Архиепископ юстиниан скандал. Архиепископ Элистинский Юстиниан: церковность скоро придется отстаивать … перенесением скорбей

Родился 28 января 1961 г. в г. Костерево Владимирской обл. В 1978 г. окончил среднюю школу, в 1983 г. - исторический факультет Ивановского государственного университета.

С июля 1983 г. по июль 1984 г. нес послушание старшего иподиакона при епископе Ивановском и Кинешемском Амвросии (Щурове).

В 1984 г. поступил в Московскую духовную семинарию.

В 1985-1986 гг. служил в рядах Советской Армии.

В 1986-1988 гг. - старший иподиакон ректора Московских духовных школ епископа Дмитровского Александра (Тимофеева).

С 1988 г. обучался в Богословском институте Бухареста (Румыния), который окончил в 1992 г. со степенью магистра богословия.

В 1991 г. - референт ОВЦС.

С июня 1991 г. по 18 ноября 1992 г. - ключарь тверского Свято-Троицкого кафедрального собора.

В 1992 г. возведен в сан игумена.

1 сентября 1995 г. в московском Донском монастыре хиротонисан во епископа Дубоссарского, викария Кишиневской епархии.

Решением Священного Синода от 5 марта 2010 г. (журнал № 5) назначен управляющим Патриаршими приходами в США с присвоением титула Наро-Фоминский.

С июля 2012 г. по июнь 2013 г. временно управлял Аргентинской епархией.

Решением Священного Синода от 25 июля 2014 г. (журнал № 66) назначен Преосвященным Элистинским и Калмыцким.

Награды:

Церковные:
орден прп. Сергия Радонежского II ст.;
орден «Рождество Христово - 2000» II ст. УПЦ;
2010 г. - орден блгв. господаря Стефана Великого I ст. Православной Церкви в Молдове;
2011 г. - орден свт. Иннокентия Московского II ст.

Светские:
«Орден Республики»;
орден «За личное мужество» Приднестровской Молдавской Республики;
орден «Глория Мунчий» Республики Молдова;
2012 г. - Почетный гражданин г. Комрат.

Жизненный путь архиепископа Элистинского и Калмыцкого Юстиниана – это уникальный путь человека в церкви. Он студентом ходил в храм, когда это запрещалось, был в Иванове иподиаконом архиепископа Амвросия, после университета поступил в Московскую духовную семинарию, его оттуда забрали в армию. Отслужив, очно окончил семинарию. Получил магистерскую степень на богословском факультете в Румынии. Служил священником в Твери, стал епископом и служил в Молдавии, Приднестровье, США, теперь в Калмыкии. ..

Наш разговор с архиепископом Элистинским и Калмыцким Юстинианом получился интересным и насыщенным, впрочем, как и жизненный путь владыки.

Владыка, детство – особый период в жизни человека, когда он наиболее чувствителен к воздействию духовного мира. Острое ощущение причастности к иной реальности бывает нередко и у детей, не получающих никакого религиозного воспитания. Но с годами все это забывается, начинает казаться глупыми фантазиями. А у вас в памяти остались какие-то детские религиозные впечатления?

– Из того, что я помню (сколько мне тогда было, трудно сейчас сказать: четыре, пять лет), – это хождение в храм на родине, в Троицкую церковь. И запомнился момент, как я сейчас понимаю, где­-то середины литургии. Храм был полон людей, горящие свечи, лампады, паникадило… Просто зримо вижу и сейчас, как картинку. Думается, вот самое первое мое воспоминание, связанное с религиозными переживаниями.

Помню, как я, впервые услышав, был поражен словами молитвы Господней «Отче наш»: «И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим». Почему­-то мое детское сознание настолько всколыхнули эти слова, что, оказывается, нужно прощать другого, чтобы тебя простил Бог. И, открыв для себя эту истину, я с книжкой в руке перебегал от одного члена семьи к другому и с горящими глазенками спрашивал: «Вы понимаете, что нужно прощать других людей, а то Бог не простит нас? Понимаете, что от того, любим ли мы других, зависит, будет нас Бог любить или нет?»

А какие еще значимые моменты из детства вам запомнились?
– Сейчас, приезжая на родину, я слушаю рассказы тех моих земляков, с которыми я был в одной группе в детском саду. Некоторых, к сожалению, уже нет в живых. А некоторые вспоминают (я и сам это хорошо помню), как я стал в песочнице что­-то строить. Это привлекло внимание воспитательницы, которая спросила: «Что ты строишь?» А это было после моего посещения Троице­-Сергиевой лавры. И я ответил: «Монастырь». – «Какой монастырь? Сейчас нет монастырей!» – «Нет, есть! Я знаю, я там был!» Чем поверг, конечно, воспитательницу в изумление и, наверное, в ужас: как ребенок в первой половине шестидесятых годов говорит, что строит монастырь?

Советская школа – очень сложное место для верующего ученика. В ее арсенале было много способов для того, чтобы заставить изменить свои убеждения. Пришлось ли вам с этим столкнуться?
– Я это чувствовал на себе. По отношению к ребенку что можно было сделать? Отобрать у родителей и отправить в детский дом? Но все-­таки это были шестидесятые-­семидесятые годы, не то время. Но ощущение своей инаковости само по себе было для детской психики тяжелой и ответственной ношей. Я понимал, что во всем классе и во всей школе я единственный в такой степени приобщен к церковной жизни, знал о Боге и о церкви столько, сколько не знали мои сверстники. И они знали обо мне, что я таков. Поэтому, когда по отношению ко мне возникали какие-­то отдельные всплески словесного негатива, они были общей частью атмосферы негатива по отношению к верующим. Например, директор восьмилетней школы мне прямо говорил о том, что на областном собрании директоров школ ему было поставлено на вид, что в его школе есть верующий ученик, который регулярно ходит в храм, и что ему было из-­за этого стыдно. Он говорил это мне, подростку тринадцати­-четырнадцатилетнему, с каким-­то визгом, криком. А потом на уроках старался, по-­своему даже неумно, не скрывая, снизить мне оценки по дисциплинам, которые преподавал – по физике, по черчению.

Мировоззрение советского человека предполагало, что научное знание несовместимо с религиозностью. Особенно идеологизировано было преподавание общественных наук. Но вы успешно получили высшее историческое образование в Ивановском государственном университете, хотя было известно, что вы верующий человек. Насколько велико было давление на вас именно со стороны структур, отвечающих за идеологию?
– Как мне казалось, в течение двух лет моего обучения не было известно о том, что я верующий, связанный с епархиальной жизнью человек. Но вот по весне, во время субботника, меня отозвала в сторону куратор группы и сказала: «К нам в деканат поступил звонок, что наш студент регулярно ходит на богослужения в Преображенский собор и стоит в алтаре. Обрисовали тебя внешне. Это правда?» И вот, когда было нужно решить, какой ответ дать, очень многое промелькнуло перед мысленным взором. Понимал, что вполне вероятен такой порядок событий: я признаюсь, что хожу в храм, меня исключают из комсомола, а потом находят повод, чтобы исключить и из университета. Это для меня было очень тяжело, потому что, проучившись два года, я вошел во вкус обучения, мне было интересно познание исторических наук. Но больше всего волновался о родителях, которые живут в небольшом городке, где все друг друга знают, где исключение из вуза воспринималось однозначно: исключают кого – людей, преступивших какие-­то правила и нормы. И моим родителям не объяснить сослуживцам по работе, соседям, что я не виноват в нарушении каких-­то законов или норм социалистического общежития, а вина моя только в том, что я верующий и хочу быть в церкви на службе.

Все это стало мне вырисовываться со всей тяжестью: что же будет с моими родителями? Но сказать «нет» я тоже не мог. И сказал: «Да, это я!» Мой ответ привел в замешательство куратора группы. Она, видимо, не ожидала, что я признаюсь. И, сбиваясь, смущаясь, она стала давать мне советы, что вот, когда она бывает в других городах, особенно в Москве, Ленинграде, заходит в храмы, в том числе и во время службы, но вот здесь, в Иванове, нужно, чтобы меня не видели в соборе.

Вероятно, я попал тогда под внимание спецорганов, но внешне на себе я этого никак не ощущал. Старался выполнить совет куратора группы, не участвовал в богослужении в соборе в качестве иподиакона, но в алтаре по­-прежнему молился. Как выезжал я с архиереем на приходы иподиаконствовать, так и продолжал это делать. Где-­то боялся. Не было дня, чтобы, подходя к университету, не думал: «А вдруг это будет последний день моего обучения?» Понимал, что хожу по тонкому льду, который в любой момент может проломиться. Но не алтарничать, не быть на богослужениях я просто не мог – это было выше меня.

Ваше архиерейское служение в таком регионе, как Приднестровье, – неизбежная вовлеченность в сложные и острые политические процессы. Что было самым тяжелым для вас?

– То, что я для Кишинева, для Бухареста казался гонителем молдаван, ненавистником Румынии и румын. И мне это было очень обидно. После завершения обучения в Московской духовной семинарии я учился на богословском факультете в Бухаресте и с большим уважением и любовью отношусь к румынской церкви, а обо мне говорили, что я ученик румын, но гонитель всего румынского и молдавского. А с другой стороны, порой неразумные люди в Приднестровье говорили, что я занимаюсь его румынизацией. То есть мне доставалось и слева и справа. Я был и «румын» и «гонитель румын»...

Жизнь моя проходила так, что я должен был идти срединным путем, никого не обижая, стараясь сохранять мир и согласие, и вместе с тем воспринимался политиками как определенная сила – не только как архиерей, но и как неугодный для Румынии человек Москвы. Естественно, моя деятельность вызывала озлобление. В то время в прессе о себе приходилось постоянно читать злобные статьи, авторами которых были молдавские националисты, либо это шло со стороны Бухареста. То есть я с той стороны получал изрядную порцию просто откровенной клеветы, ушаты грязи. А в Приднестровье, по мере того как авторитет правящего архиерея стал расти, я стал вызывать некие опасения, что могу претендовать на власть не только церковную, а вообще оказывать влияние на политический курс республики.

Вспоминается в связи с этим забавный случай: кто­-то запустил утку, что рассматривается вопрос о моем назначении министром госбезопасности Приднестровья... Смешно? А мне тогда было совсем не смешно, потому что со стороны определенных приднестровских структур я почувствовал холодок, последовали действия, которые осаживали, как им казалось, зарвавшегося епископа. Мол, слишком велик был его авторитет...

Каковы основные достижения периода вашего служения в Тираспольской и Дубоссарской епархии?

– Была выстроена, как мне кажется, неплохая, епархиальная жизнь. Где необходимо – созданы приходы. Если позволяла экономическая ситуация, строились новые храмы, как, например, замечательный собор в честь архистратига Божия Михаила в Рыбнице, в других местах строились храмы поменьше или приспосабливались под них какие-­то помещения – закрытые магазины, кафе. В одном селе даже сельскую баню приспособили под устройство церкви. Приходы стали присутствовать практически в каждом населенном пункте. Увеличилось количество духовенства, повышалась его образованность. Управляемость духовенством стала высокой и оперативной. Приднестровье ведь долгое время мыслилось в Кишиневе как окраина митрополии, порой туда ссылались те, кто считался неподходящим для служения в других местах. Были психически нездоровые люди. Были люди, явно не имевшие ни образования, ни желания учиться. И эти проблемы нужно было решать. Поэтому мне дорого то, что уровень духовенства в Приднестровье за время моего архиерейского служения там не только количественно, но и качественно подрос, появились люди с законченным семинарским образованием.

После Приднестровья ваше архиерейское служение продолжилось в США. Соединенные Штаты – это ведь особая культура. К чему было сложнее всего привыкнуть?

– Вопрос этот ставит меня в затруднительное положение, потому что там, с одной стороны, очень много похожего на Россию; с другой – очень многое и отличается. Скажу так: мне для ассимиляции в США потребовалось не менее двух лет. И когда я разговаривал с людьми, прибывшими, подобно мне, в Соединенные Штаты, все в один голос говорили: два­-три года уходит на то, чтобы почувствовать себя хоть немного не чужаком США. Я не говорю, что за это время ты научишься ведению бизнеса, станешь вхож в какие­-то элитные круги, нет – я говорю просто об уровне среднего класса, что за два­-три года ты только начнешь понимать этих людей, целостно воспринимать, войдешь в их общественную жизнь.

Тяжело ли остаться православным, живя в Соединенных Штатах?

– И этот вопрос не из легких. С одной стороны, для жизни православного нет никаких внешних препятствий. Ты свободен в своей религиозной жизни, в США много православных юрисдикций, ты можешь выстраивать свою духовную жизнь по своему желанию. С другой стороны, православных там незначительное меньшинство, они до сих пор не играют значимой роли в общественно-­политической жизни, за исключением, может быть, представителей Константинопольского и отчасти Антиохийского патриархатов.

Мне как человеку наблюдательному и с историческим образованием было понятно еще и то, что жизнь нынешних православных в США чаще всего не восполняется в полной мере новыми членами взамен ушедших в путь всей земли. Если не возникает новая волна притока православных эмигрантов, то сама по себе православная жизнь в США не воспроизводит себя в равном количестве. Этому есть много объективных и субъективных причин. Я думаю, что те, кто собирается уехать жить в США, должны твердо представлять, что им вряд ли удастся всерьез передать детям и внукам свою православную веру и традиции. Это связано еще и с тем, что сейчас, в отличие от русской эмиграции 1920-­х годов, люди не селятся вместе, как те, объединенные стремлением убежать от ужасов большевистской власти.

Современные русские эмигранты не хотят жить на одной улице или даже в одном городке, у них нет стремления объединиться в общину и строить свой храм. Если даже волна эмигрантов после Второй мировой войны состояла из людей, стремившихся быть вместе, то нынешняя эмиграция состоит из людей, которые сами для себя избирают свой путь в новой стране, у них почти не бывает стремления к созданию землячеств, сообществ. То ли жизнь в СССР была так заорганизована, что любая мысль об этом вызывает у них отторжение, то ли есть другие причины, но до сих пор культурные, церковно­-общественные мероприятия, которые широко проходят у других национальных и религиозных общин в США, у русских православных не освоены и не развиты. Не говоря уже о том, что в Нью­-Йорке, деловой столице мира, до сих пор нет русского культурного центра, хотя кто там только не представлен.

Вы, даже будучи в такой непростой стране, находили возможность для открытой православной миссии – например, Пасхальный крестный ход по улицам Нью-Йорка. Было ли сопротивление этому со стороны властей или просто обывателей?

– Вы знаете, в США нет препятствий для совершения религиозных обрядов, даже если они выносятся на улицу, как, например, совершение православного крестного хода, если это не нарушает общественный порядок. Если ты заранее обращаешься в местное отделение полиции, то никаких препятствий не будет.

Но есть моменты, которые нужно учитывать. Так, Николаевский собор находится в Манхэттене и со всех сторон застроен высотными зданиями, «нависающими» над ним, – он как бы в глубоком «колодце». Поэтому пользоваться колокольным звоном уже невозможно, потому что каждый удар колокола будет бить звуковой волной по окнам окружающих храм квартир. И с этим нужно считаться. Совершение же крестного хода, даже в полуночи, и даже учитывая, что мы, с пением пасхальной утрени не спеша обходили квартал вокруг собора, то есть вся утреня пропевалась на ходу, громкое христосование на славянском, английском языках, праздничное пение – это не вызывало отторжения у наших соседей, скорее даже им нравилось. От многих из них я слышал: «Нам нравится, как вы это делаете, очень интересно».

Я не видел того, чтобы крестный ход привлек кого-­то к церкви, чтобы его можно было назвать миссионерским подспорьем, но нам радоваться Пасхе Христовой никто не мешал.

После США – Калмыкия. Архиерейское служение в национальной республике России. Сложно оно дается?

– Пожалуй, и сложно, и нет. Сложно, потому что действительно нужно принимать во внимание, что ты являешься представителем религии, которая используется меньшинством граждан. Ты в России, но условия служения иные, чем в регионах с преимущественно русским населением. Кроме буддистского большинства, есть мусульмане, протестанты, потому что Калмыкия заселялась не только русскими. В Российской империи существовали условия, поощрявшие переезд туда из других регионов; в советские годы в эти края отправлялись считавшиеся неблагонадежными жители Прибалтийских республик. Власть отправляла таких людей подальше от их родных мест, поэтому там были немцы, представители Прибалтики. Они старались сохранить свою веру. В Калмыкии есть католики, протестанты, сейчас пытаются укрепиться Свидетели Иеговы. Население Калмыкии невелико, но в нем как в капле воды отражены те особенности, которые есть в религиозной жизни России.

Насколько важны традиция, преемственность, историческая память в церковной жизни?

– Я очень боюсь, что мы будем строить нашу церковную жизнь, не учитывая уроков прошлого. Очень не хочется, чтобы мы поступали по­-большевистски: сначала разрушать, а потом «наш новый мир» строить. Такого не должно быть в церкви; все должно плавно из одного в другое перерастать. Ведь мы должны исходить из уважения авторитета старших, их опыта. Не все в течение краткой человеческой жизни нужно стремиться сделать самому: многое нужно брать из накопленных сокровищ опыта, знаний жизни других поколений церковных людей. Только тогда наше сегодня и завтра будут устойчивы, когда они опираются на безусловную признательность предыдущим поколениям, которые сохраняли веру, в тяжелых условиях совершали служение. Если мы будем их опытом пренебрегать, то не избежим многих ошибок. И это будет грешно перед Богом и несправедливо по отношению к тем, кто до нас жил и служил в церкви и ради церкви.

****
Не все в течение краткой человеческой жизни нужно стремиться сделать самому: многое нужно брать из накопленных сокровищ опыта, знаний жизни других поколений церковных людей.

****
Те, кто собирается уехать жить в США, должны твердо представлять, что им вряд ли удастся всерьез передать детям и внукам свою православную веру и традиции. Современные русские эмигранты не хотят жить на одной улице или даже в одном городке, у них нет стремления объединиться в общину и строить свой храм.

БИОГРАФИЯ-ИНТЕРВЬЮ ЕПИСКОПА ТИРАСПОЛЬСКОГО ЮСТИНИАНА (ОВЧИННИКОВА)

Ист.: http://www.predely.ru/Paper/N10/justinian.htm, 1.2001

Среди священнослужителей Русской Православной Церкви сейчас более 150 имеют духовное звание архиерея (епископы, архиепископы и митрополиты). Они несут ответственность за состояние дел в территориальных объединениях приходов РПЦ – епархиях, и для своих прихожан и священников являются высшими авторитетами в церковных делах. К сожалению, большая часть архиереев не любит давать интервью, общаться с прессой, и потому - малоизвестна. Однако, их деятельность, в значительной мере, определяет морально-психологический климат на «подчиняющихся» им территориях. Тем более интересно откровенное интервью, которое дал епископ Юстиниан, отвечающий за приходы РПЦ, расположенные на территории никем не признанной Приднестровской Молдавской республики (ПМР).

Епископ Юстиниан - представитель нового поколения епископата РПЦ, которое сформировалась уже после крушения коммунистического режима в России. Это поколение избавилось от того конформизма в отношениях в властями, который, в условиях атеистического государства, был характерен почти для всех архиереев. Чего стоит хотя бы факт, что будущий епископ лично организовывал в 1992 году демонстрации с требованием возвратить церкви собор. В течении 70-ти с лишним лет такое было просто немыслимо.

Рассказ епископа Юстиниана о его пути к епископскому сану, в принципе, достаточно типичен. Это путь новой генерации православных священнослужителей, которым предстоит грандиозная задача возрождения Православия в почти полностью нерелигиозной стране.

Скажите пожалуйста, епископами рождаются или становятся? Это предопределено с детства или зависит больше от человеческой воли?

Родился я 28 января 1961 года в маленьком городке Костерево во Владимирской области. Отец - Иван Степанович Овчинников, закончил техникум, работал мастером на производстве. Мать - Светлана Викторовна Овчинникова - юрист. Семья была православной, но малоцерковной. Православным моим воспитанием занималась, в основном, бабушка, мать отца, Анна Максимовна.

Отец родом из раскулаченных крестьян Липецкой области. Спасаясь от ссылки, они, бросив, все бежали, и осели, кто в Москве, кто в Московской области. Костерево тогда, кстати, входило в состав Московской области. Бежали все равно куда, лишь бы раствориться среди пришлого населения в большом городе.

Родня у меня была большая, но теперь я, монашествующий, с ужасом взираю на то, что мои двоюродные братья и сестры, поженившись, имеют по одному-два ребенка, и как ссыхается и исчезает наш род.

Предками моей матери были владимирские старообрядцы Белокриницкого согласия. Однако она сама, да и ее родители, были уже членами нашей Церкви. Мой прадед по матери был мастером на местной фабрике - специалист-техник. Получал золотыми хорошую зарплату. Оставил трем своим дочерям хорошее наследство - каждой по дому, золотые украшения. Тогда старообрядческие семьи отличались особой устойчивостью и основательностью.

В храме я себя помню с детства, но если говорить о службе церкви, то, наверное, она началась летом 1976 года - после того, как я закончил 8-ой класс школы. Семья моя была все-таки недостаточно религиозной, чтобы из-за моего интереса к церкви терпеть на работе нарекания от своего руководства. Хотя, в общем, это не было секретом, они мне не позволяли на родине ходить в храм.

А тут псаломщик из нашей костеревской церкви переехал в Иваново, стал регентом в кафедральном соборе, я поехал к нему и там познакомился с архимандритом Амвросием - ныне архиепископом Ивановским. После этого я начал регулярно ездить в Ивановскую епархию. Получалось так, что, отбыв в другое место, я был на свободе от родителей, мог ездить по знакомым священникам, по приходам, петь на клиросе, привыкать к службе.

После окончания школы, в 1978 году, я поступил на исторический факультет Ивановского университета. Вообще-то в тот момент я не особенно желал куда-либо поступать и заявил родителям, что хочу пойти в армию, а после нее буду учиться в семинарии. Но в семье по этому поводу начались скандалы: «У всех дети как дети, у нас - урод», и я вынужден был дать им обещание куда-нибудь поступить. Мой тогдашний духовник, ныне здравствующий протоиерей Николай Винокуров сказал, что «доверимся промыслу Божьему, ведь сколько человек поступает в институт, и не всех туда берут, а если возьмут, то на то воля Божья». И я поступил. Исторический факультет я выбрал именно потому, что для меня, как для будущего священника - а в том, что им стану, я был уверен абсолютно, - он давал наибольшую сумму знаний, могущих мне послужить в моем будущем священническом служении.

А комсомольцем Вы были?

Да, был. Это была целая эпопея. Меня вызвал завуч школы, сначала разговор шел обиняками, я говорил, что, мол, не достоин еще вступать. А потом она мне прямо заявила (а это была преподавательница русского языка и литературы, и потому могла говорить цветисто): «Мы знаем о твоих похождениях по церквям и монастырям, но в комсомол ты вступишь. Иначе мы из тебя сделаем притчу во языцах». Через пару дней мать приходит с работы - она была тогда заведующей юридическим бюро местного комбината - и говорит, что у нее начались неприятности. И тогда - пришлось вступать. Горько было, стыдно было, а податься некуда. Надо сказать, что я пытался увильнуть от этого - по осени, когда надо было получать комсомольский билет, залез в канаву с холодной водой, думал, заболею, пропущу церемонию, а там, может, как-то и отвертеться удастся. Но не вышло, пришлось ехать вступать.

В 1983 году я закончил истфак ИГУ, защитил диплом по теме «Русско-болгарские связи в XV-XVIII вв.» - в этот период связи были, преимущественно, по церковной линии. И... поступил на должность старшего иподиакона епископа Амвросия. Шуму, конечно, было много по этому поводу. Как же, выпускник университета - и сразу в церковь. Уполномоченный по делам религий вдруг потребовал, что бы я принес ему диплом. Меня это насторожило и я ему говорю, что принесу нотариусом заверенную справку - такой же документ. Параллельно узнаю, что в университете было большое возбуждение - решением ученого совета хотели лишить меня диплома, но для этого им нужны были сами эти корочки. А потом можно было долго доказывать, что ты не верблюд – заканчивал ты университет или не заканчивал.

Но, в результате, уполномоченный меня оформил. Я думаю, анализируя политику государства в отношении церкви перед перестройкой, что люди в 5-ом управлении КГБ очень помудрели. Они стали понимать, что нельзя человека загонять в угол, доводить до отчаяния. Видать, посчитали, что зачем им еще одного диссидента плодить. Увидели, что человек связал свою судьбу с церковью, и тут уже ничего не поделаешь. Тут оказала свое влияние и мягкая, и, в то же время, решительная позиция Владыки Амвросия, который нашел в себе силы и храбрости доказать уполномоченному, что церкви нужны люди с высшим образованием. И он меня отстоял.

Был я год иподиаконом, и Владыка Амвросий уж хотел меня рукоположить в священника и оставить служить в епархии. Я к нему отношусь с особой теплотой, но уж очень мне хотелось поступить в семинарию, я мечтал о кителе семинариста, как о манне небесной. И мне пришлось набраться твердости и добиться разрешения на поступление.

Поступил я в 1984 году, но проучился всего год - в мае 1985 года меня призвали в армию. Естественно, что это был стройбат. Служил я в Забайкальском военном округе в Читинской области. Первые полгода в отдельной расквартированной роте неподалеку от границы с Китаем - от нее нас отделяла только территория погранзаставы. Там я стал даже командиром отделения плотников-бетонщиков, и несмотря на то, что ни я, ни кто-либо в отделении никогда до этого в строительстве не работал. Но ничего, научились, норму делали. Потом вызвал меня один офицер и объявил, что переводят меня подальше от границы - в город Краснокаменск Читинской области, где в то время добывали уран. При этом он выразился так: «Есть органы бдящие и стрегущие, которые считают, что семинаристу нечего делать возле границы». Так что все последующее время я строил объекты для Краснокаменского горно-обогатительного комбината.

В 1986 году я вернулся в семинарию и закончил ее в 1988 году. Ректором семинарии и академии в то время был епископ Александр (Тимофеев, ныне архиепископ Саратовский и Вольский). Надо сказать, что во время ректорства Владыки Александра уровень богословского образования и семинарской дисциплины был очень высокий. Он стал широко привлекать для преподавания в семинарии и академии людей с высшим светским образованием. Многие из тех, кто сейчас преподает там, были привлечены им, и, зачастую, получалось, что человек, приглашенный в качестве «варяга» для чтения какой-либо «смежной» дисциплины, воцерковлялся, становился священником, заочно обучаясь, заканчивал и семинарию и академию, и становился полноправным членом церкви и преподавательской корпорации.

Затем Вас отправили продолжать учебу в Бухарестский Богословский институт. Вы до этого имели какое-то отношение к Румынии?

Дело в том, что тогда несколько студентов Московской Духовной Академии было направлено на учебу по межвузовскому обмену в высшие учебные духовные заведения Румынии, Болгарии, Сербии, православные факультеты Чехословакии и Польши. Владыка Александр хотел, чтобы в нашей церкви были люди, которые имели бы хорошее представление о жизни и деятельности православных поместных церквей. Ведь одним из пробелов в деятельности Отдела внешних церковных сношений (ОВЦС) было то, что мы лучше знали проблемы и настроения в Римско-Католической Церкви или у протестантов, чем в родственных нам православных церквях Восточной Европы, которые находились у нас под боком. Тогда - в 1988 году- Владыка Александр, по согласованию с митрополитом Филаретом (в то время он был председателем ОВЦС, теперь глава Белорусского Экзархата), послал учиться по два человека в каждую из православных стран, чтобы по возвращении один из них остался в Академии, а второй - стал работать в ОВЦС.

К тому времени я уже был пострижен в монахи наместником Троице-Сергиевой Лавры - случилось это 24 марта 1988 года. Причем, пострижен я был не в монахи Лавры, а для нужд Академии. Тогда, по благословению Патриарха Пимена, если постриг производился на территории Троице-Сергиевой Лавры, то его совершал только ее наместник. А затем - был в первую пасхальную ночь 1988 года рукоположен во диаконы. У Владыки Александра были такие светлые моменты и он старался рукополагать близких ему людей в памятные дни.

Почему Вы решили стать монахом?

Потому что в церкви с детских лет. И от того, что видел бедственное ее положение, и положение священников. Было у меня чисто человеческое желание жениться, но вместе с тем умом отдавал себе отчет, что если женат – то представляешь из себя более обширную мишень для втыкания в тебя стрел и крючков. А хотелось бы больше, с полной отдачей, послужить Богу и церкви. Почувствовал я в себе внутреннюю слабость. Если ты терпишь сам, то понимаешь, ради чего терпишь, а если рядом с тобой будет терпеть близкий тебе человек, то будешь думать - поймут ли они меня, будут ли единомышленниками, захотят ли разделить со мной тягости. Наверное, в этом отношении я был маловером, надо было больше доверять промыслу Божьему. Просто побоялся.

А что было потом?

Потом я доучился в Бухаресте, защитил диссертацию на тему «История русских старообрядцев-липован в Румынии». Выучил румынский язык – там без этого никак. Кстати, учился я там вместе с известным церковным публицистом диаконом Андреем Кураевым . Последний год учился я заочно и параллельно работал в Москве в ОВЦС. Но, как диссертацию защитил, подумал, что период учебы у меня растянулся, пора браться за нормальное живое дело. И махнул в Тверскую епархию, там у меня были знакомые.

Вскоре меня епископ Виктор назначил наместником собора Вознесения Господня в Твери. Собор, к тому времени, не то что не был отреставрирован - церкви передан не был. После того, как меня назначили его наместником, мне приходилось билет покупать, чтобы в него войти - в нем располагалась областная Торгово-промышленная выставка. Причем, она никуда не собиралась съезжать – жила, цвела и благоденствовала. А у меня на руках был лишь указ о моем назначении и группа инициативных прихожан. Решение о передаче храма надо было еще отвоевать.

Потом уже приход этого собора издал брошюру - «Хроника памятных дат и событий в истории собора». (Читает) «6 мая 1993 года – первый пикет у здания Законодательного собрания Тверской области, православная община настоятельно требует полностью передать храм верующим». Затем прошли крестным ходом с хоругвями и плакатами к зданию областной администрации. В итоге отвоевали, и, в основном, восстановили.

Потом приехал Святейший Патриарх и сказал: «Готовься, вызовем на Священный Синод».

В чем состоят особенности православия в Вашей епархии?

Здесь, на Юге, по сравнению с Россией, есть ощущение более размытой церковной дисциплины. Это касается и отношения священника к своему архиерею, прихожанина к своему священнику, христианской церковной жизни. По сравнению с Россией, это мне особенно бросается в глаза, потому относительно недавно прибыл сюда, здесь больший упор на требоисполнение. Меньше желания участвовать в приходской жизни, в литургии. Такое отношение к церкви здесь формировалось в последние десятилетия, видимо, потому, что на все Приднестровье здесь было всего 2 храма. Где уж здесь говорить о церковной дисциплине - ребенка бы крестить, тайком повенчаться, заочно отпеть. И такое отношение продолжает оставаться и сейчас в умах прихожан. Меня беспокоит, что священники не стремятся разрушить такую систему взаимоотношения прихожанина и церкви. Потому как священнику это легче - он лишь «мастер, вызванный по необходимости» - требу исполнить, и не надо отвечать за духовный климат своего прихода. Легче, чем брать на себя ношу быть духовным врачом целого округа. Я сейчас прошу и настаиваю, чтобы духовенство шире понимало свои обязанности.

В Молдове - бывшей советской республике, ставшей за годы независимости одним из мировых центров торговли людьми, раскрыта очередная сеть, поставлявшая состоятельным российским клиентам детей для сексуальных услуг, сообщает сайт ассоциации борьбы с педофилией . Среди заказчиков фигурируют и лица, связанные с епископом РПЦ МП Юстинианом (Овчинниковым).

Схема, по которой действовали работорговцы "модельного агентства Child Line" (таково было официальное название педофильской фирмы) была удивительно проста. Сначала, под видом "представителей московского модельного агентства" они искали миловидных детей из бедных семей. Родителям детей, возраст которых колебался от 3 до 12 лет, сулили фантастические для Молдовы заработки - до 50$ в день за участие в "любительских фотосъемках". А затем родителям предлагали "эксклюзивный" вариант: сдать ребенка "в аренду" на 2-3месяца за 1500-2000 долларов в месяц. Безопасность и хорошие условия гарантировались. Последним аргументом становился аванс в 200-300 долларов, выдаваемый сразу. К этому же времени в Москве, Петербурге или одной из прибалтийских столиц находили богатого клиента, выбравшего из альбома приглянувшуюся ему жертву.

СИБу Молдовы (служба информации и безопасности – аналог российской ФСБ) будет непросто вести расследование в отношении лиц, прямо влияющих на теневые потоки российской политики, в том числе и финансовые, в то время как президент Молдовы В. Воронин провозгласил курс на дружбу с Москвой.

Еще более серьезным препятствием на пути огласки и справедливого расследования станет наличие в списке высокопоставленных клиентов связанных с посольством России в Молдове и РПЦ МП. Это бывший сотрудник посольства А. Кураев и тесно связанный с ним Д. Абрамов. Абрамов же, в свою очередь, возглавляет Конгресс русских общин Приднестровья и является доверенным лицом епископа Тираспольского и Дубоссарского Юстиниана (Овчинникова).

С епископом Юстинианом же и вообще с Тираспольской и Дубоссарской епархией РПЦ МП связано множество гомосексуальных и педофильских скандалов, тщательно приглушаемых, но все равно прорывающихся в прессу.

Епископ Юстиниан уже прославился многими скандалами, в частности конфликтом с братией Новонямецкого монастыря. Монахи утверждают, что назначение Епископа Юстиниана ректором Духовной семинарии при монастыре является первым шагом к тому, чтобы сделать его Митрополитом Кишиневским и всея Молдовы.

Иеродьякон Саватий, (в миру поэт Штефан Баштовой), преподаватель духовной семинарии при Новонямецком монастыре, сообщил во время своей пресс-конференции, что еще 12 января 2001 года тираспольское радио передало поздравительную речь приднестровского лидера Игоря Смирнова в адрес Епископа Юстиниана по случаю его назначения на должность ректора указанной семинарии.

В своем обращении монахи пишут "Ни один жертвователь не имеет теперь право помогать монастырю, так как это делалось раньше. Известны случаи, когда по указанию епископа Юстиниана автобусам с паломниками чинили препятствия так, чтобы они не могли добраться до монастыря. Кроме того, грубое вмешательство епископа Юстиниана в политические дела очень соблазняет местных жителей.

Он активно участвует в экстремистских манифестациях приднестровских сепаратистов, разжигая вражду против молдавского народа и лично против митрополита Владимира, которого епископ Юстиниан уже обвинил во внесении раскола в Русскую Православную Церковь. "При богослужении я пока поминаю Владимира, но в связи с происшедшим имею право не поминать его, и имею все законное право в связи с этим, полностью отколоться от Молдавской митрополии и сформировать самостоятельный епископат".

Биография

В 1978 году окончил среднюю школу.

В 1983 - исторический факультет Ивановского ГУ.

С июля 1983 года по июль 1984 года - старший иподиакон епископа Ивановского и Кинешемского Амвросия (Щурова).

В 1984 году поступил в Московскую Духовную Семинарию.

В 1985-1986 гг. служил в Вооружённых силах СССР в Читинской области.

В 1986-1988 старший иподиакон ректора МДАиС епископа Дмитровского Александра (Тимофеева).

С 1988 года обучался в Богословском институте Бухареста (Румыния), который окончил в 1992 году со степенью магистра богословия; тема дипломной работы - «История русских старообрядцев-липован в Румынии».

В 1991 году работал референтом Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата.

1 сентября 1995 года в московском Донском монастыре был хиротонисан во епископа Дубоссарского, викария Кишинёвской епархии.

6 октября 1998 года был назначен епископом новообразованной Тираспольской и Дубоссарской епархии.

8 марта 2009 года, в праздник Торжества Православия, владыка Юcтиниан (Овчинников) восстановил спустя 140 лет (поимённое упоминание в чине Торжества Православия имён государственных преступников было отменено в 1869 году) традицию анафематствования гетмана Ивана Мазепы по чину, составленному в 1708 году митрополитом Стефаном (Яворским).

С 5 марта 2010 года освобождён от должности управляющего Тираспольской и Дубоссарской епархией и назначен управляющим Патриаршими приходами в США, викарием Московской епархии и архиепископом Наро-Фоминским.

Награды

Церковные

  • Орден преподобного Сергия Радонежского II степени (РПЦ, 2001 год)
  • Орден преподобного Серафима Саровского II степени (РПЦ, 2005 год)
  • Орден «Рождество Христово - 2000» II степени (УПЦ МП, 2001 год)
  • Орден благоверного господаря Стефана Великого I степени (Православная церковь Молдовы, 2010 год)
  • Орден благоверного господаря Стефана Великого II степени (Православная церковь Молдовы, 2003 год)

Светские

  • Орден «Трудовая слава» (Молдавия) (2000 год)
  • Медаль «В память 850-летия Москвы»
  • Орден Республики (ПМР) (31 августа 1996 года) - за заслуги в становлении и развитии Православной церкви и в связи с 6-ой годовщиной образования Приднестровской Молдавской Республики
  • Орден «За личное мужество» (ПМР) (23 декабря 1999 года) - за большой вклад в дело укрепления государственности, единства многонационального народа Приднестровской Молдавской Республики, значительные успехи в деле возрождения христианской православной веры, культуры, нравственности и в связи с 2000-летием возникновения христианства
  • Орден Почёта (ПМР) (1 сентября 2005 года) - за заслуги в деле возрождения Православия в Приднестровской Молдавской Республике и в связи с 10-летием Архиерейской Хиротонии во Епископы
  • Юбилейная медаль «Десять лет Приднестровской Молдавской Республике» (18 августа 2000 года) - за большой вклад в дело возрождения Православия, воспитания духовности, нравственности нашего народа и в связи с 10-летием со дня образования Приднестровской Молдавской Республики
Loading...Loading...