Какое правило для монахинь принявший тайный постриг. О воздержании, о тайном постриге и об общении с людьми

На днях в Нарышкинских палатах Высоко-Петровского мужского монастыря в Москве состоялась презентация выставки «Тайные монашеские общины Высоко-Петровского монастыря в 1920-1950-е годы». Выставка показывает внутреннюю жизнь духовников и духовных чад самой крупной из известных нам тайных монашеских общин, образовавшихся с приходом советской власти. Среди экспонатов — фотографии, документы, подлинные вещи и памятники церковного самиздата, специально для выставки снят документальный фильм, который демонстрируется в рамках экспозиции.

Недавно вышедший в прокат анимационный фильм «Необыкновеное путешествие Серафимы» показал, что не только дети, но и взрослые мало знакомы с историей Церкви в XX столетии и масштабами гонений на церковнослужителей. Поэтому мы попросили куратора выставки кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника Института всеобщей истории РАН, доцента МИФИ Алексея Львовича Беглова рассказать о том, что стало с монастырями после 1917 года, зачем верующим понадобилось маскироваться и образовывать тайные монашеские общины и что им за это грозило.

Алексей Львович, расскажите, пожалуйста, в каком положении находились монастыри в 20-30-е годы прошлого века?

Советская власть сразу восприняла Церковь как врага и серьезного конкурента в борьбе за души людей и стала активно вытеснять ее из общественной среды, в том числе и из сферы просвещения.

Никаких специальных декретов по закрытию монастырей не издавалось: ленинский декрет об отделении Церкви от государства, подписанный в январе 1918 года, уже был достаточен для того, чтобы передать церковно-монастырское имущество из рук верующих в руки органов власти, поскольку монастыри рассматривались ею прежде всего как экономические единицы, как субъекты, эксплуатирующие трудовой народ, но не как духовные общины. Следовательно, после издания декрета монастыри уже не могли существовать на территории Советского Союза легально. Некоторые пытались существовать в заданных условиях, например, регистрировались как сельскохозяйственные артели, но вскоре и в таком виде их закрывают.

Так с начала 20-х по 40-е годы XX века действующих монастырей в Советском Союзе не остается: они либо закрываются, либо становятся приходскими церквями (хотя было несколько волн закрытия и приходских церквей). А к концу 30-х число действующих церквей на территории Советского Союза сокращается с десятков тысяч до нескольких сотен.

В 1923 году была ликвидирована Свято-Смоленская Зосимова мужская пустынь (находится во Владимирской области), до революции — известный центр старчества. После закрытия насельники пустыни разошлись в разные места: иеросхимонах Алексий (Соловьев) перебрался в Сергиев Посад, а несколько других духовников переехали в Москву, в Высоко-Петровский монастырь.

А что было с Петровским монастырем в эти годы?

Монастырь к этому времени уже не существовал, а действовал как приходской храм, в котором осталось всего 2-3 человека от старой братии. С 1921 года им руководит постриженник Зосимовой пустыни, епископ Варфоломей (Ремов), он и дает приют бывшим насельникам Зосимовой пустыни.

По церковной Москве сразу прошел слух о появлении зосимовских старцев. В Высоко-Петровский потянулись люди и составили крупный приход: около тысячи постоянных прихожан.

А каким образом часть этих прихожан приняла монашество?

Вокруг зосимовских духовников стали образовываться отдельные духовные семьи, и постепенно в процессе общения с народом духовники увидели, что некоторые молодые девушки и юноши склонны к углубленной духовной жизни, к монашеству. Но старцы рекомендовали монашеский путь далеко не всем: многих они, наоборот, поддерживали на семейном пути, благословляли вступать в брак. Тем не менее тайные общины Высоко-Петровского монастыря стали самыми крупными монашескими общинами из тех, которые нам сейчас известны. Численность их тайных постриженников составляла от 170 до 200 человек.

Хотя эти общины называли себя тайными монашескими общинами именно Петровского монастыря, в самом Петровском монастыре они находились только до 1929 года, когда храмы монастыря окончательно закрыли. Затем они скитались по другим московским храмам, до 1935 года, когда основные духовники были арестованы. Затем петровские общины окормлялись у уцелевших отцов, уже вне Москвы, и как единое целое просуществовали до 1959 года, когда скончался последний зосимовский старец, архимандрит Исидор (Скачков). После этого единого руководства у монахов уже не было, и они существовали самостоятельно.

Все члены монашеских общин работали на светской работе, но приучались выполнять ее как монастырское послушание, работу «ради Бога». При этом работу выбирали так, чтобы она не вредила внутренней жизни и молитве. Только единицы несли церковное послушание: например, монахиня Евпраксия (Трофимова) из общины схиархимандрита Игнатия (Лебедева) была регентом в нескольких московских храмах. Но, чтобы не оказаться под угрозой высылки из города в качестве «асоциального неработающего элемента», она состояла членом артели портных и брала заказы по шитью на дом.

Свое монашество внешне члены общины не проявляли: даже если сослуживцы на светской работе и догадывались, что эти юноши или девушки верующие, они не подозревали об их монашестве. Такие принципы позволяли тайным монахам жить во враждебном мире и при этом оставаться христианами.

А в чем заключалась общинная жизнь тайных монахов?

Члены общины собирались в определенных местах для тайных постригов, для совершения служб, совместной молитвы, бесед. В нашей экспозиции представлена инсталляция одного из тайных скитов — квартиры одной из монахинь.

Насколько образованными были члены петровских монашеских общин? Многие считают, что монахи — люди малообразованные или совсем необразованные…

Сюда входили представители разных социальных групп. Были и раскулаченные крестьяне, бежавшие из разоренных сел вследствие коллективизации, и выходцы из дворянских семей: например, мать и сын Ширинские-Шихматовы. Но это нисколько не мешало им жить в единой духовной семье, потому что их духовные интересы были для них более важными и глубокими, чем интеллектуальные.

В целом общины составляли москвичи из семей служащих, интеллигенции, бывших предпринимателей. Сюда приходили многие студенты ведущих вузов. Пожалуй, одна из самых известных представительниц тайных монашеских общин — монахиня Игнатия (Пузик). Она пришла сюда, будучи студенткой, и в дальнейшем стала доктором биологических наук, профессором и виднейшим советским исследователем проблем туберкулеза.

Чем рисковали члены тайных монашеских общин?

Любая деятельность такого рода, тем более деятельность, в которой советская власть могла усмотреть признаки организованности, конечно, расценивалась как организованное покушение на советскую власть, политическое преступление. Даже если люди просто пытались жить в соответствии со своими убеждениями и совестью…

Разумеется, ничего хорошего тайных монахов не ждало. И репрессии не обошли их стороной: большинство тайных монахов Высоко-Петровского монастыря оказались арестованы и высланы. Духовников преследовали особенно серьезно. В 1935 году был расстрелян епископ Варфоломей (Ремов), обвиненный в шпионаже, а наиболее известный духовник общины отец Игнатий (Лебедев), на протяжении многих лет страдавший паркинсонизмом, несмотря на это был приговорен к пяти годам лагерей, где и скончался. Его ближайшие духовные дети, иеромонах Никола (Ширинский-Шихматов) и иеромонах Косьма (Магда) тоже получили большие сроки и в 1937 году были расстреляны. Среди монахинь были те, кто прошел через лагеря, ссылки, получил так называемые «минусы» — лишение права проживать в крупных городах. И при этом некоторые члены тайных петровских общин дожили до наших дней: последние из них скончались в 2004-2006 годах.

Выставка «Тайные монашеские общины Высоко-Петровского монастыря в 1920-1950-е годы» открыта ежедневно, с 10:00 до 17:00 по адресу ул. Петровка, дом 28, Нарышкинские палаты.

Как происходил тайный постриг в 1920–1950 годы? Почему в монашеских общинах были одни женщины? Где жили и на что существовали монахи в первые десятилетия советской власти? Правмир побывал на лекции Алексея Беглова, кандидата исторических наук, автора книг о церковном подполье в России XX века.

Ликвидация

До 40-х годов мы не находим специальных документов, которые бы описывали и нормировали жизнь монашествующих в СССР. Главным документом, под действие которого попадали монашеские общины, был Ленинский декрет об отделении Церкви от государства от января 1918 года. Согласно ему, все религиозные объединения страны были лишены статуса юридического лица, а их имущество было национализировано.

Большевики, советская власть, воспринимали монашествующих и монастыри как - выражаясь современным языком - «хозяйствующие субъекты». После издания декрета они юридически прекращали свое существование на территории тогда еще РСФСР.

Первый натиск по закрытию обителей осуществлялся в ходе Гражданской войны. По разным данным, до конца войны было закрыто от шестисот до семисот монастырей. «Ликвидировано» - как тогда говорили. Имелась в виду не только физическая ликвидация, что часто и происходило, но и ликвидация этих организаций, как хозяйственных субъектов.

Понятно, что монашествующие пытались выживать и сопротивляться. Очень многие из этих общин прошли промежуточную стадию, когда они существовали в виде коммун. Впрочем, власть не собиралась давать им много времени для такого полулегального существования. В течение 20-х годов монастыри были закрыты и в качестве кооперативов, коммун и так далее. Наиболее крупные из них закрывались уже в первой половине 20-х годов. Мелкие, отдаленные и менее значимые ликвидировали позже - до 1927–1928 года. Вероятнее всего, к 1929 году монастырей на территории РСФСР и СССР не осталось.

Новая жизнь

К 1917 году в Российской империи было около ста тысяч монашествующих вместе с послушниками, трудниками и послушницами. Ликвидация монастырей не означала, что все они вдруг исчезли - например, ушли в мир, женились, вышли замуж, поступили на светскую работу и стали обычными советскими людьми.

С закрытием обители монашествующие расходились по городам, селам, небольшим городам, где пытались продолжать свою монашескую жизнь. Женщины, как правило, селились небольшими общинками. Мужчины, монахи - многие из них были в сане - прибивались к каким-то крупным соборам и приходским церквам, где было необходимо совершение богослужения.

Одновременно появился и другой тип монашества - возникший с нуля и сформировавшийся из тех людей, кто не был монахом до революции, но принял постриг уже в условиях гонений, преследований. И, к примеру, общины Высоко-Петровского монастыря за единичными исключениями все состояли из таких новых монахов.

Нужно сказать, что Москва не была пионером в этом новом монашестве. Пионером был Питер, где документированное существование монашеских общин, созданных «с нуля», фиксируется уже 1922 годом. В это время - в разгар одной из первых массированных кампаний наступления на Церковь - в Питере создаются как минимум две монашеские общины, состоявшие из людей, которые стремились к духовной жизни, постригу и приняли постриг уже в советское время. Одна община находилась на Конюшенной улице в Петрограде, другая в Старом Петергофе, в пригороде. Таким образом, уже в 1922 году мы фиксируем первые случаи нелегального монашества.

Что представлял собой московский Петровский монастырь к этому моменту, к 1921–1922 годам? И почему именно в этом месте возник импульс нового монашеского движения?

К северу от столицы по Ярославской железной дороге, на станции «Арсаки» существовала Северо-Смоленская мужская Зосимова пустынь. Это был крупный и известный центр духовной жизни предреволюционной поры. А некоторые современники тогда даже говорили о том, что первенство Оптиной пустыни, такого яркого светоча духовной жизни середины 19-го столетия, перешло в этот период к Зосимовой пустыни.

И именно из Зосимовой пустыни в Петровский монастырь пришли основные руководители будущей подпольной монашеской общины. Основателем Зосимовой пустыни - а точнее, возродителем там монашеской жизни, потому что пустынь существовала, но монастыря там не было достаточно долго - стал игумен Герман (Гомзин). Он был духовным руководителем людям, которые позже перешли в Петровский монастырь.

Один из этих перешедших - будущий архимандрит Игнатий, и он станет руководителем самой крупной монашеской общины, сформировавшейся на базе закрытого Петровского монастыря. Другой - его друг, отец Никита (Курочкин). Третий - отец Митрофан (Тихонов), из старшего поколения, и он тоже будет в Петровском монастыре. Периодически здесь будет появляться и отец Иннокентий (Орешкин).

Братия Зосимовой пустыни была небольшая, но монастырь был дружный, трудовой. Он был полностью на самообеспечении, и в нем действовал общежительный устав. Это, когда у монахов нет никакого имущества, но все дается из монастырского, из трудов самой братии.

Отец Герман, основатель пустыни, скончался весной 1923-го года. За четыре года до этого пустынь стала сельскохозяйственной артелью и таким образом пыталась выжить. Но понятно, что дни ее были уже сочтены. После смерти отца Германа в пустынь пришла комиссия, монахов стали выселять, и к осени все насельники уже покинули ее.

Часть из них переселилась в Сергиев Посад, некоторые - в другие городки вокруг Москвы, некоторых приютили действующие монастыри. Но другая часть поехала в Москву, и так или иначе все они оказались со временем в Петровском монастыре - служащими священниками его храмов.

В период перед революцией Петровский монастырь не блистал какими-то крупными духовными фигурами и не был серьезным центром духовной жизни. В 1918 году монастырь был уже закрыт и в качестве монастыря ликвидирован. Вероятно, в 1920–1921 году там даже не было действующих церквей. Есть сведения, что в эти годы в Сергиевском храме находилась медицинская библиотека, которая позже выехала - в храме ей было неудобно. Не было монашеской жизни. Остались лишь некоторые представители братии.

В это же время в бывших кельях сделали общежитие рабочих-передовиков. Нарышкинские палаты превратили в коммунальные квартиры. Есть замечательные воспоминания о Петровском монастыре иностранного гостя, и он говорит: «Монахи приходят в церковь и прихожане приходят в церковь мимо детей, играющих в красных коммунистических косынках, которые поют свои песни и скачут по лестнице, не обращая внимание на службу».

Возникновение прихода, а потом и монашеских общин в Петровском монастыре связано с настоятелем прихода епископом Варфоломеем (Ремовым). Он был пострижеником Зосимовой пустыни и духовным сыном старца Германа, ее основателя.

Владыка Варфоломей стал наместником Высоко-Петровского монастыря в начале 20-х годов. И после того, как закрыли Зосимову пустынь в 1923 году, он приглашает всех «зосимовцев», которые оказались в Москве, войти в его приход в Петровском монастыре.

С самого начала он серьезно перестраивает церковную жизнь. Он вводит богослужения по образцу Зосимовой пустыни - монастырское строгое богослужение. Он продолжает и поощряет внимательное и вдумчивое духовное окормление прихожан пришедшими монашествующими отцами. Все это делает Петровский монастырь под управлением владыки Варфоломея центром притяжения самых разных групп москвичей.

Попытки оценить численно приход Петровского монастыря в этот период, дают нам цифру в 2–3 тысячи постоянных прихожан. Это было достаточно крупной общиной того периода для Москвы. Отец Митрофан (Тихонов) - второе лицо Зосимовой пустыни после кончины отца Германа - приходит в Петровский монастырь и практически постоянно, за исключением ссылки на три года в определенный период, служит здесь. Но наиболее активная и значимая фигура среди духовных руководителей общины этого периода - это отец Агафон, архимандрит Игнатий (Лебедев) - духовное чадо игумена Германа и помощник владыки Варфоломея по управлению монастырем, его наместник.

К концу 20-х годов вокруг каждого отца формируется своя тайная монашеская община. До момента их кончины - последний из отцов скончался уже в конце 50-х годов - мы можем говорить о существовании комплекса общин под неким единым руководством. После этого они распались на отдельные группы по 2–3 человека - хотя, несомненно, поддерживали связи и встречались.

Маскировка

Итак, как возникают эти общины? Они возникают путем естественного притяжения прихожан к духовникам, которые появились в Москве и, вероятно, составляли существенный контраст с приходским духовенством по глубине подхода к человеку, по своей опытности и по самоотверженности, с которой они исповедовали приходящих к ним. У них были сотни людей-исповедников. И постепенно среди этих новых духовных чад вокруг каждого из этих отцов образовался костяк, который был ориентирован на монашество.

Уже во второй половине 20-х годов происходит серия тайных постригов - мы знаем это по воспоминаниям духовных детей отца Игнатия (Лебедева). Сложилась такая ситуация: мужчины очень быстро выходили на открытое служение, принимали сан - потому что Церкви нужны были священники и епископы - и первыми попадали под волну репрессий. Поэтому уже в 40-е годы практически все монашеские общины Петровского монастыря становятся исключительно женскими.

Как жили эти женщины, тайно принявшие постриг? Они не носили монашеской одежды. Есть письмо-инструкция отца Игнатия к матери Ксении, одной из монахинь, о том, как ей следует себя вести. Отец Игнатий проводит тщательную идею бытовой маскировки и, так сказать, интеграции в окружающую среду. Он говорит: «В Церкви не надевайте черный платок, апостольник даже на праздник дома не надевать, монашеским именем не называться даже на исповеди, полностью слиться со всеми прихожанками».

Спорным вопросом для монашествующих оставалась работа. Одно дело, когда ты трудишься в монастыре ради братии, где у тебя общежительный устав. И совсем другое дело, когда ты - среди враждебного окружения. Здесь для отца Игнатия и для всех отцов Петровского монастыря ключевой была внутренняя установка. Любую работу они учили воспринимать как монастырское послушание. Даже если ты трудишься в советском учреждении, на фабрике - все равно это послушание, которое ты исполняешь ради Бога.

Вероятно, именно из-за такого подхода тайные монашеские общины Петровского монастыря обладали существенной степенью живучести. Мать Игнатия (Пузик) была очень крупным педиатром, работала в институте туберкулеза академии медицинских наук. Вместе с ней, в ее же институте работало большое количество ее же сестер - лаборантами, различными научными сотрудниками и так далее.

На фотографиях тех лет видны разные поколения подвижников Петровского монастыря. Эти поколения выделял сам отец Игнатий. Он говорил, что в 20-е годы к нему были большие потоки, а в 30-е годы была еще одна волна уже очень молодых девушек по 16–18 лет - не только у него, но и у всех отцов. Отец Игнатий называл их поколение «маленьких». Так сложилась разновозрастная такая структура Петровских общин. Старшие, уже впитавшие определенный духовный опыт, руководили младшими, в то время как практически все отцы уже были репрессированы.

И вот - возвращаясь к работе. В письмах отца Игнатия своим духовным дочерям есть и ограничения по работе. Мать Ксения спрашивает его: «Где мне работать?». И он говорит: «Если есть швейная артель - поступи. Если не примут - едь в другую! Работай, потому что это необходимо, монах должен работать. Но если это фабрика - поступать не надо!»

Мотив фабрики и завода в Петровских общинах фигурирует часто в негативном смысле. Кое-кто из монахинь работал на фабрике, но он считал это не полезным для хранения внутреннего мира монашествующих - в данном случае женщин и молодых девушек. И он просил мать Игнатию за монахинь: «Подбери для нее лабораторную работу. Фабрика опасна для нее, она слишком симпатичная». Его логика ясна - на фабрике царит грубая обстановка, к девушке будут приставать, а это не нужно.

Скит в Печатниковом переулке

Жизнь монашеских общин строилась не только вокруг Церкви, но и в некоторых других местах, где члены общины собирались, молились, и где совершались постриги (в церквах постриги не совершались).

Для монашеской общины отца Игнатия таким местом был так называемый скит Знамения Божьей Матери. Он располагался по адресу: Печатников переулок, дом 3. Сейчас этого дома уже нет, его снесли в 2007 году, а на его месте построили элитный жилой комплекс.

Первой по этому адресу поселилась монахиня Евфросинья - изначально монахиня Рождественского монастыря, а позже - прихожанка отца Игнатия в Петровском монастыре. После закрытия Рождественского монастыря она просто перешла через Рождественский бульвар - вероятно, в этом доме у нее был знакомый - поднялась на чердак и поселилась здесь. Ей помогли сделать выгородку - крошечную, метров 10, и очень низкую. Высота потолка была не больше метра восьмидесяти. И это стала квартира № 26. И хотя в доме было официально 25 квартир, все знали, что есть эта 26-я квартира - туда приходили письма, и даже люди были там прописаны какое-то время.

Попадали туда так: сначала шли по широкой лестнице, потом она делала поворот, квартиры оставались ниже, и потом вверх поворачивала узенькая лестница. На ее второй ступеньке и был вход в скит. Как говорил сам отец Игнатий: «Сначала поднимаешься по широкой лестнице - это мир. Потом входишь на узкую лестницу - и это монашество».

Владелицами общинной территории этой монашеской общины были мать Евфросинья и мать Ксения. Потом мать Евфросинью выслали, и больше она в Москву не возвращалась. Жить было трудно - отопления не было, топили от печурки, окно было слишком большим и продувало, воду носили с нижнего этажа.

Что происходило в скиту? Встречались - если не ежедневно, то несколько раз в неделю. Читали мирянским чином вечернюю службу, но во время этой службы не просто сидели, а шили. Шили - потому что мать Евфроснья, регент левого хора Петровского монастыря, должна была быть прикреплена к трудовой точке. Она состояла членом артели портных. В противном случае ее приписали бы к тунеядцам. Но поскольку она была ежедневно занята на службах и не могла шить сама, то ее заказы выполняла вся ее община. Работа здесь была ради братства. Они шьют, а один читает службу.

В скиту обсуждали самые разные вопросы. Когда отец Игнатий в 35-м году был арестован и находился в заключении, письма его читались здесь, посылки ему собирались здесь. Скит был местом средоточия общинной жизни. И такие квартирки были у других монашеских групп.

Петровскими отцами было установлено: каждый член общины вносил определенный взнос от зарплаты в кассу монашеской общины. Это был реальный вклад - чтобы человек чувствовал, что трудится на своей работе ради братии. Взносы каждого определялись индивидуально. Например, в 40-е годы мать Игнатия вспоминала, что ее текущая зарплата оставлялась ей и сестре Марии, которая жила вместе с ней. А все, что было сверх основной зарплаты, а у нее было много чего - различные патенты и так далее - все это шло на общину. Это была достаточно существенная сумма. Взносы отправлялись на поддержание высланных и на помощь нуждающимся.

Репрессии

Первый удар Петровские общины перенесли где-то в начале 30-х годов. Тогда против части прихожан и тайных монахов было заведено дело о функционировании тайной духовной академии под эгидой Петровского монастыря. Это было дело 1931 года, и тогда часть отцов получили сроки в лагерях.

Вторая и наиболее фатальная волна репрессий для общин случилась в 1935 году. Нажим стал осуществляться еще годом раньше. В частности, в 1934 году под давлением властей должен был прекратить служить отец Игнатий (Лебедев). Для него это означало фактически домашний арест. Ему запрещали выходить и принимать на дому, но он все-таки принимал, что потом ему было инкриминировано.

21 февраля 1935года прошли аресты, был арестован владыка Варфоломей, еще несколько человек. Через несколько недель арестовали отца Игнатия. Кто-то успел уехать из Москвы и избежать арестов, но большому количеству монашествующих и прихожан это сделать не удалось. Дело Петровского монастыря было объемным. Из него в отдельное производство выделили дело владыки Варфоломея и вели его до лета 1935 года, после чего владыка Варфоломей был расстрелян по обвинению в шпионаже и террористических намерениях против советского руководства.

Отец Игнатий получил пять лет лагерей. И хотя как инвалид - у него была тяжелая форма болезни Паркинсона - он имел право на досрочное освобождение, но власти категорически этому препятствовали. В частности, в его деле есть заключение прокурора, где написано, что он имитирует юродство своей болезнью и таким образом привлекает к себе верующих. Соответственно, любые его жалобы на болезненное состояние - а он в конце срока уже не мог себя сам обслуживать и еле передвигался, хотя голова оставалась абсолютно ясной - все его просьбы о сокращении срока, о переводе на поселение были отклонены. Он умер в 1938 году под Алатырем в Чувашии.

Настоящее

В 2007 году перед сносом дома в Печатниковом переулке нам удалось попасть на чердак - туда, где был тайный скит. Когда дом еще был жилой, туда не пускали, но перед самым сносом мы с коллегой пришли в ЖЭК и попросили людей, владеющих автогеном, открыть эту заваренную дверь. И нам открыли.

Мы увидели помещение, каким его оставили монахини, уходя в 1969 году. Мы увидели заложенное окно, из которого они некогда смотрели. И еще мы увидели след на стене. Это был след на месте, где когда-то стоял киот…

А у отца Виталия в то время такая скорбь была. Он инок был, а монашеский постриг батюшка Серафим никак ему не давал: «Даже и не спрашивай! Я знаю, когда тебя постричь, и не подходи».

Как же бедный отец Виталий скорбел! Ко всему прочему, незадолго до Троицы, с ним случилась беда. Он пошел в селение, а речка уже поднялась, потому что наступил летний сезон. Перед Троицей как раз снег в горах тает. Надо переходить вброд, а там воды по пояс, а он еще с ношей. Как до середины реки дошел, так его течением и понесло. «Господи, погибаю!!! Матерь Божия, спаси меня!!!»

А вода его крутит. Рядом никого нет. Один. Он к берегу. Рюкзак, чтобы не тянул, как-то сбросил. Рюкзак унесло. А он с Божьей помощью выкарабкался чудом. «Ой, слава Богу, живой еще остался! Ну, теперь все. Теперь, батюшка, как хочешь, а я монашество буду принимать. Хочу умереть монахом».

И вот на Троицу призвали меня служить там на поляне. Я пришел как раз перед Троицкой поминальной субботой. Закончилась служба. Вызывает меня отец Виталий на разговор в одиночку. Бледный после этого купания. Он ведь и так весь болезненный был.

– Отец Мардарий, у меня сильная скорбь. Раз ты прибыл сюда, то помоги мне.

– Отченька, если смогу, конечно, помогу. Какая? Он рассказал, как чуть не утонул, и про постриг, что

никак батюшка не соглашается.

– Вот, Мардарий, теперь все. Ты не бойся, я пострига хочу.

– Ну, а как?

– Хочу тайный постриг от тебя получить.

– А как батюшка? Отец Серафим? Как это?

– Это тайно будет. Ты только не бойся. Я все беру на себя. Ты только постриг соверши. (Дело в том, что отец Виталий стал болезненным давно. Еще со времени своего странничества у него был туберкулез в стадии кровохаркания. А тут, когда упал в реку и дополнительно застудился, возникла смертельная опасность. Когда туберкулез принимает тяжелую форму, то кровь идет горлом. Она может не остановиться, и человек может просто захлебнуться. Потому отец Виталий, чувствуя серьезность своего положения, решился на такой последний шаг (примеч. – монаха К.))

– Хорошо, давай соберем всю братию. Отцов Ахилу, Меркурия, Кассиана, Петра, Василия схимника, чтобы сообща обсудить и решить это дело. Раз постриг, то братия все-таки будут знать.

Он говорит:

– Я согласен.

– Отец Виталий, только не подведешь?

– Нет, – говорит, – нисколько виноват не будешь. И вот на Троицу все сошлись. Много было братии.

Отслужили службу. После литургии собрались, отец Кассиан и говорит.

– Ну, что ж? Батюшка уж столько лет тянет, а человек вот, смотри, больной, умереть ведь может. А каждому хочется монашества, ведь все-таки благодать такая.

Ну и решили его постричь тайно. А кому вести? Отец Меркурий был мантийным монахом, отец Кас-сиан еще не постриженный. Отец Ахила, правда, был священником, но отец Виталий отца Меркурия избрал. Они по духу сходились. Ну и все. Постриг решили назначить на Троицу. О! А ему-то! Боженька! Он как на небе! И семь дней ему по уставу в церкви находиться. А ему это самое и нужно. Он бы совсем там жил. Свечки ставит, да один там молится. Ну, мы на службу приходим, потом расходимся, а он там пребывает семь дней.

При постриге отцу Виталию дали имя Венедикт. Я не от себя дал, а братию спросил:

– Какое, братия, имя назначите? Отец Ахила открыл календарь и начал по святцам смотреть.

– Вот, Венедикт. Этот святой состоит в лике преподобных. А ему такое имя, кажется, и шло. Что-то схожее было у него с жизнью преподобного Венедикта. Виталий же и уставщик был, и певчий, и миссионер, и духовник.

Постригли. Все хорошо. Семь дней уже вышло. Братия решает. «Теперь у нас будет выход на озеро».

А раз отца Виталия постригли, то значит каждый в своей грамотке (помяннике) записал: «Монах Венедикт». И когда служба, то поминают.

Прошло некоторое время. И вот как-то раз один из братии, Петр, оставил свою грамотку в приозерной келье. Келье тайной, спрятанной между огромными камнями, где служили литургии для причастия матушек. Положил ее на окно, мол, завтра надо будет опять поминать, тогда заберу, когда к себе пойду. А одна из сестер, такая проныра, заходит и видит его грамотку. «Ну-ка, посмотрю, что там у него: записал он меня или нет?» Смотрит, она записана, и все-все братия: отцы Кассиан, Ахила, Меркурий и монах Венедикт. Она: «Что такое? А кто у нас такой монах Венедикт? Я ведь такая – всех знаю, кто ни придет». Через нее все люди идут. «Ладно». Положила грамотку назад. Приходит отец Петр. Она ему:

– Отец Петр, это ваша грамотка?

– Да, а что ты хотела в моей грамотке?

– Да я просто посмотрела, записал ты меня или нет? А кто у нас Венедиктом записанный?

– А тебе какое дело?

Он растерялся. Это же тайна: «Ой, Боже! Помоги!»

– А вот, в грамотке написано.

– Да это… да это… Ну… – в общем, начал ей придумывать. А она – ну такая проныра!

– Нет, кто-то у нас живет тайно. Мы не знаем. А почему? Мы должны же знать, продукты же надо носить.

Сколько-то времени прошло. Братия забрали ноши и пошли по речке к себе. А она поехала в город, как батюшка велел. Потому что благодетели к нему продукты привезли, и их надо было переправить на озеро. Пришла она к батюшке и взяла благословение.

Батюшка спрашивает:

– Ну, как у вас там дела?

– Да только что братия были, все забрали.

– Хорошо. Вот еще, давай, бери. Нагружайте в автобус и везите, чтобы они всем были обеспечены.

Но тут она не вытерпела и говорит:

– Батюшка, я там, у отца Петра взяла, грамотку посмотреть, а там какой-то монах Венедикт появился. Откуда он, мы не знаем? К нам не приходит, может, тайный какой-нибудь?

– Монах Венедикт? Как без моего благословения мог там монах появиться? Только у меня монахи благословляются, больше никто не имеет права. Отец Кассиан без благословения не примет никого. Слушай, бери продукты и поезжай. А как только придут братия, передай Виталию, пусть ко мне придет. Скажи, батюшка зовет.

Приходят с гор братия. Они тогда ноши носили. Как раз был сезон. Неделя пройдет, и опять идут. Пришли к матушкам отец Виталий и все остальные. Она и говорит: «Отец Виталий, я была в Сухуми, от батюшки вам продуктов привезла. Батюшка просит, чтобы ты к нему пришел».

Отец Виталий, конечно, почувствовал, что что-то будет. Но уже только молился: «Господи, помилуй!»

Приезжает. Взял благословение и бух в ноги батюшке. Раз, два, три…

Батюшка ему:

– Ну, ну. Все хорошо, все хорошо. Садись. Как вы там подвизаетесь?

– Да, батюшка, вашими святыми молитвами. Все хорошо, все благополучно.

– А что у вас там за Венедикт появился? Монах новый какой-то? Я его не знаю?

Отец Виталий молчит, молится. Батюшка смотрит. Отец Виталий начал меняться в лице.

– Что это такое с тобой случилось? Почему не отвечаешь? Какой Венедикт? Откуда он взялся? А ну, отвечай! – строго уже говорит.

А отец Виталий опять в ноги – бух!

– Батюшка, простите!

– Что простите?!

– Это я постриг принял.

– Какой постриг? Откуда? Кто благословил? Кто постригал?

– Батюшка, простите! Простите!..

– Ты такой, что только и знаешь, что простите! Что ты натворил? Кто благословлял? Я тебя не благословлял. Кто постриг? Мардарий? А кто благословлял Мардария постричь тебя?

Пошло дело. А я знал, чувствовал, что это рано или поздно откроется. Батюшка:

– Не признаю тебя как монаха, ни при каком условии! Виталий был, Виталий и есть. Все. Свободен. Езжай в пустыню.

У отца Виталия скорбь. Что делать? Он тогда сразу к отцу Андронику в Тбилиси поехал. Приехал, плачет:

– Батюшка, вот такое случилось. – Что?

– Вот так постриг принял.

– А кто постригал?

– Отец Мардарий.

– Отец Мардарий? Я его знаю, он у меня в келье ночевал. Хороший, келейником был у владыки Нестора в лавре. Все это известно. Ну и что?

– Он постриг.

– Так получилось, что без благословения отца Серафима. Я сколько лет прошу батюшку, а он все, ни в какую. А у меня легкие больные – кровь горлом идет, еле, прямо, живу. Хочется в мантии умереть.

– Все будет хорошо, не беспокойся. На днях поеду в Сухуми к батюшке Серафиму и поговорю с ним. Все наладится, не переживай.

Приезжает батюшка Андроник к отцу Серафиму. Побеседовали они, а потом отец Серафим говорит:

– Отец Андроник, знаешь, что Виталий натворил? Самочинно постриг принял!

А отец Андроник это уже знает

– Ладно, уж, батюшка, не будем вспоминать. Раз принял, ладно. Ну, что теперь. Если бы провинился. А, вообще, постриг (схима, монашество) не снимается, сан только снимается за грехи смертные, да епитимью дают. Прости его, батюшка, он будет подвизаться. Он послушный. Куда еще? Пускай остается.

Так утешил он батюшку Серафима. А тот и отвечает:

– Ну, ладно.

Вызывает он опять отца Венедикта-Виталия и говорит:

– Прощаю тебя.

Но на том не успокоился: «Отца Мардария знаю, он у отца Андроника в келье ночевал. Ко мне обращался. Послушный тогда еще был, не преступал. Но сколько времени прошло. А, может, он под запрещением был? Вот я поеду в Чернигов (у батюшки там было много духовных чад) и узнаю у владыки».

А владыку моего, когда закрыли лавру, перевели в Чернигов.

– Владыка, отец Мардарий – это Ваш келейник?

– Иеромонах?

– Иеромонах.

– Он у Вас под запрещением не был?

Владыка говорит:

– Он у меня такой келейник был, что я ему все доверял!

– Да вот он одного брата постриг без благословения.

– Ну что ж, если такое случилось… А так никаких запрещений.

Привозит батюшка Серафим из Чернигова бумагу: «Под запрещением не был, все хорошо…», послужной список, специальный такой документ. Присылает его в пустыню: «Передайте отцу Мардарию». Слава Богу! С тех пор все наладилось.

Так совершился постриг, и пошел отец Виталий дальше служить Богу отцом Венедиктом. Вот уж как он этому рад был! Подвиги пошли, хотя он и так был подвижником, аскетом. Приехали к нему однажды две матушки. Вспоминает одна из них: он их встретил, упал на колени и ноги стал целовать, они смутились: «Что вы, что вы, батюшка» – и в сторону стали отходить. А он всех так встречал. Потом пригласил на трапезу. Матушка Мария стала лить ему воду на руки, чтобы он их помыл, и с его рук потекла черная вода. Матушки подумали, что у него такие грязные руки, а он говорит: «Вот так зашлакован весь мой организм». А после трапезы опять стал мыть руки, и потекла такая же черная вода.

А отец Серафим смирял его довольно жестко, чтобы не дать повода к возношению и самомнению. Хотя уже сам постриг был отцу Виталию поводом к величайшему смирению. Оттого что он якобы принял его своевольно. Это было для него сильным смиряющим обстоятельством на многие годы, до времени принятия им великой схимы. Напоминало ему, что он все-таки «своевольник». Господь устроил все таким образом, что, с одной стороны, устрашил его смертью, а с другой – ослушанием старца отца Серафима. Отец Виталий оказался как бы между двух огней. Но, думается, что в этом совершился Промысел Божий для вящего его смирения.

Известная поговорка гласит: „Свет мирянам - иноки, свет инокам - ангелы“. Православное монашество есть стремление максимально воплотить в своей жизни евангельские идеалы, поэтому для церковного народа монахи всегда и во всем являются примером. Очередная подборка вопросов с телефона доверия посвящена этой теме. На них отвечает наместник Вознесенского Печерского монастыря, благочинный монастырей Нижегородской епархии архимандрит Тихон (Затёкин).

Возможно ли в наше время монашество в миру? Есть ли в этом смысл?

В условиях современной жизни, на данном этапе развития Церкви и общества, монашество в миру - крайне редкое явление. Монах должен жить в монастыре. Монахинями в миру, в основном, становятся женщины пожилого возраста, которые всю жизнь прислуживали в храме, потрудились Богу, отдав свою молодость служению Церкви. Они подготовили себя всей жизнью к монашеству. И теперь в преклонных летах справедливо желают принять постриг. Однако пожилым людям не по силам жизнь в монастыре. В монастырь нужно уходить молодым, когда еще есть энергия и силы. И поэтому Высокопреосвященнейший архиепископ Георгий дает таким благочестивым старушкам свое благословение на постриг в миру. По благословению владыки Георгия я совершил несколько таких постригов. И в то же время я знаю двух женщин, которые всю жизнь прослужили в Печерской церкви и под старость лет ушли в монастырь. Сегодня они подвизаются в Нижегородском Крестовоздвиженском женском монастыре.

А тайное монашество имеет место в церковной жизни?

Тайное монашество сегодня неприемлемо. Одно дело, когда Церковь была гонимой (20-е, 30-е, 50-е годы прошлого столетия), не могла легально существовать в государстве, а духовенство и монашество просто физически истреблялись органами ОГПУ. Естественно, что в тех невыносимых условиях постриги совершались тайно.
Если постриг настоящий, но принят тайно, об этом никто не должен знать. А сегодня приходится сталкиваться с обратной ситуацией. Во время Причастия приходит пожилая женщина и громко во всеуслышание объявляет: „Тайная монахиня Пелагея“. Если ты монахиня, так и скажи - монахиня, - зачем добавлять „тайная“. В наше время тайное монашество неактуально.

Можно ли поступить в монастырь в пожилом возрасте?

Господь сказал: „Грядущего ко Мне не изжену вон“ (Ин 6: 37). Поэтому если человек желает монашества и приходит в монастырь в пожилом возрасте, мы, конечно, его принимаем, но обязательно требуем рекомендательное письмо от священника. Нам важно знать предшествующий опыт жизни: ходил ли человек в храм, причащался ли и исповедовался ли, то есть вел ли православный образ жизни. Многие люди, приходя в монастырь в таком возрасте, лукавят. Выясняется, что этим людям негде жить, или у них маленькая пенсия, а о таинствах и о Церкви они ничего не знают. Монастырь - это высшая форма церковной жизни, и человек, который хочет уйти в монастырь, должен быть готов к монашеству, созреть до этого звания: он должен ходить в храм Божий, участвовать в церковных таинствах, читать духовные книги, знать молитвы, читать по-церковнославянски. Для чего человек уходит в монастырь? Спрятаться от мира, убежать от проблем? Или уходит, так как имеет такую потребность души, уходит по своей вере? Все эти вопросы рассматривают наместник и настоятельница монастыря, когда принимают в число послушников того или иного кандидата в монахи.

Отличаются ли уставы различных монастырей России?

Конечно, отличаются. Вспомним известную пословицу: „Со своим уставом в чужой монастырь не ходят“. Каждый монастырь самобытен, у каждого выработан свой устав, где-то помягче, а где-то построже. Скажем, в тех обителях, которые в советское время не закрывались и сохранили духовное преемство с дореволюционным монашеством, везде имеются свои отличительные особенности. Различия касаются богослужения, обрядов, традиций и других сторон общежительной жизни.

Есть ли в нижегородских монастырях схимники? В чем особенность их служения?

Схима - высший идеал монашеского жития. В Нижегородской епархии схимницы есть только в женских монастырях. Схимник - особый статус, положение, когда человек берет на себя большие обеты. В схиму постригают по рекомендации духовника, который видит, что человек вошел в определенную меру совершенства и может послужить образцом для братии монастыря. Схимником может стать монах, необязательно имеющий священный сан.
Главное дело схимника - молитва, хотя он, наряду с другими насельниками, тоже несет посильное послушание. Если схимник облечен в священный сан - иеромонах, игумен - он служит наставником как для братии, так и для мирян, которые приходят в монастырский храм на богослужение.
В то же время много зависит от места расположения монастыря. В монастырях, удаленных от города, большее внимание уделяется молитве, в городских монастырях - миссии среди мирян. К примеру, все насельники Печерского монастыря имеют высшее образование, поэтому на них возлагаются различные общественные послушания: они преподают, выступают с проповедями на радио, то есть плотно контактируют с миром. Такова обязанность городских монастырей - быть ближе к мирянам, удовлетворяя их духовные нужды, уврачевывая их болезни.

Может ли монах снять с себя монашество и уйти из монастыря в мирскую жизнь?

В принципе, может. Прожив в монастыре 2 или 3 года, человек может понять, что монашество - это не его путь. И он принимает решение уйти. Мы не можем его силой удерживать. Человек по доброй воле давал монашеские обеты, и ему отвечать за их исполнение перед Господом.
Уходя из монастыря, человек думает, что лучше устроится в жизни, к примеру, займется бизнесом. Нет такого случая, чтобы человек, ушедший из монастыря, изменивший своим монашеским обетам, жил бы в полном благополучии и счастье. Те обеты, которые мы даем, с нас не снимаются: перед Богом мы предстанем в монашеском звании и судиться будем как монахи. И поэтому все, что человек будет совершать дальше, к примеру, женится, еще больше усугубит его вину перед Богом.

Разрешено ли монахам принимать подарки? Что можно дарить монахам?

Если взять древние времена, все, что дарилось монаху, шло на общую потребу. Книга поступала в монастырскую библиотеку, еда - в трапезную. Монастыри были общежительные, и понятия „мое“ не было. Но когда в России в XVIII веке после секуляризации земель были введены, так называемые, монастырские штаты, понятие „мое“ стало неотъемлемым. Монастыри стали жить на государственном содержании: каждый насельник получал жалованье согласно штатному расписанию. Монахи уже могли не ходить на общую трапезу, богатые могли нанять себе служку, который готовил бы пищу, стирал одежду, убирал келью, могли купить себе облачение, какое понравится. Это вносило сильный разлад в духовную жизнь монастырей.
Старец Паисий Величковский своим учением и своей жизнью показал пример, который способствовал возрождению российского монашества. Когда у нас появился институт старчества в Оптиной Пустыни, русские монастыри постепенно стали возвращаться к прежней общежительной форме, а штатные монастыри расформировывались. Многие из братии не выдерживали такой перемены и уходили из монастыря.
Сейчас все монастыри общежительные. И поэтому, если прихожане подарят монаху какие-нибудь продукты или книги, все отдается в общее пользование. Монах ничего себе не присваивает. И если человек хочет поблагодарить своего духовника, что-нибудь подарить, то
хорошим подарком для монашествующего будет книга. Но самый лучший подарок мирянина - это молитва за своего духовника. Каждый человек, и особенно духовник, нуждается в молитвенной поддержке.

Подготовили Дмитрий Романов и Марина Дружкова