Любовь к отеческим. Очарованная душа

Пушкин в известном черновике 1830 г. оставил запись, которую мы держим в русских сердцах уже почти два века, правда, распоряжаемся этим завещанием порой странно, даром что цитируем весьма часто: Два чувства дивно близки нам - В них обретает сердце пищу: Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам. На них основано от века По воле Бога самого Самостоянье человека, Залог величия его...

Светское сознание отметит у Пушкина парадокс: вослед за родным пепелищем (то есть отчим домом) поэт отеческие гробы в последнем катрене называет «животворящей святыней». Более того, «Земля была б без них мертва, / Без них наш тесный мир - пустыня, / Душа - алтарь без божества». То есть: гробы являются животворящими, жизнью наполняющими Землю, нашу земную жизнь!

Ого! Это мысль православного человека, глубоко духовного. В какового Александр Сергеевич вполне развился к тридцати своим годам. По мнению русского философа С. Франка, справедливо полагавшего Пушкина выдающимся религиозным мыслителем, «замечательна та философская точность и строгость, с которой здесь изображена связь духовного индивидуализма с духовной соборностью: «любовь к родному пепелищу» органически связана с любовью к родному прошлому, к «отеческим гробам», и их единство есть фундамент и живой источник питания для личной независимости человека, для его «самостояния», как единственного «залога его величия» <...> Единство этого индивидуально-соборного существа духовной жизни пронизано религиозным началом: связь соборного начала с индивидуальной, личной духовной жизнью основана «по воле Бога самого» и есть для души «животворящая святыня». Само постижение и восприятие этой связи определено религиозным сознанием, тем, что Достоевский называл «касанием мирам иным»».

* * *

Одним из таких отчетливых мест сердечного, но и духовного касания мирам иным для всякого русского человека является монастырь в честь Святой Троицы и Святого Александра Невского в Санкт-Петербурге, именуемый лаврой. Туда нас ноги сами ведут всякий раз, когда мы приезжаем «навстречу Северной Авроры».

Теперь у входа в эту прославленную обитель стоит новый памятник святому равноапостольному князю Александру, честные мощи которого покоятся в главном храме лавры - Троицком.

Проходя к Троицкому собору по узкому лаврскому переулочку и мостику, прихожанин минует два старых некрополя, остающихся по левую и правую руку. То есть к окормлению вечному человек проходит сквозь сонм великих могил.

Троицкий монастырь был создан по приказу Петра I, усмотревшего в устье Черной речки «изрядное место». Первое упоминание обители в документах - июль 1710 г., когда Петр, осмотрев участок близ впадения Черной речки в Неву, повелел строить здесь Александро-Невский монастырь, поскольку эта территория считалась предполагаемым местом победы в 1240 г. войск князя Александра Ярославича над шведами в Невской битве. Петром предполагалось воспитывать здесь ученое монашеское братство - для подготовки настоятелей крупных монастырей России.

Через два года после окончания Северной войны Петр повелел перенести в новый город на Неве мощи Святого Благоверного князя Александра Невского. До того они пребывали во Владимире. В 1723 г. через Москву и Новгород их доставили в Шлиссельбург. Лишь через год после их исхода из Владимира, в августе 1724 г., царь Петр на ботике сопровождал раку со св. мощами по Неве. В 1790 г. мощи были перенесены в Троицкий собор Александро-Невского монастыря, где пребывают и ныне. Рака с мощами теперь установлена на свое историческое место. Ежедневно перед мощами поются акафисты, звучат молитвы, каждое утро перед ракой с мощами покровителя обители ее насельниками совершается братский молебен.

В Троицком соборе возле серебряной раки со св. мощами князя Александра Невского хранился ключ Адрианополя, принесенный в дар обители императором Николаем I после войны за освобождение Греции от турецкого ига в 1829 г. Тут подвизались известные молитвенники: архимандриты Евгений (Болховитинов) и Иоакинф (Бичурин), Феодор (в миру Иоанн) Ушаков, схимонах Досифей и его ученик Варлаам, впоследствии Тобольский архиерей. К здешнему старцу Алексию перед отправлением в г. Таганрог в 1825 г. приезжал император Александр I. По преданию, войдя в келью, он увидел черный гроб. «Смотри, - сказал ему схимник, - вот постель моя, и не моя только, а постель всех нас: в ней все мы, Государь, ляжем и будем спать долго».

Обитель получила статус лавры в 1797 г. по указу императора Павла I. По проникновенному слову о. Сергия Булгакова, «представляет собою священный памятник великому русскому мужу, который так славно подвизался для блага своей родины и ныне предстоит молитвенником пред Богом за весь русский народ».

* * *

Кто же покоится в лавре?

Лазаревское кладбище (Некрополь XVIII в.) было основано еще при Петре Великом, первые захоронения происходили в храме Благовещения. В этой небольшой деревянной церкви были похоронены многие сподвижники первого российского императора, в том числе В.М. Долгоруков и Б.П. Шереметев. В 1717 г. была возведена и торжественно освящена каменная церковь Воскрешения Лазаря, благодаря которой кладбище и получило свое нынешнее название. Эта церковь стала усыпальницей сестры Петра I царевны Натальи Алексеевны, в дальнейшем ее расширили и перестроили по чертежам известного архитектора Л.Я. Тиблена.

С 1947 г. в Лазаревской усыпальнице располагается музейная экспозиция - более 80 памятников, среди которых надгробные плиты, саркофаги и пристенные памятники.

Погребение на Лазаревском кладбище изначально было доступно лишь весьма богатым людям, да и то не всем - здесь хоронили лишь заслуженных деятелей Российской империи. Каждое надгробие этого кладбища является величайшей исторической ценностью, так как все они созданы лучшими мастерами той эпохи.

На Лазаревском кладбище - том, что остается от вас по левую руку, когда идете в лавру от Невского проспекта - похоронены ученые М.В. Ломоносов, Л. Эйлер, писатель Д.И. Фонвизин, архитекторы Дж. Кваренги, А.Д. Захаров, А.Н. Воронихин, К.И. Росси, живописец В.Л. Боровиковский, скульпторы Ф.И. Шубин, П.К. Клодт, и И.П. Мартос, исследователь Камчатки С.П. Крашенинников. вдова Александра Пушкина Н.Н. Ланская (все же удивляющее словосочетание, не правда ли?) и многие другие деятели культуры и науки. Знатные особы - князья Голицыны, Трубецкие, а также генерал-фельдмаршал А.Г. Разумовский, морганатический супруг императрицы Елизаветы Петровны. Здесь и могила друга царя Петра - А.К. Нартова, посадского человека, дослужившегося до академика, изобретателя, как пишут справочники, «первого в мире токарно-винторезного станка с механизированным суппортом и набором сменных зубчатых колес».

* * *

К началу XIX в. на Лазаревском кладбище стало не хватать места, и в 1823 г. неподалеку от него было основано Ново-Лазаревское. В 1869 г. в его северной части на деньги купцов Полежаевых, желавших возвести собственную усыпальницу, была заложена церковь в честь иконы Тихвинской Божией Матери, по имени которой и стало в дальнейшем называться кладбище.

С 1830-х все захоронения в основном велись именно на Тихвинском кладбище (ныне Некрополь Мастеров Искусств), которое было в два раза больше Лазаревского. Захоронения здесь продолжались до 1930-х, после чего кладбище было закрыто на реконструкцию и приобрело статус мемориального парка. Великая Отечественная война нанесла значительный ущерб многим памятникам некрополя, но в послевоенные годы были проведены тщательные реставрационные работы, вернувшие музею его первоначальный облик.

Некрополь Мастеров Искусств - он по правую руку - создан в 1940-х гг. на месте практически полностью уничтоженного Тихвинского кладбища и объединяет около 200 надгробий. Здесь покоятся композиторы М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, П.И. Чайковский, А.П. Бородин, Н.А. Римский-Корсаков, А.С. Даргомыжский, писатели Н.М. Карамзин, Е.А. Баратынский, И.А. Крылов, художники А.А. Иванов, П.А. Федотов, А.И. Куинджи, Б.М. Кустодиев, А.Н. Бенуа, архитектор А.В. Щусев, скульптор М.К. Аникушин, критик «Могучей кучки» В.В. Стасов и другие. Пантеон деятелей российской культуры, аккумулятор останков лучших людей Петербурга, составивших за многие годы непостижимую душу города и славу его.

Эффектно и надгробье писателя Достоевского. Черная голова Федора Михайловича глядит со стелы взыскующе, словно говоря: «Если Православие невозможно для просвещенного, то вся сила России - временная...»

В дальнейшем захоронения на Тихвинском кладбище проводились крайне редко, после войны здесь были погребены лишь некоторые наиболее значительные деятели искусств. Последнее погребение состоялось в 1989 г., когда скончался знаменитый режиссер Г.А. Товстоногов - народный артист СССР, главный режиссер легендарного БДТ - Большого драматического театра. Режиссер похоронен между Южной и Черкасовской дорожками, автором бронзово-стального креста на постаменте является скульптор Л.К. Лазарев (1992 г.). Это единственный в музейном некрополе мемориальный памятник советского времени, образное решение которого восходит к традиционной форме креста с Распятием.

* * *

Быть может, еще одно известное сочинение Пушкина посвящено именно этому некрополю: «Когда за городом, задумчив, я брожу / И на публичное кладбище захожу, / Решетки, столбики, нарядные гробницы...»

Привелось и нам побродить под некропольским снегом, посидеть на лавке в парке и, поставив свечу у раки Александра Невского в Свято-Троицком соборе, прощаясь с Петербургом, снова свернуть на аллею «отеческих гробов».

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека,

Залог величия его...

Животворящая святыня!

Без них земля была б мертва,

(Ведь пуст алтарь без Божества,

И без надежды сердце стынет).

Любить прошлое, благоговеть перед его святыней, помнить о том, что много людей прекрасно прожили свой век здесь, на земле и оставили нам памятники, по которым мы можем учиться жизни в Боге и подвиге.
О. Сергий Мечёв

Кто из поэтов является самым гениальным и знаменитым на планете? Неужели Байрон? Быть может, Мицкевич? Гениальный поэт всегда приобщён к знаниям, которые неведомы человечеству. Истинный гений всегда останется непознанным и непонятым. Сама жизнь его станет загадкой для грядущих поколений. Именно таким поэтом и предстаёт перед нами Пушкин.

Информация о длительных периодах жизни гения утрачена, а ознакомление с теми документальными свидетельствами о нем, которые дошли до нас, могут вызвать лишь чувство недоумения. По отношению к нему допускалась и чистка его произведений, удаление опасных строк, а также информации, которую он заложил в своих произведениях для будущих поколений. Эту информацию прячут, заменяют ничего не значащими рифмованными строками, но даже эта "зачистка" не смогла скрыть тайные знания, заложенные в произведениях Пушкина.

Прижизненный портрет Пушкина (хранится в Калифорнии).

Одному только ему ведомые тайны заложил Поэт в своих сказках.
Известно ли кому-нибудь, что до 1820 г. Александр Пушкин бывал в Крыму? Что вообще мы знаем о Крыме того времени? Давайте разбираться, что это было за время для Крыма. Тридцать лет до пребывания Пушкина в Крыму произошло выселение большей части крымских христиан (ок. 30 000 человек) в Приазовье: "Весть о выходе христиан разошлась по всему Крыму … Христиане не меньше татар противились выходу. Вот что говорили евпаторийские греки на предложение выйти из Крыма: «Мы Его светлостью ханом и отчизной своей довольны; от предков своих платим дань своему государю, и хоть саблями нас рубить будут, то мы все-таки никуда не уйдем». Армянские христиане в прошении к хану говорили: «Мы слуги ваши … и подданные триста лет тому назад, как живем в государстве вашего величества в удовольствии и никогда от вас беспокойств не видели. Ныне же нас хотят отсюда вывести. Ради Бога, Пророка и предков Ваших нас, бедных рабов Ваших, просим от такой напасти избавить, за что за Вас Бога молить будем непрестанно» (Хартахай Ф. Христианство в Крыму. / Памятная книга Таврической губернии. — Симферополь, 1867. — С. 54—55). Представители РИ увещевали "неразумных" избавиться от "египетского рабства" и всё-таки добились своего: христиане были выселены. Многие татары Крыма стали перебираться в Турцию. Историкам предстоит ещё разузнать о тех, кто остался в Крыму. Чем христиане кому-то не понравились?
Однако, судя по многочисленным крымским легендам, в Карадагской долине, у подножия горы Кара-даг, был построен дворец некой родственницы крымских ханов. Сейчас на склоне этой горы остались только несколько громадных камней - отёсанных черных глыб прямоугольной формы. Быть может, юный Пушкин встречался с этой представительницей рода крымских ханов? Вы представляете, о чём могла поведать Пушкину эта женщина?.. Именно в Крыму Пушкин мог написать поэму "Руслан и Людмила". Именно в Крыму, на берегу Черного моря, мог возникнуть замысел "Сказки о царе Салтане": Здесь Пушкин мог представить дядьку Черномора и 33 богатырей, выходящих из тёмных вод на пустой брег... Здесь он прочувствовал "близость мирам иным". Действительно, море - это пространство, которое в мифах смыкается с той сакральной областью, в которой находится «остров Буян», той областью, в котором «лес и дол видений полны». К "острову Буяну" приплыла БОЧКА с Гвидоном и его матерью. В КРЫШКУ БОЧКИ старательно вогнали гвозди их враги. Границу между видимым миром и таинственным миром, пространство которого отмечено пребыванием в нём «острова Буяна», можно было, как считали наши предки, легко пересечь. В этом хочет нас убедить и сам Пушкин, который в поэме "Руслан и Людмила" пишет: «И я там был, и мёд я пил» ...
Между нашим миром и областью сакрального, о подлинной сути которого читатель, видимо, уже догадался, курсирует кораблик:

Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.

Пушкин не боялся участвовать в дуэлях. Исследователи насчитали у Пушкина 15 дуэлей, которые заканчивались миром. Бывало, всё заканчивалось весьма курьёзно. Так, Кюхельбекер вызвал Пушкина за шутку по отношению к себе. Когда же он начал прицеливаться, Пушкин предупредил его секунданта Дельвига: «Стань на моё место: здесь безопаснее!» Дельвиг стал оглядываться по сторонам, чтобы узнать, что же может ему угрожать. Почему-то этим заинтересовался и Кюхельбекер... При этом пистолет в его руке дрогнул, палец нажал на курок, и пуля пробила фуражку — на голове Дельвига. Он как-то странно засмеялся. Пушкин отказался продолжать дуэль.
Во время поединка с Зубовым в Кишинёве, Пушкин в то время, когда в него целились, спокойно ел черешню. Зубов промахнулся, а Пушкин отказался от ответного выстрела.
...Мы даже не знаем, как выглядел предок Пушкина - Абрам Петрович Ганнибал. Портрет, который считался раньше портретом "арапа Петра Великого", оказался портретом Меллер-Закомельского. А. Ганнибал похоронен на Старом суйдинском кладбище; могила утрачена . Мы не имеем и изображения Осипа Абрамовича Ганнибала - деда А. С. Пушкина. Какая национальность была у Абрама Ганнибала? Да и был ли он негром? Быть может, он был мамелюком? Сейчас мы уже знаем, на каком языке они разговаривали.

Это портрет И. И. Меллер-Закомельского ., а не А. Ганнибала .

Портрет Пушкина.

А как выглядел младший брат Пушкина - Лев Сергеевич? Племянник Антона Дельвига Андрей Андреевич Дельвиг, видевший Льва Пушкина в салоне своего дяди, вспоминал: "Он был остроумен, писал хорошие стихи, и, не будь он братом такой знаменитости, конечно, его стихи обратили бы в то время на себя общее внимание. Лицо его белое и волосы белокурые, завитые от природы".
А. Куприн писал о Пушкине: " Не так давно я имел счастие говорить с человеком, который в раннем детстве видел Пушкина.У него в памяти не осталось ничего, кроме того, что это был блондин, маленького роста, некрасивый, вертлявый и очень смущенный тем вниманием, которое ему оказывало общество. Уверяю, что на этого человека я глядел, как на чудо" ("О том, как я видел Толстого на пароходе "Св.Николай", - читано 12 октября 1908 года на вечере имени Толстого в Тенишевском зале).
Так был ли Абрам Ганнибал африканцем или не был?.. Всё говорит о том, что не был.
Младший брат Александра Пушкина Левушка однажды стащил ради шутки у брата перстень, с которым Александр не расставался, и показал дочери Вульфов - Евпраксинье. Та по простоте душевной решила, что перстень Лёвушка ей подарил. Когда Александр увидел перстень у Евпраксиньи, он всё понял и выругал младшего брата, а перстень отобрал. Евпраксинья позднее призналась: «А перстень-то, Лев мне сказал, оказался волшебный. Александру Сергеевичу морская волшебница его подарила». Мы можем догадаться, что родственницу крымских ханов, живущую на Кара Даге, называли морской волшебницей... Несомненно, что с помощью этого перстня Пушкин приобщался к миру сакрального:

И счастливец отпирает
Осторожною рукой
Дверь, откуда вылетает
Сновидений ложный рой.

А вот как писал близкий друг Пушкина Вяземский своей жене: «Я надеюсь, что Пушкин никогда не будет убит, — разве каким-нибудь животным! …А если он застрелится, то надеюсь, что мне завещал все свои бумаги. Если и вперед застрелится, то прошу его именно так сделать. Бумаги мне, а барыш - кому он назначит. Вот так! Теперь умирай он себе, сколько хочет. Я ему не помеха!»
В письме Александру Ивановичу Тургеневу Вяземский пишет: « Кто творец этого бесчеловечного убийства? Или это не убийство - заточить пылкого кипучего юношу в деревне русской? Правительство верно было обольщено ложными сплетнями. Да и что такое за наказание за вины, которые не подходят ни под какое право? Неужели в столицах нет людей, более виноватых Пушкина? Сколько вижу из них, обрызганных грязью и кровью? А тут за необдуманное слово, за неосторожный стих предают человека на жертву.. Да и постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси? Должно быть богатырем духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина. Да зачем не позволить ему ехать в чужие края?»
Пушкин намеревался ехать во Францию, где вот-вот должна была взойти звезда А. Дюма... Нессельроде пишет предписание генерал-губернатору Псковской и прибалтийских губерний маркизу Паулуччи принять по отношению к А. Пушкину надлежащие меры по надзору за ним, дабы его «привести на стезю добродетели и успокоить избыток воображения». Но Пушкин "отмечаться" в Псков не являлся. Надзор за Пушкиным поручают его соседу по имению Ивану Матвеевичу Рокотову. Конечно же, тот не стал заниматься постыдным делом... Так не значит ли это, что Пушкин всё-таки долгое время жил вне пределов РИ?..
Пушкиным было написано ессе "Путешествие из Москвы в Петербург" (Пушкин А. С. "Путешествие из Москвы в Петербург" // ПСС. Т. 7. — М.: Наука, 1964). Вот выдержки из него:

«Фонвизин, лет за пятнадцать пред тем путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца» (стр. 289).

«…Подле меня в карете сидел англичанин, человек лет 36. Я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?
Англичанин. - Английский крестьянин.
Я. - Как! Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?
Он. - Что такое свобода?
Я. - Свобода есть возможность поступать по своей воле.
Он. - Следовательно, свободы нет нигде; ибо везде есть или законы или естественные препятствия.
Я. - Так; но разница: покоряться законам, предписанным нами самими, или повиноваться чужой воле.
Он. - Ваша правда. Но разве народ английский участвует в законодательстве? Разве власть не в руках малого числа? Разве требования народа могут быть исполнены его поверенными?
Я. - В чем Вы полагаете народное благополучие?
Он. - В умеренности и соразмеренности податей.
Я. - Как?
Он. - Вообще повинности в России не очень тягостны для народа: подушныя платятся миром. Оброк не разорителен (кроме в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности умножает корыстолюбие владельцев). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу. И это называете вы рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать.
Я. - Но злоупотребления частые…
Он. - Злоупотреблений везде много. Прочтите жалобы английских фабричных работников - волоса встанут дыбом; вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет об сукнах г на Шмидта или об иголках г на Томпсона. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! Какое холодное варварство, с одной стороны, с другой - какая страшная бедность! В России нет ничего подобного.
…Я. - Что поразило вас более всего в русском крестьянине?
Он. - Его опрятность и свобода.
Я. - Как это?
Он. - Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню; умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки. О его смышлености говорить нечего. Путешественники ездят из края в край по России, не зная ни одного слова вашего языка, и везде их понимают, исполняют их требования, заключают условия…; никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Переимчивость их всем известна; проворство и ловкость удивительны.
Я. - Справедливо. Но свобода? Неужто вы русского крестьянина почитаете свободным?
Он. - Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения с вами! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии?
Я. - Не удалось.
Он. - Так вы не видали оттенков подлости, отличающих у нас один класс от другого. Вы не видали раболепного masters Нижней каморы перед Верхней; джентльменства перед аристократией;
кулачества перед джентльменством; бедности перед богатым; повиновения перед властью. А продажные голоса, а уловки министерства, а тиранство наше с Индией, а отношения наши со всеми другими народами!
Англичанин мой разгорячился и совсем отдалился от предмета нашего разговора. Я продолжал следовать за его мыслями - и мы приехали в Клин» (стр. 290-291)…
Как вы считаете, было ли обрадовано масонство этим произведением Пушкина? Как враги русского народа могли отнестись к стихотворению "Клеветникам России" (1831)?

О чем шумите вы, народные витии? Зачем анафемой грозите вы России? Что возмутило вас? волнения Литвы? Оставьте: это спор Славян между собою, Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою, Вопрос, которого не разрешите вы. Уже давно между собою Враждуют эти племена; Не раз клонилась под грозою То их, то наша сторона. Кто устоит в неравном споре: Кичливый Лях, иль верный Росс? Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? вот вопрос. Оставьте нас: вы не читали Сии кровавые скрижали; Вам непонятна, вам чужда Сия семейная вражда; Для вас безмолвны Кремль и Прага; Бессмысленно прельщает вас Борьбы отчаянной отвага - И ненавидите вы нас... За что ж? ответствуйте: за то ли, Что на развалинах пылающей Москвы Мы не признали наглой воли Того, под кем дрожали вы? За то ль, что в бездну повалили Мы тяготеющий над царствами кумир И нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир?.. Вы грозны на словах - попробуйте на деле! Иль старый богатырь, покойный на постеле, Не в силах завинтить свой измаильский штык? Иль Русского Царя уже безсильно слово? Иль нам с Европой спорить ново? Иль Русский от побед отвык? Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды, От финских хладных скал до пламенной Колхиды, От потрясенного Кремля До стен недвижного Китая, Стальной щетиною сверкая, Не встанет Русская земля?.. Так высылайте ж нам, витии, Своих озлобленных сынов: Есть место им в полях России, Среди нечуждых им гробов.

Это стихотворение и решило его судьбу.

***
В описаниях убийства Пушкина имеется множество несообразностей. К. м. н. Н. Ласкова в статье "У Пушкина был шанс на спасение» утверждает: «В лечении раненого были допущены серьёзные просчёты… Единственным документальным свидетельством течения постдуэльной болезни Пушкина являются записки врача и филолога Владимира Даля, которые тот, находясь рядом с больным, вёл с хронологической точностью. Сохранились и свидетельства очевидцев. К сожалению, история болезни поэта («скорбный лист») не велась..."
Н. Ласкова собрала материал, позволяющий утверждать, что в 30-е годы XIX века в России, например, в Петербурге, уже имелись хирурги, делавшие довольно-таки сложные операции — удаление желчного пузыря, частей желудка и кишечника. Хорошо была поставлена хирургическая помощь в клинике Медико-хирургической академии, основанной в 1806 году. Хирурги выполняли полостные операции под опийным наркозом, соблюдали чистоту, проводили переливания крови. Пушкин не должен был погибнуть, хирурги должны были его спасти. После того, как Пушкин был ранен, секундант бросился искать врача, но нашёл лишь акушера Вильгельма фон Шольца. Шольц помог, привезя хирурга Карла Задлера. Задлер, осмотрев Пушкина, срочно отправился за инструментами. Неужели их не было при нём, ведь он только что оказывал помощь Дантесу? Зачем приезжал? Мнение приехавших на Мойку хирургов Саломона и Буяльского осталось неизвестным. На следующий день приехал близкий друг поэта доктор Владимир Даль (окулист). Пушкин стал прощаться со всеми, родные не роптали.
29 января в 2 часа 45 минут пополудни А.С. Пушкин тихо скончался.
Вызывают недоумение назначения пиявок на фоне кровопотери; раненый поэт обслуживал себя сам: сам переоделся, сам брал лёд и воду, ставил пиявок.
Протокола вскрытия не велось, но остались записки Даля, который записал либо то, что видел сам, хотя у него было плохое зрение, либо с чужих слов, что вероятнее.
Несомненно то, что родные и близкие оставались равнодушными к страданиям Пушкина.

Вот что Пушкин написал о друзьях:

С толпой безстыдныхъ слугъ
Навеки распростился;
Укрывшись в кабинетъ
Один я не скучаю,
И часто целый свет
С восторгом забываю.
Друзья мне - мертвецы,
Парнасские жрецы.

***
В 1899 году обнаружилось, что могила А. Пушкина «обвалилась». Кто-то начал откапывать гроб. На небольшой глубине от поверхности земли обнажилась большая часть гроба. Еще три года гроб никто не закапывал. Пушкина хоронили в дубовом гробу, находившемуся в деревянном ящике. При вскрытии могилы — деревянный ящик обнаружен не был. Обвал могилы обнаружили в 1899, но еще в 1907 фотографировали все еще раскрытую могилу. Получается, что 8 лет точно могила была открыта.

Быть может, прах Пушкина подвергся такому же осквернению, что и прах Н. В. Гоголя? Гоголь писал в завещании: «Стыдно будет тому, кто привлечется каким-либо вниманием к гниющей персти, которая уже не моя».
От тела Грибоедова, якобы растерзанного толпой персов, не осталось и следа. Остался почему-то мизинец какого-то человека, который должен был по мнению тех, кто проводил расследование, указать, что безжалостно растерзали именно дипломата А. С. Грибоедова, а не проходившего мимо посольства во время погрома перса.
Убийство Лермонтова также было сплошной тайной. Когда Мартынов захотел рассказать всем о том, что произошло на месте "дуэли", — он скончался по неизвестной причине. В архиве Владикавказа хранится справка об отпевании раба Божьего Михаила Лермонтова местным священником. Но ведь убитых на дуэлях не отпевают, так как они приравниваются к самоубийцам... Следовательно, дуэли не было.
Жизнь гениев полна тайн и загадок, разгадать которые люди не в силах.

«Мы видим часто стремление сродников умершего как можно богаче провести похороны и устроить могилу. Большие средства тратятся иногда на роскошные памятники…

Иные хотят объявлениями через печать выразить свое почтение умершему и свое сочувствие его родственникам, хотя самый такой способ выявления своих чувств показывает их неглубокость, а подчас и лживость, так как искренно скорбящий не будет выставлять свою скорбь напоказ, выразить же свое сочувствие можно сделать гораздо теплее лично.

Но что бы мы из всего того ни сделали, умерший не получит от того никакой пользы. Мертвому телу одинаково лежать в бедном или богатом гробе, роскошной или скромной могиле. Не обоняет оно принесенных цветов, не нужны ему притворные выражения скорби. Тело предается тлению, душа живет, но не испытывает больше ощущений, воспринимаемых через телесные органы. Другая жизнь настала для нее, и другое нужно ей оказать.

Вот то нужное ей и должны мы делать, если действительно любим усопшего и желаем принести ему свои дары!

Что же именно доставит отраду душе умершего?

Прежде всего - искренние молитвы о нем, как молитвы личные и домашние, так и в особенности молитвы церковные, соединенные с Бескровной Жертвой, т.е. поминовение на литургии…»

По мере того, как год за годом все меньше и меньше остается на земле участников и современников той войны, мы обнаруживаем, что память о ней (слава Богу!) не исчезает и не размывается в нашем сознании, общенародном и личном, а напротив, усиливается и обостряется. И поневоле требуется прибавить нечто очень важное ко всему тому, что вкратце суммирует в своем указе свт. Иоанн.

…Сейчас всё это странно,
звучит всё это глупо:
в пяти соседних странах
зарыты наши трупы,
и мрамор лейтенантов -
фанерный монумент -
венчанье тех талантов,
развязка тех легенд.
(Б. Слуцкий. «Голос погибшего друга»)

Мы ставим памятники, бережем их и украшаем, как умеем, и когда заходит речь о памяти прошлых поколений, на чьих плечах мы сегодня стоим, то не стесняемся свой скорби в речах и журнальных статьях, цветов, венков и значительных средств, расходуемых на замену фанеры мрамором и бронзой. Почему так? И правильно ли это?…

Да, правильно, - подтверждает Святейший Патриарх Кирилл (телепередача «Слово Пастыря»):

«Для нас нужны могилы, памятники, чтобы сохранять нашу память об умершем, чтобы иметь возможность прийти и помолиться. И это прекрасный обычай, его надо сохранять. И нужно оберегать наши памятники, сохранять могилы в чистоте и порядке; по нашему отношению к могилам можно судить о нашем отношении к предкам, можно судить о нашем нравственном состоянии».
Так было всегда, и так должно быть.

Два чувства дивно близки нам,
в них обретает сердце пищу:
любовь к родному пепелищу,
любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля без них была б мертва,
как безотрадная пустыня
и как алтарь без Божества.
(А.С. Пушкин)

Почему к гробам, а не к чему-то живому и бодрому? Почему к пепелищу, а не к сияющим дворцам, шумным площадям и магистралям, кипящим жизнью индустриальным комплексам и другим многоценным плодам цивилизации? Сомнение вполне обоснованное для сегодняшнего дня, когда наша страна наперекор всем «международным сообществам» восстанавливает свои дворцы, площади, магистрали и комплексы, а кое-кто, якобы опираясь на «исконно-духовное наследие», требует ограничиться гробами и пепелищами.

Благодаря трудам ученых-историков, пепелища и останки умерших, захоронения и гробницы раскрывают перед нами - к радости одних, к удивлению других и к затаенному негодованию третьих - глубочайшую религиозную направленность доисторических культур и цивилизаций. С колоссальным напряжением сил наши далекие предки, не знавшие ни колесных повозок, ни тягловых животных, сооружали гигантские каменные гробницы, частично дошедшие до нашего времени: до 80% всей своей жизненной энергии затрачивали они на зримое, материальное выражение «любви к отеческим гробам»… Позже эта мегалитическая культура распространилась на юг и породила другие, еще более известные символы вечности на быстропеременчивой земле - египетские пирамиды.

Да и сам переход древнего человека от кочевого к оседлому образу жизни неразрывно связан с похоронным обрядом, как об этом сообщает проф. А.Б. Зубов («Лекции по истории религиозных идей»):

«…Захоронения, никогда раньше не встречавшиеся, характерны для всех поселений раннего неолита. Кости умерших погребены на священном участке, расположенном между очагом и противоположной от входа стеной. Иногда черепа умерших предков просто стоят на полочках в этой священной части жилища… Человек еще не умел разводить растения и выращивать животных, а уже стал обитателем оседлых поселений - его понудила к этому новая идея. В самом деле, не возить же кости умерших с собой, их надо предать земле; а если они вложены в земную утробу, их нельзя оставить. Значит, надо жить с ними. В этом и кроется причина оседлой жизни».

Итак, Пушкин полностью прав: его короткий отрывок от слова до слова раскрывает перед нами роль материальной памяти предков в культуре человечества… Как это нередко бывает в разных отраслях знания, кропотливая работа ученых - не только историков и археологов, но и биологов, психологов, физиков, математиков, лингвистов - доказывает упрямым людям истинность того, что им следовало бы усвоить из духовной сокровищницы прошлого.

Мы не отвергаем даров цивилизации, мы нуждаемся в них, - но они не дарят пищи нашему сердцу и не способны заменить нам святыню. Причина тому крайне проста: сердце ищет вечности и прикасается к ней на пороге смерти.

«Незадолго до своей свадьбы мой отец купил продававшееся имение в Смоленской губернии. Оно было в двадцати пяти верстах от его родных мест, от Лукьянова , и для него это было большой радостью. Называлось оно Ершино. Находилось в десяти верстах от станции Семлево (бывшая Сапегино) в Вяземском уезде. Недалеко, примерно в одной версте, было село, по названию , с церковью, а в двух других направлениях - деревни Якушкино и Плитушово.

Вид на Ершино от Сережанской церкви

Имение было довольно большое, говорят, что когда-то вся эта местность принадлежала помещику Якушкину, а позже - помещикам Мергасовым. При доме был старинный парк, два пруда, кругом березовые рощи, лиственные леса, совсем близко протекала река Вязьма. Виды прекрасные. Давно там никто не жил, все было запущено. Отцу пришлось постепенно отремонтировать дом, привести в порядок парк и завести хозяйство. Но всё это было не сразу.

Отец рассказывал, что, когда в Ершине чистили пруды, на дне нашли станок для печатания фальшивых денег. Так и осталось невыясненным, кто же этим делом занимался».

«Вспоминается жаркий июльский день. Мне лет семь, я в любимом нашем Ершине. Утро. Солнце заливает светом дорожки и клумбы перед домом, высокие деревья парка и дальше - большую открытую полянку. Полянка окаймлена парком, затем - чудесная аллея из елок с ветками до земли и некошеной травой. Этот зеленый коридор переходит в небольшую рощу. Рядом яблоневый сад. Траву на полянке не косили, и в ней из года в год растет красная душистая земляника, которой там необыкновенно много».

Помню себя в этой высокой траве, она выше меня. Я сижу, и меня не видно, я как будто в тайнике, спешу, собираю ягоды в плетеную маленькую корзиночку. А сверху нещадно жарит солнце. Запах травы и земляники наполняет мое дыхание, я же должна собирать ягоды скорее и побольше, чтобы до десяти часов уже поставить корзиночку на стол к прибору отца: он в десять часов выходит пить кофе, а сегодня день его именин. Сестра Марина где-то рядом в траве, тоже собирает ягоды, виднеется только ее белая пикейная шляпка; вероятно, она тоже спешит, чтобы не опоздать. Кто скорее из нас успеет? Это имеет какое-то значение! Отец, конечно, есть утром землянику не станет, но, чтобы доставить нам с сестрой удовольствие, будет долго вдыхать ее аромат, и скажет, что есть её с кофе нельзя, и прикажет подать её к чаю. Но все равно радость, что мы доставили отцу удовольствие! Кроме ягод, отцу подарена вышитая нами красивая небольшая скатерть, вся в чудесных ромашках. Даже брат, пятилетний Саша, принял участие: сделал несколько стежков зеленым шелком.

Я и сейчас ясно вижу эту высокую душистую траву и зеленую сказку деревьев; все это залито жарким солнцем, а из тенистого парка, от его высоких стариков великанов, плывет особенный свежий утренний ароматный воздух, который, вливая в тебя бодрость, пронизывает, кажется, всю тебя насквозь. Столетняя липовая аллея, где нижние ветки деревьев свисают до земли, делается вся золотистая, когда покрывается светлым цветением, вся в жужжании налетевших пчел. В такие дни ставили перед липами стол, накрытый белой скатертью, с медным, пузатым самоваром, неизменным спутником всех чаепитий, и подавали вкусный чай. В этот час жара уже спадала, в парке, в тени, стоял аромат липового цвета, и царила спокойная тишина. И никогда ни одна пчела никого не ужалила, словно эти вполне сознательные создания не хотели нарушать общую гармонию...

Ершино и Сережанская церковь

То была любимая пора нашего отца. Он обладал необыкновенной любовью к природе, сам лично ухаживал за деревьями, во множестве посаженными его заботами. Подрезал ветки и лишние побеги молодых лип, подстригал их кроны.

Молодой сад около парка, был разбит по вкусу отца; отец вообще охотно занимался хозяйством, когда жил в деревне, серьезно и с любовью. Были у него засеянные поля, лес, довольно большое молочное хозяйство, и молоко поставлялось в Москву - известному предпринимателю, хозяину лучших молочных магазинов Александру Васильевичу Личкину... Стадо состояло из породистых коров - симменталок. На выставках молодые быки получали золотые Медали. Каждое из животных имело свое имя. Перед заходом солнца стадо пригонялось домой, и мы часто выходили за ворота к дороге встречать его. Приятно и интересно было смотреть на это шествие, которое я воспринимала тогда с любовью. Когда появлялась необходимость, мой отец собственноручно лечил коров. Для этого у него была другая одежда, специально для скотного двора. Я часто ходила вместе с ним к коровам и помню, как шла за ним между кормушками, а с двух сторон выглядывали из своих оконцев красивые головы с большими глазами и крутыми рогами. Слышалось фырканье и аппетитное жевание вкусного корма. Когда отец ходил смотреть на стадо в поле, я не боялась окружения коров: они меня добродушно обнюхивали и я гладила их жесткую шерстку на лбу.

Вообще мы имели радость в детстве - расти среди животных; мы любили их, и это, вероятно, во многом полезно для будущего становления ребенка. Мы ходили в конюшню к лошадям и приносили им любимое их лакомство - черный хлеб, густо посыпанный кухонной солью и нарезанный толстыми, большими кусками.

Вспоминаю, как однажды отправилась одна с хлебом в конюшню к отцовской верховой лошади - Кудеснику. Я открыла денник и вошла: конь стоял спиной ко мне, я подошла к кормушке и подала ему хлеб. Помню хорошо, как он неожиданно поднял морду и вдруг так громко заржал над моей головой, что я вся съежилась. А он, учуяв открытую дверь, стал медленно поворачиваться, осторожно, не задев меня, выбежал из конюшни и быстро умчался в поле через открытую калитку. Я испуганно думала, что поймать его никто не сможет, но затем почувствовала себя счастливой, когда увидела, как из-за кустарника конюх Семён спокойно ведет его за гриву назад.

А можно ли забыть еще одну лошадь, которую в 1918 году, когда грабили усадьбу, увели, а она прибежала назад, пройдя двадцать пять вёрст пути! Что сталось с ней потом, не знаю. Это была лошадь арабского происхождения, ее шкура красивой золотистой масти сверкала на солнце, как настоящее золото».

Сережанские холмы - дорога к Сережанской церкви

«Нам, детям, была дана возможность заняться своим делом: отведено место для собственного огорода. У каждого из нас троих была своя грядка, мы сами сажали овощи, ухаживали за ними. Рядом стояла бочка с водой, и мы сами поливали грядки и пололи. С удовольствием убирали мы и скоблили дорожки в саду. Бабушка Екатерина Иустиновна Ланская прислала нам в подарок красивую белую палатку, которую поставили в саду; туда нам после наших «работ» приносили молоко в глиняном горлаче и вкусный черный хлеб, который пекли всегда в «семейной» (так у нас называлось помещение, где рабочие обедали и отдыхали). Посещать деревни нам не разрешалось: отец всегда берег нас от заразных болезней и мы зимой в городе редко бывали даже в магазинах. Видимо, поэтому появился мой интерес к дочери птичницы Агафьи, которая как-то пришла по делу к моей тете Наде Пушкиной, жившей у нас каждое лето. Агафья пришла с дочкой Катей, как сейчас помню, одетой в синий вылинявший сарафан и белую рубаху. Не знаю, как мы с ней разговорились, но на следующий день она появилась около дома, и мы с ней отправились задней дорожкой в парк, в уголок, весь окруженный кустарником: нас никто не видел и ничего, следовательно, не заметили. Я никому ничего не говорила, и свидания с Катей стали почти ежедневными на том же месте, что и прежде. Туда я приносила показывать свои игрушки, куклы, которые она с интересом разглядывала, но отдавать я их не смела: без спросу не могла. Катя рассказывала мне что-то, я с интересом слушала, но о чем шла речь - не помню. Пела она мне песни, которые я до того не знала, и помню только одну фразу, которая привела меня тогда в недоумение, и долго я не понимала ее значения. Как закончились наши встречи, не помню; вероятно, с наступлением осенних дней. Больше нам не пришлось встречаться...

Сережанские просторы (вид в сторону Вязьмы-реки)

Наступала пора жатвы. Мы ходили вместе с нашей тетей Надей и гувернанткой в поле смотреть на это замечательное зрелище. Золотистое поле на фоне березового леса и голубого неба, яркие одежды крестьянок, так красиво и легко взмахивавших серпом и длинной охапкой колосьев. Все это запало в память на всю жизнь, невозможно забыть это, раз увидев. Помню, как хотели сфотографировать женщину, и с какой радостью и гордостью она согласилась и показала свое искусство. Эта фотография уцелела ото всех случайностей и сейчас, хоть неудачная, украшает мой альбом.

Потом наступала пора молотьбы. Рано утром раздавался первый свисток паровика, и все приходило в движение. Надо скорее было завершить одевание и завтрак, перебежать аллею старых берез в парке, выйти через калитку на отгороженную площадку и попасть в большую ригу, в которой царило большое оживление. Высокий, большой паровик шумно пыхтит и весь дрожит от напряжения, а от него так же напряженно работают другие машины. Люди заняты каждый своим делом, в шуме не слышно голосов, надо кричать в этом общем гуле. Лица у всех веселые, белые, напудренные мукой. Одеты все удивительно чисто - в онучах и лаптях. Царит какая-то особенная обстановка, необычная, похожая на праздничную: в самой риге необыкновенно чисто и все как бы тоже напудренно. Мой отец уж давно здесь, приветливо нас встречает. Он тоже напудрен. Мы с сестрой Мариной пришли вдвоем, с нами здороваются, что-то говорят, но шум невообразимый, ничего не слышно. И мы стоим на почтительном расстоянии от паровика: очень уж громко он стучит, свистит, напоминая паровоз, а в том нашем возрасте это всегда было немного жутко. Сестра скоро не выдерживает и убегает, я еще остаюсь на некоторое время. Сколько впечатлений! С той поры сохранилось во мне это богатство, которое и по сей день пробивается светлым таинственным ключом из далеких незабвенных лет».

Фотоальбом «Имение Ершино и дети Мезенцовых»

Из этих записок становится понятно, что сирень, акация, яблоневый сад и малина, которые радовали в детстве Бобневу Марию Ионовну и Семёнову Прасковью Николаевну, были посажены в Ершино стараниями мужа внучки великого поэта Александра Сергеевича Пушкина. Он делал это для своих детей.

Об отце Сергее Петровиче Мезенцове и его семье

«Мои родители вступили в брак 5 сентября 1901 года не в первой своей молодости: матери моей было двадцать девять лет, а отцу тридцать пять. Моя мать Вера Александровна Пушкина была внучкой поэта Александра Сергеевича Пушкина, предпоследним ребенком старшего сына поэта Александра Александровича и первой его жены Софии Александровны, урожденной Ланской».

«Вот что пишет Брокгауз в своем энциклопедическом словаре: «Род Мезенцовых - русский дворянский род (третий по счету) происходит от Дениса М., жившего во второй половине XVII века. Из этого последнего рода Федор Андреевич М. - секретарь смоленской губернской канцелярии (род. 1732 г.); из его потомков Михаил Владимирович Гофмейстер известен был своей благотворительностью, а брат его Николай (род. 1827 г.), генерал-адъютант, был шеф жандармов, убит на Михайловской площади в СПб 9 августа 1878 г. Петр Иванович М. (род. 1824 г.), генерал-лейтенант, был при императоре Александре I директором Пажеского корпуса. Этот род М. внесен во II, III и VI ч.ч. род. кн. Калужской, Смоленской и Ярославской губ.».

«Петр Иванович Мезенцов, о котором упоминает Брокгауз, - это мой дедушка».

«Дедушка был женат на Марии Николаевне Озеровой, и история их любви была довольно романтична. Мать бабушки (рожд. Беклемишева) была в то время уже вдовой. Ее дочь Мария жила вдвоем с матерью в их имении в Смоленской губернии. Предложение дедушки было отвергнуто по той причине, что мать не хотела отпускать от себя последнюю дочь. Тогда влюбленные решили иначе: они договорились бежать и тайно обвенчаться. Это решение каким-то образом стало известно матери - она побоялась скандала и наконец согласилась на свадьбу дочери. Всю свою последующую жизнь до самой смерти прожила старая Озерова в семье Мезенцовых. Петра Ивановича она полюбила, всегда с ним считалась и уважала его. Дедушка был добрым человеком, хотя выглядел суровым. А в жене своей, как говорится, души не чаял всегда. Разлучила их только смерть, уже в старости. Умерла бабушка Мария Николаевна в своей любимой усадьбе Лукьянове, а похоронили ее в их селе Рыхлове, в шести верстах от дома, в склепе под церковью. Дедушка сам бальзамировал тело своей обожаемой Мари (так он ее называл), каждый день бывал около гроба и смотрел на нее через стекло. Через полгода умер и он. Его похоронили рядом.

Потом там хоронили и других членов семьи Мезенцовых. Там же похоронена и моя мать. Но после революции все подверглось разрушению».

«Мой отец был четвертым сыном и пятым ребенком в своей семье. Он родился в 1866 году, 8 января, в Москве, где мой дедушка был тогда директором 2-го Кадетского корпуса в Лефортове».

«В семье Мезенцовых было пять сыновей и одна дочь. Назову их по старшинству: Владимир (1858 г. р.), Александр (1859), Михаил (1860), Леокадия (1863), Сергей (1866) и Борис (1869). Семья была очень спаянная и дружная. Мой отец часто вспоминал свое детство и свою семью, всегда с чувством большой любви и уважения к родителям».

«Отец часто рассказывал нам о многом, а мы всегда с восхищением слушали его. Он говорил очень ясно, красочно, обо всем с подробностями, не спеша и, я бы сказала, красиво. Создавалось впечатление, что все видишь сам. Вообще он никогда ни в чем не торопился и все всегда делал быстро и точно, а делать умел буквально все. В те трудные годы его руки были золотыми. Никогда он не повышал голоса, и никто никогда не слыхал от него грубого или резкого слова.

В 1883 году он поступил на военную службу. Единственный раз в жизни, говорил отец, в день своего производства в офицеры, был он пьян. В этот день никто и никогда не оставался трезвым, это была, почти традиция, за этим следили товарищи, и не опьянеть было нельзя. На руках уносили героя дня! Отец любил хорошее вино, но никогда не увлекался через меру. Вообще чувство меры у отца сказывалось во всем. Какая-то самодисциплина. Но это не значило, что он отказывался от удовольствий. Он любил жизнь, был живым, энергичным, деятельным и нервным человеком, необычайно добрым, соединявшим яркую мужественность с почти женской мягкостью. Его любили товарищи, у него были настоящие друзья, любили его и подчиненные. Он никогда не отказывался помочь тем, кто нуждался».

«Мой отец был человеком очень честным и добрым. Этим, к сожалению, некоторые пользовались ему во вред. Грустно об этом вспоминать - незлобивость его была удивительна! Его уважали и любили люди самые разные - и до революции, и после. Его обаяние всегда располагало к нему: прислуга просто обожала его, оставалась жить с нами одной семьей, даже после нашего полного разорения. Например, из Ершина приезжали трое крестьян после какого-то общественного решения и предлагали дать отцу на усадьбе участок земли. Отношение у них было самое миролюбивое, но отец отказался».

Фотоальбом «Вера Александровна Пушкина и Сергей Петрович Мезенцов»

Записки о матери Вере Александровне Мезенцовой, урожденной Пушкиной

«SP» - София Пушкина

«Мать моя, внучка нашего Александра Сергеевича Пушкина, была младшей дочерью его старшего сына Александра Александровича - дочерью от первого брака, с Софией Александровной (рожд. Ланской). Родилась моя мать 19 декабря 1872 года в Вильно, где дедушка Александр Александрович тогда служил. Умерла 8 февраля 1909 года в подмосковном имении родных Гончаровых Лопасня.

Ей было всего три года, когда скончалась её мать, моя бабушка, и жизнь семьи сильно изменилась. Сестра дедушки Александра Александровича - Мария Александровна Гартунг, сама пережившая большую драму, пришла брату на помощь, к его большой семье. Детей было девять человек - младшему всего один год. Требовалась большая забота».

«В 1867 году дедушка Александр Александрович получил назначение в город Вильну, куда переехала вся его семья, к тому времени уже довольно многодетная: детей было тогда пятеро. Перечисляю всех детей дедушки от первого брака, с бабушкой Софией Александровной Ланской: Наталья, Софья, Мария, Александр, Ольга, Анна, Григорий, Петр, Надежда, Вера, Сергей... Итак, они жили в Вильне, и здесь вскоре произошла драма, в корне изменившая жизнь всей семьи Пушкиных. Бабушка София Александровна заболела воспалением лёгких и скончалась всего тридцати восьми лет от роду. О причине её смерти мне известно довольно коротко. Бабушка ехала в карете, легко одетая, разгоряченная, и из окна кареты её обвеяло свежим ветром. Слабое здоровье не выдержало - она заболела. Может быть, некоторой причиною здесь оказалось и острое чувство ревности, вызванное, видимо, соответствующим поведением дедушки Александра Александровича. Однако, надо сказать, что горе его было искренне и велико. Он счёл себя виновным в смерти жены и всю последующую жизнь свою не мог себе этого простить. Позже он завещал похоронить себя рядом с могилой Софии Александровны, своей первой жены.

Скончалась бабушка 8 апреля 1875 года в Вильне, где и состоялось отпевание, а затем гроб с телом жены дедушка увез и похоронил в любимой Пушкиными Лопасне, около церкви в ограде. Со временем здесь получилась усыпальница семьи Пушкиных».

«Всем дочерям Софии Александровны были заказаны одинаковые серебряные, черненые медальоны с прядью волос их матери и её монограммой на французском языке - «SP»».

«Время шло, и сестры Вера (моя мама) и Надежда получили отличное образование с хорошим знанием иностранных языков. Надежда начала увлекаться химией, моя мать училась рисованию. У нее были способности к нему».

«В семье Пушкиных звучала и музыка. Моя мать и брат её Сергей иногда пели вдвоем».

«В императорском дворце иногда давали приемы, на которые дедушка Александр Александрович вывозил своих молоденьких дочерей - мою мать и её сестру Надежду. К этому дню шили специального фасона платья, имитировавшие старинную русскую одежду, что было очень символично и красиво. В таких костюмах сестры и ездили с отцом на прием. Но выезды эти бывали нечастыми, и образ жизни семьи Пушкиных не отличался от многих других семей, молодежь любила читать, прекрасно знала литературу разных эпох и народов. Искренняя любовь к родине, передающаяся от отца к детям, царила в семье».

Семья Мезенцовых

Домовая церковь Государственного архива на Воздвиженке

«Венчались мои родители 5 сентября 1901 года в Москве, в домовой церкви Государственного архива на Воздвиженке. Это было большое белое здание на углу Моховой, обнесенное белой каменной стеной, которое я хорошо сама помню.

После венчания молодые праздновали у дедушки Александра Александровича дома, где их поздравляли, и в тот же день уехали в Ершино. Там они прожили недолго и затем отправились за границу. Затем местом жительства моих родителей был Петербург (на Фурштадтской ул., 27), в доме на третьем этаже; их квартира была очень уютной и удобной. В 1902 году, в июле, родилась моя сестра Марина,…»

«Следующее лето мои родители с маленькой Мариной жили в Ершине, где отец начал все приводить в благоустроенный вид. К Марине приставили няню, пожилую и опытную, у которой была помощницей молодая девушка. Мой отец обожал свою маленькую дочку, сам носил ее на руках и даже укачивал. А Марина стала прелестной: с чудными карими глазками, золотистыми природными локонами, румяная, спокойного, мягкого нрава; она всех очаровывала.

В ноябре 1904 года появилась на свет и я. Моим крестным отцом был дедушка Александр Александрович, а крестной матерью - Екатерина Иустиновна Ланская, которую звали бабушкой…».

«Мы росли с сестрой очень дружно, с самых первых лет и до конца ее недолгой жизни. Когда в 1908 году явился на свет наш брат Саша, он так же естественно вошел в нашу дружную троицу. Так мы жили втроем своей детской счастливой жизнью, окруженные заботой и любовью ближних».

Смерть Веры Александровны Пушкиной-Мезенцовой

«В 1909 году, зимой, мы находились всей семьей в гостях у Гончаровых, в их усадьбе в Лопасне, недалеко от Москвы по Курской дороге. Эту прекрасную усадьбу я уже описывала. Хозяйки Гончаровы, родственницы Пушкиных, это Наталия Ивановна - тетя Тата и Надежда Ивановна - тётя Надя, которых мы звали так, хотя они нам и не являлись тетками. Мы их любили и были к ним привязаны все детство и много позже... Однако в тот раз наше пребывание у них оказалось неудачным. Вскоре мы, все трое, тяжело переболели коклюшем. Приехала из Москвы любимая сестра нашей матери, тетя Надя, в помощь для ухода за больными. Наконец мы благополучно поправились, и тут вскоре случилось самое непоправимое. Это было в феврале. Отцу пришлось по делам ехать в Москву на несколько дней, и моя мать поехала проводить его на станцию, бывшую минутах в тридцати от дома.

На второй день к вечеру она почувствовала себя плохо - заболело горло. Ей стало настолько плохо, что отца вызвали телеграммой. Он сейчас же приехал, сильно обеспокоенный, и после разговора с местным доктором тут же уехал в Москву за врачом. Когда он с ним вернулся на следующий день, моя мать только что скончалась. Проболела она всего три дня. Это оказалась токсическая тяжелая форма скарлатины.

Помню ясно, как в начале ее болезни мы утром проходили через мамину спальню в столовую: в глубине комнаты стояла ее кровать, откуда она нас поприветствовала, кивая головой. Потом ее решили перевести подальше от нас в отдельную комнату, которая до этого служила для наших детских игр. Нам разрешили получить каждому свою любимую игрушку, чтобы мы туда не ходили. (Этот белый мишка долго бережно хранился у меня и после моего замужества.) И вот мимо нас должны были перевести нашу мать в назначенную ей комнату, а нам следовало сидеть смирно и молчать - это было условие. Маму провели мимо нас под руки две наши тети Нади - мамина сестра и Гончарова. До сих пор помню совершенно ясно: мама была в светло-голубом длинном халате. Лихорадочный яркий румянец алел на ее щеках. Она улыбнулась нам, кивнула головой, проходя мимо, и больше мы ее не видели... Все это запомнилось мне на всю жизнь, и много позднее, через несколько лет, когда я рассказала отцу и няне о том дне, они удивились тому, что я в четырехлетнем возрасте могла это запомнить, но подтвердили, что все действительно было именно так.

Моя мать скончалась в объятиях своей самой близкой сестры Надежды, не отходившей от нее. Горе и отчаяние отца трудно описать. Случилось это 8 февраля. Приехал из Москвы дедушка Александр Александрович, приехали мамины сестры Анна и Ольга и многие родные. Ее отпевали в лопасненской церкви. Дедушке поставили стул рядом с гробом, и он не отходил от гроба до конца службы...

Мой отец увез тело покойной жены в свинцовом гробу в Смоленскую губернию, в имение своих родителей Рыхлово , где был семейный склеп около церкви. Помню я и этот склеп, и гробницу моей матери. В утро после её смерти нас троих увезли с няней Настей и её помощницей Шурой в Москву, на квартиру Гончаровых. Там прожили мы с тетями, пока отец после горя пришел в себя и увёз нас в Петербург.

P.S. Позднее выяснилась причина заболевания моей матери: когда она провожала отца в Москву, у носильщика, который нес вещи к поезду, трое детей лежали больными в скарлатине. Дети выжили... Этот носильщик будто бы здравствовал в Лопасне в 60-х годах».

«Заканчивая воспоминания о моем отце, хочу добавить то, что мне кажется главным. Он был христианином, разумно относившимся к жизни и людям и научившим своих детей честной жизни.
Мужественно перенес он все свои испытания, которых так много выпало на его долю. Прошлая жизнь, конечно, наложила на него свой отпечаток: он был настоящим барином, но всегда со всеми был прост, доброжелателен и одинаков, ни перед кем никогда не заискивал, презирал лесть и карьеризм. Он видел в жизни много интересного, красивого, но ничто его не изнежило и не испортило - он всегда оставался таким же».

Ровно за три недели до начала Великой Отечественной Войны, 19 мая (1 июня) 1941 года, в далеком Шанхае святитель Иоанн (Максимович) обратился к своей пастве с таким указом:

Вот то нужное ей и должны мы делать, если действительно любим усопшего и желаем принести ему свои дары!

Что же именно доставит отраду душе умершего?

Прежде всего – искренние молитвы о нем, как молитвы личные и домашние, так и в особенности молитвы церковные, соединенные с Бескровной Жертвой, т.е. поминовение на литургии…»

…Сейчас всё это странно,
звучит всё это глупо:
в пяти соседних странах
зарыты наши трупы,
и мрамор лейтенантов –
фанерный монумент –
венчанье тех талантов,
развязка тех легенд.
(Б. Слуцкий. «Голос погибшего друга»)

Мы ставим памятники, бережем их и украшаем, как умеем, и когда заходит речь о памяти прошлых поколений, на чьих плечах мы сегодня стоим, то не стесняемся своей скорби в речах и журнальных статьях, цветов, венков и значительных средств, расходуемых на замену фанеры мрамором и бронзой. Почему так? И правильно ли это?…

Да, правильно, – подтверждает Святейший Патриарх Кирилл (телепередача «Слово Пастыря»):

Два чувства дивно близки нам,
в них обретает сердце пищу:
любовь к родному пепелищу,
любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля без них была б мертва,
как безотрадная пустыня
и как алтарь без Божества.
(А.С. Пушкин)

Благодаря трудам ученых-историков, пепелища и останки умерших, захоронения и гробницы раскрывают перед нами – к радости одних, к удивлению других и к затаенному негодованию третьих – глубочайшую религиозную направленность доисторических культур и цивилизаций. С колоссальным напряжением сил наши далекие предки, не знавшие ни колесных повозок, ни тягловых животных, сооружали гигантские каменные гробницы, частично дошедшие до нашего времени: до 80% всей своей жизненной энергии затрачивали они на зримое, материальное выражение «любви к отеческим гробам»… Позже эта мегалитическая культура распространилась на юг и породила другие, еще более известные символы вечности на быстропеременчивой земле – египетские пирамиды.

«…Захоронения, никогда раньше не встречавшиеся, характерны для всех поселений раннего неолита. Кости умерших погребены на священном участке, расположенном между очагом и противоположной от входа стеной. Иногда черепа умерших предков просто стоят на полочках в этой священной части жилища… Человек еще не умел разводить растения и выращивать животных, а уже стал обитателем оседлых поселений – его понудила к этому новая идея. В самом деле, не возить же кости умерших с собой, их надо предать земле; а если они вложены в земную утробу, их нельзя оставить. Значит, надо жить с ними. В этом и кроется причина оседлой жизни».

Итак, Пушкин полностью прав: его короткий отрывок от слова до слова раскрывает перед нами роль материальной памяти предков в культуре человечества… Как это нередко бывает в разных отраслях знания, кропотливая работа ученых – не только историков и археологов, но и биологов, психологов, физиков, математиков, лингвистов – доказывает упрямым людям истинность того, что им следовало бы усвоить из духовной сокровищницы прошлого.

Мы не отвергаем даров цивилизации, мы нуждаемся в них, – но они не дарят пищи нашему сердцу и не способны заменить нам святыню. Причина тому крайне проста: сердце ищет вечности и прикасается к ней на пороге смерти.