Несвятые святые онлайн. Архимандрит феофаннесвятые святые женщины

Патерик – современный, без лжи и прикрас, с юмором и добротой – так характеризуют новую книгу архимандрита Тихона (Шевкунова) наместника Московского Сретенского монастыря, в большинстве рецензий. И на презентации книги на Международной книжной выставке-ярмарке яблоку было негде упасть. ПРАВМИР же не просто записал рассказы гостей презентации, но и подготовил видеорассказы специально для тех, кто на презентации не смог побывать.

Архимандрит Тихон (Шевкунов) о книге «Несвятые святые»

О чем эта книга?

Рядом с нашим миром, известным всем, который переходит из одного общественного политического состояния в другой, где все чаще и чаще страшные события становятся уже не только навязчивыми, но и привычными, в которых порой царит отчаяние а иногда и ужас, существует абсолютно реально иной мир.

Если назвать этот мир Церковь – многие не поверят. Для большинства наших соотечественников слово Церковь связано с массой стереотипов, которые порой крайне непривлекательны.
Стереотипы от официоза церковного до тоскливого мракобесия. Но на самом деле это все случайные черты. Как у Блока – «Сотри случайные черты и ты увидишь – мир прекрасен».

В этот поразительный мир каждый может легко и свободно зайти, ощутить себя в нем настоящим гражданином, участником поразительной, ни с чем не сравнимой жизни. Ощутить промысл Божий в своей судьбе, понять что жизнь идет совершенно по иным законам. Понять, что если сойти только с этого порой порочного и жестокого круга, в который втягивается человек, в том числе и церковные люди, то мы оказываемся в мире Божьем.

Земной мир Божий абсолютно не идеален, в нем есть место нашей свободе, которая порой перерастает в произвол. От этого не бывает ничего идеального, но бывает масса интересного, много познавательного, множество открытий. К идеальному все равно должны стремиться в том числе и вы. В этом мире есть и те, кто являют собой идеал не отвлеченный, а совершенно поражающий.

Как сказал один монах, я сам, может, плохой монах, но видел настоящих монахов. Отец Иоанн (Крестьянкин), немецкий барон отец Серафим (Розенберг), иеродиакон Анатолий, архимандрит Нафанаил и так далее и т.д.

Каждый человек, попробовавший что это такое, конечно не сможет никогда этого забыть, но и не перестать этим жить.

Эта книга не только о великих старцах, она и об обычных людях, живших в наше время, самых разных.

Эти истории объединяет лишь одно – от всего сердца мне хотелось передать истории, связанные с Промыслом Божиим. Это и есть самое поразительное и удивительное чудо, которое можно проверить на себе самом, стоит только опять же вступить в этот круг.


Один из подвижников сказал, что каждый христианин может написать свое Евангелие.

Даже если уничтожатся все священные книги, христиане вновь напишут Священное Писание. Мы все являемся свидетелями того, как Бог ведет этот мир, и это совершенно немыслимо и поразительно.

Хотелось, чтобы таких книг, которые (это далеко не первая книга, есть много православных писателей) свидетельствовали о промысле Божием о попечении Божьем в этом мире, все больше и больше появлялись в нашей Русской летописи.

Борис Любимов, ректор Московского Театрального училища им. Щепкина о книге «Несвятые святые»

Книгу я прочитал два раза и начал третий. Книга написана очень одаренным литератором. Мы знаем отца Тихона как замечательного церковного строителя и незаурядного кинематографиста, выяснилось, что он замечательный писатель. Здесь юмор, ирония, пафос, трагизм, драматизм. Юмор не часто бывает удачным в церковной среде, легко скатывается в ерничество, кощунство. Здесь соблюдена та мера, которую можно назвать православным юмором.

Здесь есть разные поколения людей. Один из старейших по возрасту появившихся в этой книге – Псковский митрополит Иоанн, которого я в детстве помнил как наместника Троице-Сергиевой Лавры. Книгу можно рассматривать и как историю Русской Церкви – здесь, например, показаны связи Троице-Сергиевой Лавры и Псково-Печерского монастыря и через владыку Иоанна, и схиигумена Савву.

Мы видим людей в моменты их слабости, от которой никто не защищен. В моменты подвига. Мы видим тех, кто не выдержали испытания (глава «Августин»).

Читатель увидит здесь фрагменты Патерика 21 века. Но в то же время это живая современная и талантливая литература. Тут и фрагменты проповедей, и исповеди, и притчи. Книга написана человеком, упоенным церковной и монастырской жизнью.

Это книга о моем поколении, когда монастыри можно было перечесть по пальцам – я помню Киево-Печерскую Лавру до закрытия – и ощущение, что церковная жизнь во всей красоте – запаха ладана, живописи церковной, когда человек открывается в лучшие минуты.

Книга написана тем языком, который вбирает в себя и красоту и строй церковнославянского языка и вплоть до современного языка, до жаргона, которым говорят батюшки, прошедшие узы заключения. Это книга об угодниках Божиих, служивших в 60-70-е года, которые втягивали молодых людей в церковную жизнь!

Писатель Павел Санаев о книге «Несвятые святые»

В течение последнего года, когда я читаю новости, у меня усиливается ощущение, что я живу в сумасшедшем доме. из которого ушли санитары.

К счастью, несколько лет назад в моей жизни произошло воцерковление – ценой больших скорбей и большого потрясения. Так уж мы устроены, что пока нас по голове не ударит, мы не приходим, и предпочитаем грязные сплетни тому, что есть на самом деле.

В этой книге узнаешь, что из себя представляет вера, эта книга объясняет многие сомнения, которые возникают у человека.

Ведь действительно люди приходят в храм, когда их по голове ударит, но ведь лучше, если бы люди приходили не ценой скорбей. Не хватает книги, где факты из жизни были бы собраны и были бы современными. Такая книга – лучших способ бороться с собственными сомнениями.

Архимандрит Тихон (Секретарев) о книге «Несвятые святые»

Где-то с 80-х годов было заметно, что в обитель пришли «пришли пять Георгиев» – молодые творческие люди, которые под руководством отца Иоанна да и всей атмосферы монастыря получили начальное духовное образование. И среди них - архимандрит Тихон.

Старцы имеют отличительное свойство - их в первую очередь можно назвать воплощенным Евангелием. Свет евангельский настолько ярок, что некоторых слепит. А жизнь старцев - это свет рассеянный, который позволяет видеть предметы, окружающий нас мир, окружающих нас людей.

В этом рассеянном евангельском воплощенном свете жил и отец Тихон, о чем он и старается написать в своих книгах. Желаем ему творческих успехов, писательской рассудительности, здоровья и помощи Божией.

Писатель Александр Проханов о книге «Несвятые святые»

Книгу я читал еще в рукописи и публиковал отрывок в своей газете. Когда я читал эту книгу, я понял, что читаю монастырскую прозу. У нас была городская прозы, деревенская, фронтовая. Это – монастырская проза. В этой книге предложен уклад, персонажи, типы, той среды, которая еще 20 лет назад казалась камерной, запертой за ограды. Теперь эти ограды распахнулись, появились новые монастыри, и жизнь их стала частью открытой общероссийской жизни.

В период гонений и нашествий иноплеменников, когда горели пожары, когда Рязань, другие русские города отворяли свои врата для монгольской конницы, в монастыри укрывались женщины, дети, летописцы, ремесленники, златошвеи - и монастыри сохранили для будущего этот удивительный фаворский свет.

И сегодня монастыри являются прибежищем в этом кромешном мире, в котором убивают, насилуют, грабят, богохульствуют. Но это не катакомбные прибежища - монастыри дают бой. На их стенах проходят непрерывные духовные схватки, постоянные сражения, которые не менее грозные, не менее опасные, чем бои на сегодняшнем Кавказе, с теми, кто посягает на целостность России.

Я думаю, что в этой книге не впрямую (а в следующем произведении отца Тихона, может быть, мы услышим более ясно), сказано о том, что русский народ по-прежнему является мессианским народом и что русская национальная правда без мессианской идеи бессмысленна. На русский народ и на Россию возложена идея альтернативного пути.

Я думаю, в следующей книге пойдет речь о русском чуде, о котором мы с отцом Тихоном как-то мельком говорили – о той категории, которая неподвластна историкам, но которая является правящей силой всей русской истории, исправляет все вывихи, когда Россия подходит к черте погибели - и вдруг возникает что-то неописуемое и непредсказуемое, что в очередной раз выносит нас из бездны и делает великим государством.

Это книга о неизбежной русской победе. И как бы тяжело сегодня не было России и русским людям, грядущая победа неизбежна. И отец Тихон – ее глашатай.

Annotation

Книга архимандрита Тихона (в миру - Георгия Шевкунова), представляет собой сборник реальных историй, иногда - грустных, иногда смешных, иногда - трогательных. Автор не стремится идеализировать своих героев, тем не менее, их человечность, духовность, теплота - эти качества необычайно важны писателю. Недаром эти истории используются отцом Тихоном в проповедях и беседах. Несмотря на то, что книга о людях «пришедших в монастырь», она заинтересует не только читателей разных убеждений и конфессий, но и просто светских людей.

2-е издание, исправленное.

Архимандрит Тихон (Шевкунов)

Предисловие

В Печорах

Десять дней. Первые послушания

Отец Иоанн

Архимандрит Серафим

Вредный отец Нафанаил

Схиигумен Мелхиседек

Отец Антипа

Послушничество

О том, как мы уходили в монастырь

Про наших ровесников

Отец Гавриил

Великий Наместник

Августин

Что происходило в духовном мире в эти минуты?

Богословы

Проповедь в воскресенье 23-е по Пятидесятнице

Про молитву и лисичку

Про Ангела Хранителя

Об одной святой обители

О самой прекрасной службе в моей жизни

Матушка Фрося

Подлинный рассказ матушки Фроси

Как-то в гостях у матушки

В праздник Крещения вода во всем мире становится святой

Отец Аввакум и псковский уполномоченный

Черный пудель

Об одной христианской кончине

Теща маршала Жукова

Архимандрит Клавдиан

Смерть «стукача»

Вот такие истории происходят сегодня в Москве

Любовь Тимофеевна Чередова

Дочь митрополита

Как Булат стал Иваном

Предсказание отца Николая о монашестве

Глава, которую читателям, не знакомым с догматическим богословием, можно пропустить

Слово на литургии на монашеском постриге в Сретенском монастыре

Повесть о епископе, впадшем в блуд

Мощи святителя Тихона

О нарушении церковного Устава, или О том, как мы с князем Зурабом Чавчавадзе нарушали Великий пост

О том, что нельзя совмещать служение Слову и заработок

Еще об одном нарушении Устава, или О том, как отец Рафаил оказался Ангелом

Андрей Битов

Преосвященнейший послушник

О глупых горожанах

Литургия служится один раз на одном престоле

О том, как мы покупали комбайны

Василий и Василий Васильевич

Жизнь, удивительные приключения и смерть иеромонаха Рафаила - возопившего камня

Приходской дом в Лосицах и его обитатели

Случай на дороге

О смирении

Как отец Рафаил пил чай

Несвятые святые

Архимандрит Тихон (Шевкунов)

«Несвятые святые» и другие рассказы

Предисловие

Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое знание о Себе - Он дает знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к Нему. Тем, кто хочет видеть, Он дает достаточно света; тем, кто видеть не хочет, Он дает достаточно тьмы.

Блез Паскаль

Как-то теплым сентябрьским вечером мы, совсем молодые тогда послушники Псково-Печерского монастыря, пробравшись по переходам и галереям на древние монастырские стены, уютно расположились высоко над садом и над полями. За разговором мы стали вспоминать, как каждый из нас оказался в обители. И чем дальше слушали друг друга, тем сильнее удивлялись.

Шел 1984 год. Нас было пятеро. Четверо росли в нецерковных семьях, да и у пятого, сына священника, представления о людях, которые уходят в монастырь, мало чем отличались от наших что ни на есть советских. Еще год назад все мы были убеждены, что в монастырь в наше время идут либо фанатики, либо безнадежно несостоявшиеся в жизни люди. Да! - и еще жертвы неразделенной любви.

Но, глядя друг на друга, мы видели совершенно иное. Самому юному из нас исполнилось восемнадцать лет, старшему - двадцать шесть. Все были здоровые, сильные, симпатичные молодые люди. Один блестяще окончил математический факультет университета, другой, несмотря на свой возраст, был известным в Ленинграде художником. Еще один основную часть жизни провел в Нью-Йорке, где работал его отец, и пришел в монастырь с третьего курса института. Самый юный - сын священника, талантливый резчик, только что завершил учебу в художественном училище. Я тоже недавно окончил сценарный факультет ВГИКа. В общем, мирская карьера каждого обещала стать самой завидной для таких юношей, какими мы были тогда.

Так почему же мы пришли в монастырь и всей душой желали остаться здесь навсегда? Мы хорошо знали ответ на этот вопрос. Потому, что каждому из нас открылся прекрасный, не сравнимый ни с чем мир. И этот мир оказался безмерно притягательнее, нежели тот, в котором мы к тому времени прожили свои недолгие и тоже по-своему очень счастливые годы. Об этом прекрасном мире, где живут по совершенно иным законам, чем в обычной жизни, мире, бесконечно светлом, полном любви и радостных открытий, надежды и счастья, испытаний, побед и обретения смысла поражений, а самое главное, - о могущественных явлениях силы и помощи Божией я хочу рассказать в этой книге.

Мне не было нужды что-либо придумывать - все, о чем вы здесь прочтете, происходило в жизни. Многие из тех, о ком будет рассказано, живы и поныне.

Начало

Я крестился сразу после окончания института, в 1982 году. К тому времени мне исполнилось двадцать четыре года. Крещен ли я был в детстве, никто не знал. В те годы подобное случалось нередко: бабушки и тетушки часто крестили ребенка втайне от неверующих родителей. В таких случаях, совершая таинство, священник произносит: «Аще не крещен, крещается», то есть «если не крещен, крестится раб Божий такой-то».

К вере я, как и многие мои друзья, пришел в институте. Во ВГИКе было немало прекрасных преподавателей. Они давали нам серьезное гуманитарное образование, заставляли задумываться над главными вопросами жизни.

Обсуждая эти вечные вопросы, события прошлых веков, проблемы наших семидесятых-восьми-десятых годов - в аудиториях, общежитиях, в облюбованных студентами дешевых кафе и во время долгих ночных путешествий по старинным московским улочкам, мы пришли к твердому убеждению, что государство нас обманывает, навязывая не только свои грубые и нелепые трактовки истории и политики. Мы очень хорошо поняли, что по чьему-то могущественному указанию сделано все, чтобы отнять у нас даже возможность самим разобраться в вопросе о Боге и Церкви.

Эта тема была совершенно ясна разве что для нашего преподавателя по атеизму или, скажем, для моей школьной еще пионервожатой Марины. Она абсолютно уверенно давала ответы и на этот, и вообще на любые жизненные вопросы. Но постепенно мы с удивлением обнаружили, что все великие деятели мировой и русской истории, с которыми мы духовно познакомились во время учебы, кому мы доверяли, кого любили и уважали, - мыслили о Боге совершенно по-другому. Проще сказать, оказались людьми верующими. Достоевский, Кант, Пушкин, Толстой, Гете, Паскаль, Гегель, Лосев - всех не перечислишь. Не говоря уже об ученых - Ньютоне, Планке, Линнее, Менделееве. О них мы, в силу гуманитарного образования, знали меньше, но и здесь картина складывалась та же. Хотя, конечно, восприятие этими людьми Бога могло быть различным. Но, как бы то ни было, для большинства из них вопрос веры был самым главным, хотя и наиболее сложными в жизни.

А вот персонажи, не вызывавшие у нас никаких симпатий, с кем ассоциировалось все самое зловещее и отталкивающее в судьбе России и в мировой истории, - Маркс, Ленин, Троцкий, Гитлер, руководители нашего атеистического государства, разрушители-революционеры, - все, как один были атеистами. И тогда перед нами встал еще один вопрос, сформулированный жизнью грубо, но определенно: или пушкины, достоевские и ньютоны оказались столь примитивными и недалекими, что так и не смогли разобраться в этой проблеме и попросту были дураками, или все же дураки - мы с пионервожатой Мариной? Все это давало серьезную пищу для наших молодых умов.

В те годы в нашей обширной институтской библиотеке не было даже Библии, не говоря уж о творениях церковных и религиозных писателей. Нам приходилось выискивать сведения о вере по крупицам из первоисточников то в учебниках по атеизму, то в произведениях классических философов. Огромное влияние оказала на нас великая русская литература.

Мне очень нравилось по вечерам приходить на службы в московские храмы, хотя я мало что там понимал. Большое впечатление произвело на меня первое чтение Библии. Взял я ее у одного почитать у одного баптиста, да так все и тянул, не возвращая обратно - прекрасно понимая, что нигде больше эту книгу не найду. Хотя тот баптист совсем и не настаивал на возвращении.

Он несколько месяцев пытался меня обратить. В их молитвенном доме в Малом Вузовском переулке мне как-то сразу не приглянулось, но я до сих пор благодарен этому искреннему человеку, позволившему мне оставить у себя его книгу.

Как и все молодые люди, мы с друзьями проводили немало времени в спорах, в том числе о вере и...

Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→

Архимандрит Тихон


(Шевкунов).

«Несвятые святые»


и другие рассказы.

Один подвижник как-то сказал, что всякий православный христианин может поведать свое Евангелие, свою Радостную Весть о встрече с Богом. Конечно, никто не сравнивает такие свидетельства с книгами апостолов, своими глазами видевших Сына Божия, жившего на земле. И все же мы, хоть и немощные, грешные, но Его ученики, и нет на свете ничего более прекрасного, чем созерцание поразительных действий Промысла Спасителя о нашем мире.

Архимандрит Тихон (Шевкунов)


«Несвятые святые» и другие рассказы


ИС 11-110-0992

Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое знание о Себе - Он дает знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к Нему. Тем, кто хочет видеть, Он дает достаточно света; тем, кто видеть не хочет, Он дает достаточно тьмы.

БЛЕЗ ПАСКАЛЬ.

Предисловие.

Как-то теплым сентябрьским вечером мы, совсем молодые тогда послушники Псково-Печерского монастыря, пробравшись по переходам и галереям на древние монастырские стены, уютно расположились высоко над садом и над полями. За разговором мы стали вспоминать, как каждый из нас оказался в обители. И чем дальше слушали друг друга, тем сильнее удивлялись.

Шел 1984 год. Нас было пятеро. Четверо росли в нецерковных семьях, да и у пятого, сына священника, представления о людях, которые уходят в монастырь, мало чем отличались от наших что ни на есть советских. Еще год назад все мы были убеждены, что в монастырь в наше время идут либо фанатики, либо безнадежно несостоявшиеся в жизни люди. Да! - и еще жертвы неразделенной любви.

Но, глядя друг на друга, мы видели совершенно иное. Самому юному из нас исполнилось восемнадцать лет, старшему - двадцать шесть. Все были здоровые, сильные, симпатичные молодые люди. Один блестяще окончил математический факультет университета, другой, несмотря на свой возраст, был известным в Ленинграде художником. Еще один основную часть жизни провел в Нью-Йорке, где работал его отец, и пришел в монастырь с третьего курса института. Самый юный - сын священника, талантливый резчик, только что завершил учебу в художественном училище. Я тоже недавно окончил сценарный факультет ВГИКа. В общем, мирская карьера каждого обещала стать самой завидной для таких юношей, какими мы были тогда.

Так почему же мы пришли в монастырь и всей душой желали остаться здесь навсегда? Мы хорошо знали ответ на этот вопрос. Потому, что каждому из нас открылся прекрасный, не сравнимый ни с чем мир. И этот мир оказался безмерно притягательнее, нежели тот, в котором мы к тому времени прожили свои недолгие и тоже по-своему очень счастливые годы. Об этом прекрасном мире, где живут по совершенно иным законам, чем в обычной жизни, мире, бесконечно светлом, полном любви и радостных открытий, надежды и счастья, испытаний, побед и обретения смысла поражений, а самое главное, - о могущественных явлениях силы и помощи Божией я хочу рассказать в этой книге.

Мне не было нужды что-либо придумывать - все, о чем вы здесь прочтете, происходило в жизни. Многие из тех, о ком будет рассказано, живы и поныне.


Начало.

Я крестился сразу после окончания института, в 1982 году. К тому времени мне исполнилось двадцать четыре года. Крещен ли я был в детстве, никто не знал. В те годы подобное случалось нередко: бабушки и тетушки часто крестили ребенка втайне от неверующих родителей. В таких случаях, совершая таинство, священник произносит: «Аще не крещен, крещается», то есть «если не крещен, крестится раб Божий такой-то».

К вере я, как и многие мои друзья, пришел в институте. Во ВГИКе было немало прекрасных преподавателей. Они давали нам серьезное гуманитарное образование, заставляли задумываться над главными вопросами жизни.

Обсуждая эти вечные вопросы, события прошлых веков, проблемы наших семидесятых-восьмидесятых годов - в аудиториях, общежитиях, в облюбованных студентами дешевых кафе и во время долгих ночных путешествий по старинным московским улочкам, мы пришли к твердому убеждению, что государство нас обманывает, навязывая не только свои грубые и нелепые трактовки истории и политики. Мы очень хорошо поняли, что по чьему-то могущественному указанию сделано все, чтобы отнять у нас даже возможность самим разобраться в вопросе о Боге и Церкви.

Эта тема была совершенно ясна разве что для нашего преподавателя по атеизму или, скажем, для моей школьной еще пионервожатой Марины. Она абсолютно уверенно давала ответы и на этот, и вообще на любые жизненные вопросы. Но постепенно мы с удивлением обнаружили, что все великие деятели мировой и русской истории, с которыми мы духовно познакомились во время учебы, кому мы доверяли, кого любили и уважали, - мыслили о Боге совершенно по-другому. Проще сказать, оказались людьми верующими. Достоевский, Кант, Пушкин, Толстой, Гете, Паскаль, Гегель, Лосев - всех не перечислишь. Не говоря уже об ученых - Ньютоне, Планке, Линнее, Менделееве. О них мы, в силу гуманитарного образования, знали меньше, но и здесь картина складывалась та же. Хотя, конечно, восприятие этими людьми Бога могло быть различным. Но, как бы то ни было, для большинства из них вопрос веры был самым главным, хотя и наиболее сложными в жизни.

А вот персонажи, не вызывавшие у нас никаких симпатий, с кем ассоциировалось все самое зловещее и отталкивающее в судьбе России и в мировой истории, - Маркс, Ленин, Троцкий, Гитлер, руководители нашего атеистического государства, разрушители-революционеры, - все, как один были атеистами. И тогда перед нами встал еще один вопрос, сформулированный жизнью грубо, но определенно: или пушкины, достоевские и ньютоны оказались столь примитивными и недалекими, что так и не смогли разобраться в этой проблеме и попросту были дураками, или все же дураки - мы с пионервожатой Мариной? Все это давало серьезную пищу для наших молодых умов.

В те годы в нашей обширной институтской библиотеке не было даже Библии, не говоря уж о творениях церковных и религиозных писателей. Нам приходилось выискивать сведения о вере по крупицам из первоисточников то в учебниках по атеизму, то в произведениях классических философов. Огромное влияние оказала на нас великая русская литература.

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Архимандрит Тихон (Шевкунов)
«Несвятые святые» и другие рассказы

Предисловие

Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое знание о Себе – Он дает знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к Нему. Тем, кто хочет видеть, Он дает достаточно света; тем, кто видеть не хочет, Он дает достаточно тьмы.

Блез Паскаль



Как-то теплым сентябрьским вечером мы, совсем молодые тогда послушники Псково-Печерского монастыря, пробравшись по переходам и галереям на древние монастырские стены, уютно расположились высоко над садом и над полями. За разговором мы стали вспоминать, как каждый из нас оказался в обители. И чем дальше слушали друг друга, тем сильнее удивлялись.

Шел 1984 год. Нас было пятеро. Четверо росли в нецерковных семьях, да и у пятого, сына священника, представления о людях, которые уходят в монастырь, мало чем отличались от наших что ни на есть советских. Еще год назад все мы были убеждены, что в монастырь в наше время идут либо фанатики, либо безнадежно несостоявшиеся в жизни люди. Да! – и еще жертвы неразделенной любви.

Но, глядя друг на друга, мы видели совершенно иное. Самому юному из нас исполнилось восемнадцать лет, старшему – двадцать шесть. Все были здоровые, сильные, симпатичные молодые люди. Один блестяще окончил математический факультет университета, другой, несмотря на свой возраст, был известным в Ленинграде художником. Еще один основную часть жизни провел в Нью-Йорке, где работал его отец, и пришел в монастырь с третьего курса института. Самый юный – сын священника, талантливый резчик, только что завершил учебу в художественном училище. Я тоже недавно окончил сценарный факультет ВГИКа. В общем, мирская карьера каждого обещала стать самой завидной для таких юношей, какими мы были тогда.

Так почему же мы пришли в монастырь и всей душой желали остаться здесь навсегда? Мы хорошо знали ответ на этот вопрос. Потому, что каждому из нас открылся прекрасный, не сравнимый ни с чем мир. И этот мир оказался безмерно притягательнее, нежели тот, в котором мы к тому времени прожили свои недолгие и тоже по-своему очень счастливые годы. Об этом прекрасном мире, где живут по совершенно иным законам, чем в обычной жизни, мире, бесконечно светлом, полном любви и радостных открытий, надежды и счастья, испытаний, побед и обретения смысла поражений, а самое главное, – о могущественных явлениях силы и помощи Божией я хочу рассказать в этой книге.

Мне не было нужды что-либо придумывать – все, о чем вы здесь прочтете, происходило в жизни. Многие из тех, о ком будет рассказано, живы и поныне.

Начало

Я крестился сразу после окончания института, в 1982 году. К тому времени мне исполнилось двадцать четыре года. Крещен ли я был в детстве, никто не знал. В те годы подобное случалось нередко: бабушки и тетушки часто крестили ребенка втайне от неверующих родителей. В таких случаях, совершая таинство, священник произносит: «Аще не крещен, крещается», то есть «если не крещен, крестится раб Божий такой-то».

К вере я, как и многие мои друзья, пришел в институте. Во ВГИКе было немало прекрасных преподавателей. Они давали нам серьезное гуманитарное образование, заставляли задумываться над главными вопросами жизни.

Обсуждая эти вечные вопросы, события прошлых веков, проблемы наших семидесятых-восьми-десятых годов – в аудиториях, общежитиях, в облюбованных студентами дешевых кафе и во время долгих ночных путешествий по старинным московским улочкам, мы пришли к твердому убеждению, что государство нас обманывает, навязывая не только свои грубые и нелепые трактовки истории и политики. Мы очень хорошо поняли, что по чьему-то могущественному указанию сделано все, чтобы отнять у нас даже возможность самим разобраться в вопросе о Боге и Церкви.

Эта тема была совершенно ясна разве что для нашего преподавателя по атеизму или, скажем, для моей школьной еще пионервожатой Марины. Она абсолютно уверенно давала ответы и на этот, и вообще на любые жизненные вопросы. Но постепенно мы с удивлением обнаружили, что все великие деятели мировой и русской истории, с которыми мы духовно познакомились во время учебы, кому мы доверяли, кого любили и уважали, – мыслили о Боге совершенно по-другому. Проще сказать, оказались людьми верующими. Достоевский, Кант, Пушкин, Толстой, Гете, Паскаль, Гегель, Лосев – всех не перечислишь. Не говоря уже об ученых – Ньютоне, Планке, Линнее, Менделееве. О них мы, в силу гуманитарного образования, знали меньше, но и здесь картина складывалась та же. Хотя, конечно, восприятие этими людьми Бога могло быть различным. Но, как бы то ни было, для большинства из них вопрос веры был самым главным, хотя и наиболее сложными в жизни.

А вот персонажи, не вызывавшие у нас никаких симпатий, с кем ассоциировалось все самое зловещее и отталкивающее в судьбе России и в мировой истории, – Маркс, Ленин, Троцкий, Гитлер, руководители нашего атеистического государства, разрушители-революционеры, – все, как один были атеистами. И тогда перед нами встал еще один вопрос, сформулированный жизнью грубо, но определенно: или пушкины, достоевские и ньютоны оказались столь примитивными и недалекими, что так и не смогли разобраться в этой проблеме и попросту были дураками, или все же дураки – мы с пионервожатой Мариной? Все это давало серьезную пищу для наших молодых умов.

В те годы в нашей обширной институтской библиотеке не было даже Библии, не говоря уж о творениях церковных и религиозных писателей. Нам приходилось выискивать сведения о вере по крупицам из первоисточников то в учебниках по атеизму, то в произведениях классических философов. Огромное влияние оказала на нас великая русская литература.

Мне очень нравилось по вечерам приходить на службы в московские храмы, хотя я мало что там понимал. Большое впечатление произвело на меня первое чтение Библии. Взял я ее у одного почитать у одного баптиста, да так все и тянул, не возвращая обратно – прекрасно понимая, что нигде больше эту книгу не найду. Хотя тот баптист совсем и не настаивал на возвращении.

Он несколько месяцев пытался меня обратить. В их молитвенном доме в Малом Вузовском переулке мне как-то сразу не приглянулось, но я до сих пор благодарен этому искреннему человеку, позволившему мне оставить у себя его книгу.

Как и все молодые люди, мы с друзьями проводили немало времени в спорах, в том числе о вере и Боге, за чтением раздобытого мною Священного Писания, духовных книг, которые как-то все же умудрились найти. Но с крещением и воцерковлением большинство из нас тянули: нам казалось, что можно вполне обойтись без Церкви, имея, что называется, Бога в душе. Все, может быть, так бы и продолжалось, но однажды нам совершенно ясно было показано, что такое Церковь и зачем она нужна.

Историю зарубежного искусства у нас преподавала Паола Дмитриевна Волкова. Читала она очень интересно, но по каким-то причинам, возможно потому, что сама была человеком ищущим, рассказывала нам многое о своих личных духовных и мистических экспериментах. Например, лекцию или две она посвятила древней китайской книге гаданий «И-Цзин». Паола даже приносила в аудиторию сандаловые и бамбуковые палочки и учила нас пользоваться ими, чтобы заглянуть в будущее.

Одно из занятий касалось известных лишь узким специалистам многолетних исследований по спиритизму великих русских ученых Д. И. Менделеева и В. И. Вернадского. И хотя Паола честно предупредила, что увлечение подобного рода опытами чревато самыми непредсказуемыми последствиями, мы со всей юношеской любознательностью устремились в эти таинственные, захватывающие сферы.

Не буду углубляться в описание технических приемов, которые мы вычитали в ученых трактатах Менделеева и узнали от сотрудников музея Вернадского в Москве. Применив некоторые из них на опыте, мы обнаружили, что можем установить особую связь с какими-то непостижимыми для нас, но совершенно реальными существами. Эти новые таинственные знакомцы, с которыми мы принялись вести долгие ночные беседы, представлялись по-разному. То Наполеоном, то Сократом, то недавно умершей бабушкой одного из наших приятелей. Эти персонажи рассказывали порой необычайно интересные вещи. И, к нашему безмерному удивлению, знали подноготную каждого из присутствующих. Например, мы могли полюбопытствовать, с кем это тайком гуляет до поздней ночи наш однокашник, будущий известный режиссер Александр Рогожкин?

И немедля получали ответ: «С второкурсницей Катей». Саша вспыхивал, сердился, и было совершенно ясно, что ответ попал в самую точку.

Но случались «откровения» еще более поразительные. Однажды в перерыве между лекциями один из моих приятелей, особенно увлекавшийся этими опытами, с красными от бессонных ночей глазами кидался то к одному, то к другому однокашнику и страшным шепотом выспрашивал, кто такой Михаил Горбачев. Я, как и остальные, ничего не слышал о человеке с такой фамилией. Приятель объяснил: «Сегодня ночью мы спросили у „Сталина", кто будет править нашей страной. Он ответил, что какой-то Горбачев. Что за тип, надо выяснить!»

Через три месяца мы были огорошены известием, на которое раньше не обратили бы никакого внимания: кандидатом в члены Политбюро избран Михаил Сергеевич Горбачев, бывший первый секретарь Ставропольского крайкома партии.

Но чем дальше мы увлекались этими захватывающими экспериментами, тем яснее ощущали, что с нами происходит нечто тревожное и странное. Без всяких причин нас все больше охватывали безотчетная тоска и мрачная безысходность. Все валилось из рук. Неумолимое отчаяние овладевало нами. Это состояние нарастало из месяца в месяц, пока наконец мы не стали догадываться, что оно как-то связано с нашими ночными «собеседниками». К тому же из Библии, которую я так и не вернул баптисту, вдруг выяснилось, что подобные занятия не только не одобряются, но, как там написано, прокляты Богом.

Но все же мы еще не осознавали, что столкнулись с беспощадными и до неправдоподобия зловещими силами, вторгшимися в нашу веселую, беззаботную жизнь, от которых никто из нас не имел никакой защиты.

Как-то я остался ночевать у друзей в общежитии. Мой сокурсник Иван Лощилин и студент с режиссерского курса Саша Ольков уселись за свои мистические опыты. К тому времени мы уже несколько раз давали зарок бросить все это, но ничего не могли с собой поделать: общение с загадочными сферами влекло к себе как наркотик.

На сей раз мои друзья возобновили прерванную накануне беседу с «духом Гоголя». Этот персонаж вещал всегда исключительно образно, языком начала XIX века. Но сегодня он почему-то не отвечал на наши вопросы. Он жаловался. Стенал, сетовал, разрывая сердце. Рассказывал, как ему невыносимо тяжело. И главное, просил о помощи.

– Но что с вами происходит? – недоумевали мои друзья.

– Помогите мне! Ужас, ужас!.. – заклинало загадочное существо. – О, как нестерпимо тяжело! Умоляю вас, помогите!

Все мы искренне любили Николая Васильевича Гоголя и так же искренне думали, что беседуем именно с ним.

– Но что мы можем для вас сделать? – спрашивали мы, от всего сердца желая помочь столь любимому нами писателю.

– Помогите! Прошу, не оставляйте! Страшный пламень, сера, страдания… О, это нестерпимо, помогите…

– Но как? Как мы можем вам помочь?!

– Вы и правда хотите меня спасти? Вы готовы?

– Да, да, готовы! – горячо отозвались мы. – Но что мы должны сделать? Ведь вы в другом мире.

Дух помедлил и осторожно ответил:

– Добрые юноши! Если вы и вправду готовы сжалиться над страдальцем…

– Конечно! Скажите только – как?

– О, если так!.. Тогда я… Тогда я бы дал вам… яду…

Когда до нас дошел смысл этих слов, мы окаменели. А подняв глаза друг на друга, даже при тусклом пламени свечного огарка, увидели, что наши лица стали белы как мел. Опрокинув стулья, мы опрометью вылетели из комнаты.

Придя в себя, я сказал:

– Все правильно. Чтобы помочь ему, нам надо вначале стать такими же, как он. То есть… умереть!

– И мне все понятно, – стуча зубами от ужаса, проговорил Саша Ольков. – Он хочет, чтобы мы… совершили самоубийство.

– Я даже думаю, что вернусь сейчас в комнату и увижу на столе какую-нибудь таблетку, – добавил зеленый от страха Иван Лощилин. – И пойму, что мне ее обязательно надо проглотить. Или захочется броситься из окна… Они будут заставлять нас сделать это.

Мы не могли уснуть всю ночь, а наутро отправились в соседний храм Тихвинской иконы Божией Матери. Больше мы не знали, где просить совета и помощи.

Спаситель… Это имя от частого употребления порой теряет даже для христиан изначальный смысл. Но теперь это было для нас самое желанное и самое важное – Спаситель. Мы поняли, как ни фантастически это звучит, что на нас объявили охоту могущественные неведомые нам силы и избавить от их порабощения может разве только Бог.

Мы боялись, что в церкви нас поднимут на смех с нашими «гоголями», но молодой священник, отец Владимир Чувикин, совершенно серьезно подтвердил все худшие опасения. Он объяснил, что мы общались, конечно же, не с Гоголем и не с Сократом, а с самыми настоящими бесами, демонами. Признаюсь, это прозвучало для нас дико. Но в то же время мы ни секунды не сомневались, что услышали правду.

Священник твердо сказал: подобные мистические занятия – тяжкий грех. Он настоятельно посоветовал тем из нас, кто не был крещен, не откладывая, подготовиться к таинству и креститься. А остальным прийти к исповеди и причастию.

Но мы вновь все отложили, хотя с того дня больше никогда не возвращались к прежним экспериментам. Началась подготовка к выпускным экзаменам, работа над дипломом, построение планов на будущее, снова вольготная студенческая жизнь… Но Евангелие я читал каждый день, и постепенно это стало настоящей потребностью. Тем более что Евангелие оказалось единственным лекарством, спасающим от тех самых мрака и отчаяния, которые время от времени возвращались, беспощадно накатывая на душу.

Только через год я окончательно признался себе, что жизнь без Бога будет лишена для меня всякого смысла.

Крестил меня замечательный батюшка, отец Алексий Злобин, в храме Николы в Кузнецах. Со мной крестились полтора десятка младенцев и несколько взрослых. Дети так истошно орали, а батюшка произносил молитвы настолько неразборчиво, что я ничего за эти полтора часа не понял.

Моя крестная, уборщица в этом храме, сказала:

– У тебя будет несколько очень благодатных дней, береги их.

– Как это – благодатных? – спросил я.

– Бог будет очень близко. Помолись, пожалуйста, обо мне. У тебя, пока не растеряешь, будет очень действенная молитва.

– Какая молитва? – снова переспросил я.

– Сам увидишь, – сказала крестная. – Если сможешь, поезжай обязательно в Псково-Печерский монастырь. Там есть старец Иоанн по фамилии Крестьянкин. Тебе бы хорошо с ним встретиться. Он все объяснит, ответит на твои вопросы. Но когда приедешь в монастырь, сразу не уезжай, проживи не меньше десяти дней.

– Хорошо, – сказал я, – посмотрим.

Долго, но тщетно звонил я в дверь его однокомнатной квартиры – Евгения Александровича не было. Расстроенный, я побрел к метро. И вдруг вспомнил про «благодатную молитву», о которой говорила мне крестная. Я остановился, задрал голову к небу и произнес:

– Иисус Христос, Бог, в веру Которого я сегодня крестился! Больше всего на свете я сейчас хочу увидеть Евгения Александровича Григорьева, моего учителя. Я понимаю, что не должен по мелочам беспокоить Тебя. Но, если возможно, сделай это для меня сегодня.

Я спустился в метро с твердой надеждой увидеть Евгения Александровича и стал ждать поезд, из центра города. Когда пассажиры вышли из вагонов, я принялся напряженно выискивать своего преподавателя среди людского потока. Вдруг кто-то сзади похлопал меня по плечу. Это был Евгений Александрович.

– Кого ты тут высматриваешь орлиным взором? – как сейчас помню его слова.

– Вас, – ничуть не удивившись, ответил я.

– Ну, тогда пошли, – сказал Евгений Александрович.

И мы отправились к нему домой.

Я рассказал ему о том событии, которое произошло в моей жизни сегодня. Евгений Александрович выслушал внимательно. Сам он тогда еще был не крещен, но с уважением принял мой выбор. Интересовался деталями совершения таинства. Потом спросил, почему я принял такое решение.

– Потому что Бог есть, – ответил я, – я в этом убедился. И все, что в Церкви, – все правильно.

– Ты думаешь?.. – недоверчиво заметил Григорьев. – Знаешь, там много такого… разного.

– Наверное. Но зато там есть самое главное.

– Может быть, – сказал Евгений Александрович.

Мы зашли в магазин, купили бутылку «Столичной», пару пачек сигарет, что-то поесть и до вечера просидели у него, обсуждая новый сценарий.

Возвращаясь домой, я вспомнил о том, что произошло в метро, о своей молитве и о том, как я сразу после нее встретил Евгения Александровича. «Совпадение или нет? – задал я сам себе вопрос – Так просто не ответить. Но связь между событиями определенно есть. Хотя в жизни всякое возможно. А с другой стороны, со мной такого никогда раньше не случалось… Надо бы разобраться».

Через день, по совету крестной, я взял билет на поезд и поехал в Псково-Печерский монастырь.

В Печорах

Поезд Москва – Таллин прибыл на вокзал города Печоры Псковские около пяти часов утра. Трясясь в стареньком автобусе по пути к монастырю, я рассматривал этот на удивление ухоженный западнорусский городок с небольшими красивыми домами с башенками и опрятными палисадниками. Печоры расположены всего в пяти километрах от границы с Эстонией. После революции и до 1940 года городок находился на территории Эстонии, оттого и остался цел монастырь, да и уклад жизни не слишком изменился.

Вместе с другими пассажирами московского поезда я подошел к могучим крепостным стенам. Обитель была еще закрыта, и пришлось подождать, пока сторож в положенный час отворит старинные окованные железом ворота.

Внутри монастыря неожиданно оказалось так уютно и красиво, что нельзя было не залюбоваться. Все здесь создавало впечатление если не сказки, поскольку очевидно было явью, то чего-то удивительного. По вымощенной булыжником дороге я спустился на монастырскую площадь, по пути разглядывая разноцветные монастырские корпуса, разбитые повсюду цветники с прекрасными розами. А церкви здесь были такие уютные и приветливые, каких я нигде больше не видел.


В главном соборе монастыря – пещерном храме Успения Пресвятой Богородицы – было почти темно. Когда я вошел, два послушника в черных одеждах до пола и с волосами, собранными в косички, зажигали лампады. Низкие выбеленные потолки тускло отражали свет, льющийся от лампад. Иконные лики в старинных окладах внимательно смотрели на меня.

В храм постепенно сходились монахи в своих мантиях и клобуках 1
Клобук – монашеский головной убор.

Стекался и мирской народ. Началась служба, которая прошла для меня на одном дыхании. Узнав, что скоро будет следующая литургия и что приедет архиерей, я поднялся к Михайловскому храму, расположенному на высоком холме, и отстоял еще одну службу.

Все поражало меня: и дьякона с распущенными длинными волосами и красивыми орарями по плечам, и грозный наместник 2
Наместник – духовное лицо, поставленное архиереем для управления монастырем.

И священники – пожилые и молодые, лица которых были совсем другие, чем у людей в миру. И архиерей – огромный, очень старый, величественный в своих древних облачениях, с мудрым и необыкновенно добрым лицом.

После окончания долгой службы монахи выстроились по двое и со стройным пением торжественно направились в трапезную. А я вышел на монастырский двор и поинтересовался у богомольцев, как можно остановиться в монастыре. Мне объяснили, что следует обратиться к благочинному 3
Благочинный – монах, ответственный за порядок в монастыре.

Я впервые слышал это слово и принялся твердить его про себя, чтобы не забыть. Когда монахи выходили из трапезной, я стал спрашивать у всех подряд, кто из них благочинный.

– Благочинный сейчас с Владыкой 4
Владыка – обращение к архиерею.

Но ты можешь обратиться к его помощникам – отцу Палладию или к отцу Иринею, – посоветовали мне.

Я сразу признался, что никогда в жизни не запомню таких имен. Какой-то монах смилостивился надо мной и проводил к помощнику благочинного, а тот отвел в келью для паломников.


Архимандрит Тихон (Шевкунов)

«Несвятые святые» и другие рассказы

Предисловие

Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое знание о Себе - Он дает знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к Нему. Тем, кто хочет видеть, Он дает достаточно света; тем, кто видеть не хочет, Он дает достаточно тьмы.

Блез Паскаль

Как-то теплым сентябрьским вечером мы, совсем молодые тогда послушники Псково-Печерского монастыря, пробравшись по переходам и галереям на древние монастырские стены, уютно расположились высоко над садом и над полями. За разговором мы стали вспоминать, как каждый из нас оказался в обители. И чем дальше слушали друг друга, тем сильнее удивлялись.

Шел 1984 год. Нас было пятеро. Четверо росли в нецерковных семьях, да и у пятого, сына священника, представления о людях, которые уходят в монастырь, мало чем отличались от наших что ни на есть советских. Еще год назад все мы были убеждены, что в монастырь в наше время идут либо фанатики, либо безнадежно несостоявшиеся в жизни люди. Да! - и еще жертвы неразделенной любви.

Но, глядя друг на друга, мы видели совершенно иное. Самому юному из нас исполнилось восемнадцать лет, старшему - двадцать шесть. Все были здоровые, сильные, симпатичные молодые люди. Один блестяще окончил математический факультет университета, другой, несмотря на свой возраст, был известным в Ленинграде художником. Еще один основную часть жизни провел в Нью-Йорке, где работал его отец, и пришел в монастырь с третьего курса института. Самый юный - сын священника, талантливый резчик, только что завершил учебу в художественном училище. Я тоже недавно окончил сценарный факультет ВГИКа. В общем, мирская карьера каждого обещала стать самой завидной для таких юношей, какими мы были тогда.

Так почему же мы пришли в монастырь и всей душой желали остаться здесь навсегда? Мы хорошо знали ответ на этот вопрос. Потому, что каждому из нас открылся прекрасный, не сравнимый ни с чем мир. И этот мир оказался безмерно притягательнее, нежели тот, в котором мы к тому времени прожили свои недолгие и тоже по-своему очень счастливые годы. Об этом прекрасном мире, где живут по совершенно иным законам, чем в обычной жизни, мире, бесконечно светлом, полном любви и радостных открытий, надежды и счастья, испытаний, побед и обретения смысла поражений, а самое главное, - о могущественных явлениях силы и помощи Божией я хочу рассказать в этой книге.

Мне не было нужды что-либо придумывать - все, о чем вы здесь прочтете, происходило в жизни. Многие из тех, о ком будет рассказано, живы и поныне.

Я крестился сразу после окончания института, в 1982 году. К тому времени мне исполнилось двадцать четыре года. Крещен ли я был в детстве, никто не знал. В те годы подобное случалось нередко: бабушки и тетушки часто крестили ребенка втайне от неверующих родителей. В таких случаях, совершая таинство, священник произносит: «Аще не крещен, крещается», то есть «если не крещен, крестится раб Божий такой-то».

К вере я, как и многие мои друзья, пришел в институте. Во ВГИКе было немало прекрасных преподавателей. Они давали нам серьезное гуманитарное образование, заставляли задумываться над главными вопросами жизни.

Обсуждая эти вечные вопросы, события прошлых веков, проблемы наших семидесятых-восьми-десятых годов - в аудиториях, общежитиях, в облюбованных студентами дешевых кафе и во время долгих ночных путешествий по старинным московским улочкам, мы пришли к твердому убеждению, что государство нас обманывает, навязывая не только свои грубые и нелепые трактовки истории и политики. Мы очень хорошо поняли, что по чьему-то могущественному указанию сделано все, чтобы отнять у нас даже возможность самим разобраться в вопросе о Боге и Церкви.

Эта тема была совершенно ясна разве что для нашего преподавателя по атеизму или, скажем, для моей школьной еще пионервожатой Марины. Она абсолютно уверенно давала ответы и на этот, и вообще на любые жизненные вопросы. Но постепенно мы с удивлением обнаружили, что все великие деятели мировой и русской истории, с которыми мы духовно познакомились во время учебы, кому мы доверяли, кого любили и уважали, - мыслили о Боге совершенно по-другому. Проще сказать, оказались людьми верующими. Достоевский, Кант, Пушкин, Толстой, Гете, Паскаль, Гегель, Лосев - всех не перечислишь. Не говоря уже об ученых - Ньютоне, Планке, Линнее, Менделееве. О них мы, в силу гуманитарного образования, знали меньше, но и здесь картина складывалась та же. Хотя, конечно, восприятие этими людьми Бога могло быть различным. Но, как бы то ни было, для большинства из них вопрос веры был самым главным, хотя и наиболее сложными в жизни.

А вот персонажи, не вызывавшие у нас никаких симпатий, с кем ассоциировалось все самое зловещее и отталкивающее в судьбе России и в мировой истории, - Маркс, Ленин, Троцкий, Гитлер, руководители нашего атеистического государства, разрушители-революционеры, - все, как один были атеистами. И тогда перед нами встал еще один вопрос, сформулированный жизнью грубо, но определенно: или пушкины, достоевские и ньютоны оказались столь примитивными и недалекими, что так и не смогли разобраться в этой проблеме и попросту были дураками, или все же дураки - мы с пионервожатой Мариной? Все это давало серьезную пищу для наших молодых умов.

В те годы в нашей обширной институтской библиотеке не было даже Библии, не говоря уж о творениях церковных и религиозных писателей. Нам приходилось выискивать сведения о вере по крупицам из первоисточников то в учебниках по атеизму, то в произведениях классических философов. Огромное влияние оказала на нас великая русская литература.

Мне очень нравилось по вечерам приходить на службы в московские храмы, хотя я мало что там понимал. Большое впечатление произвело на меня первое чтение Библии. Взял я ее у одного почитать у одного баптиста, да так все и тянул, не возвращая обратно - прекрасно понимая, что нигде больше эту книгу не найду. Хотя тот баптист совсем и не настаивал на возвращении.

Он несколько месяцев пытался меня обратить. В их молитвенном доме в Малом Вузовском переулке мне как-то сразу не приглянулось, но я до сих пор благодарен этому искреннему человеку, позволившему мне оставить у себя его книгу.

Как и все молодые люди, мы с друзьями проводили немало времени в спорах, в том числе о вере и Боге, за чтением раздобытого мною Священного Писания, духовных книг, которые как-то все же умудрились найти. Но с крещением и воцерковлением большинство из нас тянули: нам казалось, что можно вполне обойтись без Церкви, имея, что называется, Бога в душе. Все, может быть, так бы и продолжалось, но однажды нам совершенно ясно было показано, что такое Церковь и зачем она нужна.

Историю зарубежного искусства у нас преподавала Паола Дмитриевна Волкова. Читала она очень интересно, но по каким-то причинам, возможно потому, что сама была человеком ищущим, рассказывала нам многое о своих личных духовных и мистических экспериментах. Например, лекцию или две она посвятила древней китайской книге гаданий «И-Цзин». Паола даже приносила в аудиторию сандаловые и бамбуковые палочки и учила нас пользоваться ими, чтобы заглянуть в будущее.

Одно из занятий касалось известных лишь узким специалистам многолетних исследований по спиритизму великих русских ученых Д. И. Менделеева и В. И. Вернадского. И хотя Паола честно предупредила, что увлечение подобного рода опытами чревато самыми непредсказуемыми последствиями, мы со всей юношеской любознательностью устремились в эти таинственные, захватывающие сферы.

Не буду углубляться в описание технических приемов, которые мы вычитали в ученых трактатах Менделеева и узнали от сотрудников музея Вернадского в Москве. Применив некоторые из них на опыте, мы обнаружили, что можем установить особую связь с какими-то непостижимыми для нас, но совершенно реальными существами. Эти новые таинственные знакомцы, с которыми мы принялись вести долгие ночные беседы, представлялись по-разному. То Наполеоном, то Сократом, то недавно умершей бабушкой одного из наших приятелей. Эти персонажи рассказывали порой необычайно интересные вещи. И, к нашему безмерному удивлению, знали подноготную каждого из присутствующих. Например, мы могли полюбопытствовать, с кем это тайком гуляет до поздней ночи наш однокашник, будущий известный режиссер Александр Рогожкин?

Loading...Loading...