Илия ii. Что известно о попытке отравить патриарха грузии

Святейший Синод принял Февральскую революцию, но не идеи нового правительства.
Б.М.Кустодиев. Февральская революция

Февральская революция не только упразднила монархию, но и впервые в многовековой истории России провозгласила ее светским государством (правда, Временное правительство не смогло воплотить в жизнь свои декларации). До 1917 года связь Церкви и государства, которую называли симфонией государственно-церковных отношений, оставалась почти нетронутой. Эта модель была унаследована еще от Византии, где распорядителем всего и вся был православный монарх, а Церковь получала от него право контроля над душами, сердцами и верой подданных. Только в 1905–1907 годах напуганное первой русской революцией самодержавие «даровало» своим подданным свободу вероисповедания, чтобы отнять ее при первой же возможности. Не случайно в Государственной Думе всех первых четырех созывов, с 1906 по 1917 год, вероисповедный вопрос был в числе наиболее острых.

Долгожданная свобода

Сразу же после отречения Николая II, 3 марта 1917 года, взявшее в свои руки власть Временное правительство выступило с декларацией, разъяснявшей его политический курс и те задачи, к разрешению коих оно намеревалось приступить немедленно. Среди прочего обещались и «религиозные свободы».

Первым делом предлагалось отменить должность обер-прокурора Святейшего Синода и учредить вместо него Министерство исповеданий. Однако пойти на этот шаг премьер-министр Георгий Львов не решился. Он опасался навлечь на правительство обвинения в «насилии над Церковью». Поэтому пост обер-прокурора был сохранен. Им был назначен Владимир Львов – сторонник партии октябристов, председатель думской комиссии по церковным вопросам. Министерству внутренних дел по-прежнему вменялось в обязанность контролировать все остальные вероисповедания.

Проводить новую политику Временное правительство собиралось с помощью старых институтов. При этом тогда много говорили и писали о «необходимости коренного пересмотра всех существующих в России вероисповедных отношений», о «начале полной религиозной свободы» и т.д. Творцы новой вероисповедной политики полагали, что благодаря их скорым и энергичным усилиям на смену православно-христианскому государству придет тот вид светского государства, который в то время уже существовал во Франции и в Северо-Американских Соединенных Штатах. Государство должно было стать внеконфессиональным. Оно выводило из сферы своих интересов мировоззренческий выбор граждан. Отныне они сами определяли свою религиозную (или же нерелигиозную) принадлежность. Вступая на путь секуляризма, Временное правительство намеревалось сделать следующее. Во первых, объявить амнистию осужденным по религиозным «преступлениям»; во-вторых, отменить «отжившие» правовые акты религиозного законодательства, вероисповедные ограничения и обязательное преподавание в государственных учебных заведениях Закона Божьего; в-третьих, передать церковно-приходские школы в ведение Министерства народного образования; в-четвертых, снять ограничения на деятельность всех неправославных религиозных объединений; в-пятых, возвратить ранее изъятое государством церковное имущество; в-шестых, наконец, разработать и принять новое законодательство о свободе совести.

Итак, программа была насыщенная. Как только она была объявлена, представители ранее «терпимых» и «гонимых» религиозных объединений буквально завалили новое правительство многочисленными телеграммами, обращениями и резолюциями с выражением своей поддержки и признанием «исторической закономерности» падения самодержавия. Особенно им импонировал светский характер нового государства. К примеру, съезд старообрядцев в апреле 1917 года в своих документах провозглашал: «Церковь не может быть в услужении государственной власти, Церковь должна отказаться от всяких поползновений к господству, должна отказаться от денежной поддержки государства. Полное отделение Церкви от государства и свобода религиозных групп, находящихся в России, послужит только к благу, величию и процветанию свободной России».

20 марта Временное правительство приняло первый обобщающий документ по проблемам свободы совести – постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений». В нем провозглашалось равенство граждан во всех областях государственной и общественной жизни, отменялись ограничения в отношении неправославных граждан и объединений.

Синод в замешательстве

В первые же дни революции государственная Российская Православная Церковь оказалась в сложном положении. Неизбежно возник вопрос – за кого молиться во время богослужений? Святейший Синод, состав которого был утвержден еще императором Николаем II, был настолько ретроградным и косным, что не решался ни на какие перемены, насущность которых была очевидной. К правительственным мерам в религиозной сфере он относился отрицательно, рассматривая их как попрание господствующего положения Церкви в государстве и обществе. Отсюда глухое сопротивление действиям «революционного» обер-прокурора, стремление притормозить церковные реформы, фактическое самоустранение от руководства религиозной жизнью на местах.

О настроениях духовенства в начале марта 1917 года писал, к примеру, служащий Московской синодальной конторы Денисов: «Молодые монахи и либеральные «батюшки» неизвестно чему бессознательно радовались и ходили «гоголем», точно их рублем одарили. Пожилые монастырские «старцы» и маститые отцы протоиереи, поседевшие в консисторских интригах, вели себя уклончиво, сумрачно отмалчивались. Мелкая духовная челядь «дерзала»: пела под пьяную руку революционные песни, ходила на митинги, даже «выступала» на них перед жадно глазеющим на новинку столичным сбродом. А в церквах по-прежнему, по заведенной рутине, молились «о благочестивейшем, самодержавнейшем». Впрочем, здесь низшая братия была не виновата: она обращалась за разъяснениями и указаниями к церковным властям, но те как-то мялись и отнекивались либо отвечали: «живите как хотите». Они ссылались при этом, что нет еще «указа» от Святейшего Синода. Рутина царила вовсю, инициативе не было места».

Наконец, 6 марта Синод опубликовал послание, в котором «принял к сведению и исполнению» акты об отречении от престола Николая и Михаила Романовых; отменил обязательное упоминание во время церковных служб имени императора и постановил «возносить моления о благоверном Временном правительстве». Епархиальному начальству рекомендовано было проводить съезды и собрания с непременным принятием резолюций в поддержку новой государственной власти и одновременно призывать приходское духовенство в проповедях и во внебогослужебное время разъяснять пастве общецерковную точку зрения на происшедшее в России. Эти указания выполнялись добросовестно. В адрес Синода и обер-прокурора потоком пошли телеграммы, обращения, послания, приветствия, в которых православные архиереи и духовенство дружно проклинали «самодержавное прошлое», над которым «свершился суд Божий и грозный суд народной воли», а Россия «воскресла для жизни новой на святых началах братства, равенства и свободы».

Дискуссия об отделении Церкви от государства

Массы православных верующих были затронуты революционным брожением. Порою «бунтующие низы» свергали нелюбимых епископов с кафедр из-за их «пристрастия» к прежнему режиму и требовали от Синода утвердить эти решения. Со своими реформаторскими программами к духовенству и верующим обращаются различные церковные группы и движения, что возникли либо еще в начале века, либо сразу же после Февральской революции.

Перестал быть запретным для православного духовенства и вопрос о возможном «отделении Церкви от государства». В сверхпопулярном тогда «Всероссийском церковно-общественном вестнике» опубликована была статья профессора Санкт-Петербургской духовной академии Бориса Титлинова, в которой разбирались все «за» и «против» такого отделения. Автор убеждал, что Церкви нет оснований страшиться «отделения» от государства, указывал на множество «идейных выгод» в освобождении Церкви от государственной зависимости, предвосхищал в связи с этим рост нравственного авторитета русского православия и считал отделение «величайшим благом». Но все же профессор признавал, что это скорее некая перспектива для будущего России, а пока что государство, на котором лежит моральная ответственность за создавшуюся ситуацию, «бросить Церковь не имеет права».

Взгляды Титлинова, впрочем, не находили поддержки среди большей части духовенства и иерархии, которые выступали за сохранение союзнических отношений Православной Церкви с российским государством и против каких-либо форм «отделения». Наиболее наглядно эта позиция проявилась в ходе работы собравшегося в начале июня 1917 года в Москве Всероссийского съезда духовенства и мирян.

Показательно, что делегаты не призывали к восстановлению поверженного самодержавия. Как выразился один из основных докладчиков на съезде, преподаватель Московской духовной семинарии Струженцов: «царское самодержавие, как исполнившее в истории свое назначение внешнего собирания Руси, должно отойти в прошлое». Перед делегатами съезда выступил и обер-прокурор Синода Владимир Львов. Он подтвердил, что целью правительства является «отделение» Православной Церкви (как и всех других вероисповеданий) от государства, хотя и указывал на «постепенность и длительность» этого процесса. Но абсолютное большинство съезда не поддержало этой позиции, не желало даже и слышать об «отделении». Мало того, государство, по мнению большинства, во искупление своих «исторических прегрешений» должно взять на себя еще большие обязательства перед Церковью и возложить на себя еще большие заботы о ней. Эту мысль афористично сформулировал популярный в то время в церковных кругах князь Евгений Трубецкой в ставшей поистине крылатой фразе: «Лозунг отделения Церкви от государства выдвигается против Церкви людьми ей враждебными или к ней равнодушными. И в наших рядах, и на епархиальных съездах он может быть поставлен только по недоразумению. Отделение Церкви от государства есть полное упразднение Церкви, коего мы допустить не можем и не должны».

Столь консервативная позиция означала одно: фактически признав Февральскую революцию, иерархия и духовенство в то же время выступали за сохранение российского государства как «православно-христианского», резко негативно оценивая идею светского государства и всемерно противодействуя его формированию в России.

Школьный вопрос

Одним из наиболее острых вопросов во взаимоотношениях Временного правительства и Синода была судьба церковно-приходских школ – сохранить ли их в ведении Церкви при одновременном продолжении государственного финансирования их деятельности либо передать их в ведение Министерства образования?

В среде духовенства большинство высказывалось за сохранение церковно-приходских школ. Хотя на отдельных епархиальных и духовно-педагогических съездах и принимались решения в пользу передачи церковно-приходских школ и епархиальных училищ в Министерство народного просвещения.

Точка в ожесточенных спорах вокруг «школьного вопроса» поставлена была Временным правительством 20 июня, когда своим решением оно передало в ведение Министерства народного просвещения все школы, содержавшиеся на государственные средства, в том числе и около 37 тыс. церковно-приходских и церковно-учительских. Но практическое исполнение решения затруднялось противодействием Церкви. Синод расценил данное решение как «насильственное отнятие» и не признавал его законность, предлагая властям отложить вынесение окончательного вердикта до Учредительного собрания. Однако правительство полагало, что «спорить не о чем». Более того, шум вокруг «школьного вопроса» квалифицировался им как чисто политический.

В тесной связи с судьбой церковно-приходской школы был и вопрос о преподавании Закона Божьего в государственной школе. Государственный комитет по народному образованию принял временное положение, согласно которому во всех заведениях, кроме высших, должна была быть обеспечена возможность обучаться Закону Божьему. Но обучение этому предмету не должно было быть обязательным, непрохождение его не должно ограничивать прав учащихся. Частным лицам и обществам предоставлялось право открывать учебные заведения без преподавания Закона Божьего. Несмотря на обращение Синода с просьбой вынести вопрос «о коренных изменениях в положении преподавания религии в школах» в Учредительное собрание, правительство не отказалось от принятых решений, и Закон Божий перестал быть обязательным в государственных школах.

Секуляризм или политика покровительства?

Известные события июля 1917 года в Петрограде, знаменовавшие собой очередной кризис Временного правительства, оказали влияние и на государственно-церковные отношения. Вынужден был уйти в отставку Владимир Львов, пытавшийся скорее управлять Православной Церковью как обер-прокурор Синода, чем последовательно реализовывать идею светского государства, избегая ненужных конфликтов с религиозными объединениями.

Правительство Александра Керенского пришло к убеждению, что следует вместо косметической перелицовки норм вероисповедного законодательства царского времени разработать новые законы в сфере свободы совести. Бремя перемен пало на нового обер-прокурора, которым стал известный деятель кадетской партии Антон Карташев. Руководствуясь партийной программой по религиозному вопросу, подразумевавшей и в рамках светского государства сохранение «близких отношений» между государством и Православной Церковью, Карташев трактовал отделение Церкви от государства как некое «отдаление» и не более того. Конечно, здесь уже скрывалась мина замедленного действия, так как «особые отношения» касались исключительно Православной Церкви.

Карташеву суждено было стать последним обер-прокурором Святейшего Синода. Он сразу же вплотную занялся проблемой создания Министерства исповеданий. На этот новый орган возлагались задачи осуществления начал свободы совести, обеспечения религиозной автономии отдельных церковных союзов без вмешательства в их внутреннюю жизнь, надзора за «закономерностью» деятельности религиозных организаций. Уже 5 августа Карташев стал первым (и последним) российским министром исповеданий.

Курс Временного правительства на реформирование государственно-церковных отношений подразумевал постепенность преобразований под лозунгом «покровительства» со стороны государства. Предполагалось, что и Церковь со своей стороны сделает соответствующие уступки – не будет претендовать на прежний статус «господствующей и первенствующей», признает права иных религиозных объединений на свободную деятельность и права граждан на свободу от религиозных убеждений.

Как оказалось, эти ожидания были совершенно напрасными, ибо Церковь, как и ранее, так и в новых условиях, принципиально не принимала светскую трактовку свободы совести. 14 июля Временное правительство выпустило постановление «О свободе совести», которое гарантировало равенство прав граждан независимо от их отношения к религии; определяло порядок смены гражданами принадлежности к тому или иному вероисповеданию; пусть и с оговорками, но признавало право граждан на вневероисповедное состояние. Церковь отреагировала на это постановление резко отрицательно.

Была ли Россия в 1917 году светским государством? Создание Министерства исповеданий многие расценили исключительно как символический шаг, на который Временное правительство решилось только ради упразднения обер-прокурорской должности. При этом фактически сохранялось первенство Православной Церкви, ибо и министр, и оба его заместителя согласно Положению должны были принадлежать к православному вероисповеданию.

Если консервативное духовенство критиковало Временное правительство за секуляризм, то левые партии восприняли создание Министерства исповеданий и политику «покровительства» Православной Церкви как отступление от принципов светского государства в угоду политической целесообразности. На страницах «Правды» можно было прочитать кредо большевиков: «Религия – частное дело и не может быть государственной. Поэтому школа должна быть отделена от церкви, а церковь от государства. Никакой церковный ритуал не может быть обязательным в общественной жизни. В школе не должно быть преподавания Закона Божьего».

Неправославные религиозные объединения расценили новый поворот политики в сфере свободы совести лишь как прикрытое неким либеральным разглагольствованием возвращение к временам существования привилегированных отношений государства и Церкви. А это неминуемо должно было отрицательно сказаться на положении всех иных религиозных объединений. Если весной в адрес Временного правительства шли одни поздравления, то во второй половине 1917 года к нему с протестами обратились мусульмане, католики, иудеи, старообрядцы, баптисты, лютеране, духоборы и другие. Они приводили массу примеров неправомерного ограничения их религиозных прав. Высказывалось недовольство медлительностью власти в связи с принятием новых вероисповедных законов, в частности в отношении «отказников» (лиц, отказывавшихся по религиозным мотивам от службы в вооруженных силах, что было злободневной темой в военное время).

В последнюю осень

Осень 1917 года была временем перманентного кризиса власти. В этой ситуации Временное правительство утрачивало интерес и инициативу в разрешении «религиозного вопроса». Многие из ранее обещанных религиозных свобод не реализовывались, принятые решения буксовали в аппаратной трясине. Все явственнее обозначался дрейф в сторону возрождения союза с Православной Церковью, которая так и не была в правовом отношении в полной мере отделена от государства. Неправославные религиозные объединения опасались свертывания реформ в сфере свободы совести. Временному правительству не удалось согласовать интересы различных религиозных объединений и предложить приемлемый для всех религиозных организаций курс вероисповедных реформ. К октябрю 1917 года политика Временного правительства в сфере свободы совести не находила поддержки ни у Православной Церкви, ни у других религиозных объединений, ни у левых политических партий, которые все настойчивее выступали за полное отделение Церкви от государства.

Вступление России в новое тысячелетие происходит в сложное и противоречивое время, когда она оказалась перед актуальной проблемой выбора модели общественного развития. 2 марта 1917 года происходит невероятное событие, император Николай II отрекается от престола, и власть переходит в руки Временного правительства. Российская Православная Церковь, являясь неотъемлемой частью государства, сразу же отреагировала на произошедшее. В 1917 году 9 марта было опубликовано «Обращение Священного Синода ко всем чадам Православной Российской Церкви по поводу отречения Императора Николая II и отказа Великого Князя Михаила воспринять власть до решения Учредительного Собрания», с благословением Временному правительству во всех его начинаниях, пожеланиями сил, крепости и мудрости в решении политических задач и военного вопроса, а православному народу мира и братской любви.

Поэтому, одним из самых удивительных, на первый взгляд, фактов революционной эпохи является то спокойствие и даже оптимизм, с которым Русская Церковь, казалось бы, корнями связанная с Монархией, встретила крушение династии. Но если верить словам официальных актов отречения Николая II и Михаила, а затем отклику на них Священного Синода, то война и внутренние волнения в гораздо большей степени были предметом общей заботы, чем форма государственной власти. Кроме того, еще до 1917 года церковь доводила до сведения народа, что «всякая власть является Божьей», а не только монархия. Таким образом, церковь подготавливала население к неизбежным грядущим переменам.

В период революционных потрясений Российская Православная Церковь вступила внешне мощной организацией. По данным на 1914 г. в ней насчитывалось 1025 монастырей (550 мужских и 450 женских), в которых состояло 94 629 монашествующих мужчин и 73 299 женщин). Церквей, часовен и молитвенных домов было 78 488, из них 50 тысяч приходов. В составе приходского духовенства насчитывалось 51 105 священников и 15 035 диаконов, а также 46 489 церковнослужителей. В 67 епархиях РПЦ было 130 архиереев. Православными считалось 120 млн. человек или 70 % населения России.Отечественные и зарубежные ученые единодушно утверждают, что к 1917 году авторитет Церкви среди широких народных масс и в высших слоях общества значительно упал, а само духовенство часто относилось к служению как к формальной обязанности. Это было связано с тем, что синодальная система церковного управления, при которой все действия церкви полностью контролировались государством, не была эффективной и к 1917 году изжила себя.Церковь требовала к этому времени кардинальных преобразований и реформ, она возлагала большие надежды на новую власть в этом вопросе. Однако, Временное правительство продолжало руководить церковной жизнью административными методами. Новая власть провела ряд мер по секуляризации общества. 20 марта 1917 г. были отменены национальные и вероисповедные ограничения. Теперь для занятия важных государственных должностей и для коммерческой деятельности не требовалось принадлежать к православной вере. 14 июля был принят закон о свободе совести, в котором впервые в российской истории предусматривалось и вневероисповедальное состояние. Последовала передача церковно-приходских школ в ведение министерства народного просвещения, а также объявление Закона Божьего предметом, не обязательным для изучения в школе, эти меры соответствовали концепции «светского» государства. Возражения со стороны Поместного Собора и иерархии не были приняты правительством во внимание. Сохранив церковное землевладение, Временное правительство все же не нарушило союза между Церковью и государством, который был унаследован от старого режима. Новая власть предпринимала меры по охране церковной и монастырской собственности, не препятствовала организации новых монастырей. Это было нормальное буржуазное законодательство, однако оно свидетельствовало о глубокой секуляризации в обществе. 25 июля Временное правительство наконец-то отменило синодальную систему управления, но вместо нее было создано министерство по делам религий, в подчинении которому продолжала оставаться Церковь. И все же, несмотря на все эти издержки, Российская Православная Церковь получила по сравнению с Синодальным периодом большую самостоятельность и смогла организовать созыв Собора.

В 1917 году было принято решение созвать Всероссийский Поместный Собор для решений о дальнейших действиях и положении церкви в новой исторической обстановке. На Собор призваны были Святейший Синод и Предсоборный Совет в полном составе, все епархиальные архиереи, а также по два клирика и по три мирянина от епархий, протопресвитеры Успенского собора и военного духовенства, наместники четырех лавр и настоятели Соловецкого и Валаамского монастырей, Саровской и Оптиной пустыни, представители от монашествующих, единоверцев, военного духовенства, воинов действующей армии, от духовных академий, Академии Наук, университетов, Государственного Совета и Государственной Думы. Среди 564 членов Собора было 80 архиереев, 129 пресвитеров, 10 диаконов, 26 псаломщиков, 20 монашествующих (архимандритов, игуменов и иеромонахов) и 299 мирян. В деяниях Собора участвовали представители единоверных православных Церквей: епископ Никодим (от Румынской) и архимандрит Михаил (от Сербской).

Устав Собора предусматривал особую ответственность епископата за судьбу Церкви. Вопросы догматического и канонического характера после их рассмотрения Собора подлежали утверждению на совещании епископов. Поместный Собор открылся в Успенском соборе Кремля в день его храмового праздника - 15 (28) августа. Торжественную литургию совершил митрополит Киевский Владимир вместе с митрополитами Петроградским Вениамином и Тифлисским Платоном.

Первое заседание Собора состоялось 16 (29) августа в храме Христа Спасителя после литургии, совершенной здесь митрополитом Московским Тихоном. Деловые заседания начались в третий день деяний Собора в Московском епархиальном доме.

Своим Почетным Председателем Собор утвердил святого митрополита Киевского Владимира. Председателем Собора был избран святой митрополит Тихон. Составлен был Соборный Совет, в который вошли Председатель Собора и его заместители архиепископы Новгородский Арсений (Стадницкий) и Харьковский Антоний (Храповицкий), протопресвитеры Н.А.Любимов и Г.И.Шавельский, князь Е.Н.Трубецкой и Председатель Государственного Совета М.В.Родзянко, которого в феврале 1918 года сменил А.Д.Самарин. Секретарем Собора был утвержден В.П.Шеин (впоследствии архимандрит Сергий). Членами Соборного Совета избраны были также митрополит Тифлисский Платон, протоиерей А.П.Рождественский и профессор П.П.Кудрявцев.

Собор открылся в дни, когда Временное правительство агонизировало, теряя контроль не только над страной, но и над разваливающейся армией. Солдаты толпами бежали с фронта, убивая офицеров, учиняя беспорядки и грабежи, наводя страх на мирных жителей, в то время как Кайзеровские войска стремительно двигались вглубь России. 24 августа (6 сентября), по предложению протопресвитера армии и флота, Собор обратился к бойцам с призывом образумиться и продолжать исполнять свой воинский долг: «…Обманутые врагами и предателями, изменой долгу и присяге, убийствами своих же братии, грабежами и насилиями запятнавшие свое высокое священное звание воина, молим вас, - опомнитесь!...».

Собор образовал 22 отдела, которые готовили доклады и проекты определений, выносившиеся на заседания. Важнейшими отделами были Уставный, Высшего Церковного управления, епархиального управления, благоустроения приходов, правового положения Церкви в государстве. Большинство отделов возглавили архиереи.

11 октября 1917 года Председатель отдела Высшего Церковного Управления епископ Астраханский Митрофан выступил на пленарном заседании с докладом, где говорилось, что главное событие в деяниях Собора - восстановление Патриаршества. При открытии Собора лишь немногие из его членов, были убежденными поборниками восстановления Патриаршества. Тем не менее, когда вопрос о Первом епископе был поставлен в отделе Высшего Церковного Управления, он встретил широкую поддержку. Мысль о восстановлении Патриаршества с каждым заседанием отдела приобретала все больше приверженцев. На 7-ом заседании отдел решает не медлить с этим важным вопросом и предложить Собору восстановить Первосвятительский Престол.

Обосновывая это предложение, епископ Митрофан напомнил в своем докладе, что Патриаршество стало известно на Руси со времени ее Крещения, ибо в первые столетия своей истории Русская Церковь пребывала в юрисдикции Константинопольского Патриарха. Упразднение Патриаршества Петром I явилось нарушением святых канонов. Русская Церковь лишилась своего главы. Но мысль о Патриаршестве не переставала теплиться в сознании русских людей как «золотая мечта».

Вопрос о восстановлении Патриаршества на пленарных заседаниях Собора обсуждался с необычайной остротой. Аргументы сторонников сохранения синодальной системы были различны: кто-то боялся повторения деспотизма 17 века, если изберут патриарха, кто-то говорил о несовместимости соборности и единовластия в лице патриарха и т.д.

В выступлениях сторонников восстановления Патриаршества, кроме канонических принципов, в качестве одного из наиболее весомых доводов приводилась сама история Церкви. В речи И.Н. Сперанского была показана глубокая внутренняя связь между существованием Первосвятительского престола и духовным ликом допетровской Руси: «Пока у нас на Святой Руси был верховный пастырь..., наша Православная Церковь была совестью государства... Забывались заветы Христовы, и Церковь в лице Патриарха дерзновенно поднимала свой голос, кто бы ни были нарушители...». высказался архимандрит Иларион (Троицкий): «Зовут Москву сердцем России. Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В Окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа должно биться русское православное сердце».

Ревнители Патриаршества напомнили о государственной разрухе, переживали о печальном состоянии народного религиозного сознания, причем не только интеллигенции, но и низших слоев, напоминали о том, что в настоящий момент нет той силы, которая могла бы с этим бороться, это был очередной весомый аргумент в пользу избрания нового лидера церкви.

В ходе соборного обсуждения мысль о восстановлении патриаршества была представлена как живая потребность времени.

28 октября (10 ноября) прения были прекращены. Поместный Собор большинством голосов вынес историческое постановление:

1. «В Православной Российской Церкви высшая власть - законодательная, административная, судебная и контролирующая - принадлежит Поместному Собору, периодически, в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян.

2. Восстанавливается Патриаршество, и управление церковное возглавляется Патриархом.

3. Патриарх является первым между равными ему епископами.

4. Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору».

После четырех туров голосования Собор избрал кандидатами на Первосвятительский престол архиепископа Харьковского Антония, архиепископа Новгородского Арсения и митрополита Московского Тихона, - как говорили о нем в народе, - «самого умного, самого строгого и самого доброго из иерархов Русской Церкви...» Архиепископ Антоний, блестяще образованный и талантливый церковный писатель, был видным церковным деятелем двух последних десятилетий синодальной эпохи. Давний поборник Патриаршества, он был поддержан многими на Соборе как бесстрашный и опытный церковный вождь.

Другой кандидат, архиепископ Арсений, умный и властный иерарх, обладавший многолетним церковно-административным и государственным опытом (в прошлом член Государственного Совета). А святитель Тихон во всем полагался на волю Божию. Не стремясь к Патриаршеству, он готов был принять на себя этот крестный подвиг, если Господь призовет его.

Избрание состоялось 5 (18) ноября в храме Христа Спасителя. Из специальной урны слепой старец Зосимовой пустыни Алексий вынул жребий, митрополит прочитал громко: «Тихон, митрополит Московский».

В этот день святитель Тихон совершал литургию в Троицком подворье. Весть об избрании его Патриархом принесло ему посольство Собора во главе с митрополитами Владимиром, Вениамином и Платоном. После пения многолетия митрополит Тихон произнес слово: «Благодарю и приемлю…». «Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: «Плач, и стон, и горе», и такой свиток должен был съесть пророк Иезекииль. Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне Патриаршем служении, и особенно в настоящую тяжкую годину!» «Нахожу подкрепление в том, что избрания сего я не искал, и оно пришло помимо меня и даже помимо человеков, по жребию Божию».Интронизация Патриарха состоялась 21 ноября (3 декабря) в праздник Введения в Успенском соборе Кремля.

Восстановлением Патриаршества дело преобразования всей системы церковного управления завершено не было. Краткое определение от 4 ноября 1917 года было восполнено другими развернутыми «Определениями»: «О правах и обязанностях Святейшего Патриарха...», «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете», «О круге дел, подлежащих ведению органов Высшего Церковного Управления». Патриарху Собор предоставил права, соответствующие каноническим нормам: нести попечение о благополучии Русской Церкви и представлять ее перед государственной властью, сноситься с автокефальными Церквами, обращаться ко всероссийской пастве с учительными посланиями, заботиться о своевременном замещении архиерейских кафедр, давать епископам братские советы. Патриарх, по «Определениям» Собора, является епархиальным архиереем Патриаршей области, которую составляют Московская епархия и ставропигиальные монастыри.

Поместный Собор образовал два органа коллегиального управления Церкви в промежутках между Соборами: Священный Синод и Высший Церковный Совет. К компетенции Синода были отнесены дела иерархически-пастырского, вероучительного, канонического и литургического характера, а в ведение Высшего Церковного Совета - дела церковно-общественного порядка: административно-хозяйственные и школьно-просветительские. И наконец, особо важные вопросы - о защите прав Церкви, о подготовке к предстоящему Собору, об открытии новых епархий - подлежали совместному решению Священного Синода и Высшего Церковного Совета.

В состав Синода входили, помимо его Председателя-Патриарха, 12 членов: митрополит Киевский по кафедре, 6 архиереев по избранию Собора на три года и пять епископов, вызываемых по очереди на один год. Из 15 членов Высшего Церковного Совета, возглавляемого, как и Синод, Патриархом, три архиерея делегировались Синодом, а один монах, пять клириков из белого духовенства и шесть мирян избирались Собором. Выборы членов высших органов церковного управления состоялись на последних заседаниях первой сессии Собора перед его роспуском на рождественские каникулы.

Поместный Собор избрал в Синод митрополитов Новгородского Арсения, Харьковского Антония, Владимирского Сергия, Тифлисского Платона, архиепископов Кишиневского Анастасия (Грибановского) и Волынского Евлогия.

В Высший Церковный Совет Собор избрал архимандрита Виссариона, протопресвитеров Г.И.Шавельского и И.А.Любимова, протоиереев А.В.Санковского и А.М.Станиславского, псаломщика А.Г.Куляшова и мирян князя Е.Н.Трубецкого, профессоров С.Н.Булгакова, Н.М.Громогласова, П.Д.Лапина, а также бывшего министра исповеданий Временного правительства А.В.Карташова и С.М.Раевского. Синод делегировал в Высший Церковный Совет митрополитов Арсения, Агафангела и архимандрита Анастасия. Собор избрал также заместителей членов Синода и Высшего Церковного Совета.

13 (26) ноября Собор приступил к обсуждению доклада о правовом положении Церкви в государстве. По поручению Собора профессор С. Н.Булгаков составил «Декларацию об отношениях Церкви и государства», которая предваряла «Определение о правовом положении Церкви в государстве». В ней требование о полном отделении Церкви от государства сравнивается с пожеланием, «чтобы солнце не светило, а огонь не согревал». Говорится, что церковь, по внутреннему закону своего бытия, не может отказаться от призвания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизывать ее своими лучами». Церковь никогда не связывала себя с определенной формой правления и исходила всегда из того, что власть должна быть христианской. В документе сказано, что теперь, когда волею Провидения рушится в России царское самодержавие, а на замену его идут новые государственные формы, Православная Церковь не имеет определения об этих формах со стороны их политической целесообразности, но она неизменно стоит на таком понимании власти, по которому всякая власть должна быть христианским служением». Меры внешнего принуждения, насилующие религиозную совесть иноверцев, признаны были несовместимыми с достоинством Церкви. Острый спор возник вокруг вопроса о предполагавшемся в проекте «Определения» обязательном Православии Главы государства и министра исповеданий. Многие понимали что в связи с объявленной в стране свободой слова и вероисповеданий, это невозможно, но тем не менее, в окончательном виде «Определение» Собора содержится бесспорное положение о том, что в делах веры, своей внутренней жизни церковь является независимой от государства; занимает первенствующее положение по сравнению с другими религиями в стране; имущество ее не подлежит конфискации; глава государства, министр исповеданий, министр народного просвещения и товарищи их должны быть православными.

Деяния Собора совершались и в революционное время. 25 октября (7 ноября) пало Временное Правительство, в стране была установлена Советская власть. 28 октября, когда в Москве разразились кровавые бои между занимавшими Кремль юнкерами и повстанцами, в руках которых был город, над Москвой стоял грохот пушек и треск пулеметов, стреляли во дворах, с чердаков, из окон, на улицах лежали убитые и раненые - в эти дни многие члены Собора, приняв на себя обязанность медбратьев, ходили по городу, подбирая и перевязывая раненых. Собор, стремясь остановить кровопролитие, направил делегацию для переговоров с Военно-революционным комитетом и комендатурой Кремля. Делегацию возглавил митрополит Платон. В штабе Военно-революционного комитета митрополит Платон просил прекратить осаду Кремля, но получил отказ.

В воззвании, изданном Собором 17 (30) ноября, содержится призыв к всеобщему покаянию: «Вместо обещанного лжеучителями нового общественного строения - кровавая распря строителей, вместо мира и братства народов - смешение языков и ожесточение, ненависть братьев. Люди, забывшие Бога, как голодные волки, бросаются друг на друга. Происходит всеобщее затемнение совести и разума...». «К нашему несчастью, доселе не родилось еще власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви Православной. И не явится ее на Русской земле, пока со скорбною молитвою и слезным покаянием не обратимся мы к Тому, без Кого всуе трудятся зиждущие град». Тон этого послания не мог, конечно, способствовать смягчению сложившихся тогда напряженных отношений между Церковью и новым Советским государством. И все-таки в целом Поместный Собор сумел воздержаться от поверхностных оценок и выступлений узко политического характера, сознавая относительную значимость политических явлений в сравнении с религиозными и нравственными ценностями.

По воспоминаниям митрополита Евлогия, высшей точкой, которую духовно достиг Собор, явилось первое после интронизации появление на Соборе Патриарха: «С каким благоговейным трепетом все его встречали! Все - не исключая «левых» профессоров... Когда... Патриарх вошел, все опустились на колени... В эти минуты уже не было прежних несогласных между собой и чуждых друг другу членов Собора, а были святые, праведные люди, овеянные Духом Святым, готовые исполнять Его веления…».

Заседания Собора приостановились на Рождественские каникулы 9 (22) декабря 1917 года, а 20 января 1918 года открылась вторая сессия, деяния которой продолжались по 7 (20) апреля. Они проходили в здании Московской духовной семинарии. Начавшаяся гражданская война затруднила передвижение по стране; и 20 января на Соборное заседание смогли прибыть только 110 членов Собора. Поэтому Собор вынужден был принять особое постановление: проводить заседания при любом количестве присутствующих членов Собора.

Главной темой второй сессии было устройство епархиального управления. Обсуждение ее началось еще до Рождественских каникул с доклада профессора А.И.Покровского. Епископское совещание оставило в окончательной редакции формулу, предложенную в докладе: епархиальный архиерей есть глава местной церкви, управляющий при соборном содействии клира и мирян, возрастной ценз для кандидата - 35 лет; избирается глава из монашествующих или не обязанных браком лиц. Согласно «Определению» органом, при содействии которого архиерей управляет епархией, является епархиальное собрание, избираемое из клириков и мирян на трехлетний срок. Епархиальные собрания в свою очередь образуют свои постоянные исполнительные органы: епархиальный совет и епархиальный суд.

Самое обширное из постановлений Собора - это «Определение о православном приходе», по-другому названное «Приходским уставом». В основе приходской жизни должен лежать принцип служения: «Под руководством преемственно Богопоставленных пастырей все прихожане, составляя единую духовную семью во Христе, принимают живое участие во всей жизни прихода, кто как может своими силами и дарованием». В «Уставе» дано определение прихода: «Приходом... называется общество православных христиан, состоящее из клира и мирян, пребывающих на определенной местности и объединенных при храме, составляющее часть епархии и находящееся в каноническом управлении своего епархиального архиерея, под руководством поставленного священника-настоятеля».

Священной обязанностью прихода Собор провозгласил заботу о благоустроении его святыни - храма. В «Уставе» определен состав номинального прихода причта: священник, диакон и псаломщик. Увеличение и сокращение его до двух лиц предоставлялось на усмотрение епархиального архиерея, который, по «Уставу», рукополагал и назначал клириков.

«Устав» предусматривал избрание прихожанами церковных старост, на которых возлагались заботы о приобретении, хранении и употреблении храмового имущества. Для решения дел, связанных с содержанием храма, обеспечением клириков и избранием должностных лиц прихода, предполагалось созывать не реже двух раз в году приходское собрание, постоянным исполнительным органом которого должен был стать приходской совет, состоящий из клириков, церковного старосты или его помощника и нескольких мирян - по избранию приходского собрания. Председательство на приходском собрании и в приходском совете предоставлялось настоятелю храма. Вторая сессия Собора совершала свои деяния, когда страна была охвачена гражданской войной. Среди русских людей сложивших свои головы в этой войне были и священники. 25 января (7 февраля) 1918 года бандитами в Киеве был убит митрополит Владимир.

На закрытом заседании 25 января 1918 года Собор вынес экстренное постановление о том, чтобы «на случай болезни, смерти и других печальных для Патриарха возможностей предложить ему избрать несколько блюстителей Патриаршего Престола, которые в порядке старшинства и будут блюсти власть Патриарха и преемствовать ему». На втором специальном закрытом заседании Собора Патриарх доложил, что постановление это им выполнено. После кончины Патриарха Тихона оно послужило спасительным средством для сохранения канонического преемства Первосвятительского служения.

Последняя, третья, сессия Собора продолжалась с 19 июня (2 июля) по 7 (20) сентября 1918 года. На ней продолжалась работа над составлением «Определений» о деятельности высших органов церковного управления. В «Определении о порядке избрания Святейшего Патриарха» устанавливался порядок, в основном похожий на тот, по которому был избран Патриарх на Соборе. Предусматривалось, однако, более широкое представительство на избирательном Соборе клириков и мирян Московской епархии, для которой Патриарх является епархиальным архиереем. В случае освобождения Патриаршего Престола «Определением о Местоблюстителе Патриаршего Престола» предусматривалось незамедлительное избрание Местоблюстителя из числа членов Синода соединенным присутствием Священного Синода и Высшего Церковного Совета.

Одно из важнейших постановлений третьей сессии Собора - «Определение о монастырях и монашествующих», разработанное в соответствующем отделе под председательством архиепископа Тверского Серафима. В нем устанавливается возрастной ценз постригаемого - не меньше 25 лет; для пострига послушника в более юном возрасте требовалось благословение епархиального архиерея. Определение восстанавливало древний обычай избрания настоятелей и наместников братией с тем, чтобы епархиальный архиерей, в случае одобрения избранного, представлял его на утверждение в Святейший Синод. Поместный Собор подчеркнул преимущество общежительства перед особожительством. Всем монастырским насельникам предписывалось нести трудовое послушание. Духовно-просветительское служение монастырей миру должно выражаться в уставном богослужении, духовничестве, старчестве и проповедничестве.

На третьей сессии Собор вынес два «Определения», призванных оградить достоинство священного сана. Опираясь на апостольские наставления о высоте священного служения и на каноны, Собор подтвердил недопустимость второбрачия для вдовых и разведённых священнослужителей. Второе постановление подтверждало невозможность восстановления в сане лиц, лишенных его приговорами духовных судов, правильными по существу и по форме. То есть собор официально объявил о противостоянии с обновленчеством.

На заключительном заседании 7 (20) сентября 1918 года Собор постановил созвать очередной Поместный Собор весной 1921 года.

Итак, заседая более года, Собор не исчерпал своей программы: некоторые отделы не успели выработать и вынести на пленарные заседания согласованные доклады. Ряд «Определений» Собора не удалось осуществить из-за общественно-политической обстановки, которая сложилась в стране.

Поместный Собор явился событием эпохального значения. Упразднив канонически ущербную и окончательно изжившую себя синодальную систему церковного управления и восстановив Патриаршество, он провел рубеж между двумя периодами русской церковной истории.

Революционные преобразования в России затронули все стороны национальной жизни; они повлекли за собой коренной переворот в отношениях между государством и Церковью. Уже Временное правительство отменило обязательное преподавание Закона Божия и передало церковно-приходские школы в ведение Министерства народного просвещения, сделав тем самым первый шаг к вневероисповедному государству. Возражения со стороны Поместного Собора и иерархии против этих мер не были приняты правительством. Делегация Собора во главе с архиепископом Кириллом безуспешно пыталась убедить премьер-министра Временного правительства А.Ф.Керенского отменить принятые законы. Глава правительства заявил, что Временное правительство исполнено решимости уничтожить те нити, которые мешают новому строю стать внеконфессиональным. Тем не менее, со стороны Синода или начавшего действовать с 15 августа 1917 г. Всероссийского Церковно-Поместного Собора не было никаких проявлений гражданской нелояльности по отношению к Временному Правительству. Провозгласив невмешательство Церкви в политическую борьбу, Поместный Собор остался верен этому принципу, не оказав никакой поддержки генералу Корнилову, явно этой поддержки искавшему, в его попытке, по договоренности с Керенским и Савинковым, установить, совместно с ними, военную диктатуру. Собор не выразил никакого протеста и против государственного переворота, совершенного Керенским, который обвинил Корнилова в заговоре и провозгласил "Российскую Республику" с передачей полноты власти "Совету Пяти", узурпируя тем самым исключительное право Учредительного собрания на выбор формы правления. Никак не отреагировал Поместный Собор на сообщение о захвате власти Военно-Революционным Комитетом 25 октября 1917 г., провозгласившего своей целью пресечь узурпацию власти Керенским и обеспечить беспрепятственные выборы и созыв Учредительного Собрания. Именно так это событие выглядело в глазах большинства населения, тем более что новое правительство, выполняя свое обещание, немедленно начало подготовку к выборам.

Какого-либо "ведомственного" интереса в созыве Учредительного Собрания Церковь преследовать не могла, поскольку было заранее ясно, что оно будет целиком состоять из представителей партий, негативно настроенных к Церкви. Политической партии, отстаивающей интересы Церкви, в России не было вообще, и такую партию Церковь никогда не пыталась создать - политический клерикализм, столь характерный для Европы, был всегда глубоко чужд Русской Церкви. Хотя духовенства в 4-й Думе было много, никакой особой партии оно собой не представляло. Таким образом, Временное правительство и Февральская революция были отправной точкой для зарождения внеконфессионального государства и конец синодального периода в истории церковного управления.

Власть в стране менялась, а положение церкви становилось все хуже и хуже. Монархия пала, власть перешла в руки Временного правительства. Надежды церкви на поддержку со стороны Временного правительства не увенчались успехом. Новая власть не способствовала улучшению положения церкви, но и не вступала в открытую конфронтацию с ней. Был проведен ряд реформ, ущемлявший интересы российского духовенства (передача церковно-приходских школ в ведение министерства просвещения, свобода совести), но не было никаких мер по отношению к собственности церкви, все ее имущество осталось нетронутым. Таким образом, Февральская революция принесла церкви как позитивные, так и негативные результаты. Во-первых, отменялась цензура, теперь духовенство могло спокойно высказывать свои мысли. Во-вторых, было восстановлено патриаршество, и закончен синодальный период, хотя полностью церковь не была отделена от государства, Временное правительство управляло церковью через министерство исповеданий. В-третьих, был проведен Всероссийский Поместный Собор, на котором были рассмотрены накопившиеся проблемы, однако, в сложившейся исторической ситуации, в жизнь большую часть решений претворить не удалось, особенно на епархиальном уровне. В-четвертых, началась постепенная секуляризация российского общества, объявлена свобода вероисповеданий, церковно-приходские школы перешли в ведение государства.

Русская Церковь, лояльный спутник русского государства, естественно, была потрясена катастрофой русской революции 1917 г. Но как это ни покажется неожиданным, она оказалась сравнительно более подготовленной к этой катастрофе, чем само государство. Повелительным толчком к этой подготовке была первая, предупреждающая революция 1905 г. Сам К. П. Победоносцев вынужден был тогда запросить всех епархиальных епископов высказаться о желательных реформах в Русской церкви. Ответы были готовы к концу 1905 г., и из них составилось пять больших томов, официально изданных Св. Синодом. Подавляющее большинство епископов резко критиковало существующий строй управления церкви и требовало широких и разнообразных реформ. Царский манифест 17 октября 1905 г. даровал России конституционный строй с народным представительством. И Церкви ее покровителем-императором был обещан тоже своего рода конституционный строй с представительным органом в виде Собора, и указано было - готовиться к Собору (17.ХII.1905). Для этой подготовки в январе 1906 г. Св. Синод созвал особую совещательную коллегию под именем “Предсоборного присутствия”. В состав ее приглашался обширный круг компетентных лиц (до 50 человек): епископов, ученых протоиереев, светских профессоров духовных академий и университетов, общественных деятелей и публицистов. “Предсоборное присутствие” работало с энтузиазмом в течение всего 1906 г. в атмосфере сочувствия церковно-общественного мнения. Шесть огромных томов трудов “Предсоборного присутствия” (СПб., 1906–1907) - блестящее свидетельство глубокой и поистине ученой подготовки русской Церкви к своему Собору. В 1912 г. было для той же цели открыто при Св. Синоде “Предсоборное совещание”, которое прибавило к сделанному ранее еще 5 томов своих работ (СПб., 1912–1916). Когда разразилась революция 1917 года и поставила на очередь дня созыв Собора, русская Церковь и принципиально и технически знала, что и как ей нужно делать на этом Соборе. Неясен был лишь конечный результат: какое из двух борющихся течений - консервативное или либеральное - одержит верх?

Но психологически для иерархии и духовенства революция была катастрофой, среди которой трудно было взять какой-либо ясный и твердый курс. С отречением от престола императора Николая II (2.III.1917) и с возникновением в недрах Государственной Думы Временного правительства, для Церкви в сущности исчезла юридическая база, соединявшая ее с государством. Все основные законы Империи пали. Произошел революционный прорыв легальности. Новая государственная власть имела уже иную природу, иное основание: не “Божьей милостью”, а “волею народа”, или точнее - “волею исторического случая”. С такой новой властью у Церкви не было никаких договорных связей о союзе. Она имела право сразу объявить сама о своем хирургическом отрыве от такой власти. Но она этого не сделала в силу инерции связи с государством, имущественной и финансовой зависимости от него, неизвестности ближайшего будущего и свойственной всем православным Церквам Востока лояльности в отношении ко всем политическим режимам. Поэтому когда царская власть пала, то сверх ожидания Св. Синод, “ею учрежденный” (по выражению Основных Законов), все-таки остался во главе Церкви в качестве высшей церковной власти. А Временное правительство оставило для надзора над его деятельностью прежнего контролера царской власти в Св. Синоде - обер-прокурора. Этим жестом Временное правительство выразило свое желание в отношении Церкви идти по линии исторической инерции и компромисса. Последовательно революционно-новая власть могла бы объявить, что она не признает и не утверждает Св. Синода, назначенного прежней властью, что она предоставляет Церкви свободно выбрать себе новый Синод, с которым Временное правительство и вступит в новые отношения. На деле остался прежний Синод, подобранный старыми обер-прокурорами Саблером, Самариным и Раевым и утвержденный царем, за которым Церковь признавала это право утверждения, как за ею же миропомазанной священной особой. В этот, еще царский, Синод новая, внеконфессиональная, внерелигиозная, светская власть Временного правительства послала своего министра с правами и именем прежнего “обер-прокурора”. В этой, недостаточно революционной, умеренной и компромиссной комбинации был источник целого ряда внутренних конфликтов и недоразумений.

Обер-прокурор В. Н. Львов

Обер-прокурором Временного правительства оказался член Думы В. Н. Львов, политически умеренно-правый (октябрист), в церковных делах ярый противник влияния Распутина. С бурным темпераментом и старорежимным сознанием своей “обер-прокурорской” власти ворвался он в сферу Синода и объявил там беспощадную борьбу епископам - ставленникам Распутина <…> В. Н. Львов явился в заседание Синода 4-го марта и от лица Временного правительства возвестил наступление для Церкви начала ее канонического освобождения от прежней зависимости от государства через Собор и учреждаемое Собором церковное самоуправление. А пока приказал временно принимать директивы новой власти через него, ее обер-прокурора. И тут же приказал вынести из залы заседания стоявший у стены небольшой царский трон - символ прежней верховной власти. Можно думать, что эта сцена была тяжела не только для крайне консервативных членов Синода, - каковыми были тогда митрополиты: Московский Макарий, Киевский Владимир и Петроградский Питирим; архиепископы: Черниговский Василий, Нижегородский Иоаким; протопресвитер СПб. Петропавловского собора А. Дернов, - но и умеренных и сравнительно либеральных, - каковы архиепископы: Владимирский Сер-гий (ныне патриарший местоблюститель), Литовский Тихон (вскоре первый Патриарх), Гродненский Михаил и протопресвитер Г. И. Шавельский. - Сжигать то, чему вчера поклонялись… В. Н. Львов предложил Св. Синоду написать и обнародовать воззвание, в котором с церковной кафедры объявлялось бы верующим о перемене политического строя и необходимости лояльности к временной власти и обычных церковных молитв о ней. Синод это сделал <…> Синод и епископат вообще проявили в этом перевороте характерную для восточных церквей пассивную лояльность, смирение и здравый смысл.

<…>Новый обер-прокурор начал выполнять свою “анти-распутин-скую” программу с устранения всех епископов, занявших свои кафедры при протекции Распутина или вообще бывших его друзьями. Из них на самом видном посту был митрополит Петроградский Питирим

<…>В. Н. Львов посоветовал членам Синода, чтобы митр. Питирим подал заявление о своем уходе “на покой”, что он немедленно и сделал <…> Вторым по положению протеже Распутина был Московский митр. Макарий, старец благочестивый и заслуженный сибирский миссионер. Он не хотел уходить из Синода. Но недовольное им московское духовенство потребовало у обер-прокурора удаления митр. Макария с кафедры. Тогда (20.IV.1917) Синод уже вынужден был подписать отставку митр. Макария и отправить его на покой в один из монастырей недалеко от Москвы. Митр. Макарий перед отставкой поспешил наложить церковное отлучение на непокорное духовенство своей епархии. Но это отлучение осталось бездейственным: епархия его игнорировала.

В это время <…> во многих городах были случаи ареста архиереев, известных своей активной приверженностью к старому строю и особенно дружбой с Распутиным. Подобно Москве, и в других епархиях происходили экстренные съезды духовенства, и нелюбимые архиереи объявлялись смещенными с кафедр, о чем посылались ходатайства Св. Синоду через нового обер-прокурора <…> Многие кафедры остались таким образом вакантными. Предположено было заместить их в новом, выборном порядке. Пришлось послать “на покой” и еще одного члена Св. Синода, Черниговского архиепископа Василия, также дезавуированного съездом духовенства его епархии.

Столь “властное” участие обер-прокурора в смещении членов Синода и епископов, чему В. Н. Львов по своей истеричности придавал, без нужды и в противоречии с духом Временного правительства, резкую форму, вызвало обиженную критику со стороны церковных и политических консерваторов. Они спрашивали: “почему нарушается свобода церковного управления, как при старом режиме”. Временное правительство им отвечало: “потому, что нынешний Синод и епископат не являются органами, свободно избранными Церковью. Они назначены прежней государственной властью и суть ее слуги. Поэтому прямой долг Временного правительства в том, чтобы, сменив агентов старой власти, довести страну и Церковь до Учредительного собрания и Собора, то есть до самоуправления, при котором обер-прокурорское вмешательство в церковные дела потеряет всякий смысл и станет незаконным. Сейчас же это не насилие, а помощь Церкви в переходе от режима зависимости к режиму канонической свободы”. Другой тип обер-прокурора, а не В. Н. Львов, со спокойным темпераментом и соответственной гибкостью мог бы лучше оправдать эту неизбежно компромиссную, но все же “хирургическую” тактику Временного правительства.

Бессилие Св. Синода

Синод старого состава как будто нарочно хотел доказать неприятному для него обер-прокурору, что для спешного продвигания вперед дела неотложных реформ и спешной подготовки к Собору без правительственного давления обойтись невозможно. В. Н. Львов торопил Синод провести давно назревшую переходного типа реформу устарелого и фальшивого бракоразводного процесса. Синод упорно ее отвергал. Особенно остро протекал конфликт из-за передачи консервативного синодального издания “Церковно-Общественный Вестник” в руки либеральной редакции профессоров СПб. Духовной академии. Царские обер-прокуроры в подобных случаях просто устраняли из Синода нежелательных членов. В. Н. Львову советовали по старому праву распустить этот Синод и созвать новый. Но он стеснялся это сделать, ибо сознавал, что за его спиной не было “миропомазанной” царской власти, указы которой епископат принимал безапелляционно. В конце концов упорный саботаж Св. Синода вынудил идейно робкого обер-прокурора на решительный акт роспуска Синода.

Одно за другим появлялись на сцену события чрезвычайные, революционные. В первые же дни месяца марта, после отречения Государя, Грузинский Экзархат в Закавказье объявил свой выход из административной зависимости от русского Св. Синода и декларировал свою исконную автокефалию. Грузинская, или Иверская Церковь, бывшая с IV в. частью Антиохийского патриархата, была отделена от него завоеваниями Персии и ислама и с IX в. приобрела фактически автокефалию. Учеными богословами русской Церкви этот факт был признан в Предсоборном присутствии, и имелось в виду на Всероссийском Церковном Соборе канонически восстановить древние привилегии Грузинской Церкви. Но революция сломала эти тихие, эволюционные планы. Пылкие революционеры-грузины арестовали русского экзарха Платона (ранее бывшего в Сев. Америке и затем снова туда вернувшегося в 1919 г. и скончавшегося в 1934 г.) и объявили о выборе своего автокефального католикоса <…> Обер-прокурор созвал при себе специальную комиссию по вопросу о Грузинской Церкви, чтобы избавить Синод от этого болезненного для него вопроса. От лица этой комиссии для сговора с грузинами обер-прокурор послал в Грузию проф. канонического права Спб. университета В. Н. Бенешевича. Но эта миссия была мало успешной <…>

Роспуск старого и созыв нового Св. Синода

В апреле В. Н. Львов пришел к мысли, что с данным составом Синода он не может дружно подготовить соборную реформу церковного управления, и он вынужден был воспользоваться старым обер-прокурорским правом: вызвать новый состав Синода. Из прежнего состава В. Н. Львов оставил только архиеп. Сергия Владимирского (многолетнего и опытного администратора учебного отдела при Св. Синоде) и экзарха Платона в качестве председателя. Вновь вызваны: Агафангел, архиепископ Ярославский (спокойный и рассудительный администратор), Андрей, епископ Уфимский (князь Ухтомский, человек молодой, пылкий и идеалист-реформатор, но не умудренный ни наукой, ни жизненным опытом), Михаил, епископ Самарский (добрый пастырь). Гораздо солиднее был состав протоиереев, в большом сравнительно количестве введенных в состав этого экстраординарного Синода. Это были: А. В. Смирнов, проф. Казанского университета, о. А. П. Рождественский, проф. Спб. Духовной академии, о. Н. А. Любимов, протопресвитер Кремлевских соборов, о. Ф. Д. Филоненко, из среды депутатов Государственной Думы. Этому Синоду была дана задача как можно скорее организовать созыв Собора. А в помощь себе в этом деле Синод созвал “Предсоборный совет” - обширную (свыше 60 лиц) совещательную коллегию из епископов, клириков и мирян, в большом числе профессоров. Правительство ассигновало 1 миллион рублей в качестве своей субсидии на дело Собора. И Св. Синод решил, со своей стороны, затратить на это великое дело свои церковные капиталы - в первую очередь 2,5 миллиона рублей, а если понадобится, то и все 4 миллиона.

Новый состав Синода сразу изменил неприятную атмосферу на верхах церковного управления. Сразу кончились трения между Синодом и обер-прокурором, кончился саботаж. Синод с увлечением стал готовиться к Собору и спешно утверждать необходимые предварительные изменения в церковной администрации. Символом этого примирения власти церковной и власти правительственной было перенесение самих заседаний Синода из насиженной вековой залы в другую и изменение символики сидений иерархии и светской власти. Прежде иерархи сидели за одним продолговатым столом, а обер-прокурор со своими товарищами за другим, маленьким и в стороне. На деле же эти “скромные наблюдатели” властвовали над решениями иерархов. Теперь все сели “дружно” за одним полукругом загибающимся столом. На внешней стороне иерархи, а внутри, против них - обер-прокурор и его товарищи. Идея этого символа и нового Синода была та, что, как Временное правительство являлось только передаточным органом, доводящим страну до Учредительного собрания, так и этот Синод - только Временная комиссия, доводящая Церковь до Собора. Задачи аналогичны и природа двух властей - временная. Особым посланием от 29 апреля новый Синод объявлял о созыве Собора и своей задаче - ввести предварительные реформы, которые бы дали возможность создать самый Собор не из лиц, свыше назначенных, а выбранных, для чего и нужно внести сначала выборное начало в систему церковного управления.

Брожение в Церкви

Страна в это время бурлила. Бурлила и церковная среда. Недовольства подчиненных на свои начальства искали выхода. Кое-где прихожане восстали на своих священников; чаще всего - псаломщики и диаконы против священников, священники - против архиереев. Экстренные епархиальные съезды дезавуировали своих епископов и обращались к обер-прокурору, прося его о смещении епископа. В этих случаях В. Н. Львов вводил приносящих жалобы епархиальных делегатов, священников, псаломщиков и мирян в самые заседания обновленного Синода и заставлял Синод выслушивать эти часто грубые и революционно-бестактные филиппики бунтующих низов Церкви.

Брожение церковного общественного мнения искало своего выражения во множестве группировок и партий. В Петрограде оживила свою деятельность либерально-прогрессивная, так называемая “Группа 32-х священников”. Заново образовался “Союз прогрессивного петроградского духовенства”, призывавший пастырей идти к рабочим на фабрики и вместе с ними переживать политические и социальные реформы. Левее этих групп по инициативе священника А. И. Введенского (будущего вождя “живой церкви”), сформировался “Всероссийский Союз демократического православного духовенства” с прямой проповедью республики и социализма. Пыл к поддержанию реформ и опасение срыва их старым епископатом были так велики, что еще в марте из членов Государственной Думы, духовных и мирян, и некоторых общественных деятелей сложился “Совет по делам православной церкви”, но он вскоре прекратил свою деятельность, так как открыл свои занятия мощный и полновластный “Предсоборный совет”.

Реформирующая деятельность нового Синода

Чтобы избегнуть беспорядочного восстания низших слоев в церкви против высших, нужно было “канализировать” революцию в церкви, дать правильные законные формы для выражения общественного мнения. Нужно было ввести выборное и представительное начало, почти отсутствовавшее в церковной практике. Бюрократическая система государственности со времени Петра Великого упразднила элементарную самоуправляющуюся единицу церковного союза, то есть приход <…> Правильного статута прихода ждали от Собора. Но новый временный Синод, как и Временное правительство, должен был торопиться издавать декреты-законы, открывающие путь к реформам Собора. И Синод действительно опубликовал ряд “Временных положений”: о приходе, о епархиальном управлении, выборах духовенства и епископов. На основе этих “Положений” вся жизнь епархий перестраивалась снизу доверху в духе самоуправления. Самоуправляющийся приход, самоуправляющаяся епархия. Начались генеральные выборы всех епископов. В большинстве епархий были выбраны уже сидевшие на этих кафедрах епископы. Таким образом водворился мир церковный. Но некоторые выбраны не были, например, Антоний (Храповицкий) в Харькове, Серафим (Чичагов) в Твери, Агапит в Екатеринославе. Новый Синод был в затруднении перед этими фактами и всячески оттягивал вопрос об этих епархиях до высшего авторитета Собора. На Собор впоследствии эти епископы были приглашены по принципу кооптации. Довольно неожиданный результат дали выборы в двух столицах. В Петрограде был избран молодой викарий Вениамин, любимец простого народа, человек выдающейся доброты и смирения. В 1922 г. 12-го августа он был расстрелян советской властью по ложному обвинению в сопротивлении изъятию церковных драгоценностей. Митр. Вениамин, без сомнения, будет канонизирован русской церковью как святой и мученик . В Москве митрополитом был избран живший там гостем и беженцем из Вильны (от немецкого наступления) архиепископ Тихон, впоследствии Патриарх, тоже сравнительно молодой и вызывавший симпатии народных масс.

Тем временем успешно работал “Предсоборный совет”, имевший в своем распоряжении богатый материал предшествовавших ему “Предсоборного присутствия” и “Предсоборного совещания”. Но с самого начала революции в более левых кругах духовенства держалось подозрительное отношение к высшей церковной власти. Боялись, что епископская реакция задержит реформы. Поэтому по инициативе вновь образовавшихся прогрессивных союзов духовенства задумано было организованное демонстрирование левого церковного общественного мнения, требующего реформ. В Москве в конце мая созван был “Всероссийский Съезд духовенства и мирян”, на который собралось до 1200 делегатов. Туда же поехали В. Н. Львов и экзарх Платон, чтобы показать свое покровительство реформирующему течению. За 10 дней своих работ Съезд разработал и сформулировал свои desiderata по всем основным пунктам церковной реформы. И это было поддержкой и побуждением для официального “Предсоборного совета” смело подготовлять проекты реформ для Собора. Съезд провозгласил идеал народоправства в политике, передачу земель землевладельцам и социальную справедливость в сфере труда и капитала, свободу совести и культа. Таков был диапазон левизны съезда. Но на нем характерно выявились совершенно свободно и консервативные опасения духовенства. Съезд отверг идею отделения Церкви от государства. Высказал пожелание, чтобы Православная Церковь осталась на положении “первенствующей”, чтобы Церкви получали от государства правовую и материальную поддержку, чтобы Закон Божий был обязателен в школах и чтобы в руках Православной Церкви остались руководимые ею народные школы. Таким образом, Съезд, в качестве репетиции к Собору, на опыте показал, что в массе духовенство, при всей левизне, в общей ревности об интересах пастырского служения не разойдется с епископатом. Так оно и оказалось действительно на Соборе.

Перемены во взаимоотношениях государства и Церкви

Лаический дух революции, светская природа Временного правительства и руководившая им идея внеконфессионального правового государства влекли за собой последствия, которых духовенство не хотело понять и с которыми не желало мириться. Таков, например, был вопрос о так называемых “церковно-приходских” школах. Декретом от 20 июня Временное правительство передало эти школы в заведывание Министерства народного просвещения. Это основывалось на давно и твердо установившемся общественном мнении, включая даже правые группировки (“октябристов” и некоторых “националистов”). Это ходячее мнение только что в мае было громко предъявлено в виде резолюции Всероссийского Учительского Съезда. Церковно-приходские школы - детище режима Победоносцева. Из них он создавал государственный орган консервативного воспитания народа. Ко времени революции 37.000 церковно-приходских школ составляли 1/5 всей начальной школьной сети империи. Созданы они были главным образом на счет казенных ассигнований. Лишь постепенно церковное ведомство присоединяло к ним и свои средства, приближаясь к половинной цифре затрат. Щекотливость вопроса в том и состояла, что духовенство вкладывало в эти школы не только свои деньги, но и сердце. Притянутое сначала неохотно государством к этой школьной “повинности”, оно затем искренне по-пастырски увлеклось своей воспитательной работой. Школьное дело оно, естественно, считало миссионерским делом церкви. При старой системе тесного союза церкви и государства духовенство не чувствовало политической роли церковно-приходских школ. Но вот явилась новая, не связанная с церковью власть, и также заявила свое естественное государственное право на управление народным просвещением. Даже либеральные круги духовенства увидели в этом посягательство на свободу церкви. Протестовал против этого левый “Всероссийский съезд духовенства и мирян” в Москве. Протестовал и новый Синод. Но Временное правительство разъяснило делегации от Св. Синода, что тут кроется недоразумение. Правительство не запрещает и не мешает церкви сколько угодно создавать свои общеобразовательные христианские школы на собственные средства. Но все субсидируемые государством школы должны быть подчинены министерству. Правительство не берет у церкви то малое количество школ, которое существует на чисто церковные суммы, и выплачивает все суммы, вложенные Св. Синодом в постройку зданий совместно с казной. Государство не может лишь продолжать политического дела старой власти. Но духовенство плохо понимало эту точку зрения светской власти. Вместе с этим вопросом в сознании духовенства тесно связывался вопрос о преподавании Закона Божия в общей школе. Революционно настроенные учителя требовали устранения обязательности этого предмета. Но Временное правительство мыслило, конечно, не воспрещение этого предмета, а только добровольное изучение и добровольное церковное преподавание. С окончанием старого союза церкви с государством только такая постановка и была логична.

Исходя из идеи светского, внеконфессионального государства, Временное правительство законодательствовало в этом духе. Так, 14 июля 1917 г. издан был закон о полной свободе религиозной совести, с юридической регистрацией состояния свободы от какой-либо религии, с признанием гражданского брака для категории безрелигиозных лиц. Одновременно в Министерстве внутренних дел был заготовлен для Учредительного собрания законопроект об отношении государства к церквам и религиозным обществам, построенный не на принципе отделения церкви от государства, а на идее мирного сотрудничества двух независимых самоуправляющихся организмов. Государство не вмешивается во внутреннюю жизнь исповеданий, но только наблюдает за закономерностью тех функций частного и публичного права (как метрикация, браки, разводы), которые государство им доверяет; а потому государство ассигнует исповеданиям и соответствующие денежные дотации. На том же принципе и в том же духе шла работа по этому вопросу и в Предсоборном совете. 15 июля им был принят текст законопроекта о новой форме отношений церкви и государства. Первая статья его гласила так:

“В Русском Государстве Православная Церковь должна занимать первое среди других религиозных исповеданий, наиболее благоприятствуемое в государстве публично-правовое положение, приличествующее ей как величайшей народной святыне, исключительной исторической и культурной ценности, а также религии большинства населения”.

Из других статей законопроекта характерны следующие:

“10. Двунадесятые праздники, воскресные и особо чтимые православною церковью дни признаются государственной властью неприсутственными днями.

11. Глава Русского Государства и министр исповеданий должны быть православными.

12. Во всех случаях государственной жизни, в которых государство обращается к религии, преимуществом пользуется православная церковь.”

Так умеренны, так идеалистичны были мечты церковных реформаторов до большевистской катастрофы!

В связи с большевистским восстанием 3–4 июля произошла личная и партийная перестройка Временного правительства с уклоном влево. Члены правительства правее партии к.-д. (конституционно-демократической) должны были покинуть его. Так, вышел из его состава В. Н. Львов (октябрист), а на место его приглашен был проф. А. В. Карташев, председатель СПб. Религиозно-философского общества, состоявший с 25 марта товарищем обер-прокурора Св. Синода и работавший там и в Предсоборном совете по подготовке Собора. Он внес в правительство законопроект новой формы государственной связи с церковью. Неприлично было, ввиду приближавшегося срока открытия Собора, сохранять старую должность и старое имя “обер-прокурора” - символа 200-летнего “пленения” церкви государством. Всякое правовое конституционное государство должно иметь министра культов или исповеданий. И тяжелое имя “обер-прокурора” исчезло с горизонта церкви. А. В. Карташев, пробыв всего 10 дней в звании обер-прокурора Св. Синода, с 5 августа 1917 г. превратился в “Министра исповеданий”, то есть управляющего всеми культами, включая и православную Церковь, лишь временно , до Учредительного Собрания в объеме прежних прав обер-прокурора, дабы избежать анархии. Так государство желало пред Собором символически показать свое признание полной автономности Церкви в ее управлении и реформах. Правда, последний в 200-летней серии обер-прокуроров и первый министр исповеданий все еще ставил под протоколами Синода свое традиционное: “Чит.”, то есть читал, что означало цензуру государства. Но это была чистая формальность ради юридической силы самих документов, а не влияние на характер решений. Св. Синоду
А. В. Карташев заявил в день превращения его в министра, что отныне de facto он уже объявляет работу Синода совершенно автономной, что Временное правительство с нетерпением ждет Собора, чтобы снять со своего министра остаток его прокурорских полномочий. Эту мысль Временное правительство выразило в особом постановлении 11 августа, объявляя законодательную работу предстоящего Собора имеющей государственное значение.

Созыв, выборы и открытие Собора

Предсоборный совет к началу июля разработал выборную систему для Собора и желательный срок его созыва на праздник Успения - 15 августа. Синод 5 июля эти правила утвердил. Спорный вопрос о составе Собора теперь без всяких колебаний был решен в самом широком смысле. Первая статья утвержденного “Положения” гласила: “Собор состоит из епископов, клириков и мирян”. До революции консервативные епископы отвергали участие не только мирян, но и пресвитеров. Архиеп. Антоний (Храповицкий) со свойственной ему неумеренной резкостью отозвался очень отрицательно о мирянах. И теперь еще некоторые молодые епископы - ученики и постриженники архиеп. Антония, писали в журналах против участия мирян. Но подавляющее большинство церковной среды и слышать не хотело об узком, епископском Соборе. Синод в своем послании от 5 июля объявил о предстоящем открытии 15 августа в Москве “Поместного Собора Всероссийской Православной Церкви, имеющего состоять из епископов, монашествующих и приходских клириков и мирян”. От каждой из 65 епархий кроме самого правящего епископа полагалось выбрать по пять делегатов: 2 из клира и 3 из мирян. Это одно уже с присоединением сюда 10 викарных епископов давало 400 членов Собора. Члены Св. Синода и Предсоборного совета, определением Синода (2.VIII) включенные в Собор, прибавляли к этому еще 46 новых лиц. От монастырей - 20; от армии и военного духовенства - 26; от викариатств и единоверцев - 22; от духовных академий - 12; от академии наук и университетов - 15; от Государственной Думы и Государственного Совета - 20. Всего, таким образом, получилось 564 члена Собора. Из них 80 епископов; 149 пресвитеров; 9 диаконов; 15 псаломщиков и 299 мирян. Таким образом, миряне составили около 3/5 всего числа соборян, 314 мирян на 250 лиц духовных.

Выборы от епархий были трехстепенными: приходские собрания избирали выборщиков для благочиннических собраний, а последние посылали выборщиков в епархиальные собрания, где и избирались члены Собора. Выборы происходили в июле и начале августа, после большевистского восстания 3–4 июля, в атмосфере начинавшейся аграрной анархии и разложения армии на фронте. Патриотическая тревога охватила широкие круги населения. Приходское духовенство, увлекшееся в первые месяцы революционной левизной, в июле уже испытало достаточно испугов от страшного духа революции. На выборных собраниях произносились преимущественно речи консервативного характера, и в выборщики и в члены Собора попали люди умеренные и право настроенные. Таким образом первоначальное расхождение настроений между низами и верхами церкви, между белым духовенством и черным ко времени Собора сгладилось, а на самом Соборе это сказалось еще характернее. Правое крыло там непрерывно возрастало, а мода на левизну все убывала <…>

Просмотрев и придав свою редакцию всем работам Предсоборного совета, Св. Синод 12.VIII подписал свой доклад, или “Представление Поместному Собору Православной Всероссийской Церкви”. В нем предложен был “Устав Собора” и длинный список законченных и незаконченных формулировок реформ по всем сторонам жизни Церкви. Существенным в Уставе Собора было то, что он, выражаясь языком конституции, разделен был на две палаты: на “Общие собрания” и “Совещание епископов”. Все вопросы проходят через общие собрания, в которых решения составляются по большинству голосов, причем все голоса и епископов и мирян имеют равный вес. Но все решения общих собраний поступают затем на ревизию в совещание епископов. Если тремя четвертями епископов они будут отклонены, то вновь поступают на пересмотр в общем собрании. Если и после пересмотра решение вновь отклоняется епископами, оно не получает силы соборного определения. Этим пунктом Устава Собора дана была гарантия, что никакое поспешное и слишком революционное постановление Собора не грозило его авторитету. Это правило стало краеугольным камнем внутрисоборного мира. Оно не только юридически, но и морально искренне выражало то настроение, которое даже неожиданно для самих участников Собора в нем постепенно возобладало. До Собора епископы очень боялись умаления их авторитета, а низы церковные чувствовали себя наэлектризованными духом реванша и бунта. На Соборе обе стороны почувствовали себя разоруженными, нейтрализованными и, наоборот, объединенными в общих усилиях - противостать разрушительным крайностям революции. И Синод в своем “Представлении” Собору от 12 августа определенно формулировал эту государственную задачу Собора: “От Собора ожидается мощный призыв народу обратиться к Богу и установление нарочитых молебствий к Господу о спасении отечества и вразумлении заблудших, чтобы Господь послал разум истины Своей народам земли и, изгнав вражду и злобу, вселил в души их благоволение”. И Собор оказался способным в своей солидарности многократно касаться государственных вопросов и дружно и согласно откликаться на них.

15-го августа Собор открыт был торжественной литургией в кремлевском Успенском соборе. Предстоятельствовал старейший из митрополитов - Владимир Киевский (25 янв. 1918 г. убитый большевиками в Киеве). Присутствовали все члены Собора и от лица правительства - председатель совета министров А. Ф. Керенский, министр внутренних дел Н. Д. Авксентьев и министр исповеданий
А. В. Карташев. После литургии митр. Владимиром прочитана была грамота Св. Синода об открытии Собора, и из тесного собора все священство и народ крестным ходом вышли на кремлевскую площадь. А здесь уже стоял целый лес хоругвей, - собравшихся со всей Москвы крестных ходов. В 33 храмах Москвы совершились одновременно литургии архиерейским служением, и из этих центров крестные ходы направились к единому центру - Кремлю. Соединенный крестный ход направился к Чудову монастырю, а оттуда прошел через Спасские ворота на Красную площадь, на Лобное место, где и был пропет особый молебен самими членами Собора, без синодального хора, который замечательно спел литургию. Весь Кремль и вся Красная площадь были покрыты десятками тысяч народа. Но полицейского порядка не было. Веяло хаосом революции. Москва была переполнена и бурлила <…> В грозной и тревожной обстановке открывался Собор. В душе его участников мучительно сталкивались два диссонирующих переживания: чисто религиозное ликование от сознания участия в великом, издавна чаемом, вожделенном таинстве церковного соборования , наслаждение церковной канонической свободой и - с другой стороны - наблюдение явного растления патриотической воли народа, разложение армии, предчувствие поражений, унижения России и революционных ужасов.

На другой день, 16-го августа, после новой торжественной литургии в обширном и светлом храме Христа Спасителя (ныне взорванном большевиками) произошло открытие Собора, его первое публичное заседание. Зрелище было необычное. Никогда еще Россия ранее, под запретом соборования, не видала такого количества епископов, собранных вместе. Их было около 80 - все в своих лиловых с бело-червлеными полосами (“источниками”) мантиях и черных клобуках, среди которых выделялись четыре белых - митрополита Киевского Владимира, экзарха Кавказского Платона и двух молодых новоизбранных митрополитов - Тихона Московского и Вениамина Петроградского. Эти двое надели свои белые клобуки только накануне. Характерная мелочь: чтобы Св. Синод мог пожаловать ко дню открытия Собора белые клобуки двум архиепископам, переименованным в митрополиты, пришлось создать особый законодательный акт - отказа Временного правительства от этой привилегии, ибо привилегия давать белые клобуки, бриллиантовые кресты на клобуки и митры и некоторые типы наперсных крестов принадлежала Кабинету Его Величества. Так педантично старались при Временном правительстве выдерживать линию легальности.

После краткого молитвословия епископы в своих мантиях сели на приготовленных для них местах тремя возвышающимися друг над другом уступами, несколько сзади центра храма. За ними и по бокам сели без облачения пресвитеры и члены Собора в свободном порядке. За ними сидел и стоял народ, при обширности храма, казалось, не очень многочисленный. Между солеей (амвоном) и центром стояла легкая трибуна для ораторов, обращавшихся спиной к алтарю и лицом к собранию.

Прежде всего делает заявление от лица Временного правительства министр исповеданий А. В. Карташев. “Временное правительство, - сказал он, - поручило мне заявить освященному Собору, что оно гордо сознанием видеть открытие сего торжества под его сенью и защитой. То, чего не могла дать русской национальной церкви власть старого порядка, с легкостью и радостью предоставляет новое правительство, обязанное насадить и укрепить в России истинную свободу. Временное правительство видит в настоящем Соборе не обычный съезд частного сообщества, а полномочный орган церковного законодательства, имеющий право авторитетного представления на уважение Временного правительства законопроектов о новом образе церковно-правительственных учреждений и о видоизменении отношений церкви к государству”. Далее шел длинный ряд приветствий и речей, который продолжался и на следующем заседании.

Работа Собора в тревожной обстановке

С 17 августа началась регулярная работа Собора в месте его постоянных заседаний в Епархиальном доме (6, Лихов переулок, Садовая-Каретная) . Это было очень удачное и приспособленное для Собора место. Епархиальный дом только что был построен заботами и усердием последних московских митрополитов Владимира и Макария для миссионерско-просветительной работы церкви. В центре его был храм с иконостасом в древнерусском стиле. Три четверти всей задней части храма были благоустроенной залой для лекций и заседаний. Теперь на широкой солее, пред иконостасом сел епископат и президиум Собора, а ступенью ниже, в зале все другие члены Собора, наглядно представляя соединение в нем “Верхней” и “Нижней” церковной палаты.

Это очень счастливое, с канонической и деловой точки зрения, объединение соборных сил не исключало партийных расхождений, приобретавших остроту от окружающей государственной разрухи. Несомненное большинство принадлежало консерваторам в церковном и политическом смысле. Их привлекала яркая фигура архиепископа Антония Харьковского, в 1918 г. ставшего митрополитом Киевским. Широкое и веское центральное течение ревновало, главным образом, о проведении в жизнь церковную правильного начала соборности. При этом основном условии оно охотно поддерживало церковный консерватизм епископата, с одной стороны, и политический либерализм левых - с другой. Роль лидера центра принадлежала проф. князю Е. Н. Трубецкому. С ним рядом шел проф. С. Н. Булгаков (с июня 1918 г. священник). Небольшое левое крыло вдохновлялось оппозицией власти епископов, было в этом “домашнем” смысле “пресвитерианским”. Лидерами его были протопресвитер о. Георгий Шавельский и московские протоиереи о. Н. Добронравов и
о. Н. Цветков. Их поддерживала группа профессоров духовных академий, сравнительно левая и в политическом смысле. И только этот придаток политических страстей был причиной несколько острых личных инцидентов. В общем же все горячие прения на чисто церковные темы протекали в атмосфере терпимости и спокойствия.

В заседании 18 августа Собор сконструировал свой президиум. И тут обнаружилась одна неожиданность. В выборе своего председателя подавляющее большинство остановило свое внимание не на звездах первой величины в иерархии, каковыми были Антоний Харьковский и Арсений Новгородский, а на скромном добродушном, не ученом и не гордом, а сияющем русской народной простотой и смирением, новом митрополите Московском Тихоне. Ему сразу же было дано эффектное большинство 407 голосов из 432 присутствовавших на заседании. Антоний и Арсений были избраны только товарищами председателя. К ним в дополнение были избраны два товарища председателя от пресвитеров: о. Н. А. Любимов и о. Г. И. Шавельский, и два от мирян: проф. кн. Е. Н. Трубецкой и бывший председатель Государственной Думы М. В. Родзянко. Эти выборы показали, что последующий жребий, избравший митрополита Тихона в Патриархи, дал не случайный результат. Митрополит Тихон все равно был бы избран в Патриархи и без жребия. Именно такой тип смиренного народного пастыря привлекает симпатии русских сердец, а не тип гордого и властного “князя церкви”…

Собор, однако, не мог вести свою работу размеренно и по плану. Тяжелая трагическая обстановка все время выдвигала экстренные темы и вызывала Собор на экстренные выступления.

Потратив немало времени на организационные вопросы и дела, Собор с первых же дней реагировал на правительственный акт от 20 июня о передаче церковно-приходских школ в светское министерство. Собор знал, что предсоборный Св. Синод не имел успеха в его протесте. Но Собор многократно формулировал, что он представляет собою мнение 115 миллионов православных, и считал нужным заявить об этом Временному Правительству. Сильная сторона соборного мнения состояла в заботе о миссионерском праве церкви на участие в народном образовании. Слабая - в наивной концепции, представлявшей бывшие церковно-приходские школы чисто церковным, а не полуполитическим образованием. Возбуждала Собор на протест и громкая претензия левого Союза педагогов упразднить преподавание Закона Божия. По этим двум вопросам Собор посылал в Петроград 11 октября депутацию во главе с архиепископом Тамбовским Кириллом к министру-председателю Керенскому. Депутация убедилась, что вопрос о Законе Божием остается нетронутым до Учредительного собрания, но с вопросом о перечислении школ приходских в Министерство просвещения покончено при отсутствии какой-либо вражды к церкви и ее автономной учебно-просветительной деятельности.

Но особенно перебивалась работа Собора волнениями политическими. В первые же дни соборной делегации пришлось выступать в Государственном совещании. Говорил экзарх Платон. Его речь была одной из сотен добродетельных речей, звучавших “гласом вопиющего в пустыне” среди проснувшейся анархии многомиллионного народа. Протопресвитер военного духовенства о. Г. Шавельский призвал Собор послать ободрение и увещание поддавшейся колебаниям и разложению армии. Воззвание было составлено и развезено особыми депутациями из числа членов Собора по всем главным фронтам. Главнокомандующий генерал Корнилов прислал приветствие открывающемуся Собору, и Собор послал ему патриотическую телеграмму. При таком настроении как громом поразили соборян неожиданные для всей России “Корниловские дни” 27–29 августа. Участники корниловского восстания обратились в частном порядке к Собору за моральной поддержкой. Положение было крайне щекотливое <…> Собор колебался два дня и назначил уже закрытое заседание для обсуждения этого вопроса. Но тем временем Керенский спровоцировал, предал Корнилова и объявил изменником. Все это произошло молниеносно быстро и избавило Собор от искушения и внутреннего раскола. Собор стал более осторожным в своей политической тактике, но свое отношение к Корнилову выразил все-таки в телеграмме Керенскому, прося его не проливать крови и не увлекаться местью. Считая своим долгом спасать государство от хаоса революции, Собор на 14 сентября, праздник Воздвижения Креста Господня, назначил всенародные покаянные моления для спасения державы Российской и выпустил особое послание “всему православному народу русскому”, увещевая прекратить начавшиеся грабежи и анархию как начало ужасов междоусобной войны. Затем поднимается вопрос о голосе Собора в начавшейся предвыборной кампании в Учредительное собрание. После споров на сложную тему о церкви и политике было принято и обнародовано особое послание к верным сынам Православия соблюсти дух его, спасительный и для государства, в предстоящей политической борьбе. Послание было чуждо всяких партийных указаний. 30 сентября Собор обсуждал вопрос, нужно ли ему послать представителей в открывшийся в Петрограде так называемый “Предпарламент”, и решил его отрицательно. 8 октября издано от лица Собора послание против разграбления чужих, в том числе церковных имуществ.

Тем временем народные массы разлагались <…> На Собор поступали через священников жалобы, что отдельные части армии (например, стоявшие на прибалтийском побережье, под Ригой) грабили и насиловали население. В Киеве и в самом Кремле в соборах происходили акты дикого кощунства. Собор волновался, слал увещания, подавал протесты Временному правительству. Никто в России еще не хотел сознать ясно, что власти у правительства уже не было.

Восстановление Патриаршества

Инстинкт подсказал Собору мысль, что следует поторопиться с организацией высшей церковной власти независимо от ее фиктивной опоры на власть общегосударственную. И вот, 11 октября специальный отдел Собора устами своего председателя Митрофана, архиепископа Астраханского (убитого большевиками), ставит на обсуждение вопрос об избрании Патриарха.

Развернувшиеся горячие прения по этому вопросу вскрыли самую суть, сердцевину давнего расхождения церковных партий: правой и левой. Правые были за немедленное избрание Патриарха. Левые стояли за управление церкви реформированным Синодом, избираемым периодическими Соборами <…> Тем не менее, азбука церковных канонов и истории была так очевидна, и тот факт, что решительно все автокефальные церкви востока, даже еретические, возглавлены первоиерархами, за странным исключением одной только русской, был так убедителен, что все возражения против восстановления патриаршего сана в России казались какими-то лукавыми софизмами, продиктованными посторонними соображениями. Может быть, эти прения и затянулись бы надолго, если бы не большевистский переворот 25 октября. Под залпы артиллерийских выстрелов, громивших самый Кремль и попадавших в кремлевские соборы и монастыри, под свист пуль уличных боев волевое решение подавляющего большинства соборян должно было оформиться. Для колебаний не осталось времени. Бесспорно, как это выразилось и открыто в речах, у многих были надежды - получить в лице Патриарха не только возглавителя церкви, но и национального вождя, живое лицо которого могло бы быть некоторым центром притяжения и собирания разбушевавшейся массовой стихии. Но либеральные защитники идеала соборности в смысле осуществления канонической свободы самоуправления в церкви добились своего. Они включили вопрос о восстановлении патриаршест-ва в законодательное определение о соборной форме высшей церковной власти и этим сделали из русского Патриарха конституционного председателя соборных учреждений, лишенного возможности стать церковным монархом. Вот это важное основное определение нового административного строя русской церкви, принятое 28 октября и
4 ноября 1917 г.:

“1. В Православной Российской Церкви высшая власть - законодательная, судебная и контролирующая - принадлежит Поместному Собору, периодически, в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян.

2. Восстанавливается Патриаршество и управление церковное возглавляется Патриархом.

3. Патриарх является первым между равными ему епископами.

4. Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору.”

Решая в мучительных прениях вопрос о Патриархе, Собор пережил огромное напряжение. Он чувствовал, что делает шаг большого исторического значения. Перейдя через этот кризис решимости, Собор почувствовал удовлетворение и успокоение, оправданность своего бытия. Почти все дальнейшие труды Собора были уже простым выводом из сделанного, казались детальной технической работой.

Кровавые страшные дни большевистского переворота и первые дни междоусобной войны все время прерывали занятия Собора и вынуждали его к экстренной активности, принуждали к “политике”. Но Собор с великим трудом выдерживал линию чисто церковного, христианского, пастырского, гуманитарного отношения к бушевавшей стихии злобы и ожесточения. 27–29 октября Кремль был захвачен идеалистами государственности - юнкерами. В ближайшие дни их победили большевики. Предстояла кровавая месть расстрелов. Члены Собора, все время собиравшиеся на частные совещания, решили послать в большевистский центр, называвшийся “Военно-революцион-ным комитетом”, соборную делегацию. Во главе ее был экзарх Платон, 2 епископа, 2 священника и 2 крестьянина. Депутация вернулась прямо в заседание Собора 2 ноября и рассказала, как с крестом в руках, под выстрелами, она шла к бывшему дому генерал-губернатора на Тверской, как народ снимал шапки и крестился при виде креста, как многие плакали, как митр. Платону приходилось даже на коленях умолять большевиков не мстить побежденным юнкерам. Такое обещание было дано. Несомненно, депутация психологически воздействовала и на толпу и на вождей в добрую сторону. После выслушания депутации Собор послал большевистским начальникам краткое ходатайство не подвергать далее обстрелу святыню Кремля.

После этого, несколько успокоившись, Собор в заседании 4 ноября принял церемониал избрания и наречения Патриарха и решил, не откладывая, исполнить его на следующий же день 5 ноября. К сожалению, Успенский собор в Кремле, где, по старомосковской традиции, должна была бы совершаться церемония, был недоступен. А потому торжество назначено было в храме Христа Спасителя. Но для связи со старомосковскими святынями сюда, не без больших препятствий, привезена была из Успенского кремлевского собора древняя чудотворная Владимирская икона Богоматери. Газет уже не существовало. Нормально известить запуганное население о происходящем не было возможности. Поэтому все члены Собора старались передать извещение отдельным приходским священникам, а те в храме осведомляли богомольцев. 5-го ноября торжество состоялось. Литургию совершал митр. Киевский Владимир. Перед началом ее он, при особых соборных свидетелях, вписал имена трех избранных кандидатов на патриаршество на три жребия, вложил их в специальный ковчежец, перевязал его лентой и, запечатав, поставил пред иконой Владимирской Божьей Матери.

Роль жребия в избрании епископов, завещанная нам Византией, особенно широко практиковалась в древней Руси, в Новгороде и в Москве, при поставлении Патриархов. После литургии на особый молебен из алтаря вышло в облачениях до 50 епископов и священников. Перед всем народом ковчежец с жребиями был распечатан, и митр. Владимир благословил члена Собора, иеромонаха-затворника Зосимовой Пустыни (Московской епархии), вынуть жребий. Вынуто было и оглашено имя митр. Тихона. Собор провозгласил “аксиос” и пропел “Тебе Бога хвалим”. Три кандидата на патриаршество отсутствовали по ритуалу в храме Христа Спасителя. А потому депутация от Собора во главе с митр. Владимиром отправилась немедленно на Троицкое подворье московского митрополита, где имел пребывание новоизбранный и, по установленному чину, в церкви возвестила патриарху Тихону об его избрании, приняла его согласие, многолетствовала его и обменялась приветственными речами.

Оставался еще третий акт самого церковного посвящения Патриарха и “настолования”, или интронизации. Он отложен был до 21 ноября (праздник Введения во Храм) в расчете на то, что к тому времени наступит в Кремле относительное успокоение и Успенский собор будет приведен в порядок после частичных разрушений. Ожидания Собора оправдались. Большевики, державшиеся в первые недели их власти тактики игнорирования церкви, согласились на 21 ноября пустить Собор и народ в Кремль. Чин посвящения Патриарха был составлен заново из элементов чинов Константинопольского и Александрийского патриархатов и старомосковского. В отличие от последнего из чина были опущены повторные архиерейские хиротония и инвеститура царя, вручавшего жезл. Теперь посвящение сводилось к торжественному облачению патр. Тихона во время литургии в патриаршие ризы и троекратному посаждению в алтаре на горнее место, а после литургии - к облачению в патриаршую мантию (бархатную, а не шелковую) и патриарший белый клобук древнего образца и с херувимами, ко вручению ему митрополитом Киевским жезла первосвятителя Московского Петра и посаждению его на патриаршем месте посреди храма, у правой колонны.

Это было последнее сравнительно открытое торжество в Успенском соборе. Вскоре доступ в Кремль был прекращен, его храмы ограблены, а затем и навсегда прекращено в них богослужение.

Законодательная работа Собора

Успех большевизма и гражданская война по-прежнему выбивали Собор из колеи и понуждали и Патриарха и соборян волей-неволей откликаться на события политической жизни и на начавшееся жестокое гонение на церковь. Среди этой мучительной обстановки, среди материальных лишений и начавшегося голода, Собор, то расходясь на праздничные перерывы, то вновь сходясь, просуществовал еще до начала сентября 1918 г., когда сам благоразумно разошелся, опасаясь близившегося насильственного разгона. Главной задачей его за это время была выработка новых форм соборно-патриаршего управления церковью, создание новых учреждений вне всякой зависимости от государства. И эту задачу Собор выполнил. Новые учреждения создали и этим дали церкви организационную силу, спасшую церковную жизнь среди гонений от окончательного развала. Среди начавшихся насильственных внешних раздроблений русской церкви (в новых государствах) и внутренних расколов ясна стала мерка легальности. Все приняло правильный, канонический вид, независимо от капризов политики. Эта каноническая праведность в русской церкви ведет свое начало от законодательства Собора. На этих соборных законах стоит и держится и вся церковь в эмиграции. В восстановлении этого канонического порядка в русской церкви - великая заслуга первого учредительного Собора 1917–18 гг. <…>

Определениями Собора 28 июля 1918 г. закреплен порядок обычного избрания Патриарха, а равно и назначение его местоблюстителя.

<…>Собор издал еще немало законов. Но до исчерпания всей задуманной широкой программы реформ было еще далеко. Однако главное, жизненно необходимое для независимого от государства устройства церкви, было сделано.

Пока не была еще потеряна надежда на Учредительное собрание, Собор рассмотрел проект о правовом положении русской церкви в русском государстве, построенный на идее связи и кооперации церкви и государства как двух автономных, но дружественных организмов. Начал свои дебаты Собор на эту тему по докладу проф. С. Н. Булгакова 13 ноября, в бурные дни большевистской революции, и закончил 2 декабря, когда уже можно было почувствовать, что никакого Учредительного собрания большевики не потерпят и ни о какой дружбе церкви с большевистским государством не может быть и речи. Проект Собора остался романтической мечтой, как и некоторые другие предположения Собора.

Гонение на церковь разрасталось, и Патриарху и Собору приходилось все более и более врезываться в борьбу с безбожным и звериным ликом революции.

Собор и Патриарх в конфликтах с большевизмом

Как только окончились в Москве дни восстания и определилась большевистская победа, так обе стороны совершили обряды погребения погибших в борьбе. Комитет по похоронам жертв большевизма - юнкеров, студентов, курсисток и сестер милосердия, обратился к Собору и просил церковного погребения. Наоборот, большевики бесцерковно, с красными знаменами, закопали своих сторонников у стен Кремля, на Красной площади. Это было воспринято верующей Москвой и Собором как завершение кощунств над кремлевскими святынями. Поэтому в заседании 11 ноября 1917 г. было принято особое воззвание к народу с осуждением каиновых братоубийств и кощунств и с призывом к покаянию.

Но нравственные издевательства большевиков над русской национальной душой падали, как оглушительные удары грома один за другим. В эти же дни Собор, как и вся Россия, был ошеломлен известием о начале предательских переговоров большевиков о мире с Германией.

<…>Собор с честной прямотой и святой наивностью сейчас же реагировал на это национально-кощунственное деяние протестом-воззванием, где он признавал себя правомочным говорить, по крайней мере, “от лица 100 миллионов православного населения”, что “лица, вступившие от имени Российского Государства в международные сношения, не являются свободно избранными представителями населения и выразителями мысли и воли нации, почему и не могут быть признаны правомочными в деле ведения мирных переговоров”. За такие слова позднее, когда власть большевиков окрепла и организовалась, каждый был бы арестован и расстрелян. Но до времени большевики шли мимо этих словесных протестов и делали опыт за опытом осуществления своей социалистической и насильнической доктрины.

4 декабря 1917 г. они издали декрет “о земельных комитетах”, которым все сельскохозяйственные земли, включая и все церковные и монастырские, отбирались в руки государства. Это называется - “национализация”. Ни о каких разговорах с церковной властью не было и мысли. Абсолютный приказ, принудительный грабеж с оружием, арестами и расстрелами…

11 декабря 1917 г. - декрет о передаче всех школ церковных, то есть совершенное уничтожение духовных училищ, семинарий, академий и передача их имущества в комиссариат (министерство) народного просвещения.

Затем публикуется проект декрета об отделении церкви от государства, и на основании одного проекта уже совершается по всей России ряд насилий и ограблений (“национализация”) церковных имуществ и учреждений всех видов. Все бывшие выдачи из государственного казначейства на нужды церкви сразу прекращаются. Закрываются все церкви во дворцах и зданиях министерств и всех вообще государственных и муниципальных учреждениях. Отбираются вооруженной рукой такие главные монастыри как Александро-Невская Лавра в Петрограде, Печерская в Киеве, Почаевская на Волыни, Троицкая под Москвой. Верующий народ набатным звоном собирается вокруг ограбляемых храмов и монастырей: проливается первая кровь мучеников-священников, мирян и монахов. Церковь реагирует на это по всей России грандиозными крестными ходами с десятками и сотнями тысяч верующих. Некоторые из крестных ходов разгоняются стрельбой из ружей и пулеметов. Течет кровь безоружных жертв безбожия. Новорожденные приходы как общины верующих слагаются в больших городах в “союзы приходов” и организованно выражают недовольство православных народных масс и по временам добиваются успеха у неокрепших еще большевистских властей. Позднее большевики отмщают деятелям приходов за эти временные успехи арестами и расстрелами. Собор также всеми этими происшествиями взбудораживается до границ полной растерянности, понимая, что сила его слов гаснет под огнем пулеметов.

Патриарх Тихон признал, что наступила минута, когда его личный авторитет должен выступить вперед среди того возбуждения и ужаса, с каким православная Россия встретила наглое наступление безбожного большевизма. Выражаясь военным языком, первое “генеральное сражение” началось в Петрограде тотчас после святок, когда насильники явились отнимать Александро-Невскую Лавру, где застрелен был старый протоиерей о. Петр Скипетров. “Мобилизация” православных вылилась в памятный крестный ход 21 января 1918 г. В самый “разгар сражения” раздался голос Патриарха. Накануне во время всенощной пришло из Москвы послание Патриарха с анафемой на большевиков, подписанное 19 января. В тот же день, 20 января, послание было оглашено пред вновь собравшимся после святок Собором и вызвало всюду и у всех глубокое нравственное удовлетворение. Русские православные люди морально глубоко вздохнули, как бы после какого-то демонического удушья. Народ в церквах, по свидетельству священников, выслушал слова Патриарха со слезами радости и облегчения. Прочитанное в Петрограде на площади Александро-Невской Лавры послание Патриарха высоко подняло дух крестного хода, и народ восклицал “Христос Воскресе!” и пел пасхальные стихиры, - эти триумфальные песни Православия! <…>

С этой анафемой русская Церковь вступила с 1918 г. в полосу кровавых гонений. Повесть о гонениях - есть уже дальнейшая глава этой скорбной истории.

Заключение Архивные материалы Пресса

Работа посвящена периоду в истории Русской Православной Церкви от свержения самодержавия до прихода к власти большевиков. Революционные события не могли не затронуть и главную конфессию империи, которая пережила процесс, называемый уже современниками церковной революцией. В монографии на широком, прежде всего архивном материале рассказывается об этом периоде в истории Русского Православия.

Введение

21 марта 1918 года Всероссийский Поместный Собор Православной Российской Церкви на закрытом заседании начал обсуждать вопрос о «церковном большевизме». По инициативе группы участников Собора была создана специальная комиссия, которая должна была расследовать и дать оценку фактам «пагубной измены Церкви», священнослужителей, епископата и мирян, начавшегося с первых дней «февральского переворота». Факты «церковного большевизма» должны были быть установлены, а повинные в них лица надлежаще наказаны. На заседании комиссии отмечалось, что «случаи прошлого церковного большевизма, изглаженные, так сказать, покаянием, следовало бы покрыть снисходительной милостью», а соборное определение карало «только тех церковных большевиков, которые будут оставаться такими и после ведомого ими соборного определения... хотя в тех случаях, когда уже большевитствование, например, некоторых епископов оставило глубокие и больные следы на теле Православной Церкви, виновные не должны оставаться совершенно амнистированными».

Какой мог быть «большевизм» в Церкви сразу после Февральской революции? Наверное, и вообще о том, что «есть такая партия» большинство церковных деятелей не знало.

Под «церковным большевизмом» тогда понимали не факт прямого сотрудничества с большевиками, тогда такие случаи были еще единичны, а неподчинение высшей церковной власти вообще. Поэтому и отсчет времени, когда эта «измена» началась, должен был идти с февральских дней 1917 года. Именно тогда, по мнению членов комиссии, многие церковные лица, возглавляемые и ободряемые «сумасшедшим» обер-прокурором Львовом и пропагандой главной церковной газеты «Всероссийский церковно-общественный вестник», повергли епархии Русской Церкви в «настоящий хаос».

«Церковной революцией», «революцией в Церкви», «епархиальной революцией», «религиозной революцией», «церковной смутой», «церковными нестроениями», называли современники время с марта по август 1917 года.

Словосочетание «церковная революция», как и «церковный большевизм», казалось бы, может восприниматься как оксюморон, однако в то время он активно использовался.

Впоследствии на Соборе об этом периоде вспоминали как-то неохотно. Вначале даже среди епископов не было желающих возглавить комиссию по расследованию деяний этого времени. Важно отметить, что и среди членов Собора было большое число непосредственных участников этой «смуты». Многие влиятельные иерархи, начиная с избранного на Соборе патриарха, пришли к власти на волне революционных событий.

Следует отметить, что вопрос ставился именно об измене интересам Церкви, а не самодержавию. В то время даже и многие монархически настроенные церковные деятели были реалистами, они понимали уже в марте 1917 года, что к формам правления, сокрушенным революцией, возврата уже нет!

Но и пострадавших от периода «демократических преобразований» было не мало это были не только изгнанные иерархи, (многие из них не вызывали никакого сочувствия у членов Собора). И священно- и церковнослужителей выгоняли из приходов, причем этот процесс, в отличие от епископских изгнаний, принял совершенно неуправляемый характер. Да и будучи избранными, и архиерей, и священник не могли себя спокойно чувствовать. Настроение избирателей менялось, и новой церковной власти мог быть брошен вызов. Кто же должен был ответить за тот хаос, что охватил епархии Православной Церкви после Февраля 1917 года?

На Поместном Соборе была создана «черная легенда» об «антицерковной» деятельности обер-прокурора Синода и главной церковной газеты «Всероссийского церковно-общественного вестника». Это сильно повлияло не только на мнения современников, но и церковных историков. О самой революции в Церкви почти забыли.

Именно этому уникальному периоду истории Русской Церкви и посвящена моя книга.

К началу Первой революции Российская Православная оставалась самой консервативной организацией Российской империи. Основным правовым документом, регламентирующим церковную жизнь, был по-прежнему петровский «Духовный регламент». Начатое Петром Великим огосударствление Церкви и общая секуляризация культуры были продолжены его приемниками и окончательно завершены в ХIХ веке . Тогда из некогда якобы независимой силы превратилась в «ведомство православного исповедания». Данный тезис практически безоговорочно разделяют и светские и церковные историки. Действительно ли Церковь являлась «служанкой государства», а все проводимые реформы в ХIХ веке были направлены на порабощение главной конфессии империи? Хочется осторожно отметить, что это было не так.

Важным вопросом является также и то, хотели ли иерархи внести изменения в традиционно сложившиеся церковно-государственные отношения? Ответ кажется однозначным – хотели, однако, какого рода изменений?

Наиболее радикальные церковные реформы в Церкви в середине XIX века пытался провести в жизнь обер-прокурор Святейшего Синода Дмитрий Толстой . Однако почти все его начинания окончились неудачей как раз из-за сопротивления высшей иерархии . Действительно, зачем архиереям было делиться собственной властью, например в области церковного суда?

В свою очередь, именно архиереи больше всего писали и говорили о «пленении» Русской Церкви. Их идеалом являлось избавление от сдерживающей их власти обер-прокурора Синода, созыв Поместного Собора, на котором именно они, иерархи, и должны были представлять всю и избрание Патриарха из своей среды. Между тем, по их мнению, должно было сохраниться государственное субсидирование Церкви, законы, преследующие всех отколовшихся от православия (старообрядцев, сектантов). О громадном количестве рядового белого духовенства, влачившего полунищенское существование никто и не думал.

Интеллектуальной оппозицией высшей иерархии и власти «черного» духовенства являлись светская профессура Духовных академий. В большинстве своем выходцы из духовного сословия, но не принявшие сан и монашество, профессора очень часто ненавидели «выскочек», принявших постриг и быстро сделавших карьеру в ведомстве православною исповедания. Избрание патриарха, по мнению профессуры, могло привести лишь к усилению и так большой власти «черного» духовенства в Церкви.

Сделать быструю карьеру в духовном ведомстве было возможно только с принятием монашеского пострига. Неудивительно, что часть духовных лиц принимали монашество отнюдь не из духовных соображений. Традиционная карьера будущего архиерея выглядела так: духовная семинария и академия (часто магистерская диссертация), принятие монашеского пострига, назначение инспектором семинарии или настоятелем монастыря в чине архимандрита, затем, после епископской хиротонии, должность викария, а потом и управляющего епархией. Значительная часть епископов приняла монашеский постриг после смерти жены, занимая до этого или должность приходского священника, или преподавателя духовных семинарий или академий.

Важную роль в быстром прохождении по служебной лестнице имели также неформальные связи в среде синодской бюрократии, среди членов Синода, влиятельных государственных сановников и членов императорской фамилии. Возможность получить хорошее место зависела часто даже не от личных, нравственно-религиозных, ученых и административных заслуг епископа, а от включенности его в ближний синодально-бюрократический круг.

Придя к управлению епархиями и духовно-учебными заведениями, епископы порой действовали, выражаясь словами богослова Н. Н. Глубоковского, «с истинным вандализмом».

В самой епархии власть архиерея над подчиненными ему священно- и церковнослужителями, духовно-учебными заведениями, монастырями была огромна и сравнима разве что с властью губернатора.

Важным являлось и то, что в материальном обеспечении разница между епископом и священником была колоссальна. «Епископ – магнат, в сравнении с ним священник пролетарий», – писал протопресвитер Г. Шавельский .

Между тем обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев полагал, что какие-либо реформы в Церкви могут вести только к усилению и без того значительной власти епархиальных архиереев. Если иерархи желали большей свободы и автономии от государственного диктата, то рядовое духовенство желало освобождения от «деспотичной власти» самих иерархов. В свою очередь, и внутри этих двух групп имелись противоречия. В среде высших иерархов борьба за самые престижные кафедры; в среде белого духовенства – конфликт между священно- и церковнослужителями, основной причиной которого было неравномерное распределение доходов . Таким образом, в Церкви постепенно складывалась своеобразная «революционная ситуация». Впервые радикальные настроения выплеснулись наружу в годы Первой русской революции. Радикализм, проявленный частью рядового духовенства, в буквальном смысле шокировал не только церковные, но и светские власти. Так некоторые священнослужители даже брали на себя руководство крестьянскими выступлениями.

Часть прошедших в первую и вторую Государственную Думу священников быстро перешли в лагерь «трудовиков», за что и были и лишены сана.

Властям становилось понятно, что одними репрессивными методами ничего не достичь. Еще ранее этого времени, председатель Комитета министров С. Ю. Витте и самый «популярный» иерарх Российской Церкви, столичный митрополит Антоний (Вадковский) выступили с инициативой проведения коренных реформ в Церкви . Выяснилось, что Синод, заявивший о необходимости церковных реформ, оказался даже радикальнее светского Комитета министров. К мнению Синода, к неудовольствию Победоносцева, примкнул и товарищ обер-прокурора В. К. Саблер .

Однако К. П. Победоносцеву удалось убедить императора, что проведение каких-либо реформ в «настоящее тяжелое время» было бы делом «безумной необдуманности». (Победоносцев считал, и надо сказать не без оснований, что реформы будут отданы на откуп высшей иерархии, а архиерейское управление и так «всюду наполнено неправды, хищений и самовластия») . Следует отметить, что фактически все архиереи в своих отзывах по вопросам церковной реформы, составленных по инициативе обер-прокурора, признали необходимость церковных реформ и ненормальность настоящего положения Церкви .

В годы Первой революции сложилось и движение белого столичного духовенства, которое впоследствии считали истоком так называемого дореволюционного «обновленчества» . Данное движение, манифест которого был опубликован в «Церковном вестнике» и получил наименование «Записка 32-х», было отчасти поддержано и митрополитом Антонием (Вадковским) . В данном документе говорилось о «восстановлении канонического строя», об избрании епископов клиром и «народом местной Церкви» . Но только после отставки Победоносцева возможность проведения церковных реформ впервые становилось реальностью.

Направления этих реформ активно обсуждались в прессе. Вопрос, в каком направлении должно происходить реформирование Церкви являлся основным. Возможно ли в современную эпоху возвращение к церковно-канонической практике Византийской империи? Наиболее крупный церковный авторитет, к тому времени уже покойный, – профессор В. В. Болотов считал это мнение ошибочным. Только те реформы, которые соответствуют нуждам времени и могут улучшить современную церковную жизнь должны считаться подлинно каноничными. По его мнению, «история Церкви должна служить источником полезной информации, а не сводом законов» .

Основные направления реформирования Церкви были обсуждены и сформулированы на Предсоборном присутствии в 1906 году. Главный вопрос был о власти в Церкви, о коренной реорганизации всего высшего управления ведомством православного исповедания . Такие вопросы мог решить только специально созванный Поместный Собор. Важным являлось и то, что формально Россия становилась конституционной (парламентской) монархией. Это существенно меняло и место Церкви в государственном аппарате. могла теперь теоретически попасть в зависимость не только от императора и правительства, но и от Думы, где была создана специальная комиссия по делам Православной Церкви . «На смену пусть постылой, но определенности отношений приходила неопределенность; и она пугала», – так охарактеризовал сложившуюся ситуацию петербургский историк В. С. Дякин . Конечно, это понимали и в церковных кругах: «Раз мы, – писал обер-прокурор Синода А. Д. Оболенский С. Ю. Витте, – находимся накануне таких возможностей, что председатель Совета (министров) будет Нетрупкевич или Горемыкин, не может быть поставлена в необходимость танцевать между этими крайностями» .

Собор, на котором и должны были осуществиться ключевые церковные реформы, так и не был созван, на данное решение повлияла и общеполитическая ситуация, сложившаяся после ПервснЬреволюции. Действительно ли возможность получить сильную и независимую церковную организацию пугала власти, как считают некоторые исследователи? Ведь кажется, наоборот, «сильная» могла служить определенным гарантом государственной стабильности.

Впрочем, вмешательство государства в церковные дела было явно преувеличено в отечественной литературе. Иногда иерархи в провинции вели настоящую войну с властью в лице губернатора, причем исход этого противостояния был не всегда в пользу светских властей. В некоторых епархиях архиереям удавалось создавать своего рода «вотчины» и претендовать не только на духовную власть .

Важно отметить и то, что созданная для контроля епархиального епископа в XIX веке должность секретаря Консистории явно не оправдала возлагаемых на нее надежд. Чаще всего и епископ, и секретарь быстро находили общий язык и действовали в одном направлении. (Показательно, что в 1917 году в эпоху наиболее обостренного противостояния епископата и белого духовенства, к антиепископской оппозиции открыто примкнул лишь один секретарь духовной консистории).

Вплоть до Февральской революции организационная и управленческая структура Церкви оставалась неизменной. Ситуацию, сложившуюся в Церкви в 1915 году, можно назвать церковный кризисом.

Вынужденная отставка популярного в церковной и светской среде обер-прокурора А. Д. Самарина создала условия для перехода в оппозицию даже самых консервативных и монархических церковных сил. Влияние данного кризиса, совпавшего по времени с общеполитическим, явно недооценено исследователями политической истории этого периода . Хотя изучение материалов перлюстрации показывает, что церковные вопросы волновали весьма большую часть образованного общества .

При проведении канонизаций в царствование Николая II, вопрос стоял не о правомерности или неправомерности прославления того или иного подвижника, а о том, кому решать этот вопрос, самодержцу или Святейшему Синоду? Тоже самое происходило и при назначении на главные столичные кафедры церковных иерархов. Безотносительно к вопросу о существовании распутинского влияния на эти назначения, и в светской, и в церковной среде их прочно связывали с ненавистным «старцем». Даже если считать распутинское влияние мифом, как это в последнее время делают некоторые исследователи, данный фактор все равно играл важнейшую роль в предреволюционных настроениях церковной среды.

В годы Первой мировой войны также резко обострилась проблема материального обеспечения духовенства . Синодская комиссия по реформе прихода, созданная в самом начале 1917 года, констатировала в буквальном смысле бедственное состояние приходского духовенства. В некоторых епархиях, как отмечалась в материалах комиссии, были даже отмечены случаи голодной смерти в среде низших церковнослужителей .

Все это, конечно, прямым образом влияло на предреволюционные настроения в церковной среде. Многие даже монархически настроенные церковные деятели переходили в оппозицию существующему порядку вещей, в первую очередь самому синодальному строю. (При этом, конечно, следует различать оппозиционность «церковных либералов» и «церковных консерваторов»). Церковный кризис был важной составляющей общеполитического кризиса самодержавия, и последний термин не был изобретением советских историков. О церковном кризисе говорили и писали влиятельные и информированные современники.

Так, вернувшись с ноябрьского заседания Синода, один из его членов записал в дневнике: «Реформы необходимы для Церкви. Но среди наших иерархов не только нет человека, который смог бы провести их, нет и такого, который понимал бы, что с ними до крайности надо спешить. Реформ не будет. А в таком случае революция церковная – особенно, если разразится революция государственная – неминуема» .

Свержение самодержавия в марте 1917 года стало мощным катализатором для радикальных преобразований в Российской Православной Церкви. Освободившись от институциональной и идеологической связи с монархией, впервые получила возможность самоорганизации. Новым обер-прокурором Святейшего Синода стал вошедший в состав Временного правительства член Государственной Думы Владимир Николаевич Львов.

На первом же заседании высшего церковною органа он провозгласил «свободу Церкви» от власти «цезарепапизма». Однако сама организационная структура управления , сложившаяся в синодальный период, не претерпела в первое время никаких изменений. Временное правительство не спешило с радикальными изменениями церковно-государственных отношений. Вскоре новый обер-прокурор получил сильную оппозицию в лице членов старого Синода, недовольных активным, по их мнению, вмешательством В. Н. Львова во внутрицерковные дела.

Указом Временного правительства 14 апреля последний царский состав Синода был распущен, и к присутствию вызваны новые лица. Новому составу Синода Львов заявил, что сложит свои полномочия перед Поместным Собором, пока же «обер-прокурорская власть... не может не вмешиваться в жизнь церкви, а при настоящей дезорганизации... это вмешательство может иногда и болезненно отозваться на тех или других членах церкви» . И все же, с деятельностью новых членов Синода и обер-прокурора связано принятие определяющих решений в области нового церковного строительства. Главнейшими из них являлись введение выборною начала в Церкви, созыв Предсоборного совета и Всероссийского Поместного Собора, торжественно открытого 15 августа в Москве.

Одновременно шло и создание религиозного законодательства Временного правительства. Наиболее важным было принятие постановлений «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» (20 марта) и «О свободе совести» (14 июля). 5 августа был упразднен пост обер-прокурора Синода и учреждено Министерство исповеданий. Первым министром вероисповедания стал последний обер-прокурор Синода Антон Владимирович Карташев.

Единственный серьезный конфликт Церкви с Временным правительством произошел из-за его постановления от 20 июня о передаче в ведение Министерства народного просвещения церковно-приходских школ и возможной секуляризации образования и продолжался вплоть до прихода к власти большевиков .

Параллельно, и даже с опережением церковных реформ, шло сильное низовое «правотворческое» движение духовенства и мирян. Слывшее консервативным, церковное общество после Февральского переворота переживало процесс, который уже современники называли «церковной революцией».

Основными ее событиями были съезды духовенства, смещение неугодных архиереев, ломка снизу синодальной системы управления и сильное церковно-сепаратистское движение в Грузии и на Украине. Если Украину удалось удержать в рамках юрисдикции Российской Церкви, то Грузия провозгласила автокефалию и фактически стала независимой от столичных церковных властей. И хотя впоследствии на Поместном Соборе звучали слова о «пагубной измене» Церкви среди епископата и священно- и церковнослужителей с первых дней переворота, наиболее важные результаты «церковной революции» законодательно оформил сам Собор.

При написании данного исследования я не ставил перед собой цель дать общий очерк истории Церкви от Февраля до Октября 1917 года. Работа посвящена преимущественно деятельности высшего духовенства в этот период. Конечно, рассматриваемый вопрос о церковной власти представляется важным, но не единственным.

Так за рамками книги остались проекты церковных реформ, которые активно обсуждались в Синоде и на Предсоборном совете, выборы на Собор и первые месяцы его деятельности. Немного говорится в книге и о церковно-национальных движениях на территории бывшей Российской империи. Отдельная тема, которой я почти не касаюсь, это жизнь православных монастырей. В некоторых из них церковная революция носила радикальный характер. Так, например, весной 1917 года вся читающая Россия знала о бунте монахов Московского Данилова монастыря.

И все же я по мере возможности пытался представить перед читателем и общую картину церковной жизни между двумя революциями, стараясь при этом сделать книгу интересной не только для профессионала. Работая над данной темой, я не могу не упомянуть тех лиц, чьими советами, дружеской поддержкой и вниманием я пользовался. Благодарю Б. В. Ананьича, Е. В. Анисимова, Т. А. Абросимову, Р. Ш. Ганелина, Б. Б. Дубенцова, И. В. Завитновского, М. М. Крома, В. В. Лапина, Б. С. Кагановича, М. В. Шкаровского, Н. Н. Смирнова, Н. В. Михайлова, Т. М. Китанину, М. Ю. Крапивина, В. М. Панеяха, М. В. Ходякова, И. С. Ратьковского, Д. В. Руднева, В. Ю. Черняева, С. Л. Фирсова, М. Ф. Флоринского. С теплотой я вспоминаю покойного П. Н. Зырянова и его дружеские советы.

Особая благодарность своему учителю, прекрасному знатоку 1917 года Б. И. Колоницкому.

Однако, говорить о секуляризации при Петре Великом, как показывают новейшие исследования, нужно очень осторожно: «Впервые потребовав от своих подданных ежегодной исповеди и причастия, Петр тем самым заявил о своем идеале, далеком от секулярного». См.: Лавров Л. С. Колдовство и религия в России. 1700–1740. М., 2000. С. 344.

См. главу: «Церковь как служанка государства» // Наши I. Россия при старом режиме М, 1993. Данная интерпретация вполне вписывается в традиционную советскую. Ср.: с так называемой «ревизионистской» интерпретацией. Freeze LG. Handmaiden of the State? The Church in Imperial Russia Reconsidered//Journal of Eccleseiastical History. января, 1985.

Уже в первые дни после Февральской революции самые видные представители духовенства присягнули на верность Временному правительству, а многие даже начали обличать в своих проповедях многовековую царскую тиранию, приведшую Россию к голоду и междоусобицам.От редакции LJ MEDIA

Документы 1917 года. Только что свершилась Февральская революция.
Взято из сборника
Бабкин М.А."Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви"

Определение Св. синода № 1207 «Об обнародовании в православных храмах актов 2 и 3 марта 1917 г.»
6 марта 1917 г.
Святейший Правительствующий Синод Российской Православной Церкви, выслушав состоявшийся 2 марта 1917 года акт об отречении Государя императора Николая II за себя и за сына от Престола Государства Российского и о сложении с себя Верховной власти, и состоявшийся 3 марта 1917 года акт об отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия Верховной власти впредь до установления в Учредительном Собрании образа правления и новых основных законов Государства Российского, ПРИКАЗАЛИ: Означенные акты принять к сведению и исполнению и объявить во всех православных храмах, в городских - в первый по получении текста сих актов день, а в сельских - в первый воскресный или праздничный день, после Божественной литургии, с совершением молебствия Господу Богу об утишении страстей, с возглашением многолетия Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея. О чем, для исполнения по духовному ведомству, послать подлежащим учреждениям и лицам циркулярные указы.
[Подписали]:
Владимир [Богоявленский], митрополит Киевский;
Макарий [Парвицкий-Невский], митрополит Московский;
Сергий [Страгородский], архиепископ Финляндский;
Тихон [Белавин], архиепископ Литовский;
Арсений [Стадницкий], архиепископ Новгородский;
Михаил [Ермаков], архиепископ Гродненский;
Иоаким [Левицкий], архиепископ Нижегородский;
Василий [Богоявленский], архиепископ Черниговский;
Протопресвитер [придворного духовенства] Александр Дернов;
Протопресвитер [военного и морского духовенства] Георгий Шавельский.

Послание Св. синода ко всероссийской пастве («К верным чадам Православной Российской Церкви»)
9 марта 1917 г.
«Благодать вам и мир да умножится» .
Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути.
Святейший Синод усердно молит Всемогущего Господа, да благословит Он труды и начинания Временного Российского Правительства, да даст ему силу, крепость и мудрость, а подчиненных ему сынов Великой Российской Державы да управит на путь братской любви, славной защиты Родины от врага и безмятежного мирного ее устроения.

Из проповедей и посланий к пастве епископата, обращений духовных консисторий

Из проповеди к пастве викария Ярославской епархии епископа Рыбинского Корнилия (Попова)
3 марта 1917 г.
...Мы с вами словно грозой встревожены печальным известием о страшной междоусобной брани в Петрограде. Причиной всему царское правительство. Оно уже свергнуто волей народа, как не удовлетворявшее своему назначению и допустившее страну до голода и беспорядков. Государственная Дума по требованию народа избрала новое правительство из представителей народа, чтобы это новое правительство вывело русский народ и русскую армию на путь победы и славы.

Из заметки о политической позиции викария Вятской епархии епископа Сарапульского и Елабужского Амвросия (Гудко)
3-5 марта 1917 г.
Епископ Амвросий в переполненном молящимися соборе восхвалял бывшего царя [Николая II] и в особенности его супругу [императрицу Александру Федоровну], чем внес в народ нежелательное возбуждение.
Кама. Сарапул, 1917. № 52. С. 4.
В качестве реакции на упомянутую проповедь от городской думы Сарапула и представителей всех групп населения 5 марта 1917 г. на епископа Амвросия была направлена жалоба Св. синоду. В вину архипастырю ставилось произнесение монархической проповеди и высказывание симпатий Николаю II и императрице. Не прошло и двух недель, как Синод постановил уволить епископа Амвросия на покой, с назначением его настоятелем одного из отдаленных монастырей.

Из речи архиепископа Новгородского и Старорусского Арсения (Стадницкого) на первом заседании Св. синода при Временном правительстве
4 марта 1917 г.
В настоящую историческую минуту не могу не высказать несколько слов, быть может и нескладных, но идущих от сердца. Господин обер-прокурор говорит о свободе Церкви. Какой прекрасный дар! Свобода принесена с неба Спасителем нашим и Господом: «если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» [Ин. 8, 36]; она выстрадана апостолами, куплена кровью мучеников. И великий дар свободы стоит испытаний и страданий. Двести лет Православная Церковь пребывала в рабстве. Теперь даруется ей свобода. Боже, какой простор! Но вот птица, долго томившаяся в клетке, когда ее откроют, со страхом смотрит на необъятное пространство; она неуверенна в своих силах и в раздумье садится около порога дверец. Так чувствуем себя в настоящий момент и мы, когда революция дала нам свободу от цезарепапизма... Великий дар свободы куплен и приобретается всегда ценой испытаний. Утверди, Господи, Церковь Твою!

Из проповеди архиепископа Тамбовского и Шацкого Кирилла (Смирнова)
4 марта 1917 г.
...Сегодня отпечатан в нашем граде манифест Царский. Вот документ, которым Царь Сам освобождает нас от присяги, данной на верное ему служение и, передавая Престол Российский Брату Своему Великому Князю Михаилу Александровичу, заповедует Ему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях.
Таким образом, мы оказались при новой, но совершенно законной власти, состоящей как бы из двух половин: законного государя и представителей народа в законодательных учреждениях. Нужно было ждать манифеста Великого Князя Михаила Александровича о вступлении Его на престол, но вместо того получена официальная телеграмма об Отречении Великого Князя Михаила Александровича от Престола.
.. .Таким образом, освобожденные Самим Государем от присяги Ему, мы имеем в лице Временного Правительства, Государственной Думой учрежденного, вполне законную власть, которой Государь и следом за ним Великий Князь Михаил Александрович передали свои Верховные права. Посему должны мы теперь повиноваться Временному своему Правительству, как повиновались не за страх, а за совесть Государю своему, отрекшемуся ныне от управления нами.

Из послания к пастве архиепископа Таврического и Симферопольского
Димитрия (князя Абашидзе)
5 марта 1917 г.
Совершилось. Тот, без воли которого и волос не падает с головы нашей, положил предел царствования бывшего Государя. Бесчисленные губительные непорядки, допущенные бывшим правительством, крайне недобросовестно совершавшим свое служение, злоупотре​**явшим властью, постоянно и искусно вводившим всех в заблуждение, повлекли за собой государственную разруху, расстройство во всех наших делах.
Нынешняя кровопролитная великая отечественная война ясно, до очевидности для всех обнаружила, что страна наша и Русский народ стоят на краю пропасти, жадно раскрывшей пасть свою для поглощения нашего Отечества. Создалась эта ужасная бездна и верховная власть вернулась к Русскому народу великому и пространством земли, и своей численностью, и духом, - устраивать на новых началах свою государственную жизнь. Совершилась воля Божия о новых судьбах Отечества нашего. Кто противостанет воле Его? [Рим. 9, 19].
...Ныне Промыслитель предоставил нас самим себе. Ныне Сам Царь Небесный занял Престол Русского Царства, дабы Он, Единый Всесильный, был верным помощником нашим в постигшей нас великой скорби, в бедствиях, нагнанных на нас бывшими руководителями государственной жизни нашей.

Из воззвания к православному населению епархии епископа Оренбургского и Тургайского Мефодия (Герасимова)1
5 марта 1917 г.
...Временное правительство народных избранников, принявших на себя власть государственного правления, есть законная власть, которой должны подчиняться все граждане Российского государства. Таковое подчинение не будет нарушением присяги, данной Государю Николаю II, потому что эта присяга снята добровольным отречением его от царства, признанием власти Временного правительства народных избранников Великим Князем Михаилом Александровичем, которого Государь Николай II избрал преемником своей царской власти. ...Приглашаю всех подчиниться Временному правительству народных избранников, как законной власти, и беспрекословно, не за гнев, а за совесть, исполнять все его требования и распоряжения.

Из обращения к духовенству епархии епископа Костромского и Галичского Евгения (Бережкова)
Не позднее 6 марта 1917 г.
Свершился великий переворот в Отечестве нашем: пала Императорская власть. Таковы судьбы Промысла Божия! Призываю духовенство епархии подчиниться и признать Временное Правительство, взявшее по воле народа и воинства всероссийского в свои руки управление страной. Мы должны проникнуться своим долгом и действовать в согласии с врученной нам Богом паствой, всеми силами направляя ее на путь мира, порядка и, следовательно, подчинения новому Правительству

Из речи викария Ярославской епархии епископа Рыбинского Корнилия (Попова) после прочтения «Актов» от 2 и 3 марта 1917 г.
Не позднее 6 марта 1917 г.
...Сейчас мы слышали об отречении государя Николая II. Тяжелым крестом для России, для русского народа было его царствование: сколько крови пролито во время [Русско-]Японской и настоящей войны! И недаром же русский народ почитается всегда народом-страстотерпцем: он всегда безропотно нес на себе все невзгоды, он всегда нес неисчислимые жертвы за благо Отечества; русский народ отдавал всех своих сыновей и все свое достояние на защиту веры и отечества. Но особенно тяжело было русскому народу переносить унижение от врагов во время Японской и настоящей войны. Зная неподготовленность России они и нападали на нее: бессильному плохо живется, на него больше нападают. А до бессилия русский народ доведен был старыми правительствами. И не стерпел этих унижений русский народ и сознавши, что под правлением старого правительства он все равно не мог бы выйти победителем из настоящей великой битвы народов, несмотря на все свои жертвы на отечество, он взял теперь власть в свои руки под водительством нового Богом данного правительства, ибо «несть власти аще не от Бога, сущие же власти от Бога учинены суть» [Рим. 13, 1].

Обращение архиепископа Тверского и Кашинского Серафима (Чичагова) к членам духовной консистории и благочинным г. Твери «По вопросу о перемене государственного строя»
7 марта 1917 г.
Милостию Божиею, народное восстание против старых, бедственных порядков в государстве, приведших Россию на край гибели в тяжелые годы мировой войны, обошлось без многочисленных жертв и Россия легко перешла к новому государственному строю, благодаря твердому решению Государственной Думы, образовавшей Временное правительство, и Совету рабочих [и солдатских] депутатов. Русская революция оказалась чуть ли не самой короткой и самой бескровной из всех революций, которые знает история.
Поэтому долг и обязанность каждого православного гражданина Русской земли, во-первых, - всемерно и любовно поддержать новую власть во всех ее начинаниях по водворению порядка и законности в городах и во всей стране

Из речи архиепископа Симбирского и Сызранского Вениамина (Муратовского) в кафедральном соборе Симбирска
8 марта 1917 г.
.. .Совершилось величайшей важности историческое событие! Волей Божией наша дорогая и многострадальная Родина вступила на новый путь своей государственной жизни. Посему-то мы сегодня и собрались в этот величественный храм, чтобы помолиться и испросить у Господа Бога благословение на начало новой, свободной во всех отношениях жизни, Дать при этом твердое обещание всецело подчиниться временному нашему Правительству и в точности исполнять все его благие предначертания. Сказанное Правительство, решившись взять в свои руки бразды правления, подъяло на свои рамена тяжкое бремя, и оно при этом руководствовалось не намерением властвовать над нами, а горячей любовью к Родине и всецелым желанием спасти таковую от врагов, силящихся уже почти три года всякими способами поработить себе всех нас под свою жестокую и, воистину, зверонравную руку.
Наш Всероссийский корабль, выражусь образно, был близок к погибели. Бурные волны житейского моря расшатали все его устои, повредили его и внутри и снаружи. Кормчие его казались к возложенным на них обязанностям несостоятельными или по своему невежеству или, вернее, по своей нечестности. Мы рисковали скоро потонуть и захле**уться в волнах. Не явись вовремя самоотверженные новые кормчие, я не знаю, что и было бы с нами!
Теперь, благодарение Богу, эти новые кормчие, согнав с корабля прежних негодных кормчих, решили не только его починить, уснастить, украсить, но и ввести его в тихую пристань.

Из проповеди епископа Костромского и Галичского Евгения (Бережкова)
10 марта 1917 г.
...Мы размышляем об исторической жизни великого русского народа: чем больше темных туч собиралось над его головой, тем грознее подымался он, тем энергичнее проявлял народный дух свою мощь в защите своих насущных интересов, тем блестящее и величественнее выходили его победы.
Так было встарь, так это оказалось и ныне в только что пережитые дни. Величие и мощь народного духа проявились удивительным образом: только плечом повел русский богатырь, и пали вековые оковы, исчезли все препятствия, стеснявшие его шествие по пути к свободе, солнце которой ныне во всем блеске засияло на святой Руси.

Из обращения к народу епископа Омского и Павлодарского Сильвестра (Ольшевского) на городской площади в Омске во время празднования «торжества гражданских свобод»
10 марта 1917 г.
...Император Николай II, давший при своем священном миропомазании обет перед Господом блюсти благо народное, снял с себя обет отречением от престола и от верховной власти. Величайший долг устроения государственной жизни приняли на себя народные избранники из Государственной Думы. Они составили временное правительство, которое ныне заменило собою царскую власть. Так, своим отречением от престола Император Николай II не только себя освободил, но и нас освободил от присяги ему. Наш долг повиновения за совесть мы должны поэтому перенести всецело на новое Временное Правительство. Будем же мы крестоносцами по духу Христову. Будем верны новому правительству, дабы и врага победно отразить и внутреннюю жизнь наисовершеннейше устроить. Поскольку наша присяга бывшему Императору делом молитвенным была, то и освобождение от нее утвердим молитвой. Помолимся Господу.

Обращение к благочинным епархии епископа Енисейского и Красноярского Никона (Бессонова), члена IV Государственной думы
10 марта 1917 г.
Я буду очень краток. Я не желаю стеснять ваше действование. Я призываю Вас только к работе успокоения страстей, «крайностей», - и к работе - работе на пользу народа.
Я полагаю, что в России должна быть РЕСПУБЛИКА, но не демократическая, а общая, - вообще РЕСПУБЛИКА; в управлении участвуют ВСЕ классы, а не одни «пролетарии». Английский образ правления, по-моему, наилучший [конституционная монархия], но он не для нас, не для России, в которой Монархи не завоевали себе доверия. Кто бы ни был Монарх - Михаил Александрович или Николай Николаевич, - он окружит себя родными и близкими, - опять пойдет «свое», - камарилья.

Из «Речи в день „Весны" России» епископа Енисейского и Красноярского Никона (Бессонова)
10 марта 1917 г.
.. .Сегодня, мои дорогие, 10 марта - первый день весны природы: сегодня, 10-е марта 1917 года. Русский народ торжествует весну своей новой жизни: отныне (и до века) 10-е марта - всенародный великий Праздник обновления нашего Отечества. Возблагодарим же Господа, тако благодеющего нам!
.. .Я призываю вас, мои чада о Господе, в день весны Русского государства, к молитве ко Господу и к работе - работе спокойной, разумной и многой. Слава Богу! Дивны дела Твои, Господи! Благодарим Тебя за Твою новую милость к нам грешным! Нынче у нас Пасха, день воскресения всего русского народа. А в день пасхальный все мы всех любим, все мы всех прощаем.
...Россия наша, дорогая Россия воскресла! Смертию старого строя попрано угнетение, болезнь, цепи, отчаяние народа; тем, кто был во гробе, - забыт, измучен, закован, унижен, обижен, - жизнь дарована!

Пушкин пророчески писал своему другу Чаадаеву:
Товарищ, верь: взойдет она -
Звезда пленительного счастья;
Россия вспрянет ото сна.
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Никон, Епископ Енисейский и Красноярский.