Иван Глазунов.

Владимир Чистяков

Иван Глазунов живет в старинном тереме

Известный художник и продолжатель творческой династии любит русский XVII век и - без преувеличения - живет в нем. Иван соединил историю и современность, и в итоге получился уютный домашний очаг.

Вотличие от своего знаменитого отца, Ильи Глазунова, Иван фигура не публичная. Он сознательно держится в тени, хотя ему есть чем гордиться. Заслуженный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств, профессор, обладатель национальной премии «Человек года» (за большой вклад в российскую культуру)… В общем, достижений у Глазунова-младшего предостаточно. И профессиональные интересы художника заметно отразились на облике его дома. Едва переступив порог, ты словно попадаешь в другой мир. И дело даже не в том, что тут много редких вещей, икон и колоритных предметов народного быта. Здесь царит умиротворение воплощенной мечты. А это кропотливая работа, в которой важна любая мелочь. Наверное, так всегда бывает, когда вкладываешь во что-то всю свою душу.
У Ивана и его жены Юлии четверо детей — Оля, Глаша, Федя и Марфа. По идее в доме, где обитает такая большая семья, все должно располагать к некоторому хаосу. Ну или хотя бы к легкому бардаку. Ничего подобного нет и в помине. Гостиная, мастерская, кухня, детская и большая прихожая — в идеальном порядке. Правда, за кадром осталась приватная часть дома, где находится спальня хозяев и комнаты девочек. Но скорее всего и там закон гармонии не нарушен.
В этой истории нет традиционных «лирических отступлений» про тяготы ремонта и недобросовестных подрядчиков. Иван и Юлия созидали свое личное пространство совершенно самостоятельно. Безусловно, какие-то подсобные работы проводились, но они не удостоились упоминания. Главное — результат. И он впечатляет.

Иван, Юлия, у вас уникальный дом. Какова реакция людей, которые приходят к вам впервые?
Иван Глазунов: «Некоторые удивляются, как мы можем жить в таком „музее“, а кому-то нравится».
Юлия Глазунова: «Помню, Олеся Железняк, актриса «Ленкома», моя подруга, впервые оказавшись у нас в гостях, сказала: «А зачем вы вообще на улицу отсюда выходите? Если бы это был мой дом, я бы только здесь и сидела!» (Смеется.)

Как вы добились того, что при огромном количестве артефактов гостиная не выглядит как выставочный зал?
Иван: «Для кого-то антиквариат — выгодное вложение денег, кто-то собирает определенную коллекцию, а для нас наша обстановка — это образ жизни. Мы любим русскую культуру XVII века, до реформ Петра, и пользуемся всеми окружающими нас предметами».

А откуда любовь к этой теме?
Иван: «Мне она была близка, сколько себя помню. Мама водила меня в Исторический музей, где я занимался в изостудии, а после занятий нам устраивали экскурсии по залам, рассказывали про экспонаты. Может, это как-то смутно отпечаталось на уровне подсознания, и я полюбил тот пласт жизни, наше прошлое. Я очень увлечен эпохой скрипучих сундуков и всем, что с ней связано. Причем настолько, что пишу книгу о символике орнаментов и образов русского прикладного искусства XVII века. Свой первый сундук я с моим другом Васей, когда нам было по десять лет, притащил в дом со свалки в Калашном переулке. Там сносили купеческий особняк, а его содержимое выбрасывали… Тот сундук до сих пор стоит в моей мастерской».

Одно дело — интересоваться историей, а другое — жить в окружении раритетов. Может, вы с детства привыкли к такой обстановке?
Иван: «Родители придавали большое значение красивым вещам с историей. Папа любил рассказывать, что после переезда из Ленинграда в Москву у них с мамой ничего не было, только крохотная комнатенка. И первой их покупкой стал не холодильник или иной бытовой предмет, а лампа с троянским воином, который натягивал тетиву лука и готовился пустить стрелу. В этом виделась некая метафора. Ведь у родителей в столице в начале 60-х годов было предостаточно трудностей. Но они, как тот воин, не собирались сдаваться. Что касается детских впечатлений… У папы в его знаменитой мастерской была огромная коллекция икон, собранная им за двадцать лет. Некоторые он спас буквально из-под топора. Повзрослев, я тоже „заболел“ иконами. Приезжал в шесть утра на Измайловский вернисаж — темно, зима, продавцы выставляют все, что привезли. Иконы прямо в снегу стояли. И покупатели с фонариками ходили, присматривались… Торги шли до середины дня. Есть вещи, которые „переехали“ к нам из родительского дома. Например, шкаф и стулья в русском стиле начала ХХ века. Я помню их с детства».

Давно вы живете в этом доме?
Иван: «Уже шестнадцать лет — с тех пор как женился».

Юлия, а когда вы познакомились?
Юлия: «В 1991 году. Я как раз окончила ГИТИС и поступила в „Ленком“. Моя однокурсница выходила замуж. Вот на ее свадьбе мы с Ваней и увидели друг друга впервые».
Иван: «Юля кому-то рассказывала про Колчака. Я так удивился: надо же, какая девушка — такую серьезную тему затронула. (С улыбкой.) Ну, а потом отношения стали развиваться».
Юлия: «Свадебное путешествие у нас было совсем не гламурное. Я уже разделяла Ванино увлечение старинными вещами, их поиском. И мы поехали в Архангельскую область — на разведку по заброшенным деревням, передвигались на самолетах-кукурузниках, машинах, тракторах, много ходили пешком с рюкзаками по тайге. Это было прекрасное время».
А есть у вас предметы, напоминающие о странствиях юности?
Иван: «Да, именно тогда мы купили интересный сундучок XVII века в Вологодской области. Он называется подголовник: его раньше клали в изголовье саней во время путешествий. В таком сундучке хранили все самое ценное и укрывали его дорожной периной».

Антиквариат — дорогое удовольствие. Часто позволяете себе новые приобретения?
Иван: «Мои возможности не так уж велики. Если бы я интересовался ампиром или барокко, все было бы намного дороже. А древнерусская тема среди коллекционеров не слишком популярна. Иногда нам делают скидки, а порой и вовсе даром сундуки отдают… Приходится разоряться на реставрацию, ведь все эти предметы не просто наполняют наш дом, но и всегда участвуют в моих выставках. Поэтому содержать их нужно в музейном состоянии. Такие вещи никогда не принадлежат нам до конца, они жили до нас, и их судьба — пережить нас. Мы их временные хранители».
Юлия: «Даже в путешествиях мы не забываем о доме, думаем, как бы еще его дополнить, украсить. Допустим, паникадило — тяжелую бронзовую люстру в гостиной — долгое время не могли повесить. Не находили для нее достойной цепи. И в Венеции, где мы часто бываем, зашли в один дворец, увидели массивные светильники на цепях и поняли — нам нужны такие же. В итоге их сделали на заказ, и паникадило наконец-то повесили».
Иван: «Мы часто привозим что-то из поездок. Дубовый сундук-терем, окованный железом, я увидел в Лондоне. Это чисто русская вещь XVII века, скорее всего вывезенная англичанами из Холмогор. Они часто посещали те места и покупали добротные сундуки. Иногда просто хочется привезти что-то на память о месте, где отдыхал. Вот эту шкатулочку я купил в Италии. Чем-то она пронзила меня: слоновая кость, изображение ренессансной свадьбы. Пообщался с антикваром и купил эту средневековую вещицу на память о любимой Венеции в рассрочку».

Очевидно, что случайных предметов у вас здесь нет. А у каких из них наиболее интересная история?
Иван: «Тут буквально обо всем можно многое рассказать. К примеру, эта фальшпечь, украшенная московскими изразцами XVIII века. Я собирал их много лет, покупая по две-три плиточки в разных местах. Главное, чтобы они были похожи. Так выстроился фасад печи. Каждая плитка подписана: „Труды свои ни во что не ставлю“, „Храбро поступаю всегда“ и так далее. В те времена мебель должна была не только радовать глаз, но и наводить на умные мысли. А вот расписной шкафчик с полустертым изображением из Вологды. Раньше он принадлежал краеведу, учителю истории. На седьмом десятке он женился на юной выпускнице школы. И стал спешно распродавать свою коллекцию старинных предметов, чтобы зажить второй жизнью. Так этот шкафчик попал ко мне. На нем изображена поучительная притча о трех друзьях из сборника „Повесть о Варлааме и Иоасафе“. Конечно, не сразу я все понял, но с этого шкафчика во мне проснулся жгучий интерес к расшифровке символики старинных изображений».

Иван, вы работали над воссозданием интерьеров дворца царя Алексея Михайловича в Коломенском, который называли восьмым чудом света. Когда занимаешься такой работой, нет желания позаимствовать какую-то идею для собственного дома?
Иван: «Скорее наоборот. (С улыбкой.) Я делал пробный вариант росписи для дворца в Коломенском, используя собственный оконный проем на кухне. Домашние дверные проемы тоже иногда служили этим целям. А витражные окна в нашей гостиной — парафраз окон Теремного дворца Кремля. Мне подарили несколько цветных дореволюционных стекол, которые брали для его реставрации. К сожалению, у нас в отличие от Европы не осталось подлинных гражданских интерьеров XVII—XVIII вв. еков. Московский Кремль — это реконструкция XIX века».

У вас четверо детей. Как, по вашему мнению, на них влияет «теремная» атмосфера, в которой они растут?
Юлия: «Думаю, такая обстановка нужна им, чтобы почувствовать и понять что-то настоящее. А подобные знания лучше впитывать с детства. Они формируют их вкус. Причем наше воспитание не ограничивается сидением дома, среди красивых предметов. Дети занимаются аутентичным фольклором в ансамбле „Веретенце“, сохраняющем народную культурную традицию. При этом они прекрасно существуют и в контексте современной жизни. У старших есть свой круг общения, интерес к современной музыке, театру».
Иван: «Запомнился смешной случай. Возвращается как-то Федя с улицы. Глаза горят: „Посмотри, что я нашел!“ И протягивает разбитый изразец XVII века. Оказывается, в центре Москвы, на детской площадке, где он гулял с няней, спилили дуб и выкопали яму, чтобы потом установить фонари. И Федя, которому было шесть лет, полез в эту яму. Вернулся домой грязный, но гордый своей находкой. Так мы узнали, что у нас во дворе стояли палаты XVII века с зелеными печами. К чему я это… Сыну кажется важным поиск и собирание таких вещей. Значит, обстановка, в которой он растет, накладывает свой отпечаток».
Юлия: «С Федей связана еще одна забавная история. У нас с Иваном сложилась привычка — поздно ложиться спать: тишина в доме наступает только ночью, тогда можно спокойно поговорить. Сидим мы однажды, и вдруг входит Федя в пижамке. Маленький такой (ему было года четыре), сонный, идет мимо нас… и снимает стрелецкую секиру с манекена. Мы испугались: что это, лунатизм?! И спрашиваем его: „Феденька, что ты делаешь?“ А он отвечает: „А кто Кремль будет охранять?“ Видимо, в полусне решил нести караул». (Смеется.)

Наверняка детские игры иногда заканчивались печально — каким-нибудь разбитым или поцарапанным ценным экспонатом. Ругаетесь?
Иван: «Если честно, мало таких случаев было. Ну, однажды Федя и Оля устроили фехтование саблями XVIII века. Конечно, выговор сделал. Во-первых, опасно, хотя сабли давно уже неострые, во-вторых, они посадили на клинки несколько страшных зазубрин, от которых любой коллекционер в ужас пришел бы. Но я давно уже никого не ругаю».

У вас очень уютная кухня. Наверное, здесь гости чувствуют себя свободнее, чем в гостиной?
Юлия: «Здесь, конечно, проще расслабиться. Лавки длинные, удобные. Они не старинные, это копии, у них оригинальные перекидные спинки — как принято в русских монастырях. А печка когда-то была настоящей: наш дом построили еще до революции. Мы облицевали ее изразцами начала XVIII века, привезенными из Мурома. Там ломали старинный дом, и его хозяева продали нам эту плитку. Есть легенда, что именно в том доме останавливался император Павел I. Так что, возможно, эти изразцы его помнят».

Как вам удалось вписать в обстановку современные гаджеты?
Юлия: «Телевизор, холодильник, посудомоечная машина прячутся в шкафчиках. Минимум техники у нас, конечно же, есть. А в остальном все делаем по-своему. Хлеб лучше хранить в лубяных коробах — в них никогда не заводится плесень и мошки. Кстати, скатерти и салфетки тоже лежат в коробах».

В прихожей висит стеклянная люстра невероятной красоты, не похожая на предмет русского быта. Откуда она?
Иван: «Люстру мы привезли из Венеции. Это муранское стекло. Довольно громоздкая покупка, но нас выручило то, что она разбирается на сто деталей: ягодки, листики, цветочки. Так и довезли».

А вы были уверены, что европейский светильник впишется в ваш старинный интерьер?
Юлия: «Украшением московских теремов часто служили изысканные европейские вещи, например венецианское стекло».

Глядя на комнату вашего сына, и не подумаешь, что это детская для мальчика. Все так аккуратно, на стенах картины, в том числе портрет прекрасной дамы… Разве не девочек такие образы должны вдохновлять?
Иван: «Впечатления от живописи у детей отпечатываются в памяти рано. Эта немецкая дама — из дома моих родителей, я ее с ранних лет помню. У нее такое красивое платье, живой взгляд и настолько свежий румянец… Иногда кажется, что девушка вот-вот заговорит. Во время сумерек или московской слякоти приятно смотреть на нее. Федя уже спрашивал, кто это. Такая спутница помогает ребенку настроиться на романтический лад. Еще мы с детьми ходим в музеи, им интересно. Думаю, в немалой степени благодаря тому, что и дома их окружают картины, которые будят любознательность. Вообще-то эта комната стала Фединой только два года назад. До того она была общей для всех детей, игровой. Просто в ней всегда находились предметы, хранящие наш семейный настрой. Мне не очень нравится современная детская мебель, она какая-то безликая. Здесь же собраны вещи со смыслом. Например, секретер из красного дерева, купленный в Ярославле. Его фасад был закрашен заборной краской, за которой угадывался чей-то силуэт. Мы все отмыли — и увидели героя Отечественной войны 1812 года атамана Платова. Для мальчика такие люди должны что-то значить. А в остальном это обычная детская. Сейчас у Феди игрушки прибраны, но они могут разом появиться и завалить полкомнаты».

Поделиться с друзьями: Со смешанным чувством шел я в мастерскую молодого художника, студента Суриковского художественного института Ивана Глазунова.
Фантастический успех отца художника, ныне уже всемирно известного мастера Ильи Глазунова, воспоминания о длиннющих очередях, выстраивающихся на его выставки у самых престижных залов столицы, наконец, увесистые тома роскошных репродукций, выпущенных во многих странах мира, и рядом сын - тоже художник - все это крайне смущало меня. Успехи отца не могли не отразиться на мировосприятии Ивана, заканчивающего пятый год обучения в Суриковском, в творческой группе того же Глазунова-старшего, преподавателя училища.
Природа скупа на талант. Великое таинство генов, как правило, не передается от родителей детям. А если это случается, то крайне редко: династия Рерихов, старший и младший художники Пальма в Италии, отец и сын Дюма, Давид и Игорь Ойстрах.
Передается увлеченность, страсть, творческая одержимость... Но талант - почти никогда.
- А как с Иваном Глазуновым?
Обстановка в мастерской 24-летнего художника буквально потрясла меня. Порой мне казалось, что я нахожусь в этнографическом музее, до предела забитом редчайшими экспонатами. И чего только здесь нет! Здесь и старинные русские расписные прялки, и необыкновенные по форме самовары. Здесь иконы разного письма, разных времен.
Здесь и разрисованные с металлической оковкой крестьянские сундучки, и поразительные по выдумке резные деревенские шкафчики. Здесь, наконец, в изобилии старинная русская одежда, праздничная и повседневная. Женская, мужская... Она развешана по стенам, она в сундучках...
- Каникулы для меня - время экспедиций, - поясняет Иван. - А все, что вы видите, - результат наших поездок. Мы, студенты, все эти годы выезжали на Север, в Сибирь, на Дальний Восток в поисках народных сокровищ. Вероятно, ни в одной стране нет такого изобилия домашнего искусства, как на Руси! Иконы, домашние вещи, одежда... У нас, в России, вся эта красота - для души. На Западе - для глаз. В этом и разница...
Я начал знакомиться с живописными работами художника и вдруг понял, что имею дело не с учеником, а с нарождающимся мастером. Это было почти невероятно: большие многофигурные композиции на историческую тему, созданные еще юношей, учеником, даже не окончившим художественного училища. Начало пути и такая самобытность!
Дипломная работа «Распни его!». На широком полотне трагическая фигура Христа. Он стоит перед Понтием Пилатом на фоне апокалипсического грозового неба, которого много - во все полотно. Прорыв света падает на лицо Христа, радужным нимбом окружая его. Толпа и стражники требуют распятия Господа. Он человечен. Он величественно спокоен. Он выше происходящего. Он Бог.
Картина «Рассвет перед Куликовской битвой». Бесконечный простор России тонет в предрассветной дымке. Огромное бескрайнее небо над боевыми подразделениями русских воинов. В расплывчатой мозаике облаков смутно просматриваются две легендарные фигуры святых Бориса и Глеба, вдохновителей будущей победы.
Картина «Крещение Великого Новгорода» - трудно поверить, что это курсовая работа студента, так мастерски выписаны наши предки, их одежда, передана психологическая обстановка исторического события.
Прекрасные работы. Сомнения нет - мы имеем дело не с дилетантом, а с формирующимся молодым художником, думающим, имеющим свою манеру письма.
В этом убеждаешься еще больше, ознакомившись с галереей крупноформатных портретов и с прекрасными пейзажами русских просторов, пронизанных исконной тоской.
Когда-то Александр Блок отлично сказал: художник характерен чувством пути.

Естественен вопрос: «Каково чувство пути у молодого Глазунова? Куда он движется в своем творчестве?»
Думается, главное для него - это чувство Родины, светлое чувство преданности России.
- Сегодня перед живописным искусством два пути, - говорит Иван. - Один - чисто практический - выколачивание денег на якобы не модном реализме. Ныне за хороший пейзаж хорошо платят. Отсюда квартирная живопись, хлынувшая в Арбатские переулки, в Измайлово - на потребу быту.
И второй путь - глубокой ответственности, связанный с судьбами отечества, его традициями, историей и будущим. Я за этот путь. Начинаю с истории; однако хочу, чтобы в моих работах просматривалась и политика. Убежден, придет час и я что-то серьезное сделаю в современности.
Кстати, я не одинок в своих стремлениях. Такие студенты, как Ю. Сергеев, Д. Слепушкин, В. Шайн, И. Кузнецов, как мне кажется создали в училище особую атмосферу своеобразного священнодействия перед отечественной историей, ее традициями, сокровищами народного искусства. Мы все увлекаемся древне-русской одеждой. Мечтаю со временем издать книгу на эту тему. Мать не успела это сделать...
Увлечение русским костюмом началось у Ивана с детского возраста. Ему было 14 лет, когда его родители Илья Глазунов и Нина Виноградова-Бенуа приступили к работе декораторов знаменитых русских опер «Пиковая дама» для Берлинской оперы, «Град Китеж», для Большого театра.
Вспоминается, тогда эти спектакли воспринимались как откровение на русскую тему; декорации, костюмы, все гармонично сочеталось с необыкновенной музыкой и историей действа. В свое время эти оперы были событием, как я теперь понял.
Работа с русским костюмом играет особую роль в творческой жизни Ивана Глазунова. Его портреты женщин в народных костюмах - одновременная дань и психологическому характеру, и немеркнувшей красоте одежды тех далеких дней.

А почему ваши портреты в основном женские? - спрашиваю я художника.
- Женский образ гораздо совершеннее мужского. И не потому ли я стал все чаще обращаться к иконе? Лучшую из своих икон - Богородицу - я подарил собору Великого Устюга. Не забываю замечательных слов, сказанных когда-то художником Виктором Васнецовым: «Все мое искусство - это свеча, зажженная перед ликом Бога».
Мечтаю когда-нибудь целиком какой-нибудь храм, - заканчивает Иван, - но это дело будущего. Надо достойно закончить училище - впереди диплом... Зачеты...
Покидаю мастерскую художника с отточенным чувством, что Ивану Глазунову удалось защитить главный зачет своей жизни. Это зачет на самобытность творческого таланта.
Переняв от отца и одновременно своего учителя его бескрайнюю любовь к России, его одержимость в сохранении отечественных традиций искусства, Иван сохранил то главное, чем счастливо одарила его природа, - колдовскую, генетическую цепочку передачи таланта от отца к сыну. И очень важно, что Иван самобытен, по манере не повторяет отца.
Теперь, следуя высоким критерям глазуновской школы с ее русской духовностью, познанием красоты мира, сыновней ответственностью за судьбы отечественной культуры, Ивану Глазунову предстоит отстаивать избранные им в жизни творческие позиции. Пожелаем же ему успеха в этом трудном, но святом деле.

Не скрою, на фоне торгашеского духа, увы, охватившего сегодня и область искусства, мне было отрадно видеть молодого художника, посвятившего себя развитию и отстаиванию духовных основ национального искусства.
Иван Глазунов не одинок, рядом с ним творческая молодежь - активные единомышленники и соратники, исповедующие те же живительные принципы.
Огромную роль в этом процессе играет представитель старшего поколения - народный художник Илья Глазунов, ректор Российской Академии живописи, ваяния и зодчества.
- Мы еще поборемся за наше искусство, - уверенно говорит Иван.
И я верю ему.

Иван Глазунов

Художник Иван Глазунов - сын знаменитого русского живописца Ильи Глазунова, лидер нового поколения художников русского реализма - делится в интервью своим весьма пессимистическим взглядом на будущее мирового искусства...

Ивана Глазунова называют лидером нового поколения художников русского реализма, продолжателем традиций древнерусской живописи, религиозной и исторической картины. Сегодня заслуженный художник РФ, действительный член РАХ, заведующий кафедрой композиции Российской академии живописи, ваяния и зодчества Иван Глазунов — гость «Файла-РФ».

Посетители выставок в России и за рубежом, знакомясь с его удивительными северными пейзажами, наполненными глубокими эмоциями, с историческими полотнами «Прокопий Устюжский» и «Великая княгиня Евдокия», с портретами северян, жены и детей, красавиц в русских костюмах, отмечают главное — у этих картин хочется задержаться, настолько они волнуют.

Самая знаменитая картина художника «Распни Его!» находится в храме Христа Спасителя. В последние годы у Ивана Глазунова состоялись знаковые выставки: в Венеции — культурный проект «Россия в традиции», в Московском музее-заповеднике «Коломенское» — «НЕсовременное искусство» и в Вологодской картинной галерее — «Спаси и сохрани».

Художник участвовал в реставрации Большого Кремлёвского Дворца: по его эскизам оформлены интерьеры Аванзала, выполнены декоративные барельефы «Слава русского оружия», а также им написаны 18 портретов царей-воителей. По его эскизам воссозданы интерьеры дворца царя Алексея Михайловича в «Коломенском», и туда же из Верхне-Томского района Архангельской области по его инициативе перенесена отреставрированная Георгиевская церковь XVII века — памятник деревянного зодчества.

По эскизам Ивана Глазунова группой художников Российской академии живописи, ваяния и зодчества выполнены росписи двух храмов — Успенского и Александра Невского — в Верхней Пышме под Екатеринбургом. Художник участвовал в росписи храма во имя святой мученицы Иулии Анкирской в Московской области, им созданы иконостасы храма в честь иконы Божьей Матери «Державная» в монастыре святых страстотерпцев «Ганина Яма» в Свердловской области, храма Преподобного Амвросия Оптинского в Кировограде. В настоящее время художник по своим эскизам расписывает храм Вознесения Господня (Малое) на Никитской улице в Москве и осуществляет его внутреннее убранство.

— Иван Ильич, Вы согласны, что в России и сегодня немало людей, которые живут, ориентируясь на Святую Русь? Говорят, возник термин в XVI веке, а в XVII это понятие стало элементом народной культуры. Ополченцы Минина и Пожарского, а также москвичи-ополченцы 1812 года чертили девиз «За Святую Русь!» на своих знамёнах, вставляли его в гимны. Дожил он и до наших дней: «Россия, Украина и Беларусь — это и есть Святая Русь!» — кто не знает это изречение патриарха Кирилла? Скажите, что означает это понятие для Вас?

— Ну, никак не географию — Святая Русь была сотни лет, временами существуя под спудом, в душах и сердцах людей, её представлявших, а если рассуждать протокольно, конечно, это XV—XVII века — время расцвета русской святости. Создания памятников архитектуры, смотреть на которые до сих пор все ездят — Новгородский Кремль, Московский Кремль, Ферапонтово, церковь Покрова на Нерли.

Эти памятники и артефакты свидетельствуют о том, что когда-то Святая Русь существовала на огромной территории, и идеи её распространяли, видимо, те особенные люди, которые уходили в дремучие леса, и от этих поначалу отшельников, а потом основателей скитов и монастырей шёл свет в народ. О Святой Руси, вольно или невольно, писали все русские писатели.

И я не могу сказать, что она была и вот её не стало, она и сейчас существует — в самых разных людях, в простых мирянах и в светочах духовной мысли, и естественно, в святых старцах. И можно сказать, принимает активное участие в социальной жизни. Святая Русь — всегда немного виртуальное государство, у него нет чётких границ и правительственных органов, но черты его найдём и в православной монархии, и в творчестве русских иконописцев, и в артелях Палеха — все дело в ощущениях человека.

— Ваше творчество связано с образами Святой Руси. Где Вы находите их?

— На Русском Севере, часто езжу в Вологодскую и Архангельскую области. Здесь сохранились внешние атрибуты жизни допетровской Руси — эти серые избы, которых не увидишь в средней полосе, деревянные храмы, дремучий лес, лесная река с высокими берегами. Именно за этим уже лет сто ездят туда художники, пытаясь поднять свой дух.

И люди там очень хорошие, и нравы в деревне совсем другие, но всё на глазах пустеет: жители заколачивают свои дома и уходят, и только вопрос времени — когда это кончится. Художники пытаются затормозить развал, я тоже приложил руку — перевёз в Москву Георгиевскую церковь 1685 года.

После первой поездки на Север я стал собирать старинные русские костюмы: покупаю, меняю, получаю в дар. За количеством не гонюсь — лучше меньше, да лучше. В коллекции в основном костюмы Вологодской и Архангельской областей, от повседневной домотканой одежды до шитых золотом шёлковых нарядов.

Есть экземпляры XVIII века — например, вологодско-костромской костюм с платком мануфактурной работы. В Коломенском уезде на мануфактурах производили на продажу платки с русским орнаментом. Вот шёлковый платок времён Павла I, а вот старая вологодская шапка — сборник или моршень, вообще на Севере все женские головные уборы назывались кокошниками.

С северным костюмом часто носили янтари. Вид Руси особенно сохранила утеплённая женская одежда, отделанная мехом. Надо сказать, что всю эту одежду поначалу страшно было взять в руки, но мы с женой её реанимировали и одеваем уже 15 манекенов.

Выставки мы провели в Венеции, в Москве и в Вологде. Люди правильно поняли нашу идею — создать мир, в котором человек вспомнил бы, откуда он родом. В Вологде те, кто уехал из деревни, оставляли трогательные отзывы: «Вспомнил бабушку. Много лет не был у себя, пойду, помолюсь». А в Венеции был сплошной восторг, там такого из России не видели.

Там же биеннале каждый год, я был в прошлом году — на архитектурной, и в Русском павильоне, чудесном теремке по проекту Щусева, можно было увидеть голые стены с фотографиями и в одной из комнат — инсталляцию: причудливо сложенную верёвочку на полу. Никакой заумной идеи из тех, которые любят подводить под свои работы актуальщики. Чистая «разводка».

Чтобы создать экспозицию, им потребовалось всего-навсего купить билет одной девушке с чемоданчиком. Этот теремок деятели «современного» искусства хотят снести или перестроить, но венецианцы, думаю, не дадут им это сделать. Вообще этот гениальный замысел — сделать экспозиции разных европейских стран — родился в начале XX века. Но благодаря «современному» искусству, шарм давно пропал, красивые домики остались, но смотреть нечего. К слову сказать, из нашей академии никого не приглашали.

— А Ваша выставка не на биеннале состоялась?

— У меня был свой зал, что многих удивило, потому что через кордон, который устраивают для инакомыслящих, прорваться трудно. Художник, считаю, может быть разным — левым, правым, не только реалистом, — но пусть то, что он делает, будет искусством, а не кучами дерьма или банками с мочой.

Все эти идеи процветали на Западе лет 20 назад, а наши актуальщики спекулируют на общей безграмотности в сфере искусства и пытаются насадить себя на господдержку, потому что заказчиков у них нет, никто не будет покупать ни табуретку, газетами обклеенную, ни моток верёвки.

Думаю, это отголоски программы по развалу бывшего СССР, на Западе сейчас происходит то же самое. В Италии и во Франции есть чудесные люди, которые любят реализм, но из России им привозят только эти «верёвки». Международный Фонд Гугенхайма имеет несколько пунктов по миру, где и показывают эти «шедевры».

А на Россию сейчас просто идёт наступление — все эти пресловутые рубки икон или телевизор в заднице у коровы: вы смотрите, а там написано — «Россия». Авангардисту важно быть в обойме, проще выставлять счета государству — и ведь находятся те, кто их оплачивает. Закупила же Третьяковская галерея «Целующихся милиционеров» — фотообои, которые кто-то выдал за искусство. И не вспомнил при этом, что английской инсталляции «Целующихся полицейских» уже 40 лет и она продаётся во всех сувенирных ларьках.

— Насколько далеко, по-Вашему, Россия ушла от модели Святой Руси — название даёт возможность думать, что устройство государства было идеальным?

— От России, описанной Лесковым, конечно, мы далеки, но менялись мы много раз: во времена светлого средневековья, до Петра I, это была одна страна, в XVIII веке — другая, после войны с Наполеоном — третья, к началу революции — четвёртая, потом все четыре были отменены пятой, а сейчас шестая.

Вот говорят — «возродим Россию»… Какую из шести, спрашивается? Потому что, на самом деле, все шесть частей между собой в антагонизме: петровская Россия — с наукой, кораблями, победами — механически отменила заслуги Московской Руси, а если бы мы жили по заведённым ею правилам, современность была бы совсем другой.

Вот сколько говорилось про отсталость Китая и Индии: мол, какое-то древнее сообщество, всё в архаизмах — а сейчас весь мир их боится: и атом там есть, и наука, и их так много, что им не хватает собственной территории. Вот пример того, как люди жили, не изменяя своим традициям, они до сих пор ходят в сари и не стесняются. А мы знаем Русь XVII века, разве что, по иллюстрациям Билибина и экспонатам в музее.

Сложный это разговор, я не могу сказать, что Пётр — это плохо. Для Московской Руси, наверное, да, — но с другой стороны, остальной мир развивался по-другому, и Руси надо было выживать. В целом Петра любят, наставили ему памятников, даже при Советской власти его хвалили. Хотя патриарх Кирилл в одном из своих интервью метко сказал, что он нарушил наш национальный код.

Я тоже так думаю, — и в культурном плане, если уж правду сказать, Россию любят за то, что сделано до Петра. Отнимите у нас иконы, храм Василия Блаженного, деревянную архитектуру, Кижи, все монастыри — ничего и не останется, Россия станет неинтересной.

— Вас что-то удручает в наших временах? Или всё хорошо?

— Мне нравится, что открыты границы, можно ездить и делать выставки в Венеции. Храмы, Слава Богу, не взрывают и колокола не сбрасывают. Но уходит всё то, что я люблю. Россия Русского Севера — даже не знаю, сколько ей жить осталось. Мне тоскливо, что это мало кого волнует: массовое сознание тянется к развлечениям, простого человека можно удивить диснейлендом, а к своей истории он равнодушен.

Мои дочки, участницы ансамбля «Веретёнце», как-то на гастролях вышли на сцену в старинных костюмах, и зал, где было много молодёжи, стал попросту ржать: им было смешно, что их ровесники так нарядились. Думаю, это зрители «Дома-2», та молодёжь, которая стала жертвой цивилизации, много лет выжигающей духовное начало из людей.

Дети живут в кислотной среде, у них не развивается интерес к истории, к традициям своей страны, потому что учебника истории как такового нет.

И общая среда в стране нездоровая, она помогает нам самоуничтожаться в культурном смысле. Мы же не только едой-колбасой будем жить дальше! Надо любить, лелеять и восстанавливать свою культуру, благодаря которой Россия всегда была интересна миру. Посмотрите, как досконально изучали литературу даже в советских школах — а сейчас всё выхолощено, все знания у детей из интернета.

В Архангельской области в некоторых деревнях поставили тарелки с 42-мя каналами: пить стали меньше, телевизор время съедал, — но и работать шли ещё неохотней! А что? Получай пособие и сиди с утра до ночи перед экраном!

А сколько талантливых людей уезжает на Запад, не найдя здесь себе применения! Я не осуждаю их, но до чего грустно на это смотреть.

— Чему Вас учили родители, — в частности, отец Илья Сергеевич Глазунов, — на уроках в академии и дома?

— Главное, чему он научил меня — это умению концентрироваться и за полчаса находить решение любой творческой задачи. Он называл это «встрясками» и устраивал их по субботам. Это была школа профессионализма. Отец утверждал, что художник должен жить не только вдохновением, а, получив задание, уметь зажечь в себе способность к творчеству. И никогда ничего не откладывать на завтра.

У отца всегда было много портретов. Например, после первой выставки в Италии, где ему позировали знаменитые кинорежиссёры и актёры. И меня поражало, что человека он «схватывал» максимум за полчаса. И делал не просто набросок, а сразу портрет.

Помню, отец с мамой (Нина Александровна Виноградова-Бенуа. — Ред.), когда работали над оформлением оперы «Сказание о невидимом граде Китеже» в Большом театре, привлекли к работе меня, и это тоже была школа.

Помню, как горела лампа, перед большим белым листом сидела мама, и к вечеру на листе по волшебству появлялись князь Игорь, Пиковая дама или дева Феврония, или возникал сам град Китеж. Я тогда не понимал, что это рождались сценические образы, — для меня просто оживали персонажи, и это была фантастика!

Также помню, как отец делал в мастерской «Мистерию XX века». Я не всё понимал, но мне уже хотелось взять в руки краски и что-то делать самому. Мама занималась русским костюмом и привила мне любовь к нему. У неё дома была пара кокошников и сарафан, и фактура этих вещей, когда я к ним прикасался, меня завораживала. С мамой мы много ездили, были в Крыму, она Херсонес очень любила, интересовалась античным миром, и передала мне всё это.

— У Вас есть своя формула развития мирового искусства?

— Считаю, что мировое искусство закончилось. Непререкаемый авторитет Бродский, на которого любят ссылаться, назвал всю плеяду архитекторов-модернистов во главе с Корбюзье — «сволочью», потому что, благодаря им, в мире закончились Великие стили.

Смотрите, был Египет, эллинизм, греко-римская цивилизация, восточный стиль, древний стиль Святой Руси, потом появилась готика, барокко, и на этом всё закончилось. Классицизм — это уже перефразированный греко-римский стиль, модерн — поиск Святой Руси.

Мы можем подражать, возрождать, но, видимо, не родим новый Великий стиль до конца времён. Ничего нового, кроме коробок Калининского проспекта и хайтечных домов, создать не сможем. И, слава Богу, если кто-то будет хотя бы подражать старым мастерам, и строить что-то человеческое. Не знаю, будет ли живопись, но мы в академии стараемся вести традицию русского реализма.

Никто не скрывает, что наши идеалы в прошлом, мы не видим вокруг себя того, что дало бы направление развитию искусства, как было в эпоху Возрождения в Италии или в Московском царстве в XV веке. Мы существуем «вопреки» и пытаемся сохранить то, что рушит технократическая цивилизация.

Притчей во языцех стали все эти айфоны, айподы, айпэды. Вот мы были в Италии, то и дело слышалось: «Сыночек, пятёрку получишь — куплю айпэд». Нигде в мире планшет не воспринимают как игральную приставку, бизнесмены смотрят по ним почту в аэропорту, ведут деловую переписку. А у нас откупаются от детей электронными подарками.

У меня есть свои маленькие дети, и я не могу им запретить пользоваться компьютерами, да и сам пользуюсь по необходимости, но если эти технологии будут развиваться в таком темпе, через 10 лет за книжку точно никто не сядет. И так со всех сторон слышишь — композиторы не пишут симфоний, писатели романов, крупные формы в искусстве умирают, но я надеюсь на Божье чудо, на то, что благодаря возрождению человека, все препятствия будут преодолены, начнётся Ренессанс, и реалии будут немного другие. В наше время, кто охраняет культуру и не даёт разрушиться памятникам, уже делает великое дело.

Хорошо ли мы знаем современных русских художников, пишущих свои работы в классической манере? Скорее всего нет. На слуху пара-тройка имен и все. В России сейчас пропагандируется больше авангард, всякие инсталляции и прочие новомодные штучки. Русская же традиционная живопись больше известна за пределами нашей Родины, там ею восхищаются и оценивают по достоинству. У нас же ругают, фыркают и презирают за "русскость". К таким мастерам относится и заслуженный художник РФ Иван Ильич Глазунов, достойно продолжающий традиции русской школы реализма.


Глазунов И.И. В Нижегородском костюме 2006

Русская народная мудрость о том, что природа отдыхает на детях великих людей, в этот раз оказалась ошибочной. Иван Глазунов достойный продолжатель дела своего отца Ильи Сергеевича Глазунова и матери, тоже художницы, Нины Александровны Виноградовой (Бенуа). Хотя живописные работы Ивана Глазунова несколько отличаются от работ отца, и некоторые даже считают, что он уже превзошел его.

Иван Ильич Глазунов за работой

Иван Глазунов родился 13 октября 1969 года в Москве, где сейчас живет. В 1988-1994 годах учился в МГАХИ им. В. И. Сурикова, в мастерской под руководством отца, профессора И. С. Глазунова. Иван, говоря об отце, отмечает: "Он самый интересный преподаватель. Его программа базируется на традициях Императорской Академии художеств. Он сумел соединить дореволюционную академическую школу с нашей и насытить своей методикой". И это так, достаточно посмотреть фактически самую первую масштабную работу Ивана Глазунова, написанную в 1994 году, полотно "Распни Его!". Христос, истерзанный, в терновом венце и разорванном одеянии, вопрошает: "Что выберешь ты - путь Истины или путь предательства?".

Глазунов И.И. Распни его 1994

Круг художественных интересов Ивана Глазунова очень широк. Он интересуется историей и собирает коллекцию русского национального костюма, собирает материалы о русском Севере, пишет пейзажи.. Увлечение национальными костюмами, пришло от мамы. Нина Александровна Виноградова-Бенуа создавала костюмы для театра, а отец - декорации. Иван Глазунов и его жена Юлия очень много сделали для того, чтобы на Севере России разыскать и восстановить великолепие сарафанов, головных уборов, платков. В следствии этого появились и живописные работы - портреты женщин в необыкновенно красивых русских костюмах.

Глазунов И.И. Надевшая черный платок

Глазунов И.И. В каргопольском костюме

В 1997-1999 Иван Глазунов работал по оформлению Большого Кремлёвского дворца (портреты, эскизы интерьеров). Другая область деятельности художника - это роспись православных храмов. В 2003–2007 годах художник работал над иконостасом храма в честь иконы Божьей Матери "Державная" в монастыре в честь Святых царственных страстотерпцев в урочище Ганина Яма под Екатеринбургом, принимал участие в росписях храма Во имя Святой мученицы Иулии Анкирской в Московской области и в росписях храма Малого Вознесения на Большой Никитской улице в Москве.

Глазунов И.И. Первый снег на Двине

Глазунов И.И. Семья художника 2004

Глазунов И.И. Прокопий Устюжский молитвой отводит тучу каменную от города Устюга

Глазунов И.И. Великая княгиня Евдокия в подтверждение своей благочестивой жизни открывает свое изможденное тело

Иван Глазунов удостоен национальной премии "Человек года–2007" в номинации "Культура" за большой вклад в российскую культуру и получил звание Академика Российской Академии Художеств. Первая персональная выставка художника прошла в 2008 году... в Венеции. Была еще небольшая в усадьбе "Коломенское" чуть позже. Пожалуй и все, а жаль... очень интересный и талантливый художник.

Другие живописные работы, иконы и фотографии можно посмотреть вот здесь:

Хорошо ли мы знаем современных русских художников, пишущих свои работы в классической манере? Скорее всего нет. На слуху пара-тройка имен и все. В России сейчас пропагандируется больше авангард, всякие инсталляции и прочие новомодные штучки. Русская же традиционная живопись больше известна за пределами нашей Родины, там ею восхищаются и оценивают по достоинству. У нас же ругают, фыркают и презирают за "русскость". К таким мастерам относится и заслуженный художник РФ Иван Ильич Глазунов, достойно продолжающий традиции русской школы реализма.

Глазунов И.И. В Нижегородском костюме 2006

Русская народная мудрость о том, что природа отдыхает на детях великих людей, в этот раз оказалась ошибочной. Иван Глазунов достойный продолжатель дела своего отца Ильи Сергеевича Глазунова и матери, тоже художницы, Нины Александровны Виноградовой (Бенуа). Хотя живописные работы Ивана Глазунова несколько отличаются от работ отца, и некоторые даже считают, что он уже превзошел его.

Иван Ильич Глазунов за работой

Иван Глазунов родился 13 октября 1969 года в Москве, где сейчас живет и сейчас. В 1988-1994 годах учился в МГАХИ им. В. И. Сурикова, в мастерской под руководством отца, профессора И. С. Глазунова. Иван, говоря об отце, отмечает: "Он самый интересный преподаватель. Его программа базируется на традициях Императорской Академии художеств. Он сумел соединить дореволюционную академическую школу с нашей и насытить своей методикой". И это так, достаточно посмотреть фактически самую первую масштабную работу Ивана Глазунова, написанную в 1994 году, полотно "Распни Его!". Христос, истерзанный, в терновом венце и разорванном одеянии, вопрошает: "Что выберешь ты - путь Истины или путь предательства?".

Глазунов И.И. Распни его 1994

Круг художественных интересов Ивана Глазунова очень широк. Он интересуется историей и собирает коллекцию русского национального костюма, собирает материалы о русском Севере, пишет пейзажи.. Увлечение национальными костюмами, пришло от мамы. Нина Александровна Виноградова-Бенуа создавала костюмы для театра, а отец - декорации. Иван Глазунов и его жена Юлия очень много сделали для того, чтобы на Севере России разыскать и восстановить великолепие сарафанов, головных уборов, платков. В следствии этого появились и живописные работы - портреты женщин в необыкновенно красивых русских костюмах.

Глазунов И.И. Надевшая черный платок

Глазунов И.И. В каргопольском костюме

В 1997-1999 Иван Глазунов работал по оформлению Большого Кремлёвского дворца (портреты, эскизы интерьеров). Другая область деятельности художника - это роспись православных храмов. В 2003-2007 годах художник работал над иконостасом храма в честь иконы Божьей Матери "Державная" в монастыре в честь Святых царственных страстотерпцев в урочище Ганина Яма под Екатеринбургом, принимал участие в росписях храма Во имя Святой мученицы Иулии Анкирской в Московской области и в росписях храма Малого Вознесения на Большой Никитской улице в Москве.

Глазунов И.И. Берега 1998

Глаузнов И.И. Окрестности Великого Устюга 2005

Глазунов И.И. Первый снег на Двине

Глазунов И.И. Семья художника 2004

Глазунов И.И. Прокопий Устюжский молитвой отводит тучу каменную от города Устюга

Глазунов И.И. Великая княгиня Евдокия в подтверждение своей благочестивой жизни открывает свое изможденное тело

Иван Глазунов удостоен национальной премии "Человек года-2007" в номинации "Культура" за большой вклад в российскую культуру и получил звание Академика Российской Академии Художеств. Первая персональная выставка художника прошла в 2008 году... в Венеции. Была еще небольшая в усадьбе "Коломенское" чуть позже. Пожалуй и все, а жаль... очень интересный и талантливый художник.

В видео разделе блога представлена авторская программа Нины Карташовой "Чистый образ", фильм-беседа с Иваном Глазуновым - рассказ о себе, родителях, живописных работах: Художник Иван Глазунов

P.S. Большая часть работ художника кликабельна и увеличивается до большого размера.