Схиархимандрит георгий савва. Чем интересен Тимашевский мужской монастырь Святого Духа? Обожение возможно благодаря нетварным божественным энергиям

С содержательной стороны моральные ценности предстают ценностями добра и зла. Все моральные ценности являются ценностями добра и зла как таковых, а также различных их конкретных форм. Иными словами, мир моральных ценностей – это ценности добра и зла - как ценностей справедливости, свободы, достоинства, любви, насилия, эгоизма, злобы и т.д. И здесь сразу же возникают такие кардинальные вопросы для этики, как вопросы: «Что есть добро?» и «Что есть зло?», «Какова природа отрицательных моральных ценностей?». Это всё традиционные для этики вопросы, по которым, однако, этики всегда пытались и пытаются сказать нечто нетрадиционное.

Следует согласиться с точкой зрения Дж. Мура, проделавшего глубокий профессиональный анализ этой проблемы, что дать исчерпывающего определения «добра» невозможно 132 . Но потому, считал Дж. Мур, и «все суждения о добре являются синтетическими и никогда аналитическими» 133 .

Почему понятие «добра» не определимо? Прежде всего, потому что оно предстаёт простым понятием, таким же как, например, понятие «жёлтое ». Подобные понятия не содержат в себе составных частей, «инвариантно образующих определённое целое». «В этом значении понятие «добра» неопределимо, - пишет Дж. Мур, - ибо оно простое понятие, не имеющее частей (выделено нами – М.П.Е .) и принадлежащее к тем бесчисленным объектам мышления, которые сами не поддаются дефиниции, потому что являются неразложимыми крайними терминами (выделено нами – М.П.Е. ), ссылка на которые и лежит в основе всякой дефиниции» 134 .

Можно согласиться с тем, что именно простота добра как его единство , цельность , а также его крайность как «угла», на котором строится всё здание морали, и единственность и определяют его неопределимость. Но определённое единство и единственность свойственны любой нравственной ценности, и потому можно предположить, что и любая моральная ценность до конца не определима. В самом деле, как при попытки определить добро или зло , так и при определении производных, конкретных моральных ценностей, всегда остаётся в них «нечто» невыразимое адекватно в языке, но осознаваемое нами на уровне чувств, интуиции, что составляет их такое специфическое, сущностное качество, как определённая моральность.

Мы можем предложить лишь такие «относительные» вербальные определения добра и зла, как то: «добро есть наиболее общая положительная моральная ценность», а «зло – наиболее общая отрицательная моральная ценность». Рассматривая далее добро как определённое качество реальных явлений, мы можем отметить, что содержание добра проявляется через совокупность различных конкретных моральных ценностей. И что со стороны сущности любая конкретная моральная ценность есть, прежде всего, ценность добра или зла. Само же добро предстает как совокупность полноты бытия , единственности и единства , которые, в свою очередь, проявляются через ценности жизни, личности, всеединства и т.д. Аналогично и зло со стороны содержания предстаёт отрицанием полноты бытия, утверждением хаоса, множественности и эгоизма, которые, в свою очередь, разворачиваются в более частные ценности и т.д.

Вопросы, касающиеся природы зла , сущности и содержания отрицательных моральных ценностей всегда были актуальными и сложными для тех этических учений, которые исходили из объективной природы добра, и особенно если при этом утверждали и его божественную сущность. Как всемогущий и благой Бог-Творец может допустить творение и существование зла? Проблемы теодицеи воистину есть испытание нашей веры и разума!

В современной российской этике самые содержательные работы по проблеме зла принадлежат А.П. Скрипнику. 135 А.П. Скрипник определяет зло как «противоположность добра и блага». 136 Зло есть «универсалия культуры, основополагающая для морали и этики». 137 А.П. Скрипник дал глубокий анализ конкретной практики зла, т.е. конкретных способов проявления и осознания зла, в доклассовом и в цивилизованном обществах. Наш аксиологический анализ зла не отрицает, а дополняет в определённой мере этот содержательный анализ. Мы считаем, что ценностный подход к злу позволяет выявить некоторые особые свойства данной универсалии.

Концепции зла можно подразделить на два вида: монистические и дуалистические . Дуалистические взгляды на зло представлены в религиозных и идеалистических учениях, как, например, в зороастризме, у манихейцев, Платона, Шеллинга, Бердяева и др. С данной точки зрения в мире признаются два начала – одно доброе , светлое, отождествляемое с идеальным Богом, а другое – злое , тёмное, меоническое, часто отождествляемое с материей. Общим недостатком этих концепций является пессимизм в отношении возможностей добра, конечной победы добра. Здесь, если даже отстаивается Божественная благодать, то ограничивается Божественное всемогущество.

В монистических учениях о зле можно выделить материалистическое и идеалистическое направления при всей условности подобного деления. В материалистическом направлении, примером чего может служить марксистская философия, признаётся материальная первопричина, действующая с естественной необходимостью, которая поэтому лишена нравственной ответственности. Здесь отрицается метафизическое, физическое и трансцендентное зло и признаётся лишь социальное и нравственное. Но поэтому и главными средствами борьбы со злом признаются только социальные и нравственные. Однако неудача всех подобных социально-нравственных программ борьбы со злом, когда и сама нравственность понимается узко как субъективный или субъективно-объективный феномен, свидетельствует уже о её несовершенстве, что определяется, прежде всего, ограниченным представлением о самом зле. Социальный и личностный факторы в противоборстве со злом необходимы, но не достаточны. Собственно проблема зла в материализме не может получить глубокого осмысления, ибо зло здесь изначально преуменьшено.

Наиболее сложна проблема зла для монистических религиозных и религиозно-философских учений, в том числе для христианского мировоззрения. Наиболее важные идеи по данной проблеме здесь были высказаны апостолом Павлом, Дионисием Ариопагитом, Иоанном Лествиничником и другими святыми отцами церкви, которые особое внимание уделили нравственному и трансцендентному злу 138 . Широкую известность получила теодицея Лейбница. Лейбниц признавал метафизическое зло (несовершенство), физическое (страдание) и нравственное (грех). Он рассуждал таким образом, что Всемогущий и Благой Бог сотворил совершеннейший из возможных миров, иной бы не соответствовал природе Бога, и зло здесь имеет частный характер и является необходимым элементом для осуществления более общего добра. Зло, таким образом, относительно и необходимо. Лучше, если будет грешник, который получит за грехи свои вечную кару, нежели мир явится менее совершенным, чем он есть. В общем-то, это страшная логика, используемая радикальными социал-реформаторами всех цветов, признающих необходимость и уже потому оправданность временных жертв, хотя бы и очень больших и кровавых, ради будущего вечного блага.

Итак, что есть зло как моральная ценность? Может ли существовать отрицательная ценность сама по себе? И не является ли зло лишь стороной, аспектом добра? И может ли в действительности существовать добро без зла? Не переходит ли часто добро во зло, как и, напротив, зло в добро? И где граница подобной метаморфозы? И какова может быть природа зла, если признать вечность благого и совершенного Творца и Вседержителя?

Несомненно, нужно признать реальность зла, которое связано с физическим несовершенством , психическим страданием , с нравственными проступками , с социальным насилием , метафизическими дьявольскими соблазнами . Предметными субстанциями этих видов зла являются определённые, так называемые «отрицательные» свойства, страсти. Зло определяется как наиболее общая отрицательная моральная ценность, которая представлена через совокупность конкретных ценностей. Отрицательная ценность существует сама по себе как определённое качество, а именно как специфическое свойство прежде всего таких свойств как уродство, насилие, эгоизм, злоба и т.п. Эти качества «отрицательных» качеств не являются просто недостатком добра, а предстают по содержанию своему совершенно иными качествами

Относительное добро – это также всегда добро, а не зло, хотя и не полное. Добро никогда не переходит во зло , хотя любая тварь, кроме ангелов, причастна добру и злу. И той тонкой границы между добром и злом, о которой так много писали, нет , её нет как таковой в реальности. Ценности добра и зла являются антагонистическими свойствами, существующими изначально различно в действительности или в возможности. Когда утверждается, что вот данный предмет или данное свойство, отношение может быть добром и злом, то это может быть истинным, но это не означает, что добро может быть злом . Просто данный конкретный объект или субъект предстают носителями ценности и добра, и зла . В иной системе то или иное явление может предстать и в иных моральных качествах. Так, например, и страдание, которое иногда ошибочно отождествляется со злом и которое действительно связано с определёнными видами «психического », морального зла, может быть сопричастно и высоконравственному добру. Крест как символ страдания предстаёт в то же время и символом нравственной жизни в данной заражённой злом действительности. Так и через красоту, любовь зло может войти в человека и в мир. Знаменитое замечание Ф.М. Достоевского о страшной силе красоты, в которой сходится божественное и дьявольское, и имеет в виду подобную диалектику добра и зла, жизни и смерти.

Сами ценности добра и зла трансцендентны. Поэтому можно поставить задачу дереализации зла как достижения совершенства в своём роде, что достигается через совокупность определённых качеств, имеющих положительную нравственную ценность, и через совершенствование мира в целом. Добро , несомненно, может существовать без зла. Зло же не может существовать автономно , оно предстаёт лишь отрицанием добра, оно по сущности своей, по определению есть нечто разрушительное, а не созидающее, творческое. Обычная ошибка в утверждении о том, что добро не может существовать без зла, как без своей противоположности, состоит в том, что здесь ценность добра и зла не отделяется от оценки добра и зла, т.е. совершается аксиологическая этическая ошибка. Но и отрицательные оценки могут быть таковыми не потому, что есть положительные, т.е. не через соотношение с ними, а потому, что есть отрицательные объективные ценности, специфическим выражением которых они предстают.

Традиционно, нравственные ценности и оценки рассматриваются как имеющие горизонтальную структуру:

В то время как мир моральных ценностей имеет вертикальную иерархическую структуру:

И оценка положительная может быть дана не через сравнение с отрицательной ценностью, а через соотношение с верхним положительным пределом или с моральным Абсолютом, или для верующего с Царствием Божием. Равно как отрицательные оценки следует давать через соотношение оцениваемого факта с нижним пределом зла, с адом.

Зло необходимо правильно соотносить не только с добром, но и с грехом . Несомненно, что всякий грех есть зло, но всякое ли зло есть грех? Что же такое грех? В Толковом словаре В.И. Даля отмечено, что грех есть «поступок, противный закону Божию; вина перед Господом». А также это «вина или поступок; ошибка, погрешность», «распутство», «беда, напасть, несчастье, бедствие». В «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера это слово связывается «с греть с первоначальном значением жжение (совести)» 139 . Грех в современном языке согласно «Толковому словарю» С.И. Ожегова понимается в двух основных значениях: во-первых, грех «у верующих: нарушение религиозных предписаний, правил», а, во-вторых, «предосудительный поступок».

Таким образом, понятие греха имеет два основных значения: религиозное , как нарушение религиозных заповедей, как преступление перед Господом; и светское , как предосудительный проступок, за который, по определению слова «предосудительный», человек заслуживает порицания, за который он несёт ответственность.

Понятие «греха» имело важное значение и для права , по крайней мере, для западной традиции права, формирование которой приходится на ХI - XIII века, - на эпоху «папской революции». В исследованиях данной проблемы отмечается, что «в более ранний период слова преступление и грех были взаимосвязанными. В общем виде все преступления были грехами. А все грехи – преступлениями. Не проводилось чётких различий в природе тех проступков, которые надо было искупить церковным покаянием, и тех, которые надо было улаживать переговорами с сородичами (или кровной местью), местными или феодальными собраниями, королевскими или императорскими процедурами» 140 . И «только в конце XI и в XII в. впервые было проведено чёткое процессуальное различие между грехом и преступлением» 141 . Утверждение нового, дошедшего до нас значения понятия «греха» способствовало конкретизации прерогатив права и морали, церкви и государства. «Грех» предстаёт важным понятием культуры.

В современном языке грех , как видим, имеет религиозное и нравственное значение, что предстаёт отражением их объективной взаимосвязи. Понятие «греха», как оно функционирует в обыденном языке, можно и нужно использовать в этике как определённую категорию. С нашей точки зрения, грех – это поступок, который есть творчество зла и нарушение принципа максимина, когда существует действительная или возможная свобода выбора.

Что же есть объективного в грехе, позволяющем назвать грех грехом ? Во-первых, грех связан с нарушением добра, со злом, с творчеством зла, или сотворчеством, если действие не является осознанным поступком. Грех, таким образом, не предстаёт просто пребыванием во зле, а есть созидание зла. Во-вторых, греха нет там, где отсутствует действительная или возможная свобода. Если действия предопределены естественной или социальной необходимостью, то хотя бы они и приводили субъекта во зло, они не являются грехом, и связанное с ними зло не греховно .

Например, бизнесмен резко увеличивает цены на свой товар, поскольку произошла девальвация денег. Несомненно, что эти действия скажутся отрицательно на благосостоянии людей, и особенно малообеспеченных. И с этой точки зрения они есть зло, но не есть грех, ибо они жёстко определены экономическими законами бизнеса.

В-третьих, грех есть там, где есть нарушение принципа максимина . Принцип максимина означает выбор в ситуации альтернативы той из альтернатив, худший результат которой превосходит худшие результаты иных альтернатив 142 . Принцип максимина схож с принципом наименьшего зла , однако предполагает не только действительные худшие результаты, но и возможные , что требует рационального содержательного осмысления ситуации. В вопросе греха принцип максимина важен именно потому, что не всякое зло, не всякий поступок, связанный со злом, есть грех. Например, употребление мяса в пищу косвенно или непосредственно связано с убийством животных, что есть зло, но оно здесь не является грехом, поскольку подобные действия определяются естественной необходимостью обычного человека в мясной пище.

Грехи существуют разных видов. Так, можно подразделить грехи на «вольные», которые всецело в сознательной воли человека, «невольные», как непроизвольные, неосознанные и совершаемые под принуждением («подневольные»). Грехи могут быть также моральные , совершаемые над природой, собственной или внешней, нравственные , совершаемые перед обществом, и этические . Этический грех мы творим в том случае, когда принимаем дополнительные нравственные нормы и связанные с ними обязательства (приносим обеты ), а потом их нарушаем.

Существуют также действия, качества, отношения, сущности, которые безразличны для греха , но не безразличны для добра или зла , что вообще исключено, учитывая всеобщность морали. Подобные феномены можно определить как адиафорные .

Отношение зла и греха носит исторический характер. Зло вошло в мир через грех. В христианстве творчество зла связывается как с грехопадением человека, так и первоначально с грехопадением ангелов, и главной причиной греха предстаёт в том и в другом случае эгоизм разумных свободных созданий господа, пожелавших стать «как боги» 143 . Зло, сотворённое Люцифером, или Денницей, и другими ангелами, и творимое ими над природой, а затем и людьми, существенно изменило качество бытия, внеся в него отрицательные ценности. «Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы, - восклицает великий пророк Исаия. – А говорил в сердце своём: «Взойду на небо, выше звёзд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» 144 .

В своей реальной жизнедеятельности никто не может всецело избежать зла, но можно и нужно избежать греха, хотя из людей, как об этом свидетельствует Библия, безгрешным был один Иисус Христос. Приобщался ли когда-либо Иисус Христос к злу? Мы можем проиграть такую ситуацию, не впадая в кощунство, даже если мы атеисты, чтобы лучше осознать диалектику зла и греха. Евангелия свидетельствуют, что он вкушал растительную и животную пищу, следовательно, способствовал уничтожению живых существ и тем самым приобщался к злу. А возьмём знаменитое евангельское повествование о бесплодной смоковнице 145 , где говорится о поступке, совершённом Иисусом Христом в Великий понедельник. Когда Иисус Христос поутру возвращался из Вифании в Иерусалим, то «взалкал», «и увидев при дороге одну смоковницу, подошёл к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плодов вовек. И смоковница тотчас засохла» 146 .

Подобный поступок наверняка возмутил бы многих «зелёных», однако событие это имеет принципиальное значение для христианской морали в том смысле, что определяет христианский принцип отношения к природе. Греха нет там, где человек совершенствует природу во имя жизни, даже через уничтожение более слабых, менее жизнеспособных особей растительного и животного мира, ибо такова их природа, сущность бытия-в-мире, где добро и зло диалектически взаимосвязаны. Но и эти действия подчиняются определённым моральным принципам, в частности, принципу максимина.

Каждый из вас наверняка уже по названию темы понял, что речь пойдет о вещах очень важных, почти предельно важных для нас. Но именно почти – это я подчеркиваю, хотя объяснять, во всяком случае сейчас, не буду.

Нам надо в самом начале определиться и уточнить, о чем пойдет речь. Мы часто в своей жизни, когда говорим о каких-то важных ве­щах, употребляем эти слова – эти или синонимичные им, хотя, как по­казывает опыт, делаем это не всегда осознанно. И это очень печаль­но, что мы часто не знаем, в каком точно смысле можно употреблять эти категории, эти понятия. Для нас часто границы их не определены. Например, стало уже общепринятым синонимичное использование та­ких слов, как «правда» и «истина». Это некорректно, хотя в силу при­вычки стало уже допустимым. Далеко не во всяком тексте это те­перь можно уточнять. Например, когда мы говорим о научной правде, то сплошь и рядом синонимично можем говорить об истине, о том, что наука открывает нам те или иные истины, что в точном смысле этого слова неверно. Может быть, вам не вполне понятно, почему я заговорил о правде. Ведь сегодняшняя наша тема этого понятия, как может показаться, не содержит. Но на самом деле содержит, и вы скоро в этом убедитесь.

Итак, если мы сегодня будем говорить о добре и зле, о грехе и о законе, то мы прежде всего постараемся говорить о них в соотне­сении с Богом. Мы будем говорить не просто о добре человече­ском, не просто о том или ином зле, не просто о том или ином гре­хе, как его понимает один, другой, третий человек, и не просто о том или другом законе общества, государства, природы или духовной жиз­ни. Мы будем говорить о добре и зле в отношении к Богу – так, как Бог их видит, как они существуют пред лицом Божьим; и о гре­хе – пред лицом Божьим, и о законе – Божьем. Это очень для нас важно. После этого мы сможем что-то уточнять, и расширять тему, и сможем уже говорить о законах другого типа – о соотне­сении Божьего Закона и закона юридического или закона природы. Мы это сможем, но только тогда, когда мы будем хорошо знать Закон Божий.

Многие люди находятся в замешательстве от того, что злу корре­спондирует добро, а добру – зло. Это довольно очевидная вещь и все люди, которые думают, что Бог и есть само добро, не могут выйти из этого замешательства. И если не изменят своего пред­ставления о Боге, никогда не смогут. Почему? Надеюсь, это станет ясно к концу нашей сегодняшней беседы. Есть ли тут вообще вы­ход? Есть. Но он лежит совсем в другом контексте или при другой постановке вопроса. Потому что рассуждения, только что приве­денные мною, содержат в себе одну неточность, которая обычно и сбивает людей, особенно людей малопосвященных. Очень естествен­но, что люди стремятся к добру. Много ли вы видели в своей жиз­ни людей, может быть даже из тех, которые вам не нравятся, кото­рых вы считаете злыми, недобрыми, но которые сознательно стре­мились бы ко злу и думали, что им нужно творить зло в этом мире, в своей жизни? Думаю, если мы не будем слишком субъективны и односторонни, мы не найдем таких людей. Во всяком случае, я не знаю ни одного – скажу вам откровенно и с полной ответствен­ностью. Я не могу претендовать на знание того, что таких людей в мире вовсе нет. Может быть, есть, но я не встречал, как, скажем, я давно не встречал и атеистов. Поскольку все люди стремятся к добру, и притом каждый человек стремится к Богу, люди и отождест­вляют оба эти пути.

Аналогично мы могли бы размышлять о грехе и о том, что противостоит греху. Здесь, правда, есть вопрос, который мы все и каждый из нас должны сейчас поставить перед собой очень четко, избегая при этом всяких штампов. Если добру противостоит зло, то злу противостоит добро. Это выглядит, как дважды два – четыре. Но я хотел бы от вас услышать, что противостоит греху и что про­тивостоит закону. Вот видите, вы говорите: закону противостоит благодать, а греху противостоит праведность, свобода... Во всех этих ответах есть свой смысл, только он не совсем в той плоскости, которую предполагает сегодняшняя тема. Нам интересны ответы в той плоскости, в которой задается наша тема, а в той плоскости, в которой мы отвечали только что на вопрос, что противостоит злу и добру, верного ответа не прозвучало. (Из зала: «Правда, закон».) Да, вот тут вы совершенно правы, это ваше знание связано с жи­тейским опытом: конечно, греху противостоит правда, ему противостоит закон. И этот ответ будет самым корректным, самым правиль­ным. В том плане, в каком добро и зло противостоят друг другу, друг друга как бы дополняя в этом мире, в мире сем, точно так же соотносимы друг с другом грех и правда, грех и закон.

Итак, вопрос о добре и зле и о грехе и законе – один из самых древних, самых острых вопросов, которые только задавали себе люди. Я думаю, что ни у кого из вас сомнений в этом нет, хотя бы потому, что это вопрос совести человека. А есть все основания полагать, что без совести люди не существовали никогда. Как только человек по­явился на земле и смог назваться человеком – в нем было некое чувство правды, в нем было и чувство праведности, и чувство зако­на, и чувство добра, и устремленность к этому добру и этой правде.

Наверное, я сказал сейчас все же не совсем точно. Наверное, надо было бы говорить не вообще о существовании человека, а о сущест­вовании человека исторического. А как мы догадываемся, человек исторический существует не с первого мгновения существования че­ловека на земле. Человек исторический явился несколько позже. Человек исторический тянется к добру и отвращается от зла и греха. В человеке же первозданном было более высокое стремление – стремление к Богу и к себе подобным. Это важный нюанс. Мы сей­час не будем говорить о грехопадении (хотя история человечества началась с момента грехопадения), а попробуем уяснить, что же есть добро и зло и что же есть закон и грех.

Итак, мы должны будем вернуться к началу духовной жизни че­ловека и, значит, к началу собственной духовной жизни и спросить себя: что такое добро? Ясно и просто: добро – это то, что хоро­шо. И это не произвол, это совершенно точное словоупотребление. Добро есть то, что хорошо, и когда мы хотим чего-то хорошего, мы желаем добра. И в первой главе книги Бытия мы наталкиваемся на это слово «хорошо», причем в соотнесении с тем, что увидел Сам Бог. Семь раз только в 1-й главе Бытия (в стихах 1, 10, 12, 18, 21, 25, 31) мы встречаем это слово «хорошо» в русском тексте. А те из вас, кто любит славянский текст, помнят, что во всех тех местах, где говорит­ся: «И увидел Бог, что это хорошо», по-славянски говорится несколь­ко иначе: «яко добро». Вот оно, добро, и явилось нам. Добро в Биб­лии – некая высшая оценка. Оценка самого творения, начиная с третьего дня и по шестой. С той только разницей, что в 31-м стихе 1-й главы Бытия говорится о человеке и обо всем, что создал Бог: «Вот, хорошо весьма». Это «хорошо весьма», или «добро зело» по-славянски, появляется только в связи с человеком. Это важно, но об этом – не сегодня.

Так вот, добро есть то, что хорошо. Хочет человек быть хорошим – будь, пожалуйста, добрым; хочешь быть добрым – будь хорошим. Это – первая пара, которую мы должны здесь четко выделить. Но добро, т. е. то, что хорошо, надо воспринимать тоже в совокупности, в единстве двух понятий. Когда-то мы с вами их уже упоминали. Доб­ро – это вместе взятые доброта и красота. Одно без другого не существует. Это то, что в славянском языке называлось одним сло­вом «доброта». Когда вы в старых текстах читаете о «неизречен­ной доброте», т. е. «неизреченной красоте», например, лица Божьего, то здесь имеется в виду доброта и красота вместе. Я сознательно повторяю то, что уже звучало в этом зале. Потому что мне это пред­ставляется чрезвычайно актуальным и важным. Очень важно доне­сти до нашего сознания именно то, что добро – это красота и доброта вместе, и что одно без другого не существует и существо­вать вовсе не может. И если мы где-то умаляем красоту, гармонию, то мы умаляем и доброту; а стремясь к красоте недоброй, мы раз­рушаем саму красоту. Напомню вам здесь и известные слова Гого­ля о том, что бывает «не видно добра в добре».

Что же такое противостоящее добру зло? Зло – это некий ан­типод добра, это то, что нехорошо, то, что плохо, что не добро и не красиво. Раньше люди умели – и это еще сохранилось в живом русском языке – оценивать этическую сторону жизни человека че­рез это «некрасиво». «Ты ведешь себя некрасиво» – и это значи­ло, что ты нарушаешь правило не эстетики, а этики. Вот на это я хочу обратить ваше внимание. «Нелепо» по-славянски – это то, что «некрасиво», и это касается этической и эстетической сторон жиз­ни человека вместе взятых. «Недобро», «недоброта» – сейчас все реже употребляют эти слова. Может быть, только какие-нибудь вы­сокие поэтические тексты сохранили в полноте эти понятия. Раньше в образованном, как и всяком ином приличном обществе достаточ­но было сказать человеку: «Ты ведешь себя некрасиво», чтобы его поведение изменилось. Сам контекст этого выражения требовал не­медленного изменения жизни. Это было очень действенно.

Итак, добро есть то, что не зло, а зло – то, что не добро. А сме­шение добра и зла, которое мы наблюдаем в своей жизни, – это то, что называется духом мира сего. Именно духом мира сего – и это важно себе представлять, чтобы верно понять Писание. В Священном писании очень часто говорится об этом духе, и человек призы­вается именно в этом контексте к тому, чтобы не любить мир и то, что в мире. «Не любите мира, ни того, что в мире, – говорится в Новом завете, – ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская». Любить мир сей и любить Бога – это две несовмести­мые вещи.

Для того, чтобы понять эти слова – а они вызывают массу недо­разумений, – нам и надо четко себе представить, что дух мира сего, дух этого мира – это и есть смешение добра и зла. Для нас это важно еще и потому, что мы должны всегда помнить о том, что мир сей – это не одно добро. Люди иногда говорят: «Ну как же, неужели мы должны бежать из этого мира, ведь мир-то сотворен Богом?» И здесь есть ошибка. Или когда говорят наоборот: «Все, что в этом мире, – зло. Посмотрите, мир же "во зле лежит", как сказано в Пи­сании». Правильно, так сказано. Но сам мир сей все же не есть это сплошное, кромешное зло. Подчеркиваю, мир – это смешение доб­ра и зла, и в этом вся трудность отношения к миру. Именно поэтому Церкви заповедано не уходить из этого мира. Вспомним слова Хри­ста: «Не молю, чтобы Ты взял их из мира, – говорит Он о Своих учениках в молитве Отцу Небесному, – но чтобы сохранил их от зла».

Итак, добро есть дух от Бога. И зло есть дух, хотя и всегда не от Бога. Тот и другой дух имеют свое соответствие в олицетворя­ющих их ангелах и демонах. В том словоупотреблении, которое сложилось к нашему времени, ангелы – это олицетворение духов добра, а демоны – зла. Хотя я хочу напомнить вам, что далеко не всегда было так. Если мы вдумаемся в изначальный смысл этих слов – ангел как вестник и демон как некая природная, часто космическая, сила, – то мы поймем, почему это так, почему в из­начальном значении совсем не обязательно демоны – это злые духи, а ангелы – совсем не обязательно добрые вестники.

Что же такое грех? Люди стремятся – и это особенно видно в наше время – освободиться от грехов. Из этого следует, что люди чувствуют свою порабощенность греху. Не просто захотел – совер­шил грех, не захотел – не совершил. Или: на меня повлиял кто-то, и я совершил грех, а могло бы этого и не быть. Нет, люди достаточно ясно себе представляют, что они бывают служителями греха и, та­ким образом, рабами греха. Как и в Писании сказано: «Кто кому служит, тот тому и раб». И еще: «Всякий делающий грех есть раб греха».

Грех есть то, в чем воплощается зло в мире, в жизни и в челове­ке. Зло есть дух, но когда этот дух воплощается, мы имеем дело именно с грехом. Я хотел бы обратить ваше внимание, во-первых, на воплощённость этих духов и, во-вторых, на то, что зло воплощается и в человеке, и в жизни, и в мире. Это не значит, конечно, что гре­шить может животное, или растение, или камень. Нет, грешить может только человек. Это очень важно. И тем не менее грех распростра­няется на весь мир, заражает собой весь мир и имеет универсаль­ный, вселенский характер.

А что же такое закон? Если мы с вами договорились, что закон противостоит греху, то я постараюсь для простоты дать определение закону аналогично определению греха. Закон – это то, в чем вопло­щаются добро и гармония. Ну а коли добро, значит, и доброта, и кра­сота. Обратите на это внимание. Очень жаль, что об этом редко и ма­ло приходится людям задумываться. В Законе Божьем всегда вопло­щаются вместе и доброта, и красота. Этот Закон обладает качеством того и другого. Мы же в жизни часто встречаемся с такими законами, которые не обладают ни тем, ни другим свойством, и поэтому просто забыли, что так и должно быть, что нормальный закон – это только тот закон, в котором максимально воплотились красота и доброта.

Нам сейчас даже трудно себе представить, что закон может быть добрым, что «он добр», как говорит апостол Павел, «и свят». Свят – значит от Бога, добр – тоже значит от Бога. Но он еще и красив. Если мы сейчас этого не поймем, то мы совершенно ничего не пой­мем в тех многочисленных местах Священного писания, большей ча­стью Ветхого Завета, где говорится о том, что Закон можно и нуж­но любить. Ведь мы себе очень хорошо представляем, что можно любить красоту, что вообще красота с любовью прекрасно сочета­ется – как и доброта. Не надо смешивать любовь и красоту, лю­бовь и доброту, это верно, но их сочетание очень легко ложится нам на сердце. Еще раз подчеркиваю, подлинный Закон, который от Бога, – это Закон, который обладает тем и другим качеством.

Когда сейчас произносишь это словосочетание – «Закон Бо­жий», – как-то чувствуешь, что начинает в тебе и вокруг тебя раз­ливаться какое-то ощущение тягомотины, чего-то такого не слиш­ком привлекательного. От этого и мы с вами не избавились. Вот сейчас часто приходится говорить о преподавании Закона Божье­го. Мы видим, например, по телевидению, как подходят к людям на улице и спрашивают, хотят ли они, чтобы их детям преподавали Закон Божий. Наиболее интересные ответы тогда, когда люди не хо­тят этого. Их спрашивают: «А почему? Неужели говорится о чем-то плохом?» Да нет, все понимают, что ни о чем плохом там не гово­рится, но тем не менее не хотят. Доброты – хотят, красоты – хотят, правды и справедливости – хотят, а Закона Божьего – не хотят. Как же это могло случиться в нашей жизни? Отчего? Думаю, оттого, что когда-то давно в народе произошла подмена и тогда под За­коном Божьим стали понимать какие-то очень относительные нра­воучительные правила и традиции, не очень прямо связанные соб­ственно с Законом Божьим, и поэтому их изучение навевало и на­вевает непреодолимую скуку.

А Закон Божий – главное орудие в борьбе с грехом, в борьбе за правду. В Первом послании апостола Иоанна Богослова говорит­ся о грехе, и говорится очень кратко, сильно и ясно: «грех есть без­законие». Если закону противостоит грех, то понятно, что есть не только этот закон, но и грех, противостоящий закону. Поэтому он и есть само это беззаконие. Отвечая на вопрос, что есть грех, иногда чувствуешь, что люди испытывают недоумение. Я никогда не встре­чал понимания этих вещей сходу, с первого раза. Если просто ска­зать, что грех есть беззаконие, то начинаются возражения. Тут же начинают спрашивать: закон – вещь изменяемая и относительная, чуть ли не просто человеческая, а может ли быть столь изменчивым и относительным понятие греха? Но давайте еще подумаем, что та­кое Закон Божий. Можно утверждать, что закон и правда – вещи вполне синонимичные: Закон Божий есть Правда Божья. О любой правде имеет смысл говорить если уж не прямо в этом контексте, то обязательно имея в виду этот «законный» и «божественный» кон­текст. Вот когда мы читаем, например, бердяевскую статью «Об ин­теллигентской правде и философской истине», то должны иметь в виду уже и другой контекст. Однако и тут мы совершенно ничего не поймем, если не соотнесем ту правду и истину, о которой пишет Бердяев, с Правдой Божьей и Истиной Божьей.

Но Закон Божий – это не только Правда Божья. То есть это целиком и полностью Правда Божья, но можно выразить это иначе и сказать иначе: Закон Божий – это целиком и полностью Воля Бо­жья. Если мы ставим перед собой цель познать и исполнить волю Бо­жью, мы должны хорошо себе представлять, что это значит – познать Закон Божий и исполнить его, т. е. поступить по Правде: правильно и праведно.

Многие из нас согласятся с тем, что надо познавать волю Божью и что надо ее исполнять. Но когда человек задается вопросом, а есть ли воля Божья совершать мне то-то и то-то, то будет ли он при этом думать о Законе Божьем? Часто приходится слышать: а есть ли воля Божья прочитать мне эту книгу, или поехать в отпуск, или купить хо­лодильник? При этом люди не имеют в виду Закон Божий, не пони­мают, что познать и исполнить волю Божью – это значит поступить по правде Божьей, даже тогда, когда надо покупать холодильник или ехать в отпуск и т. д. Удивительные разрывы нашей духовной жиз­ни проявляются в этих случаях.

И еще мы должны здесь сказать: Закон Божий есть все запове­ди, уставы и свидетельства Божьи. И когда мы говорим о них, мы го­ворим о Законе или о законах. Мы можем с полным основанием го­ворить здесь о том, что Закон Божий есть Устав Божий, есть некое Свидетельство Божье и Премудрость Божья. Нам же обычно эти вещи кажутся уж совсем далекими друг от друга. Мы очень редко одно с другим соединяем.

Легче всего было бы сейчас всех желающих вникнуть в этот во­прос отослать к Священному писанию. Там об этом говорится очень часто. Но говорится в таких выражениях, которые непривычны со­временному человеку, – он понимает их несколько абстрактно, не соединяя одни тексты с другими. И это очень жаль.

Итак, когда мы хотим быть свидетелями Божьими, мы должны по­мнить, что свидетельство Божье неразрывно связано с явлением Правды Божьей и с исполнением воли Божьей, с исполнением запо­ведей Божьих. То же – с премудростью. В поздних книгах Ветхо­го завета тема Божьей Премудрости появляется не раз, причем очень поэтично. Премудрость Божья возглашает на улицах, она – явле­ние путей Божьих, она красива и добра, так же, как и Закон. И это позволяет Премудрость Божью на страницах Священного писания олицетворять, наделяя ее прекрасными чертами Божьего Образа и Божьего Слова, что впоследствии сблизило ее с образом Христа.

В связи с этим я хотел бы еще напомнить об одном выражении, которое встречается в Писании и в молитвах и которое мы часто не ассоциируем с Законом Божьим. Многие из вас слышали уже в хра­ме слова: «Благословен еси Господи, научи мя оправданием Твоим». Многие чувствуют всю силу этого выражения, но его не понимают. Надо приложить свой ум для того, чтобы вникнуть в него. Это по-настоящему важно. Что же значит «оправдаться перед Богом»? Ведь мы просим Бога научить нас оправданиям Его. Оправдаться перед

Богом и значит как бы доказать свою правоту, свою праведность пе­ред Ним, как бы убедить Бога в том, что мы живем или искренне хотим жить по Его правде, по Его заповедям, поэтому научиться оп­равданиям Божьим – значит научиться правде, значит научиться за­кону и т. п. Так что когда мы слышим эти слова или произносим их, мы должны знать, в чем их сила и привлекательность, чтобы они не превращались для нас в простую магию.

Итак, завершая первую часть, в которой мы говорили об основ­ных определениях, о том, что есть добро, что есть зло, что такое грех и что есть закон, я хотел бы вам привести слова из Послания к ев­реям святого апостола Павла, где говорится о Боге: «Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие». Вот вам типичное для Библии сочетание этих понятий, и таких мест очень много в Библии. «Ты воз­любил правду» – значит возлюбил Закон, «и возненавидел безза­коние» – значит возненавидел Грех. Только здесь надо помнить, что Закон возлюбили не только мы, его любит и Бог. А Грех ненави­дим не только мы, но и Бог ненавидит Грех.

Мы с вами также говорили, что добро и зло суть духи. Грех же – не дух, хотя и духовен. Поэтому-то грех и совершается только через духовное существо, т. е. через человека. Но несмотря на то, что только человек может совершить грех, грех по действию своему уни­версален, как и само зло. Если сказано о мире сем, что он «во зле лежит», то можно сказать, что он же заражен, поражен грехом. И грех, будучи универсальным, воздействует не только на человека и общество с его историей, но и на всякую жизнь и на весь мир.

Закон – Божий, что это значит? Это значит, что человек неверу­ющий – не грешник, потому что он не знает Бога и бездуховен. Если грех есть беззаконие, а Закон от Бога, то, значит, беззаконствовать может только тот, кто может соотнести себя с Богом. Мне пред­ставляется это очень важным для того, чтобы мы могли понять всю трагедию внутреннего состояния неверующего человека. Да, совсем неверующих людей почти нет. Да и самосознание человека не есть точно то, что подлинно содержится в глубине человека. Самосозна­ние часто отстает от того, что в человеке. Человек может себя счи­тать неверующим, но быть верующим, и это бывает довольно часто. Впрочем, иногда бывает и наоборот. Мне представляется важным до­нести вам и это положение. Человек неверующий не может быть обличен в грехе, так же как льва, бессмысленно разорвавшего лань, нельзя называть грешным. Нельзя человеку неверующему сказать:

«Ах ты, прелюбодей, ты так согрешил!» Нельзя! Ему надо как-то иначе говорить об этом. Потому что грех осуществляется только через духовного, верующего человека. А человек неверующий, без­духовный может быть просто заражен злом.

Что такое зло, знает всякий человек, и верующий, и неверующий. А познать Грех – значит познать Закон, а познать Закон – значит уже вольно или невольно соотнестись со Всевышним. Дать человеку по­нять, что он грешник, – это уже дать ему некоторое представление о Боге, точнее, о Его Воле, о Его Законе. Итак, грешить в полном и точном смысле слова может только человек верующий, как ни парадоксально звучат эти слова. Но зло греха влияет на все – на мир Божий, и мир Божий соделывает миром сим, т. е. этим миром, который «лежит во зле». И одним из самых страшных зол этого мира является неверие.

Я говорил уже, что животные не грешат никогда, но страдают от греха человека и его последствий в мире. И из этого следует еще одно важное положение. До человека и до его грехопадения не было на земле ни греха, ни зла. Как и говорится в Священном писа­нии, что «единым человеком грех вошел в мир, и грехом – смерть». Вас это может удивить, мы привыкли к другому суждению, что как раз до человека и возникло некое зло, а человек в большой степе­ни, если не полностью, стал как бы жертвой. Но все же это не так, хотя, конечно, до человека было несовершенство мира, мира, направленного Богом к совершенству, о чем и говорят знаменитые «дни» творения мира. Мир был направлен Богом к совершенству и, значит, к человеку и потом через человека – в Небесное Царство, к Жизни вечной.

Зло и грех – следствие извращения путей мира, жизни и чело­века, духа и тела (плоти) человека. Это и есть тот раскол мира, жиз­ни и человека, который породил смешение добра и зла в мире сем, в отличие от единого мира Божьего, который был богоданным един­ством мира, жизни и человека.

За свое беззаконие, за грех, каждый человек, живущий в мире сем, терпит возмездие и наказание, но он же призывается на путь исправ­ления со стороны премудрости (правды, воли и заповеди) Божьей. Поэтому то зло, которое разлито в этом мире, в котором мир и ле­жит, требует от нас бескомпромиссной борьбы с ним. Правда, здесь есть различие между злом и грехом, ибо в отличие от зла, которое можно лишь ограничивать или побеждать добром, грех можно и нужно прощать по любви и милосердию. Бог постоянно прославляется в Священном писании за то, что Он может прощать грешников, ибо Бог наш выше всякого закона и не причастен ни к какому греху. Да, добро от Бога, как и закон, но в Самом Боге нет ни добра, ни закона, нет ни правды, ни красоты, ни премудрости, которые также всегда от Бога. Поэтому-то Бог и не причастен и не может быть причастен ни ко злу, ни ко греху, обязательно соотнесенными с этой «прекрасной» правдой и с этим «законным» добром. Зло и грех – не от Бога, а через человека. Как говорили многие святые отцы в гениальной простоте, Бог зла не сотворил.

Подводя итоги нашего размышления, запомним, что, хотя добро и зло взаимодополнительны, точно так же, как взаимодополнительны грех и правда, или закон, в мире сем их надо различать. И раз­личать их надо очень хорошо, для того чтобы выполнить призыв Писания, ибо, как сказано в 33-м псалме, «уклоняйся от зла и делай добро», или, как говорит апостол Павел в Послании к римлянам, «по­беждай зло добром», а значит, грех – законом и правдой. Исходя из сказанного нами, перефразируя, мы можем сказать: уклоняйся от греха и делай все по воле Божьей, по закону Божьему.

Нужно ли это нам, христианам? Да, очень нужно, хотя мы знаем, что «закон – через Моисея, а благодать и истина – через Иисуса Христа». Ибо нам нужно, чтобы «наши чувства навыком приучены бы­ли к различению добра и зла», потому что Закон есть педагог, «детоводитель ко Христу». Ко Христу – значит к Новому Завету, в любви и милосердии. Как сказал Бердяев, лучше было бы нам не знать доб­ра и зла, – да, лучше, но уж если мы живем в мире сем и хотим жить не от мира сего, то надо, познав добро и зло, различать их очень хорошо, иначе прийти к любви и милосердию будет невозможно!

На этом я и хотел бы завершить сегодняшнее слово, чувствуя, что у вас будут вопросы.

Вопросы и ответы

Поясните еще раз фразу «Нет добра в добре».

Это цитата из Гоголя: «Грусть от того, что не видишь добра в добре». Это великая фраза, на мой взгляд: не все то, что выдает себя за добро, добром и является. Не все то, что представляется добрым, добром и является. Мы говорили: доброе должно быть еще и красивым, только тогда оно добро. А красивое должно быть доб­рым. Думаю, что, даже если мы посмотрим на себя в зеркало, мы поймем всю актуальность этого положения.

Что есть Истина?

Давать определение «истине» невозможно, ибо такие вещи дефи­ниции не подлежат. Я только напомню контекст, в котором этот во­прос зародился. Христос говорит: «Я – Путь и Истина и Жизнь». Так что ответ на Ваш вопрос, если только это не повторение вопро­са Пилата, зависит от познания Христа, в Котором надо возрастать, как об этом говорит апостол Павел.

Правильно ли, что добро, которое поняло, что оно добро, уже зло?

Это – райская и в то же время адско-змеиная проблема «поз­нания добра и зла». Добро, которое на земле поняло, что оно до­бро, должно еще понять, что рядом с ним где-то кроется зло. Вот это можно сказать наверняка. Если добро этого не поймет, значит, оно ничего не поняло в добре и является манифестацией зла. Толь­ко Бог ведает добро и зло без их актуализации в мире и без при­общения к ним.

Поясните еще раз разницу между правдой и истиной?

Разница принципиальная. Об истине мы только что говорили. Истина от Христа, правда же есть закон: закон как правда, как то, что правильно, то, что гармонично и красиво, и потому то, что при­надлежит миру тварному. Правда не выходит за рамки тварного мира, а Истина – трансцендентна.

Как ответить на вопрос: почему Бог допускает войны и гибель?

Это очень хороший вопрос. Я, когда сюда шел, хотел вам сказать о том, что сегодняшняя тема на самом деле есть тема теодицеи, т. е. оправдания Бога. И когда мы говорим об абсолютной Правде – о Правде, которая от Бога, хотя и не является Самим Богом, – мы должны понимать, что существует тайна зла, агрессии зла, силы зла. Но откуда у зла сила? А вопрос о войнах, о детях, о невинных страда­ниях – это как раз то, о чем стоит серьезно говорить в контексте теодицеи. Но я не первый, кто заметил в связи с этим, что проблема теодицеи неразрешима вне проблемы антроподицеи, т. е. проблемы оправдания человека. Разве Бог допускает войны, гибель детей? Подумайте об этом. Неужели Бог убивает детей и ведет войны? Мы говорили сегодня о борьбе, о бескомпромиссной борьбе со злом. Но война и всякая гибель детей есть зло. Мне представляется очень странным, что после Достоевского и Бердяева люди до сих пор задаются этими вопросами. Жало этого вопроса и острие копья должны быть направлены на нас самих: это мы ведем войну, люди ведут войны, люди губят невинных, в том числе и детей, даже еще нерожденных.

Чем отличается грех от ошибки, а беззаконие от незнания? Можно ли грех защитить незнанием?

Ignorancia поп est argumentum , «незнание не есть доказательство», поэтому защитить грех незнанием никогда нельзя, можно только ска­зать, что грех смягчается от незнания. «Грех» (амартиа) в перево­де с греческого как раз и означает «ошибка», «промах». Но нам сей­час важно не этимологическое, а духовное значение этого слова. Дело в том, что не всякая ошибка есть грех, она иногда есть просто проявление немощи, слабости, т. е. недостаток; но всякий грех есть ошибка.

Думаю, что Адам изначально был призван стать и стал личностью, т. е. непорочным образом Божьим, и, в известном смысле, даже чем-то большим, правда, потенциально. Он был личностью при сотворе­нии и как раз перестал ею быть с грехопадения. Но смотря что по­нимать под личностью. Личностью с большой буквы может быть только тот, кто связан с Богом, и связан прямо, непосредственно. Для меня это так и есть: личность – это всякий человек, который «рожден свыше», в соответствии с известным текстом Евангелия от Иоанна. Если человек не рожден свыше, он не личность, он, может быть, очень яркая индивидуальность, он может быть замечательным, и порядочным, и законопослушным, праведным человеком, но лично­стью в полном смысле слова может еще не быть. Христос нам от­крыл тайну личности. Вне Христа и до Христа личность не существует, по моему глубокому убеждению. Другое дело, те или иные элемен­ты личностной жизни – они встречались и встречаются везде и всег­да. Но надо учитывать, что бывает и другое понимание слова «лич­ность», например, тождественное индивидуальности. Это воистину личность благодаря греху, с соответственным осознанием себя как человекобога.

Если до грехопадения не было зла, то образом чего служит змей – только образом несовершенства?

Змей, как известно всем, – искуситель. Не само зло, а искуше­ние, которое искушает, которое серьезно. Если вы помните, и Христа искушал змей, сатана, когда Христос был веден Духом Святым в пу­стыню. Только Христос не поддался искушению, хотя мог бы и под­даться. А Адам через Еву поддался.

Как демон мог принадлежать добру?

«Демон» – греческое слово, которое имеет вполне определен­ное значение. Когда мы читаем, например, про «демона Максвелла», было бы очень странно, если бы мы при этом априори считали, что это некое зло. Это просто некая природная сила. Другое дело, что коли мир сей лежит во зле, значит, космические силы тоже отража­ют в себе это смешение добра и зла. Вот почему астрология, к сло­ву говоря, никогда не может удовлетворить верующего в Бога чело­века. Астрология имеет дело с миром, лежащим во зле, с его зако­нами, и отражает это смешение. А верующий человек должен уметь эти вещи различать, разделять и освобождаться от зла. Иначе какой же он верующий?

Как появилось зло в мире, если Бог сотворил мир прекрасным?

Бог сотворил мир и добрым, и прекрасным. Это верно. В мире была заложена гармония, хотя она и не была сразу выявлена до конца, и именно делом человека было довести мир до этой гармонии, как это известно из первых двух глав Бытия. А как появилось зло в мире, я уже говорил: «Одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть» (Рим 5:12). Теперь только вспомните о соотнесенности зла и греха, о том, что это две стороны одной медали.

Вы сказали, что до человека не было зла. А как же падение Денницы? Может быть, зло духовное началось тогда? Ведь ис­кушение и грехопадение Адама было уже после?

После чего? И откуда Вы взяли, что после? Если Вы мне ответи­те на этот вопрос, я буду согласен продолжать разговор о Деннице дальше. Разговор о Деннице не так прост; думаю, что у Вас не отрефлектирована эта мифологема.

Вы сказали, что добро и зло появилось с возникновением че­ловека. Мне кажется, оно появилось раньше – с падением ан­гелов и разделением их на темную и светлую силу. А где был змей до грехопадения?

Я уже говорил: змей – это образ мифологический, а всякая ми­фологема имеет свои ключики для того, чтобы, как и всякую притчу, ее разрешить, чтобы ее правильно понять. Не так все просто в Библии. Одно дело, когда Библию читает ребенок, другое – мы с вами. Хоте­лось бы, чтобы мы не удовлетворялись детским уровнем. Для этого надо кое-что знать. Дело в том, что образ змея в Библии, в 1-й главе книги Бытия, появляется не тогда, когда там в первый раз употребля­ется это слово, а раньше. Там говорится о бездне, о тьме. Помните: «...И тьма над бездною, и Дух Божий носился над водами». Вот есть тьма, бездна, вот есть некая вода. Надо сначала разъяснить эти понятия, тогда будет ясно, почему и откуда выполз змей и где он был до грехопадения. Все эти вопросы о грехопадении требуют осо­бого разговора, и мы их будем разбирать на втором этапе оглаше­ния. Можете почитать книгу о. Александра Меня «Как читать Биб­лию», и там по этим вопросам вы найдете вполне качественное крат­кое объяснение.

Вы сказали, что до грехопадения не было ни греха, ни зла. Во­площением каких сил явился змей, ввергнувший человека в грех? Не он ли воплощение зла?

Нет, он – провокация, он, как уже было сказано, – искуситель. «Искушать» – значит «испытывать». Значит, в человеке было что испытывать. И в мире было это «змеиное» начало, и в человеке, но в мире – снизу, от природы, а в человеке – сверху, от духа, от сво­боды.

Как бескомпромиссно бороться со злом?

Есть три возможности борьбы со злом. Или через ограничение зла, путем выбора из двух зол меньшего; или через борьбу со злом путем добра: твори добро, и это добро будет твоей борьбой со злом, если твое добро есть сила духовная; и есть третий путь борьбы со злом – через благодать и любовь. Этот путь в конечном счете и был показан Христом.

Как дать человеку понять, что он делает зло?

Обличить его. Смотрите 18-ю главу Евангелия от Матфея.

Несколько слов о методах борьбы со злом. Как Вы относитесь к «непротивлению злу насилием»?

О. Георгий . Считаю это ересью, самой настоящей. Не стоит в этом слишком об­винять Толстого – он по-настоящему влип в это дело, влип по не­вежеству. Высший свет в то время в духовных вопросах был слишком необразован. Толстой увлекся греческим текстом, а он позволяет фи­лологически понять фразу «не противься злому» как «не противься злу». Хотя совершенно четко в контексте говорится: «не противься злому», т. е. злому человеку, а не злу, и, значит, злу противься всегда и непременно.

Другое дело, что насилие во всех случаях также является злом, это правильно. Никогда еще никто насилием добра не получал в ре­зультате. Можно из двух зол выбирать меньшее, и этим меньшим злом часто бывает насилие. Это верно. Но только нужно всегда помнить, что выбрано все-таки зло. Думаю, мы с вами должны быть доста­точно трезвенны. Если человек идет на войну и убивает своих вра­гов, а церковь говорит ему: «Ты идешь на войну; если у тебя нет других сил и средств бороться со злом, кроме этого, то иди, но только не забывай все же, что это будет меньшим злом». Это и есть ситуация выбора меньшего из двух зол. В наше время люди обожествляют тех, кто на поле брани борется со злом. Это все-таки уступка патрио­тическим чувствам. Древняя церковь в этом плане была более стро­гой. Многие из вас знают, что в списке канонов, требующих отлуче­ния от церкви грешников за то или иное преступление, значится и это – убийство на войне. Другое дело, что отлучение в три или четыре раза короче по сроку, чем в случае убийства сознательного или несознательного, и тем не менее такое отлучение по канону дол­жно было бы совершаться. Этот канон много веков не употребля­ется, но его никто не отменял.

На чем должен быть основан навык различения добра и зла, если человек сам не вышел за рамки этого смешения и не воз­высился над этим смешением?

О. Георгий . Если он не возвысился над этим смешением, то он не сможет никак этого различить и никакого навыка он не получит. Навык получается именно тогда, когда человек следует Закону Божьему, – в этом великая ценность Ветхого Завета, великая ценность Зако­на Моисеева, потому что именно этот Закон давал такой навык, как Закон богооткровенный, а не просто как подтверждение общечеловеческих ценностей и общечеловеческого опыта.

Мне всегда казалось, что независимо от уровня человека иску­шение, которое ему посылается, всегда почти непосильно для него. На что тут должно опираться?

О. Георгий . Только на одно – на веру. На подлинную веру и познание воли Божьей, познание правды Божьей и, насколько возможно, благодати Божьей и любви Божьей. Это единственная опора. Иначе искуше­ние почти непосильно. Наш век тому хороший свидетель.

Можно ли сказать, что представитель гуманистического атеиз­ма – например, Сахаров – бездуховен?

Вопрос достаточно сложный. Я не буду говорить о персоналиях, ибо это требовало бы как бы суда над ними, а мне не хотелось бы судить кого бы то ни было. Я не знаю, насколько Сахаров был пред­ставителем гуманистического атеизма. Он мог быть агностиком. Есть и другие формы нецерковности, и все не так просто. Но гуманисти­ческий атеизм – это вообще некоторое противоречие в терминах.

Мы же говорили о том, что нет веры в Бога без веры в человека, как нет веры в человека без веры в Бога. Так что думайте сами в связи с этим. А верующий или неверующий человек – здесь должно иметь в виду именно существо, а не одну форму, т. е. не только то, как человек себя называет или какой идеологии он придерживается. Наше время нам прекрасно показало, что люди часто сами себя осознают неадекватно. И слава Тебе Господи, что масса людей, ко­торые считали себя, по инерции, по воспитанию, атеистами, на самом деле ими не были, и когда сейчас злоупотребляют этим самосозна­нием, сводя к моде обращение к церкви массы людей, – это зло­стное злоупотребление. В людях сидит жажда правды, богоискание их подлинное, более того, они многое уже нашли и пережили на этом пути до того, как осознали себя верующими; а это просто размени­вается на мелкую монету моды. Я с этим в принципе не согласен.

Ответственны ли перед Богом души умерших ныне коммунистов за сотворенное, или можно их причислить к язычникам, кото­рые спасаются по закону совести? Ведь были же у них верую­щие родители, крестные и другие условия религиозного воспи­тания.

Я думаю, перед Богом ответственны все: и души ныне умерших коммунистов, и все другие души. Дело в том, чтобы эти души не были мертвыми. Мы знаем из истории, как те же коммунисты иногда ис­тинно каялись. Мы знаем из истории человечества, да и из современ­ной истории, что Бог приемлет и пришедших «в одиннадцатый час», т. е. перед смертью. И каждый священник знает, как много таких людей из старшего поколения, о которых никогда нельзя сказать, что только оттого, что они покаялись лишь на смертном одре, они дол­жны быть осуждены. Всем хочется, чтобы люди с младенчества или хотя бы с юности служили Богу и ближнему, но мы же сами часто бываем исключениями – что же мы будем судить людей?

Когда христиане расправлялись с язычниками, это было добро или зло?

Интересно, какие же критерии добра и зла у человека, который писал эту записку? Потому что здесь опять же противоречие. Если «расправлялись», то какие же они христиане? Если христиане, то как же они «расправлялись»? Мне трудно иначе отвечать на вопросы типа «может ли Бог создать камень, который Он не может поднять».

Говорите ли Вы о «законе» или о Законе – Торе?

О. Георгий . Я вижу, человек знает что-то о Законе с большой буквы, о Торе; и мне надо было бы задать несколько встречных вопросов: какая Тора имеется в виду – писанная, неписанная и т. д. Надо было бы уточнить.

Я имел в виду, конечно, Закон Божий. Чтобы отвечать на такие вопросы, надо всем объяснить, что все это значит. Все эти понятия существуют в очень специфическом контексте. Я далеко не уверен, что все знакомы с этим контекстом, но я стараюсь дать вам о нем какое-то представление. Я не думаю, что дал повод для такого воп­роса, не думаю, что дал повод считать, что говорил лишь о некоем законе с маленькой буквы, да еще и в кавычках.

Вы сказали, что закон должен быть добрым и красивым, что его можно любить. Как нам относиться к первому закону Ньютона?

О. Георгий . Я буду хранить ваши записки вечно (смех). В старости, если до­живу, буду их перечитывать. Покуда Вы признаете первый закон Нью­тона законом, пусть и природы, пусть в ограниченных условиях дей­ствующим, то в эту меру можно его любить и считать добрым и красивым. Почему бы и нет? Смотря как его использовать.

A.M. Копировский . Когда я прочитал эту записку, мне вспом­нилось четверостишие Александра

Величанского на эту же тему:

Яблоко – символ младой

Бесстыдства и грехопаденья,

Ньютону дарит вконец,

В прах обветшавший Адам.

Бог никого не наказывает, и Бог никому не попускает искуше­ния больше его сил – как это объяснить?

О. Георгий . Зачем это объяснять? По-моему, здесь все ясно. Наказание связано с законом, и только с законом – или с грехом, на­рушением закона. Поэтому Бог, в Котором нет ни греха, ни зла, ни за­кона, не может наказывать. Он есть Любовь, как нам открыто в Новом Завете. Я думаю, если Вам это тоже открыто в Новом Завете – проблем нет. А относительно второй части вопроса – это, скорее, свя­зано с утверждением заботы и помощи Божьей в отношении каждо­го человека.

Почему, если Христос взял на Себя наши грехи и болезни, даже верующие люди болеют и грешат?

Я в связи с этим всегда вспоминаю строчку из Ветхого завета, которая мне показалась лучшим выражением такого рода вещей, где Бог говорит Израилю: «Вот, Я даю тебе землю обетованную, теперь пойди и возьми ее». Христос взял на себя наши грехи и болезни, но давайте же не грешить и не болеть. Взять этот дар у Христа, усвоить его – для этого требуется вся жизнь. Для этого нужно превзойти рамки мира сего. Необходимо явление Царства Божьего в силе. Это то, что требует от нас, христиан, движения впе­ред, и мы должны знать, что тот Завет, в котором мы сейчас живем, должен быть еще исполнен в эсхатоне, а вот первая фаза Нового Завета обречена на неудачу, как всякая первоначальная фаза заве­та. Кто из вас хорошо знает Ветхий завет, тот хорошо понимает, о чем идет речь. И это очень серьезно. Многие сокрушаются, что христианство в истории не удалось. Христианство в истории удать­ся не может, и вся удача христианства в истории только в том, что­бы историю преодолеть и исполнить предназначения, в этой исто­рии заложенные. Это очень серьезная тема и очень непростая. Чи­тайте вдумчиво Священное писание – и в этом контексте получите очень много для своей современной жизни.

Можно ли сказать, что муки совести есть Страшный суд для ве­рующего человека?

Отчасти да. Постольку, поскольку ваша совесть здорова, не заг­лушена, вы слышите ее голос и принимаете его к исполнению.

Что главное в жизни – достигать любви или гармонии? Ведь в жизни не может быть полной гармонии. Можно ли пожертво­вать гармонией ради любви, можно ли достичь и того, и друго­го? Мне кажется, что любовь все-таки выше.

Вы совершенно правы. Гармония – это еще Закон, хотя и с боль­шой буквы, подлинная гармония – это еще Правда, пусть и с большой буквы. Но не будем забывать, что, пока мы существуем в исто­рии, от нас требуется взыскивать Царства Божия и Правды его.

Как относятся к добру и злу свобода и насилие?

Непонятно, в каком смысле «свобода»? Может быть, подразумева­ется произвол, свобода падшая? Если так, то такая свобода есть зло, как и всякое насилие. Тут требуется некоторая расшифровка.

Какова зависимость духовного потенциала иконы от уровня ху­дожественного исполнения?

A.M. Копировский . Если Вы знаете многочисленные сред­невековые рассуждения на эту тему, то вспомните такое демонстра­тивное соотнесение: внешней красоты – со злом, а внутренней кра­соты – только с истиной. Происходил постоянный разрыв. То, что внешне привлекательно, таит в себе опасность соблазна, обольще­ния. Поэтому лучше уж некрасиво. Это как бы гарантирует, что ни­каких соблазнов нет, но внутренняя красота и сила, которые там при­сутствуют, оправдывают эту внешнюю «некрасоту». Потом, когда го­ворилось об иконописцах в Средневековье, об идеале иконописца, то всегда подчеркивалось, каким должен быть иконописец. Его осо­бая добропорядочность, особая нравственность, чтобы у него все, все было по закону, чтобы он часто ходил к духовным отцам, чтобы он непременно постился перед иконописанием. Существовал особый чин поставления во иконописцы, нечто подобное поставлению в свя­щенные степени. И таким образом подчеркивалось, что у иконопис­ца, что бы ни получилось, по идее, все всегда хорошо. Потому что это на доброй духовной основе, и нечего нам все это смаковать, в иконе все прекрасно и высоко по определению. А дальше идут по­яснения, что есть много икон слабого художественного исполне­ния и высокой духовной силы и наоборот. Тем более сильно подва­лило на эту чашу весов отношение к иконописи в XVIII–XIX вв., когда прямо говорили, что икона в принципе некрасива, что это даже ее заданное основание – она не должна быть красивой. Этому силь­но способствовала и темная олифа на иконах, и записи XVIII в., ко­торые очень трудно назвать красивыми. Так вот, откуда взял автор записки, что много икон слабого художественного исполнения и высокой духовной силы? Сразу будьте внимательны. Да, есть иконы, которые, прямо скажем, в музее не повесишь, но к которым люди уже приходят сто лет, сто пятьдесят. Да, они малоэстетичны, и даже с трудом в них можно увидеть четкую иконографию (обычно это поздние вещи и по иконографии западные). Но это единицы, это исключение, которое подтверждает правило. И еще в записке ска­зано: «...много икон высокого художественного исполнения и низ­кой духовной силы». И здесь я никак не могу согласиться. Их тоже очень мало – внешне красивых вещей, но останавливающих на себе только взгляд. Они относятся к позднему времени, к концу XVII века, XVIII–XIX векам, но это только как бы одна струя, одно направле­ние. Потому что рядом с этим направлением в том же XVIII в. есть очень глубокие, очень строгие вещи. Так что не «много».

А по содержанию мне бы еще хотелось добавить. Давайте про­должим: есть иконы слабые и художественно, и духовно. Таковых, кстати сказать, большинство. Есть иконы грубые, некрасивые, пусть и сохраняющие иконографию – таких икон десятки тысяч, и нет в них никакой особой духовной силы, они стоят в ряду прочих в крас­ных углах в деревне. Знаете, любят люди набивать иконами угол. Это довольно дурная традиция – чем больше святыни, тем лучше. Печально, когда в некоторых церквах эдакие выставки на стенах, сплошным ковром. Правда, это произошло по необходимости, но это неправильно, так делать нельзя. И автор забыл написать самое главное, что есть много икон высокой духовной силы и высокой художественности. Не надо этого бояться. «Троица» Рублева и во­обще все, что связано с Рублевым, – это высота и эстетики, и ду­ховности. Вот это и есть икона по преимуществу, об этих иконах интересно говорить. И, отвечая на Ваш вопрос о зависимости ду­ховного потенциала икон от уровня художественного исполнения, скажу: нет здесь никакой зависимости. Надо было бы поставить здесь два вопроса: от чего зависит духовный потенциал иконы и от чего зависит ее художественное исполнение? Но это уже вопросы отдельные, постепенно мы будем касаться и их.

Отчего грех самоубийства наказуется Церковью проклятием, а грех убийства прощается?

О. Георгий . Церковь никого не наказывает проклятием – это надо раз и навсегда запомнить. Церковь пользуется иногда доволь­но сильными педагогическими средствами – это верно. Иногда в истории их значение было большим, иногда малым. Но никогда цер­ковь никого не проклинает, даже самоубийц. Да, не отпевает – это и есть такое сильное педагогическое средство: не хоронят на хрис­тианских кладбищах и т. д. А что же Вы хотите – чтобы было больше самоубийств? Тем более, что церковь часто и здесь делает исключе­ние, а в настоящее время – массовые исключения: если человек со­вершил самоубийство в состоянии невменяемости. Сейчас почти каж­дого самоубийцу отпевают по разрешению архиерея. Это можно оспаривать, можно не оспаривать, в зависимости от того, как отно­ситься к вменяемости мира и человека. И грех убийства прощается – это тоже по канонам. По ним нужно было бы на 15 лет отлучать от церкви человека за убийство. Но попробуйте применить такую меру, хотя бы умозрительно, к себе. Думаю, что тогда у вас вряд ли возник бы такой вопрос. Думаю, он сам по себе некорректен.

Если Бог не наказывает, откуда же возмездие?

Проще простого, проверьте на себе: суньте два пальца в любую розетку – и Вы поймете.

Если взаимосвязаны грех, покаяние и искупление, достаточно ли для победы над грехом лишь покаяния или обязательно и искупление?

Дело в том, что всегда, и до Христа, люди очищали свою совесть покаянием и всегда просили у Бога прощения, каясь, и что-то от это­го получали. Всем известен пример проповеди Иоанна Предтечи: «Покайтесь!» Ведь к нему приходили и каялись у него люди. Нельзя же думать, что за этим ничего не следовало, что это был просто символ. Конечно следовало! Приходило прощение людям, которые каялись в конкретных грехах. Не было возможности обрубить ко­рень греха – это делал Христос для всех. Но покаяние – то, что принадлежит всему человечеству – на самом деле было. Особен­но если это было покаяние не просто по зову совести, а еще и пред Единым Живым Богом.

Как различить добро и зло, ведь зло может подвигнуть челове­ка к правде, истине через страдание? Не выступает ли тогда зло для человека добром?

Это тяжелый вопрос. Теоретически словом Божьим ответить про­сто, но значительно труднее с практикой, с жизнью. Потому что мы по-настоящему знаем и по себе, и по другим, как у людей ка­кой-то, иногда тяжелый, стресс становится поводом для того, чтобы остановиться, одуматься, покаяться и пойти по другому пути, лучше­му, чем прежде. И все-таки надо мужественно утверждать, что че­ловек идет по другому пути к Богу, оттого что он покаялся, оттого что прервалась инерция прежней жизни, чему, может быть, способствовало зло в виде болезни, каких-нибудь потерь и т. д.; но все-таки не зло привело к покаянию, оно стало лишь поводом для этого. Думаю, что мы никогда не должны это путать.

Другое дело в аскетической литературе, которая учит опреде­ленным аскетическим добродетелям и очень часто пользуется пе­дагогическими средствами. Там мы можем прочитать особого рода высказывания о том, что такая-то болезнь или несчастье, особен­но для тебя самого, послужили тебе во спасение. Но эта литерату­ра почти никогда не говорит, что зло другого человека послужило ему во спасение, т. е. она не распространяет на других это педаго­гическое средство лечения данного конкретного человека, кото­рый добровольно принимает такое объяснение, даже если только ради утешения, потому что бывает надо просто поддержать чело­века. Здесь это – педагогическое средство. Если же мы говорим с точки зрения богословия, то мы должны все-таки придерживать­ся совершенно четких, определенных позиций: зло рождает зло, а добро рождает добро. Это основной нравственный закон жизни человека.

Как Вы относитесь к Ванге? От Бога ли ее способности?

Я не думаю, что от Бога. Боюсь, что она яркий пример лжепро­рока. Это совсем не значит, что не сбывается то, что она говорит. Она – язычница, она определяет судьбу, делает примерно то же самое, что и астролог. Она говорит совсем не неправду, она гово­рит то, что принадлежит миру сему, и объясняет этим все. Значит, это, скорее всего, безблагодатно, значит, это вне Бога, что и есть языче­ство. Но, повторяю, это еще совсем не значит, что человек врет. Он не от дьявола, он от мира сего. Но мир сей лежит во зле, а интег­ральное мировое зло и есть дьявол. Отсюда недостаток и опасность ее деятельности.

Как готовиться к Великому посту, что не нужно делать во вре­мя поста, как его проводить?

Прямо так, как церковь сейчас готовит к нему людей. Подготов­ка идет вот уже три недели. Прошлое воскресенье было, как вы зна­ете, «о мытаре и фарисее». Убежим фарисеева многоглаголания, на­учимся высоте смиренных глаголов. Эти подготовительные недели достаточно сильны, в них надо вдуматься, вслушаться и приложить открытое к себе. Вот это и будет подготовка.

Что не нужно делать во время Великого поста? Желательно не грешить. Это прекрасно выражено в ветхозаветных текстах, кото­рые в обилии читаются во время Великого поста. Во-первых, там от­мечается, что пост – время веселое, потом говорится о том, что нуж­но «разрушить всякий союз неправды», «бедного ввести в дом свой» и т. д., т. е. пост – главным образом это исправление отношений с ближними, потом уже наше самоусовершенствование и т. д. Напомню, что пост в древности всегда означал еще и помощь духовную в под­готовке ближних по общине к крещению, которое должно состоять­ся на Пасху. Так возник Великий пост. Второй его пласт – милосер­дие. Вы экономите средства ради милосердия к ближним. Если же вы перекладываете сэкономленные средства из одного кармана в другой, свой же, то вы не достигаете этой цели. И если вы в пост тратите еще больше, потому что постная пища подороже, она повкуснее, то я вообще не знаю, пост это или не пост. Размышляйте сами, все же сказано, все же написано!

Можно ли говорить (и насколько можно говорить) о духовной ценности и вообще об одухотворенности материального мира и в связи с этим об оправдании искусства, в частности о со­временной поэзии?

A.M. Копировский. О ценности материального мира зада­вать вопрос по меньшей мере странно. Это все равно что спраши­вать: «Ценен ли сук, на котором я сижу?» Мы находимся в этом мире, мы не вправе изменить этого условия, а произвольный выход из этих условий, как вы слышали, наказывается по меньшей мере неотпеванием, что совсем не простая педагогическая мера.

Что касается одухотворенности материального мира, то это бес­спорно, только надо себя спрашивать: какими духами? Тут может быть разный ответ, и отсюда – разное творчество, разное искусство. Вот тогда его, может статься, надо будет очень оправдывать, или ему самому нужно будет оправдывать себя. Но, может быть, и нет. Это сложный момент.

Обычно считается, что если человек одухотворен или вот какое-то явление в мире ощущается, что оно создано под влиянием духа, то оно как бы уже неподсудно, оно прекрасно. И очень часто за­бывают, что последствия бывают страшными, прежде всего, от вещей, которые делаются по вдохновению, но без учета каким духом оно питается. Сухой рационалист много зла принести не может именно потому, что он сух.

Текст публикуется по изданию «Кочетков Георгий, свящ. Беседы по христианской этике » Выпуск 3. Издание 3-е. – М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2010. – 52 с.

Что есть грех? Грех — это говорить: я отрицаю Бога, Который меня создал; я отрицаю Его право руководить мной; мне безразлично, что Он говорит мне, какие заповеди Он мне дал, мне безразличны Его увещевания; я предпочитаю свое личное одобрение Его одобрению. Меня не волнует все то, что Он для меня сделал; Его дары и милости ничего для меня не означают: я сам себе хозяин. Грех — это противостояние Всемогущему Богу. Вот как отличается истинное понимание греха от того, как мир понимает грех! Как бесчувственны те невозрожденные люди и как невосприимчивы к славе Бога и к тому, чего Он от нас требует!

Обычно люди считают, что величайшее зло греха состоит во зле по отношению к людям. Для существа, привыкшего к высокомерному чувству самонадеянности, именно это является самым страшным грехом. Отвергать Того, чья слава и чье совершенство бесконечны, Того, Кого должны почитать, любить и Кому должны подчиняться, — вот это действительно ужасное преступление. Стремиться понравиться своим мирским приятелям больше, чем искать милости в глазах Бога, — вот низость, страшнее которой нет. О, читатель, если вы не понимаете величайшего зла греха, то вы чужие для Бога, вы не знаете Его вечного совершенства — вы находитесь под ослепляющей властью греха.

Дорогой друг, хорошо обдумай все сказанное, если ты дорожишь своей душой. «Обольстившись грехом» (Евр. 3:13), вы, возможно, до сих пор закрываете глаза на то положение, в котором находитесь. Если это не так, то хотите ли узнать сегодня истину?

Вы хотите увидеть себя таким, каким вы есть на самом деле? Тогда не обманывайте себя: ни один грешник не был прощен, если он продолжал упорствовать в грехе; не может быть искреннего раскаяния без глубокого прочувствования всей глубины зла греха; не может быть осознания глубины зла греха без познания великого и славного Бога, против Которого он согрешил. Мы на самом деле можем сожалеть о грехе по другим причинам: стыд перед людьми, потеря репутации или Божье наказание за ваш грех. Но если вы никогда не видели всей глубины зла греха против славного Бога, то ваше покаяние было ненастоящим, и Бог не простил вас.

«Тебе, Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами Твоими сделал» (Пс. 50:6). Для истинного покаяния необходимо чувствовать величайшее зло греха. Мы не можем определить свое отношение к тому или иному явлению, пока мы не видим его сути. Если мы не понимаем великолепия кого-то или чего-то, то наше сердце не будет тронуто этим. Даже безграничная слава Бога не вызовет нашего поклонения и любви, если мы не ощущаем всей душой эту славу. Даже если бы грех не был таким злом, мы бы все равно не знали, как к нему относиться, если бы не осознавали грех. Мы должны ненавидеть грех всей душой, грех должен вселять в нас ужас, мы должны склоняться перед Богом и всею душою печалиться о грехе, бояться греха и сопротивляться греху, как величайшему злу, — но мы не будем так делать до тех пор, пока не будем видеть грех во всей его порочности. Поэтому именно глубокое понимание бесконечного зла греха абсолютно необходимо для покаяния, и именно это приводит к покаянию.

Зло греха предстает перед нами во всей своей полноте, когда мы осознаем свой долг любить и служить Тому, Кто обладает бесконечной славой. И пока мы этот свой долг не осознаем, искреннего покаяния не будет, да и быть не может. Сердце каждого грешника говорит: «Мне безразлично, чего требует Бог, — я буду делать все по-своему; мне все равно, что Бог мне говорит, — я отказываюсь Ему подчиняться; меня не волнует то, что Он обещал сделать с теми, кто отверг Его. Может быть, Он меня и видит, но это меня не останавливает. Мне все равно, что Он любит и что ненавидит. Я буду поступать так, как мне угодно». Но когда Святой Дух озарит душу этого грешника, то сердце говорит: «Тебе, Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами Твоими сделал».

Из книги «Покаяние» — Артур Пинк

Итак, что есть зло как моральная ценность? Может ли существовать отрицательная ценность сама по себе? И не является ли зло лишь стороной, аспектом добра? И может ли в действительности существовать добро без зла? Не переходит ли часто добро во зло, как и, напротив, зло в добро? И где граница подобной метаморфозы? Думается, ценностная концепция морали, отстаиваемая нами здесь, позволяет достаточно рационально ответить на подобные вопросы, связанные со злом.

Несомненно, нужно признать реальность зла, которое связано с физическим несовершенством , с психическим страданием , с нравственными проступками , с социальным насилием , с дьявольскими соблазнами . Предметными субстанциями этих видов зла являются определённые, так называемые «отрицательные» свойства, страсти, сущности. Зло является как наиболее общая отрицательная моральная ценность, которая представлена через совокупность конкретных ценностей.

Зло не является относительным добром. Относительное добро – это также всегда добро, а не зло, хотя и не полное. Добро никогда не переходит во зло , хотя любой объект и субъект причастны добру и злу. И той тонкой границы между добром и злом, о которой так много писали, нет , её нет как таковой в реальности. Ценности добра и зла являются антагонистическими свойствами, существующими изначально различно в действительности или в возможности. Когда утверждается, что вот данный предмет или данное свойство, отношение может быть добром и злом, то это может быть истинным, но это не означает, что добро может быть злом . Просто данный конкретный объект или субъект предстают носителями ценности и добра и зла . В иной системе то или иное явление может предстать и в иных моральных качествах. Так, например, и страдание, которое иногда ошибочно отождествляется со злом, и которое действительно связано с определёнными видами «психического », морального зла, может быть сопричастно и высоконравственному добру. В христианстве, например, крест как символ страдания предстаёт в то же время и символом нравственной жизни в данной заражённой злом действительности. Так и через красоту, любовь зло может войти в человека и в мир. Знаменитое замечание Ф.М. Достоевского о страшной силе красоты, в которой сходится божественное и дьявольское, имеет в виду подобную диалектику добра и зла, жизни и смерти. Как описал об эротизме Жорж Батай: «По-моему, эротизм есть утверждение жизни даже в смерти» . Но сами ценности добра и зла трансцендентны. Поэтому можно поставить задачу дереализации зла как достижения совершенства в своём роде , что достигается через совокупность определённых качеств, имеющих положительную нравственную ценность и через совершенствование мира в целом.

Добро , несомненно, может существовать без зла. Зло же не может существовать автономно , оно предстаёт лишь отрицанием добра, оно по сущности своей, по определению есть нечто разрушительное, а не созидающее, творческое. Обычная ошибка в утверждении о том, что добро не может существовать без зла, как без своей противоположности, состоит в том, что здесь ценность добра и зла не отделяется от оценки добра и зла, т.е. совершается аксиологическая этическая ошибка. Но и отрицательные оценки могут быть таковыми не потому, что есть положительные, т.е. не через соотношение с ними, а потому, что есть отрицательные объективные ценности, специфическим выражением которых они предстают.

Традиционно, нравственные ценности и оценки рассматриваются как имеющие горизонтальную структуру:

И оценка положительная может быть дана не через сравнение с отрицательной ценностью, а через соотношение с верхним положительным пределом, или с моральным Абсолютом, чем, например, для верующего христианина или мусульманина предстаёт Царствие Божие. Равно как отрицательные оценки следует давать через соотношение оцениваемого факта с нижним пределом зла, с «адом» .

Неравнозначность добра и зла, выражающаяся в том, что добро обладает независимостью от зла, имеет важное значение для правильной оценки добра и зла и правильного практического отношения к добру и злу. Существует точка зрения, что дать качественный ценностно-нравственный анализ явлениям действительности невозможно именно в силу переплетения в каждом случае добра и зла. Да и практического значения подобный анализ не будет иметь по той же причине .

Действительно, существует определённая относительность ценностей добра и зла, но есть и их абсолютность; есть динамика моральных ценностей, но присутствует в их бытии и постоянство, что позволяет сформулировать некоторые принципы для нравственного поведения человека. Существует взаимосвязь добра и зла, их различных форм, но есть и их не равноценность, есть определённая иерархия моральных ценностей, позволяющая сделать более оправданный моральный выбор и произвести более обоснованную моральную оценку. Добро и зло переплетены в каждом субъекте и объекте, но это не делает бессмысленным теоретическую и практическую работу как по изучению добра и зла, так и по ограничению и искоренению зла, по совершенствованию добра в мире, или по совершенствованию мира в добре. Задача и состоит в том, чтобы выделить в каждом случае добро и поддержать его, и, соответственно, выделить и ограничить зло. Для победы над злом не обязательно всегда применять зло, тем паче большее зло, важно воздействие на условия, причины, порождающие зло. И так как добро и зло не равнозначны, то можно увеличивать количества добра без параллельного увеличения зла.

Проблема природы зла является проблемой метафизической, а не только этической, на которую в общих чертах отвечают религия и философия, связывая зло с эгоизмом свободных и разумных существ. Природа неживая и неразумная страдает из-за греховности подобных существ, и, в частности, из-за человека. И если раньше это казалось слишком метафизическим, то экологическая проблема конца XX века свидетельствует уже не о телеологической связи человека и природы, а о прямой причинно-следственной связи, где человек предстаёт основным фактором природных катаклизмов. Думается, что в то же время проблема зла остаётся до конца рационально необъяснимой для человека, самого поражённого злом. Здесь для него всегда остаётся некая тайна. Как пишет о грехе, как разновидности зла, С. Кьеркегор: «…Совершенно невозможно, чтобы человек мог выйти за пределы этого взгляда, мог совершенно один и сам по себе сказать, что такое грех, поскольку он как раз пребывает во грехе» .

Зло необходимо правильно соотносить не только с добром, но и с грехом . Несомненно, что всякий грех есть зло, но всякое ли зло есть грех? Что же такое грех? В Толковом словаре В.И. Даля отмечено, что грех есть «поступок, противный закону Божию; вина перед Господом». А также, это «вина или поступок; ошибка, погрешность», «распутство», «беда, напасть, несчастье, бедствие». («Кто грешит, тот раб греха»). В «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера, это слово связывается «с греть с первоначальным значением жжение (совести)» . Грех в современном языке согласно «Толковому словарю» С.И. Ожегова понимается в двух основных значениях: во-первых, грех «у верующих: нарушение религиозных предписаний, правил», а, во-вторых, «предосудительный поступок». В Энциклопедическом словаре по этике грех определяется как «религиозно-этическое понятие, обозначающее нарушение (преступление) нравственного закона (заповеди), христианская интерпретация морального зла» .

Таким образом, понятие греха имеет два основных значения: религиозное , как нарушение религиозных заповедей, как преступление перед Господом; и светское , как предосудительный проступок, за который, по определению слова «предосудительный», человек заслуживает порицания, за который он несёт ответственность.

Понятие «греха» имело важное значение и для права , по крайней мере, для западной традиции права, формирование которой приходится на ХI- XIII века, - на эпоху «папской революции». В исследованиях данной проблемы отмечается, что «в более ранний период слова «преступление» и «грех» были взаимосвязанными. В общем виде все преступления были грехами. А все грехи – преступлениями. Не проводилось чётких различий в природе тех проступков, которые надо было искупить церковным покаянием, и тех, которые надо было улаживать переговорами с сородичами (или кровной местью), местными или феодальными собраниями, королевскими или императорскими процедурами» . И «только в конце XI и в XII в. впервые было проведено чёткое процессуальное различие между грехом и преступлением» . Утверждение нового, дошедшего до нас значения понятия «греха» способствовало конкретизации прерогатив права и морали, церкви и государства. «Грех» предстаёт важной универсалией культуры.

Понятие греха получило истолкование в философии как западной, так и в русской . Мы остановимся на точке зрения С. Кьеркегора. С. Кьеркегор понимал грех как зло, творимое человеком перед Богом. «Грешат, - писал С. Кьеркегор, - когда перед Богом или с идеей Бога, отчаявшись, не желают быть собою или же желают быть таковым» . Противоположностью греха, с точки зрения С. Кьеркегора, является не добродетель, как это часто понимают, а вера. С. Кьеркегор считал, что подобное понятие греха свойственно именно христианству, и как раз оно «кладёт радикальное различие в природе между христианством и язычеством» . Для того, чтобы показать, что такое грех, необходимо откровение, чего не знают язычники. «Грех вообще не существует в язычестве, но исключительно в иудаизме и христианстве, - да и там, несомненно, весьма редко» . С. Кьеркегор даёт анализ переживания греха, которое связано с отчаянием и возмущением. Грех содержится в воле, он «состоит не в том, что не понимают правого, но в том, что его не желают понять, не желают правого» . Грех связан с отдельным человеком, с индивидом. Можно помыслить грех, но только мысль о грехе отнимет у него всякую серьёзность. «Ибо серьёзно то, что вы и я – грешники; серьёзное – это и не грех вообще, но акцент, сделанный на грешнике, т.е. на индивиде» .

С точки зрения С. Кьеркегора люди часто злоупотребляли «идеей греха всего рода человеческого», не замечая, что грех не объединяет их всех в одной общей группе, а рассеивает на отдельные индивиды. Человек же «отличается от прочих живых существ не только совершенствами, которые обычно упоминают, но и превосходством природы индивида, отдельного и единичного, над родом. … Совершенство индивида состоит в том, чтобы жить отдельно, быть отдельным, единичным» .

Учение о зле С. Кьеркегора не может не вызвать критику со стороны православной или католической этик, признающих первородный грех, и утверждающих о необходимой роли Церкви в деле спасения отдельного человека. Для светской же этики учение Кьеркегора имеет определённое положительное значение, и, прежде всего, описанием переживания греха, исследованием его природы, его связи с верой. Но мы считаем, что С. Кьеркегор чрезмерно сузил понятие греха, «замкнув» его на веру в Бога, чем существенно ограничил регулятивную и эвристическую функции этого понятия. С нашей точки зрения следует признать и коллективный грех.

Итак, в современном языке грех имеет религиозное и нравственное значение, что предстаёт отражением их диалектической взаимосвязи. Однако при этом понятие греха чётко не определяется. Грех не выделяется как определённый вид зла, в лучшем случае грех понимается как религиозный вид зла. Мы считаем, что понятие «греха» можно и нужно использовать в светской этике как определённую категорию, обогатив её при этом тем значением, которое открывается при теоретическом изучении феноменов, обозначаемых данным словом. С нашей точки зрения, грех означает, во-первых, поступок, который есть творчество зла и нарушение принципа максимина, когда существует действительная или возможная свобода выбора, а, во-вторых, отрицательную моральную ценность подобного поступка. Грех есть разновидность зла, и характеризует зло с точки зрения ответственности и долженствования свободного и разумного субъекта.

Всякий грех есть зло, но не всякое зло есть грех. Человек несёт нравственную ответственность за всякое зло, и особую нравственную, и во многих случаях правовую ответственность, за совершённый грех.

Что же есть объективного в грехе, позволяющем назвать грех грехом ? Во-первых, грех связан с нарушением добра, со злом, при этом с творчеством зла, или сотворчеством, если действие не является осознанным поступком. Грех, таким образом, не предстаёт просто пребыванием во зле, а есть созидание зла. Во-вторых, греха нет там, где отсутствует действительная или возможная свобода. Если действия предопределены естественной или социальной необходимостью, то хотя бы они и приводили субъекта во зло, они не являются грехом, и связанное с ними зло не греховно .

Например, бизнесмен резко увеличивает цены на свой товар, поскольку произошла девальвация денег. Несомненно, что эти действия скажутся отрицательно на благосостоянии людей, и особенно малообеспеченных. И с этой точки зрения они есть зло, но не есть грех, ибо они жёстко определены экономическими законами бизнеса.

В-третьих, грех есть там, где есть нарушение принципа максимина . Принцип максимина означает выбор в ситуации альтернативы той из альтернатив, худший результат которой превосходит худшие результаты иных альтернатив . Принцип максимина схож с принципом «наименьшего зла», однако предполагает не только действительные худшие результаты, но и возможные , что требует рационального содержательного осмысления ситуации. В вопросе греха принцип максимина важен именно потому, что не всякое зло, не всякий поступок, связанный со злом, есть грех. Например, употребление мяса в пищу косвенно или непосредственно связано с убийством животных, что есть зло, но оно здесь не является грехом, поскольку подобные действия определяются естественной необходимостью обычного человека в мясной пище.

Грехи существуют разных видов. Так, можно подразделить грехи на «вольные», которые всецело в сознательной воли человека, «невольные», как непроизвольные, неосознанные, и совершаемые под принуждением («подневольные»). Грехи могут быть также моральные , как совершаемые над природой, собственной или внешней, нравственные , совершаемые перед обществом, и этические . Этический грех мы творим в том случае, когда принимаем дополнительные нравственные нормы и связанные с ними обязательства (приносим обеты ), а потом их нарушаем.

Существуют также действия, качества, отношения, сущности, которые безразличны для греха , но не безразличны для добра или зла , что вообще исключено, учитывая всеобщность морали. Подобные феномены можно определить как адиафорные . Понятие адиафоры (в букв. переводе с греч. – безразличное ) играет важную роль в религиозной этике. Этим понятием обозначается здесь то, что считается с христианско-философской точки зрения несущественным и необязательным в некоторых сторонах обряда, обычая .

Адиафористические споры имели важное значение в жизни христианских церквей. Так, в XVI веке подобные споры возникли между католиками и протестантами по поводу облачений, изображений святых. Следующий крупный адиафористический спор имел место в среде протестантов между лютеранами и пиетистами относительно вопроса допустимости для христиан посещения театра, участия в танцах и играх, курения табака. В этом споре лютеране считали все подобные действия адиафорными и потому допустимыми для христиан, на что пиетисты возражали, что с этической точки зрения нет деяний безразличных.

Отношение к проблеме адиафоры в православии, и в частности в русской православной церкви, если судить по литературе, является противоречивым .

Зло вошло в мир через грех. В христианстве, например, творчество зла связывается как с грехопадением человека, так и первоначально с грехопадением ангелов, и главной причиной греха предстаёт в том и в другом случае эгоизм разумных свободных созданий Господа, пожелавших стать «как боги» .

Отношение зла и греха носит исторический характер. Мера греха определяется уровнем нравственного состояния общества и человека, степенью свободы выбора, ценностным рангом совершаемых актов. Ни один человек не может избежать зла, но человек может и должен избегать греха, - отсюда и особая ответственность человека за совершённый грех.

Если теперь обратиться к злу , то следует признать, что всякое зло как ценность есть ценность отрицательная , но не всякое зло есть греховное зло . Человек несёт нравственную вину за всякое зло, и особую, а в подобающих случаях и правовую, ответственность за греховное зло. Человек не должен совершать греховного зла, ибо для него нет морального оправдания, но человек может, а иногда и должен совершать зло, не являющееся греховным. И в данном случае человек идёт на определённый компромисс , которого невозможно избежать в мире, заражённым злом. Этика, и не только марксистская, должна признать возможность компромисса, но при этом рассматривать его как относительное добро, т.е. никогда всецело не оправдывать. И, следовательно, для нравственной личности утверждается долг борьбы с компромиссами, с условиями, порождающими их. Кроме того, существуют принципы , ограничивающие компромисс. Всё это требует конкретного ценностного анализа ситуации.

Признавая моральную допустимость негреховного зла, следует признать, что нельзя при этом снимать всякую моральную ответственность за совершающееся зло. Разрешая конфликты, скажем, насильственным образом, всегда должно осознавать, что совершается зло, хотя и допустимое, и что за это несётся ответственность. В подобных конфликтах совесть не должна быть спокойной. И следует признать не только допустимость зла, но и, как моральный долг, борьбу со всяким злом. Такова трагическая противоречивость бытия с нравственной точки зрения. И данное положение важно сохранять как моральный принцип в нравственном сознании общества, который может и не осознаваться отдельными индивидами. Очевидно, что это требование более реально, менее утопично, нежели требование к совершающим добро или зло иметь определённые высокие моральные качества, чтобы реализовать добро и не заразиться злом. Подобные положения выдвигаются сторонниками субъективного понимания добра и зла как нравственных качеств человека .

Высказанное нами положение о грехе, о диалектике греха и зла соответствует определённому историко-философскому контексту. Подобные рассуждения встречаем мы у И.А. Ильина, когда он решает проблему насилия . И.А. Ильин, однако, при решении вопроса о сущности добра и зла стоял на иных позициях, и понимал их, с нашей точки зрения, чрезмерно ограниченно. И.А. Ильин связывал добро и зло только с «внутренними», душевными склонностями человека, с его «душевно-духовной природой» . Но он использовал понятие «греха». И.А. Ильин писал: «Однако «неправедность» далеко ещё не есть синоним «проступка» или «греха». «Неправедность» есть понятие родовое, а «грех» или «проступок» есть понятие видовое, так что всякий грех есть разновидность неправедности, но далеко не всякая неправедность есть грех» .

И.А. Ильин не различал зло и грех, и это не позволило ему дать чёткого разграничения неправедности и зла, насилия и добра. У него «негреховная неправедность» предстаёт одним из видов добра, против чего протестует наше нравственное сознание. Физическое насилие, как негреховная неправедность, у него оценивается как добро, что, с нашей точки зрения, неверно. Насилие он в принципе не мог оценить как зло, поскольку оно может предстать как негреховная неправедность.

В качестве примера, иллюстрирующего описанную выше диалектику зла и греха, может служить отношение к насилию как к определённому виду зла в христианстве, как в прошлом, так и в настоящем. Для правильного понимания описания и оценки насилия, даваемого в Библии, с нашей точки зрения, надо учитывать, с одной стороны, исторические изменения, происходящие в нравственном сознании людей, фигурирующих в Библии, в частности, изменения в их отношении к насилию. И здесь может просто поразить жестокость, признанная в Ветхом Завете, и, как противоположность этому, любовь, утверждаемая как важнейшая заповедь в Новом Завете. Но, с другой стороны, надо иметь в виду и единство всей этики Библии, цельность нравственного учения Ветхого и Нового Заветов. И это единство, с точки зрения христианства, основывается на признании Единого, Всемогущего, Всеблагого и Всесовершенного Бога. Менялись, согласно Библии, не абсолютные моральные ценности, а нравственное осознание их людьми, моральное состояние самих людей; существовала динамика относительных моральных ценностей, динамика зла и греха. Существовало также определённое противоречие между обрядовой этикой жрецов и религиозной этикой пророков. При этом наибольшей содержательностью отличалась именно этика пророков.

Такой вид физического насилия как убийство на протяжении всей Библии признаётся злом, согласно заповеди Божией «Не убивай» , которую Бог не отменял нигде и никогда. Можно сказать, что оценка насилия как зла не устранялась в Библии никогда, наряду с эволюцией оценки насилия как греха. Для определённого исторического времени разрешалось и даже обязывалось убийство, и это освящалось именем Бога. «Кто ударит человека так, что он умрёт, да будет предан смерти» , «Кто ударит отца свою, или свою мать, того должно предать смерти» и т.д.

В книге «Исход» описывается грехопадение древних израильтян перед Богом. Еврейский народ только что был выведен Моисеем из египетского плена и ещё находился в пути – в пустыне возле горы Синай. Это было особое историческое для еврейского народа время, во многом определившее его дальнейшую судьбу. И вот однажды евреи предпочли Богу Иегове идола, – вылитого из золота тельца. «Сделали себе литого тельца и поклонились ему, и принесли ему жертвы и сказали: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египта» . Чтобы искупить вину Моисей совершает казнь трёх тысяч человек в один день. «И стал Моисей в воротах стана и сказал: кто Господень, иди ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И он сказал им: так говорит Господь Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро своё, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трёх тысяч человек. Ибо Моисей сказал им: сегодня посвятите руки ваши Господу, каждый в сыне своём и брате своём, да ниспошлёт Он вам сегодня благословение» .

Против жёсткой, авторитарной власти Моисея и первосвященника Аарона поднимались восстания. «Корей, сын Ицгара, сын Каафов, сын Левиин, и Дафан и Авирон, сыны Елиава, и Авиан, сын Фалефа, сыны Рувимовы, восстали на Моисея, и с ними из сынов Израилевых двести пятьдесят мужей, начальники общества, призываемые на собрания, люди именитые» . Наказаны же были повстанцы смертью, которая постигла и малых детей их. По слову Моисея, обращённого к Господу, «расселась земля под ними; и разверзла земля уста свои, и поглотила их и домы их, и всех людей Кореевых и всё имущество; и сошли они со всем, что принадлежало им, живые в преисподнюю, и покрыла их земля, и погибли они из среды общества... И вышел огонь от Господа и пожрал тех двести пятьдесят мужей, которые принесли курение» .

Моисей признан святым , как у иудеев, так и у христиан. В день Преображения Иисус Христос встречался в присутствии своих апостолов Петра, Иакова и Иоанна с Моисеем и Ильёй, с которыми беседовал, что имеет несомненное символическое значение.

Илья, грозный ветхозаветный пророк, причастен также к массовому уничтожению людей - язычников, пророков Вааловых. Это случилось в день чудесного сожжения тельца, закланного Ильёй Господу, когда огонь, ниспавший с неба, поглотил жертву, и по просьбе пророка пошёл дождь после многодневной засухи. В тот же день схватили лжепророков, а было их четыреста пятьдесят человек. «И отвёл их Илья к потоку Киссону и заколол их там» .

Эта массовая казнь также произошла в особое для евреев историческое время. Илья пророчествовал в царствование восьмого израильского царя Ахава, когда еврейское царство уже разделилось на израильское и иудейское. Общий взгляд на царствование Ахава выражен в Толковой Библии, где отмечено «крайнее нечестие этого царя» . Ахав, не без влияния своей жены, язычницы Иезавели, которая стала в Библии символом бесчестия и порочности , ввёл в Израильском царстве отправления культа Ваала. Был сооружён храм Ваалу в Самарии. Рядом с мужским божеством Ваалом было введено и женское божество Астарта-Ашера. О распространении нового культа свидетельствует факт, что при Ахаве было четыреста пятьдесят пророков Ваала и четыреста пророков Астарты-Ашеры. «Наступил самый мрачный период в истории израильского народа. Истинная религия гибла в нём, а вместе с ней рушились и все великие для него обетования» .

Невиданное при прежних царях богохульство, распространяемое самой царской властью, подрывало древнееврейскую идею теократии как царства единого Бога Иеговы, с чем связывалась историческая судьба Израиля. Это обусловило столь жестокие действия Ильи, которые, если судить по их последствиям для самого пророка, не являлись грехом .

Всё это не значит, что в особое, флуктуационное историческое время нет вообще греха, что здесь узаконивается абсолютный релятивизм, - ибо за грехи наказывали смертью и Моисей и Илья. Но сами насильственные действия Моисея и Ильи не верно будет оценивать как греховные, хотя они и есть несомненное зло.

Иисус Христос, провозгласив новую заповедь любви (Ин, 13:34 ), не отменил в то же время закон Ветхого Завета, и не переоценил ни один из поступков пророков. «Не думайте, что Я пришёл нарушить закон или пророков: не нарушить пришёл Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится всё» . Но Иисус Христос увеличил меру ответственности людей, «поднял планку» греха, признав за грех то, что раньше не признавалось таковым из-за пониженного нравственного состояния общества и человека. Однако абсолютные моральные ценности, отмеченные в Ветхом Завете, не отменены и не пересмотрены в Новом Завете. Иисус Христос привёл и разъяснения по ряду новых норм, отметил причину их отличия от старых. Так, разъясняя норму, запрещающую развод, кроме вины любодеяния (Мф, 5:31-32 ), и её отличие от заповеди Моисея, разрешающей давать разводное письмо (Втор, 24:1 ), Иисус Христос прямо указал на исторические причины, обусловившие норму Моисея. «Он говорит им: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с жёнами вашими, а сначала не было так» .

Иисус Христос, провозгласив заповедь любви, по крайней мере для того времени не отменил всякое насилие и не осудил его как грех. Об этом свидетельствуют слова Его и дела Его. «Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл я принести, но меч» . Увидев в храме Иерусалима торговцев, Иисус Христос «сделав бич из верёвок, выгнал их из храма всех» .

Некоторые виды насилия, даже убийства, не считались грехом со стороны Христианской Церкви, как Восточной, так и Западной, в средние века и вплоть до настоящего времени. За смертную казнь еретикам ратовали на Руси святые Иосиф Волоцкий и Нил Сорский, на Западе – святые Августин Блаженный и Фома Аквинский. В «Основах социальной концепции» Русской Православной Церкви отмечено, что «лишь победа над злом в своей душе открывает человеку возможность справедливого применения силы. Такой взгляд, утверждая в отношениях между людьми главенство любви, решительно отвергает идею непротивления злу силою. Нравственный христианский закон осуждает не борьбу со злом, не применение силы по отношению к его носителю и даже не лишение жизни в качестве последней меры, но злобу сердца человеческого, желание унижения и погибели кому бы то ни было» .

Конечно, необходимо также учитывать, что нравственное отношение к смерти, в том числе и насильственной, у христиан имеет свою особенность. Христианство не считает смерть концом всякого бытия, смерть есть начало новой жизни, более благодатной или же несравнимо более ужасной. Смерть поэтому для христианина не есть пессимистическая трагедия, а может иметь оптимистическое продолжение в новой, возрождённой и преобразованной жизни.

В своей реальной жизнедеятельности никто не может всецело избежать зла, но можно и нужно избежать греха, хотя из людей, если верить Библии, безгрешным был один Иисус Христос. Приобщался ли когда-либо Иисус Христос к злу? – Мы можем проиграть такую ситуацию, не впадая в кощунство, даже если мы атеисты, чтобы лучше осознать диалектику зла и греха. Евангелия свидетельствуют, что он вкушал растительную и животную пищу, следовательно, способствовал уничтожению живых существ и тем самым приобщался к злу. А возьмём знаменитое евангельское повествование о бесплодной смоковнице , где говорится о поступке, совершённом Иисусом Христом в Великий понедельник. Когда Иисус Христос поутру возвращался из Вифании в Иерусалим, то «взалкал», «и увидев при дороге одну смоковницу, подошёл к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла» .

Подобный поступок наверняка возмутил бы многих «зелёных», однако событие это имеет принципиальное значение для христианской морали в том смысле, что определяет христианский принцип отношения к природе. Греха нет там, где человек совершенствует природу во имя жизни, даже через уничтожение более слабых, менее жизнеспособных особей растительного и животного мира, ибо такова их природа, сущность бытия-в-мире, где добро и зло взаимосвязаны. Но и эти действия подчиняются определённым моральным принципам, в частности, принципу максимина.

Нравственно чуткий человек, однако, чувствует свою вину, и за адиафорные действия, как и долг перед «сверхдолжным». Человек может быть ответственным за зло, которое не является грехом, и в данном случае не нести греховную ответственность, однако, нравственно переживать подобные прецеденты, ибо «чистая совесть есть изобретение дьявола» по прекрасному определению А. Швейцера. Здесь проявляется определённый парадокс моральной вины, как «вины безгрешной » – моральной ответственности субъекта, оказавшегося в ситуации жёстко предопределённой, не зависящей от субъективной воли, превышающей субъективные возможности. Человек здесь чувствует вину за зло, которое связано с греховностью и виной человеческого рода. Вина здесь предстаёт проявлением реального единства, родства всех людей и всего существующего и формой ответственности каждого за всех, как и всех за каждого.

«Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны.

В том, что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, -

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…»

(А.Т. Твардовский)

Грех, связанные с ним проблемы составляют предмет этики греха . Этика греха близка этике ответственности М. Вебера , однако есть между ними и различия. М. Вебер этику ответственности связывал, прежде всего, с максимой: «надо расплачиваться за (предвидимые) последствия своих действий» . И в этом этика ответственности фундаментально отличается от этики убеждения, требующей поступать согласно должному . Этика же греха обращает внимание как на ценность мотивов, так и на ценность результатов, что совершается через моральную оценку самих действий – анализ свободы выбора, принципа максимина и др. Сам М. Вебер, понимая значимость для морали как этики ответственности, так и этики убеждения, писал: «Но должно ли действовать как исповедующий этику убеждения или как исповедующий этику ответственности, и когда так, а когда по-другому – этому никому нельзя предписать» . Собственно, эти этики, делает верное, с нашей точки зрения, заключение М. Вебер, «не суть абсолютные противоположности, но взаимодополнения» .

– и то, что выглядит как полный, полный провал веры и надежды. Проповедь Господа Иисуса, при всех чудесах, которыми она сопровождалась, отскочила, как от стенки горох – человеческие сердца как были каменными, так и остались. Люди как не хотели Царства любви – так и не захотели. Они продолжили хотеть всё того же царства насилия, только чтобы теперь они были наверху, чтобы не над ними расправлялись, а они расправились – и чтобы Мессия их в этом возглавил. Не хочет? Тогда они предпочтут кого-то поэнергичнее, вроде Вараввы.

Ревнители веры и традиции (отметим – истинной веры и традиции) возненавидели Господа Иисуса и добивались Его смерти; империя, созданная римским гением закона и порядка, равнодушно отправила на Крест Невиновного. предал Его на смерть; трижды отрекся; толпа требовала Его смерти.

Он был подвергнут издевательствам и побоям со стороны солдат, потом избит бичами, потом распят. Совершилась предельная, абсолютная несправедливость – Единый Безгрешный был отвергнут, оклеветан, осужден, оскорблен, истерзан и убит грешниками.

Но сам Господь Иисус – и, потом, с Его слов, Его ученики – видят в этом замысел Божий.

«Сыну Человеческому, как написано о Нем, [надлежит] много пострадать и быть уничижену» (Мк. 9:12).

«Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф. 26:53,54).

Да и через всё проходит эта уверенность в том, что все трагические события Страстей давно предсказаны пророками, и разворачиваются так, как им до лжно разворачиваться. Тут естественно возникает вопрос – и многие его ставят – как эти ужасающие проявления зла и греха могут быть частью Божиего замысла? Но Библия говорит именно это – в центре Божиего замысла об искуплении мира оказывается величайшее зло и несправедливость, когда-либо совершенное людьми, Сына Божия. Именно через него Бог совершает наше спасение.

Впрочем, вера в то, что Бог – подлинный Владыка истории и всё происходит по Его воле, не возникает в Новом Завете. Ее решительно провозглашают уже ветхозаветные пророки. «С клятвою говорит Господь Саваоф: как Я помыслил, так и будет; как Я определил, так и состоится» (Ис. 14:24).

Ее исповедуют апостолы; обратим внимание на молитву, которую они возносят, столкнувшись с угрозами:

«Они же, выслушав, единодушно возвысили голос к Богу и сказали: Владыко Боже, сотворивший небо и землю и море и всё, что в них! Ты устами отца нашего Давида, раба Твоего, сказал Духом Святым: что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святаго Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой» (Деян. 4:24-28).

Богопротивники, в итоге, сделают ровно то, «чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой». Другой вопрос, который тут возникает – если эти люди делают ровно то, что предопределено в замысле Божием, за что же они несут ответственность? Если Иуде было предопределено продать Спасителя, причем даже сумма, за которую он Его продаст, предсказана пророком (Зах. 11:12), то за что же тогда он осужден? Где место человека, раз всё происходящее находится в замысле Божием?

Начнем с первого вопроса – как Божий замысел может включать в себя человеческий грех и ? Как я видел на каком-то атеистическом демотиваторе в интернете – «Каждый год тысячи детей умирают, не дожив до пяти лет. Если это часть «Божьего плана» – то это паршивый план». Не делает ли, иными словами, вера в Божий замысел Бога автором зла и страдания?

Нет. Даже на чисто человеческом уровне мы можем говорить о том, что какие-то вещи являются частью плана в двух смыслах. Во-первых, мы можем иметь в виду, что мы активно планировали и хотели, чтобы эти вещи произошли. Например, мы можем говорить о плане открытия хирургического центра. Этот план включает в себя возведение специальных корпусов, закупку необходимого оборудования, привлечение разного рода специалистов, обеспечение их работы.

Во-вторых, мы можем говорить о том, что наш план включает в себя какие-то события, которых мы не хотим и которым совсем не рады, но о которых мы предвидим, что они произойдут.

Например, план хирургического центра будет включать в себя ежедневное поступление до ста жертв автомобильных аварий, или других людей, которые нуждаются в срочной хирургической помощи. Мы, планируя центр, вовсе не хотим этих аварий – они произойдут из-за пьянства за рулем, неисправности машин, гололеда, усталости водителей и еще каких-то причин – но мы к ним готовы. Мы знаем, что надо делать. Они не застанут нас врасплох.

План наших спасательных операций на случай крушений включает в себя переломы, ожоги, кровотечения и другие ужасные вещи – и это не значит, что это «паршивый» план. Хороший план спасательной операции как раз должен включать всё это.

Божий спасительный план включает в себя ужасные вещи, которые происходят в этом мире – все смерти, увечья, все страдания и преступления. Бог не хочет их для Своего мироздания – они происходят из-за того, что Его творения – люди и часть ангелов, взбунтовались и отвергли Его волю. Из-за этого мир погрузился в состояние катастрофы, которую мы называем грехом.

В мире постоянно происходит масса ужасных вещей, которых Бог не хочет – как спасатели не хотят аварий. Но они не застают Бога врасплох – Бог, обладая всеведением, с самого начала учитывает их в Своем плане.

Иуда предал Спасителя, толпа требовала Его казни, вынес неправый приговор – но Бог знал, что всё произойдет именно так, и через это осуществил Его план искупления мира. Бог не является источником зла и страдания – но только мира и спасения. Зло и страдание в мире – результат действия Его падших и мятежных творений – нас с вами.

Но Бог знает, как обратить всё это ко благу. Его невозможно захватить врасплох и сбить с толку. Абсолютно все события – в том числе самые ужасные и противные Его воле – будут учтены в Его плане. Мы можем оказаться в беде – и очень важно, чтобы у спасателей был ясный план, что делать. И одна из хороших новостей Библии – у Бога есть план. Он знает, что делать. Он обратит всё происходящее, в конечном итоге, ко благу Своего творения.

Он не просто восстановит всё, что было повреждено грехом – но выведет творение на совершенно новый уровень радости и славы.

Не устраняет ли это свободную волю творений? Нет. Свобода воли не означает, что я могу сделать что-то неожиданное для Бога, сломать Его планы, застигнуть Его врасплох. Это совершенно невозможно – Бог обладает всеведением, в том числе Ему известны все решения, которые примут люди, ангелы или бесы. Как говорит псалмопевец, «еще нет слова на языке моем, – Ты, Господи, уже знаешь его совершенно… Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было» (Пс. 138:4,16).

Свобода воли означает, что я сам являюсь автором моих действий; хотя я могу переживать различные влияния, добрые или худые, решения принимаю я сам – это не другие люди, не ангелы и даже не Бог являются авторами моих поступков, но именно я.

«Предузнать» и «предопределять» – разные вещи; Бог знает о всех наших поступках, но определяем их именно мы сами.

Иуда, Пилат, книжники и , все участники евангельской драмы поступали по своему свободному выбору; Бог не предопределял его, Он просто знал, каким он будет, и построил Свой замысел исходя из этого знания.

Авторами зла и греха в мире являются падшие и мятежные создания, которые поступают по своей свободной воле – и зло, которое они творят, является именно злом, за которое они полностью ответственны, ибо они выбрали его по своей свободной воле. Но Бог знает, что они поступят именно так, и Он знает, что с этим делать.

К примеру, злодеи убивают добродетельного и благочестивого человека; они совершают зло и грех, но Бог обратит это к спасению Своего верного, призвав его, таким образом, в рай. Бог никоим образом не является автором их злого дела; но Он знает, что события будут развиваться именно таким образом, и достигнет Своих целей – вечного спасения верующего.

Это можно сравнить с сеансом одновременной игры в шахматы с всеведущим гроссмейстером – Он в принципе не может проиграть, более того, он точно знает, как будет развиваться партия на каждом этапе, хотя каждый из его оппонентов делает ходы по своему собственному выбору.

Мы видим наиболее яркий пример этого в Евангельской истории – Бог берет самое ужасное и злое дело, совершенное людьми, и все их греховные поступки, и обращает всё это к верующих.

Ужас Страстной Пятницы оборачивается радостью Воскресения. Злу дано некое кратковременное торжество, чтобы оно было побеждено навеки.

Зло и грех мира остаются злом и грехом, которые глубоко удручают каждого благочестивого человека, как Апостол пишет о Лоте: «Ибо сей праведник, живя между ними, ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела беззаконные» (2 Пет. 2:8). Но мы знаем, что Бог ответит на любой ход сил зла так, что победа останется за Ним.