История есть прогресс в сознании свободы. Понятие прогресса в истории идей: российская перспектива

О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии) [изд. 1974, сокр.] Поршнев Борис Фёдорович

I. Ускорение исторического прогресса

Проблема настоящего исследования - возможность значительно укоротить человеческую историю сравнительно с распространенными представлениями. Если бы это позволило правильнее видеть историю в целом, то тем самым увеличило бы коэффициент прогнозируемости. Ведь историческая наука, вольно или невольно, ищет путей стать наукой о будущем. Вместе с тем, история стала бы более историчной. Автор привержен правилу: «Если ты хочешь понять что-либо, узнай, как оно возникло». Но как поймешь историю человечества, если начало ее теряется в глубине, неведомой в точности ни палеоархеологии, ни палеоантропологии, уходит в черноту геологического прошлого. При этом условии невозможно изобразить историю как траекторию, ибо каждую точку на траектории ведь надо бы откладывать от начала. Каждый факт на траектории мировой истории надо бы характеризовать его удаленностью от этого нуля, и тогда факт нес бы в своем описании и объяснении, как хвост кометы, этот отрезок, это «узнай, как оно возникло».

Эмпирически наш современник знает, как быстро происходит обновление исторической среды, в которой мы живем. Если ему сейчас 75 лет и если разделить его жизнь на три двадцатипятилетия, то они отчетливо покажут, что каждый отрезок много богаче новациями, чем предыдущий. Но при жизни его предка на аналогичные отрезки приходилось заметно меньше исторической динамики, и так далее в глубь времен. А в средние века, в античности, тем более на Древнем Востоке индивидуальная жизнь человека вообще не была подходящей мерой для течения истории: его мерили династиями - целыми цепями жизней. Напротив, человек, который начинает сейчас свою жизнь, на протяжении будущих 75 лет, несомненно, испытает значительно больше изменений исторической среды, чем испытал наш семидесятипятилетний современник. Все позволяет предполагать, что предстоящие технические, научные и социальные изменения будут все уплотняться и ускоряться на протяжении его жизни.

Фундаментальным тезисом, который ляжет в основу дальнейшего изложения, является идея, что человеческая история представляет собой прогрессивно ускоряющийся процесс и вне этого понята быть не может. Мы не будем здесь касаться обширной проблемы, не надлежит ли вписать динамику человеческой истории в более пространный ряд: в возможный закон ускорения истории Вселенной, ускорения истории Земли, ускорения истории жизни на Земле? Это значило бы уплотнение времени новшествами (кумулятивными и необратимыми) и в этом смысле его убыстрение. Это касалось бы предельно общей проблемы ускорения мирового времени, иначе говоря, его все большей наполненности новациями. Человеческая история выглядела бы как отрезок этой кривой, характеризующийся наибольшей быстротой, точнее, наибольшим ускорением. Хотя в третичном и четвертичном геологических периодах развитие биосферы достигает максимальной ускоренности, мы все же можем человеческую социальную историю начинать как бы с нуля: ускорение продолжается, но оно возможно лишь благодаря тому, что в мире появляется эта новая, более высокая форма движения материи, при которой прежняя форма, биологические трансформации, уже может быть приравнена неподвижности. Да и в самом деле, Homo sapiens во время истории телесно уже не меняется.

Разные исторические процессы историки делят на периоды. Периодизация - основной прием упорядочения всякого, будь то короткого, будь то долгого, общественного процесса в истории культуры, политического развития какой-либо страны, в истории партии, войны, в биографии исторического персонажа, в смене цивилизаций. И вот я пересмотрел десятки частных периодизаций разных конечных исторических отрезков. Вывод: всякая периодизация любого исторического процесса, пусть относительно недолгого, если она мало-мальски объективна, т.е. ухватывает собственный ритм процесса, оказывается акселерацией - ускорением. Это значит, что периоды, на которые его разделили историки, не равновелики, напротив, как правило, один за другим все короче во времени. Исключением являются лишь такие ряды дат, которые служат не периодизацией, но простой хронологией событий, например царствований и т.п.

В долгих эпохах, на которые делят мировую историю, акселерация всегда выражена наглядно. Каменный век длиннее века металла, который в свою очередь длиннее века машин. В каменном веке верхний палеолит длиннее мезолита, мезолит длиннее неолита. Бронзовый век длиннее железного. Древняя история длиннее средневековой, средневековая - длиннее новой, новая - длиннее новейшей. Принятая периодизация внутри любой из них рисует в свою очередь акселерацию.

Конечно, каждая схема периодизации может отражать субъективный интерес к более близкому. Можно также возразить, что просто мы всегда лучше знаем то, что хронологически ближе к нам, и поэтому объем информации заставляет выделить такие неравномерные отрезки.

Однако периодизация мотивируется не поисками равномерного распределения учебного или научно-исследовательского материала в пусть неравные хронологические ящики, а качественными переломами в ходе того или иного развития. Да и невозможно отнести приведенные возражения к далеким эпохам, изучаемым археологией, где не может заметно сказываться преимущественная близость той или иной культуры к нашему времени.

Словом, мы замечаем, что река истории ускоряет свой бег даже изучая отдельные ее струи. Те или иные процессы иссякают, кончают свой цикл предельного ускорения, ибо он - сходящийся ряд, но тем временем другие уже набирают более высокие скорости. Но есть ли вообще мировая история как единый процесс? Первым, кто предложил утвердительный ответ, был Гегель. Правда, до него уже существовали теории прогресса человечества, например схема Кондорсе. То была прямолинейная эволюция, «постепенный» рост цивилизации. Гегелевская схема всемирной истории впервые представила ее как динамическое эшелонированное целое с качественными переломами и взаимным отрицанием эпох, с перемещениями центра всемирной истории из одних стран в другие, но с единым вектором совокупного движения. Суть мирового развития, по Гегелю, - прогресс в сознании свободы. Вначале, у доисторических племен, царят всеобщая несвобода и несправедливость. С возникновением государства прогресс воплощается в смене государственно-правовых основ общества: в древней деспотии - свобода одного при рабстве всех остальных, позже - свобода меньшинства, затем - свобода всех, но лишь в христианском принципе, а не на деле. Наконец, с французской революции начинается эра подлинной свободы. Пять великих исторических эпох, отрицающих одна другую и в то же время образующих целое.

Маркс и Энгельс, сохранив гегелевскую идею развития, перевернули ее с головы на ноги. В основу содержания формации они положили экономические отношения: основой общественной формации является определенный способ производства; его сокровенной сутью - отношение трудящегося человека к средству труда, способ их соединения, ибо мы видим их в прошлой истории всегда разъединенными.

Напрасно некоторые авторы приписывают Марксу и Энгельсу какой-то обратный взгляд на первобытное общество. Среди их разнообразных высказываний доминирующим мотивом проходит как раз идея об абсолютной несвободе индивида в доисторических племенах и общинах. Они подчеркивали, что там у человека отсутствовала возможность принять какое бы то ни было решение, ибо всякое решение наперед было предрешено родовым и племенным обычаем. Маркс писал об этом в «Капитале»: «... отдельный индивидуум еще столь же крепко привязан пуповиной к роду или общине, как отдельная пчела к пчелиному улью». Возвращаясь к этой мысли, Энгельс писал: «Племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторвались еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности». «Идиллические», иронизировал Маркс, сельские общины «ограничивали человеческий разум самыми узкими рамками, делая из него покорное орудие суеверия, накладывая на него рабские цепи традиционных правил, лишая его всякого величия, всякой исторической инициативы».

На противоположном, полюсе прогресса, при коммунизме, - торжество разума и свободы.

Между этими крайними состояниями совершается переход в собственную противоположность, т.е. от абсолютной несвободы к абсолютной свободе через три прогрессивные эпохи, но эпохи в первую очередь не самосознания, а экономического формирования общества, т.е. через развитие форм собственности. Все три, по Марксу, зиждутся на антагонизме и борьбе. Рабство начинается с того, что исконная, примитивная, первобытная покорность человека несвободе сменяется пусть глухим и беспомощным, но сопротивлением; не только рабы боятся господ, но и господа - рабов. История производства вместе с историей антагонизма идет по восходящей линии при феодализме и капитализме.

Вглядываясь в пять последовательных общественно-экономических формаций Маркса, мы без труда обнаруживаем, что, если разложить всемирную историю на эти пять отрезков, они дают возможность обнаружить и исчислить ускорение совокупного исторического процесса.

Две темы - возрастание роли народных масс в истории и ускорение темпа истории - оказались двумя сторонами общей темы о единстве всемирно-исторического прогресса и в то же время о закономерной смене общественно-экономических формаций. Каждый последующий способ производства представляет собой шаг вперед в раскрепощении человека. Все способы производства до коммунизма сохраняют зависимость человека - его рабство в широком смысле слова. Но как глубоко менялся характер этой зависимости! В глубине абсолютная принадлежность индивида своему улью, или рою; позже человек или люди - основное средство производства, на которое налагается собственность; дальше она становится полусобственностью, которую уже подпирает монопольная собственность на землю; наконец, следы собственности на человека внешне стираются, зато гигантски раздувается монопольная собственность на все другие средства производства, без доступа к которым трудовой человек все равно должен бы умереть с голоду (рыночная или «экономическая» зависимость).

Вдумавшись, всякий поймет, что эти три суммарно очерченные эпохи раскрепощения, эти три сменивших друг друга способа общественного производства именно в той мере, в какой они были этапами раскрепощения человека, были и завоеваниями этого человека, достигнутыми в борьбе. Все три антагонистические формации насквозь полны борьбой - пусть бесформенной и спонтанной по началу и по глубинным слоям - против рабства во всех этих его модернизирующихся формах.

Отсюда ясно, среди прочего, что переход от каждой из трех антагонистических формаций к следующей не мог быть ничем иным, как революционным взрывом тех классовых противоречий, которые накапливались и проявлялись в течение всего ее предшествующего исторического разбега. Они были очень разными, эти социальные революции. Шторм, на несколько последних веков закрывший небеса античности, не все даже согласны называть революцией, но он был все-таки действительной социальной революцией в той адекватной форме, в какой она только и могла тогда извергнуться, - в форме перемежающихся народных движений, вторжений, великих переселений и глубоких размывов. Вторая великая эпоха социальных революций - классический перевал от феодализма к капитализму. Третий - пролетарский штурм капитализма, открывший выход в социалистическую эру.

Если разметить передний край всемирной истории по этим грандиозным вехам - от возникновения древнейших рабовладельческих государств и через три финальные для каждой формации революции, то обнаруживается та самая ускоряющаяся прогрессия, о которой шла речь. Ряд авторов полагает, что длительность или протяженность каждой формации короче, чем предыдущей, примерно в три или четыре раза. Получается геометрическая прогрессия, или экспоненциальная кривая (см. схему 1).

Хотя бы в самом первом приближении ее можно вычислить и вычертить. А следовательно, есть и возможность из этой весьма обобщенной логики истории обратным путем по такой кривой хотя бы приблизительно определить время начала и первичный темп движения человеческой истории: исторический нуль. Но прежде чем совершить такую редукцию, надо рассмотреть еще одну сторону этой общей теории исторического процесса.

Со времени рабовладельческого способа производства мы видим на карте мира народы и страны передовые и отсталые, стоящие на уровне самого нового для своего времени способа производства и как бы опаздывающие, стоящие на предшествующих уровнях. Сейчас на карте мира представлены все пять способов производства. Может прийти мысль, что, стартовав все вместе, народы затем двигались с разной скоростью.

Но если так, нельзя было бы и говорить о выяснении какого-то закономерного темпа истории вообще. Однако на самом деле перед нами вовсе не независимые друг от друга переменные. Отставание некоторых народов есть прямая функция выдвижения вперед некоторых других. Так вопрос стоит на протяжении истории всех трех классово антагонистических формаций. Чем больше мы анализируем само понятие общества, основанного на антагонизме, тем более выясняется, что политическая экономия вычленяет при этом «чистый» способ производства, стоящий на «переднем крае» экономического движения человеческого общества. Но в сферу политической экономии не входит рассмотрение того, как же вообще антагонизм может существовать, как он не пожирает себя едва родившись, как не взрывает сразу общество, основывающее на этом вулкане свое бытие? Ответ на этот вопрос дает только более общая социологическая теория.

Социально-экономические системы, наблюдаемые нами на «переднем крае» человечества, существуют и развиваются лишь благодаря всасыванию дополнительных богатств и плодов труда из всего остального мира и некоторой амортизации таким способом внутреннего антагонизма.

Этот всемирный процесс перекачки в эпохи рабства, феодализма и капитализма лишь иногда (при первой и третьей) выступал в виде прямого обескровливания метрополиями и империями окрестных «варваров» или далеких «туземцев» в колониях. Чаще и глубже - перекачка через многие промежуточные народы и страны как через каскад ступеней, вверху которого высокоразвитые, но и высокоантагонистичные общества переднего края. Ниже - разные менее развитые, отсталые, смешанные структуры. А глубоко внизу, хотя бы и взаимосвязанные с внешним миром, в том числе с соседями, самыми скудными сделками, но вычерпанные до бесконечности и бесчисленные в своем множестве народности пяти континентов почти неведомое подножие, выделяющее капельки росы или меда, чтобы великие цивилизации удерживались. Насос, который непрерывно перекачивает результаты труда со всей планеты вверх по шлюзам, - это различия в уровне производительности труда и в средствах экономических сношений.

Таков в немногих словах ответ на вопрос, двигалось ли своей цельной массой человечество в ходе всемирной истории, в ходе ускоряющихся прогрессивных преобразований, совершавшихся в классово антагонистические эпохи на его переднем крае. Да, при изложенном взгляде история предстает, безусловно, как цельный процесс.

Вернемся же к его свойству - ускорению. В истории освобождения человека мы ясно видим, пожалуй, только ускорение. Мы не можем описать, каким же станет человек в будущем. Между тем при достигнутых скоростях и мощностях пора видеть далеко вперед. И вот, оказывается, у нас нет для этого иного средства, как всерьез посмотреть назад. Как оказался человек в той несвободе, из которой выходил путем труда, борьбы и мысли? Иными словами, если есть закон ускорения мировой истории, он повелительно ставит задачу новых исследований начала этого процесса. Что закон есть, это можно еще раз наглядно проиллюстрировать прилагаемыми схемами (см. схемы 2, 3).

В этих схемах дано представление об относительном времени (абсолютное время измеряется в геологических масштабах). Читатель может мысленно преобразовать эти схемы таким образом, чтобы каждое деление на транспортире, скажем, каждый градус поставить в соответствие неравным величинам времени. Допустим, приняв последний градус за единицу (все равно 200 это лет или 33 года), предпоследний градус будем считать за две единицы, или за четыре, или в какой-либо иной прогрессии, можно брать и по другим математическим законам. В такой Преобразованной схеме выделенные эпохи расползутся равномерно, т.е. они не будут сгущаться к концу, зато идея ускорения мировой истории получит новое выражение, более близкое математическому мышлению.

Однако для первой схемы навряд ли возможно подобрать такую прогрессию хронологических значений градусов, при которой основные эпохи расположились бы равномерно. Здесь «доисторическое время» совершенно задавило «историческое время». Последнее заняло такую ничтожную долю процесса, что зрительно как бы оправдывается ошибка Тойнби: все, что уложилось в «историческое время», можно считать «философски одновременным» по сравнению с протяженностью «доистории». Во второй схеме для такой аберрации уже нет места. Нам как раз и предстоит в дальнейшем выбор между ними.

Пока что мы ограничимся немногими заключениями из сказанного. Если бы не было ускорения, можно было бы мысленно вообразить некую логику истории, вполне абстрагируясь от какой бы то ни было длительности, т.е. протяженности во времени каждого интервала между социальными революциями, разделяющими формации: можно было бы пренебречь эмпирическим фактом, что на жизнь любого способа производства ушло некоторое время; ведь оно при изменениях конкретных обстоятельств могло бы оказаться и покороче, причем неизвестно насколько. Но нет, даже в самой полной абстракции невозможно отвлечься от времени, ибо останется время в виде ускорения, иными словами, длительность заявит о себе в форме неравенства длительности. Точно так же каждая антагонистическая формация проходила в свою очередь через ускоряющиеся подразделы - становление, зрелость, упадок. Если же охватить всю эту проблему ускорения человеческой истории в целом, последует вывод: в истории действовал фактор динамики, т.е. История была прогрессом, но действовал и обратный фактор - торможение, причем последний становился относительно все слабее в соперничестве с фактором динамики, что и выражается законом ускорения истории. Однако лишь при коммунизме динамика неизменно имеет перевес над торможением.

Начальный отрезок истории был наиболее медленно текущим, следовательно, на нем торможение имело перевес над динамикой. Но этот начальный отрезок - необходимый член траектории, которая, как мы уже знаем, будет характеризоваться ускорением по типу экспоненты.

Наконец, мы констатируем еще раз, что вся наша кривая, а тем самым и начальный отрезок истории, - это не сумма некоторого числа кривых, иными словами, не история племен и народностей, а история человечества как одного объекта.

Из книги Древняя Русь и Великая степь автора Гумилев Лев Николаевич

101. Шаг по пути прогресса Владимир Мономах и Мстислав Великий умело координировали политику подручных княжеств, руководствуясь исключительно интересами своей страны. Но с 1132 г. стали заметны признаки грядущего упадка: вокняжение Всеволода Ольговича в Киеве,

Из книги Лунная афера США [с иллюстрациями] автора Мухин Юрий Игнатьевич

Ускорение свободного падения Теперь вернёмся к эксперименту с падением молотка и «пёрышка». Американцам в этом фокусе было важно, чтобы молоток и «пёрышко» упали одновременно, но до них не дошло, что важно ещё и время, за которое они упадут. Сбрасывал их астронавт с высоты

Из книги «Русские идут!» [Почему боятся России?] автора Вершинин Лев Рэмович

Ускорение А потом пришла беда откуда не ждали. «Неверные» с далекого севера начали наводить порядок на торговых трассах, оттесняя батыров удачи все дальше на юг и лишая их свободы воли, самовыражения и передвижений. Батыры, конечно, брыкались. Но безуспешно. Когда же к

Из книги Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона автора Калюжный Дмитрий Витальевич

Ускорение прогресса Торговая революция и производство товаров Появление новых средств передвижения, надежной навигации, производство товара в массовом количестве привели к началу так называемой торговой революции, наступившей в последние столетия Средних веков.

Из книги Тайный преемник Сталина автора Добров Владимир

«Всемерное ускорение научно-технического прогресса» Об ускорении научно-технического прогресса, об инновациях в сегодняшней России не говорит только ленивый. «Правильные» речи и наставления руководителей страны на эту тему звучат почти каждый день. Проводятся

Из книги Запросы плоти. Еда и секс в жизни людей автора Резников Кирилл Юрьевич

Глава 21. Век прогресса 21.1. Эпоха романтизма Девятнадцатый век – один из самых сложных в духовной истории человечества. XIX в. сумел вызвать всеобщие надежды в светлое будущее; итогом его была невиданная в истории кровавая бойня. Но начинал он прекрасно. Победившая в

Из книги Россия: критика исторического опыта. Том1 автора Ахиезер Александр Самойлович

Из книги Петр Столыпин. Революция сверху автора Щербаков Алексей Юрьевич

Даешь ускорение! «Исключительно “сильные” люди, как Бисмарк, умели уступать, когда это было полезно, забывая о своем самолюбии. Столыпин же любил идти напролом… У него было пристрастие к тем “эффектам”, которые обывателей с толку сбивают (он называл их действие

Из книги Краткая история аргентинцев автора Луна Феликс

Цена прогресса В тот период процветание во многом зависело от производства, существовавшего в так называемой влажной пампе, то есть от зерновых и масличных культур, но особенно от производства мяса. Вследствие этого привилегированным регионом оказалась зона,

Из книги Рыцари Нового Света [с иллюстрациями] автора Кофман Андрей Федорович

Агенты исторического прогресса? «Розовая» легенда укоренилась прежде всего в Испании - что вполне объяснимо. Как говорилось, конкистадоры не были изгоями, за чьи поступки никто не в ответе, - они действовали во имя государства и от лица государства; поэтому оценка

автора Семенов Юрий Иванович

2. ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС: ЕГО ПОНИМАНИЕ И ИСТОЛКОВАНИЕ (унитарно-стадиальный и плюрально-циклический подходы к истории, линейно-стадиальное и глобально-стадиальное понимания исторического прогресса) 2.1. ДВА ОСНОВНЫХ ПОДХОДА К ИСТОРИИ: УНИТАРНО-СТАДИАЛЬНЫЙ И

Из книги Философия истории автора Семенов Юрий Иванович

2.2.7. Идеи исторического прогресса в античную эпоху Это не значит, что идея исторического прогресса была совершенно чужда античности. Она существовала в эту эпоху, равно как и идея исторического регресса. Причем последняя зародилась раньше. Она присутствует уже в поэме

автора

§ 2. Теория исторического знания и методы исторического изучения На основании соображений, изложенных выше, легко придти к заключению, что методология науки преследует две задачи - основную и производную; основная состоит в том, чтобы установить те основания, в силу

Из книги Методология истории автора Лаппо-Данилевский Александр Сергеевич

Часть I Теория исторического знания Главнейшие направления в теории исторического знания С теоретико-познавательной точки зрения научное знание характеризуется его систематическим единством. Подобно нашему сознанию, отличающемуся единством, и наука должна быть

Из книги История Украинской ССР в десяти томах. Том девятый автора Коллектив авторов

1. КУРС НА УСКОРЕНИЕ ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА Особенности нового этапа экономического развития страны. Развитие социалистической экономики в СССР в 50–е - начале 60–х годов проходило под все возрастающим влиянием научно - технической революции, «которая несет с собой

Из книги Кровавый век автора Попович Мирослав Владимирович

"Идеалом является всякая действительность в своей наивысшей истине "

Г. Гегель

Коль скоро в концепции Гегеля происходит утверждение прогрессивного исторического развития, то с необходимостью встает вопрос о реальности человеческой свободы, т.к. историческое развитие и подлинная новизна и неповторимость определяются наличием свободы.

Исходная посылка ответа на этот вопрос коренится в утверждении Гегелем того, что человеческая свобода имеет своим основанием необходимость, а необходимость сопряжена с разумом. Таким образом, свободная деятельность сопряжена с исторически разумными результатам.

Это означает, что, во-первых, не всякая деятельность по целям, полагаемым субъектом, свободна, хотя такая деятельность, внешне может выглядеть именно так, а во-вторых, что свобода, будучи реализацией исторической необходимости, осуществляется через стихийную или сознательную деятельность людей.

Гегелевское понимание свободы предполагает конструктивную деятельность человека. Гегель поставил решение проблемы свободы на почву истории – в зависимость от каждой определенной ступени исторического развития общества. Ареной свободной активности провозглашается не изолированный индивид, а человек, принадлежащий к определенной исторической фазе развития общества.

Свобода – это субстанция духа, заявляет Гегель. Дух есть всегда у себя бытие, имеет свой центр в себе, а это и есть свобода, т.к. если нечто является зависимым, то относит себя к чему-то другому, чем оно не является, следовательно, оно и не свободно, т.к. не может быть без чего-то внешнего. Нечто свободно тогда, когда оно есть у самого себя. Отсюда получается, что целью духа может быть только сам дух, и субстанция духа есть свобода. Здесь важно отметить, что для Гегеля условие свободы не необходимость вообще, а необходимость внутренняя.

Коль скоро всемирная история представляет собой процесс обнаружения духа, поскольку он вырабатывает знание о том, что он есть "в себе", то история как реальность представляет собой развитие свободы в самой общественной практике, а история как форма исторического сознания – приложение принципа свободы к людским делам.

"Всемирная история – есть прогресс в сознании свободы. Прогресс, который мы должны познать в его необходимости ". Следовательно, степень развития свободы в практике и человеческом сознании есть одновременно показатель исторической зрелости общества, или критерий общественного прогресса.

Именно этот критерий, т.е. степень развития свободы и положил Гегель в основу периодизации всемирной истории. Первый ее этап представлен восточными народами, которые еще не знают, что дух (а в истории человек) свободен. Они думают, что свободен один (деспот). Но эта свобода представляет собой произвол, дикость, тупость, страсти и покоится па несвободе всех остальных. Следовательно, и этот один (деспот) есть не свободный человек.

Лишь у греков впервые в истории появляется осознание свободы, но они, как, впрочем, и римляне, полагали, что свободны лишь некоторые. Даже Платон и Аристотель не знали, что свободен человек как таковой. А вот германские народы дошли до сознания свободы, поскольку благодаря христианству поняли, что свободен каждый. Здесь мы должны отметить, что Гегель понимал неравнозначность сознания свободы и реализации свободы.

Появление и утверждение христианства в общественной жизни не положило конец рабству и не сделало государство и правителей разумными. Принцип свободы есть симптом возможности всеобщей свободы, осуществление которой требует в дальнейшем работы всемирной истории.

Особый акцент в реализации свободы Гегель делает на роли государства. Государство, как исторически установившийся и развивающийся институт, в рамках и посредством которого индивид реализует свою свободу, позволяет понять свободу как качество социума, а не как природный дар, которым человек наделен лишь благодаря факту своего рождения.

Реализованная свобода "человека начинается с гражданского состояния ", которое было бы неверно рассматривать как ограничение свободы. Без государства свобода остается лишь назначением, но не действительностью человеческого существования. Таким образом, государство есть синтез цели духа и средства для реализации этой цели.

Гегель считал, что только политически организованная нация способна действовать как историческая сила. При разработке своей концепции свободы Гегель однозначно исходит из утверждения наличия объективной закономерности и необходимости ее познания и освоения.

18 Основные характеристики социальной философии Нового времени: социальный атомизм, субстанциализм, механицизм, юридическое мировоззрение

"Существование меняется, но сущности остаются неизменными "

Б. Спиноза

Эпоха Нового времени – это эпоха ранних буржуазных революций. Эти революции рушили старые представления о государстве и праве, базировавшиеся на религиозной идеологии, утверждавшей происхождение всего из воли Божией и божественность монархии.

Молодой буржуазии была необходима новая теория государства и права, оправдывающая ее притязания на власть. Возникает ряд новых философских представлений об обществе и его структуре.

Социальный атомизм (Б. Спиноза, Т. Гоббс, Дж. Локк) – представление, согласно которому общество состоит из изолированных индивидов, вступающих в социальные взаимодействия для реализации собственных интересов и целей.

Социальный атомизм возник в политической философии Нового времени, которая рассматривала человека в качестве единственного источника, устанавливающего законы и нормы. Их основания человек отыскивает в себе самом – посредством разума и воли.

В средневековом обществе социальный статус индивида был тесно связан с позицией, которую он занимал в сословной иерархии. В отличие от средневековья, европейский гуманизм основывался на убеждении, что индивид лишен каких бы то ни было предустановленных традицией связей с другими индивидами за исключением тех, которые необходимы для реализации его индивидуальных потребностей.

В Новое время индивид, наряду с обществом и государством, стал активным субъектом политики, которому вменялось право самостоятельно определять формы и способы участия в общественной жизни. Таким образом, политика приобретала качественно новое
измерение – из системы сдержек и противовесов, призванной сохранять статус-кво, она превратилась в сферу свободной конкуренции индивидов, отстаивающих и борющихся за свои интересы и права.

В конце 19 века проект индивидуалистического построения общества уступает место коллективистским моделям общественного переустройства. В этом отражается эволюция политической философии Нового времени от либерализма с его акцентом на индивида к социальной проблематике, затрагивающей интересы всего общества в целом.

Социальный атомизм был подвергнут острой критике К.Марксом, который усматривал в нем причины отчуждения людей и которому он противопоставлял классовый интерес и солидарность.

В центре естествознания Нового времени оказывается механика небесных и земных тел. Механика была единственной отраслью естествознания, которая вместе с математикой приобретает в 17 веке вполне научную форму. Получив почти завершенную и математически выраженную форму, механика в глазах ученых и философов того времени обретает силу непререкаемого авторитета.

Механицизм (Поль Анри Гольбах) – мировоззрение, объясняющее развитие природы и общества законами механики, которые рассматриваются как универсальные и распространяются на все виды материального движения.

Исторически возникновение и распространение механицизма. было связано с достижениями классической механики 17-18 веков. Классическая механика выработала специфические представления о материи, движении, пространстве и времени, причинности.

Эти воззрения, как и в целом, механицизм, несмотря на их ограниченность уровнем естествознания 17-18 веков, сыграли положительную роль в развитии науки и философии. Они давали естественнонаучное понимание множества явлений природы, освободив их от мифологических и религиозно-схоластических толкований.

Абсолютизация законов механики привела к созданию механистической картины мира, согласно которой вся вселенная (от атомов до планет) представляет собой замкнутую механическую систему, состоящую из неизменных элементов, движение которых определяется законами классической механики. Этому уровню развития науки соответствовал метафизический способ мышления.

Однако последующий прогресс науки выявил ограниченность механицизма, поскольку из того факта, что система может описываться законами классической механики, не следует, что каждый ее элемент или немеханические объекты подчиняются действию этих законов. Попытки объяснить с теории механики электромагнитные, химические, биологические и тем более социальные явления неизбежно оказывались безуспешными.

Достижения естествознания 19-20 веков разрушили механистическую картину мира и настоятельно требовали нового, диалектико-материалистического объяснения природных и общественных процессов. В этих условиях возврат к механицизму в любой его форме становится препятствием на пути прогрессивного развития научных знаний.

По своим теоретическим и методологическим основаниям философия Нового времени, претендовавшая на роль совершенно «новой» философии, быласубстанциализмом . Понятие субстанции оказалось в ней базисным, стягивавшим в узел многообразные философские проблемы. Содержательным наполнением понятия «субстанции» стал
вопрос – что она есть?

По определению, субстанция есть нечто само для себя достаточное, то есть не нуждающееся для своего существования ни в чем ином, ничем не обусловленное и ни с чем не взаимодействующее, само себя определяющее, неизменное.

Субстанция предстала в качестве всеобщего основания всего существующего и предельной философской категории.

Субстанциализм в целом ознаменовал переход от «трансцендентной » к «имманентной » философии, ставившей цель объяснить мир из него самого. К субстанции были отнесены такие атрибуты как: абсолютность, вечность, неизменность, способность порождать из себя всё сущее.

Субстанциализм как исторический тип философии имел дело с миром вечных сущностей, подчиняющимся неизменным законам. Преходящее, временное, конечное также считалось существующим, но по рангу своего бытия оно оказывалось неизмеримо ниже вечного, субстанциального.

При жестко проведенном противопоставлении неизменных сущностей и изменчивого существования история не могла стать достойным предметом научной и философской мысли: в ней нет существенного, субстанциального, необходимого.

Истина должна быть общезначима и воспроизводима, она претендует на всеобщность. Истинное знание никак не связано по содержанию со временем и местом его возникновения и не зависит от возможностей его практического осуществления.

Центральной категорией социальной философии стала природа человек, как некий аналог субстанции применительно к человеку. Аналог, фиксирующий в человеке то, что, безусловно, при всех обстоятельствах ему присуще.

Признание такой специфичной для человека сущности было свойственно даже тем мыслителям, кто выражал (Т. Гоббс) сомнения в необходимости и правомерности общефилософского понятия субстанции.

При разном содержательном наполнении понятия «природа человека» в конкурировавших философских системах, общим основанием социальной философии той эпохи стало утверждение факта существования неисторической сущности человека.

Допущение некоего «естественного состояния » людей в качестве изначального вовсе не означало обращения к истории. Для рационалистов (Т. Гоббса, Б. Спинозы) «естественное состояние » было необходимой теоретической гипотезой, дедуцированной из их понимания природы человека и призванной объяснить переход к искусственно созданному путем соглашения общественному состоянию.

Первым, кто предпринял попытку создать теоретическую конструкцию истории, был Ж.-Ж. Руссо. Своими рассуждениями он пришел к выводу о существовании в ходе истории «разных» человеческих природ, формирующихся в историческом процессе, то есть к утверждению исторической сущности человека.

Юридическое мировоззрение – идеалистическая система взглядов, в соответствии с которыми право и государство рассматриваются как основа и главный движущий фактор общественного развития. Юридическое мировоззрение складывалось в ходе борьбы буржуазии против феодальных отношений и абсолютизма.

Гносеологически представления о праве как первооснове общества связаны с тем, что правовые формы простого товарного производства, выраженные ещё римским правом, оказались необходимыми и для отношений капиталистического товарного хозяйства.

Поскольку эти правовые формы пережили смену общественных формаций и разных политических систем, возникла иллюзия, будто они и есть наиболее прочная и совершенная основа общества. В период становления капитализма существенно возросла роль права, как в экономике, так и в политике, что также способствовало упрочению Юридическое мировоззрение.

Хотя Юридическое мировоззрение подчёркивало важность правовых начал и законности в жизни общества, выступало с антифеодальным требованием «заменить правление людей правлением закона», оно в смещенном виде изображало действительные закономерности общественного развития.

Юридическое мировоззрение абсолютизировало правовую форму общественных отношений, маскируя их реальное социальное содержание. Закон скрывает за юридическим равноправием фактическое неравенство, за формулой свободы
договора – экономическое принуждение.


19 Сущность материалистического понимания истории. Материальное производство – основа развития общества

"Общественное бытие – это реальная жизнь общества "

Материалистическое понимание истории составляет простую истину: люди должны, прежде всего, есть, пить, одеваться и т.п., в конечном счете – удовлетворять свои материальные потребности, без удовлетворения которых жизнь просто невозможна.

Поэтому люди должны производить материальные блага, которые необходимы для поддержания и воспроизведения жизни. Следовательно, материальное производство составляет основу жизни и развития общества. Совокупность материальных отношений, среди которых экономические отношения являются определяющими, определяются в историческом материализме как общественное бытие или как реальная жизнь общества.

Формулируя суть материалистического понимания истории, Маркс делает вывод, что способ производства материальных благ определяет сам процесс и направление исторического развития. Когда способ производства изменяется, изменяется также и общество вообще. Законы развития общества независимы от сознания людей.

Среди законов общественного развития имеются такие, которые действуют на всех ступенях общественного развития – это закон определяющей роли общественного бытия относительно общественного сознания, закон определяющей роли способа производства относительно структуры общества, закон определяющей роли базиса относительно надстройки и ряд других. Но имеются законы, которые присущи лишь некоторым периодам общественного развития. Это, например, закон разделения общества на классы и закон классовой борьбы.

Материальное производство есть основа существования и развития общества, основа исторического процесса вообще. В процессе производства люди взаимодействуют с природой и друг другом. Эти два ряда отношений и составляют неразрывно связанные стороны любого способа производства – производительные силы и производственные отношения. Итак, способ производства – это единство производственных отношений и производительных сил.

Общественные производительные силы – это созданные обществом средства производства, и прежде всего орудия труда и люди, которые приводят их в действие.

В процессе производства люди взаимодействуют не только с природой. В процессе производства люди вступают в определенные отношения между собой, то есть производственные отношения. Общественные производственные отношения являются совокупностью всех экономических отношений. В соответствии с фазами общественного производства они разделяются на отношения непосредственного производства, распределения, потребления и обмена. Но в системе этих отношений отношения собственно производства играют определяющую роль.

Производительные силы и производственные отношения – это две стороны общественного производства, которые не существуют отдельно друг от друга.

Закон соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил определяет не только развитие данного способа производства, но и необходимость замены одного способа производства другим.

С развитием производительных сил в недрах старого общества зарождаются и новые производственные отношения, которые образуют основу нового способа производства. Между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями возникает противоречие. Разрешение этого противоречия, то есть утверждение в качестве господствующих – новых производственных отношений не возможно путем просто количественных изменений.

Здесь необходим качественный переход – революционное уничтожение старых отживших экономических, социальных и политических форм.

20 Общественно-экономическая формация и её структура

В истории развития общества можно выделить большие исторические периоды, которые характеризуются по содержанию качественно определенными экономическими, общественно-политическими отношениями и определенными специфическими законами. Маркс дал им название "общественно-экономические формации " (ОЭФ).

ОЭФ отражает такие ступени исторического процесса, которые характеризуются своим способом производства, своим историческим типом производственных отношений и организацией общественной жизни в целом.

ОЭФ – это исторически определенная ступень развития не отдельной страны или региона, а всемирной истории.

История, согласно Марксу, знает пять ОЭФ: первобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и в перспективе коммунистическая .

Структура любой ОЭФ имеет основные элементы: базис и надстройку.

Базис - это материальное производство, которое есть сочетание производительных сил и производственных отношений. Базис - основа и первопричина всех процессов, происходящих в обществе. По своей роли в производстве почти во всех формациях выделяются два основных класса – трудящиеся-производители и собственники средств производства .

Надстройка – это система политических, юридических, религиозных и идеологических отношений и институтов, которые им соответствуют. Это, прежде всего, государство, политические партии, церковь и т.д.

Базис определяет надстройку, но надстройка обладает относительной самостоятельностью, т.е. надстройке принадлежит и известная активность в функционировании базиса (диалектика).

Экономика развивается, чтобы удовлетворять возрастающие потребности людей в материальных благах. Согласно историческому материализму, развитие производительных сил на определенном этапе неизбежно вызывает необходимость изменения производственных отношений. В результате перестаёт соответствовать уровню производства, и становятся тормозом экономического развития общества. В такие моменты и происходит смена общественно-экономической формации, то есть смена устаревшей надстройки на новую надстройку. В зависимости от того, насколько гладко проходит это изменение, оно может быть как эволюционным, так и революционным. В последнем случае движущей силой революции становятся те силы общества, которые наиболее неудовлетворенны текущим состоянием надстройки.


21 Культурно-исторический тип: законы его движения и развития. Н.Я. Данилевский

"Необходимым условием развития и расцвета культуры является политическая свобода "

Н.Я. Данилевский

В своей концепции исторического процесса Н.Я. Данилевский (1822 – 1885) исходит от отрицания единого, общечеловеческого исторического процесса.

По его мнению, необходимо вычленить культурно-исторические типы, то есть не периоды истории, а своеобразные, самостоятельные структуры религиозного, социального, промышленного, политического, научного исторического развития.

Данилевский выделяет в хронологическом порядке 10
культурно-исторических типов.

1. Египетский

2. Китайский

3. Халдейский

4. Индийский,

5. Иранский

6. Еврейский

7. Греческий

8. Римский

9. Аравийский

10. Европейский.

Данные культурно-исторические типы развивались, по мнению Данилевского, самостоятельным путем, что обусловлено особенностями духовной природы народов, составлявших эти типы и особенностями внешних условий жизни этих народов.

Отличие культурно-исторических типов заключается также в преобладающей форме деятельности. Например, экономическая деятельность свойственна Романо-германскому историческому типу, религиозная – древнееврейскому типу, политическая – древнеримскому типу.

Культурно-исторические типы бывают двух видов: уединенные (например, Китай) и преемственные, плоды деятельности которых, передавались следующим типам, например греческий, преемником которого стал романо-германский.

Итак, сообразно с этой концепцией, мы можем говорить о трех видах народов или о трех ролях, которые различные народы выполняют в истории. Первая – это положительная самобытная деятельность, которой и принадлежит творчество культурно-исторических типов, вторая – это разрушительная деятельность, посредством которой происходит разрушение дряхлых цивилизаций (готы, гунны). Третья – это служение чужим целям, т.е. роль этнографического материала.

· Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собой составляет самобытный культурно-исторический тип.

· Закон политической независимости. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

· Закон независимого развития цивилизаций. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа.

· Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда и только тогда достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, ее составляющие, – когда они, не будучи поглощены единым политическим целым, пользуются независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств.

· Развитие культурно-исторических типов подобно развитию многолетних одноплодных растений, у которых период роста бывает неопределенно продолжительным, но период цветения и плодоношения – относительно короток и истощает раз и навсегда их жизненную силу.

Данилевский различает три вида влияния одного культурно-исторического типа на другой:

· колонизация, что приводит к разрушению культурно-исторического типа;

· прививка, не приносит пользы тому, к чему она делается;

· один культурно-исторический тип уважительно относится к быту, политическому и культурному устройству другого.

Таким образом, общая схема развития культурно-исторических типов у Данилевского имеет циклический характер: она включает стадию зарождения, Данилевский называет её "этнографическим периодом ", далее следует период "средней истории ", в течение которого происходит формирование государственности. Кульминационным этапом в развитии культурно-исторического типа является стадия расцвета и реализация всех его возможностей.

После нее неизбежно начинается упадок, стагнация культурно-исторического типа, которая может быть очень длинной. Однако жизнь культурно-исторического типа может завершиться катастрофой, как это произошло в Римской империи.

Погибая, культурно-исторические типы превращаются в "этнографический материал

  • Алпатов В. М. История лингвистических учений. - М., 1998. - С. 167-209,309-323. 1 страница
  • Алпатов В. М. История лингвистических учений. - М., 1998. - С. 167-209,309-323. 10 страница
  • Алпатов В. М. История лингвистических учений. - М., 1998. - С. 167-209,309-323. 2 страница
  • Алпатов В. М. История лингвистических учений. - М., 1998. - С. 167-209,309-323. 3 страница
  • Алпатов В. М. История лингвистических учений. - М., 1998. - С. 167-209,309-323. 4 страница
  • Алпатов В. М. История лингвистических учений. - М., 1998. - С. 167-209,309-323. 5 страница

  • Понятие «социальный прогресс» как философско-социологическая категория служит для обозначения внутренне необходимого поступательного развития общества, его совершенствования от эпохи к эпохе. Идея социального прогресса - это признание того факта, что человечество идет вперед и совершенствуется.

    Если принимать во внимание всю историю развития человеческой мысли, то можно заметить, что эта идея недавнего происхождения. Она полностью отсутствовала в античности и средневековой мысли, и даже эпоха Возрождения осознавалась многими ее деятелями как возвращение к античному идеалу. Такая позиция не была случайной, ибо традиционные общества развивались крайне медленно и были по своей глубинной сути консервативны. Ввиду этого для того, чтобы в них произошли какие-то существенные изменения, требовались столетия, а то и тысячелетия.

    Замедленные темпы социального развития, зигзаги истории, крушение древних цивилизаций под натиском варваров способствовали формированию таких концепций, которые рассматривали историю человечества либо как некий круговорот событий (т.е. их повторение через определенный период), либо как его деградацию, когда «золотой век» виделся где-то в далеком прошлом (концепция истории Гесиода).

    Лишь с ускорением социального развития, которое начало осуществляться в Новое время, со становлением капиталистических отношений начинает формироваться мысль о прогрессе человечества. Одним из первых глашатаев идеи социального прогресса был итальянский мыслитель Дж.Вико. Он считал, что историю человечества следует подразделить на три эпохи, закономерно сменявшие друг друга: 1) божественную (когда не было государства), 2) героическую (аристократическое государство), 3) человеческую с демократической республикой или представительной монархией. Каждая из этих эпох, по мнению Вико, переживает свои периоды рождения, расцвета, упадка и гибели и должна уступить место последующей эпохе.

    Широкое развитие идея прогресса приобретает лишь в XVIII столетии, которое получило название «век Просвещения». Просветители решающей движущей силой прогресса считали разум человека и его способность к безграничному совершенствованию, а носителями прогрессивных взглядов просвещенных людей своего времени.

    Теорию прогресса как совершенствования разума последовательно изложил Ж.А.Кондорсе в своей работе «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». Он утверждал, что исходным моментом прогресса является возможность развития человеческого познания, и стремился показать, что способность человека к совершенствованию действительно безгранична, что прогресс может быть более или менее быстрым, но развитие при этом никогда не пойдет вспять.


    Кондорсе полагал, что накопление человеческих знаний ведет к развитию экономики, культуры, к устранению неравенства между людьми и совершенствованию самого человека. «Настанет, таким образом, момент, - писал он, - когда Солнце будет освещать Землю, населенную свободными людьми, не признающими другого господина, кроме своего разума».

    Концепция исторического прогресса как прогресса идей была разработана Гегелем, который считал, что в общественной жизни Абсолютная идея, выступающая в форме человеческого разума, все больше познает самое себя и тем самым осуществляет движение к свободе. «Всемирная история, - отмечал немецкий идеалист, - есть прогресс в сознании свободы, прогресс, который мы должны познать в его необходимости».

    Во второй половине XIX века идеи прогресса наиболее активно развивались в позитивизме и марксизме. Позитивисты рассматривали прогресс как некое количественное накопление. Так основатель позитивистской доктрины О.Конт считал, что прогрессивное развитие есть не что иное, как улучшение или совершенствование существующего порядка. «Позитивизм, - писал он, - прямо представляет человеческий прогресс как состоящий всегда в простом развитии основного порядка, который по необходимости содержит в себе зародыш всех возможных успехов». Другой представитель позитивизма Г.Спенсер трактовал прогресс как медленную эволюцию, как движение от простого к сложному, характерное для всей Вселенной и для человеческой истории.

    Особое место идея общественного прогресса заняла в марксизме, который, с одной стороны, выступал против просветительской и гегелевской концепций прогресса, в основе которых лежала идея разума; а с другой, - против позитивистских учений как плоско эволюционистских и недиалектических. Положив в основу поступательного движения истории развитие материальных факторов, т.е. прежде всего экономики, К.Маркс и Ф.Энгельс утверждали, что определенному уровню развития производительных сил соответствуют определенные производственные отношения. С их точки зрения, по мере развития производительных сил меняются и те формы связей, в которых они могут эффективно действовать. На основе этого основоположники марксизма выделяли несколько типов общественных отношений, которые последовательно сменяли друг друга в ходе исторического развития человечества. А поскольку производственные отношения вместе с производительными силами (на определенном этапе развития) образуют соответствующий способ производства , то общественный прогресс - это не что иное, как процесс смены способов производства. Причем общественное производство, основанное на частной собственности, с необходимостью должно быть заменено производством, в основе которого будет лежать общественная собственность на средства производства. Это позволит якобы уничтожить эксплуатацию человека человеком, жестокие социальные антагонизмы и, в конечном счете, создаст условия для перехода от «предыстории человечества» к подлинной истории, т.е. для перехода из царства необходимости в царство свободы.

    Таким образом, Маркс и Энгельс сохраняют безграничный оптимизм относительно будущего человечества и возможности устройства его жизни на разумных началах. Но реальный ход развития истории развеял этот благодушный оптимизм. События ХХ века показали, что прогресс носит не столь прямолинейный характер и не во всех сферах жизни общества протекает одинаково. Безусловно, за последние сто лет человечество достигло громадных успехов в области развития науки и техники. Однако стало ли оно в силу этого более совершенным нравственно и духовно? Опыт наглядно демонстрирует, что в данном отношении человек по многим параметрам не только не возвысился, но и деградировал. А некоторые авторы говорят уже не только о нравственном, но и биологическом и интеллектуальном вырождении человечества, ссылаясь при этом на рост числа раковых больных, людей, страдающих сердечно-сосудистыми, нервно-психическими, аллергическими и иными недугами, на значительное количество детей, рождающихся с отклонениями от нормы в физиологической и интеллектуальной сфере, на рост страдающих СПИДом, наркоманией, алкоголизмом.

    Такое положение дел заставило многих ученых и философов пересмотреть взгляды на прогресс и относиться к нему более осторожно и осмотрительно. Так, немецкий экзистенциалист К.Ясперс писал: «Само человеческое бытие, его этос, его доброта и мудрость не прогрессируют. Поэтому прогресс есть только в знании, в технике, в предпосылках новых человеческих возможностей, но не в субстанции человеческого бытия». Действительно, стал ли человек счастливее и совершеннее, создав мощную и могучую технику, способную кардинально преобразовать его среду обитания? Стало ли у него меньше проблем с ростом научного знания? И всегда ли великие научные открытия использовались на благо человека и человечества?

    История показывает, что это далеко не так. Поэтому идея безграничного и прямолинейного прогресса в ХХ веке терпит фиаско, ибо разум не спасает от варварства (концентрационные лагеря, геноцид, мировые и локальные войны, терроризм и т.д.). В связи с этим все чаще раздается призыв: «Будьте бдительны!»

    Конечно же, человечество будет прогрессировать, но сам прогресс станет постоянно выдвигать перед ним новые проблемы, решение которых потребует значительных усилий и трудов. А значит, блаженство «райской» и беззаботной жизни, которое пророчили некоторые идеологи-оптимисты, является мифом.

    С тех пор, как возникла идея прогресса, встала проблема, на основе каких критериев его оценивать. По этому вопросу точки зрения не совпадали, порой доходя до противоположностей. Так, просветители, видевшие свою цель в устройстве общества на разумных началах, считали критерием прогресса сам разум, или точнее, степень воплощения разумного начала в действительности; для Гегеля критерием служила идея свободы, но не свободы отдельно взятого индивида, а свободы общества как целого. В придачу сама свобода понималась им как осознание необходимости. Функционалистские концепции общества в качестве критерия брали устойчивость общественных систем, способность их адаптироваться к изменяющимся условиям.

    Основоположники марксизма, сводя в конечном счете все общественные отношения к производственным и ставя последние в зависимость от степени развития материального производства, утверждали, что «высшим критерием прогресса» является уровень развития производительных сил. В.И.Ленин еще более конкретизировал это положение, взяв в качестве критерия общественного прогресса достигнутый уровень производительности труда. Но в процессе строительства социалистического общества, а затем и «развернутого строительства коммунизма» почему-то все время оказывалось, что Запад неуклонно опережал СССР именно по данному показателю. Поэтому, дабы как-то оправдать такое несоответствие теории и практики, идеологи КПСС несколько модернизировали этот критерий, высказав мысль о том, что «высший и фундаментальный критерий» прогресса - развитие производительных сил - должен быть взят в единстве с критерием характера экономического строя, т.е. производственных отношений, так как они составляют самую суть общественно-экономической формации и определяют ее важнейшие черты. Неважно, что в первой социалистической стране, возникшей на Земле, невысокая производительность труда, устаревшие технологии, зато общественные отношения самые передовые. В оправдание также утверждалось, что социализм находится лишь на начальных ступенях своего развития, в то время как капитализм уже достиг своего пика.

    Во второй половине ХХ века технократы доказывали, что единственным критерием может быть только уровень развития техники и технологии, быстрота внедрения научных достижений в производство. «Мы не производим продукты. Мы производим прогресс» - вот девиз, под которым работают в настоящее время некоторые наиболее продвинутые американские компании. Для них главное, чтобы непрерывно появлялось что-то новое, а нужно ли оно человеку и как влияет на последнего - дело второстепенное. Таким образом, прогресс превращается в бездумный и ничем не сдерживаемый «прогрессизм». Если прогресс в его классическом понимании означал господство человека, его разума и культуры над природой, то прогрессизм ведет к полному уничтожению природы и замене ее артефактами, а также к господству техники над культурой.

    Однако историческое развитие человечества и его осмысление все чаще наталкивает социологов и философов на мысль, что основным критерием прогрессивности того или иного общества должно стать развитие самого человека, расцвет его сущностных сил. Можно создать чудеса техники и технологии, но оставить человека в вакууме отчуждения. Поэтому неслучайно гуманное отношение к человеку, выдвижение на первый план его свободы и достоинства, уровня духовности, возможности самореализации по праву сегодня считаются основными показателями цивилизованности общества. Все это значит, что критерий прогрессивности общественного устройства должен определяться степенью гуманности существующих в нем отношений между людьми.

    Человек создает материальные и духовные ценности, преобразует окружающий природный и социальный мир, строит города, творит науку, литературу и искусство. Одним словом, все созданное в обществе — дело рук человека. Но чтобы творить, человек нуждается в определенной свободе.

    Проблема свободы волновала мыслителей всех времен. Они давали различные определения свободы. Французский философ XVIII века Гольбах, например, подчеркивал, что «свобода - это возможность делать ради своего собственного счастья все то, что не вредит счастью других членов общества» . Гегель рассматривал прогресс через призму свободы. Он утверждал, что всемирная история есть прогресс в сознании свободы, прогресс, который следует рассматривать в его необходимости. Ф. Энгельс свободу рассматривал как способность принимать решения со знанием дела. А Э. Фромм отмечал, что «свобода означает не что иное, как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей» .

    Приведенные дефиниции свободы (можно привести еще множество других дефиниций) свидетельствуют о том, что каждый исследователь по-своему определял и интерпретировал свободу. Причем эти дефиниции не противоречат друг другу.

    Прежде всего следует отметить, что свобода - это социальное понятие. Животные не обладают никакой свободой и не нуждаются в ней. Свобода необходима человеку для создания материальных и духовных ценностей, для того чтобы проявить свои физические и духовные потенции. Такая свобода возможна только в обществе как качественно новом образовании, функционирующем и развивающемся на базе собственных имманентных законов. Но дело в том, что жить в 0бшестве и быть полностью свободным от общества объективно нельзя. Цели человека и цели общества не всегда совпадают. Поэтому возникает противоречие между целями индивида и общества. Это противоречие разрешается по-разному в зависимости от конкретной ситуации, исторических обстоятельств, традиций, обычаев и т. д.

    Индивид должен осознать, что в обществе есть определенные моральные нормы, соблюдение которых обязательно для всех членов данного общества. Иначе общество как целостное и самодостаточное социальное образование погибнет. Кроме того, индивид должен осознавать и то, что помимо морального кодекса есть еще юридические законы и нормы, регулирующие отношения общества и личности, общества и государства, классовые отношения и т. д. Таким образом, свобода предполагает деятельность социальных групп, слоев, классов, индивидов при обязательном соблюдении моральных и юридических принципов и законов.

    Свобода непосредственно связана со знаниями. Чем больше знает человек о законах объективного мира, об окружающей природной и социальной действительности, тем большей свободой он обладает, ибо может принимать такие решения, которые в рамках конкретных условий для него будут наиболее оптимальными. Поэтому развитый в интеллектуальном отношении человек более свободен, чем человек, лишенный духовных знаний.

    Свобода детерминируется социальными и природными условиями жизни человека, и поэтому, на наш взгляд, не прав Ж. П. Сартр, полагающий, что человеческая свобода ничем не детерминирована. Человек не может выскочить за пределы тех жизненных условий, в пределах которых ему приходится жить и работать. Другой вопрос - степень свободы. Она зависит от общего уровня знаний, от богатства, социального и политического положения индивида и т. п. По мере изменения и совершенствования общественных отношений, по мере улучшения жизненных условий человека он становится более свободным, имеет больше возможностей для проявления своих сущностных сил.

    Свобода не есть застывшее состояние. Ретроспективный анализ истории человечества свидетельствует, что по мере развития общества по восходящей линии меняется степень свободы. Так, в первобытном обществе человек не выделяет себя из племени, его поступки и поведение регулируются родовыми традициями, сфера его частной жизни либо вовсе отсутствует, либо крайне ограничена.

    В эпоху рабовладения наиболее бесправные члены общества - рабы - уже обладают определенной автономией по. ведения, выделяют себя из ряда себе подобных, имеют определенный шанс резко изменить (улучшить) свой статус - либо обрести свободу (путем бегства, выкупа или восстания), либо занять более высокое место в социальной иерархии - или среди рабов, или среди свободных членов общества. Известно, что рабы, наделенные природным умом, талантом, смекалкой иногда даже участвовали в управлении государством (институт рабов-вольноотпущенников знатных особ в Древнем Риме).

    Еще большей свободы добивается человек при феодальном способе производства. Крестьянин, несмотря на крепостную зависимость (которая к тому же была не во всех странах), имеет возможность владеть землей, орудиями производства. У него есть семья, и он относительно свободно распоряжается своей собственностью и своим временем.

    С наступлением капитализма отношения личной зависимости между людьми заменяются отношениями вещной зависимости. Человека никто ни к чему не принуждает, он формально свободен, обладает (в условиях демократии) гражданскими правами. Он может работать или не работать, выбирать профессию, заниматься бизнесом и т. д. Другое дело, что к занятию какой-либо деятельностью его подталкивает экономическая необходимость (на современном Западе, где безработные получают пособие, действует не только экономическая, но и моральная необходимость, так как быть безработным, то есть меньше потреблять, профессионально не расти и т. п., - не престижно ).

    Свобода человека в условиях капитализма выражается в том, что, в отличие от предшествующих эпох, человек полностью распоряжается собой, он - юридически свободная личность и является собственником своего «Я».

    Но парадокс буржуазной свободы состоит в том, что формально все свободны, а реально никто не свободен: не свободны лица наемного труда, так как боятся потерять работу, не свободны и работодатели, так как боятся обанкротиться, не свободны и так называемые «лица свободных профессий» (писатели, художники, дизайнеры, артисты и т. п.), ибо их доходы не отличаются стабильностью.

    Капитализм формирует особый тип характера личности, который Э. Фромм назвал «рыночным характером». Человек постоянно вынужден приспосабливаться к новым условиям жизни, к новым порядкам, поскольку жесткую конкуренцию выдерживают те, кто быстро адаптируется к новым обстоятельствам. «У людей с рыночным характером нет иных целей, кроме постоянного движения, выполнения всех дел с максимальной эффективностью, и если спросить их, почему они должны двигаться с такой скоростью, почему они стремятся к наибольшей эффективности, то на этот вопрос у них нет настоящего ответа, они предлагают одни лишь рационализации типа «чтобы было больше рабочих мест» или «в целях постоянного расширения компании» .

    Рыночный человек свободен, и как таковой он должен искать оптимальный вариант для реализации своих возможностей.

    В системе протестантской этики, как известно, если некто преуспевает в интенсивной, постоянной мирской деятельности, которой он себя посвящает, то это лучший из всех возможных знаков - знак его избранности, благодати и грядущего спасения. Следуя той же логике, можно утверждать, что если кто-то ленив, бездарно тратит время, отдается удовольствиям, то на нем явно лежит знак проклятия.

    Хорошая, прилежная работа не означает, что ею можно завоевать спасение, но она служит земным знаком божественной милости . Успех, достижения в деятельности, особенно измеряемые в общественных денежных единицах, устраняют беспокойство, восстанавливают уважение и через механизм, который современные социологи называют «самоисполняющимся пророчеством», приносят еще больший успех.

    Таков «первотолчок» от традиционной экономики к современной капиталистической системе. Так фактически происходит «обмен» свободы воли на божественную благодать (предопределение). Сначала в протестантизме, а затем и в реальном капитализме свобода может быть определена как возможность выбора той или иной формы (или системы) зависимости (несвободы), в которой весь потенциал человеческой личности (в нашем случае - рыночный потенциал) может быть максимально раскрыт.

    Будучи мобилизованными для деятельности и успеха, которые призваны служить знаками спасения, люди начинаю, сравнивать свои достижения. Конкуренция становится образом жизни. Не потребление, а накопление капитала, не использование прибыли, а ее вложение в развитие - такова единственно рациональная стратегия для того, чтобы гарантировать успех в конкуренции на рынке предпринимательства.

    Аналогично этому упорная, эффективная работа становится единственной стратегией для гарантии успеха в конкуренции на рынке труда. Если предприниматель не подчиняется этому принципу, то предприятие прекращает свое существование. Если не подчиняется рабочий, то он теряет работу. Тенденцией системы становится максимизация эффективности, что придает ей динамизм и силу для дальнейшего распространения вширь.

    В этот момент система начинает действовать сама по себе, воспроизводиться без поддержки со стороны религии.

    Открытия Г. Маркузе и рядом других философов феномена «одномерного человека», феномена «репрессивного сознания» явились серьезным симптомом кризиса современного им (50-60-е годы) западного общества, кризиса, который дает знать о себе до сих пор.

    Согласно Г. Маркузе, человеческий разум, породивший технологическую цивилизацию, обеспечившую его необходимыми благами, должен заново определиться, поскольку основная функция этой физической и экономической выживаемости человека - давно выполнена. Человек должен выйти за пределы вещной зависимости к свободному развитию своих сущностных сил.

    Основная сложность состоит в преодолении вековой инерции технологической цивилизации и связанных с ней стереотипов человеческого сознания. Человек должен перестать быть фактическим придатком машины (в реальности он перестал быть таковым, но на уровне сознания все еще таковым является). Напротив, машина должна служить тем или иным свободным потребностям человека. Человек фактически, по Маркузе, давно перерос по уровню своих возможностей и духовных потребностей те формы зависимости, которые ему навязаны и в условиях которых он продолжает действовать.

    Почему человека Маркузе называет одномерным? Потому что одномерность в его понимании есть синоним отчужденности, овеществленного состояния, синоним сведения какого- либо объекта лишь к одной из его характеристик, наиболее удобной для практики манипулирования этим объектом. Одномерность означает также элиминацию внутренней дихотомии объекта (содержательного единства его противоположных характеристик), элиминацию внутреннего протеста в человеке, его внутренней противоречивости, благодаря которой человек только и является цельным существом.

    Одномерность человека и мира не может быть продолжительна, пока существует господство «технической рациональности», то есть отношение со стороны технической цивилизации к миру как сумме вещей, представляющих интерес только как объекты возможной эксплуатации.

    «Только технология превращает человека и природу в легко заменяемые объекты организации. Универсальная эффективность и производительность аппарата, который регламентирует их свойства, маскируют специфический интерес... Иными словами, технология стала великим носителем в его наиболее развитой и действенной форме. Дело не только в том, что социальное положение индивида и его взаимоотношения с другими, по-видимому, определяются объективными качествами и законами, но в том, что эти качества и законы, как нам кажется, теряют свой таинственный и неуправляемый характер; они предстают как поддающиеся исчислению проявления (научной) рациональности» .

    Требуются новые способы, пути реализации человеческой личности, которые бы отвечали новым возможностям общества. Но поскольку такие новые способы равносильны отрицанию прежних преобладающих способов реализации, они могут быть указаны только в негативных терминах. Поэтому свобода означала бы свободу от экономики - от контроля со стороны экономических сил и отношений, свободу от ежедневной борьбы за существование и зарабатывания на жизнь, а политическая - освобождение индивидов от политики, которую они не могут реально контролировать. Подобным же образом смысл интеллектуальной свободы - в возрождении индивидуальной мысли, поглощенной в настоящее время средствами массовой коммуникации и воздействия на сознание, в упразднении «общественного мнения» вместе с его изготовителями. «То, что эти положения звучат нереалистично, указывает не на их утопический характер, но на мощь тех сил, которые препятствуют их реализации. И наиболее эффективной и устойчивой формой войны против освобождения является насаждение материальных и интеллектуальных потребностей, закрепляющих устаревшие формы борьбы за существование» .

    Необходима, таким образом, по Маркузе, своего рода революция в сознании, избавление от множества ложных потребностей, порожденных соблазнами технократической цивилизации. Удовлетворение разного рода ложных потребностей, под которыми Маркузе чаще всего подразумевает потребности, связанные с престижным потреблением, модой, с поддержанием того или иного социального статуса (жить в престижном районе города, иметь автомашины, костюмы определенных марок и т. п.), отнимает у человека львиную долю времени и сил, так что у него не остается возможности задуматься о смысле собственной жизни, уделить внимание своему внутреннему миру.

    Основным временем в жизни человека должно стать не рабочее, а прежде всего свободное время, то есть время, когда он может быть самим собой, принадлежать самому себе. Механизм общественного прогресса, согласно Маркузе, может и должен быть переориентирован во благо человека, а не во имя какой-либо политической и технической эффективности. «Понятие «прогресса» вовсе не нейтрально, оно преследует специфические цели, определяемые возможностями улучшения условий человеческого существования. Развитое индустриальное общество приближается к такой стадии, когда продвижение вперед может потребовать радикального изменения современного направления и организации прогресса. Эта стадия будет достигнута, когда автоматизация материального производства (включая необходимые услуги) сделает возможным удовлетворение первостепенных потребностей и одновременное превращение времени, затрачиваемого на работу в маргинальное время жизни... Такое понятие предвосхищено понятием Маркса «упразднение труда» .

    Апелляция к Марксу имеет у Г. Маркузе и у многих других левоориентированных мыслителей 50-60-х годов XX века особое значение. Г. Маркузе, Т. Адорно и ряд других близких им исследователей отталкивались в своих основных работах от проблематики отчуждения человека, которой много внимания уделял К. Маркс и истоки которой впервые обнаруживаются у Гегеля. Как отмечает Ю. Давыдов: «Отчуждение рассматривалось Гегелем как необходимая историческая фаза развития духовной реальности на пути самопознания, утверждения этой реальности на своих собственных разумных, научных и других основаниях...» .

    С введением понятия отчуждения религиозное различие божественного и человеческого, этическое различение «доброго» и «злого» сменилось спекулятивно-философским (гносеологическим, теоретическим) различием «истинного» (неотчужденного, пребывающего в самом себе) и «неистинного» (отчужденного, имеющего свою сущность не себя). При этом различение у Гегеля «истинного» и «неистинного» не совпадают с различением «реального» и «нереального».

    «Неистинное» (отчуждение) выступало в гегелевском рассмотрении как нечто, имеющее вполне достаточное природное или историческое основание для своего существования. Отчуждение - это судьба всего, что совершается в пространстве и во времени до тех пор, пока оно покоится на исторических (или природных) основаниях, а не на основаниях «чистого разума», «чистой логики». Всякая историческая акция человека должна иметь своим результатом отчуждение, которое снимается в последующих исторических актах только для того, чтобы появились новые, все более универсальные его формы.

    Но то, что является отчуждением на одном этапе исторического развития, по своей собственной логике приходит к отрицанию себя. Каждая из форм отчуждения - это не только новое свидетельство разрыва между историческими деяниями людей и результатами этих деяний, но и новая ступенька на пути к неизбежному, по Гегелю, финалу истории - к «абсолютному знанию».

    Поражения так же учат людей, как и победы, а историческая неудача нередко оборачивается благодеянием для народа.

    Фейербах актуализировал гегелевское понятие отчуждения. Он придал ему новый смысл, истолковав проблему отчуждения как проблему фактического положения конкретных индивидов. Именно Фейербаху Маркс обязан теоретическим интересом к этому понятию, которое занимает важнейшее место в мировоззрении автора «Капитала».

    Согласно Марксу, умение и сила трудящегося человека, его самодеятельность и его интеллект (все эти качества, необходимые для осуществления производственного процесса) опредмечиваются (предметно воплощаются) в системе машин. А поскольку сама эта система принадлежит капиталу, поскольку он использует ее таким образом, что от самого трудящегося этих качеств уже не требуется в процессе производства, они как бы «атрофируются» у него, поскольку упомянутое опредмечивание выступает как отчуждение, превращающее систему машин в силу, враждебную личности рабочего. В лице капиталиста, обладателя системы машин, «мертвый труд» выступает как абсолютный господин «живого труда» рабочего.

    Актуальность проблематики отчуждения человека в XX веке подчеркивает, наряду с Г. Маркузе и другими леворадикальными теоретиками, также и французский социолог Ф Перру. Он возрождает гегелевское отождествление опредмечивания и отчуждения. Он полагает, что отчуждение - это опредмечивание, навязанное человеку, когда он лишается самосознания и самостоятельного действия. С этой точки зрения отчуждение можно трактовать как экзистенциальную судьбу человека, оно есть постоянный вызов историческому существованию человека, и так обстоит дело во всех западных обществах «со времен греко-латинской античности» .

    Ф. Перру пишет, что не капитализм как таковой в современном мире отчуждает людей, а промышленность и политическая власть индустриального общества. Недостаточно ликвидировать капитализм для устранения отчуждения. В современную эпоху нужно понять, что отчуждение присуще экономике и политике промышленного развития XX века.

    Отчуждение воспроизводится в конфликтах, возникающих между людьми в ходе их взаимодействия в производственном, политическом и иных процессах. Существует как экономическое, так и политическое отчуждение, поскольку бюрократический аппарат управления ставит перед собой задачу повышения эффективности производства, забывая при этом о человеке.

    Кроме того, на уровне политики и государства происходит отчуждение людей от власти. Люди не принимают участия в решении тех или иных политических вопросов или, по крайней мере, никак не могут повлиять на их решение. Отчуждение от власти, от механизма принятия жизненно важных для него решений - общая проблема современных обществ (этот вид отчуждения Маркс подробно не рассматривал). Проблема отчуждения человека от власти, будучи очень важной для судеб демократии, не решена ни на Востоке, ни в России, ни на Западе.

    Так, возьмем современные формы демократии, прежде всего выборы в различные представительские органы. Казалось бы, народ решает, кого ему избирать, кому передать власть, кому нести ответственность за те или иные успехи экономики, политики и т. д. На самом деле сознанием народа манипулируют средства массовой информации. На выборах побеждают не самые достойные, а те, кто может влиять на СМИ. Это могут делать богатые и власть имущие.

    У значительной массы людей атрофировано чувство общественного долга, широко распространились потребительски-гедонистические настроения. Ради возможности больше предаваться досугу... массы готовы доверить элите бремя Частной ответственности, принимая собственную пассивность как должное. Как пишет Ж. Фурастье: «...массы предаются досугу, тогда как элиты несут бремя профессионального долга» .

    Все выше сказанное подводит к выводу о том, что общественный прогресс может быть связан с человеческой свободой только при условии, что сама эта свобода должным образом мотивирована, пронизана высокими духовно-нравственны- ми ценностями. Злоупотребление свободой обычно связано с забвением человеком собственных обязанностей по отношению к окружающим.

    Дисбаланс между правами и обязанностями человека в этом мире грозит достичь разрушительных, тупиковых масштабов. Когда все предъявляют свои права и никто не берет на себя обязанностей, мир на глазах превращается в ад, в джунгли социал-дарвинизма. Одностороннее гипертрофированное обособление так называемых «прав человека» не оправдало себя. Только соизмерение прав с обязанностями может придать свободе человека конструктивный и созидательный характер. Только такая свобода способствует прогрессу человечества.

    Гольбах П. Избр. Произв.: В 2 т. М., 1963. Т. 1. С. 173.

    Фромм Э. Душа человека. М., 1992. С. 94.

    Фромм Э. Иметь или быть. М., 1990. С. 193.

    Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 121.

    Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 5 - 6.

    Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 21 – 22.

    История теоретической социологии. М., 1998. С. 125.

    Perrou F. Alienation et societe industrielle. Paris, 1970. P. 77.

    Fourastie J. Des Loisirs: pour qoui faire? Paris, 1970. P. 128.

    Прогресс в сознании свободы, составляющий у Гегеля смысловой стержень истории, ни в коем случае нельзя понимать чисто субъективно, т.е. как изменение «мнений», мышления конкретных людей. Чтобы стать реальной, идея должна объективироваться, вылиться во что-то внешнее. Такой объективацией свободы становятся у Гегеля семья, гражданское общество, государство.

    Отношение немецкого мыслителя к государству характеризуется особым пиететом. Достаточно сказать, что народы, которые по каким-то причинам государства не образовали, у Гегеля не могут претендовать на вхождение во всемирную историю, они – неисторичны (мировой дух о них, наверное, забыл).

    «Государство, - объявляет Гегель, - это – шествие Бога в мире; его основанием служит власть разума, осуществляющего себя как волю».

    Таким образом, всемирная история по Гегелю – это шествие мирового духа, результат его деятельности. История человечества – это воплощение мирового духа и ее общей целью является развитие свободы духа, применительно к человеку и обществу. Свобода, считает Гегель, является сама в себе целью, к реализации которой стремится дух. Мировая история есть не что иное, как воплощение этой цели, ради достижения которой в течение многих веков приносились неисчислимые жертвы. Именно эта цель, главным образом, реализуется и воплощается в истории, и именно она лежит в основе всех, происходящих в мире людей, изменений.

    Историю человечества Гегель понимал не как цепь случайных событий. Она для него носила закономерный характер, в котором обнаруживается мировой разум. Правда, тут же Гегель пояснил, что люди, преследуя свои цели, в то же самое время осуществляют историческую необходимость, сами того не сознавая. Великие люди играют роль в истории постольку, поскольку они являются воплощением духа своего времени. Смысл же всей мировой истории есть, по Гегелю, прогресс в сознании свободы - прогресс, который мы должны познать в его необходимости.

    Смотрите также

    Наука в контексте культуры
    Во всем мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте, До сущности протекших дней, До их причины. До оснований, до корней, До сердцевины. Все время схват...

    Категории диалектики
    Находящемуся в постоянном движении и развитии миру соответствует столь же динамичное мышление о нем. “Если все развивается… то относится ли сие к самым общим понятиям и категориям мышления? ...

    Духовно экзистенциальное и духовно культурное время и пространство
    Человеческая личность существует в особом духовно-экзистенциальном (или биографическом) времени - времени ее уникальных поступков и внутренних размышлений, общения с другими людьми и творче...

    Loading...Loading...