловской губернии, например, полагали, что «старые черти живут в море, молодые черти живут в речках».

Черти любят появляться, собираться на перекрестках и в пустых, нежилых строениях, на чердаках: «На росстанях каждый старик и старуха крестятся, и помилуй Бог сругнуться. Потому, говорят старухи, всякая беда может случиться. На перекрестках даже брать ничего нельзя. Ямненская Акулина Толстоногая [прозвище] подняла на перекрестке баранки в новом платке, и с тех пор, говорят бабы, у ней все ноги покрылись ранами и болят теперь. На перекрестках же можно встретиться с нечистой силой, по своей надобности [желая вступить с ней в сношения]» (Волог.).

Как и многие нечистые духи, черти играют, пляшут и дерутся на перекрестках, а в Пасху катают там крашеные яйца.

Нередко основным местопребыванием чертей крестьяне считают подземелья, ад: «Черти живут в земле. У них есть дома глубоко в земле, и называемые адом. Там все черти живут, там и Сатана» (Новг.). Однако, по поверьям той же Новгородчины, хотя главное местопребывание чертей – ад, они обитают повсеместно. «В аду, согласно народным представлениям, живут «насыльные», самые «лихие» черти, существующие кроме постоянной нечистой силы, живущей на земле, в воде, лесах, оврагах, домах» (Калуж.) [Померанцева, 1975].

Рассказ, записанный в Пензенской губернии, объясняет основное местопребывание чертей тем, как был сотворен мир: «Черт за щеку спрятал глину [при творении мира]. Архангел донес на него. Черту пришлось выплюнуть – образовались горы и озера. Бог в наказание посадил черта в самый глубокий и бездонный овраг и наполнил его вонючей водой и глиной. Поэтому черти теперь и бывают в оврагах и болотах, даже слышать можно, как они там стонут, визжат и хохочут».

В Тульской губернии полагали, что черти продолжают обитать на небе, но отделены от ангелов глухой каменной стеной. По поверьям Рязанской губернии, черти живут в преисподней, местоположение которой неизвестно.

Поскольку чертями именовали разных нечистых духов (часто неопределенного облика), то черти, вообще говоря, вездесущи; они могут появляться повсюду и постоянно (хотя любимое их время – ночь). Черти живут в банях, овинах, они свободно проникают в дома и даже обитают в избах. «Народ думает, что черти живут в болотах, мельницах, банях. Они приходят в деревню ночью и уносят то, что не благословясь положено» (Новг.). «На мельницу, в баню нельзя ходить около полуночи – черти задавят» (Новг.); «Пусти черта в дом – не вышибешь лбом» [Даль, 1882].

Основной путь черта из дома и в дом – труба. В рассказе из Новгородской губернии черт поселяется в трубе: «У крестьянина деревни Костина из печной трубы на крыше стало пламя выкидывать. Сперва мужик подумал, что это от сажи, накопившейся в трубе... Сажу вычистили, а пламя нет-нет да и вылетит. Стали и соседи приступать: «Ты что же, Спиридон, печи-то не исправишь? Ведь эдак можно и деревню спалить...» А пламя все продолжает выкидывать. Решили, что это нечистый пошаливает. Обратились к знахарю... Он взялся выжить нечистого из трубы. Велел мужику купить бутылку водки, принес с собой стаканчик и корочку хлебца, посыпанную четверговою солью. Влез знахарь на крышу. Там он уселся на трубу, раскупорил бутылку, налил стаканчик и выпил. При этом он проговорил: «Во имя Отца» – и закусил корочкой. Вторую – «Во имя Сына» – и закусил корочкой. Третью – «Во имя Святого Духа» – и вылил в трубу. Такую же штуку он проделал во второй и третий раз, пока вся бутылка не была выпита. Черт, сидевший в трубе, поневоле был напоен водкой, которая на этот раз ему пришлась очень не по вкусу, и с треском вылетел из трубы».

Согласно поверьям Вологодчины, в избе нечистая сила обитает, главным образом, под печью, под полатями; она может помещаться и под столом (у стола во время еды).

«Если оставить на ночь непокрытый сосуд с водою, то черти непременно войдут в него, а если оставить в бане воду, после того как вымоются люди, и не зааминить ее, то черти будут мыться этою водою. Во время грозы непременно следует перекреститься, иначе в человека может войти черт, спасаясь от ангела» (Новг.). «Черти любят вселяться в людей (если пить воду прямо из ручья)» (Олон.).

Вездесущий черт не только стремится войти в сосуд с водой, но пытается любыми способами попасть внутрь человека, особенно такого, который не перекрестил рот во время зевка, не услышал «Будь здоров!» при чихании, ел и пил неблагословленное и не благословясь. Согласно поверьям ряда районов России, «свой черт» (как и ангел-хранитель) дается человеку при рождении и постоянно пребывает за его левым плечом: «Вообще, как полагают крестьяне, у каждой хаты, т. е. у каждого строения, как и у каждого человека, есть свой нечистый – хозяин» (Волог.).

Нечистых духов, в том числе и чертей, словно бы «притягивают» к себе и святые, наполненные сакральными силами пространства: широко бытует представление о том, что черти могут обитать на погосте, на церковной колокольне (по поверьям Новгородчины, например, черт покидает колокольню лишь во время звона, при третьем ударе колокола). Черти не только появляются в церкви, но и отправляют там по ночам свои службы: «Шел раз мужик ночью и видит: церковь стоит, освещена, и в церкви служба идет. Двери растворены, он вошел и стал молиться; только глядит, а у попа и у причта лица какие-то неподходящие. «Нечисто что-то», – думает себе. Стал мужик к дверям пятиться, задом. А это были нечистые. Увидали они мужика, кинулись за ним из церкви. Глядят нечистые: из церкви назад ни одного следа нет, а только в церковь. Поискали, поискали да и бросили» (Симб.).

«Домашний быт» чертей, устройство их жизни, дома в поверьях описываются по-разному. Черт вездесущ (то есть, по сути, он и дома повсюду, и бездомен); он «носится вихрем»; будучи отождествляем с водяными и лесными духами, живет так же, как они.

По мнению большинства русских крестьян, черти могут жениться, иметь семьи, детей. «В Тульской губернии считали, что в законный брак черти не вступают, потому что у них нет священника и их некому венчать»; в Рязанской губернии полагали, что «чертей существует бесчисленное множество, у них есть жены и дети» [Померанцева, 1975].

Распоряжается чертями (особенно обитающими под землей, в аду) старший нечистый дух (Дьявол, Сатана). В Рязанской губернии это «старший дедушка»: он прикован цепями, но руководит нечистой силой, «дает советы и требует отчета». «У чертей старшие есть и младшие. Первые приказания отдают, а вторые исполняют. Вот раз чертенку дали приказ пакость какую-то сделать, а он и не исполнил. Ну, ему сейчас под железные прутья должно воротиться. Испугался он и давай Бога молить: «Господи, коли ты меня от железных прутьев избавишь, никогда пакостничать не буду!» Бог его и не оставил: спрятал чертенка в церкви, под плащаницу. Черти его и не могли найти, бросили искать. Стал после этого черт ангелом, и возрадовались на небе и на земле» (Симб.).

Отождествляемый то с духом зла, антиподом Бога, то с нечистым духом, духом природы, черт принимает участие и в самых значительных праздниках крестьянского календаря. Многие нечистые духи, черти становятся особо деятельными в Святки, на Пасху, в Иванов, Петров дни, когда они во множестве появляются на земле меж людьми (выходя чаще всего из воды), помогают в гаданиях, отмечают на свой лад праздники.

Согласно поверьям Русского Севера, в Вербное воскресенье черти справляют свадьбы; они обязательно присутствуют в церкви во время праздничной пасхальной службы; в Иванов день собираются вместе, играют, танцуют, но продолжают бдительно охранять в это время клады и расцветающий папоротник.

Прослеживаются в крестьянских верованиях и представления о сезонных перемещениях чертей: они появляются из воды (и уходят в воду) на Святки, а также во время летнего солнцеворота. Крестьяне Сибири уверяли, что в течение осени и зимы черт может пребывать в сене, скошенном в Иванов день: такое сено обладает особыми охранительными свойствами; зарывшись в него, можно гадать.

В подобных представлениях черт более сходен с духом природы; возможно, он персонифицирует силы плодородия, концентрирующиеся в разное время года то в воде, то в растительности.

«Занятия» черта многообразны. Как и вся разноликая нечистая сила, он двойствен, может вступить в договор с человеком и даже принести добро; как силы зла, он исключительно вреден.

И.В. Карнаухова, участвовавшая в фольклорных экспедициях на Русском Севере, сообщает, что даже в 20–30-х годах XX в. рассказы о чертях многочисленны и «редко можно увидеть человека, который не видел черта» [Карнаухова, 1928].

Есть много великорусских и севернорусских поверий, рассказов о деяниях чертей, общих для черта и лешего, вихря, змея, водяного, а также домового, банного, овинного и даже проклятого.

Подобно лесным и домовым духам, черти уносят проклятых, наказывая таким образом неосторожно помянувших нечистую силу людей, вольно или невольно пославших своих родственников или знакомых «к черту», " Как и лешие, а также домовые духи, черти особенно опасны для детей, которых оставили без должного присмотра или прокляли невоздержанные па язык родители. Проклятых и украденных черти забирают к себе (иногда подменивая при этом поленом, чуркой); унесенных детей они растят, воспитывают, могут сделать колдунами (в повествованиях об этом, популярных среди крестьян, черт, в сущности, замещает лесного, реже – домового духа) (ДОМОВОЙ ).

По некоторым рассказам, черти могут красть детей и не будучи призваны неосторожным словом, просто используя различные оплошности людей. Согласно записанному в Новгородской области повествованию, черт собирается похитить младенца, родители которого ленятся говорить «Будь здоров, ангел-хранитель!» после того, как малыш чихнет. По дороге черт встречает мужика-бедняка, намеревающегося с горя украсть в том же доме лошадь, и уговаривает крестьянина помочь ему: «Как зачихает ребенок, они ему ничего не скажут. В это время я его ухвачу. В трубу – и все тут. А ты коня уведешь». Ну, они договорились. Пришли к хозяину. Пришли, значит, черт в трубу влез. А мужик с хозяином разговаривает. Ребенок зачихнул. Мужик говорит: «Будь здоров!» Уже не хозяин, не отец говорит, не мать уже, а он, вот этот, который красть пришел. А черт у трубы закричал: «А-а-а! Вор, вор, вор!» А хозяин и говорит: «Ой, да кто ж это такой?» А мужик говорит: «А вот, хозяин, я шел к тебе коня красть. У меня шесть человек детей с голоду умирают. Думал – продам цыгану и хлеба куплю. А он шел к тебе ребенка красть. Ну вот, ребенок зачихнул, я сказал: «Будь здоров, ангельская душенька!» Черт уже не может от ангела-хранителя отнять его. Ну вот хозяин говорит: «На тебе, бери любую лошадь». А ребенка спас... А черт унес – полено положил бы».

«Баю, баю, баю, бай, да

Поди, бука, под сарай, да

Коням сена надавай, да

У нас Колю не пугай, да» (Арх.).

«Ходишь букой лесовой» (Онеж.); «В монастыре как-то ночевал, в пустом. Крысы шум подняли, а я думал, бука гремит. Всю ночь дрожал» (Арх.); «Отец болел, сон видел. Пришел он в лес. Вдруг как закричит по лесу: «Ягод-то надо? Красненькие, беленькие!» Бука и был» (Волог.).

Представления о буке – детском страшилище – распространены повсеместно. Бука – «мнимое путало, коим разумные воспитатели стращают детей», – писал В.Даль [Даль, 1880]. Описания буки расплывчаты. Это страшилище с растрепанными волосами, с огромным ртом и длинным языком. Ходит только ночью, около домов и дворов; хватает, уносит и пожирает детей.

Черный, лохматый бука может быть сходен и с медведем, и с ряженым в шубе навыворот. Это персонификация ночного морока, опасности и страха.

Само слово бука, особенно адресованное детям, создает образ чего-то не вполне определенного, но опасного, темного и в то же время занятного, завораживающего, пробуждающего творческую фантазию, сродни игре слов: «От стукания пошло буканье, от буканья пошло оханье» и т.п.

По некоторым характеристикам бука (и особенно такие его «разновидности», как букан, буканай, букарица (см. ниже) сходен с домовым, дворовым.

Подобно им, бука мохнат и может напоминать медведя. В детской колыбельной буку прогоняют под сарай кормить лошадей – занятие, традиционное для домового, дворового. В поверьях ряда районов России (особенно Русского Севера и Сибири) образ буки – страшилища слит с обликами домовых, дворовых духов, которые, по общераспространенным представлениям, не только покровительствуют хозяйству, но и персонифицируют судьбу обитателей дома, предвещают и даже приносят несчастья, болезни, смерть (см. Домовой)

Еще одна грань образа, объединяющего черты буки-морока и буки-домового (покойника, Смерти, судьбы) – бука-пожиратель, персонаж страшный, гибельный именно для детей. В. Даль видел в нем сходство с римской ламией. Однако существа, похожие на буку русских поверий, есть у многих народов (у англичан, немцев, норвежцев, латышей),

Некоторые исследователи полагают, что наименование бука – индоевропейского происхождения (бука – нечто толстое, расплывчатое, уродливое по форме, «букатое» [Черепанова, 1983]. Отметим также, что названия типа бука (возводимые к обширному индоевропейскому гнезду с корнем – *b(e)u-, bh(e)u – «надувать, отекать, пухнуть, вздуваться, наполняться») в верованиях многих народов имеют преимущественно домовые духи, а также черти (ирландское phuka, английское puck, нижненемецкое pook, древнешведское puke, древненорвежское puki – «домовой», «черт», и т.п.). Наименование бука считают и производным от общеславянского bukati – «реветь, плакать и вообще издавать различные звуки – мычать, реветь, жужжать, бурчать, урчать»; предполагается, что бука – образование в детской речи от междометия «бу». Пока трудно с абсолютной уверенностью сказать, какая из этих этимологии верна, тем более что облик буки многопланов.

В русских поверьях XIX-XX вв. преобладают представления о буке как о детском страшилище. На Новгородчине и в некоторых других районах России бука – таинственное существо, персонификация морока, страха, некоей таинственной силы, которая может проявиться где угодно, чаще – в особо опасных местах (в лесной глухомани, в заброшенном доме), в особо опасное время (ночь). Иногда бука принимает облик мохнатого «хозяина» пустого дома, лесной чащи.

По некоторым поверьям (в частности, приходя на беседы, вечеринки), черт стремится залучить к себе людей, особенно девушек, которым необходимо в таких случаях распознать его истинный облик под личиной красивого парня. Девушки, угадавшие, что имеют дело с чертом, спасаются различными способами: заставляют его ткать и пересчитывать свои наряды до петухов (Смол., Тульск.), наматывают кудель на веретена крестиком (Новг.) и просто убегают.

Людей, которыми завладели черти, можно попытаться возвратить с помощью молитвы, молебнов, обращения к колдуну и т.п. (хотя рассказов о таком возвращении от чертей, как и о пребывании у чертей, меньше, чем сходных повествований о возвращении от лесных духов) . В повествовании из Заонежья, в Иванов день жена (при содействии «знающего» человека) отыскивает пропавшего мужа у лембоев (согласно заонежским поверьям, лембои-черти живут на Ишь- и Мянь-горах, где у них большие поселения с домами). Лембои предлагают женщине угадать, где ее муж, среди сотен таких же унесенных ими людей, но она справляется с этой задачей и уводит мужа (у мужа на лице румянец и правая пола одежды поверх левой).

Схожий, подобно лешему, с «живыми» ветром и бурей, черт-вихрь стремительно носится по лесам и дорогам, производя разрушения. Он завладевает не только проклятыми, но и умершими неестественной смертью людьми. В рассказах, записанных на Новгородчине, черт вихрем проносится верхом «а удавленнице; идет «принимать на руки» душу девушки-самоубийцы.

Мужику-пьянице, который решает удавиться, старик советует сказать при этом: «Душу свою отдаю Богу, а тело – черту!»

Мужик отправляется вешаться в лес, где ему являются два черта: «Подхватили под руки и повели к громадной осине. А около осины собралось великое сборище всякой нечисти: были и колдуны, и ведьмы, и утопленники, и удавленники. Кругом стояли трясучие осины, на каждом сидит по человеку и все манят:

– Идите поскорее! Мы вас давно ожидаем! Одна осина и макушку свою наклонила: приглашает. Увидали черти нового товарища, заплясали и запели, на радостях кинулись навстречу, приняли из рук вожжи, захлестнули на крепкий сук – наладили петлю. Двое растопырили ее и держат наготове, третий ухватил за ноги и подсадил головой прямо к узлу. Тут мужик и вспомнил старика и выговорил, что тот ему велел.

Ишь, велико дело твое мясо, – закричали все черти. – Что мы с ним будем делать? Нам душа нужна, а не тело вонючее!

С этими словами выхватили его из петли и швырнули в сторону.

В деревне потом объяснял ему тот же старик: – Пошла бы твоя кожа им на бумагу. Пишут они на той бумаге договоры тех, что продают чертям свои души, и подписывают своею кровью, выпущенной из надреза на правом мизинце» [Максимов, 1903].

По многочисленным популярным среди русских крестьян рассказам, удавленники, утопленники и опойцы становятся слугами (а точнее – лошадьми, скотом) чертей, которые разъезжают на них в облике всадников, кучеров.

Эти поверья, также общие для черта и лешего, в рассказах о черте определеннее окрашены в морализующие тона: черти буквально подталкивают разуверившихся и растерявшихся людей к самоубийству, гибели в надежде заполучить и душу, и новую «лошадь». (Поддавшегося наущению нечистой силы человека крестьяне пренебрежительно именуют «черту баран».) Таково же отношение к опойцам: в одном из популярных сюжетов (записанном в Новгородской области) черт приезжает на священнике-опойце к кузнецу и просит подковать своего коня (конь во всем похож на настоящего, но его передняя нога оказывается при ближайшем рассмотрении человеческой рукой).

Крестьяне многих районов России верили, что находящиеся в распоряжении чертей безвременно умершие (в частности, погубленные матерями, некрещеные младенцы) помогают им охранять клады, подземные сокровища, которыми могут владеть нечистые (см. КЛАДОВОЙ ).

Нечистая сила и, прежде всего, черти стерегут будто бы расцветающий в ночь на Иванов день папоротник, цветок которого делает человека всевидящим и «открывает» клады. В многочисленных рассказах о поисках цветка папоротника черт стремится любыми способами напугать, обмануть и уже завладевших этим цветком людей, чтобы отнять драгоценную находку: «Один парень пошел Иванов цвет искать, на Ивана на Купалу. Скрал где-то Евангелие, взял простыню и пришел в лес, на поляну. Три круга очертил, разостлал простыню, прочел молитвы, и ровно в полночь расцвел папоротник, как звездочка, и стали эти цветки на простыню падать. Он поднял их и завязал в узел, а сам читает молитвы. Только откуда ни возьмись – медведи, начальство, буря поднялась. Парень все не выпускает, читает себе знай. Потом видит: рассвело и солнце взошло, он встал и пошел. Шел, шел, а узелок в руке держит. Вдруг слышит – позади кто-то едет; оглянулся: катит в красной рубахе, прямо на него; налетел да как ударит со всего маху – он и выронил узелок. Смотрит: опять ночь, как была, и нет у него ничего» (Симб.).

Сюжет о черте, охраняющем папоротник, – один из немногих, относимых в крестьянском фольклоре почти исключительно к черту.

Черт легко принимает облик умерших, прежде всего скончавшихся безвременной или насильственной смертью (а также колдунов, которыми он завладевает по смерти). По поверьям, он и прямо проникает внутрь покойника, особенно необычного, нечистого, грешного, который словно бы оживает и начинает «ходить нечистым духом» (см. ЕРЕТИК).

Показываясь в облике умерших или долго отсутствующих людей, черт, подобно змею, лешему, самому покойнику, посещает тоскующих женщин. Жертвы нечистого начинают чахнуть, болеть или рожают детей-уродов, чертенят (например, с четырьмя ногами, руками и двумя головами – Смол.). «Одна из вологодских крестьянок рассказала, как ее мать принимала у женщины чертенка: «Катается что-то черненькое, маленькое, а как поразглядела – увидала хвостик, а над лобиком махонькие рожки... пуповину все-таки отстригла»« [Померанцева, 1975]. (Сюжет о женщине, сожительствующей с духами, бесами, чертями, видимо отражающий очень давние представления, лег в основу средневековой «Повести о бесноватой жене Соломонии», которая, будучи беременной тринадцать месяцев, рожала бесенят).

Посещающий девушек и женщин черт иногда «летит змеем», а затем превращается в человека («замещая» в этих поверьях, рассказах змея, покойника).

Спастись от такого посетителя можно с помощью молитвы, святой воды, чертополоха, собранного на Крещение снега.

Вообще черт в многочисленных рассказах о нем – обычный гость (если не обитатель) деревни, крестьянской избы. Вездесущие черти наполняют и пространство вне дома, и дом; нередко нечистый живет почти по человеческому образу и подобию: черт очень любит музыку, может обучить игре на гармони (Новг.), приглашает музыканта к себе на свадьбу (Смол., Мурм.); он играет в карты (но, естественно, без крестей); черт не прочь поплясать, подраться, выпить (во время пляски после попойки черти поднимают вихрь – Волог.); черт приглашает пастуха в кабак, но пастуху приходится при этом скинуть лапти, так как лапти плетутся крестиками (Влад.); черт справляет поминки по теще (Яросл.); помогает ворам (Волог.); к нему можно попасть в гости, наняться на работу и т.п.

Образ черта в подобных рассказах и поверьях «снижен», бытовизирован; с ним можно вступить в соглашение (особенно после оказанной ему услуги – например, спасенный от грозы нечистый идет вместо мужика в солдаты). Черт поддается на обманы и хитрости. Так, по рассказу из Вологодской губернии, крестьянин сулит водяному черту быка, а затем обманывает его, подсунув вместо быка медведя. Особенно распространен сюжет о том, как мужик (иногда – популярный герой сказок дурак) пугает чертей тем, что вьет у озера веревку или «морщит» воду [Померанцева, 1975]. (Обведение водоема веревкой – один из старинных способов колдовства, «подчиняющий» себе воду.)

Единоборство с чертом, в котором он выступает замороченным простофилей, его обман – излюбленная тема не столько поверий и быличек (повествований, в действительность которых верят), сколько сказок о черте, часто окрашенных в шутливо-иронические тона.

В бытующих поверьях и рассказах о нем черт не однолик, а отношения человека с ним достаточно серьезны и «равноправны».

Черт не только замещает водяных, змеев, леших; нередко он отождествляется и с не вполне ясного облика нечистой силой, которая непрерывно перемещается в окружающем людей пространстве.

Находясь в избе, многочисленные нечистые-черти не просто вредят, но, в общем-то, следят за исполнением определенных правил поведения: портят и похищают неблагословленное питье и еду; незримо едят за тех, кто шумит и болтает за столом, бросает недоеденные куски, крошит хлеб и т.д. В поверьях о невидимо присутствующем за левым плечом человека черте, соглядатае всех его поступков, так же как в поверьях о нечистом – полновластном «хозяине» избы, очевидно, отразились представления о черте не как об исключительно вредном, коварном, но необходимом для существования человека сверхъестественном существе.

Качество черта, привнесенное христианством (и проявляющееся не всегда), – стремление постоянно искушать человека, вмешиваться в его жизнь, ставя перед моральным выбором. Однако в народных поверьях черт – скорее заинтересованный соглядатай, нежели коварный искуситель.

Вездесущий черт в верованиях русских крестьян может быть источником непредсказуемой и неуловимой, вызывающей различные события и беды силы. Точнее, чертом часто именуется не столько злая, сколько двойственная в своих проявлениях «сила вообще» («демон в самом общем пониманье»), действию которой приписываются и более или менее мелкие несчастья, например, неловкие движения, потери («лукавый попутал», «черт толкнул»), и серьезные опасности.

Отождествляясь и с лешим, и с неясного вида нечистой силой, черт «водит», «носит», сбивает с пути людей (и буквально – заставляя их плутать в лесу, и в переносном смысле – толкая к разрушительным поступкам: убийству, самоубийству и т.п.). Действия такого черта-случая, черта-судьбы часто необъяснимы и непреодолимы.

Особенно опасен черт для припозднившихся в пути пьяниц, его излюбленной «добычи», что отразилось и в поговорке: «Смелым Бог владеет, пьяным черт качает» [Даль, 1882].

По поверьям, черт может насылать болезни. Вмешательству беса-черта приписываются прежде всего душевные болезни, сопровождающиеся истерическими припадками психические расстройства, в частности, кликушество. Порчу, болезни, происходящие от неизвестной причины, кликушество крестьяне нередко объясняют тем, что в человека проник или посажен черт («на несколько лет или на смерть» – Новг.). Черт может действовать самостоятельно или быть напущен колдуном, недобрым, «лихим» человеком «на питье, еду», «по ветру»: «В Калужской губернии крестьянка говорила про одну кликушу, что «ей в середку черта посадили во время свадьбы потому, что муж ее собирался взять другую девушку, но обманул, вот Акулине-то, за то, что пошла за него, и сделали. Кричит она в припадке и говорит: «Это ты [называет женщину] меня испортила, собака ты такая-сякая, это ты мне беса посадила»« [Померанцева, 1975].

В рассказах русских крестьян о кликушах, пожалуй, чаще фигурирует все же не черт, а бес – существо, тождественное черту, но более неуловимое, таинственное. Избавиться от беса-черта испорченные могли с помощью колдунов, «отчитывания» в церкви и т.д., но иногда болели до самой смерти (см. БЕС , КЛИКУША ).

Влиянию черта (как и беса) традиционно приписывалось и пьянство, почитавшееся чем-то вроде душевного заболевания, наваждения: «в человека, страдающего запоем, непременно вселяется черт» [Максимов, 1903 ] «Запои считают также за порчу, потому что пьяный постоянно поминает черта» (Новг.). По поверьям, черт старается сгубить запойных, «манит их то в лес, то в омут», насылает неодолимую тоску и т.д.

Черту крестьянами многих губерний России (особенно староверами) приписывалось изобретение вина и табака. (К «чертовщине» некоторые относили также кофе и чай: «Кто кофе пьет, того Бог убьет; кто пьет чай, тот спасения не чай».) По рассказу, записанному на Новгородчине, «чертенок избежал наказания, обещав Вельзевулу души соблазненных им людей. Он нанимается в работники, по его наущению строится винокуренный завод. Чертенок прощен, а водка осталась в миру». В Орловской губернии также бытовал рассказ о черте – создателе винокуренного завода: «Черт изобрел вино. Он сделал снаряды, стал гнать водку, напустил по всему небу дым. Апостолы перепились. Тогда Бог прогнал дьявола «в три шеи». Он провалился вместе со своим паровиком – с этого времени и образовался и первый винокуренный завод на земле» [Померанцева, 1975].

Несмотря на шутливый тон таких повествований, пьянство воспринималось крестьянами как трудно преодолимое бедствие; чтобы избежать его, постоянно сопутствуемый чертом человек должен был быть все время настороже.

Охраняет от чертей ношение шейного креста, крестное знамение, курение ладаном, молебны, вообще строгая, праведная жизнь, молитвы и, напротив, матерная ругань. Препятствие для черта, как и для других нечистых духов, – семя льна, чертополох, очерчивание с особыми приговорами.

Спасаясь от козней нечистых, крестьяне не только читали Воскресную молитву, но и носили на груди ее список: «Да воскреснет Бог и расточается врази его и бежит от лица его, ненавидевшего. Они погибнут бесы от лица любящего Бога. Прогонят беса, силу дьявола даровал нам Господ свой крест чесной для прогнания врага и супостата. Радуйся приживотворящим крестом Господним и помогай мне со святой девой Марией с Божьей матерью и со всеми святыми угодниками во веки веков. Аминь. Аминь. Аминь» (Волог.) (это искаженный народный вариант текста молитвы).

Если какой-нибудь отчаянный человек решался выстрелить в черта, то должен был помнить, что убить его можно лишь медной (серебряной) пуговицей. Боится черт также и грозы, во время которой, согласно крестьянским верованиям, Илья Пророк и молнии преследуют нечистую силу, стремясь поразить ее, уничтожить.

Тем не менее крестьяне по большей части относились к черту не как к подлежащему беспощадному искоренению исчадию ада, а как к неизбежному спутнику жизни, которого лучше не злить, не раздражать. Это обусловило популярность поговорки: «Богу молись, а черта не гневи».

Этимология

Славянская мифология

Прибалтийская мифология

То же, что бес и близок понятию дьявол. В славянской мифологии - злой дух, озорной, игривый и похотливый. Под различными прозвищами и синонимами является персонажем огромного количества сказок Восточной Европы, самый популярный персонаж русской демонологии.

Использование слова чёрт в русском языке

Слово «чёрт» имеет множество аналогов и синонимов: Дьявол (для рядового дьявола, то есть чёрта, слово пишется со строчной буквы, для старшего - с заглавной, также персонажа называют в англ. языке - devil ), Сатана, Вельзевул (Веельзевул), Мефистофель, слуга Люцифера, анчутка беспятный, просто «беспятный», козлоногий, бес, нечистый, лукавый. При этом, однако, значения этих слов не всегда тождественны.

К чёрту близки образы балтийского велняса (лит. velnias ), шайтана у исламских народов, сурта германо-скандинавов.

Зачастую чертями называют широкий пласт существ. Почти всегда в народной мифологии они отождествляются с лешими, водяными и русалками, банниками, домовыми, духом превращающим людей в ходячих мертвецов, иногда отождествляются с гномами и эльфами. Однако домовой считался более добрым «обрусевшим чёртом», характерные для чёрта облик и оборотничество к нему употребляются реже; ср. также с шишком ихерт-суртом - домовым некоторых финно-угорских и поволжских народов.

Как имя демона ада имя чёрта не полагалось произносить вслух, по крайней мере - без особого повода. Считалось, что простого упоминания чёрта достаточно, чтобы он услышал это и приблизился к неосторожному человеку, а то и навредил ему. Поэтому в обыденной речи, поминая чёрта, часто использовали эвфемизмы, например лукавый , нечистый , неназываемый , враг рода человеческого , шут и другие, см. выше. В. И. Даль и С. В. Максимов перечисляют свыше сотни имен-эвфемизмов.

Ещё в XIX веке «чёрт» имело двоякий смысл. С одной стороны оно было довольно сильным ругательством и оскорблением, как и «devil» в английском языке. Консервативные люди того времени иногда связывали его с различными пугающими механизмами и дикими местами, например, с «чёртовым колесом», верили, что чёрт, водяной и русалки живут на мельницах, в таком смысле синонимы слова используется поныне, например: «шайтан-труба», «сады дьявола». В советской литературе 1920-х гг. ругательства часто классифицируются как «дальше чёрта» (см. например, Н. Огнев «Дневник Кости Рябцева»). Иногда это слово применяют при удивлении работоспособностью и мастерством кого-либо («работает как чёрт»).

Социальный жаргонизм

В уголовной иерархии чёрт - низший из категории «мужиков», который не моется, не стрижётся, не стирается, не следит за собой. Называется также чушок , то есть свинья , в чём проскальзывает аналогия со свиным пятачком в образе мифических чертей. Чёрт может просто перейти в «опущенные», которым зачастую накалывается татуировка с чёртом. В 1930-1950х годах эта категория имела схожее название «козлы», но теперь права категории с этим названием немного отличаются. Этот смысл близок к рационалистической интерпретации античных мифов, что паны и сатиры - это люди, которые жили в горах и не мылись, отчего и считалось, что они покрыты козьим мехом.

Со смыслом грязнули связаны и синонимы слова «чёрт»: нечисть , нечистый , анчутка - синоним слов грязнуля и неряха , а также слова «шишига», означающего то же самое.

Чертями могут обзывать субъективно неприятных и не авторитетных людей, например: молодых наркоманов, милиционеров и т. д.

Этимология

Слово чёрт не встречается в письменных памятниках древнерусского языка. Впервые оно зафиксировано Р. Джеймсом в русско-английском словаре-дневнике 1618-1619 годов: «6:9:tchort - diavolo». Прозвище Черт более старинное: «Васко Черт» зафиксировано в 1495 году. Этимология слова остаётся спорной до сих пор.

По версии А. Н. Афанасьева слово «чёрт» происходит от «чёрный» - названия цвета, обычно ассоциирующегося со злом. Фасмер отмечал, что «чёрный» было всего лишь эвфемизмом для чёрта. По Фасмеру, праславянское čьrtъ - «проклятый», родственно латыш. kyrė́ti «злиться», гипотеза происхождения от лат. curtus , «короткий, обрубленный», менее вероятна.

Между тем, имя созвучного похожего персонажа из германо-сканд. мифологии - сурта, означает «чёрный, смуглый».

Образ в мифологии

В христианской народной мифологии сложились давние и устойчивые представления о внешнем виде чертей, точнее их телесного образа, так как черти - ещё и злые духи . В представлениях о чёрте сохранились остатки индоевропейской мифологии, с наложением более позднего христианского представления, что все языческие божества являются демонами и олицетворяют злое начало, и смешались с иудохристианскими представлениями о Дьяволе и падших ангелах. В представлениях о чёрте прослеживается сходство с греческим Паном - покровителем скотоводства, духом полей и лесов, и Велесом (прибалт. Вяльном). Однако христианский чёрт, в отличие от своих языческих прототипов, не является покровителем скотоводства, а является вредителем людям. Черти в поверьях принимают вид животных старого культа - козлов, волков, псов, воронов, змей и т. д. Считалось, что черти имеют в целом человекоподобную (антропоморфную) внешность, но с добавлением некоторых фантастических или чудовищных деталей. Наиболее распространённый облик идентичен изображению античных Пана, фавнов и сатиров - рога, хвост и козлиные ноги или копыта, иногда шерсть, реже свиной пятачок, когти, крылья летучей мыши и т. п. Нередко их описывают с горящими как угли глазами. В таком виде черти изображены на многочисленных картинах, иконах, фресках и книжных иллюстрациях как в Западной, так и в Восточной Европе.

Сказки повествуют, что чёрт служит Люциферу, к которому мгновенно летает в преисподнюю. Он охотится на людские души, которые обманом, введением во грех, или договором пытается получить у людей, хотя в литовских сказках такой сюжет единичен. При этом чёрт обычно оказывается одурачен героем сказки. Одно из известных древних упоминаний о продаже души и изображение персонажа содержит Гигантский кодекс начала XIII века.

Являются хтоническими персонажами - обитают не только в подземном мире, но и воде, омуте.

Обладают широкими способностями к оборотничеству, невидимости, полётам. Могут превращаться в различных существ и людей, в камни, и предметы.

Черти стерегут драгоценные клады, это описано например в «Ночь перед Рождеством» (1832), «Скрипач в аду» и др. балто-славянских сказках. Этим они похожи на гномов германо-скандинавского фольклора. Иногда, являясь в облике человека, платит за услуги кучей мусора или навоза, которую люди выкидывают, но с рассветом видят, что не выкинутые остатки мусора превратились в золото.

Славянская мифология

Существует много русских народных сказок об этом персонаже. Это «Сказка о попе и о работнике его Балде» (1831) А. С. Пушкина, «Шабарша» и «Чёрт-заимодавец» схожего сюжета, это «Чёрт и мужик», «Солдат и чёрт» и т. д. Он предстаёт комическим персонажем, в надежде заполучить душу тщательно работает по договору с кем-либо, но постоянно обманывается с помощью мужицкой смекалки.

В русских и славянских сказках облик чёрта почти не описан. Но это ярко сделал Н. В. Гоголь в повести «Ночь перед Рождеством»:

Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто черт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.

Дальше по сюжету чёрт также обзывается «немец проклятый» . Он водится с ведьмами, которые в ряде других сказок летают на нём на шабаш. Пролетает через дымоход. Боится христианского креста, знамения и святой воды. Исчезает с третьим криком петухов и первыми лучами солнца.

Прибалтийская мифология

В прибалтийской мифологии чёрта зовут ве́лняс (лит. velnias ; латыш. velns - вялнс, велнс ), что значит дьявол. Является постоянной жертвой Перкунаса (подобно антагонизму славянского Велеса и Перуна), метающего в него молнии, при этом велняс пытается прятаться у людей, в которых молнии зачастую и попадают. Фольклористы собрали с начала XX века сотни сказок о нём, бесчисленное число их вариаций. Но если славянский чёрт является синонимом грязнули, то в литовской мифологии вяльнас наоборот выглядит престижно. В основном описан как «пан», то есть человек выглядящий как господин или помещик, но иногда имеет облик Пана из греческой мифологии - торчащие из под шляпы рожки, копыта. В нескольких сказках он превращается в чёрного кота или предстаёт в образе ягнёнка. Не боится солнечного света.

В основном велняс вредит людям - пытается повесить, искалечить, заманить в болото. Литовские сказки довольно характерны жестокостью мифических существ к людям, в отличие от сказок других народов. Например, велняс являясь в образе пана, приглашает прохожего мужика или музыканта на свадьбу, где с другими панами и паночками веселиться и часто мажет глаза какой-то мазью. Когда мужик тоже мажет глаз, то видит, что находится среди чертей на болоте или среди вьюги в буреломе. Если кто-то видит невидимого велняса, спрашивает «каким глазом меня видишь?», и после ответа выкалывает его. Зачастую становясь невидимым, толкает посетителей в корчме, провоцируя этим драку. Или мужику пытается повесить на шею праздничное полотенце, от которого тот уворачивается подставив руку, и тут же приходит в себя подвешенный на ветке на удавке за руку.