Как называется 5 неделя поста. Пятая неделя поста…

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

ДЕРЖАВНЫЙ БОЛЬНОЙ

История поездки Иоанна Кронштадтского в Ливадию к умирающему императору Александру III в октябре 1894 года остается одним из самых загадочных эпизодов его биографии. И хотя все обстоятельства этой поездки в принципе хорошо известны, эта история сразу же обросла всевозможными мифами.

Главный миф, тиражируемый благочестивыми биографами отца Иоанна, заключается в том, что в Крым его пригласил будто бы сам царь . Но поскольку это было не так, биографы стараются придать приглашению как бы внеличностный характер: «был приглашен к умирающему…»

Но – кем приглашен?

Неужели самим императором?

Если бы отца Иоанна действительно призвал сам Александр III, это было бы серьезным свидетельством того, что Александр III или на самом деле верил в отца Иоанна как чудотворца, или остро нуждался перед смертью в его духовном утешении. Собственно, так эта история и была впоследствии представлена поклонниками кронштадтского батюшки. И он этой легенде не только не воспротивился, но и сам участвовал в ее создании, опубликовав в газете «Новое время» воспоминания о встрече с императором29
Против этой публикации был поначалу даже издатель газеты А.С.Суворин, что следует из его письма к члену редколлегии А.М.Жемчужникову, которое приводит в своей книге Надежда Киценко. Он счел ее слишком фамильярной и тем не менее опубликовал, предварительно согласовав с царской семьей.

Что это было – элемент личного тщеславия? Вряд ли. Видимо, отец Иоанн действительно увидел в своей единственной встрече с царем какой-то «знак свыше». С этого времени его публичная деятельность всё более и более приобретает «державный» характер. В конце концов он освятил своим именем рождение ультраправых партий – «Союза русского народа» и «Союза Михаила Архангела», что окончательно погубило его репутацию в либеральной среде, уже подорванную проповедями против Льва Толстого.

Но при этом нельзя упускать очень важный момент. Одну из главных задач конца своей жизни отец Иоанн Кронштадтский видел в устроении по России новых женских монастырей, а для этого были нужны не только денежные средства, но и элементарные разрешения от местных владык, от Синода. После поездки в Крым и участия в похоронах Александра III положение отца Иоанна в верхах настолько упрочилось, что он мог смело обращаться за поддержкой своих инициатив к любым вышестоящим лицам. Никто не посмел бы отказать человеку, с которым лично говорил перед кончиной государь.

Детали их беседы нам известны только со слов отца Иоанна. Вот как он сам рассказал об этом: «…Государь император выразил желание, чтобы я возложил мои руки на главу его, и, когда я держал, его величество сказал мне: “Вас любит народ”. “Да, – сказал я, – ваше величество, ваш народ любит меня”. Тогда он изволил сказать: “Да – потому что он знает, кто вы и что вы”».

Скорее всего, отец Иоанн изложил разговор с императором точно. При более внимательном прочтении здесь легко обнаружить не только почтение Александра к Кронштадтскому, но и непреодолимую дистанцию, которую он держит между батюшкой и собой. И это несмотря на то, что в этот момент происходит своего рода священнодействие – возложение рук знаменитого чудотворца на голову державного больного. Именно таким образом отец Иоанн, по многим свидетельствам, исцелял больных. Да, но в каких случаях? В тех, когда, по причине отсутствия Святых Даров, он не имел возможности причастить больного у него на дому. Однако в Крыму такая возможность – была.

На свою вторую встречу с императором 17 октября отец Иоанн, по свидетельству его спутника, причетника Андреевского собора И.П.Киселева, отправился со Святыми Дарами. Александр перед смертью причащался не один раз, и из рук не только отца Иоанна (Сергиева), но и своего духовника отца Иоанна (Янышева). Он же, конечно, и исповедовал царя. Но в таком случае какая роль в этой истории была отведена Иоанну Кронштадтскому? Зачем в Крым, где была своя домовая церковь и где вместе с царской семьей находился их неизменный духовник, был призван еще и священник из Кронштадта?

Духовник царской семьи с 1883 года и до своей кончины в 1910 году протопресвитер Иоанн Янышев одновременно замещал должность протопресвитера всего придворного духовенства. До этого на протяжении семнадцати лет Иоанн Янышев был ректором Санкт-Петербургской духовной академии. Он же был основателем журнала «Церковный вестник», который выходил с 1875 года в качестве официального органа Святейшего Синода. Несмотря на то что Иоанн Янышев был почти ровесником Иоанна Кронштадтского (он родился в 1826 году, а Иван Сергиев – в 1829-м) и, как и отец Иоанн, выходцем из семьи сельского дьякона, его путь сильно отличался от судьбы кронштадтского батюшки.

Он был рукоположен в 1851 году и назначен клириком русской церкви в Висбадене. С 1856 года преподавал богословие и философию в Петербургском университете. С 1858 года стал священником русской церкви в Берлине; с 1859 вновь оказался в Висбадене. В 1864 году был назначен законоучителем принцессы Дагмары (будущей императрицы Марии Федоровны), тогда невесты великого князя Николая Александровича, в то время престолонаследника. Скоропостижная смерть Николая в 1865 году привела к тому, что она стала невестой, а затем и женой Александра III. Под духовным руководством Янышева принцесса перешла в православие.

Иоанн Янышев служил протопресвитером Большого собора Зимнего дворца и Благовещенского в Московском Кремле. Преподавал цесаревичу Николаю Александровичу историю русской церкви. В 1894 году, после согласия императора Александра III на помолвку цесаревича с принцессой Гессенской Алисой (затем ставшей императрицей Александрой Федоровной), он был определен также и ее законоучителем для перехода в православие.

Между Иоанном Янышевым и Иоанном Кронштадтским – огромная дистанция с точки зрения их положения и в Церкви, и в обществе. Первый – известный богослов, университетский и академический преподаватель, но главное – духовник царской семьи. Второй – «всего лишь» всенародный батюшка.

«Народ любит вас», – говорит царь, ни слова ни говоря о себе, о своем отношении к Кронштадтскому. «Ваш народ любит меня», – отвечает священник, не только выражая свое смирение, но и напоминая царю, что это его , а не какой-то чужой народ любит Кронштадтского. «Да – потому что он знает, кто вы и что вы», – соглашается государь, и ситуация возвращается на круги своя. Да, император признает за отцом Иоанном выдающиеся заслуги как всенародного священника, вполне по формуле К.П.Победоносцева: «Народ чует душой». Но холодок между ними остается, потому что Александр III – это все-таки аристократ, а Иоанн Кронштадтский – только народный батюшка. И он «не свой» при дворе.

Александр III имел самые расхожие и приблизительные представления о Кронштадтском, которые он мог почерпнуть из газет или из донесений Победоносцева. Поэтому как Победоносцев не слишком любил отца Иоанна, ибо тот не укладывался в его понимание роли приходского батюшки, так и император, как считает его личный врач И.А.Вельяминов, был недоволен слишком «вызывающим» поведением Иоанна Кронштадтского.

«Я думаю, – писал в своих воспоминаниях о Ливадии Вельяминов, – что Государь подозревал у отца Иоанна желание выдвинуться и бить на популярность, а “популярничание” Государь ненавидел и искренне презирал». По словам великого князя Николая Михайловича, отец Иоанн был приглашен по желанию великой княгини Александры Иосифовны, жены двоюродного брата императора. Такой инициативы ни со стороны самого царя, ни со стороны его ближайших родственников не было. И это безусловно подтверждается тем фактом, что отец Иоанн прибыл в Ливадию (вместе с Александрой Иосифовной и королевой Греческой Ольгой Константиновной, племянницей Александра II) днем 8 октября, но впервые был принят императором только 11 октября. Вполне возможно, что Александр III узнал о приезде священника только после его прибытия.

Тем не менее поведение Иоанна Кронштадтского в Крыму было и в самом деле «вызывающим».

Его, очевидно, привезли в Ливадию с вполне определенной целью, которую очень точно озвучила Надежда Киценко: «Его пригласили… к умирающему императору… скорее от отчаяния, нежели в знак доверия». Иными словами, часть родственников царя надеялась на чудо. В этой довольно сложной и щепетильной ситуации священник должен был бы постоянно находиться вблизи царских покоев в ожидании вызова. Но отец Иоанн и здесь продолжает тот бурный образ жизни, которым он отличался всегда.

Он не сидит на месте. Сначала служит в малой дворцовой церкви, читая при этом особо составленную им молитву об исцелении императора. Затем служит молебен в казармах конвоя. Затем оказывается в Ялте. 10 декабря дом причта ливадийской церкви, где жил Иоанн Кронштадтский, осаждается толпой народа, где не только русские, но и много татар. Даже 11 октября, когда его впервые призвали к царю, он служит литургию в ялтинском соборе при огромном стечении людей и получает депешу из Ливадии прямо во время службы. 12 октября он едет в имение великого князя Александра Михайловича Ай-Тодор, оттуда отправляется в имение князя Юсупова и в тот же день совершает поездку в Алупку, во дворец князя Воронцова. 13 октября служит в Ореанде и посещает водопад Учан-Су. В тот же день в доме дворцового причта принимает еврейскую депутацию Крыма в составе шести человек, которые благодарят его за 200 рублей, пожертвованные на еврейскую общину. 14 октября он в Массандре, откуда едет в богатейшее имение Селям графа Орлова-Давыдова. 15 октября служит в церкви села Аутка, где на глазах толпы исцеляет парализованного татарина. 16 октября он в Гурзуфе, 17-го – опять в Ореанде, откуда его уже второй раз вызывают к царю. 18 октября посещает знаменитый Никитский сад, основанный в 1812 году герцогом Ришелье. 19-го отмечает (весьма скромно) свои именины, получив в связи с этим 289 поздравительных телеграмм. В этот же день он в третий раз оказывается в покоях царя, где, по свидетельству врача Вельяминова, исповедует и причащает Александра.

Однако на следующий день император скончался, что вроде должно было служить свидетельством краха идеи пригласить Кронштадтского в Крым. «Сделал ли Царь это по собственному почину или нет? – задавался вопросом великий князь Николай Михайлович. – Я почти смело могу сказать, что нет».

В таком случае, казалось бы, приезд Иоанна Кронштадтского в Крым должен был выглядеть настоящим конфузом. Императора не исцелил, а больного татарина исцелил. Но странным образом это поражение отца Иоанна обернулось в его пользу, если можно считать пользой тот факт, что с этого момента имя Иоанна Кронштадтского стало прочно связываться с «державными» интересами России. Как это случилось – непонятно.

Как и в случае с гибелью Александра II, смерть Александра III была использована отцом Иоанном для упрочения своего положения и в Церкви, и при дворце. В этом, возможно, отразился его стратегический ум – ум человека, не искушенного ни в дворцовых, ни в политических, ни даже в церковных интригах, но обладающего какой-то глубокой народной интуицией, а самое главное – твердо знающего настоящую цену своей уникальной личности. Ему не было нужды пресмыкаться перед власть имущими. Он прекрасно понимал, что за ним стоит громадная масса верующего народа, который, как в воздухе, нуждается в батюшке, искренне и от души ему доверяя. Вот чего не было в царской семье.

Ведь если искренне верить в чудотворство Иоанна Кронштадтского, то исцеления императора не могло быть по определению. Главным условием этого исцеления было абсолютное доверие, вера в то, что в этот момент отец Иоанн действительно предстоит один перед Богом и молит Его об исцелении.

Но этого-то доверия и не было.

Глава девятая
БИТВА ГИГАНТОВ

Вам, по Писанию, нужно бы повесить камень на шею и опустить с ним в глубину морскую, вам не должно быть места на земле.

Иоанн Кронштадтский о Толстом

…Добрый старичок.

Толстой об Иоанне Кронштадтском

ВЕРА И ЦЕРКОВЬ

Пути отца Иоанна и Толстого должны были сойтись в одной точке. И этой «точкой» оказались люди, которые попадали под их влияние, порой доверяя им всю свою жизнь, все свои помыслы и надежды. Причем цена вопроса была страшно высока! На кону стояли спасение, жизнь вечная.

Об этом замечательно написал в своей брошюре 1877 года «Великосветский раскол» Н.С.Лесков, ссылаясь на послание священникам генерал-суперинтенданта в Берлине Бюксела: «Мы не должны от себя скрывать, что упадок церковной жизни необыкновенно велик. Он не вызван, а только обнаружен новейшими церковными законами. Многие церкви и алтари посещаются лишь немногими, и большинство народонаселения заботится исключительно о временном и земном. Молитва в домах замолкла. Слово Божие не читается и еще менее исполняется. Число некрещеных детей и невенчанных браков до ужаса велико. Преступления и безнравственность увеличиваются всё более и более, благочестие и уважение к божественному и человеческому порядку сокрушаются, и суды Божии не принимаются в соображение и не понимаются… Теперь вопрос не о богословских разномыслиях, а о том: есть ли Бог, есть ли у человека бессмертная душа и предстоит ли вечный суд».

На каком пути веры человек обретает спасение и вечную жизнь: в Церкви или вне ее стен? Но отличие имперской России от современной как раз и состояло в том, что этот вроде бы глубоко личный вопрос, который каждый человек решает сам, в конце XIX – начале XX веков превратился, по словам одного исследователя, во «всероссийский плебисцит».

Вне имперского контекста мы никогда не поймем, почему два безусловно искренних и глубоко верующих человека, желавших добра, даже во многом похожих друг на друга – своей неотмирностью, своей совестливостью, своим бессребреничеством, равнодушием к земным благам и, наконец, огромной любовью к простому народу, – оказались не союзниками, но врагами? Почему возник духовный раскол в России, одним из итогов которого и стали русская революция и Гражданская война? Ведь гражданская война начинается сперва в умах и только потом на полях сражений.

Трагедия спора была в том, что оба они искали пути спасения веры в условиях кризиса самой веры, в котором отдавал себе отчет всякий здравомыслящий русский человек. И ответы их на главный вопрос этого спора были диаметрально противоположными. Толстой был уверен, что необходимо спасать веру от Церкви, переживающей, по его мнению, катастрофический кризис, но при этом продолжающей предъявлять на веру исключительные права. Кронштадтский же, как самый убежденный и, если можно так выразиться, верующий священник своего времени, не просто отстаивал исключительные церковные права, но и доказывал их на практике, заражая верой в Церковь своей уникальной практикой священнослужителя.

Но если позиция отца Иоанна понятна и не нуждается в комментариях, то антицерковность Толстого – это весьма сложный и, что самое главное, глубоко интимный вопрос. Это такой страшный вопрос, который перепахал всю жизнь писателя, начиная с конца семидесятых годов. И не только его, но его родных, его близких и учеников.

НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ

В 1909 году Толстой в Ясной Поляне встретился с тульским епископом Парфением (Левицким). Встреча состоялась по инициативе владыки Парфения, который, готовясь к инспекции церковно-приходских школ Крапивенского уезда, где находилась Ясная Поляна, спросил директора Тульского военного завода генерала Куна, родственника семьи Чертковых: «А что, Толстой не прогонит меня, если я к нему приеду?» Но Толстой неожиданно с радостью согласился встретиться.

По неизвестной причине оба они приняли решение не предавать публичной огласке содержание их беседы, которая продолжалась несколько часов. И это прискорбно, потому что разговор этот был важен для России и многое бы разъяснил в конфликте Толстого и Церкви. Тем не менее некоторые интересные детали этой встречи были изложены Толстым и отцом Парфением в интервью корреспонденту газеты «Русское слово» С.П.Спиро. По словам отца Парфения, Толстой говорил с ним, «как всякий христианин говорит с пастырем на исповеди». Толстой сделал еще более важное заявление: «…Я сказал ему: одно мне неприятно, что все эти лица (авторы писем, убеждавшие Толстого покаяться перед Церковью. – П.Б. ) упрекают меня в том, что я разрушаю верования людей. Здесь большое недоразумение, так как вся моя деятельность в этом отношении направлена только на избавление людей от неестественного пребывания в состоянии отсутствия всякой, какой бы там ни было, веры…»

По свидетельству Спиро, Толстой рассказал Парфению, как однажды он шел по деревне Ясная Поляна и заглянул в окно деревенской избы, где старая женщина стояла на коленях перед иконой и била поклоны. Это была Матрена, имевшая в молодости репутацию «одной из самых порочных баб в деревне». Возвращаясь поздно вечером, Толстой вновь заглянул в окно. Старуха продолжала молиться на том же месте. «Вот это – молитва! – воскликнул Толстой. – Дай Бог нам всем молиться так же, то есть сознавать так же свою зависимость от Бога, – и нарушить ту веру, которая вызывает такую молитву, я счел бы величайшим преступлением. Не то с людьми нашего образованного сословия – в них или нет веры, или, что еще хуже, притворство веры, которая играет роль только известного приличия».

В «Исповеди» он писал, что завидовал мужикам, которые ходят в церковь, не испытывая противоречия со своими религиозными чувствами, как это происходит с ним, человеком из образованного слоя. Но если он и допускал такого рода толерантность, то она была крайне обидной для Церкви, потому что закрывала всякую перспективу. Получалось, что ее удел – пасти людей наивных и невежественных, но только до тех пор, пока они не избавятся от своего невежества. В одном из писем к тетушке А.А.Толстой, которая была женщиной убежденно-церковной, но при этом и высокообразованной, Толстой сделал и еще одно любопытное допущение. Он был готов согласиться, что Церковь нужна «образованным женщинам». Но только – не «мущинам»! Понятно, что на таких неприемлемых условиях никакого плодотворного диалога Льва Толстого с Церковью быть не могло. И это прекрасно понимали обе стороны.

Но все же отношение Толстого к Церкви менялось на протяжении его жизни. И то, что во время ухода он в первую очередь отправился в Оптину пустынь, чтобы поговорить со старцами, конечно, говорит о многом. Да и кроме этого последнего поступка писателя можно выделить по крайней мере два момента в его жизни, когда он старался душевно примириться с Церковью. О первом мы писали. Это 1877 год – начало духовного переворота.

В письме к А.А.Толстой от 25 апреля 1877 года жена писателя Софья Андреевна так рассказала об этой важной перемене в жизни супруга: «…Léon, конечно, вам не писал, что наконец на Страстной неделе он говел, и говел спокойно, хорошо, без волнений и страха сомнений, который бывал прежде. Потом он ездил в церковь и теперь продолжает быть всё в том же расположении духа. С борьбой, с страшным нравственным трудом он достигает того, что другим дается легко, – то есть делается религиозен. Но ему в жизни ничего не давалось легко; этим нравственным, внутренним трудом выработал он и характер свой, и воззрение на мир, и даже талант».

Однако мы знаем, чем это закончилось: «Исповедью», «Критикой догматического богословия» и «переводом» Евангелия. Толстой вступает в страшный конфликт с Церковью.

О том, насколько серьезно он относился к этому конфликту, мы можем судить по двум неотправленным письмам к А.А.Толстой, с которой он всегда был наиболее откровенен в религиозных вопросах. То, что эти письма остались неотправленными, но сохранились в архиве писателя, конечно, свидетельствует о его мучительных колебаниях. Однако тон этих писем не оставляет сомнения, что в начале 80-х годов Толстой не просто отходит от Церкви, но и объявляет ей настоящую войну. Впрочем, это объявление не осталось безответным. «Исповедь» была запрещена к печати духовной цензурой – как и все важнейшие религиозные сочинения Толстого.

«И книга моя («Перевод и соединение четырех Евангелий». – П.Б. ), и я сам есмь обличение обманщиков, – пишет он Александре Андреевне 3 марта 1882 года, – тех лжепророков, к<оторые> придут в овечьей шкуре и кот<орых> мы узнаем по плодам. – Стало быть, согласия между обличителем и обличаемым не может быть. Выхода для обвиняемых только два – оправдаться и доказать, что все мои обвинения несправедливы. (Этого нельзя сделать почерком пера. Для этого нужно изучение предмета, нужна свобода слова и, главное, сознание своей правоты. – А этого-то нет.) Обличаемые спрятались за цензуру и штыки и кричат: Г<оспо>ди помилуй, – и вы с ними… – Но говорить, как вы говорите и они: “Право, ей-Богу, мы не виноваты. Да побойся Бога, право, мы веруем в Христа” и т. п., – это то самое, что́ всегда говорят виноватые. – Надо оправдаться в насилиях всякого рода, в казнях, в убийствах, в скопище людей, собранных для человекоубийства и называемых в насмешку над Богом – христолюбивым воинством, во всех ужасах, творившихся и теперь творимых с благословенья вашей веры, или покаяться. И я знаю, что обманщики не станут ни оправдываться, ни раскаются. Раскаяться им и вам неохота, пот<ому> что тогда нельзя служить мамону и уверять себя, что служишь Богу. Обманщики сделают, что всегда делали, будут молчать; но когда нельзя уже будет молчать, они убьют меня…»

Во втором письме к тетушке Толстой снова настаивает на том, что его непременно в будущем убьют . «А они будут молчать, пока можно, а когда нельзя уже будет, они убьют меня… И я могу погибнуть физически, но дело Христа не погибнет, и я не отступлюсь от него, потому что в этом только моя жизнь – сказать то, что я понял заблуждения<ми> и страданиями целой жизни».

Категорическая убежденность Толстого в том, что его обязательно убьют, может показаться симптомом сумасшествия. Но на самом деле до сих пор остается загадкой, почему на протяжении всей жизни Толстого на него не было совершено ни одного покушения. Ведь письма с угрозами убийства писателя приходили в Ясную Поляну регулярно, как и спрятанные в посылки веревки с намеками, что он должен повеситься сам. Был случай, когда письма приходили от одного и того же анонимного лица с точным указанием числа, когда совершится «возмездие». При этом Толстой всегда отказывался от охраны и был так же доступен для религиозных фанатиков, как отец Иоанн.

И наконец, разве не убийством, только в фигуральном смысле, был тотальный цензурный запрет на религиозные сочинения Толстого? Если бы не активность В.Г.Черткова, издававшего эти сочинения на русском языке в Лондоне и Женеве, после чего они нелегально поступали в Россию, до 1905 года ни одно из значительных религиозных произведений Толстого вообще не увидело бы свет, за исключением 50 экземпляров книги «В чем моя вера?», которые Толстой еще до В.Г.Черткова напечатал в частной типографии для распространения в узком читательском кругу. Между тем в России открыто выходили сотни (!) статей и книг против взглядов Толстого. В этой кампании участвовали такие видные духовные авторитеты того времени, как ректор Московской духовной академии митрополит Антоний (Храповицкий), профессор апологетики христианства Казанской духовной академии А.Ф.Гусев, известный духовный писатель и автор первой биографии отца Иоанна Кронштадтского иеромонах Михаил (Семенов), наконец, сам Иоанн Кронштадтский и другие иерархи и священники. Поэтому несколько странно нынче читать современных обличителей «ереси» Толстого против православной Церкви, когда они пишут о яростной борьбе писателя с православием, при этом стыдливо замалчивая один важный факт: это была борьба нелегала с официозом.

Тем не менее в 1895 году в жизни Толстого был еще момент, когда его позиция в отношении Церкви, по-видимому, сильно смягчилась. 23 февраля в хамовническом доме в Москве от скарлатины скончался любимый сын Льва Николаевича и Софьи Андреевны Ванечка. Ему не исполнилось и семи лет.

Эта смерть случилась еще и на фоне очередного семейного конфликта, когда Толстой и его супруга попеременно пытались уйти из дома. И весьма возможно, что именно смерть Ванечки заставила Толстого надолго отказаться от обострения отношений с кем бы то ни было – в том числе и с Церковью.

В письме к А.А.Толстой в марте 1895 года Толстой пишет: «Последние эти дни Соня говела с детьми и Сашей (младшая дочь Толстых. – П.Б. ), кот<орая> умилительно серьезно молится, говеет и читает Евангелие. Она, бедная, очень больно была поражена этой смертью. Но думаю – хорошо. Нынче она причащалась, а Соня не могла, п<отому> ч<то> заболела. Вчера она исповедалась у очень умного священника Валентина (друг, наставник Машеньки, сестры), кот<орый> сказал хорошо Соне, что матери, теряющие детей, всегда в первое время обращаются к Богу, но потом опять возвращаются к мирским заботам и опять удаляются от Бога, и предостерег ее от этого. И, кажется, с ней не случится этого».

Отец Валентин (Амфитеатров) был знаменитым московским священником, настоятелем Архангельского собора в Кремле, поставившим на духовный путь сестру Толстого Марию Николаевну. К нему с огромным почтением относился Иоанн Кронштадтский. Он даже сердился, если в Кронштадт приезжали москвичи: «Зачем вы едете ко мне?! В Москве есть отец Валентин!»

Так или иначе, но с 1895 по 1901 годы Толстой не написал ни одной статьи, в которой Церковь критиковалась бы с тем накалом страсти, какая есть в «Исповеди», «Исследовании догматического богословия», «Переводе и соединении четырех Евангелий», «В чем моя вера?», «Так что же нам делать?», «Церковь и государство» и др.

В это же время прекращается и полемика Толстого с тетушкой А.А.Толстой. В последний раз она обратится к племяннику в 1903 году, незадолго до своей смерти. В этом письме Александра Андреевна будет сокрушаться об отпадении от Церкви его дочери Саши: «Точно так же, как вы неумышленно (и я верю, что вы сделали это неумышленно) отвратили ее от родной церкви, так же верно вы привьете к ней ваш взгляд на Христа… Напрасно вы думаете, что она со временем сама пробьет себе путь к религии; она пойдет по вашим стопам; это неизбежно, потому что оно так просто и естественно. Бросив несознательно это злое семя в ее сердце, считая его добрым, вы, вероятно, не рассчитали, что она, вышедши замуж, передаст его своим детям, и так пойдет из поколенья в поколенье, отнимая у всех самое святое и единственно необходимое и в жизни, и в смерти»30
А.А.Толстая ошиблась. Александра Львовна не выйдет замуж, вернется в лоно церкви и скончается в США в возрасте 95 лет глубоко православным человеком, но и не переставшим чтить память своего отца.

Но это будет уже не спор, а последний горький вздох тетушки, которая так и не смогла переубедить горячо любимого племянника.

С середины же 90-х годов до момента его «отлучения» от Церкви Толстой если и не смиряется в этом вопросе, то, по крайней мере, перестает писать о нем в своей публицистике. Что же касается его творчества, то мы почти не найдем в нем какого-то отрицательного, а тем более карикатурного образа священника. Это же касается и его дневников.

Единственным (но крайне важным!) исключением из этого правила являются печально знаменитые главы «Воскресения», где описывается служба в храме пересыльной тюрьмы. Сцена, где Катюша Маслова против воли идет на службу в церковь, вне сомнения, содержит кощунственные авторские высказывания о Евхаристии, которые и послужили последней каплей в чаше терпения православной Церкви, вынесшей в лице Святейшего Синода «Определение» от 20–22 февраля 1901 года об «Отпадении» Толстого.

При чтении этих глав (39-я и 40-я первой части романа) бросаются в глаза не только очевидно вульгарные высказывания писателя о таинстве причастия и всем ходе богослужения, но и то, как грубо и бесцеремонно вторгается голос автора в художественную ткань произведения. Возникает ощущение, что в этот момент Толстой, собственно, забывает о самой Масловой и в наиболее резких выражениях повторяет то, о чем неоднократно писал в своей публицистике 80-х – начала 90-х годов. В этих главах нет ничего принципиально нового, такого, чего Толстой не писал бы о Церкви и ее обрядах. По сути, нет ничего нового и в самом методе толстовской критики – всё тот же принцип «остраненного», по выражению Виктора Шкловского, взгляда, когда престол называется «столом», ризы – «мешком», а вынутая часть просфоры – «кусочком бога». Единственное, что поражает при чтении этих глав, – это тот злой педантизм, с которым Толстой переводит, по его мнению, на «нормальный» человеческий язык все детали церковной службы. И если бы не эта злость писателя, на самом деле прекрасно понимавшего, о чем идет речь, то это описание можно было бы принять за слова островного дикаря, рассказывающего своим соплеменникам о том, как он впервые побывал на православной службе.

«Сущность богослужения состояла в том, что предполагалось, что вырезанные священником и положенные в вино кусочки при известных манипуляциях и молитвах превращаются в тело и кровь бога. Манипуляции эти состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то что этому мешал надетый на него парчовый мешок, поднимал обе руки кверху и держал их так, потом опускался на колени и целовал стол и то, что было на нем. Самое же главное действие было то, когда священник, взяв обеими руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей. Предполагалось, что в это самое время из хлеба и вина делается тело и кровь, и потому это место богослужения было обставлено особенной торжественностью».

В истории написания, а главное – публикации этих глав много неясного. Известно, что Толстой торопился с окончанием и публикацией «Воскресения», потому что гонорар за роман, полученный от издателя А.Ф.Маркса, должен был пойти на помощь переселяющимся из России в Канаду сектантам-духоборам. Тот факт, что ради помощи духоборам (чьи взгляды он далеко не во всем разделял) писатель решил временно отказаться от своего принципа безгонорарного печатания всего, что он пишет, несомненно накладывал отпечаток на его настроение. Толстой не мог не задумываться не только над тем, ради кого он отказывается от своих принципов, но и над тем, против кого он в этом случае отказывается. Речь шла об официальной Церкви, которая преследовала духоборов, заставляя крестить своих детей, отнимая их у родителей и помещая в бедные монастыри.

10 мая 1897 года Толстой пишет письмо Николаю II, пытаясь донести до слуха императора безобразные события, которые происходили в Бузулукском уезде Самарской губернии, где у крестьян-молокан силой отнимали детей.

«…В дом крестьянина Чипелева, молоканина по вере, в 2 часа ночи вошел урядник с полицейскими и велел будить детей с тем, чтобы увезти их от родителей. Ничего не понимающих, испуганных мальчиков – одного 13-ти лет, другого 11-ти лет – одели и вывели на двор. Но когда урядник хотел взять двухлетнюю девочку, мать схватила дочь и не хотела отдать ее. Тогда урядник сказал, что велит связать мать, если она не пустит дочь. Отец уговорил жену отдать ребенка, потребовав от урядника расписку, в которой было бы объяснено, по чьему распоряжению взяты дети…

Внимание! Это ознакомительный фрагмент книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента ООО "ЛитРес".

Реформы, проводившиеся в России во второй половине XIX в., практически не затронули организационную структуру Русской Православной Церкви. Как и раньше, царь оставался главой Церкви (верховным земным покровителем), но непосредственными делами церковного управления ведал Святейший Синод. Он состоял из присутствия и собственно управления. Присутствие объединяло высших иерархов Православной Церкви, выносивших свои решения по важнейшим вопросам жизни Церкви.

Компетенции Святейшего Синода принадлежали все дела Церкви: истолкование церковных догматов, распоряжения по обрядовости и молитвам, назначение должностных лиц, заведование имуществом, просвещение, борьба с еретиками и раскольниками, цензура, судебные дела духовных лиц. Возглавлял это влиятельное ведомство обер-прокурор Святейшего Синода. С 1880 и до конца 1905 г. на этой должности бессменно находился известный консервативный деятель К. П. Победоносцев.

Церковь делилась на 66 епархий - 64 в пределах России, одна в Америке (Алеутская) и одна в Японии. Каждая епархия, возглавляемая архиереем, назначаемым царем по согласованию с Синодом, подчинялась непосредственно Синоду. Епархиальный архиерей мог носить титул митрополита, архиепископа или епископа. Он являлся в пределах епархии не только высшим церковным административным лицом, но и главным учителем веры и нравственности.

Структура местного церковного управления, помимо архиерея, включала еще духовную консисторию, ведавшую собственно управлением и церковным судом, училищный совет, занимавшийся делами церковноприходских школ, и попечительский совет, оказывавший помощь бедным лицам духовного звания. Каждая епархия делилась на благочинные округа, каждый из округов включал от 15 до 35 приходских храмов. Вне епархий находились церкви придворного и военного ведомства, а также 10 крупнейших монастырей.

Всего в России к концу XIX в. насчитывалось более 80 млн. православных верующих и 37 тыс. приходов. В число православных входили и старообрядцы (раскольники), которых, поданным Синода на 1895 г., насчитывалось около 13 млн. человек и которые не подчинялись синодальному управлению.

В России действовало 4 духовные академии (900 студентов), 58 духовных семинарий (около 19 тыс. учащихся), 183 духовных училища (около 32 тыс. учащихся), 49 епархиальных женских училища (около 13 тыс. учащихся) и 13 женских училищ духовного звания (около 21 тыс. учащихся).

С начала 1880-х гг. Церковь стала играть активную роль как бы второго Министерства народного просвещения. Александру III была близка идея широкого развития в стране сети церковно-приходских школ. Подобные начальные учебные заведения не только давали основы грамотности, но и прививали духовно-нравственные т. к. преподавателями являлись по преимуществу церковно-приходские священники. К началу 1880-х гг. таких школ было немного - всего около 5 тыс. К 1894 г. церковно-приходских школ стало почти 31 тыс., в них обучались более 1 млн. мальчиков и девочек.

Оберпрокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев являлся одним из образованнейших правоведов своего времени. Ему принадлежит целая серия историко-юридических трудов, а его трехтомный «Курс гражданского права» служил учебным пособием нескольким поколениям студентов.

Причину общественных нестроений, источник видимых недостатков реального мира Победоносцев видел не в общественных учреждениях, не в системе отношений между людьми, а в нравственной природе самого человека. Несовершенные люди не могут построить на земле ничего совершенного - вот главный камертон мировоззрения К. П. Победоносцева. Человек слишком грязен и темен, и пока душа его не просветлится светом Небесной Истины, ждать ничего хорошего не приходится. Обер-прокурор Синода выступал непримиримым критиком любых попыток социального реформирования общества. Главные мировоззренческие постулаты черного кардинала империи, как его называли противники, отразились в «Московском сборнике К. П. Победоносцева. Обер-прокурор Святейшего Синода категорически выступал против воспроизведения в России любых форм государственно-либеральных западноевропейских моделей. Всеобщее избирательное право и парламентаризм Победоносцев назвал великой ложью нашего времени.

Конструктивными факторами истории для него являлись государство и Церковь, неразделимые, «как дух и тело». Отделение Церкви от государства неминуемо приведет к гибели и того и другого, - считал обер-прокурор. Русское государство, провозглашал он, может существовать только при сильной верховной царской власти, потребность в которой глубоко таится в душе русского человека.

Как широко образованный человек Победоносцев хоро-сенат и Синод не знал, как складывался исторический путь России, Петербург и предвидел трагические повороты в судьбах Отечества. Он не раз высказывался о неизбежном крушении Российской империи. Это пророчество производило странное впечатление на слушателей, ведь оно звучало из уст высокопоставленного должностного лица, обязанного защищать основы и начала империи, а не предрекать их грядущую гибель.

Победоносцева нельзя было обвинить в пассивности. По мере сил и возможностей он старался пресекать опасное, с его точки зрения, развитие общественных событий в стране. Однако политика недопущения и запретов, непременным сторонником которой являлся глава Синода, сама по себе была лишена какого-либо созидательного содержания и не сулила никакой перспективы стране.

Церковь во второй половине XIX в. По данным на 1886 год, в России при населении примерно в 120 млн человек имелось более 40 тыс. церквей, около 700 соборов, 491 мужской монастырь и 194 женских. Церковнослужителей разного звания насчитывалось около 60 тыс. человек, а также около 10 тыс. монахов и более 20 тыс. монахинь.

Церковь издавна занималась благотворительностью, опекой больных, старых и малолетних, просветительской деятельностью. В середине 1880-х годов при монастырях имелось около 200 различных училищ, где обучались тысячи детей; Церковь содержала десятки больниц и богаделен. Кроме того, при церквах и монастырях существовало более 18 тыс. библиотек.

Много внимания уделялось строительству церковно-приходских школ и храмов. За годы правления Александра III было открыто более 25 тыс. церковно-приходских школ и построено около 5 тыс. церквей и часовен. Однако к концу XIX века Церковь все больше теряла свои нравственные ориентиры. Среди церковников на всех уровнях развивалось стяжательство, карьеризм, пренебрежение реальными интересами прихожан. В народе постоянно нарастало недовольство церковными порядками.

Главой Священного Синода, руководящего всеми церковными делами страны, - обер-прокурором с 1880 по 1905 год являлся Константин Петрович Победоносцев (1827-1907). Он много лет занимался вопросами российского законодательства, ему принадлежит ряд научных трудов. В 1860 году К. П. Победоносцев возглавил кафедру гражданского права Московского университета, а в 1872 году был назначен членом Государственного совета. К. П. Победоносцев на долгие годы стал олицетворением консервативных начал в общественной и государственной жизни.

Александр III разделял многие убеждения Победоносцева, который считал, что развитие демократических институтов пагубно отразится на стабильном развитии Русского государства. Ни парламент, ни свобода слова, ни демократические выборы ничего не дают для духовно-нравственного развития людей, считал он. Наоборот, эти учения, по глубокому убеждению К. П. Победоносцева, являются великой ложью нашего времени, поскольку уводят человека с пути постижения истинного смысла жизни, который открывается лишь в Священном Писании, в вере Христовой. Поэтому, считал Победоносцев, для улучшения условий жизни народа надо не новые государственные учреждения создавать, не западные приемы жизни перенимать, а содействовать его духовному обогащению. Победоносцев горячо поддерживал идею развития церковно-приходских школ, где обучение и церковно-нравственное воспитание существовали нераздельно.

Он решительно выступал против введения в России любых форм народного представительства. Не парламенты и не писаные свободы нужны России, считал Победоносцев, а сильная, честная власть и глубоко верующие люди на всех постах государственного управления. И образованные священники, умеющие разъяснять народу сложные явления жизни, наставлять на путь праведный и отвращать от греховных соблазнов.

Храм Христа спасителя. Во время коронации Александра III, в мае 1883 года, в Москве был освящен (открыт для молений) храм Христа Спасителя, задуманный как памятник русскому воинству в честь победы над Наполеоном в 1812 году. Указ о его строительстве был подписан 25 декабря 1812 года еще Александром I. Первоначально храм предполагалось воздвигнуть на Воробьевых горах по проекту архитектора A. Л. Витберга. Храм заложили, но работы вскоре прекратились: необходимых средств для строительства огромного сооружения не нашлось.

Москва. Храм Христа Спасителя

Возведение храма продолжилось при Николае I. Было решено строить его в центре города, на берегу Москвы-реки, по проекту архитектора К. А. Тона. К 1859 году здание было построено. Отделочные работы продолжались более 20 лет. Над украшением храма трудились лучшие скульпторы и художники России - П. К. Клодт, В. И. Суриков, В. М. Васнецов, В. В. Верещагин, Г. И. Семирадский и др. Внутри, на мраморных досках, были помещены все манифесты, изданные в годы Отечественной войны, а также описания всех сражений. Это колоссальное сооружение одновременно могло вместить до 10 тыс. человек. В 1931 г. храм был взорван по приказу советских властей. Воссоздан он был лишь в 90-е годы XX века.

Русская православная церковь никогда не оскудевала пламенными по-борниками веры, искренними подвижниками любви к человеку и Человечеству. Одним из самых известных наших соотечественников в XIX - начале XX века был церковный проповедник, духовный писатель Иоанн Кронштадтский (1829-1908).

Иоанн Ильич Сергеев родился в Архангельской губернии, в семье сельского священника. Окончил духовную академию в Петербурге. В 1855 году был возведен в сан священника и получил назначение в Андреевский собор в городе Кронштадте. Все последующие десятилетия жизнь Иоанна была неразрывно связана с этим храмом.

Фотография. 1899 г.

Он родился и вырос в бедной семье, видел много людского горя, однако это не ожесточило его сердце. В городе было много рабочих и грузчиков порта, среди которых процветали пьянство и воровство, постоянно случались кровавые драки. Вот на этих опустившихся людей и обратил свое внимание молодой священник. Немалое число их благодаря проповедям отца Иоанна возвратилось к нормальной жизни, они стали примерными семьянинами и честными тружениками.

За свою жизнь Иоанн произнес тысячи проповедей.

Он оказался врачевателем многих человеческих душ. На его проповеди стекались толпы народа, тысячи людей писали ему, прося совета, наставления, утешения. Никого Иоанн не отвергал, на все человеческие горести откликался.

Он много ездил по России, выступал перед верующими и в храмах, и на площадях. Каждая его проповедь становилась событием, а число собиравшихся поражало современников. 20 июля 1890 года на его службе в Харькове присутствовало более 60 тыс. человек. Иоанн Кронштадтский учил: «Любите своих близких, любите Россию, окружающий мир - творение Божие, и жизнь улучшится. Чем больше будет любви и веры, тем красочнее и легче будет жизнь, тем радостней, светлее станет на земле».

Иоанновский женский монастырь на реке Карповка.
Основан Иоанном Кронштадтским

Отец Иоанн понимал, что не все ладно в государстве, что многое подлежит исправлению, но либеральные и социалистические учения не принимал, считал их ложными и видел в них угрозу существованию России.

Вместе с письмами и телеграммами к отцу Иоанну текли огромные суммы на благотворительность. На эти средства отец Иоанн распорядился помогать нищим, построить в Кронштадте Дом трудолюбия со школой, церковью, мастерскими и приютом. В его родном селе были возведены женский монастырь и большой каменный храм. В Петербурге усилиями отца Иоанна был построен женский монастырь. В этой обители и погребен отец Иоанн.

В 1990 году Поместный собор Русской православной церкви причислил праведника Иоанна Кронштадтского к лику святых.

Вопросы и задания

Расскажите о роли Русской православной церкви в жизни народа.
Охарактеризуйте взгляды К. П. Победоносцева. Можно ли назвать его видным представителем русского консерватизма?
Объясните, что объединяло взгляды Александра III и К. П. Победоносцева.
Что вы знаете о возведении храма Христа Спасителя и его дальнейшей судьбе?
Охарактеризуйте взгляды Иоанна Кронштадтского.
Как вы думаете, чем привлекала современников личность Иоанна Кронштадтского? Чем интересна она нам?
Как вы полагаете, какую роль в истории России сыграли такие подвижники, как Серафим Саровский и Иоанн Кронштадтский?

Документ

Из проповеди Иоанна Кронштадтского:

Кто вас научил непокорности и мятежам бессмысленным, коих не было прежде в России? Перестаньте безумствовать! Довольно! Довольно пить горькую, полную яда чашу и вам, и России. Царство Русское колеблется, шатается, близко к падению. Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвержены праведной каре закона, если Россия не очистится от множества плевел, она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и беззакония.